Роман И.С. Тургенева "Отцы и дети"

Еще в 1855 году Тургенев отрицательно отозвался о диссертации Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Принимая авторецензию Чернышевского об этой работе за рецензию А. Пыпина, Тургенев писал И. И. Панаеву 10 (22) июля 1855 года из Спасского: «Книгу Чернышевского, эту гнусную мертвечину, это порождение злобной тупости и слепос-ти - не так бы следовало разобрать, как это сделал г-н Пыпин. Подобное направление гибельно - и «Современнику», больше чем кому-нибудь, следовало восстать против него. К счастью, книга так безжизненна и суха, что вреда наделать не может» (Письма, т. 2, с. 297) [См. также письмо В. П. Боткину и Н. А. Некрасову от 25 июля (6 августа) 1855 года: «Что же касается до книги Чернышевского - вот главное мое обвинение против нее: в его глазах искусство есть, как он сам выражается, только суррогат действительности, жизни... Нет, брат, его книга и ложна и вредна...» (Письма, т. 2, с. 300 - 301)].

С Тургеневым солидаризировались А. В. Дружинин, Л. Н. Толстой, Д. В. Григорович и другие сотрудники «Современника». Попытку возразить сделал лишь В. П. Боткин, который заявил Тургеневу: «Ведь я не совсем согласен с тобою относительно диссертации Чернышевского. В ней есть очень много умного и дельного» (В. П. Боткин и И. С. Тургенев. Неиздан-. ная переписка. 1851 - 1869. М. - Л., 1930 (по материалам Пушкинского Дома и Толстовского музея, подготовил к печати Н. Л. Бродский. См. письмо № 27 от 10 (22) июля 1855 года). Трудно судить, согласился ли Тургенев позднее с мнением В. П. Боткина о диссертации Чернышевского, но, как это видно из последующих писем Тургенева И. И. Панаеву, А. В. Дружинину, Л. Н. Толстому, он все же в значительной мере изменил свое суждение об облике Чернышевского и стал более благосклонно отзываться о его последующих статьях. Во всяком случае было бы крайне односторонним абсолютизировать приведенное нами выше высказывание Тургенева о Чернышевском, как это делали некоторые исследователи.

В письме И. И. Панаеву от 21 сентября (3 октября) 1856 года Тургенев пишет: «Кланяйся Чернышевскому - я уверен, что вы вдвоем можете очень хорошо вести журнал» (Письма, т. 3, с. 17) (Некрасов в это время был за границей. - П. П.).

В письме Панаеву от 3 (15) октября 1856 года Тургенев интересуется статьями Чернышевского о гоголевском периоде (Письма, т. 3, с. 19), а в письме от 29 октября (10 ноября) 1856 года хвалит статьи Чернышевского и Добролюбова. «Статья Чернышевского, - пишет Тургенев, - меня искренно порадовала; только я нахожу, что он несколько нецеремонно обходится с живыми людьми, рассматривая их частную жизнь с исторической точки зрения, - иные, пожалуй, рассердятся, а иные струсят и закричат. Сознаюсь, что при выбранном им предмете трудно было совершенно избегнуть это неудобство, но все-таки считаю своею обязанностью это заметить. А статья прекрасна, и иные страницы меня истинно тронули... статья Лайбова [Лайбов - псевдоним Н. А. Добролюбова.] весьма дельна» (курсив мой. - П. П.) (Письма, т. 3, с. 27). Особенно заслуживает внимания в этом плане письмо А. В. Дружинину от 30 октября (11 ноября) 1856 года: «То же самое могу я сказать о статьях Чернышевского. Я досадую на него за его сухость и черствый вкус - а также и за его нецеремонное обращение с живыми людьми (как, напр., в сентябрьской книжке «Современник) а»; но «мертвечины» я в нем не нахожу (курсив мой. - П. Я.), - напротив: я чувствую в нем струю живую, хотя и не ту, которую Вы желали бы встретить в критике. Он плохо понимает поэзию; знаете ли, это еще не великая беда; критик не делает поэтов и не убивает их; но он понимает - как это выразить? - потребности действительной современной жизни»; «я почитаю Ч<ернышевско>го полезным; время покажет, был ли я прав» (Письма, т. 3, с. 29).

В письмах Л. Н. Толстому от 16 (28) ноября и 16 (28) декабря 1856 года Тургенев пишет о том, что видит в Чернышевском продолжателя дела Белинского. Он защищает Чернышевского от резкой критики Толстого: в письме от 16 (28) ноября Тургенев, называя сухим тон статей Чернышевского, пишет: «...но я радуюсь возхможности их появления, радуюсь воспоминаниям о Б<елинском> - выпискам из его статей, - радуюсь тому, что наконец произносится с уважением это имя» (Письма, т. 3, с. 43). В письме от 16 (28) декабря Тургенев не соглашается с резкой оценкой, данной Чернышевскому Толстым: «Больше всех Вам не по нутру Чернышевский; но тут Вы немного преувеличиваете» (Письма, т. 3, с. 43). Не разделяя взглядов Чернышевского, Тургенев уважал и высоко оценивал его. Он чувствовал, что именно Чернышевский наиболее полно выражает новые черты современности, что демократическое направление, возглавляемое Чернышевским, являлось в тот исторический момент живым, актуальным и значительным. Правда, Тургенев не верил в перспективность демократических доктрин Чернышевского, он смотрел на них как на кратковременную вспышку, охватившую молодые умы русской молодежи. И тем не менее, Тургенев внимательно изучал труды Чернышевского и его соратников по «Современнику». Многочисленные факты литературной и публицистической жизни тех лет подтверждают это.

А между тем атмосфера в «Современнике» с каждым годом все более и более накалялась. С обострением классовых противоречий в стране интенсивнее стал протекать процесс поляризации политических сил, отделения либерализма от демократии. Разрыв Тургенева с лидерами демократического журнала становился неизбежным.

В 1856 году выходят в свет «Очерки гоголевского периода русской литературы» Н. Г. Чернышевского, вызвавшие бурную полемику различных групп русской публицистики и критики и приведшие к консолидации демократических сил в «Современнике». В том же году Салтыков-Щедрин принес в «Современник» свои «Губернские очерки», но о них отрицательно отозвался

Тургенев, и автор вынужден был передать их в тогда еще умеренно-либеральный «Русский вестник». В 1857 году в «Современнике» появляются положительные рецензии Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова на «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина. Последнее не могло, разумеется, понравиться Тургеневу.

С 1858 по 1860 год в «Современнике» появляется целый ряд статей и рецензий революционно-демократического направления, отстаивающих принципы материалистической философии и разоблачающих беспочвенность и дряблость русского либерализма. К ним относятся статьи Н. Г. Чернышевского: «Критика философских предубеждений против общинного землевладения» (1858, № 12), «Антропологический принцип в философии» (1860, № 4, 5); Н. А. Добролюбова: «О степени участия народности в развитии русской литературы» (1858, № 2), «Что такое обломовщина?» (№ 5), «Темное царство» (№ 7), «Литературные мелочи прошлого года» (1859, № 1, 2, 4), «Когда же придет настоящий день?» (186Q»-№ 3). В эти же годы в «Современнике» печатаются очерки Николая Успенского, потрясающие читателя своей голой, неприкрашенной правдой о тяжелой жизни народа: «Поросенок», «Хорошее житье» (1858, № 2), «Сцены из сельского праздника», «Грушка» (1858, № 5), «Змей» (1858, № 8), «Сельская аптека» (1859, № 3), «Бобыль», «Обед», «Дорожные сцены» (1859, № 10), «Обоз» (1860, № 3), а также рассказ Н. Щедрина «Развеселое житье» (1859, № 1). Революционно-демократическое направление журнала становилось все более явственным. Оно не могло импонировать умеренно-либеральным взглядам Тургенева. Писатель в это время усиленно искал нового героя, но понял, что в среде дворянства его не найти.

Стремясь изучить политический и нравственный облик нового героя эпохи - человека энергичного, цельного, человека дела, Тургенев вынужден был обратиться к лагерю разночинцев-демократов.

Уже в романе «Накануне» (1860) писатель создает образ демократа Инсарова. Болгарин Инсаров - это человек дела, сознательно героическая натура. Писатель изобразил его волевым, целеустремленным, борющимся за освобождение своей родины от турецкого владычества. Тургенев выдвинул в романе на первый план борьбу Инсарова за национальное объединение Болгарии: «Заметьте: последний мужик, последний нищий в Болгарии и я - мы желаем одного и того же. У всех у нас одна цель. Поймите, какую это дает уверенность и крепость!» (Глава XIV), - говорит Инсаров, имея в виду идею объединения всех классовых сил в Болгарии против внешнего врага. Такая постановка вопроса по отношению к Болгарии была своевременной. Однако русские революционные демократы не могли в конце 50-х годов пропагандировать русскому народу подобную мысль, так как понимали, что в условиях революционной ситуации 1859 - 1861 годов в России остро встал вопрос не о национальном объединении всех классов, а напротив, о решительном классовом размежевании между демократами, с одной стороны, и либералами в союзе с консерваторами - с другой. В этом коренилась причина серьезных политических разногласий Тургенева с Добролюбовым, приведшая писателя в конечном счете к разрыву с журналом «Современник».

То, что Тургенев, сделав главным героем «Накануне» болгарина, раскрыл его патриотизм, целеустремленность, веру в большие и высокие идеалы, было исторически достоверным. Но русская действительность ставила перед писателями в период общественного подъема другую задачу - показать революционера, борца против «внутренних турок». Вот почему Добролюбов, анализируя роман «Накануне», настойчиво доказывал, что в России возможны и осуществимы революционные идеалы, что материал для создания образа русского Инсарова в действительности есть и что Тургенев, как художник, весьма чуткий к новым политическим веяниям, должен создать образ русского демократа-борца. Не случайно цензура исключила из статьи Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» все места, где речь шла о революционной деятельности, о новом герое-борце. Так, например, вычеркнуты слова об «освобождении родины», фраза о том, «что теперь в нашем обществе есть уже место великим идеям и сочувствиям и что недалеко то время, когда этим идеям можно будет появиться на деле» (Добролюбов, т. 6, с. 138).

Тургенев читал статью Добролюбова еще до ее напечатания (рукопись ему показал цензор В. Н. Бекетов). Писатель не мог согласиться с основными положениями статьи и не хотел, чтобы она увидела свет. Тургенев попросил Некрасова не печатать статью «Когда же придет настоящий день?» в «Современнике» даже после того, как она подверглась основательной цензорской правке. Руководствуясь принципиальными идейными соображениями, Некрасов на просьбу Тургенева ответил отказом. Тогда Тургенев поставил вопрос в категорической форме: «Я или Добролюбов?» Некрасов предпочел Добролюбова.

Таким образом, статья Добролюбова «Когда же придет настоящий день?», появившаяся в «Современнике» в третьем номере за 1860 год, стала поводом для окончательного разрыва Тургенева с передовым демократическим журналом.

Роман «Накануне» Тургенев уже отдал в «Русский вестник» М. Н. Каткова.

Хотя с основными положениями статьи Добролюбова писатель не согласился в силу известных политических соображений, но вскоре жизнь поставила перед ним неотложный вопрос: кто является положительным героем эпохи, как его запечатлеть в художественном произведении? Ответ напрашивался один: действенным героем эпохи, поступь которого становится увереннее с каждым днем, является разночинец-демократ, материалист-естественник, то есть герой из противоположного Тургеневу лагеря. Так как этот герой формировался в обстановке борьбы против либералов, Тургенев не мог не изучить всех аспектов идейной борьбы 60-х годов. Он это сделал и как мыслитель и как художник. Вот почему реальная идейная борьба между двумя противоположными друг другу политическими группировками русского общества стала по существу одной .из тем романа «Отцы и дети».

Как либерал, Тургенев придерживался определенной политической тенденции в освещении фактов идейной борьбы, однако это не дает никакого повода для того, чтобы обвинить писателя в преднамеренном желании опошлить, окарикатурить демократическую молодежь 60-х годов. Некоторые критики и литературоведы (В. П. Кин, И. И. Векслер, Г. Федосеев, П. С. Коган), исходя из ложного, антиленинского, «вечного» прикрепления художника к определенному классу, пытались даже утверждать, что Тургенев был просто неспособен обнаружить какую бы то ни было симпатию к герою из противоположного политического лагеря, а следовательно, и к замыслу «Отцов и детей» он якобы подошел как закоренелый либерал, ослепленный своей классовой антипатией к демократам-разночинцам. При этом не принималось во внимание честное признание Тургенева: «...точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни - есть высочайшее счастие для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными симпатиями» (Тургенев, т. 14, с. 100).

В разные времена и у разных народов были художники слова, которые воспроизводили объективно истину жизни даже в тех случаях, когда она не совпадала с их классовыми симпатиями или противоречила, их политическим интересам. У таких художников замыслы их произведений обычно претерпевали весьма сложную эволюцию, корректировались жизнью. Статьи Ф. Энгельса о Бальзаке и В. И. Ленина о Л. Толстом подтверждают случаи правдивого отражения действительной истины жизни великими художниками слова, классовые намерения и политические взгляды которых могли быть отнюдь не прогрессивными.

В каждом произведении писателя его классовая идеология сказывается и в выборе тех или иных объектов художественного творчества, и в способах освещения их, и, наконец, в оценке изображаемых явлений. Она дает себя знать и в его творческом замысле. Если это идеология передовая, прогрессивная, она помогает писателю при осуществлении его творческого замысла, способствует созданию подлинно народных произведений. Если же классовая идеология писателя в какой-то мере расходится с интересами народа, то отсюда еще не следует, что такой писатель не способен верно изобразить жизнь. Творческий замысел писателя в процессе его осуществления может корректироваться жизнью и даже превращаться в свою противоположность.

Еще В. Г. Белинский высказывал мысль о том, что даже писатель, ограниченный своим мировоззрением, может в процессе осуществления своего творческого замысла, благодаря «внутренней логике, разумности глубокого поэтического содержания», преодолеть неверную мировоззренческую предпосылку и создать великое произведение.

Тургенева нельзя назвать писателем, ограниченным или ослепленным своим мировоззрением, но в его мировоззрении были глубокие противоречия, обусловленные историческим развитием дворянского освободительного движения. С одной стороны, писатель страстно ненавидел крепостное право и боролся с ним всеми доступными ему средствами, развенчивал «лишних людей» из либерально-дворянского лагеря и стремился создать полноценный художественный образ положительного героя своей эпохи. С другой стороны, Тургенев, как и многие дворяне того времени, боялся революционных преобразований, ибо в революции видел лишь разрушительную силу. Революционному пути преобразования старого мира он противопоставлял путь постепенных реформ, что вело к ослаблению реалистических тенденций его творчества, делало его отношение к передовому герою эпохи компромиссным. Отбросив самое несправедливое обвинение, выдвинутое некоторыми критиками, в преднамеренном желании автора оклеветать главного героя романа, мы должны все же признать наличие в творческом замысле Тургенева определенных политических тенденций. Одна из них выражалась в том, что Базаров как демократ 60-х годов, при всех его хороших качествах: уме, силе воли, трезвости и здравости суждений, любви к народу; неизбежно должен был спасовать перед жизнью, перед любовью, которую он отрицал, перед романтикой, которую он презирал, и, наконец, прийти к глубокому внутреннему кризису. Если бы этой тенденции в замысле Тургенева не было, не могло бы возникнуть и одного из главных сюжетных стержней романа - взаимоотношений Базарова с Одинцовой. Отдав должное безусловным достоинствам своего героя, Тургенев стремился подчеркнуть несостоятельность теоретических воззрений Базарова при столкновении с всесильной жизнью, бесперспективность его как героя переходной эпохи. Тургенев хотел сказать своим романом, что люди, подобные Базарову (такими людьми постепеновец Тургенев считал революционеров), порицая деятельность своих предшественников, претендуют на что-то исключительное, большое, но увлекаются теориями, оторванными от жизни и подчас противоречащими естественному ходу событий, вступают в конфликт с самими собой и в результате пасуют перед теми началами, на которые было направлено их отрицание. Таким образом, стремление раскрыть трагизм Базаровых явилось одной из существенных сторон творческого замысла писателя.

Задумав образ демократа 60-х годов, Тургенев, как художник умеренных взглядов, старался избежать крайностей: с одной стороны, у него и в мыслях не было клеветать на своего героя, что делали авторы грубо тенденциозных антинигилистических романов, с другой стороны, он не хотел возводить своего Базарова на пьедестал. Тургенев хорошо изучил запросы и взгляды молодого поколения, его сильные и слабые стороны, видел и критиковал ошибки других писателей в изображении молодых людей, стремился . к тому, чтобы не просто сфотографировать жизнь молодого поколения 60-х годов, а выделить наиболее типичные, по его мнению, моменты и стороны этой жизни и со своей либеральной точки зрения их осветить.

В письме М. М. Стасюлевичу от 22 декабря 1876 года (3 января 1877 года) по поводу «Нови» Тургенев писал о молодом поколении вообще, имея в виду несколько десятилетий русской жизни: «Молодое поколение было до сих пор представлено в нашей литературе либо как сброд жуликов и мошенников - что, во-первых, несправедливо, а во-вторых, могло только оскорбить читателей-юношей как клевета и ложь; либо это поколение было, по мере возможности, возведено в идеал, что опять несправедливо - и сверх того, вредно. Я решился выбрать среднюю дорогу - стать ближе к правде; взять молодых людей, большей частью хороших и честных - и показать, что, несмотря на их честность, самое дело их так ложно и нежизненно, что не может не привести их к полному фиаско» (Письма, т. 12, с. 43 - 44). То, что Тургенев говорит о замысле «Нови», разумеется, не может быть механически перенесено на «Отцов и детей», но тем не менее оно в какой-то мере проливает свет на замысел этого романа.

Тургенев задумал изобразить Базарова революционером. В письме К. Случевскому от 14 (26) апреля 1862 года он писал о Базарове: «...и если он называется нигилистом, то надо читать: революционером» (Письма, т. 4, с. 380). В том же письме Тургенев заявляет: «...мне мечтался какой-то странный pendant (подобие. - П. П.) с Пугачевым» (Там же, с. 381). Верны ли эти писательские утверждения?

О революционерах-демократах 60-х годов Ленин в статье «По поводу юбилея» писал следующее: «Поэтому вышло так, что представители сознательно враждебной либерализму демократической тенденции в реформе 1861 года, казавшиеся тогда (и долгое время спустя) беспочвенными одиночками, оказались на деле неизмеримо более «почвенными», - оказались тогда, когда созрели противоречия, бывшие в 1861 году в состоянии почти зародышевом» (Ленин В. И. Поли, собр. соч., т. 20, с. 168).

Тургенев в 50-х годах мог наблюдать классовые противоречия лишь в их зародышевом состоянии, когда представители демократической тенденции еще только выходили на историческую арену. Поэтому Базаров был задуман как художественное отражение этих немногих, как предшественник будущих революционных поколений. Иным наблюдать его в жизни Тургенев тогда исторически не мог. Перспектива ближайшего развития этого героя перед Тургеневым вырисовывалась еще смутно. Поэтому в романе он изобразил Базарова одиноким борцом против либерального окружения, против старых, отживающих принципов.

Гордое одиночество героя, его жертвенная готовность своим трудом расчистить место будущим поколениям, его мужественное сопротивление смерти - все это придавало ему оттенок трагического величия. С другой стороны, общественное одиночество, помноженное на случайные личные неудачи, привело героя к философскому пессимизму, который писатель, не видящий радужных перспектив развития этого общественного типа, склонен был сильно преувеличивать. Тургенев писал роман о настоящем, а не о будущем современной ему русской революционной демократии. Поэтому не удивительно, что он задумал образ демократа-разночинца 60-х годов таким, каким он казался именно в 60-е годы (то есть сильным, но трагическим одиночкой), а не таким, каким он оказался (по словам Ленина) впоследствии, когда вполне созрели классовые противоречия.

Как художник и философ-диалектик, Тургенев всегда был чуток к жизненной правде, он рассматривал конкретные жизненные явления в их разрушения и созидании, но как либерал-политик он неправильно понимал, какие потенции созидательны в перспективе, а какие разрушительны. Так, например, постепеновская потенция Лежневых - Литвиновых - Соломиных Тургеневу казалась созидательной и перспективной, а потенция Базаровых, напротив, бесперспективной и бесплодной в будущем.

Следовательно, не желанием оклеветать молодежь 60-х годов, а либеральным представлением о перспективах исторического развития объяснялся тот факт, что Базаров был задуман как лицо трагическое, фигура, обреченная в конечном счете. В; письме К. К. Случевскому от 14 (26) апреля 1862 года Тургенев писал: «Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная - и все-таким обреченная на погибель (курсив мой. - П. П.) - потому что она все-таки стоит в преддверии будущего...» (Письма, т. 4, с. 381). В том же письме Тургенев еще два раза акцентирует эту мысль: «Приданные ему (Базарову. - П. П.) качества не случайны. Я хотел сделать из него лицо трагическое (курсив мой - П. П.) - тут было не до нежностей» (Там же, с. 379). «Смерть Базарова (которую г<рафин>я Сальяс называет геройскою и потому критикует) должна была, по-моему, наложить последнюю черту на его трагическую фигуру» (Там же, с. 381).

Итак, трагизм, пессимизм, обреченность Базарова в результате его столкновения с действительностью - все это входило в авторский замысел, хотя далеко не охватывало его целиком. Эта сторона авторского замысла была обусловлена классовой идеологией Тургенева.

Однако замысел тургеневского .романа далеко не исчерпывался стремлением автора поставить своего умного и сильного героя в трагическое положение и привести его к капитуляции перед любовью, перед природой, перед родительскими чувствами, перед жизнью.

Писатель не хотел, чтобы картина освещалась столь субъективно. «Я слишком уважал призвание художника, литератора, чтобы покривить душою в таком деле», - писал Тургенев (Тургенев, т. 14, с. 99). И он душою не кривил. Базаровский тип, при всей его резкости и угловатости, в какой-то мере импонировал мягкому и гуманному Тургеневу. Об этом, на первый взгляд, парадоксальном факте совершенно верно писал А. В. Луначарский: «Между тем, когда он (Тургенев. - П. П.) ближе занялся типом Базарова, оказалось, что Базаров ему слишком импонировал» (Луначарский, с. 199).

Чем же Базаров - плебей и демократ - мог импонировать Тургеневу - барину и аристократу? Прежде всего своим просветительством, которое в 60-е годы было присуще не только демократам, но и умеренным либералам.

Когда Тургенев в статье «По поводу «Отцов и детей» писал: «...вероятно, многие из моих читателей удивятся, если я скажу им, что, за исключением воззрений на художества, - я разделяю почти все его (Базарова. - П. П.) убеждения» (Тургенев, т. 14, с. 100), - он имел в виду прежде всего просветительство Базарова [Известно резкое возражение Тургенева Кетчеру, который корректировал. 4-е издание его Сочинений, где впервые появилась статья «По поводу «Отцов и детей». Об этом Тургенев писал Анненкову из Баден-Бадена 4(16) декабря 1869 года: «Но самая неприятная опечатка стоит на стран. XCIV, строка 8 сверху: вместо «я разделяю почти все его убеждения» (Базарова) стоит: «я разделяю почти его убеждения». Я подозреваю, что Кетчер (корректор) с умыслом, «меня жалеючи», пропустил: «все»,. и вышла безграмотная фраза, над которой гг. Антоновичи будут, пожалуй, точить свои зубки: «И тут, мол, оробел!» (Письма, т, 8, с, 141)]. Образ Базарова был задуман Тургеневым как образ просветителя из демократического лагеря, борца против невежества, суеверий, обскурантизма. И эта сторона замысла была прекрасно воплощена в романе. Достаточно вспомнить, с каким гневом говорит. Базаров о том, что «грубейшее суеверие нас душит», с какой болью он переживает забитость и невежество народа («Мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке»; «Народ полагает, что, когда гром гремит, это Илья-пророк в колеснице по небу разъезжает»), чтобы убедиться в том, что перед нами демократ-просветитель, весьма чуткий и в то же время требовательный по отношению к народу.

Но признать народ темной, суеверной массой для демократа в период революционной ситуации 1859 - 1861 годов являлось лишь первым, подготовительным шагом. В это время лидеры демократического движения уже видели в народе и те революционные ферменты, которые привели позднее к событиям, аналогичным, например, восстанию в селе Бездна. Иными словами, подлинный демократ мог уже в это время видеть в народе не только забитость и покорность, но и те силы, на которые следовало возлагать свои революционные надежды.

К сожалению, ничего этого у Базарова нет и не было в замысле писателя.

Создавая художественный образ демократа-разночинца 60-х годов, Тургенев не мог не обратить внимания на такие его реальные и весьма характерные черты, как увлечение естественными науками и материализмом.

«Чтобы понять этот исключительный интерес к естествознанию, - пишет Д. Н. Овсянико-Куликовский, - нужно вспомнить, что он связывался тогда и у нас и в Западной Европе с поворотом философских направлений от метафизики, от идеалистической философии (в частности, от Гегеля) к философии материалистической, основанной на естествознании» (Овсянико-Куликовский Д. Н. История русской интеллигенции. - Собр. соч. М., т. VIII, с. 67).

Естествознание и материализм сливались в нечто единое в представлении передовой демократической интеллигенции того времени. Естествознание помогало также бороться с невежеством народа. Не случайно Е. Н. Водовозова, воздавая должное естественнонаучным занятиям разночинцев 60-х годов, пишет: «Тогда были твердо убеждены в том, что изучение естественных наук поможет устранить суеверия и предрассудки народа, уничтожить множество его бедствий» (Водовозова, т. 2, с. 90). Иными словами, настоящий просветитель-демократ не мог не быть естественником. Тургенев это подметил в жизни и не случайно решил сделать своего Базарова медиком.

Таким образом, деятельность естественников 60-х годов послужила материалом для творческого замысла тургеневского романа.

В 50 - 60-х годах произошел ряд выдающихся открытий в области естественных наук. Еще в 1854 году знаменитый русский химик А. М. Бутлеров защитил в Москве докторскую диссертацию «Об эфирных маслах», имеющую колоссальное практическое значение. Летом 1861 года А. М. Бутлеров выступил на съезде немецких естествоиспытателей в Шпейере с докладом на тему «Нечто о химическом строении тел», после чего по праву стал признанным руководителем мировой теоретической мысли в области органической химии.

И. М. Сеченов, духовными учителями которого были философы-материалисты А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский, сделал ряд открытий первостепенного значения в области физиологии (открытие в центральной нервной системе процессов угнетения рефлекторных актов и другие), вскрыл методическую ошибку в работе прославленного экспериментатора Клода Бернара, а начиная с 1860 года успешно читал в Петербургской Медико-хирургической академии курс лекций «О животном электричестве», удостоенный премии Академии наук. В том же 1860 году И. М. Сеченов защитил докторскую диссертацию мирового значения на тему «Материалы к будущей физиологии алкогольного опьянения» и приступил к плодотворной работе над исследованием рефлексов головного мозга.

В 1859 - 1861 годы находился в научной командировке в Гейдельберге уже снискавший себе мировую известность Д. И. Менделеев. О научном подвиге Д. И. Менделеева Ф. Энгельс писал: «Менделеев, применив бессознательно гегелевский закон о переходе количества в качество, совершил научный подвиг, который смело можно поставить рядом с открытием - Леверье, вычислившего орбиту еще не известной планеты - Нептуна» (Маркс К., Энгельс Ф„ т. 20, с. 389) [Весьма характерна преднамеренная недооценка достижений отечественной науки сторонниками официальной идеологии в России. В то время как Маркс и Энгельс признали открытие Д. И. Менделеева всемирным, относящийся с пренебрежением ко всему русскому М. Н. Катков уверял, что никому и в голову не может прийти «изображать из русской жизни тип исследователя, живущего интересом знания, посвящающего свои силы делу науки, сосредоточенного в вычислении элементов предполагаемой планеты, в эксперименте над солнечным спектром, в анализе сложной органической комбинации, в тонких исследованиях нервной системы» (Русский вестник, 1862, № 5, с. 417)].

Тургенев, как образованнейший и наблюдательнейший человек своего времени, не мог не быть осведомленным о всех перечисленных фактах. Поэтому образ Базарова был задуман как образ демократа-просветителя, естественника-материалиста, что свидетельствовало об искреннем стремлении художника точно воспроизвести правду жизни и запечатлеть в романе действительные черты разночинца 60-х годов.

Следуя жизненной правде, Тургенев стремился показать своего Базарова в типичных условиях идейной борьбы 60-х годов.

Естественно, что идейными антагонистами героя должны были оказаться либералы-дворяне, которым Тургенев симпатизировал, но которые в эти годы уже обнаружили свою политическую и экономическую слабость и ограниченность. Так возникла вторая - антидворянская - линия замысла «Отцов и детей», о которой сам писатель откровенно говорил в многочисленных письмах к друзьям. В письме К. К. Случевскому из Парижа от 14 (26) апреля 1862 года Тургенев особо подчеркивал: «Вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса. Вглядитесь в лица Н<икола>я П<етрович>а, П<авл>а П(етрович)а, Аркадия. Слабость и вялость или ограниченность. Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?» (Письма, т. 4, с. 380).

Слова Тургенева о слабости, вялости и ограниченности представителей либерального дворянства, как об их реальной, жизненной черте, были плодом его беспристрастных длительных наблюдений над судьбами своих соратников по классу. О том, что именно эти черты были наиболее характерными для русского либерализма вообще и для либералов-дворян 60-х годов в особенности, Ленин неоднократно указывает в ряде своих работ. В статьях «Гонители земства и Аннибалы либерализма», «Кадеты и аграрный вопрос», «Две утопии», «Отделение либерализма от демократии» и других В. И. Ленин пишет о слабости, дряблости, бессилии, ограниченности, робости либералов как о самых существенных и характерных их чертах (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 35 - 36; т. 21, с. 472; т. 22, с. 47 - 48, 118; т. 23, с. 370).

Антидворянскую тенденцию в замысле романа «Отцы и дети» прекрасно подметил А. В. Луначарский. В статье «Литература шестидесятых годов» он писал: «Прежде всего несомненно, что Тургенев с самого начала (курсив мой. - П. П.) подошел к этому произведению в целом - к характеристике и либералов-помещиков и разночинцев-радикалов - с намерением похоронить «отцов» (курсив мой. - П. П.). Поэтому вы не найдете здесь типов, подобных Лаврецкому, о котором можно сказать, что известную симпатию он к себе все же еще внушает» (Луначарский, с. 198).

Разумеется, Тургенев не думал изображать либералов-помещиков в смешном или карикатурном виде. Он замечал в них и много хороших качеств. Но писатель прекрасно понимал, что историческая роль дворянством уже сыграна и что ему неизбежно предстоит оставить общественный форум для новых, более жизнеспособных классов. Вот почему Тургенев решил показать либералов-дворян людьми слабыми, бесплодными, беспомощными в своих попытках осуществить какие-то даже половинчатые реформы.

Говоря о полемике Чернышевского с Герценом, А. В. Луначарский в той же статье приходит к следующему выводу относительно замысла романа «Отцы и дети»: «Отцов-то выпороть Тургенев действительно хотел - он ошибки тут не сделал, - но и сына он тоже хотел посечь. У него было намерение объективно разобраться и сказать: люди нового поколения - сильные и практичные, но обладают такими-то и такими-то недостатками» (Там же, с. 199).

Можно было бы прибавить к этому: а люди старого поколения обладают такими-то и такими-то достоинствами, но они - слабые и ограниченные. И те и другие в конечном счете, по замыслу Тургенева, оказываются бесперспективными. Так представлялась вначале Тургеневу суровая жизненная правда, которая накладывала заметный отпечаток грусти на роман «Отцы и дети».

Но она значительно корректировалась в процессе работы над романом.

После всего сказанного нас не должно смущать наличие двух прямо противоположных тенденций в замысле романа «Отцы и дети» - антидемократической и антидворянской. Тургенев был художником весьма объективным и в большинстве своих романов стремился по возможности критически относиться к противоборствующим силам (даже в тех случаях, если одна из них должна была вызывать его классовые симпатии). Так, в «Дыме» он весьма критически отнесся и к лагерю Губарева, и к лагерю Ратмирова, в «Нови» - и к народническому лагерю, и к либерально-консервативному лагерю Сипягина - Калломейцева. «Отцы и дети» не представляли в этом отношении исключения.

Таким образом, Тургенев, как большой художник, преодолевал свои классовые симпатии и антипатии как в изображении отцов, так и в изображении детей, и старался нарисовать в основном верную картину жизни русского общества 60-х годов XIX века.

3. ИСТОРИЯ ТЕКСТА

Полное представление об истории текста романа «Отцы и дети» можно получить, только проследив все этапы работы писателя, начиная с первого упоминания о замысле романа (6(18) августа 1860 года) и кончая выходом в свет отдельного издания (сентябрь 1862 года). Судя по имеющимся материалам, на всем этом отрезке времени можно выделить три этапа: 1) работа над созданием основного текста романа (с 6(18) августа 1860 года по 30 июля {11 августа) 1861 года); 2) так называемое «перепахивание романа», то есть внесение в него многочисленных поправок и дополнений, вызванных изменением политической обстановки в России, советами друзей (П. В. Анненкова, В. П. Боткина), замечаниями редактора «Русского вестника» М. Н. Каткова, а также собственным неудовлетворенным чувством писателя (с конца сентября 1861 года по январь 1862); 3) подготовка романа к отдельному изданию, то есть редактирование самим Тургеневым текста романа по вырезанным листам «Русского вестника» за февраль 1862 года (это редактирование сопровождалось значительными поправками и восстановлением некоторых исключенных мест - с февраля по сентябрь 1862 года).

Источники, которыми располагает современное литературоведение, неравномерно освещают все эти три этапа. Для изучения первого этапа чрезвычайно важны были бы черновые автографы романа. К сожалению, они не сохранились. Поэтому, использовав мемуарное и эпистолярное наследие, можно дать лишь общее представление о ходе работы Тургенева над романом.

Второй этап работы может быть освещен более обстоятельно, так как есть ценные документы и материалы: найдено письмо П. В. Анненкова от 26 сентября (8 октября) Г861 года, в значительной мере раскрывающее творческую лабораторию писателя [Архив П. В. Анненкова. Письма Анненкова Павла Васильевича к Тургеневу, ф. 7, ед. хр. 8 (Материалы Пушкинского Дома в Ленинграде). Письмо П. В. Анненкова от 26 сентября 1861 года впервые опубликовано в статье В. Архипова «К творческой истории романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» (Русская литература, 1958, № 1). С основными положениями статьи В. Архипова мы не согласны, о чем писали в статье «В погоне за сенсацией» (см.: Вопросы литературы, 1958, № 9). Однако истолкование В. Архиповым некоторых отдельных мест романа в связи с письмом П. В. Анненкова не вызывает возражений]; получен из Парижской национальной библиотеки микрофильм рукописи «Отцов и детей», хранящийся сейчас в институте русской литературы (Пушкинском Доме) в Ленинграде [Парижская национальная библиотека. Slave, 74. Тургенев И. С. «Отцы и дети», кор. VII, № 1. В дальнейшем Парижскую рукопись будем обозначать ПР. Материалы Парижской рукописи опубликованы в составе текстов и вариантов «Отцов и детей» в VIII томе Сочинений и писем И. С. Тургенева в 28-ми томах. (М. - Л., 1964, с. 446 - 488).]. Некоторый интерес могут также представить письма И. С. Тургенева М. Н. Каткову, хранящиеся в Государственной библиотеке имени В. И. Ленина в Москве [Государственная библиотека имени В. И. Ленина. Рукописный отдел, ф. 120, ед. хр. 21/1 - 33, Тургенев Иван Сергеевич. Письма к Каткову Михаилу Никифоровичу (1855 - 1868). Всего сохранилось 33 письма, в том числе 13 относящихся к периоду создания романа (1861 - 1862). Все эти письма Тургенева к Каткову вошли в Полное собрание сочинений и писем. М. - Л., 1962 - 1963, г. IV, V, VI.], и обнаруженные нами в архиве М. Н. Каткова письма П. В. Анненкова к нему от 22 января и 3 февраля 1862 года.

К сожалению, оригинал, с которого производился набор романа в журнале «Русский вестник», а также тетрадка с поправками, посланная Тургеневым с Н. В. Щербанем в Москву, не сохранились.

О третьем этапе работы Тургенева над романом можно судить, сопоставив журнальный текст «Русского вестника» с текстом отдельного издания К. Т. Солдатенкова, которое вышло в сентябре 1862 года.

Таковы главные источники, по которым следует изучать историю текста «Отцов и детей». Для понимания некоторых отдельных исправлений текста в процессе работы писателя над романом, а также для изучения настроения Тургенева в те годы не менее важна его переписка с А. А. Фетом, Е. Е. Ламберт [Елизавета Егоровна Ламберт - дочь графа Егора Францевича Канкрина, министра финансов.. Сохранилось 115 писем Тургенева к Ламберт (от 9 мая 1856 года до 29 апреля 1867). См.: Георгиевский Г. П. И. С. Тургенев в переписке с графиней Е. Е. Ламберт (Голос минувшего, 1914, № 10, с. 186 - 231). См. также: «Ivan Tourguenev la Comtesse Lambert et «Nid de Seigneurs» par Henri Granjard, Paris, Institut D'etudes Slaves de L'universite de Paris, 1960], немецким критиком Л. Пичем, П. В. Анненковым, А. И. Герценом, К. К. Случевским, Е. Я. Колбасиным, В. П. Боткиным и другими. Значительную ценность представляют также работы: «Хронологическая канва для библиографии И. С. Тургенева», составленная Н. М. Гутьяром (Сборник русского языка и словесности Академии наук; т. LXXXVII, № 2); материалы сборника «И. С. Тургенев в воспоминаниях современников и его письмах» (т. I - II. М, 1924), под редакцией Н. Л. Бродского; книга М. К. Клемана «Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева», под редакцией Н. К. Пиксанова (М. - Л., 1934); «Тургенев и круг «Современника» (Неизданные материалы 1847 - 1861 гг.)» (М. - Л., 1930); «Сборник Пушкинского Дома» (М., 1923); содержательная статья А. И. Батюто «Парижская рукопись романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» (Русская литература, 1961, № 4).

В этих трудах собраны многочисленные сведения о работе Тургенева над романом «Отцы и дети».

Рассмотрим историю текста романа по этапам.

1-й этап

(6(18) августа 1860 - 30 июля (11 августа) 1861)

За этот период был написан основной текст романа.

В процессе его создания, как это видно из мемуарного и эпистолярного наследия, Тургенев почти ни с кем из друзей и знакомых своими замыслами не делился; он лишь сообщал о самом ходе работы, часто жалуясь на ее вялость и медлительность.

Первые упоминания о замысле романа относятся к августу 1860 года. 26 июля (7 августа) 1860 года Тургенев выехал в Лондон, а 31 июля (12 августа) уже был на о. Уайт, в Вентноре (См.: Клема.н М. К. Летопись жизни и творчества Тургенева. М. - Л., 1934, с. 115). 6(18) августа Тургенев писал Е. Ламберт из Вентнора: «Я начал понемногу работать; задумал новую большую повесть, что-то выйдет?» (Письма, т. 4, с. 116). Это и есть первое упоминание о замысле романа «Отцы и дети». Во время пребывания в Вентноре Тургенев начал писать свой роман. Вскоре писатель переехал в Париж; это произошло в конце сентября, ибо 20 сентября (2 октября) 1860 года он писал Е. Я. Колбасину: «...через несколько дней я туда (в Париж) переезжаю и намерен приняться за работу - до сих пор я все только баклуши бил» (Письма, т. 4, с. 132). М. Клеман, однако, утверждает в своей «Летописи» (с. 117), что Тургенев переехал в Париж 24 августа (5 сентября).

21 сентября (3 октября) Тургенев сообщает из Парижа К. Н. Леонтьеву о замысле «довольно большой вещи» (Письма, т. 4, с. 136).

В тот же день он пишет Е. Ламберт: «...я затеял довольно большую вещь и очень был бы рад, если бы мне удалось написать ее в течение зимы» (Письма, т. 4, с. 134). Через девять дней у Тургенева созрел полный план романа, о чем он сообщает П. В. Анненкову 30 сентября (12 октября) из Парижа: «...План моей новой повести готов до малейших подробностей - и я жажду за нее приняться. Что-то выйдет - не знаю, но Боткин, который находится здесь..., весьма одобряет мысль, которая положена в основание. Хотелось бы кончить эту штуку к весне, к апрелю месяцу и самому привезти ее в Россию» (Письма, т. 4, с. 137).

12(24) октября Тургенев пишет А. И. Герцену: «Я принялся за работу - но сначала она идет безобразно туго» (Письма, т. 4, с. 143). 31 октября (12 ноября) Тургенев жалуется Е. Ламберт на отсутствие вдохновения: «К работе моей я пока приступаю довольно вяло. В голове все материалы готовы - но еще не вспыхнула та искра, от которой понемножку все должно загореться. Задачу я себе задал трудную - и более обширную, чем бы следовало по моим силам, которые не созданы на большие дела. Буду стараться елико возможно» (Письма, т. 4, с. 149). О вялости работы писателя над романом свидетельствуют письма Я. П. Полонскому, Н. Я. Макарову, Е. Я. Колбасину.

19 ноября (1 декабря) Тургенев пишет П. В. Анненкову: «Я наконец серьезно принялся за свою повесть» (Письма, т. 4, с. 162). 7(19) декабря Тургенев пишет М. Н. Каткову: «Согласно Вашему желанию, извещаю Вас, что уже треть новой моей повести написана (размером она будет от 10 до 11 печатных листов) и что если работа так же будет продолжаться - к концу февраля рукопись будет к Вам отправлена через П. В. Анненкова. ...Я так занят моей работой, что никого почти не вижу и не в состоянии Вам передать никаких интересных новостей, которые бы Вы уже не читали в газетах» (Письма, т. 4, с. 167).

К марту 1861 года Тургенев написал половину романа, как это видно из письма Л. Толстому от 14(26) марта, в котором он пишет о том, что «вся штука застряла на половине», и обещает прочитать ее Толстому, «но едва ли скоро» (Письма, т. 4, с. 216).

В период с 21 апреля (3 мая) и по 19(31) мая Тургенев прерывает работу над романом в связи с переездом из Парижа в Мюнхен, затем в Берлин, Петербург и, наконец, в Спасское.

С 19(31) мая и по 7(19) июня, после значительного перерыва, Тургенев вновь принимается за роман, как это видно из писем Е„ Е. Ламберт от 19(31) мая, Я. П. Полонскому от 21. мая (2 июня), М. А. Маркович (Марко Вовчок) от 22 мая (3 июня), Е. Е. Ламберт от 7(19) июня.

14(26) июня писатель сообщает Е. Я. Колбасину и М. Н. Лонгинову о близком окончании работы над романом.

15(27) июня 1861 года Тургенев пишет из Спасского Е. Ламберт: «Я поеду через Петербург в самом начале сентября или даже в конце августа; увижу Вас непременно и, вероятно, прочту Вам или дам прочесть мое новое произведение, которое приближается к концу. Теперь я сам никакого суждения о нем не могу иметь: я знаю, что я хочу сказать, но я решительно не знаю, сколько мне удалось высказать... Автор никогда не знает - в то время, как он показывает свои китайские тени - горит ли, погасла ли свечка в его фонаре. Сам-то он видит свои фигуры - а другим, может быть, представляется одна черная стена» (Письма, т. 4, с. 263).

6(18) августа 1861 года Тургенев в двух письмах (П. В.. Анненкову и Е. Е. Ламберт) сообщает об окончании романа. П. В. Анненкову Тургенев пишет: «Мой труд окончен наконец. 20 июля [На самом деле роман был окончен 30 июля (11 августа), В томе 4-м академического издания писем Тургенева дата 20 июля указана ошибочно] написал я блаженное последнее слово. Работал я усердно, долго, добросовестно; вышла длинная вещь (листами двумя печатными длиннее «Дворянского гнезда»). Цель я, кажется, поставил себе верно, а попал ли в нее - бог знает» (Письма, т. 4, с. 277). Е. Ламберт Тургенев сообщил коротко: «...доложу Вам, что я на днях кончил мою (повесть) и теперь занят окончанием переписки» (Письма, т. 4, с. 279).

По письмам Тургенева к Каткову и к Анненкову, а также по воспоминаниям последнего можно заключить, что рукопись романа была отправлена в «Русский вестник» в конце августа (начале сентября по новому стилю) и Катков ее получил 29 августа (10 сентября). (См.: Анненк,ов П. В. Литературные воспоминания. Спб., 1909, с. 548 - 549; письмо М. Н. Каткову из Парижа в Москву 1(13) октября 1861 года, в котором Тургенев, просит Каткова «попридержать рукопись у себя, - то есть не давать ее читать другим». - Письма, т. 4, с. 295.)

Эта рукопись (как и черновик романа) не сохранилась. Естественно, что Тургенев должен был оставить у себя второй экземпляр рукописи романа, идентичный посланному в «Русский вестник». Вскоре писатель уехал во Францию и увез с собой этот экземпляр, чтобы по нему вести дальнейшую работу (данный экземпляр и получил название Парижской рукописи романа). Он хранится в Национальной библиотеке в Париже.

Впервые об этой рукописи весьма кратко сообщил французский ученый А. Мазон в своей книге «Ма-nuscrits parisiens d'lvan Tourgueniev» (Paris, 1930), переведенной в сокращении на русский язык в 1931 году (Парижские рукописи И. С. Тургенева. Пер. с франц. Ю. Ган /Под ред. Б. Томашевского. М. - Л., 1931), Французский исследователь рассматривал рукопись как «беловую», близкую к окончательной редакции романа, не придав значения многочисленным поправкам в ее тексте, в своей совокупности значительно изменяющим облик главного героя, а также других действующих лиц романа.

Советские ученые до 1961 года не располагали Парижской рукописью «Отцов и детей», поэтому они могли высказывать о ней лишь различные, более или менее достоверные, предположения, и только в 1961 году из Парижской национальной библиотеки в Институт русской литературы (Пушкинский Дом) поступил микрофильм этой рукописи.

По микрофильму видно, что рукопись романа представляет собой 238 листов убористого тургеневского текста, почти на каждой странице есть поправки, изменения, вставки на полях, наспех зачеркнутые, но «просвечивающие» куски первоначального текста. Все это дает основание предположить, что беловая рукопись романа после замечаний друзей и советчиков Тургенева, а также в результате собственных авторских размышлений над текущими жизненными фактами и событиями превратилась, по-видимому, в рабочий экземпляр, по которому можно судить о ходе работы писателя над романом с конца сентября 1861 года по январь 1862.

Итак, на первом этапе работы над романом, когда создавался его основной текст, Тургенев в своих письмах избегает разговоров о содержании романа. Он пишет своим друзьям о трудности поставленной перед ним задачи, о количестве написанных глав, о возможных сроках окончания работы, но уклоняется от главного - от объяснения замысла и основной идеи, от высказывания своего отношения к роману («сам никакого суждения о нем не могу иметь»).

Хотя приведенные документы и не проливают свет на творческий процесс писателя, но есть все основания полагать, что уже на первом этапе работы Тургенев двойственно относился к главному герою романа - с одной стороны, он видел в нем своего идейного противника, с которым предстояла борьба, с другой стороны, он не мог не ощущать в нем огромной силы.

2-й этап

(конец сентября 1861 - январь 1862)

Начало этого этапа определяется письмом П. В. Анненкова от 26 сентября 1861 года, которое заставило Тургенева о многом подумать и явилось толчком к «перепахиванию» всего романа. Но всякие поводы обусловливаются глубокими причинами, поэтому, прежде чем анализировать письмо П. В. Анненкова, послужившее поводом к переработке романа, мы должны остановиться на причинах, вызвавших как появление этого письма, так и сильное давление на Тургенева со стороны редактора «Русского вестника» именно в этот период.

Причинами, обострившими антагонизм между лагерем демократов и лагерем либералов после реформы 1861 года, были следующие обстоятельства. Во-первых, значительно усилилось крестьянское движение: от пассивного недоверия к царскому манифесту крестьяне перешли к массовым формам протеста - к отказу от подписания «уставных грамот», к невыполнению барщины и, наконец, в ряде случаев к открытым выступлениям. Догадываясь о том, как будет встречено на-. родом объявление «воли», Александр II еще в начале февраля 1861 года, когда проект «Положения» обсуждался в Государственном Совете, распорядился «командировать в каждую губернию одного из генерал-майоров свиты его величества или флигель-адъютантов для содействия, как особо доверенное лицо государя-императора, губернскому начальству» в распоряжениях последнего «по сохранению при сем в губернии порядка и спокойствия» (Крестьянское движение в 1861 г. после отмены крепостного права. М. - Л., 1949, с. 3 - 4).

Расстрел крестьян в селе Бездна Казанской губернии, а также волнения в Пензенской и других губерниях показали, что уже с апреля 1861 года народ стали «усмирять» пулями, штыками и розгами. lS мая А. И. Герцен опубликовал в «Колоколе» статью «Русская кровь льется!», в которой писал: «Ужасом, слезами наполняют нас новости, идущие со всех сторон. Бедные, бедные крестьяне! Ведь в Европе не подозревают, что такое значит у нас усмирение солдатами, генерал-адъютантское, флигель-адъютантское усмирение. Одна надежда на солдат и на молодых офицеров. Тяжело носить оружие, на котором запеклась кровь своих родных, отцов, матерей, братьев» (Герцен, т. 15, с. 90).

Во-вторых, революционно-демократический лагерь перешел к активной пропаганде революционных идей, главным образом в среде разночинной молодежи. Еще в июле 1861 года в Петербург была доставлена отпечатанная в Лондонской типографии Герцена прокламация Н. В. Шелгунова «К молодому поколению».