Гумилев же доказывает Исследователь подробно останавливается на этом вопросе - так во многом в связи с ним возникли претензии оппонентов к предложенной концепции этногенез . , что сознание определяется через окружающую действительность - иначе нарушается закон сохранения энергии: «ведь этногенез - это процесс, проявляющийся в работе (в физическом смысле). Совершаются походы, строятся храмы и дворцы, реконструируются ландшафты, подавляются несогласные внутри и вне создающейся системы. А для совершения работы нужна энергия, самая обычная, измеряемая килограммометрами или калориями. Считать же, что сознание, пусть даже этническое, может быть генератором энергии - это значит допускать реальность телекинеза, что уместно только в фантастике. <...> Каменные блоки на вершину пирамиды были подняты не этническим самосознанием, а мускульной силой египетских рабочих по принципу "раз-два - взяли". И если канат тянули, кроме египтян, ливийцы, нубийцы, хананеяне… от этого дело не менялось. Роль сознания, и в данном случае не этнического, а личного - инженера-строителя - была в координации имевшихся в его распоряжении сил, а различие между управлением процессом и энергией, благодаря которой процесс идет, очевидно» [Гумилев, 169].

Л.Н Гумилев пишет, что каждый этнос создает свою культуру («как способ своего существования и развития» [Гумилев, 168]); а сталкиваясь с уже существующей культурной целостностью этногенез или «ее сломает или об нее разобьется» [Гумилев, 168]. Следуя гумилевской концепции, формирование локальных текстов культуры - одна из стадий этногенеза; предположим, что совпадающая с формированием субэтносов (к которым Гумилев относит и землячества - «естественно образующиеся территориальные объединения» [Гумилев, 168]). «Субэтнос - элемент структуры этноса, взаимодействующий с прочими. При упрощении этносистемы в финальной фазе число субэтносов сокращается до одного, который становится реликтом» [Гумилев, 135].

В предыдущих главах мы уже указывали на потенциальное стремление любого локального текста стать своего рода текстом национальным; отсюда же происходят и идеи политико-экономического сепаратизма. Но обратим внимание на важное замечание Гумилева: «наличие таких делений <субэтносов> не подрывает этнического единства» [Гумилев, 86] . Внутриэтническое дробление есть условие, «поддерживающее целостность этноса и придающее ему устойчивость» [Гумилев, 86]. Тоже самое мы писали в самом начале нашей работы относительно стабильности национальных сверхтекстов, достигаемой в том числе за счет дробления на локальные тексты, региональные литературы, прочно связанные (как и этносы) с природными ландшафтами.

Мы не беремся защищать этнологическую концепцию - однако, думаем, что взгляды и подходы Л.Н. Гумилева во многом созвучны нашим. Родственны и взаимообусловлены изучаемые нами процессы: формирование этносов и их культур, литератур (хоть сам антрополог и не признает этой связи). Ценными представляются многие тезисы Гумилева: прежде всего о роли природного ландшафта, стадиях и процессе этногенеза.

В следующем параграфе попробуем выделить ментальные черты ивановского «этноса» («землячества») - понять как оно формировалось и как отразилось в локальном «литературном тексте»; как оно повлияло на местные культурные и литературные процессы. В определенной степени мы повторим путь литературоведа Г.Д. Гачева.

4.2 Ивановцы - как особая ментальная и культурная общность

Последовательно и настойчиво проводит мысль о самобытности и инаковости ивановцев Я.П. Гарелин - он не раз возвращается к этому вопросу в своей книге: «На сколько своеобразна природа местности, где расположен Иваново-Вознесенск со своими окрестностями, на столько же своеобразен и народ, населивший эту местность» Гарелин Я.П. Город Иваново-Вознесенск…. С. 24. . По мысли историографа - в XVI веке труднодоступный локус заселили новгородцы, прячась от гонений московских царей. Гарелину приятно подчеркнуть, что новгородцы - «деятельный, энергичный народ, вызвавший такую кипучую жизнь, которая поставила село Иваново в ряды первых по мануфактурной промышленности» Гарелин Я.П. Город Иваново-Вознесенск. С.25.. Выводы об исторической родине первых «ивановцев» делаются, судя по всему, только на основе внутренних ощущений и желания автора. По крайней мере, приводимые аргументы не выглядят убедительно. Например, Гарелин (ссылаясь на исторические акты) описывает драку 1643 г. между шуянами и ивановцами, окончившеюся осадой Шуи. После чего автор резюмирует: «Так и хочется сказать, что это эпизод из целой серии рассказов об удальстве новгородской вольницы» Там же. С. 24.. Мы обратим внимание на этот факт лишь в той связи - что ивановцы исторически ощущали себя обособленно даже от ближайших соседей.

Если верить книге Гарелина, ивановцы действительно многим выделялись - что, видимо, и породило «этнологические» размышления автора: «Во всей Владимирской губернии село Иваново было единственным местом, где господствовало вологодское наречие - в лежащих рядом селах и деревнях говорили уже "по володимерски"» Там же. С.28.. «Другая черта, отделяющая Ивановца от жителей других местностей - это резкая обособленность отдельных семейств и вообще отсутствие общительности» Там же. С. 51.. Главная же отличительная особенность ивановцев, по мысли первого городского историографа, - их предпринимательский талант. Хотя Гарелин не раз пишет, что именно малоплодородная почва была стимулом к развитию ремесел и торговли - этот довод, вероятно, кажется ему неубедительным, и потому возникает мысль о новгородцах (о более развитом «этносе»).

Отметим, что об особой деловой атмосфере Иванова (сформировавшей местный локальный текст) пишет и А. Ноздрин в дневниках за 1924 год - он отзывается о «Ситцевом царстве» И.Волкова: «Деловой атмосферы, начинания дел с грошей и как эти гроши потом превращались в миллионы, у него совсем не чувствуется. <…> В книге совсем нет стержня, того, что называется наживой, вокруг чего вертелась жизнь нашего города, как эту наживу выматывали не только из рабочего, но и из конкурента, своего же брата купца, где звериных, извозчичьих и шпанских подходов было мало, тут была заостренная финансовая и торговая политика, а у Волкова в книге этого совсем нет» Ноздрин А.Е. Дневники. С. 96..

Отметим также, что название села уже в XVIII веке во внешнем пространстве воспринималось в качестве торгового бренда: «после первых пионеров-торговцев холстом, "волочащихся по ярмаркам с торженцом и товаренцом", появились целые ряды лавок, специально носящих название Ивановских рядов» Гарелин Я.П. Город Иваново-Вознесенск… С. 137..

Ивановские историографы отражают местный «этногенез» и в XIX веке. По мнению Я.П. Гарелина, ивановские наследники новгородцев к середине столетия просто растворились в «натеке» (слово ивановское - и очень характерное, подчеркивающее обособленность локуса): «народ [новгородцы], стянувший к себе все, что было трудолюбивого в окрестностях и уступивший этому пришлому люду, натекам, свое место после того, как кончилось его миссионерская задача» Гарелин Я.П. Город Иваново-Воснесенск…. С. 25.. «Главный контингент рабочих на ивановских фабриках в 80 гг. прошлого [XIX] века состоял из жителей Иванова и окрестных сел. Позднее мы видим на ивановских фабриках громадный наплыв рабочих из крестьян Вятской, Костромской, Пензенской, Рязанской и других губерний. Этот иногородний элемент, или, по местному выражению, "натека", образовался постепенно; началом его послужил знаменитый 1891-ый голодный год, заставивший крестьян голодающих губерний искать заработка на стороне».

Подобный иногородний «натек», вероятно, воспринимался как свидетельство значимости и успешности локуса (как внутри, так и вне его); способствовал росту местного патриотизма и «самомнения». Иваново за счет притока беженцев (их выбора в пользу локуса) возвысилось над другими более старыми и крупными городами. При этом не было массового оттока коренных жителей. Но с другой стороны, эти волны миграции сделали горожан в процессе «этногенеза» менее привязанными к конкретному локусу - возможный переезд уже не воспринимался как нечто роковое, неординарное. Плюсом к этом, мы уже писали, текстильная промышленность изначально «космополитична», да и сам локус относительно недавно (в историческом контексте) был населен пришлыми людьми.

Ивановцы - в определенной смысле «экстраверты»: сначала распространяли по миру ситцы, потом идеи пролетарской революции. Характерно, что ивановские ткачи показаны в «Чапаеве» Дмитрия Фурманова (возможно, главной ивановской книге) не в своем традиционном локусе - у ткацкого станка, а в разъездах по стране, с оружием в руках: «И где их, бывало, не встретишь: у китайской ли границы, в сибирской тайге, по степям оренбургским, на польских рубежах, на Сиваше у Перекопа, - где они не были, красные ткачи, где они кровью не полили поле боя?» Фурманов Д.А. Чапаев // Собр. соч.: В 4 т. М., 1961. Т. 1. С. 36.. Примечательно, что «попытка индивидуализировать ивановские типы к художественной удаче писателя не привели. Кто сейчас помнит таких, скажем, персонажей из "Чапаева", как Лопарь и Бочкин» Таганов Л.Н. «Ивановский миф»… С. 111. . Профессор Л.Н. Таганов объясняет это идеологической ограниченностью фурмановского романа. Возможно, но зато в произведении ивановские ткачи показаны как слитная, монолитная «этническая» группа. «Ивановец» - воспринимается как особая характеризующая ментальность, подчиняющая себе индивидуальные черты героев.

Город долгое время ощущал себя обособленно и дорожил своей «замкнутостью» До конца XIX века сохранялся контраст и противопоставление между фабричной «натекой» и коренными ивановцами (позже «этногенез» стер это разделение): «Наряду с таким глубоким нравственным падением, что встречалось главным образом у пришлого элемента, чрезвычайно отрадно встретить картину старинной патриархальной жизни у коренного населения; не смотря на все недостатки такой жизни, она все же несравненно лучше бесшабашной, безнравственной жизни, обусловленной фабрикой» (Гарелин Я.П. Город Иваново-Вознесенск… С. 50). - «стать своим» среди ивановцев было не так просто: «Ивановцы, по словам Гайсинского (я встретилась с ним в Москве, когда вернулась из Магадана), были "народ трудный". "Чужаков" не любили <…>», - цитата из воспоминаний Галины Александровны Воронской - дочери известного критика и литератора (судя по контексту, описываемая встреча происходила после 1959 г.). Через эту реплику обратим внимание на то, что обозначение «ивановец» (как характеристика особой культурной ментальности) встречается в литературных источниках и ХХ века. В большинстве из них, как правило, под основным фактором местного «этногенеза» подразумевается революция и фабрика: «Фабрика собирает, объединяет рабочих, приучая их путем технического разделения труда к совместной, коллективной работе, создавая и укрепляя соответствующие навыки, способности, необходимые для социалистического строительства» Варенцова О.А. ...И снова фабрики живут (Сентябрь 1920)// Первое столетие: Сборник. С. 119..

Важны для местного самосознания были и слова советского вождя (1920 г.), в которых ивановский пролетариат упоминался обособленно (на равных со столичным: московским и петроградским), указывались его революционные заслуги. Неслучайно эта ленинская цитата высечена на одном из зданий в центре города Барельеф с цитатой «Пролетариат московский, питерский и иваново-вознесенский доказал на деле что никакой ценой не уступит завоевания революции» появился на ивановском доме Советов (пл. Революции) в 1977 году. .

Интересно, что А.К. Воронский и в этом случае не соглашается с Лениным, противопоставляя ивановский пролетариат московскому и питерскому. В своем известном очерке критик описывает жителей ивановской губернии (создавая образ-символ) чуть ли ни как туземцев - как особый этнос со своей культурой: в губернии «живет суровое рабочее племя - северный ткач. Северный ткач молчалив, сосредоточен, его движения медлительны, он - тяжел на подъем. У него холодные голубые глаза. Он вынослив, терпелив, решителен и дисциплинирован лучше питерского и московского рабочего» Воронский А.К. Песни северного рабочего края// Красная новь. 1921. №2. С. 215.. Удивительно созвучен этому внешнему описанию «этнографический» портрет ивановца Николая Майорова, сделанный в конце 1930-х поэтом Михаилом Кульчицким: «Лицо откопанного неандертальца,/ Топором сработанный синий взгляд./ Он бросает из конокрадьих пальцев/ Свой голос - как пеньковый канат» Цит. по: Сердюк В.Е. Судьба писателя. С.58. . А Н. Банников, характеризуя творчество Майорова, словно по Воронскому, пишет об определяющем влиянии локального текста: «Это голос верхнего Поволжья, голос ивановской земли, где поэт вырос» Банников Н. Памяти отважного друга (о Н.П. Майорове)// Тропинки памяти. С.162. . Внешним сходством (соответствию сложившемуся «этническому» образу) подчеркивает «традиционность» ивановской послевоенной литературы поэт-фронтовик М. Львов: «Есть ребята,/ с Майоровым Колею/ схожие, (Хоть -/ в другое совсем/ поколение вхожие),/ С ярославско-ивановской/ светлою кожею./ И - глаза его волжские/ в них/ будто ожили…» Цит. по: Таганов Л.Н. «Ивановский миф». С.272.. Особый портрет подразумевает под именованием «ивановец» еще в 1920-е гг. Е. Вихрев: у него фигурирует романическая характеристика взгляда: Он [палехский художник Н.Зиновьев] похож на ивановского ткача: чуть впалые щеки, короткие усики, спокойный, немного грустный взгляд» Вихрев Е.Ф. Палех. Вторая компосизия. С.117..

4.3 Достижение самодостаточности локальной культуры и замирание литературной жизни

Обозначим ряд факторов, повлиявших на развитие местной культуры - на ее восприятие внутри локуса в первые послереволюционные годы:

- Приобретение Ивановом губернского статуса в 1918 году (сознательное государственное «возвеличивание» локуса за революционные заслуги; его идеологическое и в последующем административное противопоставление соседним Ярославлю и Владимиру).

- Организация областной газеты «Рабочий край» и привлечение к ее руководству А.К. Воронского - имевшего и редакторский талант, и политический вес (Воронский - профессиональный революционер; в Иваново-Вознесенске занял должность председателя областного исполкома «Литературные занятия были не основными в те годы <…>. В Москве как-то отец сказал мне: - В Иваново был расцвет моей политической деятельности». (Воронская Г.К. В стране воспоминаний// Воронский А.К. Сборник статей, опубликованных в газете «Рабочий край» 1918-1920 гг. Москва: Антиква, 2006. С.5.). Историческая обстановка (нестабильность в соседних регионах и в столицах) позволила объединить вокруг ивановской газеты лучшие литературные силы Свидетельство тому слова О.С. Литовского, редактора «РК» написанные в 1923 г: «Я застал в газете "Рабочий край" сплоченную группу иваново-вознесенских литераторов, беллетристов и поэтов… Наличие квалифицированных литературных сил давало возможность делать газету грамотной, интересной, разнообразной» (Цит. по: Куприяновский П.В.Он любил Иваново// Тропинки памяти…С.53. ;

- Эвакуация в Иваново-Вознесенск Рижского политехнического университета (что во многом было тоже своеобразной наградой локусу за революцию): «Своим высшим учебным заведением город гордился: к нуждам его относился серьезно, хлопотал в центре» Сокольников М.П. Гаудеамусы// Зеленые ласки: Альманах. Кинешма: Литературно-худож. общ-во, 1922. С.14. . Обратим внимание, что в этот момент Иваново стало притягательным не только для иногородних рабочих (малообразованного пролетариата), но и для студентов: «Здесь было и несколько "стариков", кончающих курс в провинции по нужде, в силу материальных соображений; были отпущенные из армии, изголодавшиеся по науке, уставшие от долгих военных мытарств» Там же. . В «ивановский текст» была привнесена новая для него атмосфера университетского города: «Всем хотелось традиций, старого студенческого духу», но в местном пролетарском пространстве ощутить его было не так просто - ивановское студенчество отличалось от столичного (этому посвящен процитированный рассказ М. Сокольникова «Гаудеамусы» Насколько нам известно, прежде исследователи не обращались к художественному творчеству известного литературоведа и искусствоведа, одного из организаторов союза художников РСФСР. (Сокольников в 1930-е годы, переехав в Москву, стал специализироваться на живописи, - в своих столичных рецензиях всегда старался отметить и поддержать ивановских художников - в т.ч. художников Палеха). ).

- В октябре 1922 г. в Иваново-Вознесенске организовано общество книгоиздательства и книжной торговли «Основа» - одно из крупнейших в Советском Союзе. Литература, с указанием на первой странице имени города, расходилась по всей стране - что тоже, вероятно, способствовало росту местного патриотизма.

- Появление краеведческой литературы, настаивающей в большинстве случаев на особой роли Иванова в жизни страны. Под редакцией Иваново-Вознесенского общества краеведения вышли сборники: «Иваново-Вознесенская губерния» (1924), «Красный Манчестер» (1925), «Наш край: историко-культурный сборник» (1926), «Иваново-Вознесенская губерния за 10 лет» (1927), «Иваново-Вознесенская губерния: краткий обзор» (1929), а также семь выпусков трудов общества (исторический, историко-революционный, ботанический, геологический и др.).

- «Ивановский текст» входит в общенациональный дискурс. Герои местного локального текста становятся общенациональными героями - в первую очередь М.В. Фрунзе («Его до сей поры Арсений/ Здесь по-домашнему зовут» Серебряков Г.В. Иваново// Серебряков Г.В. Ситцевая радуга. С.17.). О городе пишет не только советская пресса, но и художественная литература - тот же В. Маяковский (см. раздел 2.4 нашей работы); ивановцы становятся героями «Чапаева» (первой «советской» книги), а потом и популярного фильма, которые формируют внешнее отношение к ивановскому «этносу». Примечательно свидетельство ветерана ВОВ А.Т. Кривогузова: «На фронте к ивановским уважительно относились: "Обсуждали товарищи фильм "Чапаев" комиссара Фурманова. Спрашивали: мол, вы, ивановцы, все такие же идейные? А я и не отрицал, хотя коммунистом не был"» Разуваев П. «Ивановцев, на фронте считали идейными…»// Ивановская газета. 2013. 22 июня. .

- Масштабное городское строительство, реализация новаторских (отражающих смену идеологической парадигмы) архитектурных проектов, значительно изменивших быт горожан.

В начале 1920-х «ивановский текст» был наиболее близок к своему окончательному формированию. Иваново оказалось самодостаточно в культурном плане: имелись книгоиздательство (известное на всю страну), краевая газета (которую центральная «Правда» не раз ставила в пример См., напр: Правда. 1918. 4 декабря. «Читайте "Рабочий край", следуйте его примеру, тт. редакторы партийных и советских газет» (М.С. Ольминский). ), свой литературный кружок (заметный и в столице и за границей Этот факт не без гордости подчеркивал А.Ноздрин: «Нашу Иваново-Вознесенскую группу поэтов знают и за рубежом, что и А. Толстой отметил в одном из последних №№ "Накануне"» (Ноздрин. А.Е. Дневники. Двадцатые годы. С. 37). Ссылка на публикацию: Толстой А.Н. О новой литературе/ Литературное приложение №7 к газете «Накануне». Берлин. 1922. 11 июня. С. 5: «Наша литература - это новое сознание, новая личность. То, что появилось сейчас в России в литературе - прозаики и поэты: <следует перечисление, в т.ч. Зощенко, Одоевцева, Тихонов, Герасимов, Есенин, Мариенгоф, Пильняк> Баркова, Жижин, Семеноский, Александровский (иваново-вознесенская группа) <...> все это, прежде всего, оголенная, иногда почти до схемы, новая личность, новое осознание мира. Все это жестко, колюче, молодо, свирепо».); тогда же широко заявило о себе новое палехское искусство - оно в тот момент было во многом связано именно с «ивановским текстом» «Революция, возродившая Палех и отдавшая его Иванову, захотела как бы подчеркнуть это свое веление удивительным именным совпадением: возрожденный Палех - это не что иное, как маленькая кучка Иванов и Ивановичей: Иван Михайлович Баканов, Иван Васильевич Маркичев, Иван Петрович Вакуров, Иван Иванович Голиков, Иван Иванович Зубков, Алексей Иванович Ватагин». (Вихрев Е.Ф. Палех. М.:Художественная литература, 1938. С.75).. Но самым главным было внутреннее ощущение самодостаточности - Иваново понимало свою роль в истории страны: в ее недалеком прошлом и в настоящем. Это ощущение формулировалось и поддерживалось местной печатью: «…Наша революция полна чудес. Одним из таких чудес, чудес, созданных коллективным мозгом и ловкими руками рабоче-крестьянской массы, была Красная губерния текстильщиков» Воронский А.К. Красная губерния// Рабочий край. 1919. 28 декабря. С.1.. Казалось, что завоеванная «классовая независимость» дает независимость и всему локусу.

Михаил Кольцов в очерке, опубликованном во всесоюзной «Правде», отмечал: «Ивановец - патриотичен и горд своей родиной совершенно необычайно. Равных ему по патриотизму и гордости людей можно найти разве только среди английских лордов, отрицающих даже теоретическую возможность существования лучших мест на земле, чем несколько сырых, плаксивых улиц в западной части Лондона» Кольцов М.Е. Обстоятельства// Кольцов М. Фельетоны и рассказы. Пермь: Пермское книжное изд-во, 1987. С. 68.. Заметим, что впервые в советской печати «субэтническое» именование «ивановец» было употреблено в ироничном контексте. Рост локального патриотизма очеркист объяснял масштабным социалистическим строительством, развернувшимся на территории ивановской губернии - причем не столько жилищным и индустриальным, сколько культурным: уже построена фабрика-кухня, подобной которой нет в Москве; «заканчивается в последних мелочах второй большой рабочий поселок с театром, кино, больницей, клубом и пр.». Но массовое осознание самодостаточности и уникальности ивановского локуса происходит в первую очередь благодаря духовным (идеологическим и культурным), а не материальным изменениям. Ведь в конце 1920-х, по свидетельствам того же М. Кольцова, «Иваново не имеет еще канализации, в городе еще редкостью представляется теплая уборная, мостовых почти совершенно нет, "Рабочий край" не может дальше печататься на ветхой машине, городу не хватает электрической энергии, в уездах - тьма-тьмущая в смысле освещения и тьма-тьмущая работы» Кольцов М.Е. Обстоятельства. С. 70..

Принципиально, что культурная идентификация Иванова (формирование локального текста) произошла раньше административной и финансовой. Только через год после процитированной публикации М. Кольцова, в январе 1929 года, Иваново становится центром крупной промышленной области, объединившей районы Ивановской, Владимирской, Ярославской и Костромской губерний.

Выбор краевой столицы объясняется, вероятно, не только революционными заслугами, но и тем простым фактом, что Иваново к тому времени имел самое большое население - почти 200 тысяч жителей (в Ярославле - 175,5 тыс, чел; в Костроме - 87,5 тыс.чел). Тогда же См.: Тимофеев М.Ю. Иваново-Вознесенск как третья пролетарская столица. Трансформация бренда// Перенос столицы исторический опыт геополитического проектирования. - Материалы конференции: (28-29 октября 2013)// URL: http:// knigilib.net/book/404-perenos-stolicy-istoricheskij-opyt-geopoliticheskogo-proektirovaniya-materialy-konferencii/18-ivanovo-voznesensk-kak-tretya-proletarskaya-stolica-transformaciya-brenda.html. появляется публицистический штамп - «Иваново - третья пролетарская столица», созвучный хрестоматийному предсказанию: «Москва - третий Рим, а четвертому не бывать». В местном культурном пространстве получил хождение миф, что «в те годы <…> возникла и всерьёз обсуждалась идея перемещения административного центра РСФСР из Москвы в один из крупных городов России, при этом Москва осталась бы столицей СССР» Балдин К.Е., Семененко А.М. Иваново-Вознесенск: история и современность. Иваново: Ивановская газета, 1996. С.86. (На эту же цитату опирается и М.Ю. Тимофеев в обозначенной выше работе).. Ивановцы считали свой город главным претендентом.

Однако отметим, что столичное позиционирование локуса (как внутри так и вне его) было подготовлено литературой задолго до административно-политических решений. Первым об особом статусе Иванова написал Д.А. Фурманов в «Известиях» 1 декабря 1920 г.: «Да будет славно твое имя, третья рабочая столица, да будет оно подымать наш дух в суровой борьбе и указывать, как борются и как должны бороться честные и мужественные рабочие рабочего государства» Фурманов Д. Слава черному городу// Известия. 1920. 1 декабря. . Заметка рассказывала о сражениях ивановцев на фронтах гражданской войны и должна была дать пример всей РККА, терпящей в то время поражения. Эта заметка (к слову, первая в журналистской биографии Фурманова) не столько о городе Иванове - сколько о войнах-ивановцах.

Мысль о столичности Иванова развивается (вероятно, в связи с процитированной статьей) внутри ивановского текста. 6 апреля 1921 г. в «Рабочем крае» печатаются «Записки из блокнота» Василия Смирнова (вставшего после отъезда Воронского у руля губернской газеты): «слово "ивановец" звучит всюду. Ивановца знает вся Россия. <…> И долины жаркого Туркестана, и сумеречные берега Ледовитого океана, и старинные шляхи лазоревого юга - видали истомленные голодом, но полные энтузиазмом и веры лица ивановских рабочих» Смирнов В. Славный край (записки из блокнота)// Рабочий край. 1921. 6 апреля. С.3.. В этой публикации происходит «перефокусировка»: с героизма ивановцев на фронте - на особое значение локуса; предложенное заглавие - «Славный край». Мысль об особой роли города в судьбе страны «пропитывает» локальный текст - А. Ноздрин в личный дневник за 16 октября 1922 года вписывает следующие строки:

Город ткачей и поэтов,

Третья России столица,

Родина красных советов,

Нового мира Бойница Ноздрин А.Е. Дневники. Двадцатые годы. С. 274. .

Ивановская промышленная область просуществовала до 1936 года. Но эти семь с небольшим лет вовсе нельзя назвать ренессансом ивановской культуры. К тому времени наблюдается ее спад, начавшийся в первой половине 1920-х гг. Культурный рост предшествовал политическому и экономическому - во многом подготовил его.

Важным фактором, отрицательно повлиявшим на формирование ивановского локального текста, по сути прервавшим его, - стал вызов в Москву А.К. Воронского в 1921 г. И дело не только в роли личности. Ивановцы отчетливо увидели (им показали) тогда, что есть более высокий уровень самореализации; что Иваново - всего лишь «трамплин». На работу в Москву был переведен и следующий редактор «РК» В. Смирнов. Столица, забирая лучшие силы (в том числе и революционных деятелей, близких ивановцам), обозначила провинциальность локуса. В предыдущие годы это не ощущалось так очевидно - революция вызвала децентрализацию государства, роль столицы была значительно снижена (о чем мы уже писали в первой главе). Контрреволюционное движение ослабило соседние к Иванову регионы - они не могли быть центрами локального притяжения. «Иваново доминирует, Иваново задает всему тон. Это превосходство и главенство выражается не в форме какого-то порабощения, нет, оно создается само собой и вполне естественно: у окрестных центров к Иваново-Вознесенску создается отношение как к более твердому, прокаленному и старинному центру рабочего движения» Цит. по: Розанова Л.А. «Он поэт настоящий». С. 30. (из выступления Д.А. Фурманова осенью 1918 г.). Но к середине 1920-х большевики уже сформировали основные государственные институты - началось «директивное» строительство советской литературы - национального сверхтекста (чему поспособствовал и А.К. Воронский со своим журналом «Красная новь»: именно ему принадлежит обозначение «советская литература»). Столица проводила собственную кадровую политику на местах - так редакторами «Рабочего края» становились не ивановцы, а назначенцы Москвы: В. Павлов, О. Литовский, М. Маниульский.

В отличие от крупных городов Урала и Сибири (где на протяжении 1920-х еще продолжалось развитие самодостаточных локальных текстов) Иваново не было отделено от Москвы тысячами километров, и потому следом за Воронским в столицу потянулись местные литературные силы. «И манит тот же невидимка-рожок / В Москву, где душа растет и в духоте не мается» (запись в рукописном журнале рабкраевцев «Пустослов» за 1921 г.) Пустослов/ Вестник литературного музея ИвГУ. Выпуск 3. Иваново: Издат-во Иван. гос. ун-т, 2007. С. 79. . В 1922 году из Иванова уехали Иван Жижин, Ефим Вихрев, Михаил Артамонов (который считался «главным организатором ивановских литературных начинаний» Семёновский Д.Н. Горький… С. 109. ), Николай Смирнов, Анна Баркова, Серафим Огурцов.

Характеристику типичной московской жизни ивановцев дал в своих дневниках Авенир Ноздрин - в январе 1927 года он писал: «Их <…> провинция сделала поэтами, а перебросились они в Москву, Москва сделала их секретарями. Жижин, Вихрев и Артамонов, все три в один голос жаловались Семеновскому на утрату веры в себя, на попытки писать стихи, но ничего из этого не выходит.

У каждого есть по ненавистному для них слову, которое они как секретари должны смаковать каждый день, приделывать к нему обычные секретарские шаблоны, писать на таком языке, от которого тупеют не только поэты, но и те скромные канцеляристы, сидящие над «входящими» и «исходящими» книгами, знают одно хорошее в жизни: хороший почерк, помогающий им еще больше тупеть, убивать в себе всякую способность мышления» Ноздрин А.Е. Дневники. Двадцатые годы. С. 37..

Через 11 лет московской жизни покончил с собой Иван Жижин - он почти не публиковался, занятый секретарской работой в редакциях. Да и Москва, судя по прежним, ивановским, стихам, пугала его - таким он видел Кремль Схожие ощущения при виде «сердца Москвы» - Кремля испытала в том же 1922 году и ивановка Анна Баркова: «…Я иду от Ярославского вокзала до Мясницкой. Грохот трамвая, сиротливость. Одиночество и страх. Мясницкую я воспринимаю почему-то тёмной, необычайно глубокой и холодной, словно заброшенный колодец. Дом с вывеской МПК - старый, кажется, ампирный - порождает особую скуку и ощущение безвыходности, бюрократической силы и равнодушия нового государства…». (Баркова А.А. Обретаемое время (1954)// Баркова А.А. Вечна не та. М.:Фонд Сергея Дубова, 2002. С.379-380. :

Какой чудовищный архитектурный бред

Нагроможден, как в черепе безумца.

Перешибал ты произволом балки лет,

Венчал глупца, гнал к плахе вольнодумца Жижин И.И. Кремль (1922)// Дм. Семёновский и поэты его круга: Сборник. С.307. .

После 1928 года как литератор замолкает Михаил Артамонов. «Он не выпустил ни одной книжки стихов, все реже стали они появляться в периодической печати. Сорокалетний поэт в расцвете сил оказался как бы вне литературы» М.Д. Артамонов// Дм. Семёновский и поэты его круга: Сборник. С. 278. . Ефим Вихрев (он, по словам Ноздрина, особенно болезненно переживал по поводу своей столичной, далекой от творчества, работы) использует любую возможность для поездки в Палех. Село-академия - источник вдохновение и главной темы в творчестве: «Палех сделался духовной родиной Вихрева, Палех питал соками его творческие силы» Семёновский Д.Н. Художников друг и советник// Тропинки памяти…С.115.. От постоянных переездов, неустроенного быта литератор заболевает в один из визитов в Палех и умирает.

Чего не хватало ивановцам в столице? Ведь журнальной поденщиной они вынуждены были заниматься и в Иванове. Да, московский быт был сложнее «Москва пролетарских поэтов не так-то уж и кормит сыто, в провинции, как, например, в Иванове за счет "Рабочего края" они всегда могут подкормиться, одеться и на сытый желудок поприглянуть: нет ли где барышень, любящих танцы». (Ноздрин А.Е. 23 ноября 1926 года// Дневники. Двадцатые годы. С. 124., но, вероятно, нечто другое мешало их творческой реализации. В Москве они оказались оторваны от той почвы, от того локального текста, где сами собой складывались «стихи и песни иваново-вознесенских поэтов» Воронский А.К. Песни северного рабочего края. С.216. . Артамонов, чье творчество во многом строилось на крестьянском фольклоре, на песенной основе Там же. С. 217: «Удаль слободских парней, хмельные, привольные, полевые песни, колокольчики, бубенчики, гармонь, алые ленты, сарафаны, поцелуи - это душа, первооснова его стихов». - не смог расслышать их в гуле индустриальной Москвы. Вихрев, привыкший к задушевному общению с палехскими художниками-селянами («маленькими колумбами»), вряд ли мог найти ему замену в Москве.

Иной путь выбрали Анна Баркова и Николай Смирнов - они отказались от роли секретарей, литературных «приживальщиков». Они заявляют о себе в Москве именно как о литераторах. У каждого складывается своя судьба (совпадает лишь год первого ареста обоих - 1934), но только они из ивановских «мигрантов» 1920-х действительно вошли в «большую литературу». Может быть потому, что в отличие от своих товарищей по «Рабочему краю» были не так сильно связаны с ивановским культурным ландшафтом: Баркова в силу происхождения и образования; Смирнов переехал в Иваново лишь в 1921 году - как писатель он сложился в Кинешме, на Волге - а это совершенно другой ландшафт, самостоятельный локальный текст.

Могли ли ивановские поэты развиваться в привычном (творчески «удобном») для себя локусе? Судя по всему, признание и известность у читателей они могли бы получить, находясь и в Иванове. Воронский в каждом номере Семёновский Д. Современная частушка// Красная новь. 1921. №1. С. 53-61; Семёновский Д. Стихотворения (Песнь песней, Прекрасны зори, звезды, воды..., С еврейского)// Красная новь 1921. №2. С.12-14; Баркова А. Стихотворения (Женщина, «Не смотрите на меня. Я смешная»)// Красная новь. 1921 г. N 3. С. 95-96; Баркова А. Пляс// Красная новь. 1922 г. N 1. С. 126; Смирнов В. (предположительно бывший заместитель Воронского в «РК»). Наша экономическая политика// Красная новь. 1922 г. N 2. С. 199-210; Семёновский Д. Стихи// Красная новь. 1922 г. N2. С.107-108; Огурцов С. Частушки (Ив.-Вознесенского края)// Красная новь. 1922. №4. С.107-112; Баркова А. Женщина: Стихотворения. Петербург. 1922. [Рецензия]// Красная новь. 1922. №4. С.283-284; Семёновский Д. Всем нам, всем: цветам, деревьям, людям.... [Стихотворение]// Красная новь. 1922. №5. С.81. «Красной нови», главного литературного журнала страны, публикует стихи своих бывших коллег по краевой газете. «Традиция» прерывается после массового переезда ивановцев в Москву - с 1923 года они практически не публикуются у Воронского.

Оставаясь в Иванове, успешно участвовали в «большой литературе» Дм. Семёновский и Н. Колоколов - в Москве регулярно выходят их публикации. Правда, надо отметить, что литераторы уже были «привиты» Москвой - оба несколько лет провели там, будучи студентами университета Шанявского. Поэты, оставшись в Иванове фактически в одиночестве, старались организовать литературную жизнь города. Колоколов возглавлял группу «Встреча», он «вносил в литературную жизнь города творческое беспокойство. Ноздрин называет его "человеком-напором", "словесником-дискуссионистом", умевшим постоять за свои убеждения даже в чуждой ему аудитории» Синохина И.В., Таганов Л.Н. «Мученик мысли и рыцарь чести»// Колоколов Н.И. Мед и кровь. С.8. .

С конца 1920-х и до середины 1930-х обсуждается возможность переезда в Москву Д.Н. Семёновского. Кажется, что стечение случайных обстоятельств помешало этому. Н.И. Колоколов «срывается» в 1929 - по приглашению Горького. Но в Москве он теряется как литератор, вынужден заниматься журнальной поденщиной - нервы «истрепаны в конец», а сердце «"никуда не годится", а потому и писать он стал "невероятно медленно и с большими усилиями"» Цитаты из писем жены Колоколова - Елены Михайловны. Цитата по вышеуказанному источнику. С. 12. . «Плохо кончил Колоколов, не выстоял. Ведь в литературе важно еще выстоять» Реплика приписывается М.Д. Шошину. Цит. по: Сердюк В.Е. Чувство дружбы// Тропинки памяти… С.123. . Литератор умирает в безвестности в Москве в 1933 году.

Ощущение самодостаточности «ивановского текста» во второй половине 1920-х рушится и внутри его - несмотря на административное возвышение топоса. «Самый ивановский поэт» Авенир Ноздрин, осуждавший своих коллег за переезд в Москву, видимо, подспудно сам грезит о столице - ждет признания от нее: «Меня пригласила Москва на поминальный вечер памяти Д.А. Фурманова. На вечер соберется весь литературный молодняк, будут и старики, как писатели, так и государственники, не обойдется вечер и без крупных сил артистической Москвы. Весьма интересная возможность, могущая подчеркнуть мое существование, продвинуть мое имя подальше и поглубже в литературные сферы» Ноздрин А.Е. 2 марта 1926// А. Ноздрин. Дневники. Двадцатые годы… С. 165..

В 1934 году происходят первые аресты ивановских литераторов: в Москве и Иванове. Одновременно начинается деформация «ивановского текста» - рушится лежащий в его основе миф об исторической роли топоса в революции, в создании советского государства. Л.Н. Таганов объясняет это личным недовольством И. Сталина по поводу торжеств, организованными к тридцатилетию Первого совета (событий на Талке): «У Сталина были свои представления об истории революционного развития. Вождь не хотел делиться славой главного лица истории ХХ века ни с кем. "Почему какой-то там Иваново-Вознесенск должен быть важнее Батуми?.. Ведь не было же в Иваново-Вознесенске в 1905 году товарища Сталина, а в Батуми товарищ Сталин был, и ещё раньше, в 1902 году…".

Но дело не только в том, что Сталин, решая вопрос о Первом Совете, стремился всячески подчеркнуть свою роль в дооктябрьских революционных событиях. Другая сторона дела связана с недоверием к старым большевикам. Многие из них не желали менять свои представления обистории в угоду новым сталинским установкам. Поэтому в мае 1935 года по распоряжению Сталина было принято постановление ЦК ВКП(б) "О ликвидации общества старых большевиков". По иронии судьбы это постановление было опубликовано в том же номере "Рабочего края", где рассказывалось о юбилейных торжествах, посвящённых событиям 1905 года» Таганов Л.Н. «Ивановский миф»… С. 141.. Вероятно, эти факторы сыграли свою роль. Но напомним также, что к середине 1930-х начинается осознанное государственное подавление локальных текстов культуры и литературы; под удар тогда попадает краеведческое движение. Создание тоталитарного государства сопровождается полной централизацией: власти, культуры и истории. Об этом мы писали в первой главе.

4.4 Вторая поэтическая генерация

К середине 1930-х гг. в Иванове практически не осталось литераторов, которые помнили бы его дореволюционную пору, пережили бы необычное ощущение «столичности» и самодостаточности местного локального текста. Оставался Семёновский - но, судя по всему, после арестов товарищей, да и собственного заключения, он не очень был настроен к воссозданию «литературной атмосферы» и поддержанию духа «Пустослова» времен Воронского (тем более что человек из ближнего редакционного круга и донес на него в НКВД в 1934 году).

Костяк местного отделения Союза писателей составляли литераторы, сформировавшиеся в других топосах, под воздействием иных природных и культурных ландшафтов: М. Кочнев, В. Полторацкий, М. Шошин, Н. Часов. Более близок к ивановскому локусу поэт-ткач А.Н. Благов - он помнил дух черного, дореволюционного города. Но в Иванове он не жил с 1915 до 1924 года - в период активного формирования ивановского текста литературы. Благов сложился как поэт исключительно рабочий: «Хочу я просто, как рабочий,/ С рабочим другом говорить» Благов А.Н. Цит. по: Тропинки памяти…С.58.. В его стихах есть гул текстильных фабрик, но нет понимания их связи с естественным природным ландшафтом. В творчестве Благова - безапелляционно противопоставление индустриального и крестьянского. Потому поэт-ткач мало отличается от поэтов «тяжелой индустрии», которых Воронский в своей статье как раз отделял от ивановских «коллег» по этому признаку.

В конце 1930-х годов творческую силу набирает генерация молодых ивановских поэтов: Алексей Лебедев, Михаил Дудин, Владимир Жуков, Николай Майоров, Владимир Кудрин (последние трое - ученики одной, №33, ивановской школы). Важно, что они ощущают поколенческую связь между собой. «Они хорошо дружили, парни окраин. Это были на редкость талантливые ребята. Поэты, художники… Молодость страны была их молодостью» Ломунова М. Единство сердца и строки// Жуков В.С. Избранное. Москва: Современник, 1983. С.4.. Начинающие поэты признают авторитет своих ивановских учителей - лит. консультантов областной писательской организации: Дм. Семёновского и А. Благова У В. Жукова есть строки абсолютно созвучные благовским, процитированным выше: «Есть город, простой, как рабочий,/ бесхитростный, весь на виду./ Я в городе том, между прочим,/родился в двадцатом году»). .

У Кудрина и Дудина в 1940 году выходит общий сборник стихов («Веселый двор»). Михаил Дудин планирует собрать молодежную литературную группу - примечательны формулировки из его письма Владимиру Жукову: «Хорошо бы нам в Иванове, именно в Иванове, сколотить крепкую группу из 5 настоящих <поэтов>… Так, чтоб все за одного и один за всех. Пора нам, Володька, делать что-то. Иваново - это совершенно особенный город, в нем можно все сделать. Он прямей Москвы и Ленинграда и чище. Правда, там [в Иванове] много тупого, а подчас просто не нашего, чужого, но это только больше обязывает нас» Цит. по: Таганов Л.Н. «Ивановский миф»… С. 238..

Но эти планы нарушила война. Хотя она, возможно, создала более сильный творческий и в определенной мере биографический союз ивановцев-фронтовиков. На финской войне сформировался публицистический дуэт Михаила Дудина и художника-ивановца Бориса Пророкова (они ровесники). А после войны объединяющим фактором для ивановских поэтов-фронтовиков становится память о погибших товарищах Николае Майорове и Алексее Лебедеве: «Мы выбьемся из рокового круга,/ Снопы огня сырую тьму прорвут./ Друзья уйдут и будут мстить за друга,/ И многие обратно не придут. <…> Но что мне толку в этой грубой груде,/ Я вновь хочу с тобою рядом быть,/ Опять читать стихи о Робин Гуде,/ По улицам Иванова ходить» Дудин М.А. Памяти Алексея Лебедева (1942)// Дудин М.А. Собрание сочинений: В 3 Т. Л: Художественная литература, 1976.Т.1 . С. 46. .

У предвоенного поколения тоже было особое ощущение своего локуса. Он воспринимается обособленно: «От Ленинграда до камчатских скал / В стране не счесть дорог и перегонов; / Есть много в ней вокзалов и перронов, / И есть один Ивановский вокзал» Дудин М.А. Ольга// Дудин М.А. Ливень. Иваново: областное книжн. изд-во, 1940. С. 37. . Молодые поэты вспоминают о заслугах рабочего края перед революцией (М. Дудин, например, пишет поэму про Ольгу Генкину), вновь характеризующим смыслом для фронтового поколения наполняется именование «ивановец»:

Где тяжко, где жарко, забот не счесть, -

не надо спрашивать дважды:

«Ивановцы есть? Коммунисты есть?» -

откликнутся сразу:

- Конечно, есть!

А как же без нас-то, как же Жуков В.С. Витязи революции// Жуков В.С. Избранное. С. 339. .

Но отметим, что при этом не нарушается устоявшаяся к тому времени «государственная иерархия» - ивановский локус не противопоставляется московскому, не претендует на столичность; четко определено его место. Тем более в годы войны - когда Москва - не столько город и столица, сколько символ. «В затемненье полном город, спрятавшийся за Москвой» Жуков В.С. На уровне сердца// Цит. по: С. 250., - характеристика военного Иванова Обратим внимание, что в период войны Москва становится символом всего Отечества, находящегося в опасности. Исходя из этого понимания (ощущения) появляется в 1941 году стихотворение «Моя Москва» М. Лисянского - сотрудника ивановской областной газеты «Ленинец», ученика А.Благова. Хотя отметим, что Лисянский биографически практически не был связан с московским локусом. Москва в этом стихотворении не воспринимается как отдельный обособленный локус: «У комбайнов, станков и орудий,/ В нескончаемой лютой борьбе,/ О тебе беспокоятся люди,/ Пишут письма друзьям о тебе.// Никогда врагу не добиться, / Чтоб склонилась твоя голова,/Дорогая моя столица,/ Золотая моя Москва!». (Лисянский М. Моя Москва// Новый мир. 1941. №12).. При этом молодые ивановские поэты не испытывают комплекса провинциальности. В отличие от предшественников на «ивановском Парнасе» у них нет желания «хвастануть, что они давно стоят вне провинции. Они, хотя и на расстоянии, но живут в области искусства веяниями больших городов. Но все это часто бывает похоже и на гоголевскую вывеску, на которой красовалось: "Петербургский портной из Москвы"» Ноздрин А.Е. 3 сентября 1922 г.// Дневники. Двадцатые годы… С.39. .

Переезд в столицу не воспринимается молодыми поэтами как отказ от родного локуса - связь с местным культурным ландшафтом не прерывается. У Н. Майорова, например, по мнению Н. Банникова, «постоянная нота "кочевья", вагонов, вокзальных расстояний - как бы мост, соединявший ивановского юношу со столицей, с университетом» Банников Н. Памяти отважного друга (о Н.П. Майорове)// Тропинки памяти. С.162.. (Мы не уверены, что постоянный майоровский образ следует понимать именно в таком ключе: «вокзальный свет» у ивановца - скорее символ лирический: «раставальный», связанный с возлюбленной, которая остается в Иванове). Но, абсолютно точно, что ярким природным пейзажам в стихах Майорова читатели обязаны именно ивановскому ландшафту. Причем этот ландшафт - опять же не индустриальный, а в большой степени «крестьянский» - «все это, конечно же, подсмотрено в тех же городских, но и как бы деревенских улочках» Сердюк В.Е. Выше смерти. Страницы из жизни Николая Майорова// Сердюк В.Е. Судьба писателя. С.52. Деревянный одноэтажный дом Майоровых стоял на окраине Иванова (сегодня это фактически центр, хоть и сохранивший «деревенское» очарование). И потому родной город для московского студента Майорова в 1938 г. - место, где

Пахнут руки легкою ромашкой.

Спишь в траве и слышишь: от руки

Выползают стайкой на рубашку

С крохотными лапками жуки.

Мир встает такой неторопливый,

Весь в цветах, глубокий, как вода Майоров Н.П. На родине (1938)// Майоров Н.П. Мы были высоки, русоволосы. Ярославль: Верхне-волжское книжное издательство, 1969. С. 18..

Отметим, что детские годы Майорова прошли в деревне - в Иваново семья переехала, когда будущему поэту было 10 лет. И в «зрелом» творчестве Майорова отдельно можно выделить «деревенский текст» - в нем свой природный пейзаж (отличный от ивановского), свои темы, иные лексико-стилистические средства, образы более материальны. Наиболее показательно в «деревенском тексте» Майорова стихотворение «Зов жизни»:

…Дорога шла вразвалку от села

за рожь, в кусты, в душистые осины.

Там девка парня статного вела,

В глаза глядела, за виски брала

И рассказать о звездах не просила.

А ночь кружила их заросшей сечей,

Глухим оврагом, спутанной травой -

В такую ночь нельзя было не лечь им

Вблизи березы старой и кривой Майоров Н.П. Зов жизни// Цит. по: Сердюк В.Е. Судьба писателя. С.68. .

Совсем другое восприятие природы у Майорова-горожанина. Сравним приведенное выше стихотворение с «воздушным» «Августом», написанном в саду, рядом с домом ивановского друга К. Титова:

Лежать в траве, желтеющей у вишен,

У низких яблонь, - где-то у воды,

Смотреть в листву прозрачную

И слышать,

Как рядом глухо падают плоды.

<…>

Полдневный зной под яблонями тает

На сизых листьях теплой лебеды.

И слышу я, как мир произрастает

Из первозданной матери - воды Майоров Н.П. Август (1939)// Майоров Н.П. Мы были высоки, русоволосы. С. 12. .

В этом стихотворении - утонченное миросозерцание человека, оторванного от природы. Он словно возвращается к ней: «Я полюбил весомые слова,/ Просторный август, бабочку на раме/ И сон в саду, где падает трава/ К моим ногам неровными рядами» Там же. С.11. .

Не фабричные трубы вспоминаются и Михаилу Дудину - выпускнику ивановской текстильной школы-фабрики (после войны живущему в Ленинграде). Ивановский локус входит в его творчество через образы природы: «Сейчас под Ивановом осень/ В полном великолепье. / Лес, и над лесом просинь/ <…> Лес опустел и вымер, / Выжженный листопадом. / Милые сердцу дали» Дудин М.А. Сейчас под Ивановом осень// Дудин М.А. Собрание сочинений: В 3 Т. Л: Художественная литература, 1976.Т.1 . С. 35. (1941). Но этот утонченный пейзаж не возможен в «деревенских» стихах Дудина (поэт рос в деревне) - они более «стихийны», конкретнее: «Там в водополье веет влажный ветер,/ Болота превращаются в моря…/ Вот там и есть - милей всего на свете - / Единственная родина моя!// Там жимолости розовая пена, / Смородина да хмеля благодать, / Поля в цвету. Там и жила Елена/ Васильевна - моя родная мать» Дудин М.А. Мать// Дудин М.А. Собрание сочинений. Т. 1. С 62..

Владимир Жуков родился в Иванове, в рабочей семье - что дает о себе знать и в мироощущении поэта: «Кому по сердцу строгий цех турбинный, / Кому - на взгорке тихая ветла, / А для меня прядильная машина - что швейная по матери мила. / Мне любо все, что дорого ей было/ В ее не легкой жизни без затей. / Люблю всем сердцем, что она любила, / Не полюблю отвергнутое ей» Жуков В.С. Не славы ради (поэма)// Жуков В.С. Избранное. С. 127.. А природные пейзажи в творчестве Жукова существуют отдельно от города, противопоставляются ему. «Радостью первооткрывателя проникнуты многие стихи Жукова о природе, в которых его дарование открылось с самой лучшей стороны» Куприяновский П.В. Четверть века в поэзии// Жуков В.С. Первая любовь. Ярославль:Верхне-волжское книжн. издательство, 1964. С.10..

Противопоставляет индустриальное и «крестьянское» еще один поэт поколения - горожанин Алексей Лебедев. Город в его творчестве - исключительно фабричный: «Я рос на твоих заводах,/ Учился держать зубило/ <…> Мне, может быть, было жалко/ Оставить тебя, товарищ,/ Суровый рабочий город,/ Взрастивший меня - бойца…». Эти строки, мало созвучные биографии интеллигентного юноши, можно объяснить, во-первых, осознанным романтическим жизнетворчеством; а, во-вторых, наставничеством Александра Благова. (К слову, Благов в 1942 году первым откликнулся в стихах на гибель своего ученика См. Благов А.Н. Алексей Лебедев// Благов А.Н. Ненависть. Иваново: ИвГИЗ, 1942.С.27-29. ).