Современные формы легитимации исполнительной власти

С вышеизложенной моделью структурно-функциональной легитимации, безусловно, можно согласиться, однако данная структурная модель описания сущности феномена легитимности представляет собой узкий подход, не учитывающий сложных и неоднозначных процессов институционального развития властно-правовой организации и ее легитимации в различных историко-культурных контекстах. Выскажем несколько соображений по этому поводу.

Во-первых, данная модель работает с уже сложившейся, стабильной конфигурацией институтов и структур власти, интерпретирует процессы легитимации в контексте лишь определенного исторического этапа развития и практически неприменима для описания переходных, кризисных состояний властно-политического взаимодействия. Она не улавливает процессы легитимации власти при смене, революционной ломке, либо трансформации институциональных структур.

Во-вторых, положение о том, что «только народ является исключительным субъектом легитимации власти», а «властвующий субъект должен реально осознавать свое право на власть (потенциальная легитимность)», относится в большей степени к должному, чем к сущему. Думается, что процесс легитимной эволюции государственной власти более многообразен и сложен, он основывается не только на индивидуальных (субъективных) позициях и действиях, но и зависит от интерсубъективных факторов общественной жизни (сложившийся стиль политико-правового мышления, модели и формы властного взаимодействия, которые во многом преемственно воспроизводятся из поколения в поколения). Немалое влияние на процесс легитимации оказывают и бессознательные структуры, архетипические национальные коды, первообразы и символы, формирующие когнитивные готовности и предправовые кодексы поведения и проч.

Не следует забывать, что, несмотря на законодательные инновации и политические трансформации в обществе, в той или иной группе сохраняются национальные, этнические константы, которые не содержат в себе четко систематизированных представлений о направленности и содержании деятельности, но обусловливают их, а также способ политической рефлексии. Справедливо отмечает С.В. Лурье, что направленность действий и развития политико-правового мышления задается в большей степени существующей системой ценностных ориентаций (правовых, политических, духовно-нравственных и т.п.). В свою очередь, национальные, этнические константы и ценностная конфигурация соотносятся, как способ действия и цель действия, отражают уже сложившееся отношение легитимации власти. Это, прежде всего, имеющаяся социально-психологическая взаимосвязь между народом (населением) и формально-юридическая - закрепляющая механизм формирования государственной власти и режим функционирования властных отношений.

В-третьих, не учитывается то, что в отдельных ситуациях функционирование конкретных институтов и официальных лиц может, по сути, вписываться в существующие принципы и формы институционально-властной организации, но противоречить национальным ожиданиям, общественному мировоззрению и проч. Даже официальная терминология, используемая в формировании правовой материи, в политической риторике может подвергаться общественной «репрессии», существенно снижая уровень легитимности всей властно-правовой организации. Эта общественная напряженность распространяется на всю без исключения информацию, которая противоречит национальным константам мышления, тем внелогическим понятиям, которые служат каркасом и подоплекой национальной, этнической традиции в любой ее модификации, противоречит не конкретным формам выражения этих внелогических понятий, а их глубинному содержанию.

В-четвертых, при всей очевидности и простоте субъект-объектной модели постоянно остается открытым вопрос о том, кто в данный момент является субъектом, кто или что является объектом легитимации, поскольку любая деятельность, любой субъект, попавший в область политической рефлексии, инициирует процессы легитимации (делегитимации). Другими словами, субъект и объект легитимации, их взаимодействие определяются в каждом конкретном случае сызнова, применительно к контексту и ситуации. Более того, в ряде случаев, довольно сложно, как это было показано выше, идентифицировать субъект власти и тем более развести субъект и объект легитимации. Дело в том, что и личность, и группа, и институт в разных контекстах могут выступать и как субъект, и как объект легитимации.

Наоборот, в современных исследовательских стратегиях стараются отойти от привычной структурной схемы анализа властных отношений. В них акцент смещается в сторону анализа не самих субъектов, их классификации и типологизации, а национально-культурных условий и типизированных практик, обусловливающих властно-правовое мышление и действие. Как правило, при традиционном подходе исследователь встает в позицию объективного наблюдателя, интерпретирующего и описывающего субъект как частицу (элемент) структуры, абстрагируя его от социального действия и лишая на уровне обобщенного анализа познавательной активности и роли случайных отклонений в его деятельности, а также влияния культурного «фона».

В свою очередь, в центре исследовательских стратегий стоит анализ условий и конкретных практик мысли и действия, которые в тех или иных социальных сферах порождают субъектов властного взаимодействия, специфические формы господства одних субъектов над другими, способы и методы обоснования конкретных властных позиций, реконструкцию типов политической рефлексии, которая поддерживает определенную систему знаний, политических аксиом, истин, теоретических положений и постулатов, являющихся фундаментом для понимания и легитимации власти, институционального порядка в целом. Здесь ставится вопрос о том, как совокупность знаний, традиций, ценностей, норм формирует социально-властные позиции в той или иной общественной сфере (правовой, экономической, политической, религиозной и т.п.), т.е. анализу подлежит все, что делает функционирование власти обоснованным, но независящим от конкретного субъекта. Так, например, французский методолог и философ М. Фуко, обосновывая эту позицию, отмечает, что «понять власть, - это значит, атаковать не столько те или иные институты власти, группы, элиту или класс, но скорее технику, формы власти… следует отказаться от использования методов научной или административной инквизиции, которые обнаруживают, кто есть кто, но не отвечают на вопрос, почему этот “кто”, стал тем, кого можно идентифицировать в качестве субъекта».

В этом контексте главное в интерпретации легитимности властного господства играет не теоретическое обоснование того, кто является субъектом, кто объектом власти и почему, а напротив, какие существуют формы легитимного структурирования действий других индивидов. Фактически, по мнению М. Фуко, легитимность власти определяется образом ее действия, воздействующим на других не прямо и непосредственно (как это предполагает субъект-объектная схема легитимации), но через их действия - «воздействие на действие, на актуальные или вероятные действия, будущее или настоящее». Другими словами, легитимность господства связана «не столько с порядком столкновения двух противников или с обязательством одного по отношению к другому, сколько с порядком управления». Причем понятие управления, по его мысли, покрывает «не только установленные и легитимные формы политического или экономического подчинения, но и более или менее продуманные и рассчитанные способы действия; задача их всех - воздействовать на возможности действия других индивидов».

Не претендуя на всеохватность и комплексность обосновываемой позиции, рассмотрим легитимность как сложное, многогранное и многоуровневое образование. Очевидно, что легитимация власти осуществляется на различных уровнях, в процессе легитимации участвуют как отдельные граждане, так и различные группы, организации. Естественно и то, что легитимность может распространяться на конкретных представителей (персонифицированная легитимация), конкретные институты (деперсонифицированная легитимация) и на весь институционально-властный порядок, всю политико-правовую организацию общества.

Думается, что легитимность, как качественное состояние политико-правовой организации общества, и легитимация, как процесс достижения этого состояния, не имеют универсальной и жесткой, однозначной структуры. Тем не менее в теоретико-методологическом плане можно выделить различные уровни, срезы легитимации. С нашей точки зрения следует говорить об архитектонике легитимности, т.е. о взаимосвязанных пластах (уровнях) национально-культурной легитимации власти и порядка.

Обратимся к существующим проектам «структурного» анализа легитимности государственной власти. Так, например, Д. Истон выделял следующие структурные типы легитимности: 1) персональную - легитимация гражданами конкретных государственных деятелей; 2) структурную - легитимация функционирующих в обществе государственных и иных политических институтов, и структур; 3) идеологическую - легитимация в целом государственно-правового строя, опирающегося на определенную систему норм и ценностей. Как видно, Д. Истон не только предлагает классификацию типов легитимности, но и подчеркивает ее архитектоническое, многоуровневое строение.

Схожую многоуровневую структуру легитимности представляет и А.-Н.З. Дибиров. Так, исходя из «объемности» легитимации власти он выделяет: а) первый уровень - легитимация государственной власти как таковой, являющейся национально-культурным и социально-историческим фундаментом всех процессов легитимации; б) второй уровень или этаж, легитимности, надстраивающийся на существующем фундаменте, - легитимация конкретной формы государственной жизни, где поддерживаются конкретные государственно-правовые институты и процедуры; в) третий (этаж) уровень - это легитимация конкретных деятелей, их деятельности и способов «вхождения во власть».

Принципиально иную архитектонику легитимности предложили социологи знания П. Бергер и Т. Лукман. Они выделяют четыре уровня легитимности, основываясь не на «объеме» легитимации государственно-правового пространства, а на уровнях социального знания. Так, они выделяют:

1) дотеоретический уровень, в содержание которого входит «самоочевидное знание», транслирующееся посредством традиции, являющееся, соответственно, фундаментом для всех последующих уровней легитимации. Они полагают, что это уровень, «на котором должны строиться все последующие теории, и, наоборот, уровень, которого должны достичь все теории, чтобы быть включенными в традицию»;

2) второй уровень представляет собой первые теоретические обобщения («теоретических утверждений в зачаточной форме»). В них формулируются обыденные, прагматические схемы (типизации), репрезентирующие в сжатом варианте коллективный политико-правовой опыт, «народную мудрость» и проч. Прагматичность этих схем и моделей повседневного знания заключается в регулировании практической деятельности субъектов, их отношении к окружающему и выражается посредством сказок, легенд, моральных максим, житейских пословиц и т.п.;

3) третий, теоретический уровень представляет собой уже сформулированные теории, посредством которых институциональный порядок легитимируется. Это своего рода «дифференцированная система знаний», производством которой из-за их сложности, специфичности и специализации занята небольшая часть социума, транслируя последние зачастую с помощью «формализованных процедур посвящения». Данные субъекты передают теоретически, рационально оформленное знание через институционально-формализованные процедуры, выступая одновременно и трансляторами, и экспертами при проблематичных ситуациях, связанных с усвоением или (и) применением последних;

4) четвертый уровень легитимации - это символические универсумы, включающие «системы теоретической традиции, впитавшей различные области знаний» и «институциональный порядок во всей его символической целостности». Это уровень интегративной легитимности, где «все сектора институционального порядка интегрированы во всеобъемлющую систему отсчета, которая составляет универсум в буквальном значении слова, так как любой человеческий опыт теперь можно понять как имеющий место в его пределах».

Как видно, в вышерассмотренных подходах многоуровневое строение легитимности основывается либо на степени охвата процессов легитимности, либо на «глубине» теоретического обоснования институционального порядка. В первом случае акцент делается на институционализированных субъектах власти, их персонифицированной и деперсонифицированной легитимации, во втором - на обыденной и теоретической традиции обоснования не столько субъектов власти, сколько существующего институционального порядка. В то же время мы полагаем, что легитимность, кроме вышеназванных характеристик, должна также включать поведенческий аспект, т.е. типы легитимации властных отношений в повседневной практике взаимодействия, и кроме типов легитимного господства, специфические режимы легитимации властных институтов и их функционирования, формирующие в конечном итоге определенную форму обоснования государственной власти и институционально-правового порядка.

Учитывая вышеизложенное, следует выделить четыре взаимосвязанных уровня: 1) типы внутренней (мотивационного) и внешней (институционального) легитимности; 2) типы легитимного господства, определяющие доминирующие стратегии обоснования существующих институтов и применяемых способов управления общественными процессами; 3) режимы легитимации, которые комплексно отражают, с одной стороны, систему средств, методов и инструментов оправдания функционирования властных институтов и структур, а с другой - системную оценку реально существующих властно-правовых отношений, формирующуюся в процессе мыследеятельности субъектов и их взаимодействия по поводу реализации национального интереса; 4) формы обоснования государственной власти как таковой и присущей ей институционально-правовой структуры.

1. Уровень внутреннего и внешнего обоснования легитимности существующих властных отношений в повседневной практике социальных субъектов. Согласно М. Веберу, на этом уровне можно выделить несколько типов социальных практик, в ходе которых различным явлениям и процессам приписывается легитимная значимость. В выделяемых типах социального действия, по М. Веберу, содержится не только внутренняя мотивационная структура, но и определенный социальный смысл, который выражается в соотношении субъективного поведения с поведением других людей. Другими словами, в контексте этого действия учитываются существующие, сложившиеся модели поведения в обществе, реальные практики взаимодействия, а также возможные реакции со стороны окружающих. Итак, немецкий социолог классифицирует социальные практики, в которых легитимная значимость приписывается тем или иным политическим феноменам, на четыре основных действия: целерациональное, ценностно-рациональное, аффективное, традиционное.

Традиционное действие основано на существующих традициях, обычаях, привычках и т.п. Здесь легитимность приписывается всему, что соответствует исконному образу порядка, справедливости, гармонии, а всякое действие значимо в соотношении с вечно существующим. При этом традиционные основы общественного взаимодействия воспринимаются как духовный ориентир, как образец подлинной и адекватной социальной, правовой, политической организации общественных отношений, а не как набор готовых рецептов социального действия. Например, в современных исследованиях показывается, что «в российской политике действуют закономерности, парадоксальным образом приводящие к становлению демократических ценностей и институтов через традиционные психологические механизмы». Следовательно, в рамках традиционного типа социальных практик значимость (легитимность) тем или иным явлениям и процессам придается через их соответствие, включение в традицию, в обычные формы и модели взаимодействия. В этом плане следует согласиться с К. Чистовым, который отмечал, что любая социальная «новация может существовать только как инновация, т.е. когда она уже втянута в традицию, адаптирована ею, функционирует в ее составе».

Данный тип социальных практик еще принято называть пассивным, в силу того, что субъект политического взаимодействия не предпринимает никаких реакций (явных или латентных) по поводу существующих властно-правовых институтов, в силу того что их функционирование вписывается в традицию, соответствует привычному ходу вещей, исконному образу властной организации и порядка.

Аффективный тип социального действия основан на эмоциональной вере в значимость (легитимность) отдельных властных действий персонифицированного или деперсонифицированного (институционального) характера. Данный тип отражает иррациональную подоплеку социального поведения, формируемого на основе определенного психологического состояния, которое складывается под воздействием реально существующей обстановки и мира бессознательных структур. Очевидно, что социальное взаимодействие осознается и рационализируется только выборочно, «пятнами», связывает высокорационализированные формы сознания (правовую идеологию, политику и т.п.) с миром бессознательных структур, с неосознанными культурными кодами (архетипами), психологическими состояниями и направленностями, определяя тем самым отношение личности к праву, государству и иным явлениям социально-юридической действительности, поведенческо-правовую и психолого-правовую самореализацию индивида. Поэтому обращение исследовательского внимания к иррациональным основам процесса легитимации является вполне востребованным и оправданным.

Целерациональный тип основан на придании легитимности тем действиям и структурам, которые способствуют достижению индивидуализированных целей. Другими словами, все окружающее приобретает смысл и значение только сквозь призму индивидуального, частного блага. Главным в содержании легитимности является категория «эффективности»: «все легитимно, что способствует эффективному достижению поставленных целей и задач индивидуального существования». Поэтому в таком типе социального взаимодействия легитимность приобретают те институциональные связи, которые смогли бы обеспечить режим свободного, ничем не связанного (ни моралью, ни традициями, ни апелляцией к коллективным идеалам и т.д.) существования индивидов, реализующих свои утилитарные интересы и потребности, а также сформировать условия для изолированного и самодостаточного функционирования различных социальных единиц.

Ценностно-рациональный тип исходит из того, что легитимность основана на вере в безусловную ценность самого действия, воспринимаемого как должное, соответствующее определенной рационализированной ценностной и нормативной системе. В данном аспекте социальным значением обладают те институты, структуры и собственно деятельность, которые выражают общеразделяемую систему базовых ценностей и норм, ведут к их повседневной реализации. Именно благодаря этим аксиологическим основаниям социального взаимодействия направляется и легитимируется институционализация иных, инструментальных (вторичных) ценностей, таких как государственные, юридические, общественные институты. Именно вторичный характер последних определяет их социальное назначение и процесс их легитимации. Их целью, социальным назначением является воплощение посредством институциональных механизмов первичных, базовых общественных ценностей и потребностей.

Однако если вышеназванные типы социального действия гарантируют, согласно М. Веберу, легитимность чисто внутренне, т.е. разные типы оправдания власти в повседневной деятельности, частной жизни, то целесообразно выделить и рассмотреть внешние типы оправдания власти, властных отношений в публичной сфере. Так, с нашей точки зрения, следует выделить социальные механизмы внешней организации и оправдания властного взаимодействия и саму рефлексию власти. К ним можно отнести политическую идентичность, политическую идеология, духовно-нравственные доминанты, институциональный (политическая идеология, экономическая эффективность), дискурсивный типы.

Политическая идентичность как тип легитимации основывается на исторически сложившихся мировоззренческих установках, отражающих синтезированный образ (складывающийся из интерпретации прошлого, настоящего и будущего нации) власти, порядка, справедливости. Очевидно, что социальное взаимодействие в политическом измерении опосредуется коллективной идентификацией, которая, собственно говоря, и выступает формой политической субъективизации. Другими словами, коллективная идентичность являет собой определенную политической реальность, которая обусловливает формирование конкретных политических субъектов их специфических характеристик, а также взаимодействие между ними. Справедливо в этом плане отмечают авторы недавно вышедшего монографического исследования: «Когда человек вступает в “Политическое”, он учится осознавать себя через коллективную идентификацию… нет такой политической реальности, в которой не было бы подобной коллективной идентификации. В Политическом человек расширяет границы своего индивидуального “я” до рамок “я” общественного. Это новое идентификационное измерение… в “Политическом” человек получает самую глубокую и тотальную, обобщенную идентификацию, включающую в себя все остальные уровни. Совокупность индивидуумов, вступив в “Политическое”, становится соучастницей общей для всех них реальности, которая подчас может заставить их делать вещи, которые каждый индивидуум поодиночке делать не захотел бы. Это новое “сверх-я”, имеющее суверенные права над каждым из тех, кто его составляет».

Институциональный тип легитимности. На уровне повседневного поведения и взаимодействия осуществляется легитимация властно-правовой деятельности отдельных институтов и структур, их полномочных представителей, а также протекает апробирование и «опривычивание» (типизация) властных моделей взаимодействия в обществе. Типизация ожидаемого властного поведения, «исследуемая с помощью социальных ролей, функций или институционального поведения», задает определенную институциональную традицию осуществления и осмысления властных отношений, а «истоки любого институционального порядка находятся в типизации совершаемых действий как наших собственных, так и других людей». Таким образом, отдельный институт осмысляется здесь как выражение «объективной» человеческой деятельности. В свою очередь, типичные модели поведения, которые формируются через так называемые «первичные общественные институции», на более высоком уровне социальной организации (первичные общественные институции) сплачиваются в несколько базисных социальных институтов. Поэтому любой политико-правовой институт, сформированный в ходе «интерсубъективной деятельности» (А. Щюц) представителями конкретного социума, отражает не только типизированные политически и юридически оформленные (в ценностях, идеях, текстах, доктринах, норме права) отношения, но и выражает часть, фрагмент социальной реальности, разделяемой основной массой социальных агентов.

Институциональная легитимация в основном актуализируется при смене поколений, для которых необходимо теоретико-практическое обоснование существующего в обществе институционализированного политико-правового опыта. При этом существующие институты наследуются новым поколением уже скорее, как традиция, чем как индивидуальная память. В этом смысле, перед новым поколением всегда встает проблема выполнения существующих правил, моделей поведения. Для включения последнего, его целей и потребностей в существующую политико-правовую реальность, в сложившийся «институциональный порядок в ходе социализации требуется введение санкций. Институты должны утверждать свою власть над индивидом (что они и делают) независимо от тех субъективных значений, которые он может придавать каждой конкретной ситуации. Должен постоянно сохраняться и поддерживаться приоритет институциональных определений ситуации над попытками индивида определить их заново.

Онтологический тип легитимации связан с адекватностью институтов публичной власти сложившемуся порядку, «вписанному в человеческую и социальную действительность» (Ж.-Л. Шабо). При этом институциональный порядок является продолжением исторически сложившегося порядка вещей, соответствующего духовно-нравственным ориентирам социальной жизнедеятельности людей, их повседневным социальным практикам и т.п. Отсюда «уровень онтологической легитимности политической власти заключался бы в уровне соответствия тому глубинному порядку бытия, который человек ощущает врожденно».

Данный тип легитимности базируется на том, что «всегда существует набор практик и техник, ускользающих от юридической систематизации и порядка. Это не означает, что этот набор “анемичен”, произволен в полном смысле, но он подчинен относительно иной логике (логике социального бытия, принципам социально-властного взаимодействия - авт.), чем логика юридического порядка», прежде всего, логике взаимодействия между отдельными классами, слоями, стратами, что «отражено в законе отдельно и по специфической мерке».

Кроме того, в рамках внешнего оправдания в повседневной практике существующих институтов и их функционального назначения выделяется также такой специфический тип легитимности, как патриотический. Данный тип легитимности предполагает, что высшим критерием поддержки властей признается гордость человека за свою родину, страну, свою власть и проводимую ею внутреннюю и внешнюю политику.

Рассмотренные внутренние и внешние основания адекватности институтов государственной власти, как правило, в реальной политико-правовой действительности переплетаются и взаимно дополняют друг друга. Например, русским людям присущ ценностно-рациональный и консервативный стиль поведения, онтологический и традиционный тип мышления, для них важны не столько цели и результаты, сколько смысл преобразований, их духовно-нравственное, а не формально-юридическое измерение.

2. Типы легитимного господства, определяющие доминирующие стратегии обоснования существующих институтов и применяемых способов управления общественными процессами. Данный уровень легитимности основывается на внутренних и внешних типах легитимации государственной власти, действующих на уровне повседневного социально-властного взаимодействия. Традиционно к данным типам относят выделенные М. Вебером три классических типа господства - традиционный, харизматический, легальный.

Традиционная легитимность опирается на сложную систему обычаев и традиций, которые воспроизводятся с незапамятных времен и поддерживаются укорененной в человеке социальной привычкой придерживаться устоявшихся форм и моделей взаимодействия. В этом плане легитимной становится та институциональная структура, которая наиболее адекватным образом воплощаеет издревле сложившийся порядок вещей, репрезентирует и поддерживает национальную идентичность, придерживается в своем функционировании социально-культурных форм и моделей властного взаимодействия в системе личность - общество - государство.

Конечно, система традиционной легитимации достаточно сложна и многоуровнева, ее нельзя сводить к простому копированию или производству традиций. Сама по себе традиционность (традиции, обычаи) не тождественна историческому наследию, поскольку именно преемственно воспроизводящееся отношение современников к объектам, институтам, идеям прошлого «позволяет ту или иную часть исторического наследия включить в содержание категории “традиция”». Это отражает идею о том, что «сумма событий за время существования человечества - не традиция, а скорее генеалогия общества. И сумма воздействий прошлых состояний также не есть традиция, она лишь современное состояние общества». В традиции, прежде всего, обнаруживаются, с одной стороны, такие элементы, которые являются типоформирующими факторами конкретных социальных явлений (государства, права, власти, справедливости и т.д.), а с другой - в ней присутствуют механизмы контроля и трансляции уникального социально-правового и этнополитического опыта, обусловливающие специфический культурцивилизационный тип конкретного общества, государства, права.

Безусловно, правы современные социологи знания П. Бергер и Т. Лукман, отмечая, что каждый институт, в свою очередь, «всегда имеет историю, продуктом которой он является». Невозможно понять тот или иной институт, не понимая исторического процесса, в контексте которого он был создан, и специфики институциональной преемственности, в рамках которой эти институты становятся частью общей исторической традиции. Следовательно, институциональная структура общества формируется и развивается как с опорой на традиционную специфику общества, так и с учетом возникающих новых социальных потребностей и интересов. Причем государственно-правовые институты становятся именно теми консервативными национальными элементами, которые сохраняют стабильность общества и идентичность граждан в постоянно изменяющемся мире.

Например, евразийский политико-правовой проект обосновывал в середине ХХ века, что легитимность и, соответственно, прочность государственно-правовой жизни основываются на гармонии между существующими традиционными институтами и верованиями, с одной стороны, и публично-правовыми институтами - с другой. Отечественный политико-правовой мир должен, по мнению авторов этого подхода, иметь собственную стратегию функционирования и обновления политической и правовой материи, которая, в свою очередь, должна воплощаться на этнополитическом и правокультурном синтезе, сочетающем национальные традиции, обычаи, религиозные верования и общемировые достижения (как восточных, так и западных народов).

В то же время традиционную легитимность необходимо рассматривать двояко, т.е. различать техническую и экзистенциональную институциональную преемственность. Так, если первая, по утверждению В.В. Волкова, отражает преданность, обязательство «играть по сложившимся правилам», то вторая представляет собой принятие некоего образа жизни, готовность стать и быть исторически обусловленными социальными субъектами. Причем последнее основано на определенном образе политико-правовой мыследеятельности, которая в значительной степени предопределяет уникальность правового и политического бытия нации на различных этапах эволюции государства и права. Таким образом, каждый социально-властный субъект переживает традиционный опыт и ведет себя консервативным образом, поскольку «включается в одну из фаз развития этой объективной мыслительной структуры (обычно в современную им фазу), и ведет себя в соответствии с этой структурой или просто воспроизводя ее целиком или частично, или развивая ее далее через приспособление к конкретным жизненным ситуациям».

Второй тип господства - это харизматическая легитимность, характеризующаяся личной преданностью социально-политических субъектов делу какого-либо человека и их верой только в его личные достоинства, в человека, отличающегося героизмом, образцовыми качествами, сакральным характером и другими необычайными характеристиками. «В случае харизматического господства, - отмечает М. Вебер, - подчиняются харизматическому вождю как таковому в силу личной веры в его откровение, доблесть или образцовость, т.е. в его харизму».

Данный тип легитимного господства, по мысли М. Вебера, является предельно персонифицированным. Здесь политическое подчинение, институциональное развитие обусловливаются личностно, вождизм и элитаризм являются ведущими факторами, обусловливающими специфику функционирования всех сфер общественной жизнедеятельности. Харизматическая легитимация не связана напрямую с рациональными суждениями, а опирается на гамму чувств, эмоций, это сенсорная по своей природе легитимация, хотя, безусловно, имеет рациональную интерпретацию, но уже как вторичный феномен. При этом легитимность тех или иных политических и юридических институтов напрямую зависит от «воли» харизматического лидера, поскольку лишь созданные, равно как и поддерживаемые, личной харизмой институциональные структуры будут являться оправданными в данной социальной ситуации. Кроме того, «вторичной» легитимностью будут наделяться и те институты, которые способствуют осуществлению великой идеи, сформулированной лидером или продолжающие начатое им великое дело.

Третьим типом легитимного господства является легальная (рациональная) легитимность. Это, наоборот, предельная форма деперсонифицированного господства, в рамках которой социально-политические субъекты подчиняются деперсонифицированным институтам и структурам, их должностным лицам, от имени которых в данный момент на основании легальных процедур они осуществляют управление обществом. «В случае легального господства люди подчиняются законно установленному объективному безличному порядку (и установленным этим порядком начальникам) в силу формальной законности его распоряжений и в их рамках».

Таким образом, сущность этого типа господства заключается в соответствии институтов государственной власти рационально-легальному принципу, с помощью которого установлен политико-правовой порядок. На практике такая легитимность выражается через соответствие, адекватность действующих политических и юридических институтов требованиям рационально сконструированного порядка, закрепленного в тех или иных нормативно-правовых актах (прежде всего в конституции страны). Следовательно, данная модель легитимации государственной власти основана на рациональной оценке и связана, в первую очередь, с формированием убежденности в разумности существующего порядка, законов, правил. Рациональная легитимация предполагает, что население поддерживает (или отвергает) государственную власть, исходя, прежде всего, из собственной оценки действий этой власти. Не лозунги и обещания (они имеют сравнительно кратковременный эффект), не имидж мудрого правителя, часто даже не справедливые законы, а практическая деятельность органов государственной власти, должностных лиц, особенно высших, служит основой рациональной оценки. Рациональная легитимность (или легальная легитимность) в своем законченном виде, - отмечает Ж.-Л. Кермон, - сформирована ныне в декларациях и преамбулах всех существующих демократических конституцияй, а с недавних времен такая легитимность санкционирована запретом на пересмотр основных правовых текстов.

Однако очевидно, что эти типы господства представляют собой идеализацию реально существующих политико-правовых процессов в том или ином государстве, поскольку нередко бывает, что традиционная, харизматическая и рациональная легитимности сочетаются и взаимно усиливают друг друга, обеспечивая стабильность и преемство государственно-правовой организации. Справедливости ради следует отметить, что М. Вебер в своих работах постоянно оговаривал идеалистический характер своей классификации и использовал понятие легитимности в различных контекстах, то предельно сужая, то, напротив, предельно расширяя его содержание. «Вообще следует отметить, - пишет немецкий социолог, - что основой всякого господства, а, следовательно, и каждого подчинения является вера: вера в “престиж” государствующего или господствующих. Она редко до конца определена. При “легальном” господстве она никогда не бывает чисто легальной. Но вера в легальность является “привычной”, а стало быть, даже связанной с традицией - срыв традиции в состоянии ее уничтожить».

Следует подчеркнуть, что рациональная вера в значимость и легальное господство тех или иных институтов, может основываться не только на традициях, но и основываться на религиозных (например, большинство современных светских европейских государств истоки своей ценностной системы черпают из религиозного мышления) и казирелигиозных постулатах, различных идеологических течениях (например, фашизме, социализме и проч., так называемых «гражданских религиях»). Так, например, американская социально-политическая организация представляет собой сложно организованную идеологическую систему, где основными ее составляющими являются «культ “героев” и “святых” в американском фольклоре и политической мифологии; литургический год - система праздников и соответствующих ритуалов; культ священных и уникальных предметов (“колокол свободы”, “плимутская скала”) и воспроизводимых предметов и действий (американский “звездно-полосатый флаг”, текст Конституции; клятва верности знамени США и т.д.). Оторвавшись от своей теологической основы, - продолжает исследователь, - гражданская религия нашла воплощение в системе институтов американского общества и оказывается чем-то более прочным, более устойчивым, чем теология, бывшая некогда ее основанием. Она сама уже создает свое собственное основание - вокруг нее строится новая, светская мифология. Под гражданскую религию начинает “подстраиваться” и историческая наука, цель которой - доказать, как постепенное развитие идеалов свободы наконец нашло “совершенное” воплощение в Америке, в ее экономике, показать “естественность и преимущества американского образа жизни”. Таким образом, гражданская религия входит составной частью в понятие американского образа жизни. И как религиозное обоснование американской системы ценностей и порядка, она придает дополнительные религиозные значения американским идеологическим символам (курсив - авт.)».

Следовательно, «современная легитимация власти и суверенитета, - отмечают авторы недавно вышедшего исследования, - даже в случаях сопротивления и восстания всегда опирается на некий трансцендентальный компонент независимого от того, идет ли речь о властном доминировании традиционного, рационального и харизматического видов».

3. Третий уровень - это режимы легитимации государственной власти, ее отдельных институтов и структур, а также должностных лиц, их представляющих. Если рассмотренные типы господства, выделенные М. Вебером, представляют собой идеальные стратегии легитимации и являются, по сути, статическими (стратегическими) принципами легитимизации, то, в свою очередь, режимы представляют собой комплекс средств, методов и инструментов оправдания функционирования властных институтов и структур, а также отражают оценку реально существующих властных отношений, формирующихся в процессе мыследеятельности субъектов и их взаимодействия по поводу реализации общего блага, национального интереса. Данные режимы отражают «истинное состояние дел», реальные практики власти и их восприятие общественным сознанием. Интегрируя наработки в этой области, можно выделить следующие режимы легитимации власти:

Либерально-демократический режим связан с легитимацией публично-властных институтов через концепцию «общего блага». При этом идея оправдания государственно-правового управления базируется на том, что вся деятельность институтов оценивается с точки зрения воплощения и обеспечения этого блага. «Государственно-правовое сообщество, любой общественный институт считается легитимным, если он служит благу соответствующей общности. Если решающим фактором полагается благо, то о легитимизации права на принуждение уместно говорить лишь тогда, когда каждому затронутому лицу оно приносит выгоды больше, чем ущерба», - отмечает по этому поводу А.-Н.З. Дибиров. Аксиоматика данного режима предполагает, что общественное благо представляет собой качественно иную реальность, нежели простая совокупность индивидуальных воль. В то же время отправным пунктом, «единицей» легитимации выступает индивидуальное проявление свободного суждения.

В свою очередь, для операционализации перехода от индивидуального к коллективному (общественному) используется принцип «арифметического большинства». Этот принцип становится универсальным для всех либерально-демократических режимов, он связан как с выбором легитимных представителей народа, так с формированием юридико-политических институтов, принятием легитимных решений в рамках коллегиальных структур. В этом плане «процедуры мажоритарного голосования, - отмечает Ж.-Л. Шабо, - это не “уста истины”, не современная форма античного оракула, просто потому, что сфера политики есть по преимуществу сфера конъюнктуры и игры мнений, а не догматических откровений».

Технократический режим легитимации базируется на идее эффективности государственного (публичного) управления, главным тезисом которого является рассмотрение публичной политики как особого искусства («публичного менеджмента»), требующего специфических навыков, знаний и умений, осуществляемого специализированной социальной группой.

Степень легитимности функционирующих публично-правовых институтов ставится в зависимость от уровня удовлетворенности общественных интересов и потребностей. В данном случае процесс легитимизации в большей степени зависит не от юридического кодирования общественного взаимодействия, а напротив, от управленческих знаний и умений политической элиты. Утверждается при этом, что «настоящая власть - это власть знаний» (Ж.-Л. Шабо), обеспечивающая прорыв как в технологической, так и в материальной сфере. Очевидно, что данный режим легитимации сочетает в себе варианты экономизма и элитарности. Главными легитимирующими основаниями в нем становятся политическая и экономическая целесообразность (эффективность).

Идеологический режим легитимации осуществляется посредством признания и веры в правильность, исключительность определенных идей политико-правового развития, которые провозглашаются и осуществляются властными институтами. Здесь политический идеал общественного устройства отодвигается в неопределенное будущее, становится энергетическим стимулом для социально-правовых и административных преобразований настоящего. Это своего рода диктатура отвлеченных принципов и метафизических начал. И поэтому «власть почти сливается с идеологией… становится невидимой, растворяясь в многочисленных клетках социального организма… государство в качестве идеала беспредельно расширяется, оно поглощает все автономные образования: как и идеология, государственность естественно стремится к тотальности». Отсюда утверждение, что политические институты могут быть легитимированы более или менее сообразно представлениям о социальной действительности.

Идеациональный режим легитимации. Понятие «идеациональность» введено русским социологом П.А. Сорокиным, которое он использовал для обозначения такой властно-правовой организации, при которой доминантой функционирования публично-правовых институтов выступал традиционалистский тип организации, а вертикаль ценностно-нормативной иерархии устремлена из земного мира к сверхчувственному и к ее абсолютной доминанте - Богу. Идеациональная легитимация опирается на идеациональную этику, для которой характерно пренебрежительное отношение к социальным ценностям, материальным благам, богатству, телесным удовольствиям. Земное устройство рассматривается ею как нечто второстепенное. В свою очередь, политико-правовое устройство рассматривается как данное свыше, считающее политические и юридические институты абсолютными предписаниями, требующими беспрекословного исполнения и не допускающими внесения в них каких-либо изменений. В идеационном политико-правовом устройстве всякое послушание существующим институтам равнозначно послушанию Богу.

Идеациональному правосознанию свойственно некритическое доверие к существующей институционально-властной системе, не дозволено сомневаться в правомерности ее существования. В свою очередь, легитимность существующих публичных институтов власти зависит от соответствия их деятельности принципам религиозной нормативности. Представители власти в этой системе руководствуются помимо юридических предписаний еще и духовно-религиозной этикой, а многие юридико-политические процедуры имеют вид священных ритуалов. Таким образом, «в государствах идеациональной ориентации легитимностью обладают лишь те правители, чья родословная восходит к Богам, а также те, кто имеет прямую божественную санкцию на правление».

Идеократический режим легитимации базируется на совокупности объективно существующих исторических факторов, которые интерпретируются с помощью системы идеалов и идей. Здесь источник и смысл государственной власти «находится в родственной связи с идейным содержанием того начала, которое данной нацией принимается, как начало абсолютного идеала, как надэмпирическая реальность. Этим содержанием обусловливается этический идеал нации в виде того или другого кодекса моральных требований; им же обусловливается та идея, тот аспект генезиса власти, которому нация подчиняет свою общественную жизнь в государстве». Легитимность власти в этом плане обусловлена служением последней этой общей идее, которая выработана в ходе внутренней, духовной государственно-правовой жизни общества, и благодаря именно следованию этой общей идее оно находится на действительной высоте, служением ей объясняется его существование и положение в обществе. С точки зрения Н.С. Трубецкого, принцип идеократической государственности заключается в наличии общности миросозерцания, особой системы убеждений, оформляющих верховную идею нации («идею-правительницу»). Смысл бытия и оправданность государственной власти, таким образом, заключается в организации особого «идеологического» образа жизни народа, поддержании и сохранении оригинальности, индивидуальности национальной культуры, в полной мере соответствующей духу народа, его истории и социальному опыту. В этом смысле Н. Трубецкой последовательно отстаивал как неразделенность государственной идеологии и социально-культурной жизни народа, так и подчиненность всех духовных и материальных устремлений людей верховному правителю как выразителю общей верховной идеи.

Представители идеократического подхода были убеждены, что истоки и легитимность власти заключены не во «внешней правде», а в «правде внутренней», где отношения и связь властвующих и подвластных зиждутся на нравственном убеждении, а не на формальной юридической норме, покоятся не на правовых гарантиях, а на истинно нравственном целом. «Вся сила в идеале, - говорят они, - да и что значат условия и договоры, как скоро нет силы внутренней». Таким образом, социальные субъекты вступают во властные отношения публично-правового характера, уже будучи включенными в формы властного взаимодействия на уровне социальных общностей (общин). Поэтому здесь власть воспринимается не столько как межличностное отношение субъектов, их групп, а скорее как общая социокультурная форма, институционализированная в публично-правовых институтах. В этом плане интегративность и легитимность институционально-властной организации социума обеспечивается не поиском консенсуса между борющимися разновекторными и разнохарактерными политическими силами на основе консенсуса и в правовых процедурах, а, напротив, в духовно-нравственном воспитании членов различных общин, в контексте социально-правового служения общенациональному единству.

1.3 Легитимность государственной власти как фактор стратегии устойчивого развития отечественной правовой и политической жизни

Нельзя отрицать, что Россия сегодня находится не только в глубоком экономическом, политическом и социальном кризисе, но и на уже затянувшемся переходном этапе развития национальной государственности. Актуальнейшей задачей сейчас можно назвать нахождение способов стабилизации основных сфер общественной, политической и правовой жизни. Поэтому в последнее время появилось такое понятие, как «концепция устойчивого развития», состоящая из системы факторов, влияющих на стабилизацию общественных отношений.

Впервые институт устойчивого развития был рассмотрен Й. Рандерсом, Д. Х. Медоуз, Д. Л. Медоуз, У. Беренсом в докладе «Пределы роста», где, авторы определяли рост численности населения и темпы экономики, пытались найти пределы устойчивости. Впоследствии по материалам этого доклада была написана книга «За пределами роста устойчивости», в которой сделан вывод о том, что общество уже вышло за пределы устойчивости. Тем не менее, эти проблемы привлекли внимание ученых, политиков, настолько, что появилась необходимость в создании концепции устойчивого развития. Первоначально концепция устойчивого развития была напрямую связана с факторами, влияющими на окружающую среду, и задачами, которые ставит перед собой общество по снижению негативных воздействий на нее производственной деятельности. Но со временем произошло расширение содержания концепции устойчивого развития, которая включала бы и экономический, и социальный, и правовой, и политический, и национальный факторы, объясняясь тем, что для устойчивого развития человеческого общества нельзя ограничиваться только определенным перечнем факторов, касающихся экологии или экономики. Среда обитания человека содержит множество компонентов, имеющих одинаковое значение.

Но особенное значение в последнее время приобретает проблема определения необходимых форм легитимации государственной власти, т.к. ни прогрессивные правовые меры, ни технические расчеты не реализуют возложенные на них задачи на фоне развивающегося правового нигилизма, правовой неграмотности и т.д.

Таким образом, концепция устойчивого развития предполагает сложную взаимосвязь факторов, влияющих на стабильность общества и уровень развития его институциональной, правовой и культурной базы. Изначально за основу была взята проблема окружающей среды, в связи с наименьшей ее защищенностью. Однако исследования в этой области помогли определить, что воздействие человека на окружающую среду определяет взаимодействие всех компонентов жизнедеятельности человека, которые обеспечивают или нарушают устойчивое развитие всех факторов концепции устойчивого развития.

Естественным представляется, что наибольший интерес представляет изучение взаимодействия перечисленных факторов. «Универсальные общечеловеческие нормативы и институты, как те, которые выдвинуты современными реалиями внутреннего и международного развития, являются способом организации устойчивости. Нормативная и институциональная основа всех элементов системы устойчивого развития - политических, экономических, социальных, этических, культурных, национальных, конфессиональных, международных, экологических - это важнейший инструмент, способный целенаправленно воздействовать на поведение, деятельность людей, направлять ее в русло, соответствующее в конечном счете глобальным целям обеспечения мирной, справедливой, достойной жизни для всех людей». Среди всех институтов и норм, действующих в обществе, как правило, наиболее значимое место занимают правовые нормы и институт государственности. Любые другие нормы, например, политические, моральные и т.д., у всех людей различны и не имеют в качестве гарантий общих обязательных для всех оснований. Только правовые нормы призваны упорядочивать отношения в обществе, координировать деятельность людей. В связи с чем, основная же задача государства заключается в провозглашении и защите прав и свобод не отдельного индивида, а всех слоев общества.