Но талантливое предвоенное поколение не успело завершить формирование ивановского локального текста. И дело даже не в том, что до войны молодые поэты не собрались в литературное объединение, а после - поколение разъехалось и оказалось «прорежено» фронтовыми потерями. Причина в другом - главной темой их поэзии стала война, и уже не ивановский (тыловой) ландшафт питал, как правило, их творчество после 1941 года.

Мы под открытым небом жили

Пять лютых зим - за годом год:

Ведь нам и финская в зачет

Шла, помораживая жилы.

<…>

Пусть в гении никто не вышел

Но поколенье было то.

(В. Жуков. «Поколение» Жуков В.С. Поколение (1981)// Жуков В.С. Избранное. С.378.)

4.5 «Идеологическое» противопоставление столице

Важным критерием для массового самосознания ивановцев в середине 1950-х становится возвращение городу звания «Родина первого совета». Местная культура вновь пропагандирует особый исторический путь локуса. Возвращается и внешнее признание - в 1968 году Иваново включено в «золотое кольцо» России - в короткий список наиболее значимых и интересных исторических мест.

Существует и противопоставление столице - но на этот раз идентифицирующее не ивановский локальный текст, а «сверхтекст русской провинции» (формируя и определяя его в советском дискурсе) в связи с актуализировавшимся спором «почвенников и западников». Иваново позиционирует себя как старый рабочий город: местная культура проповедует верность завоеваниям революции, пролетарской культуре (которая, как мы выяснили, не была близкородственна «ивановскому тексту»). Ивановские литераторы ощущают особую связь с народом - с русской деревней (которая, в тоже время литераторами-горожанами ощущается обособленно) и в этом противопоставляют себя столичными современникам: «А нам тогда до слез было жалко русских баб и мужиков, копавшихся от рождения в навозе на общественном или личном подворьях, вырубавших яблони на отчем усаде, чтоб только не платить хрущевский налог, жгущих по вечерам, при полной-то электрификации страны, керосиновые лампы, а то и лучину. <…> Зато те, чьи голоса гремели под сводами Политехнического, считали, что именно они призваны защищать "простого человека"» Сердюк В.Е. Судьба писателя. С.35..

Интересна в этом аспекте фигура самого яркого ивановского «шестидесятника» - Геннадия Серебрякова (1937-1996). В его стихах - общий гул, звучность, публицистичность эстрадной поэзии 1960-х. Но в то же время автор противопоставляет себя столичным кумирам поколения. Показательно раннее стихотворение 1964 года:

Пожаром осень окружала

Деревню. На исходе дня

Девчонки пели Окуджаву,

Гитарой старенькой звеня.

И вдруг несмело, с перебором

Гармонь свой голос подала.

А в нем - рябина к дубу рвется,

Как руки, ветви заломив.

А в нем такая боль и сила -

Ты только сердцем улови.

И струны старенькой гитары

Молчат - им нечего сказать Серебряков Г.В. Полюс Радости. Ярославль: Верхне-волжское книжное изд-во, 1965. С.49..

Для Серебрякова стадионная поэзия «шестидесятников» (представленная в образе старенькой гитарой) - явление временное и социальное: студенческое и столичное. Ему противопоставляется и бесспорно побеждает в контексте этого стихотворения творчество народное. Сам Серебряков пытается равняться именно на голос гармони. Лейтмотивный образ лирики Геннадия Серебрякова - птичий клин в небе: «Над Россией, над Россией гуси-лебеди летят» Серебряков Г.В. Между прошлым и будущим. Посмертная книга стихов, воспоминания друзей. Иваново, 2004. С.37.. (Но не является ли это неосознанной метафорой уходящего - «улетающей» из поэзии народности, «русскости»?).

Геннадий Серебряков пытается совмещать в своем творчестве «тихую лирику» с гражданской, публицистической. И речь не столько о тематике, сколько даже об образном ряде поэта: «Лес был похож на демонстрацию:/ Деревья мне навстречу шли/ И над собой как флаги красные, / Зарю торжественно несли» Серебряков Г.В. Годовые кольца. Книга стихов. М., 1971. С.33.. (Как не отметить «перекличку» со стихотворением Дм. Семёновского «Древесная демонстрация» 1917 г.). Природа для Серебрякова, что характерно в «ивановском тексте», становится иллюстрацией социального. Однако Серебряков в этом случае далек от жанра анималистической басни:

Над рябиновым стягом,

Над молчаньем воды

Вновь разбойной ватагой

Закружились дрозды.

Облепили, кружась,

Куст рябиновый весь:

Ненасытная жадность

И завидная спесь.

Хлещут клювы наотмашь,

Словно хищный металл…

Неужели народ наш

Из в певцы избирал?... Серебряков Г.В. Ситцевая радуга, М. 1980. С.80.

Серебряков становится официально-признанным и обласканным ивановскими властями поэтом, занимает в локальном тексте место пролетарского поэта А. Благова (скончавшегося в 1961 г.). «Первомайский и ноябрьские демонстрации открывали воины Ивановского гарнизона и курсанты пожарно-технического училища, чеканя шаг под песню на слова Г. Серебрякова: Наш путь широк и прям/ Равнение - на знамя!/ Горит над всей землей/ Ивановский кумач!» Богородский Е.А. «Уходят рано русские поэты» // Рабочий край. 2012. 28 января. С.3..

Показательно, что в сборниках Г. Серебрякова практически нет любовной лирики. Видимо, этот факт беспокоил и самого поэта: «Аэропорты, пристани, вокзалы…/ Я жизнь свою нещадно тороплю. / Не потому ли сказано так мало / О женщине, которую люблю» Серебряков Г.В. Годовые кольца. Книга стихов. М., 1971. С.67.. Процитированное стихотворение впервые опубликовано в сборнике 1971 года «Годовые кольца» - одном из лучших в библиографии поэта. В заглавном стихотворении Серебряков рассуждает о жизненном выборе, необходимость которого он ощутил: «Где-то в глубине моей,/ Как в стволе у дерева,/ Годовое режется новое кольцо./ Знаю - необычное. / Знаю - тридцать третье» Там же. С.5. . Дальше Серебряков вспоминает о том, что тридцать три года - это возраст Гамлета и Ильи Муромца. Поэт пытается определить, к кому из этой пары он ближе. Интересно, что в русской литературе антитезой обычно выступали - Гамлет или Дон Кихот. Но Серебряков нашел себе другого героя: он отказывается бороться с ветряными мельницами. А проблему выбора он решает следующим образом: «За правду неделимую/ Вступаю я в сражение / И тонкой шпагой Гамлета,/ И палицей Ильи» Там же. С.6.. Серебряков в творчестве пытается сочетать практически невозможное - от этого и двойственность в тематике. Правда со временем она изживается - Серебряков начинает «орудовать» исключительно «былинной палицей». Его поздние стихи заметно теряют в образности - они абсолютно категоричны, публицистичны и часто просто журналистские: «Не все за деньги продается!../ Покуда в нашей жизни есть/ То, что извечно остается/ Бесценным,/ Как талант и честь» Серебряков Г.В. Между прошлым и будущим… С.58.. Этот переворот выглядит как осознанный, выбранный поэтом путь. Поздний Серебряков видит свою аудиторию в простых рабочих, ивановских ткачах - он пишет в первую очередь для них, видимо осознав, что столичную, студенческую «старенькую гитару» ему не переиграть. Серебряков становится поэтом не столько эстрадным, сколько поэтом сельских и фабричных клубов. У ивановского журналиста Игоря Антонова есть воспоминания, с каким восторгом принимали выступления Серебрякова в отдаленных деревнях См. Антонов И.П. Рядом с историей. От учетчика писем до главного редактора. Иваново, 2008. С. 56.. И поэт не без удовольствия туда ездил.

Учитывать запросы и уровень «целевой аудитории» приходилось и другим ивановским литераторам. Признание текстильщиков в советский период было для ивановских деятелей культуры синонимом государственного признания. Но нельзя отрицать, что выступления поэтов в ткацких цехах могли быть с их стороны и вполне искренними - ведь «ивановский текст» (а, следовательно, и его литература) внутренне неотделим от фабрики.

Показательны воспоминания Зои Пуховой, именитой ивановской текстильщицы: «После смены прямо в рабочих халатах мы спешили на встречу с ними [ивановскими поэтами]. Куда-то уходила усталость, предстоящие заботы по дому, и мы слушали, слушали. Жуков, такой симпатичный, читал о войне, о женской доле, о нас, ткачихах. Поверьте, слово поэта о рабочем человеке мы воспринимали более значимо, чем премию или благодарность от начальства. А ведь Владимир Семенович [Жуков] посвятил целую поэму знаменитой на всю страну вышневолоцкой прядильщице Вале Гагановой. Это вообще можно приравнять к ордену или медали. Потом, когда я работала директором фабрики им. 8 Марта, именно наш трудовой коллектив первым поддержал выдвижение Владимира Семеновича на литературную Государственную премию имени Горького. Нам, текстильщикам, было приятно, что такие известные литераторы, как Жуков, не чураются фабричных цехов, славят, да что там славят, поэтизируют наш труд!» Цит. по: Князев В. Я только доброе запомнил. К 90-летию поэта Владимира Жукова// URL: http:// my-ivanovo.ru/ivanovo-news/«-я-только-доброе-запомнил-«-к-90-летию-п/. .

Текстильная тема во второй половине ХХ века становится основной и в творчестве ивановских художников: К. Фролова, Н. и В. Родионовых, М. Малютина, Р. Михайлова и др. Объясняет это искреннее признание народного художника РСФСР Валерия Родионова: «Мы здесь выросли и не могли не чувствовать, чем живет город. Знали и интересовались его историей» Цит. по: Голубев Н. Масштаб// 1000 экз. (Иваново:ежемесячный журнал). 2014. апрель. С.133..

Еще до войны предпринимаются попытки разработки ивановской фабрично-революционной темы (как самостоятельной и эпической) в художественных произведениях - появляются «Алексей Шкаров» Д. Прокофьева, «Смело, товарищи, в ногу» А. Васильева, «Серебряная пряжа. Сказы ивановских текстильщиков» М. Кочнева. По мнению литературоведа Л.Н. Таганова, эти произведения не оставили глубокого следа в ивановской литературе вследствие «идеологических колодок» Таганов Л.Н. «Ивановский миф»… С.143. . Но отметим и более серьезную причину неудач - названые авторы не воспроизводят (не ощутили сами) особую ивановскую атмосферу; хотя и понимают необходимость ее постижения - ходят, например, на Меланжевый комбинат «для освоения производственного и нравственного климата» Прокофьев Д. Штрихи к портрету поэта (Об А.Н. Благове)// Тропинки памяти…С.63. . Приехавшие в Иваново литераторы отталкиваются не от местного культурного ландшафта - а от столичного: пытаются в творчестве соответствовать запросам, моде «большой литературы». Те же «текстильные сказы» Кочнева - очевидно подражательны. Первая проба жанра, видимо, состоялась еще в годы войны - в 1944 году в «Рабочем крае» печатается сказ «Облачная пряжа» «о той моложавенькой ткачихе с зелеными глазами и змеиной косой» Кочнев М. Облачная пряжа (из сказов ивановских текстильщиков)// Рабочий край. 1944. 30 апреля. . Даже внешность главной героини - совсем не ивановская (ведь к тому времени сложился уже символический, характерный образ), а уральский, бажовский.

Геннадий Серебряков пишет не только для ивановских текстильщиков, но и от их имени, отождествляя себя с местным локальным текстом (к которому прямого отношения не имеет):

Мне за совесть служить, не за страх

Серединной фабричной России.

Как токсично

Горит на губах

Сладко-приторный привкус красилен!..

Люто здесь я в цехах уставал

Той порой не такой уж далекой.

Видно, кто-то веселый назвал

В шутку

Нашу промышленность - «легкой» Серебряков Г.В. Иваново-Москва// Серебряков Г.В. Ситцевая радуга. М., 1980. С.29..

Это фрагмент стихотворения «Иваново - Москва» - поэтического ответа Серебрякова на железнодорожный очерк Евгения Евтушенко «Москва-Иваново». Многие восприняли поэтическую реплику Серебрякова тогда как заказную, неискреннею - но вполне вероятно, что стихотворение действительно было вызвано внутренней мотивацией. Но в ее основе, вероятно, лежала не обида за малую родину, а желание творческого самоутверждение в споре с «классиком поколения». Возникший поэтический «диалог» стоит воспринимать как идеологическое столкновение почвенника и западника. При этом Серебряков не «лакирует действительность», не опровергает факты, приводимые Евтушенко: «Недостатки нам тоже видны./ Но душой Город мой понимает/ Что пока у огромной страны/ Апельсинов во всех не хватает». Ивановский поэт отстаивает свою тему, свое художественное пространство - он «столбит» за ивановцами «ивановский текст»: «Двуединой своею судьбой/ Я привязан к текстильному краю./ Он меня проверяет собой,/ По нему -/ Я себя проверяю». Хотя здесь важно обратить внимание на первое слово строки - Серебряков осознает свою «раздвоенность»: к моменту написания этого стихотворения он уже живет в Москве (да и в Иванове он прожил сравнительно недолго, приехав из Шуи по вызову областной молодежной газеты).

Серебрякова и Евтушенко вполне серьезно сравнивали и в столичной среде. Ивановец, видимо, тоже сторонник тезиса, что «поэт в России больше чем поэт. В нем бродит гордый дух гражданства»:

Гражданственность,

Не терпит суеты,

Как самое высокое искусство,

Гражданственность -

Она шестое чувство,

Ее слова

Весомы и скупы Серебряков Г.В. Первопроходцы. М., 1973. С. 107..

Серебряков, как и Е. Евтушенко, силен в поэтической новеллистке. Его микро-поэмы, благодаря ярким образам, построенным на контрастах, легко запоминаются: «Яблоко», «Тетя Даша», «Баллада о молоке», «Апельсин». Последнее в этом перечне стихотворение (юношеское в библиографии поэта) о том, как в первые послевоенные годы мальчик впервые попробовал апельсин, принесенный в школу одноклассником - сыном завмага. «А тут - апельсин! Тугая, оранжевая,/ Сползла кожура с его головы./ Держали мы дольки, есть не отваживаясь,/ А Борька смеялся: - Жрите!.. Эх вы…» Серебряков Г.В. Именем Любви. М., 1976. С.45. . Интересно сравнивать эту новеллу с уже названным стихотворением «Иваново-Москва», где спустя десятилетия вновь возникает тема не хватающих «на всех апельсинов». И можно проследить, как меняется настрой Серебрякова. Если финал юношеского стихотворения - оптимистичный, несколько романтичный: «Я хожу по земле/ , а над головою солнце/ - мой не пойманный апельсин». То ответ Евтушенко заканчивается в другой тональности: «Пусть покуда в родной стороне/ Ни колбас не в избытке, ни ситца, / Но живем, хоть и трудно, живем / И отводим лихие напасти».

Признаем, что Е.А. Евтушенко в своей поэме «Ивановские ситцы» (1976) точнее многих ивановских литераторов подбирает «ивановский код» - москвич (гордящийся рождением в Сибири) понимает первоосновы «ивановского текста», местного менталитета и истории. Хотя нельзя сказать, что поэт глубоко знаком с локальной историей - его визит в Иваново, после которого написана поэма, был непродолжительным. Возможно, что точное и моментальное раскрытие «ивановского текста» поэту дает талант; возможно - опыт и рациональный подход.

Поэма «Ивановские ситцы» была написана на заказ (что в определенной степени может характеризовать специфику творчества поэта). Ивановский молодежный театр пригласил Евтушенко в 1975 году - чтобы снять претензии местных властей к своему репертуару: «Если, мол, у вас в репертуаре всё Вознесенский да Окуджава, то на что же вы рассчитываете. Обязательно должны быть имена более милые слуху партийных и комсомольских секретарей. <…> И тут Уваров [сотрудник московского журнала «Клуб»] вдруг воскликнул: - Возьмите Евтушенко! Вот кто всегда будет в порядке» Афанасьев А.И. Регина. Театр нашей молодости. Иваново: Иван. гос.ун-т, 2007. С.124. . Тогда же, видимо, возникла идея «заказать» Евтушенко поэму на местном материале - по крайней мере, об этом режиссер театра Регина Гринберг пишет первому секретарю ивановского Обкома еще до приезда поэта: «В данный момент театр обратился к поэту Е. Евтушенко с просьбой написать поэму на ивановском материале, взяв за основу, несколько ярких человеческих судеб (Фрунзе, Постышева, Генкиной и др). Мне думается, что задумка наша могла бы быть воплощена именно этим автором. <…> Мы постараемся сделать все возможное, чтобы увлечь автора этой идеей» Гринберг Р.М. Черновик письма В.Г. Клюеву (1975)// Архив Р. Гринберг (ИвГУ): 01-078 . .

Судя по черновику письма Р.Гринберг Евгению Евтушенко от весны-лета 1975 г. Гринберг Р.М. Черновик письма Е.А. Евтушенко (1975)// Архив Р. Гринберг (ИвГУ): 07-063 . , монологи Федора Афанасьева и Ольги Генкиной, вошедшие позже в поэму, были написаны сразу после визита в Иваново; Гринберг собиралась включить их в театральную постановку. Этот же вывод можно сделать, прочитав письмо Гринберг в Президиум Облсовпроф от того же года: «В данный момент налажен контакт с поэтом Е. Евтушенко, который на общественных началах пишет специально для театра поэму [«о героях рев.<олюции> 1905 года» - зачеркнуто] об О. Генкиной, фрагмент которой мы уже получили. Кроме того, театр уже не в первый раз обращается к его творчеству и в данный момент проводится литературная работа по созданию композиции, в которую войдут фрагменты из разных поэм, в т.ч. о Камазе, БАМе и братской ГЭС» Гринберг Р.М. Черновик заявления в Президиум Облсовпрофа (1975)// Архив Р. Гринберг (ИвГУ): 04-095. Эта рукопись примечательна конкретизацией творческого замысла режиссера. Сначала рукой Гринберг было написано, что поэт готовит «специально для театра поэму о героях революции 1905 года» (это же она писала В.Г. Клюеву), но затем формулировка зачеркнута и написано - «об О.Генкиной».

Судя по тексту поэмы, Евтушенко, как и «заказывали», действительно дал коллективный портрет ивановских большевиков. Но Гринберг акцентировала свое внимание лишь на монологе Ольги Генкиной - предположим, что история этой революционерки была близка лично режиссеру; с евтушенковской героиней она, возможно, отождествляла себя, приехавшую в Иваново из Москвы:

Оля Генкина,

Оля-Олечка!

Говорили:

"Куда ты в пургу?

Потеряешься,

как иголочка,

у России в прогнившем стогу".

Усмехаясь над маловерами,

с ясным светом синющих очей

повезла

чемодан с револьверами

Оля-Олечка

в город ткачей.

<...>

Что с тобою,

Олечка Генкина?

Будьте прокляты,

как шпики,

лжерабочие,

интеллигенцию

разрывающие

на куски!

И для чёрной сотни отпетой,

так охочей до всякой резни,

чемодан с револьверами -

это

каждый мыслящий на Руси.

Сам Евтушенко в предисловии к публикации «Ивановских ситцев» пишет (почти по Н.П. Анциферову), что решение поэмы ему подсказала ивановская атмосфера, дух места: «Стоя над речкой Талкой, где воздух еще наполнен гулом далеких маевок, я думал о нашей истории, о том, как из недр крестьянства родился русский рабочий, сохранивший в пролетарском чувстве вековую мудрость многострадального мужицкого опыта. Я думал о том, что корни возникновения рабочего класса, оказавшегося решающей силой во время Октябрьской революции, уходят далеко в прошлое, что они неразрывно связаны с нашим фольклором, со всей историей России. И о том еще, что начало Братской ГЭС, КамАЗа, БАМа - именно там, в глубине времен. Так родилась эта поэма» Евтушенко Е.А. От автора (К поэме «Ивановские ситцы»)// Аврора. 1976. №8. С7..

Несмотря на клейма ивановской печати («все, кто умом и сердцем прикасался к ее [ивановской истории] волнующим страницам, не могут не протестовать против примитивности и ошибочности ряда суждений поэта»), отметим, что Евтушенко почувствовал и очень точно передал в поэме полифонию фабрики и природы - основополагающую в «ивановском тексте»:

Что такое русский ситец?

Он -

грустебушка-любовь

по утрате красных,

синих,

бело-розовых лугов.

Дым -

природе по лицу.

Фабрики подсунули,

но цветочную пыльцу

с дымных дум

не сдунули.

Всё, что хитрыми станками

отнято

у мужика,

распускается на ткани

влажным

лепетом

цветка.

<…>

Ситец, ситец, -

в цветочках такая невинность!

Ситец дышит,

как будто поют соловьи.

А на чём

этот ситец с цветочками вырос?

На рабочей крови,

на рабочей крови...

Ситец, ситец,

ты чудо, - а может быть, ужас?

В поэме Евтушенко при обозрении местной истории задействованы практически все мнемонические символы «ивановского текста» (описанные нами в третьей главе), затронуты все «архетипы» местного сознания и истории. Тем не менее поэма не получила широкой известности в локальном дискурсе. Вызвано это, очевидно, не только административными санкциями: поэма не понравилась партийной номенклатуре («Само собой разумеется, то Иваново, которое выдумал Евг. Евтушенко, не могло стать ареной сознательного, революционного творчества, колыбелью первого Совета рабочих депутатов» Кулагин В. Кривое зеркало// Рабочий край. 1979. 24 апреля.), она игнорировалась местной печатью. Вероятно, что ивановский «локальный текст» (массовое сознание, порождаемое им) в определенной степени сопротивляется своему постижению сторонними наблюдателями - а потому и не признает их успехов. Можно предположить также, что к моменту написания поэмы (1975 г.) ивановцы были не заинтересованы в объективном осознании своего локального текста - его существование мешало стремлению к культурной «интеграции» со столицей. Ивановская интеллигенция к тому времени старалась словно избавиться от революционной, пролетарской культуры. Для местного самосознания на тот момент, кажется, была важнее потенциальная связь локального текста с «элитарным», несоветским искусством - творчеством Андрея Тарковского, Натали Саррот, Анны Барковой («Постигая связь Тарковского с его "малой родиной", мы открываем бытийные основы "ивановского мифа"» Таганов Л.Н. Ивановский миф и литература. С. 301.).

Более известно (в отрицательном аспекте) среди ивановцев стихотворение «Москва-Иваново» (1978) Евтушенко Е.А. Москва-Иваново// Аврора. 1978. №12. , упомянутое нами ранее. Это стихотворение рассказывает о провинции вообще, о типичном железнодорожном составе следующим из столицы в близлежащий регион. Поэтому мы не считаем это стихотворение важным для «ивановского текста». Отметим только, что ивановцев (и руководство области) стихотворение задело не только обозначенными вслух экономическими проблемами, но, видимо, и тем, что Иваново было поставлено в один ряд с другими регионами «России серединной»; не была взята в расчет особая история Иванова в судьбе страны. Сакральный образ ивановской текстильщицы дан далеко не в парадном виде: «И камвольщица грудастая,/ носом тоненько свистя,/ прижимала государственно/ своё личное дитя» (хотя здесь можно разглядеть метафору: текстильщица (текстильная отрасль вообще) - как кормящая мать «ивановского текста»).

Заметим, что Р. Гринберг пыталась и в дальнейшем «склонить» творчество Е. Евтушенко к «ивановскому тексту». Например, узнав, что поэт побывал в Польше, - информирует его о связи Иванова с городом Лодзь, надеясь, что этот факт найдет отражение в стихах: «С нетерпением жду Варшавско-Лодзинских циклов стихов. Кстати, Лодзь и Иваново - города-побратимы. Тут есть над чем подумать» Гринберг Р.М. Черновик письма поэту Е. Евтушенко (вероятно, весна 1975 г.). Архив Р. Гринберг (ИвГУ): 07-063. Но вероятно, Евтушенко не испытывал искреннего интереса к ивановскому локусу, не видел в нем источника специфической художественной образности или тематики. Предыдущее сотрудничество с театром не принесло ему желаемого результата (спектакля по собственным стихам).

4.6 Молодежные объединения как фактор развития ивановской культуры

В 1960-е годы особенно ярко обозначается провинциальность ивановского локуса. К тому времени практически «растворены» во времени следы прежнего культурного подъема. В 1964 году упразднено Ивановское книжное издательство - центром литературной жизни верхне-волжского региона становится Ярославль, куда ивановские писатели «почти тридцать лет и ходили на поклон» Сердюк В.Е. Судьба писателя. С.21. . Большая часть ивановской интеллигенции того времени «биографически» связана со столицей: родилась или училась там. Благодаря высшим учебным заведениям растет общий уровень образованности ивановцев, более взыскательным становится их литературный вкус. Молодую аудиторию трудно заинтересовать специфической ивановской темой: фабричной и революционной. Всесоюзные «толстые» литературные журналы (набравшие к тому времени многомиллионные тиражи) демонстрируют всю палитру современной литературы, и местные писатели просто не выдерживают усилившейся конкуренции. Развитие транспортного сообщения с Москвой позволяет «прогрессивным» ивановцам самостоятельно знакомиться с лучшими столичными выставками и спектаклями - становится очевидно, что уровень их несоизмерим с ивановским. О признании центра мечтают местные художники, писатели и ученые (этому способствуют проводимые всесоюзные совещания, конференции, конкурсы, выставки).

Коренным образом на ивановскую культуру второй половины ХХ века повлияла Регина Гринберг. Она приехала в провинцию по распределению - окончив МГУ (хотя сама по рождению не москвичка). В 1958 году она создает в Иванове молодежный театр (позже определяется его поэтическая направленность) - воспринимавшийся многими в провинциальном Иванове как единственное непровинциальное место. Ивановский молодежный театр стал широко известен за пределами локуса: театр успешно гастролировал, на его спектакли в Иванове стремились попасть командировочные, специально приезжали иногородние зрители.

К слову сама Гринберг никогда не отождествляла себя с Ивановом, с местным локальным текстом. В 1998 году она признается А. Вознесенскому: «до вот этих последних лет как-то не ощущала себя «ивановкой». Жила, по существу, в Москве, Москвой. Сейчас Москва практически недоступна, отрезана. И это, может быть, главная из бед. Главный ураган!!!» Гринберг Р.М. Черновик письма к А.А. Вознесенскому (1998)// Архив Р.Гринберг (ИвГУ):07-176.. В 1978 году в своем первом письме литератору Б.Куликову она подчеркивает (совершенно не к месту в деловом по духу письме): «Я в Иванове - после окончания МГУ. Сначала преподавала и создавала театр. Потом "переучилась" (кончила высшие режиссерские курсы). Потом… так и застряла в Иванове. Много было попыток к «бегству» (и возможностей), но в последний момент, распаковывались вещи…» Гринберг Р.М. Черновик письма к Б.П. Куликову (август 1975)// Архив Р.Гринберг (ИвГУ):07-064.. Кажется, до конца жизни Гринберг не могла смириться с ивановским «локальным текстом» (его фабрично-революционной спецификой). Характерно, что начиная с 1990-х, на всех своих письмах она писала в обратном адресе не «Иваново», а «Иваново-Вознесенск».

Но в то же время, подозреваем, что сама режиссер понимала - что ее театр мог возникнуть (добиться такого успеха) только на «ивановской почве» - «как контрапункт, как противоядие <…> - он именно здесь необходим» Гринберг Р.М. Черновик письма к Е.А. Евтушенко (1996)// Архив Р.Гринберг (ИвГУ):07-194.. Отметим также, что наиболее успешными и оригинальными получились спектакли молодежного театра, посвященные жизни и творчеству ивановских поэтов Николая Майорова и Алексея Лебедева. Хотя изначально театр всячески сторонился «местной темы».

«Здесь в Иванове впервые в стране началась поэтическая сцена, прежде Таганки» - фраза поэта Андрея Вознесенского. Она была широко растиражирована молодежным театром, превратилась в предмет локальной гордости. Реплика эта действительно имела место, но сохранившаяся аудиозапись Реплика А. Вознесенского. По записи включенной в радиопередачу «Не только пожар» (фонды «Радио Россия - Иваново»). зафиксировала и явное смущение Вознесенского после её произнесения, и сумбурность контекста, и звон рюмок на заднем фоне. Вообще, ивановский молодежный театр - объект активного мифотворчества, порожденного его режиссером (организованные кампании в центральной прессе, открытые письма руководству области) и поддержанного стремлением любого локального текста обозначить свои достижения, свою значимость.

Молодежный театр под руководством Регины Гринберг действительно пытался равняться по столичным меркам. Но в самом стремлении походить на московские театры, ивановский коллектив оставался провинциален.

Вообще студенческие (молодежные) театры - типичное явление, охватившее страну в 1960-е «Их спектакли поднимали вопросы времени в острой, полемической манере. Это был разговор о честности и приспособленчестве, о силе и слабости человека, о свободе его, о ценности и достоинстве человеческой личности. Театры искали правды, не космической, а ежедневной, ежечасной правды поступков. Строго и взволнованно глядели актеры-студенты в глаза молодому и зрелому зрителю: "Кто ты? Какой ты? Что доброго сумел сделать ты в этой жизни?"». (Князева М., Вирен Г., Климов В. 200 лет плюс 20. Книга о студенческом театре Московского университета. М.1979. С.8). Огромное значение для студенческого театра оказали работы Бертольда Брехта. Эту публицистичность, выход на авансцену, прямой диалог со зрителем проповедовал именно его Эпический театр.. Похожие по духу, темам, оформлению спектакли были в репертуаре не только московских театров-студий, но и челябинского театра «Манекен», народного театра поэзии в Омске, многих других народных театральных коллективов. И ивановский молодежный театр порой отставал от них по времени создания своих (часто аналогичных) постановок Схожи, например, сценография ивановского спектакля «Парабола» (1967) и спектакля «Карьера Артура Уи»(1965) студенческого театра МГУ, который несомненно Р.Гринбер посещала. Практически идентично (в плане режиссерского решения) начинаются спектакли «Николай Майоров» (Иваново, 1975) и «Дневник Анны Франк» (СТ МГУ, 1961). .

Книга о Регине Гринберг и ивановском молодежном театре (Афанасьев А.И. Театр нашей молодости. Иваново, 2007) начинается с того, как Регина перефразирует стихи Булата Окуджавы: вместо строчки «нам плакать и плакать, покуда/ Москва не поверит слезам» она предлагает «покуда друзья не поверят слезам». Таким образом режиссер пытается приспособить поэтический материал к местной, ивановской сцене: конфликт «столица-провинция» решается (но только внешне) обыкновенным вымарыванием упоминания о Москве.

Театр Р. Гринберг был на протяжении трех десятилетий центром культурной жизни Иванова. «Но сколько надо было затратить нервной и физической энергии, чтобы, пробив лед провинциальной косности, утвердиться в качестве культурного центра! Один человек, будь он семи пядей во лбу, сделать ничего не смог бы. Нужны были сподвижники, рыцари дела, начатого "неистовой" Региной»Таганов Л.Н. [Предисловие]// Регина театр нашей молодости. С.5 . Вокруг режиссера объединялась ивановская молодежь: поэты, музыканты, художники, собственно актеры. Причем за время существования театра можно выделить несколько таких «группировок»-генераций - разделенных разницей в возрасте и временем прихода в театр. Создание этих «общностей», групп людей (непровинциальных по мышлению, но живущих в провинциальном Иванове) - возможно, главное наследие Регины Гринберг. Хотя некоторые современники отмечают, что режиссер всячески противодействовала персонализации этих групп - не способствовала выделению лидеров, ярких творческих единиц. Р. Гринберг долгое время препятствовала появлению в театре режиссерских (не своих) спектаклей, отказывалась, как правило, от услуг профессиональных художников - предпочитая все делать сама. Любопытно письмо Р. Гринберг о спектакле «Николай Майоров» биографу поэта Б. Куликову. Режиссер подчеркивает, что «книгу <ивановца> Сердюка <о Н. Майорове> мы, практически, не используем (все документальные материалы вошли в композицию до ее публикации)». Это и многое другое говорит о своеобразном стремлении Гринберг «зачистить» местный культурный ландшафт - сделать это в принципе было невозможно: даже театр находился в здании старой, краснокирпичной, ткацкой фабрики. Эта «неукорененность» в местном ландшафте привела к тому, что после пожара и смерти режиссера - театр просто перестал существовать - оставшись лишь нестираемым элементом ивановского культурного ландшафта, которому так долго противостоял.

«Неукоренненность» в ивановском ландшафте привела и к быстрому «растворению» следов талантливой генерации авангардных поэтов, художников и музыкантов, заявивших о себе в Иванове на рубеже 1980-90 гг. И хоть участники неформального движения не замечали своей связи с местным «локальным текстом» - она очевидна. И университету (из которого вышло поколение талантливых поэтов), и художественному училищу - Иваново и его выпускники изначально обязаны текстильной фабрике, основополагающему фактору местного локального текста. Д.Л. Лакербай (активный участник тех культурных процессов) пишет, что в эстетическом плане «противостоять было нечему: фон удручал» Лакербай Д.Л. Поколение свободы: к вопросу об «ивановской региональной поэтической школе» конца ХХ века// Вестник Ивановского государственного университета. Филология. 2008. Вып.1. С.30. ; но заметим, что само ощущение культурной пустоты - тоже порождение местного культурного ландшафта.

Обратим внимание, что ивановские художники-авангардисты не отрицали своей связи с местной художественной традицией. Они, чаще всего, противостояли официальному искусству (местному Союзу художников) - но не могли не признавать авангардной сути текстильной набивки; особое восприятие цвета (характерное для текстильного художника-колориста) отражалось в создаваемых ими абстрактных композициях (напр., Е. Куваева, А.Белова).

Предположим, что молодая генерация ивановских литераторов отрицала ивановскую традицию в том числе и потому, что не знала ее в достаточной степени - делая поспешные выводы по творчеству «номенклатурных» деятелей ивановского отделения СП (на тот момент - действительно «почвеннического», провинциального). А местное литературное краеведение еще находилось в строго очерченных идеологических рамках. И не могло убедительно показать, что писатели-ивановцы (те же А. Баркова, Дм. Семёновский и даже А. Благов) хорошо знали и опирались в своем творчестве на глобальный литературный контекст - их поэзия находилась в парадигме «общего - естественного - пути культуры» Лакербай Д.Л. Поколение свободы… С.30. , на котором ивановские поэты-авангардисты 1990-х ошибочно ощущали себя первыми.

Выводы к главе

Мы предполагаем, что формирование локальных текстов во многом связано с процессами этногенеза. В рамках культуры (и литературы - прежде всего) - происходит идентификация и обособление общности людей, населяющих одну территорию - проявляются их характерные ментальные черты. Потому при исследовании локальных текстов оправданно применение подходов и методов этнологии и этнографии.

Обратим внимание, что схожим путем следовал литературовед Г.Д. Гачев. Его интересовало «национальное не как предмет (тема) изображения, а как точка зрения, не как "местный колорит" - но как особый склад мышления. Изначальные эпические формы, модели поведения - писал Гачев - отображаются в этносе. Руководствуясь ими автор <литератор> пишет свою работу» Гачев Г.Д. Неминуемое. Ускоренно развитие литературы. М., Художественная литература, 1989. С.355.. Литературовед подтверждает наш основной тезис о фундаментальном влиянии естественного ландшафта на формирование местной культуры: «очевидное, что определяет лицо народа, - это природа, среди которой он вырастает и совершает свою историю. Она - фактор постоянно действующий. Тело земли: лес (и какой), горы, пустыня, тундра, вечная мерзлота или джунгли, климат умеренный или с катастрофическими изломами, животный мир, растительность - предопределяет и последующий род труда <…> и образ мира. <…> Здесь коренится и образный арсенал литературы, обычно очень стабильный: например, роль гор как мировых координат - в искусстве народов Кавказа; "ветер - ветер да белый снег", бесконечный простор: ширь, ровная гладь, даль; роль образов движения: дорога, Русь-тройка, Медный всадник, Железный поток, Бронепоезд и Броненосец - для России» Гачев Г.Д. Национальные образы мира. М.: Советский писатель, 1988. С.47-48. .

В работах Г.Д. Гачева исследуются взаимоотношения крупных локальных текстов - «республиканских» (но подчеркнем, что тоже монолитных). Ученого они интересуют не в обособленном положении - а во взаимодействии с более «успешным» локальным текстом. На примере среднеазитских республик Советского Союза Гачев выявляет феномен ускоренного развития литератур. Развивающиеся локальные тексты, попав под политический патронаж, - ускоренно проходят все стадии филогенеза. Но при этом, опираясь на свой собственный природный и культурный ландшафт, - обнаруживают уникальность своего локального текста, нечто оригинальное в контексте всей мировой литературы. Думаем, что во многом эти наблюдения можно проецировать и на локальные (региональные) тексты внутри масштабного национального сверхтекста. Правда «ускоренное развитие» в данном случае осложнено комплексом «провинциальности» - ментальной «зажатостью», которая вполне объяснима изначальной несамостоятельностью локуса.

Внутри национального сверхтекста локальные тексты находятся в сложных отношениях со столицей. С одной стороны центр часто становится своеобразным катализатором местного культурного процесса; с другой стороны не заинтересован (боится) его окончательного формирования. В тоже время локальный текст отторгает агрессивную экспансию. Пример тому недавнее противостояние жителей Перми культрегерскому проекту М. Гельмана, который пытался «насытить» пространство Урала «привозными» произведениями современного искусства. Внутри локуса (и в массовом сознании) они воспринимались инородно, а потому неприемлемо - несмотря на их бесспорную художественную ценность. В этом характеризующая особенность культурного ландшафта (также как и природного) - инородные элементы не приживаются в нем, выдавливаются - хоть традиционно и обращают на себя внимание. Местный культурный процесс (как и социо-политический, и экономический) не может развиваться без учета локальных особенностей - вне культурной почвы региона.

Расцвет «ивановского текста» рубежа 1910-1920-х гг. (вызвавший рост местного самосознания) был обусловлен деструкцией и пересмотром прежних связей внутри национального сверхтекста - снижением роли столицы и ближайших к Иванову региональных центров, что было вызвано политической и экономической нестабильностью. Но в тоже время становление и обособление местной культуры предшествовало административному обособлению ивановского локуса, в значительной степени подготовило и обусловило его.

Характерная особенность ивановского локуса - географическая близость к столице - происходит постоянная творческая «миграция». Что, с одной стороны, ускоряет культурные процессы внутри локального текста, а, с другой, - нарушает преемственность: каждое новое поколение вынуждено самостоятельно и по-своему воспринимать местный культурный ландшафт, постигать закономерности и специфику «текстильного региона». В этой главе мы еще раз подчеркнули характеризующую особенность ивановского текста - возможность восприятия в рамках культуры фабрики и природы вне привычного антагонизма; особый полифонизм местного локального текста. В этом заключается уникальный тематический и художественный резерв местной культуры, до сих пор не оцененный и мало используемый.

Обратим внимание, что сравнение локуса с Москвой возникает еще в самых ранних ивановских текстах, оно «будоражит» и сознание местного населения: «Походит Данилово также и на Москву, - пишет в 1871 году Ф.Д. Нефедов, подразумевая под Даниловым село Иваново, - потому что в нем есть много высоких церквей, синие куполы которых усеяны множеством блестящих, бронзированных звезд. Стоят около тех церквей колокольни, перед высотою которых, по выражению строивших их даниловцев, "Иван Великий аршинчика на три, а то, пожалуй, и на все четыре не выстаивает" <…>; но и эти признаки, свидетельствующие о несомненном сродстве Данилова с Москвою, тем не менее не дают ни одному человеку, должным образом понимающему Москву, никакой возможности согласиться с даниловцами, которые обыкновенно хвастаются тем, что "Наше Данилово - Москвы уголок"» Нефедов Ф.Д. Святки// Нефедов Ф.Д. Избранные произведения. Иваново: Ивановское книжное издательство, 1959. С. 45.. Примечательно, что Иваново «тягается силами» не с губернским Владимиром, которому формально подчиняется, а со столицами и с крупнейшими мировыми центрами текстильной промышленности - не случайно город «примеряет» название «Манчестер».

Каждая новая «волна» формирования локального текста связана не только с очередной творческой генерацией, но и с изменением отношений между Москвой и провинцией. Наивысший расцвет «ивановского текста» связан с политико-экономическим ослаблением центра. А во второй половине 1990-х гг., в период трансформации местного «локального текста» (фундаментального пересмотра культурного ландшафта), Иваново практически отказывается от «столичных» мерок и амбиций, и Москва стремится поскорее списать соперника: «Знамя» публикует в 1996 г. (№10) болезненный для ивановского самомнения очерк «Город второй категории снабжения», а в 1999 (№9) «анти"народную" статью» «Город на "третьем пути"». Автор пишет, что прежняя ивановская культура закончилась (при этом автор по ходу «выжигает» любые ее проявления), и «формируется новая субкультура бедности» Агеев А. Л. Город на «третьем пути»// Агеев А.Л. Конспект о кризисе. М.: Арт Хаус Медиа, 2011. С. 527.. Но при этом публицист не может не отметить определенную «замкнутость и сплоченность» местной культурной среды (что подвергается уничижительной критике) - разве это не свидетельство наличия своего локального текста, пусть третьего, но своего, пути? «Не хватает только железного занавеса или, на худой конец, блок-поста, чтобы чужие праздные соглядатаи не нарушали гармонию, не мешали "контрастно сопоставлять видимое и невидимое"» Агеев А. Л. Город на «третьем пути»// Агеев А.Л. Конспект о кризисе. С. 532..

Вероятно, окончательное формирование локального текста возможно лишь вне оппозиции столице. В 2000 году «лирическая реплика» поэта Виталия Кальпиди «Провинция как феномен культурного сепаратизма» Кальпиди В.О. Провинция как феномен культурного сепаратизма (лирическая реплика)// Уральская новь. 2000. №1// URL: http:// magazines.russ.ru/urnov/2000/1/otklik.html. положила начало масштабной дискуссии на страницах «Уральской нови». Кальпиди предложил программу из девяти пунктов, направленную на локализацию культурного пространства Сибири и Урала (окончательное формирование местного локального текста). Среди мер: создание и развитие региональных литературных журналов, книжных издательств, сети распространения литературы местных авторов: «Эти несколько обозначенных движений приведут через 5 лет к созданию активного литературного пространства у нас, на Урале. Качество этого пространства я не гарантирую, но активность и самоидентификацию предсказываю безусловно. Возможно, это будет уже даже не литературное, а какое-то иное пространство». Характерно, что первый пункт «приказа по армии уральских литераторов» - запрет местным авторам на публикации в столице. Сам автор признает в конце «лирической реплики» определенную абсурдность своих идей и пишет, что «только свободный человек может добиться того, чтобы ему нравилось жить на этом свете в том месте, где он родился». Обратим внимание в этом контексте на слово «добился». Формирование локального текста - процесс хоть во многом и стихийный, но возможный только при наличии общественного запроса внутри локального текста, местного патриотизма и желания постичь свой локальный текст.

Еще раз подчеркнем, что развитый, осознаваемый локальный текст рано или поздно выходит за пределы литературы и культуры - и они уже питают, общественно-политическое движение, формируют его. До сих пор сохраняются сепаратистские потенции сибирского текста. В качестве иллюстрации приведем современную рок-песню, известную за Уралом:

На дальнем пограничье, где птицы не поют,

Беседуем по-птичьи -- иначе не поймут,

Контроль за спецнадзором растёт и вглубь, и вширь,

Поэтому мы дома везде, где есть Сибирь!

Сибирь -- моя свобода, Москва -- прощай!

<...>

Однажды неудачно сострил один из нас,

Что якобы на Юге есть Северный Кавказ,

Но мы то точно знаем, граница -- не пунктир:

За МКАДом не Россия, за МКАДом лишь Сибирь!

Плевать, что нет патронов, когда душою чист,

Москва уже решила, что здесь каждый экстремист,

Но мы принципиально ведём борьбу за мир,

А мир для нас всего лишь -- свободная Сибирь!

(Слова Алексея Караковского, песню исполняют А. и М. Караковские и группа «Происшествие»). Текст в духе известного стихотворения Леонида Мартынова 1927 г.: «Не упрекай сибиряка,/ Что он угрюм и носит нож --/ Ведь он на русского похож, / Как барс похож на барсука…». Обратим внимание на противопоставление Москве - обязательный катализатор развития локального текста.

«В последние годы очередную волну подняли местные [сибирские] художники: в 2010 дали пресс-конференцию, призвав земляков во время переписи называться "сибиряками": призыву последовали 4116 человек» Г. Бородянский Мэрия Новосибирска запретила проведение «Марша за федерализацию Сибири»// Новая газета. 5 августа 2014. URL: http:// www.novayagazeta.ru/news/1685515.html.. В августе 2014 года сибирские художники и музыканты попытались провести в Новосибирске «Марш за федерализацию Сибири». Примечательны формулировки официального отказа от руководителей муниципалитета: «Для обеспечения незыблемости конституционного строя, территориальной целостности и суверенитета РФ в проведении марша отказать» Там же...

Отметим, что идеи региональной обособленности в современных условиях могут порождать не только песенно-публицистические «агитки» и сомнительные социокультурные акции, но и оригинальные художественные образы. В этом контексте особого внимания заслуживает стихотворение «Камень» Михаила Тарковского (он родился и вырос в Москве, уход в Сибирь был его сознательным «экзистенциональным» решением, более 20 лет он живет в тайге). Сибирь и Урал в его произведении выступают в едином образе - защитника духовных и человеческих ценностей, неким культурным заповедником современной России, а европейская территория страны представляется больной, нездоровой. Тарковский утверждает не политическую, а культурную самость Сибири - провозглашает необходимость сохранения ее обособленности. Обращает на себя внимание особый образный ряд стихотворения, опирающийся на диалекты Сибири. («Камень» - устойчивое для жителей восточной России название Урала).

Здесь, за Камнем, настолько кристальна синь

В небе выстывшем и сухом,

Что на ветер слово сырое кинь --

И к утру упадёт стихом

На крутой порог, на олений рог,

На морозный парок дорог.

<...>.

И сюда не добьют облака простуд

И Европы несметный гуд.

Там, за Камнем, грядёт облаков гряда,

И спалённая клеть Москвы

Отдана врагу. То лиха беда

Начинается с головы,

Чтоб, одевшись в смог, отравить исток

И отправиться на восток.

<...>

В облаках проём -- значит, будет взъём,

Вот и я к тебе доберусь,

Чтоб с лесным зверьём да с тобой вдвоём

Постоять за Святую Русь Тарковский М.А. Камень// День и ночь. 2013, №3// URL: http:// magazines.russ.ru/din/2013/3/12t.html..

Заключение

Локальный текст возникает при взаимодействии сознания и места (реального ландшафта). Уже при первом зрительном контакте человек считывает знаковую информацию, неминуемо расставляя категоричные маркеры «красиво - некрасиво», «нравится - не нравится», «уйти - остаться». Критерии оценки (благодаря стабильности природного ландшафта) примерно одинаковы для любого из наблюдателей - потому и отношение к локусу (его видение) в большинстве случаев оказывается схожим. Таким образом локальный текст существует априори. Другое дело - его интерпретация и постижение.

Населенный локус неизбежно накладывает свой отпечаток на результаты деятельности человека (физической, духовной, интеллектуальной), постепенно проявляется в произведениях культуры. Помимо «ландшафтных констант» (являющихся своего рода «направляющими») локальный текст культуры включает в себя и память о явлениях культуры, порожденных топосом. Всецело понять их нельзя в отрыве от реального географического пространства.

Культура отражает черты уникальности места, показывает и объясняет его генерирующие потенции. Но язык культуры не так доходчив и открыт как язык природы (первоначальный локальный текст естественного ландшафта) - он требует анализа и методики прочтения. Он постоянно вбирает в себя все новые явления, становится менее линейным, запутанным. И если человек не понимает пространство (не ориентируется в нем) - он остается не удовлетворенным местом своего жительства; не понимает своего положения в нем - при этом невозможно полноценное развитие ни человека, ни места.

Еще раз подчеркнем, что формирование локального текста происходит в двух измерениях. Первое - это «материальное» накопление произведений культуры, порожденных и связанных с топосом, воздействующих на местную культуру; этот процесс бесконечен, пока населен локус. Второе измерение, целеполагающее для нашей работы, - осознание локального текста (описание его генерирующих возможностей, понимание его устройства, внутренней природы), необходимое для успешного развития реального пространства как в социо-экономическом, так и в культурном аспектах.

На сегодняшний день на литературной и политической карте России ярче других выделяются локальные тексты Москвы и Петербурга («столичный текст»), сибирский и кавказский (прежде всего - чеченский) тексты. Сложно дать однозначные общие рекомендации, как отличить художественные произведения, порожденные собственно локальным текстом (областнической идеей), от литературы, эксплуатирующей художественный прием «couleur locale». Однако это очевидно при сопоставительном анализе художественных текстов. Мы, например, сравнивали Голубев Н.А. Couleur locale и литературное областничество: сравнительный анализ повестей «Салам тебе, Далгат!» (А. Ганиева) и «Одна ласточка еще не делает весны» (Г. Садулаев)// Научный вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета. Лингвистика и межкультурная коммуникация. Выпуск №12, 2014. С 94-100. две «кавказские» повести, получившие известность в последнее время: «Салам тебе, Далгат» Ганиева А. Салам тебе, Далгат// Октябрь. 2010. №6.// URL: http:// magazines.russ.ru/october/2010/6/hi5.html. Алисы Ганиевой и «Одна ласточка не делает весны» Садулаев Г. Одна ласточка еще не делает весны// Знамя. 2005. №12.// URL: http:// magazines.russ.ru/znamia/2005/12/sa2.html. Германа Садулаева. Садулаев раскрывает ментальность чеченца (она выражается и в авторском мировосприятии) через особенности местных культурного и природного ландшафтов. Именно фактором природы, писатель объясняет формирование этноса: «В России небо пустое, далекое, ему все равно, что делают люди. Небо над Чечней плотнее, чем сталь, оно близко, его царапают вершины гор». Как мы в «ивановском тексте» - так Садулаев в чеченском вычленяет «архетипы» (прежде всего - образ родовой башни), строит на их основе художественные образы. А для А. Ганиевой Дагестан - просто экзотическая среда, куда она помещает своего героя.

...