Публицистика и эссеистика Ивана Ильина

Вот почему перед эмиграцией "Первой волны" встала острая проблема, как же относиться к новому явлению [155; 157].

В силу своей актуальности, тема фашизма и национал-социализма стала одной из основных в публицистике Ивана Ильина 1920-х - 1930-х годов. В первых публикациях, где затронута тема фашизма, Ильин избегал прямого размежевания с носителями этого течения. В качестве примера можно сослаться на статью "Родина и мы" [90, с. 255 - 275]. Впервые она вышла отдельной брошюрой в издательстве "Общества галлиполийцев" в Белграде в 1926 г. [89].

"Родина и мы" - брошюра, адресованная самым широким слоям Русского послеоктябрьского Зарубежья. Она разбита на три пронумерованные главы, причём вторая глава разделена знаком "***" на два относительно самостоятельных подраздела. Темы брошюры: психологической кризис Первой волны" русской эмиграции; пути обретения родины; план действий, направленных на приближение победы над большевизмом и возврат в Россию.

Работа строится в виде скрыто диалогического разговора с представителями господствовавшего в массах белой эмиграции умонастроения. Поэтому брошюра включает в себя серию риторических вопросов и авторских ответов на них. Ответы формулируются, как правило, в форме императивных конструкций.

В начале работы Ильин раскрывает психологию типичного представителя белой эмиграции, испытывающего страх и отчаяние, фрустрацию, вызванные недобровольной разлукой, возможно, пожизненной, с родиной. Ильин ярко показывает обобщённый образ русского эмигранта, человека, не стремившегося к политической карьере, в чём-то наивного, но искренне преданного Родине и страдающего от разлуки с ней. У этого образа есть черты самого Ильина на определённом этапе его жизни (период после 1922 года, когда публицист был изгнан из России). Автор замечает, что от таких мыслей "всё становится беспросветным" [90, с. 255], и риторически спрашивает: "Кто из нас, изгнанников, не осязал в себе этой мысли, кто не слышал этого голоса? Кто не содрогался от них" [90, с. 255]. Скрытый диалогизм, интонация доверительного разговора с читателем, обилие риторических вопросов характеризуют эту работу. Итак, тема брошюры психологическое состояние человека, вынужденного покинуть родину, и то, как это состояние преодолеть. Главный путь такого преодоления - найти родину внутри самого себя, и тогда ей уже ничто не будет угрожать. Однако психологическая переоценка для Ильина - не самоцель, а средство мобилизации сил на борьбу за новую, небольшевистскую Россию. Задачи этой борьбы и раскрываются автором во втором разделе брошюры. Именно здесь Ильин и призывает эмигрантов смотреть на жизнь оптимистически, ссылаясь на опыт "патриотических сил" в различных странах Европы [90, с. 264]. Понятно, что под "патриотическими силами" имеются в национал-социалистические, фашистские и близкие к ним праворадикальные организации. Что же до конкретных рекомендаций представителям эмиграции, то их Иван Ильин даёт в третьем разделе брошюры. Это список пронумерованных (№№ 1 - 10) инструкций зарубежным соотечественникам. Эти рекомендации носят весьма конкретный характер и максимально приближены к реальным условиям Европы середины 1920-х гг. от призыва "встать на свои ноги в смысле трудового заработка" [90, с. 265] до предупреждения о нецелесообразности преждевременного возвращения в Россию [90, с. 273]. Известно, что большинство вернувшихся эмигрантов вскоре по возвращении были репрессированы, что подтвердило правоту Ильина, предостерегавшего от поспешного возвращения в СССР.

К реалистически настроенным, не стремящимся к преждевременной репатриации эмигрантам и обращается Ильин, когда оговорит об успехах "патриотических" (фашистских) сил в странах Европы. Возможно, что эти успехи (а также степень близости фашистов и нацистов к Белому движению русских) автор сознательно преувеличивает в психологических целях. Его задача двояка. Иван Ильин хочет не только помочь соотечественникам преодолеть мировоззренческий кризис, депрессию, вызванную разлукой с Россией, но и сохранить их жизни, не дать бессмысленно погибнуть, поспешно вернувшись в страну. Вот почему брошюра носит выраженный публицистический характер. Ильин открыто апеллирует к аудитории: "Смотрите, как сложились патриотические силы в Венгрии, Италии, Испании и Болгарии, как движения, подобные нашему, вызревают и организуются во Франции и в Германии" [90, с. 264].

Первоначально фашизм и нацизм воспринимались Ильиным как видовые понятия по отношению к родовому - "Белое движение". Такого рода подход характерен для позиций И. Ильина середины 20-х годов. Примером может служить статья "Белая идея" [90, с. 221 - 229]. Она впервые опубликована в качестве предисловия к "Летописи Белой Борьбы", помещённого в его первом томе, вышедшем в берлинском издательстве "Медный всадник" в 1926 году [90, с. 504]. Эта статья во многом носила ещё декларативный характер. В более поздних работах автор обнаружит бомльшую глубину анализа темы. А в указанной статье Ильин пытается охарактеризовать тип личности носителей "Белой Идеи": "Белый - человек решения и поступка, человек терпения, усилия и свершения" [90, с. 225]. Публицисту казалось, что таковы же и особенности представителей фашизма. В 4-м номере журнала "Русский Колокол", выпускавшегося в Берлине, за 1928 год [90, с. 505] автор напечатал статью "О власти и смерти". Здесь И. Ильин характеризует смысл фашизма как явления, близкого тому, чем ему представлялось "Белое движение" или даже, скорее, входящего составной частью в такое движение: "Я сказал, что государственная власть должна принадлежать сильнейшему и благороднейшему. Сильнейшему... Я говорю, конечно, не о мускулах, не об оружии и не сплошной массе людей. Я говорю о воле. Ибо власть есть дело воли. <...>. Отсюда и смысл фашизма как мирового явления: люди ищут волевого и государственного выхода из организованного тупика безволия" [90, с. 237 - 238]. В цитируемом фрагменте заметно характерное для публицистических текстов риторическое повторение ключевых для раскрытия авторской позиции слов. Отметим, что и в указанной работе Иван Ильин остаётся в пределах популярных в эмигрантской среде того времени представлений. В их рамках большевизм воспринимается как абсолютное зло, а всё то, что так или иначе противостоит ему - как добро. С позиций такого манихейского отношения к миру и оценивает Ильин фашизм. Однако в последующих работах он сможет подняться до более глубокого анализа.

Одна из таких работ вышла через несколько лет. Речь идёт о статье Ивана Ильина "Национал-социализм. Новый дух. 1", опубликованной в газете Возрождение" (№ 17), в Париже 1933, 17 мая [66]. Здесь заметен рост понимания Ильиным проблемы. Статья носит, открыто полемический характер. Ильин отмечает здесь, что Европа не понимает национал-социалистического движения, боится его и от страха верит разного рада леворадикальным публицистам. Статья строится как открытый спор с теми, кто испытывает страх перед нацизмом и ненависть по отношению к нему. Задача единомышленников видится Ильину в том, чтобы "расчистить путь" правде о национал-социализме. Хотя автор и заблуждается в оценке германского нацизма, эту свою, ошибочную, одностороннюю уверенность он декларирует с типичной для публицистического рода литературы категоричностью. Естественная реакция на вызовы, брошенные германскому народу после Первой мировой войны (упадок страны, угроза большевизма и т. п.) - приход к власти национал-социалистической партии во главе с А. Гитлером. В заслугу последнему Иван Ильин ставит остановку "процесса большевизации в Германии" и, главное, устранение "либерально-демократического гипноза непротивленчества" по отношению к большевизму. Понятно, что в первой половине 1930-х годов, ослеплённый коммунистической угрозой Европе, Ильин не мог объективно оценить достоинства и недостатки нового политического течения и, тем более, рассмотреть внутри его деструктивные тенденции, не менее, а то и более опасные, нежели те, что нёс большевизм. Понимание угроз национал-социализма (и фашизма) придёт к публицисту позже. Сейчас, в 1933-м году, автор в основном занят полемикой с либеральными и большевистскими негативными стереотипами нацизма, с которыми он вступает в открытую полемику. Что же это за стереотипы? Ильин перечисляет их: "расизм", "антисемитизм", "неуважение к правам и свободам личности", "новая, опасная форма социализма". Типичным примером носителя этих стереотипов ему представляется бывший редактор либеральной немецкой газеты "Фоссише цайтунг" Георг Бернгард. "Вряд ли нам удастся объяснить европейскому общественному мнению, что все эти суждения или поверхностны, или близоруки и пристрастны, - заявляет Ильин и полемизирует, обращаясь не к самому этому (европейскому) мнению, а к мнению русских эмигрантов.

В статье Ильина уверенной кистью публициста нарисованы четыре обобщённых образа. Первый - собирательный образ либерала, испугавшегося прихода нацистов к власти в Германии и объективно играющего на руку тому абсолютному злу, каким Ильину представляется большевизм. Иван Ильин при обрисовке образа либерала не стесняется в выборе эмоциональной, обличительной лексики. Европа "верит всем отрицательным слухам, всем россказням "очевидцев", всем пугающим предсказателям. Леворадикальные публицисты чуть ли не всех европейских наций пугают друг друга из-за угла национал-социализмом и создают настоящую перекличку ненависти и злобы. Каковы же подлинные особенности произошедшего?" - спрашивает Ильин. "Россказни", "перекличка злобы и ненависти" - вот лексика, которой Ильин клеймит европейских либералов. Далее он именует их точку зрения обывательско-ребячьей, или, как показывают обстоятельства, улично-провокаторской", характеризует их как "скороспелых политических младенцев". Эти эпитеты - яркое проявление авторского субъективизма, открытой декларации эмоций, свойственной публицистике как виду литературы. Еще более резок публицист по отношению к самим большевикам: "большевизм есть реальная и лютая опасность", "марксистский социализм есть обреченная химера". Большевик как средоточие мирового зла - второй обобщённый образ, встающий со страниц статьи. На фоне трусливых, не умеющих и не желающих подняться над сиюминутными политическими оценками либералов и "лютых" большевиков возникает третий образ - образ автора. Это немного романтизированный, резкий в суждениях, умеющий подняться над сиюминутной конъюнктурой патриот. "Прежде всего, я категорически отказываюсь расценивать события последних трех месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев..." - заявляет он. Само наречие "категорически" говорит само за себя и задаёт общий тон статьи. Затем автор отдаёт дань объективности и делает оговорку: "Я понимаю их душевное состояние; но не могу превратить его в критерий добра и зла, особенно при оценке и изучении таких явлений мирового значения, как германский национал-социализм". Сделав реверанс в сторону того, что сейчас именуют "политкорректностью", публицист возвращается к больной для него проблеме большевистского зла: "коммунисты лишили нас не некоторых, а всех и всяческих прав в России; страна была завоевана, порабощена и разграблена; полтора миллиона коренного русского населения вынуждено было эмигрировать; а сколько миллионов русских было расстреляно, заточено, уморено голодом". Поскольку немецкие газеты, связанные с еврейской общиной, замалчивали то, что творили большевики с Россией, проявляя к стране абсолютное бесчувствие, публицистический герой Ильина отвечает этой общине той же мерой. Отстранённо-холодный мститель за насилие над Родиной, мститель не только по отношению к тем, кто непосредственно насиловал "Святую Русь", но и по отношению к тем, кто лишь молчал при виде этого - вот образ, который встаёт перед нами на страницах ильинской статьи. Заметим, что он мало общего имеет с Ильиным-человеком. У него, как известно, было немало друзей еврейского происхождения, и вряд ли бы Ильин-человек остался безучастным, если бы их репрессировали по "пятой графе". Обращает на себя внимание почти дословное повторение лексики, используемой Ильиным в статье о творчестве И.С. Шмелёва, о которой мы ещё скажем: страна "завоёвана", "порабощена", "разграблена". Заклеймив большевиков и потворствующих им либералов, Ильин яркими мазками рисует привлекательный образ немецкой нации: "А если бы вся организаторская способность германца, вся его дисциплинированность, выносливость, преданность долгу и способность жертвовать собою - оказались в руках у коммунистов, что тогда?". Затем закономерно появляется и идеализированный образ вождя этого народа и его единомышленников: "Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе. <...>. Пока Муссолини ведет Италию, а Гитлер ведет Германию - европейской культуре даётся отсрочка". Щедр на комплименты Ильин и тогда, когда рисует якобы присущий нацистской культуре "новый дух": "Удаляются те, кому явно неприемлем "новый дух". Этот "новый дух" <...> непримирим по отношению к марксизму, интернационализму и пораженческому бесчестию, классовой травле и реакционной классовой привилегированности, к публичной продажности, взяточничеству и растратам". Жертвенно-организованный германский народ и его мудрый вождь - четвёртый образ (имеющий не столь уж много реальных черт), слепленный Ильиным из фрагментов европейской реальности 1930-х годов. Впрочем, ярче всего со страниц статьи проступает всё-таки не образ нацизма и нацистов, а образ самого автора - русского человека, широкого в обобщениях, склонного к крайностям и чёрно-белому восприятию мира. Этот образ, не совпадающий с той маской, которую надевает на себя Ильин - маской холодного и беспощадного "русского нациста", мстителя тем, кто молчал, когда большевики надругались над Россией - и интересен для нас!

Иван Ильин опроверг бытовавшие в большевистской и либеральной среде стереотипы восприятия национал-социализма. Однако эти стереотипы, да и их опровержения, в основном касались негативных свойство нацизма: он не социалистичен, не связан с расизмом и антисемитизмом и т. п. Не ограничиваясь этим, Ильин даёт и "положительные определения" национал социализма: "патриотизм, вера в самобытность германского народа и силу германского гения, чувство чести, готовность к жертвенному служению, фашистское "sacrificio"), дисциплина, социальная справедливость и внеклассовое, братски-всенародное единение". Нетрудно заметить, что все эти характеристики носят выраженный апологетический характер. Похоже, что ищущий альтернативу большевизму и либерализму публицист подсознательно склонен обманываться и принимать желаемое за действительное. Как нам кажется, он выдаёт желаемое за действительное и приписывает фашизму и нацизму все те черты, которых, как он полагает, недоставало русскому антибольшевистскому Сопротивлению как либерального, так и консервативно-монархического толка.

Вот почему, несмотря на внешне апологетическое отношение к фашизму и национал-социализму как идейным и политическим течениям, выраженное в публицистических статьях первой половины 1930-х годов, Иван Ильин, по существу подавал не столь много поводов для упрёков в "пронацистских" симпатиях.

Определённое неотмежевание Ивана Ильина от европейского правого радикализма на одном из этапов его творческого пути (1920-е - 1930-е гг.) обусловлено конкретными историческими условиями. Анализу этих условий посвящены работы современных российских исследователей М.В. Назарова "Мир, в котором оказалась эмиграция, или чего боялись правые" [146], А.В. Окорокова "Фашизм и русская эмиграция (1920-1945 гг.)" [160], Я.В. Шабанова "Русское Зарубежье и фашизм в Европе в 1920-х - 1930-х гг." [240] и др. Эти работы восстанавливают исторический контекст, в котором только и были возможны публицистические работы Ильина на указанную тему.

М.В. Назаров объясняет причины неотмежевания русской эмиграции "первой волны" или, по крайней мере, её части от европейского правого радикализма. Он считает споры на тему "масонского заговора" типичными не только для эмиграции, но и для всей переломной эпохи XIX-XX веков. Назаров замечает, что "теория заговора" (вне зависимости от того, верна она или нет) имела в Европе хождение, уже начиная с XIX века, и усилились после Первой мировой войны. Она распространилась не только на правый лагерь, но и на широкие слои западного общества. Именно в этом контексте Михаил Назаров анализирует причины, приведший к власти национал-социалистов во главе с А. Гитлером, которых поначалу достаточно высоко оценивал Ильин, и не один он. На наш взгляд, мнение М.В. Назарова спорно. Он сужает тему правого радикализма в межвоенной Европе, сводя её к известной проблеме масонского заговора". Между тем, как нам кажется, интерес к теме фашизма и нацизма у публицистов русского Зарубежья, в том числе у Ивана Ильина, обусловлен внутренней духовной эволюцией авторов по отношению к таким концептуальным проблемам, как христианизация культуры, формирование нового, волевого человека и др. Разумеется, конкретные группы представителей эмиграции в своей борьбе против большевистских властей России могли заимствовать у итальянских фашистов и немецких национал-социалистов те или иные конкретные организационные формы борьбы и идеологические лозунги.

О том, как именно велась эта борьба, подробно рассказывает А.В. Окороков [160]. Он пытается рассматривать праворадикальные движения в среде русской эмиграции. Исследователь отмечает, что в 1920-е - 1930-е годы еще не было миллионов жертв экспансивной политики Гитлера в России и Нюрнбергского процесса военных преступников, а представители русской эмиграции "первой волны" стремились вернуть себе Россию любыми средствами. Именно этим объясняется наличие в межвоенный период в среде русской эмиграции в Европе и на Дальнем Востоке значительного числа политических организаций, открыто связывавших себя с мировым фашистским и / или национал-социалистическим движением.

Что же касается И.А. Ильина, тот изменил расстановку акцентов в своей оценке фашизма и национал-социализма ещё до прямого столкновения гитлеровской Германии с Россией. Уже с 1928 года публицист начал замечать слабости фашизма, из-за которых тот не смог оправдать ожиданий, на него возлагавшихся в русской диаспоре. И. Ильин подверг сторонников фашистских идей критике в своей статье "О русском фашизме", увидевшей свет в 3-м номере за 1928-й год журнала "Русский Колокол", выходившего в Берлине [90, с. 504]. Публицист, с присущим ему тактом, воздерживался от прямой адресной критики внутри "Белого движения". Он справедливо опасался, что такая критика могла бы внести в это движение раскол. Однако по дате выхода публикации нетрудно сделать вывод, что полемизировал он, главным образом, с К.В. Родзаевским и соратниками последнего по дальневосточному Зарубежью (О.В. Константинов, Г.В. Тараданов и др.). Дело в том, что, именно их организация к этому времени структурно оформилась и вела активную политическую деятельность с 1925 г. Другие же профашистские и пронацистские организации русских в Европе и Америке стали возникать в массовом порядке лишь позже, в 30-е годы.

Окончательная формулировка ильинского отношения к фашизму и нацизму была найдена в сборнике "Наши задачи" (1948 - 1954 гг.). Это не публицистический, а эссеистический сборник. Дело в том, что после 1945 года тема фашизма и национал-социализма потеряла острую политическую актуальность. Теперь к ней можно было обратиться непредвзято, с целью научить на ошибках фашистов и нацистов новые поколения русских патриотов. Это и сделал Ильин.

Разбор ошибок, допущенных фашистами и национал-социалистами, дан И. Ильиным в статье 1949 года "О фашизме" [67, с. 75 - 77], вошедшей в сборник "Наши задачи" 1948 - 1954 гг. Статья невелика по объёму - всего три страницы печатного текста. Она носит характер сжатого, конспективного изложения ошибочных положений теории и практики фашизма и национал- социализма с указанием конкретных, пронумерованных позиций. Автор не полемизирует с мнениями оппонентов, как это было в его публицистических работах на ту же тему, а прямо постулирует свою позицию в тезисной форме. Начинается она с преамбулы, где Ильин отмечает сложность, неоднозначность этого исторического явления. Затем оказываются конкретные ошибки его представителей. Главная беда участников упомянутых политических течений даже не в сужении здорового национализма до узко этнического, сектантского направления с шовинистическими и антинаучно расовыми компонентами, а в "безрелигиозности", "враждебном отношении к христианству, к религиям и церквям вообще" [67, с. 76]. Шовинизм, этноцентризм и элементы спорных с научной точки зрения расовых теорий у национал-социалистов и фашистов и впрямь имели место. "Фашизм совсем не должен был <...> презирать другие расы и национальности, призывать к их завоеванию и искоренению", - подчёркивал Иван Ильин на рубеже 40-х и 50-х годов. Кроме безрелигиозности и шовинизма, Ильин указывает ещё на три ошибки фашистов и нацистов: "партийная монополия", "идолопоклоннический цезаризм" и, наконец, "смешение социальных реформ с социализмом" [67, с. 76]. В последнем обвинении, заметим, налицо корректировка позиций позднего Ильина по сравнению с его взглядами начала 1930-х годов, когда публицист, напомним, решительно отвергал обвинения в адрес нацистов в "социализме". Завершается эссе призывом к "русским патриотам" "продумать ошибки фашизма и национал-социализма до конца и не повторять их" [67, с. 77].

Как раз отсутствие у фашистов и национал-социалистов подлинного, духовного патриотизма, "христианского национализма", концепцию которого разработал Ильин, и не позволило внести тот позитивный вклад в создание христианской культуры, который те, с их высокими моральными стандартами и сильной волей, могли бы сделать, будь они по-настоящему верующими людьми.

Таким образом, тема праворадикального движения в Европе, в том числе и среди русской эмиграции для Ильина не является самодовлеющей. Фашизм и нацизм - лишь повод для разговора о ценностях Ильина. В этом разговоре с читателем наглядно проявляются черты авторского образа - непримиримость, холодная отстранённость от тех, кто "не с нами", непримиримость к врагам и их попутчикам, черты лишь отчасти совпадающие со свойствами реального Ивана Ильина.

2.3 Художественные проблемы в публицистике Ивана Ильина

Итак, быть национальной по применяемым художественным средствам и христианской по мировоззренческой направленности - вот требование, предъявляемое Ильиным к культуре. В особенности это относится к такой сфере человеческой деятельности, как искусство и, в частности, литература.

Проблемам литературы И. Ильин всегда уделял пристальное внимание. Его перу принадлежат такие книги, как, к примеру, "Пророческое призвание Бунина" [84], "Русские писатели, литература и художество" [91], "Одинокий художник. Статьи. Речи. Лекции" [78]. Последняя включает литературно-критические, эстетико-философские произведения: "Пророческое призвание Пушкина" [78, с. 40 - 69], "Пушкин в жизни" [78, с. 70 - 84], ""Моцарт и Сальери" Пушкина (Гений и злодейство)" [78, с. 85 - 103], "Духовный смысл сказки" [60], "Творчество Мережковского" [78, с. 134 - 161], "Мережковский - художник" [65] и др. Но есть у него и такие статьи о культуре, которые носят откровенно публицистический характер. В них автор, опираясь на характерные для него творческие приемы, обогащает их за счет новизны исследуемого материала.

Наиболее ярко публицистический характер работ И. Ильина, где анализируются произведения отечественных писателей, на наш взгляд, проявился в статье "Творчество Ремизова" [77, с. 73 - 103], а также в цикле статей, посвященных творчеству Ивана Шмелёва [78, с. 104 - 133]. Речь идёт о трёх статьях Ильина. Это рецензии на произведения И.С. Шмелёва, напечатанные в 1930-х годах в парижской газете "Возрождение" [78, с. 346]. Имеются в виду работы "Творчество Шмелёва" [78, с. 105 - 117], "Православная Русь. "Лето Господне. Праздники" И.С. Шмелёва" [78, с. 118 124] и ""Святая Русь". "Богомолье" Шмелёва" [77, с. 125 - 132]. К ним тематически примыкает небольшая по объёму рецензия Ильина "Ко второму изданию "Богомолья"" [78, с. 132 - 133], написанная для журнала "Возрождение" в 1949 году [78, с. 340].

Критерии художественности литературного произведения изложены Ильиным в его работе "О тьме и просветлении. Книга художественной критики" [77]. Она посвящена творчеству И. Бунина, А. Ремизова и И. Шмелёва. Иван Ильин рассматривает художественное произведение в двух видах: "аналитическом, перспективном" и "синтетическом".

В "синтетическом" виде произведение, по мнению Ильина, подчинено "художественному предмету", "из коего у автора вырастают образы героев, и слагается фабула, и к чему читатель идёт через чтение о героях и о фабуле". Этот "предмет" - и есть то, что публицист именует служением "Божьему делу на земле". В соответствии с "предметом" выстраиваются "художественные образы (герои романа или драмы)". Их, по Ильину, связывает между собою фабула. Между "оком читателя, читающего текст, воображающего героев и фабулу, и все описания, и созерцающего сквозь них художественный предмет", с одной стороны, и художественным предметом, героями и фабулой, с другой, выстраиваются главы и словесный текст литературного произведения [77, с. 22].

"Аналитический, перспективный" вид произведения, на взгляд Ильина, находится в отношениях взаимной дополнительности с видом "синтетическим". Этот вид включает в себя то, что Иван Ильин зовёт "рамой" литературного текста. В эту "раму" входит "круг всё обосновывающего, проникающего и сдерживающего Художественного предмета, просвечивающего в удачных образах героев и отсутствующего в неудачных". "Круг", в свою очередь, замыкают "художественные образы (герои: главный, вторые, третьи, действующие лица, эпизодические фигуры)" [77, с. 23].

Нарисовав структуру "художественного произведения", Ильин рисует и структуру произведения "нехудожественного (беспредметного)". В её изображении он не скупится на яркие публицистические средства: "Космос без Солнца... Мир без Бога... Хаос. Пустая игра в возможности. Интенция угасла" "Око читателя, - комментирует Ильин, - от скуки и отвращения уснуло". "Бесконечный сквозняк ненужного текста!" - резко комментирует публицист и добавляет ещё несколько мазков: "Ненужный бред о несостоявшихся "героях"", Единой фабулы нет!". Такое произведение, по его мнению, представляет собой "хаос эмбриональных образов, тщетно ищущих связи, строя и фабулы". Между неузнанным автором Художественным предметом", который "остаётся вне литературного произведения, эстетически неосуществлённым", и образами встаёт "завеса художественного мрака и слепоты". Лучей этого Предмета автор не воспринял и читателю не показал". "Путь модернизма!" - резюмирует публицист [77, с 24].

С позиций такого подхода, не только выработанного научными средствами, но и изложенными в публицистическом ключе, Ильина анализирует творчество писателей, которым посвящена книга "О тьме и просветлении". Высоким критериям художественности, названным Ильиным, не вполне соответствует творчество А. Ремизова. Публицистическая статья, ему посвященная, предваряется эпиграфом, взятым из слов самого Ремизова: "Если бы даны были всем глаза, то лишь одно железное сердце вынесло бы весь ужас и загадочность жизни... ". Ильин признаёт дар писателя, называя его "мастером слова и живописцем образов". Специфика образов, по Ивану Ильину, задаётся, Художественным Предметом. Именно отсутствие такого Предмета и приводит к тому, что "чтобы читать и постигать Ремизова, - как пишет публицист, - надо "сойти с ума"".

Критик признаёт, что художественный мир Ремизова почти неотделим от него самого, от его личности, от его жизни и быта. Скопив в детстве много негативных впечатлений, Ремизов для того, чтобы преодолеть их, занялся "исканием внешних страхов". Иного пути преодоления их он не видел, так как по-настоящему преодолеть страх может лишь вера, а её, как покажет Ильин, Ремизов не нашёл. Для характеристики дара писателя Ильин использует слово "юродство". Сущность этого юродства состоит в "освобождении души от требований трезвого рассудка и от дневной цензуры разума". "Естественно, что преобладание чувства и воображения в художественном акте Ремизова должно подвинуть на дальний план волевое начало", - замечает Ильин. "Герои Ремизова безвольны", - диагностирует он. Поэтому фабула у Ремизова не заложена в героях, в их свойствах и страстях, а идёт "извне". Вот почему на том, как литератор чувствует свой Предмет, сказывается "пер возданная тьма", потрясшая его. Это "более чем человеческая мгла. Она живет и в человеке, но человеком не исчерпывается". Она, в конечном счёте, имеет сатанинское происхождение. Путь преодоления этого зла Ильин видит лишь "через Христа и во Христе". Христианство, как верно замечает Ильин, не благословляет на муку и не зовет к жалости. "Оно уводит от муки и учит победе". А Ремизов для Ильина - "поэт муки, страха и жалости", не нашедший пути к христианству. Таким образов, "неузнанность предмета" и проявляется в невыстроенности образной системы Ремизова и "хаосу" образов.

В отличие от Ремизова, творчество Шмелёва представляется Ильину вполне "предметным". Публицист уделяет большое внимание анализу шмелёвского творчества. Это связано с ролью самого И. Шмелева в российской литературе.

"Лето Господне" (1933 - 1948) и "Богомолье" (1931 - 1948), а также тематически примыкающий к ним сборник "Родное" (1931) явились вершиной позднего творчества Шмелева и принесли ему европейскую известность. Он написал немало замечательного и кроме этих книг: "Солнце мертвых" (1923), "Няня из Москвы" (1936). Но магистральная тема, которая все более выявлялась, обнажалась, выявляла главную и сокровенную мысль жизни, сосредоточенно открывается именно в этой трилогии, публицистически исследованной Ильиным.

Из глубины души Шмелёва поднимались образы и картины, не давшие иссякнуть его творчеству в период отчаяния и скорби. Из чужой и "роскошной" страны, с необыкновенной остротой и отчетливостью видится Шмелёву старая Россия, а в России - страна его детства, Москва, Замоскворечье. Возвращаясь силой воспоминаний к истокам, Шмелев преображает всё, увиденное, вторично. Шмелев создает свой особенный мир, маленькую вселенную, от которой исходит свет патриотического воодушевления и высшей нравственности.

О Шмелеве, особенно его позднем творчестве, писали немало и основательно. И все же среди этого обширного списка выделяются труды И.А. Ильина, которому Шмелев был особенно близок духовно и который нашел поэтому собственный ключ к шмелёвскому творчеству (и, прежде всего, к книгам "Лето Господне" и "Богомолье") как к творчеству глубоко национальному. О "Лете Господнем" он, в частности, писал: "Великий мастер слова и образа, Шмелев создал здесь в величайшей простоте утончённую и незабываемую ткань русского быта, в словах точных, насыщенных и изобразительных: вот "тартанье мартовской капели"; вот в солнечном луче "суетятся золотинки", "хряпкают топоры", покупаются "арбузы с подтреском", видна "чёрная каша галок в небе". И так зарисовано всё: от разливанного постного рынка до запахов и молитв яблочного Спаса, от "розговин" до крещенского купанья в проруби. Все узрено и показано насыщенным видением, сердечным трепетом; все взято любовно, нежным, упоённым и упоительным проникновением; здесь все лучится от сдержанных, непроливаемых слез умилённой и благодарной памяти. Россия и православный строй её души показаны здесь силою ясновидящей любви" [78, с. 176]. "Великий мастер слова и образа", "величайшая простота", "точные и насыщенные слова" - вот яркие, оценочные эпитеты, на которые не скупится публицист, характеризуя дар писателя.

"Богомолье! - отмечал И.А. Ильин. - Вот чудесное слово для обозначения русского духа... Как же не ходить нам по нашим открытым, лёгким, разметавшимся пространствам, когда они сами, с детства, так вот и зовут нас - оставить привычное и уйти в необычное, сменить ветхое на обновлённое, оторваться от каменеющего быта и попытаться прорваться к иному, к светлому и чистому бытию <...> и, вернувшись в свое жилище, обновить, освятить и его этим новым видением?.. Нам нельзя не странствовать по России; не потому, что мы "кочевники" и что оседлость нам "не даётся"; а потому, что сама Россия требует, чтобы мы обозрели ее и её чудеса и красоты и через это постигли её единство, её единый лик, её органическую цельность..." [78, с. 181]. Иван Ильин находит в тексте Шмелёва ключевое слово - богомолье - и строит вокруг него систему характеризующих "русский дух" образов. Бросается в глаза высокая, патетическая лексика публициста: "единый лик", "обозрели" и др. Восторженная оценка Ильиным Шмелёва, разумеется, обусловлена не только сугубо литературными свойствами шмелёвских текстов, но и наличием в жизни и Ильина, и Шмелёва общих ценностей и сходством их биографических обстоятельств. Бытописатель Иван Шмелев, вопреки своей воле, оказался вовлеченным в водоворот известных событий, связанных с государственным переворотом в России 1917 года и последовавшей за ним гражданской войной. Прозаик был вынужденным в яркой художественной форме реагировать на драматические потрясения, случившиеся с нашим тогда ещё общим Отечеством. Кроме того, как мы уже отмечали, Иван Шмелёв был в числе тех представителей Русского Зарубежья, кто поддержал концепцию Ильина о сопротивлении злу силою.

Именно эта реакция литератора, связанная с неприятием проводившихся большевиками социально-экономических преобразований, и нашедшая отражение в консервативной, выдержанной в духе национальных традиций:-русской литературы стилистике, обусловили повышенный интерес публициста к сочинениям писателя.

Для Ивана Ильина проза И. Шмелёва не только объект глубокого литературоведческого анализа, но и повод для того, чтобы высказать собственные мысли об исторической судьбе России и о русской культуре. Что касается оценки культурных ценностей, созданных русскими художниками:-первой половины ХХ века, Ильин в качестве мерки прилагает собственную доктрину "христианской культуры".

Итак, одна из тем публицистики Ильина - критерии художественности в конкретное применение этих критериев для анализа творчества представителей русской литературы. В работах, посвящённых этим проблемам, Иван Ильин крайне субъективен, экспрессивен, что и характерно для эссеистики как рода литературы. Автор не скрывает своей ангажированности, того, что мерилом ценности художественного произведения для него является то, насколько оно укоренено в христианской культуре и отражает ценности и интересы российского народа. Судьбы этого народа - ещё одна сквозная тема ильинской публицистики.

2.4 Судьбы русской культуры в публицистике Ивана Ильина

В написанной в 1935 году рецензии на "Лето Господне" Ивана Шмелева Н.Ильин ("Святая Русь. "Богомолье" Шмелёва [78, с. 125 - 132] даёт следующую оценку перевороту: " ... 18 лет назад, в час великой исторической растерянности, русский народ был совращён, завоёван и ограблен антинациональными отбросами международной и своей собственной интеллигенции" [78, с. 118]. В этой оценке автор следует известной традиции отечественной философской публицистики, восходящей еще к коллективному сборнику "Вехи" (1909 г.) [26], где участвовали Н. Бердяев, С. Булгаков, П. Струве, С. Франк и др. Однако, в отличие от "веховцев", И. Ильин пишет о деструктивной роли интеллигенции в России не до разрушения ею исторического государства, а после него. Поэтому он более категоричен в суждениях.

Публицист берёт у И. Шмелева наиболее близкое и дорогое писателю понятие - "Святая Русь", применяет его в своем анализе истории русской культуры и публицистически широко и многогранно его переосмысляет.

Именно инспирированный антинациональной интеллигенцией переворот в стране, подчеркивает И. Ильин, бросил вызов шмелёвской "Святой Руси". Публицист раскрывает духовное содержание этого понятия: "Русь именуется "Святою" не потому, что в других странах нет святости; это не гордыня наша и нe самопревознесение; оставим другие народы хранить, терять, искать и спасаться по-своему. Речь о Руси, а не о других народах: не будем на них оглядываться! Русь именуется "Святою" и не потому, что в ней нет греха и порока, или что в ней "все" люди святые... Нет. Но потому, что в ней живет глубокая, никогда не истощающаяся, а, по греховности людской, и не утоляющаяся жажда праведности, мечта приблизиться к ней, душевно преклониться перед ней, стать хотя бы слабым отблеском ее... - и для этого оставить земное и обыденное царство заботы и мелочей и уйти в богомолье. А в этой праведности человек прав и свят" [78, с. 128 - 129].

Итак, по И. Ильину, "Святая Русь" - это как бы эталон, тот образец, который не может быть в полной мере воплощен в жизнь, но для русской нации в её конкретном эмпирическом воплощении попытки достичь этого эталона служат источником непрестанного культурного развития. Реальная же страна, стремящаяся "подтянуться" к эталону, именуется публицистом "Несвятой Русью".

Публицист отмечает: "И Россия жила, росла и цвела потому, что Святая Русь учила и вела несвятую Русь - воспитывая в ней те качества и доблести, которые были необходимы для создания великой, имперской России" [78, с. 129].

Для большей наглядности и контраста И. Ильин вводит метафорическое обозначение антагониста "Святой Руси" - "окаянная Нерусь".

Отметим сразу, что не следует допускать упрощённых интерпретаций понятия "окаянная Нерусь", понимая её как иноземцев или этноконфессиональные меньшинства. Что касается Ивана Ильина, то его публицистика охватывает значительно более широкий круг проблем, нежели особенности межконфессионального и межэтнического диалога как такового.

Ильинская "окаянная Нерусь" - не только и не столько "внешние", иноконфессиональные и иноэтнические влияния, сколько греховные начала в самом русском народе, противостоящие "Святой Руси". "Нерусь" - не лица, не входящие в состав русской нации, а, скорее, те негативные черты самой русской нации, которые деформируют ее самосознание и приводят к кризису идентичности.

Именно в годы великой исторической драмы 1917 - 1920 годов "окаянная Нерусь" "развязала наши несвятые силы, наши грязные, дурные страсти" и "отстранила, - да, конечно, временно, - Святую Русь от учения и водительства" [78, с. 129] . Когда "окаянная Нерусь водворилась у руля - тогда Святая Русь ушла в новое таинственное богомолье душевных и лесных пещер, вслед за уведшим её Сергием Преподобным: там она пребывает и доныне" [78, с. 129].

Тем не менее, публицист оптимистичен в своих прогнозах. Святая Русь вернется "из лесов и дебрей, от непогибающего православного Китежа", и несвятая Русь снова пойдет за нею, поскольку "жажда покаяния и праведности не может не проснуться в искалеченных и падших душах... не может - потому, что это русские души, в которых незримо продолжает жить Святая Русь. А окаянная Нерусь - какие бы имена она ни носила, русские или нерусские, рассеется по всему свету смрадным дымом" [78, с. 130].

Именно "отстранением" "Святой Руси" от ее роли объясняются, по И. Ильину, трудности, которые испытывала русская литература, в частности, поэзия, как в Советской России, так и в эмиграции.

Итак, публицистические работы Ивана Ильина отражают чётко разработанную и сформулированную философскую концепцию автора. Задача людей - создание христианской, православной культуры. Она решается не путём отречения от существующего мира, но и не подменой Церковью иных социальных институтов, а через христианизацию имеющихся форм человеческой деятельности. Среди них политика, хозяйство, наука и, конечно, литература, как один из самых важных видов искусства. Внедрение православного духа в эти сферы возможно лишь усилиями не отдельного человека, а больших социальных групп, объединений людей, самым устойчивым из которых является нация. Вот почему всякая подлинная культура и всякая подлинная литература национальна. Лишь создав выдающиеся произведения национальной культуры, можно постичь, в ильинской терминологии, "сверх-национальные", или, на современном языке, "общечеловеческие" ценности. Именно русская культура, по Ивану Ильину, имеет наибольшие шансы оказаться в авангарде мировой культуры на пути христианизации, поскольку Россия как никакая другая страна, пережила тяжёлый драматический опыт ХХ века, не имеющий аналогов в мировой истории. Ее духовные силы ("Святая Русь") отступили, уйдя в "богомолье". Там они консолидируются и в удобный исторический момент снова выйдут на арену. Тогда и сложатся предпосылки для возрождения великой национальной культуры и литературы, в частности. Последняя, национальная по форме и христианская по духу, на взгляд публициста, должна быть еще и "предметной", то есть, создавать конкретные художественные образы реалистическими методами. Именно проникнутость христианским духом, следование национальным традициям и реалистическая "предметность" - вот три критерия, в соответствии с которыми публицист оценивает конкретные произведения русских прозаиков и поэтов.

На наш взгляд, концепция И. Ильина важна для отечественной культуры именно сейчас, когда ее альтернативы - большевистская и псевдолиберальная - показали свою несостоятельность и несоответствие фактам реальной действительности.

Итак, одна из тем публицистики Ильина - судьба русской культуры и создающего её народа. Он подробно рассматривает эту проблему при анализе произведений Ивана Шмелёва. Ильин берёт у Ильина его образы ("Святая Русь" и "окаянная Нерусь") и использует в своём анализе. В чёрно-белом, контрастном противопоставлении добра и зла ярко проявляются основные черты характера ильинского публицистического героя - патриота, воина "Белого Дела", не признающего компромиссов в борьбе со злом и склонного к самым решительным поступкам. Это черты лишь отчасти самого Ильина, который в жизни и творчестве был намного более многогранным человеком, допускал компромиссы, если они были обусловлены высшими интересами Веры и Отечества.

Выводы

Значительная часть творческого наследия Ивана Ильина относится к публицистическому роду литературы. Публицистический род сходен с эссе. Однако он отличается большей широтой затрагиваемой аудитории и актуальностью поставленных проблем. Этим объясняется не скрытая, как в эссе, а откровенная авторская тенденциозность и связанные с нею особенности стиля (внутренний диалог, риторические вопросы, используемая эмоционально окрашенная лексика и др.).

Главные проблемы публицистических произведений Ильина - кризис современной культуры и пути её христианизации, и тесно связанные с этой задачей формирование параметров подлинного, христианского национализма и канонов нового, национального по художественному языку и христианского по мировоззренческому наполнению искусства. Остальные темы ильинской публицистики (оценка фашизма и национал-социализма, тех или иных конкретных деятелей культуры, как то А.М. Ремизова, И.С. Шмелёва и др.) - лишь повод для обращения к главной проблеме публицистики Ильина. Этим и объясняется, во-первых, кажущаяся непоследовательность автора в освещении тех или иных конкретных исторических проблем (фашизм, нацизм), нарочитая субъективность в эстетической оценке литературных произведений (Ремизов). Скажем больше, нарочитое пренебрежение к эмпирическим фактам и приписывание представителям тех или иных политических течений своих взглядов - сознательные приёмы Ильина - публициста. Они позволяют ему резче заявить собственную позицию. В использовании этих приёмов он достаточно последователен на протяжении всего своего творческого пути.

Раздел 3. Эссеистика Ивана Ильина

3.1 Концептуальная основа эссеистики Ивана Ильина

Иван Ильин не только талантливый философ, но и одарённый писатель, публицист, эссеист. Его труды по религиозно-идеалистической философии составили концептуальную базу публицистики и эссеистики автора. Среди философских сочинений мыслителя исключительно важное место занимает опубликованная им в 1925 году монография "О сопротивлении злу силою" [86, с. 323 - 519].

Произведение И. Ильина создано в полемике с еретическими, противохристианскими учениями "непротивления". Оно лежит в русле древней православной традиции, не только разрешающей, но и требующей от верующих активного сопротивления злу, в том числе с оружием в руках, даже, если такое сопротивление вступит в формальное противоречие с 6-й заповедью и окажется связанным с лишением жизни лиц, совершающих противоправные и безнравственные поступки.

Решению основной авторской задачи служит чёткое композиционное членение книги на 4 части. Главы 1 - 8 посвящены тому, что автор называет расчисткой дороги от мусора, уяснением, уточнением, удалением плевел из мысли, чувства и воли; постановкой проблемы" [86, с. 138].

Следующая, вторая, композиционно выделяемая часть (главы 9 - 12) метафорически характеризуется И. Ильиным как "погребение набальзамированного Толстовства" [86, с. 138].

Начало разрешения проблемы содержится в третьей части, включающей с 13-й по 18-ю главы: "бей, но когда? Но доколе? Но отколе? Но кого? Но зачем? Но почему?" [86, с. 138].

В четвёртой, заключительной части книги (главы 19 - 22) мы находим разрешение проблемы - конец очищайся, от чего? Почему? Для чего?" [86, с.38]. Особое внимание автор обращает на главу 20, где отмежёвывается "от Лютера и иезуитских соблазнов" [86, с. 139]. "Центральное различение", проведённое в этих главах - различение понятий "неправедность" и "грех" вводится Иваном Ильиным сознательно. В нём, по мнению мыслителя, содержится корень всего разрешения проблемы [86, с. 139]. Действительно, духовный стержень ильинской концепции "сопротивления злу силою" жёсткое разграничение категорий "грех" и "неправедность".

И.А. Ильин показал, что прощение даже личных врагов является лишь "первым условием борьбы со злом", его "началом", но не концом и не победой, и само по себе прощение, не подкреплённое демонстрацией готовности к противодействию, лишь развязывает руки носителям зла, порождая в их душах иллюзию безнаказанности [86, с. 81].

Философ разводит понятия греха и неправедности. Неправедность - более широкое, родовое понятие по отношению к видовому - греху. Грех сознательный выбор человеком худшей из возможных стратегий поведения вследствие "слабости в добре" или "силы во зле" [86, с. 113]. Именно отказ от противодействия злу силой, оставляющий слабых беззащитными, и является грехом, а противодействие, приведшее к смерти носителя зла, - поступок неправедный (как любое убийство), но не греховный [86, с. 113]. Человек на протяжении всей жизни сплошь и рядом попадает в конфликты, праведного разрешения которых в принципе нет. К числу подобных коллизий относятся участие в войнах, казнь преступников и т. п. И человек должен, во избежание греха непротивления, идти по пути "меньшего зла" - неправедности, только и позволяющей физически остановить носителей зла и защитить тех, кто оказывается жертвами преступления.

Орудием, с помощью которого общество осуществляет такого рода легализованное насилие, является государство. Концептуально определив духовные основы применения мер принуждения в работе "О сопротивлении злу силою", Иван Ильин приступает к формулировке конкретных задач, которые встанут перед государством. Этой теме посвящены эссеистические работы мыслителя, в первую очередь входящие в его сборники "Поющее сердце. Книга тихих созерцаний", "Путь к очевидности" и "Наши задачи".

Итак, сборники эссе Ильина "Поющее сердце", "Путь к очевидности" и "Наши задачи" были бы невозможны, не будь у Ильина чёткой концепции активной борьбы со злом, теме, вокруг которой в той или иной степени сгруппированы проблемы указанных сборников. А разработана была эта тема ещё в 1925 г., в работе "О сопротивлении злу силою".

3.2 Проблемы эссеистических произведений Ивана Ильина

Концепция, разработанная Иваном Ильиным в работе "О сопротивлении злу силою", была адаптирована для решения конкретных общественно-политических, социокультурных и эстетических задач в эссеистике автора. К эссеистическому блоку в наследии Ильина относятся книги религиозно-философской и культурологической направленности "Поющее сердце" [83] и "Путь к очевидности"[85] и цикл "Наши задачи" [67; 68].

Эти работы - своеобразный результат, обобщение идей автора в области философии, политологии, культурологии и пр., которые, как мы показали и являются объектом эссеистики, не имеющее аналогов в отечественной философской литературе. "Поющее сердце", "Путь к очевидности" и "Наши задачи" синкретические произведения, совмещающие в себе художественность, историчность, научность, с прерывистой структурой, что и характерно для эссеистического жанра. В нём чётко проявляется личность автора. Темы отдельных эссе из этих сборников соотнесены с конкретным временем их написания. Эти статьи носят выраженный экспрессивный (фактический) характер. Они адресованы непосредственно читателю, содержат в себе элементы указания.

Эссеистический сборник "Поющее сердце" [86, с. 521 - 670] посвящён традиционным для философской эссеистики "вечным" темам: любовь и ненависть, жизнь и смерть, справедливость, совесть, щедрость, оптимизм и т. д. Характерны заголовки этих эссе, с типичным для жанра предлогом "о": "О чтении", "О справедливости" и др. Почти каждую "вечную" категорию автор вводит именно с помощью этого предлога. В композиционном плане интересно то, что рассуждения о философских категориях перемежаются у Ильина небольшими миниатюрами пейзажного или иного описательного характера, служащими своеобразными иллюстрациями к размышлениям автора ("Мыльный пузырь", "Облака", "Ранним утром" и т. п.). Однако более подробный разговор о художественных особенностях этих описаний у нас ещё впереди.

Близка по проблематике и другая работа Ильина - "Путь к очевидности" [86, с. 673 - 846]. В неё входят такие эссе, как "О чувстве ответственности", "О творческом человеке", "О художественном смирении" и др. Однако, в отличие от "Поющего сердца", в структуре книги нет отдельных элементов описательного характера, иллюстрирующих авторские тезисы. Кроме того, работа "Путь к очевидности" носит более концептуальный характер. Она начинается с эссе "Бессердечная культура", оформленного в виде переписки двух учёных. Один из них является резонёром автора (его точка зрения даже подаётся от первого лица), другой - олицетворяет точку зрения оппонентов Ильина. Не случайно эссеист выделяет курсивом слово "его", говоря о виртуальном" антагонисте: "Вот что стояло в его письме" [86, с. 676]. Ильин обвиняет современную ему западноевропейскую культуру в рационализме, в том, что она "сооружена как бы из камня и льда" (курсив Ильина) [86, с. 680]. Сравнение работает на раскрытие авторской концепции, в конечном счёте, восходящей к работе "Основы христианской культуры". Западной, "бессердечной" культуре Ильин противопоставляет культуру подлинно христианскую, основанную на любви. Эта любовь определяет и законы воспитания, сформулированные автором в эссе "О духовности инстинкта" [86, с. 698 - 706], и ценности труда, раскрытые в эссе "Хвала труду" [86, с. 714 -21]. Иван Ильин предъявляет и строгие критерии художественного совершенства, которому ни в коей мере не отвечает современное ему "модернистическое" искусство, лишённое подлинно духовных основ, основ христианской любви и предметности [86, с. 739 - 752]. Столь же высокой мерой эссеист судит и академическую науку (эссе "Борьба за академию" [86, с. 752 - 759]), и пастырское призвание [86, с. 759 - 764], и призвание врача [86, с. 764 - 773], и призвание философа [86, с. 786 - 795]. Наконец, в эссе "О политическом успехе (забытые аксиомы)" [86, с. 773 - 786] Ильин излагает христианские требования к политике - "Истинному Политическому служению" [86, с. 777]. Такому служению автор противопоставляет "политический разврат", который сформулировал и провозгласил Карл Маркс с его классовой партией и программой... " [86, с. 778].