Оставив позади «ярчайший» образец монархистско-православной мысли, обратимся к словарям, где информация излагается предельно нейтрально. Например, словарь Брокгауза и Эфрона обогащает нас следующим определением: «Идеократия, идеократизм -- владычество идей, искусственный и малоупотребительный термин для обозначения общественного строя, основанного не на предании и не на материальных интересах, а на сознательных идеях». Словарь Брокгауза и Эфрона/Идеократия, идеократизм Возникает вопрос: предполагается ли революционаризм идеократии неизбежным или предание может быть оправдано перед разумом и объяснено в его долговечности посредством выявления его истинности? «Евразийский» словарь дает следующее, «неожиданное» определение: «Идеократия - государство с авторитарным режимом, где идеология нацелена на всеобъемлемость своего влияния, на тотальную всеохватность умов и насильственное погашение всего особенного и нестандартного. Заряженная волей к власти, она стремится к повсеместному духовному господству, к тому, чтобы лишать индивидов духовной суверенности. Стремясь уничтожить саму возможность свободного интеллектуального и нравственного выбора, власти видят свою задачу в том, чтобы формировать духовно одномерного человека, не сознающего своей одномерности и несвободы». В. Зорин «Евразийская мудрость от а до Я», толковый словарь, Идеократия Г. Маркузе, вероятно, указал бы, что к столь неприятному следствию приводит не только жестокие авторитарные режимы. Кроме этого, сложно представить себе идеологию, открыто утверждающую своей целью создание одномерного человека. Кроме этого, все идеологии и все режимы, даже прозванные извне «тоталитарными», всегда «освобождают» подвластных, просто определенное «освобождение» неизбежно находит своих противников, всегда приходится кому-то не по вкусу или не по силам. Вновь в определении содержится позиция «постороннего», без отчетливого представления которой, понимание общего смысла высказывания оказывается затруднено.

Предоставим право высказаться касательно «идеократии» с несколько иных позиций: «РЕПРЕССИЯ предстает перед нами не как специфическая особенность советской идеократии, но как вполне закономерное, естественное для всякой идеократии, средство поддержания высокой пассионарности правящего слоя и, соответственно, легитимности Советской власти. … В идеократии именно пассионарии формируют социальный стереотип - принятые в обществе нормы поведения; гармоничные же люди (нулевая пассионарность), составляющие большинстве этноса, приспосабливают к этому стереотипу свой образ жизни». Е. Гончаров Логика идеократии, или роль систематизированной репрессии в идеократическом государстве Здесь идеократия предстает как система, объективирующая высокую пассионарность общности, а потому оказывается желаемой, а точнее неизбежной, но указующей на ценнейшие в историческом плане эпохи жизни коллектива. Вспомним, что согласно Л.Н. Гумилеву, ученику и последователю евразийца П.П. Савицкого, этнос, находясь на стадии роста и расширения, с необходимостью находит себе некую «Идею», сводящую его преобразовательные импульсы воедино, а также представляющую его мощь иным коллективам в определенных, а значит доступных пониманию, формах. Сама суть этих «идей» не важна, главное состоит лишь в том, что их вектор направлен за пределы границ общности, как в географическом, так и духовном или историческом пространстве. Привлечение «идеократии» к теории «пассионарности» Гумилева, возводит ее на недосягаемую для иных систем смысла высоту, однако расплатой становится узаконенное игнорирование ее сущности. В общем, исследование самой идеологии, то есть ее структур, концептов и «догматов», превращается в своеобразную «геральдику», что, впрочем, не снимает с нас - исследователей - долга, понять законы и принципы проектирования «идеократических» символов.

А. Лазаревич предлагает структурное определение идеократии: «Идеократия не заменяет и не подменяет собой конкретных форм политического устройства государства (например, демократию или автократию), она сосуществует с ними, и как бы "над ними", представляя из себя метасистему (надстройку) управляющую политической и экономической системами общества. Элементы идеократии в той или иной степени присутствовали практически во всех более или менее успешно развивавшихся обществах в истории человечества, и именно они обеспечивали успех этих обществ (хотя в отдельных случаях идеократии с "неправильным" идейным наполнением приводили общество к катастрофе)». А. Лазаревич Советия: Размышления о происхождении, истории и будущем советской цивилизации, о ее нынешнем кризисе и путях выхода из него, предварительная редакция книги "Советия" от 2 ноября 2001 года, Идеократия Сразу настораживает разведение «идейного наполнения» на правильное и неправильное, а также отсутствие требований, которым должны соответствовать смыслы, чтобы превратиться в это таинственное, но могущественное «наполнение». Не покидая «Советию», находим следующее: «Власть должна подчиняться не только народу, а определенным моральным и идеологическим принципам, воплощенным в законах, а также в уставах и программах общественных институтов (партий, профсоюзов, обществ и пр.). При этом крайне желательно, чтобы каждый из общественных институтов был сконструирован так, чтобы контролировать соответствие этим принципам других институтов (т.е. обеспечить систему сдержек и противовесов.). Этим же принципам должен подчиняться и народ. В идеале желательно стремиться к такому устройству общества, при котором вообще нет разделения на народ и власть, и все служат идеям, а не начальникам. Я называю такое устройство общества идеократией». Там же В итоге имеем нечто странное: власть закона, заключающего в себе некие «моральные и идеологические» (формулировка озадачивает) принципы, внешние и чуждые народу; система сдержек и противовесов, видимо, следующая из этих принципов и заметно проясняющая их суть; служение идеям, распространенное во всех слоях народа (если таковые вовсе останутся, учитывая слияние власти с народом). Совершенно неясно, что перед нами, видим ли мы платоновское государство или гегелевскую прусскую монархию или вовсе либерально-демократическое общество. Однако приведенный ряд систем и эта обширная цитата наталкивают на мысль о «философской» общности, основанной на самом Разуме. Сделанный нами вывод оказывается ценным приобретением. Приведем третью цитату из данной книги, предлагающую иное понимание идеократии, но оставим его без комментария: «Идеократия является властью информационных червей. В общем случае, информационных червей не интересует выживание людей, их интересует лишь свое собственное выживание и распространение, и если для распространения какой-либо идеи потребуется уничтожить какое-либо количество людей, то, как показывает история, черви способны это сделать». Там же, 9.1.3. Недостатки демократии, не ограниченной идеократией

В современном научном отечественном дискурсе можно встретить эпизодические обращения к «идеократии» в статьях, посвященных совершенно разным проблемам. Например, в работе, освещающей особенности транзитивных обществ и рисков, связанных с институциональной и мировоззренческой общественной трансформацией, автор отмечает очевидное: «Россия вступает в фазу коренных социально-экономических и политических преобразований, перехода от планово-административной к рыночной модели в экономике с соответствующими изменениями в социальной сфере, от идеократии к плюрализму в идеологии, от тоталитаризма к демократии в политике, от моностилизма к полистилизму в культуре». Шопенко А. Д. Концептуальные основания социальной рискологии транзитивного общества // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. 2010. №120, С. 308 Идеократия оказывается полюсом в пространстве идеологии, противопоставленным плюрализму. Никаких ссылок на труды, посвященные выведению и разъяснению данного утверждения, не приводится. Отмечаются лишь опасности, сопровождающие демонтаж идеократии: «Переход от идеократии к плюрализму в идеологии неизбежно связан с маргинализацией, с распадом национального самосознания, с ростом религиозных тенденций, с ценностными конфликтами, с аномией и девиантностью». Там же, С. 309 Особенности идеократии приходится извлекать из этой ускользающей и неопределенной связи, установленной между ней и рядом проблем переходных/плюралистических обществ. В другой работе, отмечается прямая зависимость между идеократией и развитием «параллельной культуры»: «В советскую эпоху «параллельной культурой» являлась «диссидентская культура», поскольку советская система по своей природе являлась идеократией и, в первую очередь, репрессировала те культурные явления, которые идеологически противостояли ей. Современное государство, в котором мы живём, не является идеократией, поэтому идеологические механизмы формирования «параллельной культуры» в нынешней российской культурной ситуации работают крайне слабо. Это компенсируется мощными эстетическими механизмами формирования «параллельной культуры». Анкудинов К. Н. Современная неоромантическая поэзия как «параллельная культура» // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение. 2007. №2. Отметить стоит полагание необходимым запроса интеллигенции на идеократию: «В условиях мобилизационного общества для интеллигенции важна идеократия, культрегерская функция, что компенсирует низкие стандарты потребления». Дятлов А. В. Инновационные группы населения: в поисках социетальности // Общество: политика, экономика, право. 2007. №2. .С. 61 Таким образом, идеократия есть означающее комплекса культурного наследия общности, требующее деятельности сословия хранителей, отвечающих также за массовое просвещение и образования населения. «Идеократия» есть то, что делает некто «совестью» и «душой» народа - весьма специфическое определение. Является ли она неким моральным или юридическое «правом», или она есть культурный минимум, совокупность знаний, или, быть может, единая, «всесильная, потому что верная», идеология, которую власть призывает продвигать в массы и ищет способных на исполнение этой миссии людей? Оставим эти вопросы на совести очередного автора, использующего столь малораспространенное и эфемерное означающее, еще скрывающее или еще не установленное окончательно, а возможно, отсутствующее, необходимое смысловое содержание. Встречаются указания на идеократизм современности: «Современность в трактовке Смирнова совпадает со сферой идеократии, наделяющей сакральной властью и творческим потенциалом именно идею; нынешний режим монетократии не нуждается в таком видении современности, не прибегает к ее преобразовательным ресурсам, считает ее зоной безостановочного кризиса». Голынко-Вольфсон Д. И.П. Смирнов. Кризис современности. М.: Новое литературное обозрение, 2010 // Laboratorium. Журнал социальных исследований. 2012. №1. . С. 184 Неясно в чем может и должна заключаться эта «идея», однако противопоставление ее монетократии, а также представленная в данной работе дихотомия «исторического-экономического» человека, проливает свет на идеократию: «Экономический человек (в отличие от исторического) сосредоточен на минимизации рисков и извлечении мгновенной выгоды. По утилитарным соображениям коммерческой пользы он уже не заинтересован в дальнейшем «запуске» больших культурносимволических проектов». Там же С. 185 Таким образом, идеократия неизбежно полагает крупные проекты, а ее создатели и адепты мыслят масштабно исторически, обладают «длинными мыслями» и «длинной волей». Очередная вспышка смысла, разгоняя свет в одном месте бесконечной темноты, гаснет, оставляя нас в неопределенности и ожидании разъяснений. Вопросов подобные упоминания идеократии оставляют множество, эвристическая их ценность минимальная. Авторы, обращаясь к идеократии, будто предполагали, что все всем понятно и без расшифровок и ссылок на серьезные исследования. «Идеократия», являющаяся «общим местом» («власть идей»), пуста, имеет под собой нечто произвольное и лишенное всяческой определенности. Таким образом, каждый читатель той или иной работы, где употребляется данное понятие, теоретически, должен понимать нечто особенное, то есть вменять идеократии свои индивидуальные смыслы. Подобное «пустое» и «общераспространенное» понимание идеократии, таким образом, должно быть изгнано из научного и даже из публицистического дискурса, ибо его использование лишь вносит путаницу в дискурС.

В заключение, приведем пару цитат, которые должны развеять всяческие сомнения в необходимости выявления/проектирования и внесения в науку целостного и ясного понятия. Знакомясь с подобными статьями сложно сохранять серьезность. Иногда начинает казаться, что наткнулся на не очень умную публицистическую шутку. Цитирую: «В идеократическом государстве не будет парламента, а вся законодательная власть будет сосредоточена в руках одного самого умного и самого справедливого человека - идейного Вождя, который может убедить абсолютно всех граждан страны в необходимости принятия тех или иных законопроектов, доказав всем пользу принятия этих законопроектов». В. Фомин Идеократия - это лучший общественный строй Комментарии излишни. Автор следующего текста, озаглавленного «Интеллектократия», открывает свой опус весьма эффектным и явно «идеократичным» эпиграфом: «Из всех прав самое неопровержимое - это право умного (силой ли, уговорами ли) вести за собою дурака» (Карлейль). Далее, «мыслитель», уподобляясь божественному Платону, изрекает: «Рассмотрим теперь существовавшие доселе типы общества, классифицируя их по типу власти, т.е. системе отбора правящего слоя. Таких типов можно выделить четыре: генократия (власть рода, власть "крови"), ценократия (власть богатства), идеократия (власть "самой правильной" идеологии) и демократия (власть народа, непосредственная (вечевая) или через выборных представителей)». Ю. Нестеренко Интеллектократия Заявка на завышенные ожидания выставлена с величайшей уверенностью. Глубину мысли выдает предложение по способу организации выборов в новом идеальном государстве: «Выборы всех уровней прямые (поскольку все избиратели - интеллектуалы, все они имеют право голосовать на выборах управляющих любого уровня), но не равные (поскольку различие их интеллектов все же имеет смысл учесть, т.е. голос обладателя IQ 120 будет стоить в 0.8 раза меньше, чем голос обладателя IQ 150». Там же Вероятно, интеллигенцию хоронить еще рано, ибо подобные авторы своим творчеством подтверждают факт ее благодатного существования на просторах интернета, а также интеллигенцию нужно готовить к правлению народом при установлении данного политического порядка. Завершим парад чужих мнений, проходящий по страницам нашей работы, таким определением: «Идеократия - это любая власть идеи, будь то духовная власть или идеологическая. Любой выступающий деятель искусств это тоже идеократ (курсив мой - В.П.), создающий идею в обществе. Задача идеократии объяснить объекту власти, почему власть (монократия) поступает правильно (курсив мой - В.П.), то есть всем нам объяснить, почему власть поступает именно так». В. Шлахтер Генезис власти

Обратившись к этому множеству «определений» идеократии, укажем, что сами по себе они не выстраиваются в некоторую систему. Внешнее, механическое соединение недопустимо, так как в этом случае мы получим множественность без единства и без связей, а также мимо нашего внимания рискуют пройти некоторые важные концепты, необходимо следующие из приведенных выше и гарантирующих их примирение. Для этого проведем определение смысла понятия в обратном направлении, а именно осуществим разворачивание, конкретизацию термина.

Второй путь к идеократии.

Неудовлетворительный результат выведения идеократии как системы смысла и понятия, отсылающего к имманентному (исчерпывающее множество смыслов заключено в нем изначально) процессу разворачивания формальной (пустой; данность чистых категорий) целости из единого, свободно действующего (подчиняется лишь своей необходимости) принципа, вынуждает нас избрать иной путь, способный привести нас к приемлемому исходу. Очевидна произвольность качеств, вменяемых отдельными мыслителями представляемому нами субстанциальному единству. Обладание множеством разделенных определенностей, лишенных взаимосвязей и опосредования, не наделяет нас знанием различенного в себе единства. Характеристики, выдвигаемые мыслителями различных эпох и несходного интеллектуального профиля, отражают, в большей степени, даже не интересующий нас предмет, а нечто, предлагаемое и развиваемое соответствующими высказываниями, содержащими отсылку к некоей «идеократии». Говоря об идеократии, указанные мыслители размышляли скорее о себе. Требуется взгляд изнутри, знание внутренней логики, влекущей идеократию в-себе, представленную самим термином, который призван схватывать и содержать деятельный принцип ее существования в области мысли, к идеократии в моменте всеобщности, развившей всецело свои задатки в завершенные концептуальные кластеры (формы), принуждающие к определенности единичного содержания, выдвигаемого тем или иным мыслителем, размышляющем о мире, полагаясь, сознательно или нет, на верховенство изначального идеократического принципа. Закон принуждает все единичности к предзаданному им самим исходу. От них зависит только проведение индивидуации закона, его выражение, детерминированное относительностью условий (эпоха, события, изначальность ряда представлений), сопровождавших акты вопрошания и изложения, и особенностями их производившего субъекта (характер личности, стиль письма и движения мысли, специфичные представления).

Первый подход к выведению системы из изначально данного принципа. Совершим попытку разворачивания понятия, опираясь на раскрытие «идеи», как первого элемента «идеократии». Идеократия, существуя как понятие, необходимо разумна, а потому процесс его(понятия) образования не может быть подчинен своеволию субъективности как лишь субъективности, как частному, а потому конечному началу, имеющему лишь себя в качестве критерия истинности своего продукта. Идея, не являющаяся произведенной конечным, оказывается продуктом Абсолютного, однако, конечное, в свою очередь, может порождать лишь в той или иной форме бесконечное, ибо порождение есть всегда отражение. Продукт абсолютного есть его инобытие, обретающее существование в результате свободного разделения абсолютного. Соответственно идея есть бесконечный субъект, то есть Бог, который есть Все. В этом отношении, суждение, полагаемое идеократией: идея есть начало порядка - аподиктично. Суждение является аналитическим, ибо приписываемый предикат уже содержится в субъекте. Однако, в этом случае, его высказывание утрачивает всякий смысл. Идея, будучи совершенной всеобщностью, заключает в себе все особенности, но лишь в логической форме, свободной от конкретного содержания. Идея в своем в себе бытии оказывается совокупностью приведенных в систему категорий мышления. Она есть потенция, способная разрешиться в бесконечное множество содержания. Будучи в силу своей единственности совершенно свободной, она способна удерживать себя в себе и являться единственным источником своих актов. Акт создания мира вырывает идею из до-сознательного состояния покойного единства с собой и приводит к трагическому разделению субъекта и объекта, сопровождающемуся угасанием созерцающего и лишением идеи своей спекулятивной власти. Возникает природа - идея в ее инобытии, воцаряется хаос единичностей, лишенных сознания идеального начала, подчиненных внешней необходимости, ввергнутых в бездну конкретного эмпирического. Относительность имеет в себе силу спекулятивной мысли, которая, будучи сознательно выраженной в конечном духе, обратит свет в нем разворачивающейся идеи на «темную природу» и начнет процесс выявления сущности вещей, согласно знанию спекулятивного понятия (наука).

В ходе естественного развития природа, породив жизнь, преодолевается конечным духом, родившимся вследствие разрешения напряжения между идеей-родом и единичностью-особью через мышление в котором род приходит к себе. Субъективный дух, самосознающая свою конечность индивидуальность, преодолев соблазны произвола «закона сердца», закабаления воли всецело детерминированными субъективными стремлениями к должному, преображается в свободный дух, желающий лишь объективации тех ценностей, которые имеют абсолютный статус и тяга к которым есть движение к освобождению. Объективный дух, некоторая коллективность, состоящая из взаимно признающих друг друга сознательных существ, преодолевая внешнюю бесстрастную и безвольную негативность права и внутреннюю безосновную позитивность морали, приходит к сознанию нравственности, единству субъективного и объективного в себе и для себя сущего добра, то есть слитости в различенности ипостасей безусловно ценного, абсолютного. Признание нравственности производит волю к творческому осуществлению блага, постепенно открывающегося (открываемого) духу (духом) и обретающего в нем форму долга. Волю в порыве к благу назовем Правдой. Правда не есть само благо как таковое, а суть выстроенность жизни общественного организма на твердом основании предписания устремленности коллективной воли к нему. Благо есть триединство истины, знания идеи в ее полноте и свободе от вещественного; добра, волевой направленности к осуществлению идеи; и красоты, предметно созерцаемой духовности. Причем, будучи связываемыми в идее, аспекты триединства действительны, то есть согласны своему понятию лишь в своей свободе, окончательно достигаемой в их единстве. Неравенство Правды и Блага обусловлено тем, что тождество абсолютного и мирового духа лишь потенциально; последний призван объективно сформировать свою свободу, сделав себя своим объектом и достигнув самосознания. История представляется реализацией во времени и пространстве разумного мирового плана, который разворачивается конечным сознанием и высказывается в философии истории, полагающей цель и принцип становления субстанции. Апологетика фактичности аподиктично следует из данного понятия, однако, сакрализация настоящего производиться не может. Сформировавшееся состояние среды оправдано, как ступень, и осмыслено в этом статусе посредством телеологического фундирования прошлого. Фактичность полностью обожествленной представляться не может в силу своей неизбежной относительности и опосредованности иным. Наблюдаемое продолжение течения времени свидетельствует о незавершенности мирового процесса. Утверждение возвращения конечного духа к своему источнику, обосновываемое ссылкой на состояние природы и человечества, уничтожает идеократизм, но, самое главное, вступает в противоречие с самим собой. Абсолютное становится суммой природы и человечества, явленных в своей ущербности и неполноте, соответственно, перестает быть абсолютным; сам гарант истинности становится противоречащим своему понятию. Представляется система пантеизма, лишенная осмысленной процессуальности (возможность философии истории), а также неспособной адекватно разрешить проблемы этики. Правда оказывается существенным и должным понятия государства, она творит единичности, подчиняя их себе, всеобщему.

Государство Место Государства теоретически может занимать любой институт, являющийся по праву деятельным центром в идеократическом процессе. есть понятие, в котором находят свое завершение индивидуальности, вступающие в определенные взаимоотношения, приобретающие системность, разумность лишь в государстве. Государство, имея в себе образ своих граждан, формирует их, определяет к некоторому способу бытия, следовательно, оно для них не может не являться истинным, ибо оно для них всеобщее. Однако для мирового духа государство не с неизбежностью разумно; оно становится таковым, лишь осознавая тожество своих интересов с волей духа, зачастую именуемого судьбой, и, главное, страстно отдавая себя воплощению этой воли. Государство, не выражающее собой правды, некоторой ступени действительности идеи, является неистинным и неразумным, недействительным, то есть не «одержимым понятием»; принцип такого государства не есть разумная воля (правда), а потому авторитет его не имеет безусловного характера (революционаризм). Государство как единичное должно осознавать себя во всеобщем, и само всеобщее в меру своего исторического горизонта, обусловленной развитием мирового духа дальности и ясности видения. Конфликт внутри легитимности есть величайшая историческая трагедия, ибо гражданин, будучи подданым государства, не может бунтовать против него, ибо возможность и право революции даруется лишь на уровне все-историческом, а реализация этого права убивает самого гражданина, существующего лишь в этом, обоснованным государством статусе. Государство всегда укоренено в правде, оказывается царством нравственности, но сама правда, будучи определенной, не всегда разумна, ибо она исторична и изменчива, находится в развитии. В результате, проясняется существо зла, которое возникает как следствие осознания понятия, объемлющего и формирующего свои единичности, оказывающегося логически предшествующим им, содержащим в себе их должное и существенное. Истина вещи заключена в соответствии ее понятию, внутренней свободе, позволяющей прийти к своей действительности, то есть существовать разумно. Зло есть неполнота существования, возникающая вследствие отпадения вещи от ее понятия, произвола голой субъективности.

Следуя выводам всего изложенного выше, мы вынуждены утверждать, что существовать поистине человек может лишь в том случае, если он является действительным гражданином государства, причастного исторической правде. Это утверждение, во-первых, приводит к рассмотрению государства, задающего собою общество в форме тотальности «народного духа». Единичное обретает свою особенность, а вместе с ней и ценность, лишь являясь частью всеобщего, которое оказывается конкретным в себе и для себя, примиряет множественность единящей силой духа. «Тоталитаризм», как его понимает современная наука, является модусом этой силы всеобщности, которой наделяется государство, однако, называние ее «тотальностью», силою целости, приводит к избеганию принятия явления за сущность. Во-вторых, Правда, приводящая конкретное эмпирическое государство к мировому духу, должна осознаваться и, соответственно, иметь своих апологетов-мыслителей, гарантирующих ее историчность и относительную истинность. «Философ» представляется идейным становым хребтом государственности. В-третьих, Суверен есть средоточие государства, гарант единства и выразитель всеобщей воли, причем таковым он является с безусловной необходимостью, однако, в персонифицированной форме суверен в наибольшей степени соответствует своему понятию. «Монархизм» выдвигается в качестве наилучшего принципа правления, причем вне зависимости от объема реальных полномочий у монарха и от формально-логического понятия (термина), которое объемлет конкретного единоличного властителя. В-четвертых, координация относительной правды и воли мирового духа осуществляется при посредстве «героев» или «гениев», личностей величайших желаний, бессознательно исполняющих цели духа, а потому неподсудных всем иным инстанциям. Преобразовательная деятельность этих людей обозначает присутствие духа в этом регионе мира. Философское осознание исторического смысла свершенного преодолевает эпоху, исчерпывает ее содержание, символизирует переход мирового духа к иному племени, призванному осуществить идею на новом этапе ее разворачивания. Однако в этом случае разверзается непреодолимый разлом между сознанием истины, идеи в ее относительности и историческим действием, объективацией блага в ограниченном обусловленностью состоянии мира. Правда становится невозможной в принципе, допускается спонтанное, то есть, хаотическое развитие, утрачивается шанс обретения свободы. Истина, ставшая для себя в сознании, оказывается относительной, но не перестает быть истиной, более того, чтобы преодолеть кажимость достигнутого для себя состояния, она должна стать целью практического разума. Правда всегда относительна, но она выражает слияние (а) знания прошлого пути идеи, (б) призрачного понимания места пребывания мирового духа и «земного» состояния блага, к которому он стремится и (в) воли конечного духа, имеющего в эту эпоху абсолютную санкцию духа. Знания самого понятия правды есть величайшее достижение человечества, оно выводит его на новую ступень свободы, ибо отныне обретается возможность сознательного творения истины и в истине. Христианская мысль, освобожденная от всего мифического и чувственного, проявляется в вышеприведенных размышлениях в наиболее явном виде.

Взяв понятие идеократизма в его абстрактности, и прослеживая логику его разворачивания, конкретизации, исследователь с неизбежностью приходит к целой концептуальной системе. Причем важно отметить, что все собранные нами определения идеократизма отражают отдельные аспекты этого понятия. Итоговая система снимает односторонность всех отдельных определений, демонстрирует их взаимную обусловленность.

Подведем итог: Идеократизм предполагает в качестве своего основания идеализм, полагающий кажимый дуализм извечного, действительного и призрачного, преходящего, оборачивающийся онтологическим монизмом, где Бог есть мысль, становящаяся миром и возвращающаяся к себе в ходе мирового исторического процесса, деятелями которого являются творящие объективность конечные духи. Христианский идеализм становления приводит к появлению концепта исторически обусловленной «Правды», формирующего идеал «Государства», предписывающего необходимость «Философов» (знающие свою героичность Герои), требующего укоренения в «Живом Народе» (Народ-Я). Концепт «Народа» отражает националистический аспект идеократизма, «Всеобщность» «Государства» полагает в свою очередь этатистский Комплекс Государство-Народ, Напомним, что под Государством мы понимаем некоторый преобразовательный, оформляющий идеократический центр. Концепт Государства стал весьма расплывчатым. Многое, что принято называть сегодня Государством ,не подходит к нашей теме, но нечто, называемое, допустим, Церковью в некоторых случаях будет напрямую относиться к нашей проблематике. Повторим, здесь употребляется слово Государство лишь в целях удобства и отнесения к определенной традиции в русле консервативной мысли. позволяет говорить о «тоталитарности» в ее наиболее общем виде, так как государство, ставящее, выражающее народу его цели, заставляет его преодолевать косность самих себя и своего настоящего.

Второй подход к выведению системы из изначально данного принципа. Первый подход дал нам систему, то есть, на первый взгляд, свою задачу выполнил. Однако «успех» представляется нам весьма шатким. Не был преодолен произвол в выведение столь массивной категориальной конструкции. В целом, мы сомневаемся в возможности его полного исчерпания, однако настойчиво требуется минимизировать влияние субъективности исследователя. Осуществленное нами разворачивание системы полагалось на вскрытие первого элемента изначальной «идеократии» - «идеи», которое могло оказаться не вскрытием вовсе, а вменением чуждого содержания данной в «идеократии» «идее». Таким образом, второй подход будет основан на предположении, кажущимся обоснованным, что попытка раскрытия смысла первого элемента, не прибегая к внешнему и произвольному вменению содержания, представляется бесплодной. Слово «идея» широко распространено не только в области философии, но и, что лишь затрудняет понимание, в обыденной жизни. Оно издавна используется для обозначения различных концептов, употребляется и имеет определенную значимость в пределах разных систем. Находя «идею» вне контекста ее смыслового обитания, мы не можем знать, что именно должны мыслить и какие концепты в ней необходимо содержатся. В целях минимизации исследовательского произвола, примем здесь первый элемент изначальной целости за Х, призванный обозначить неопределенность чего-либо, присутствие неизвестного, но значимого, в границах рассмотрения. Таким образом, остается перейти к «власти». Несмотря на многогранность этого концепта, необходимое содержание, минимум определенности, выявить можно; оно заключается в полагании асимметричного «отношения», связывающего несколько отличных сознательных существ или отдельные моменты, проявления единого Я (власть над самим собой, например, над своими страстями). Однако, вернувшись к изначальной целости «идеократии», схваченное нами в абстрактности можно конкретизировать. «Кратия», упрощенно приравненная нами к «Власти», которая будучи слитой с некоторым Х, определенность чего здесь не имеет значения, становится властью, осуществляемой сувереном, наделенным качественной характеристикой. Вспомним об «аристократии», «демократии», «тимократии» и иных структурно идентичных понятиях. Все они отсылают к качественно определенному первоначалу социального, которое есть основание коллектива, то есть источник системообразующей Нормы, а также его предел, своей ограничивающей силой, вскрывающий границы, а значит инобытие, своего коллективного порядка. Благодаря данному выше разъяснению, стороны «отношения» представляются уже яснее: суверен - коллектив. «Власть» осуществляется уже не над отдельным человеком или, тем более, не обращается в процесс, протекающий в цельном Я.

Затем требуется прояснение следующего вопроса: опосредовано ли слияние «идеи» и «власти»? Допустим, что нет. В этом случае, имеем прямое естественное, не требующее никакого сознательного вмешательства, осуществление Х. «Идея» упорядочивает коллектив, словно солнце греет землю, не требуя никакого волевого действия. Причем сама «идея» очевидно не заключает в себе указания на определенную инстанцию, понятие которой заключает в себе воздействие на общность. Например, «достойные» или «народ» отсылают к некоторой, пускай и воображаемой группе, поэтому возможность непосредственности их власти не вызывает сомнений. «Идея» превращается в некий имманентный развитию обществ закон, который нельзя ни изменить, ни отменить, остается лишь сознать его и принять как данность. Однако подобная позиция, с необходимостью формируемая предполагаемым прямым отношением «идеи» и «власти», чужда идеологическому пониманию «идеократии», принимаемому нами здесь в качестве аксиомы. Согласно второму варианту, опосредование требуется, то есть, мы получаем следующее расчленение: Х (Идея) - Инстанция - Коллектив.

Обратимся к коллективу и определим, какой силой он задается, то есть, что именно делает его единством. Согласно уже выявленным следствиям, заключенным в «идеократии», обоснованным представляется утверждение, согласно которому коллектив задается обязательно нечто, отличным от действующей силы Х. Предположив формирование коллектива силой Х, мы возвратились бы к полаганию отсутствия опосредования, тем самым оказалась бы снятой не только выше утвержденная Инстанция, но и сама идеология. Х есть внешнее коллектива, оно требует себе инстанции, призванной внедрять самое Х в ткань коллектива. Х видится неким, пока лишенным иных качеств, «должным», точнее «коллективным должным». Оно противостоит имманентным силам, действующим в самом коллективе, формирующим его естественным образом. Противоположность «должному» Х составляет «естественное» Y, которое можно охарактеризовать такими терминами как «жизнь», «воспроизводство», самоцельное развитие. Оно представляет собой круг, исходящий из себя и к себе же возвращающийся. «Должное» этот круг размыкает, разрушает «имманентную рамку», открывает трансцендентные позиции, с которых происходит осмысление (установление) сущности общества, скрытой (положенной) по ту сторону видимости ее обычного существования. Идея, установленный нами Х, объемлет собой инстанцию, находящеюся в относительной зависимости от среды деятельности, но выступающей перед коллективом как его суверен, источник его Нормы и преобразовательное начало. Как суверен относится к общности? Он знает коллектив как целое, значит, может воздействовать на само это целое, именно в этом кроется его суверенное могущество. «Целое» - обладающее внутренними и внешними границами, то есть различенное в себе, согласно некоторому единому закону и полагающее свое инобытие. Именно в «границах» содержится то, что определяет целость чего-либо («органичность»). Таким образом, воздействовать непосредственно на целое можно лишь путем воздействия на то, что его таковым делает и что поддерживает его существование в форме «организма». Ценности становятся основным ресурсом установления границ. Они определяют сущность «справедливого» и «значимого по себе», что неминуемо рождает внутренние границы, определяющие функциональное расслоение коллектива. Кроме этого, знание, как системы, так и ее инобытия, то есть видение системы в ее контексте, позволяемое наличностью позиции «идеи» (целости), допускает обращение данности в свое иное, преобразование целого в целое. Знание идеи нации вписывает ее в некий более объемный контекст, осмысливающий ее извне как целое, и полагает среду ее самой как контекст, задающий значимость отдельных ее элементов, приобретающих ценность лишь путем обнаруживания себя в этой среде - контексте. Приведем, кажущееся нам важным, соображение: «Y как целое» есть «идея Y», причем идея коллектива («Нация» как духовная, историческая сущность («Дух Нации»)) в корне отлична от эмпирически данного коллектива («общество» как совокупность организаций и отдельных граждан, существующих в настоящем и объединенных неизбежным пересечением эгоистических интересов). В этом смысле, «идея» коллектива трансцендентна по отношению к его налично данному существованию. Суверен, заметим, постоянно присутствующий внутри системы, действует на коллектив, только принимая его в форме тотальности. Таким образом, «коллективный проект» становится всеобъемлющим.

Сделаем небольшое отступление от темы и выскажем предположение касательно понимания сущности «идеи», которая сначала была обозначена нами символом неизвестности, а затем найденная нами при обращении к отношениям «идеократического» коллектива и его суверена. Если допустить, что обе «идеи» концептуально идентичны, то есть представляют собой «контекст». Развернем эту мысль. «Идея» есть выявленное, исходя из анализа, познания, конструирования сущности элемента, или в целом заданной действительности, и облаченное в символы своеобразие и/или закономерность (принцип разворачивания) и/или цель, лежащая в (его) ее основе, задающая (его) ее, преодолевающая и объясняющая и/или искажаемая, скрываемая наличной, конкретной реальностью. «Идея» есть контекст, Выработка и принятие данного подхода к определению «Идеи» обусловлены осмыслением теории дискурса Э. Лакло и Ш. Муфф, согласно которой, понимание некоего Текста возможно только через призму анализа контекста, содержащего его в себе и наполняющего специфическими смыслами.

Сошлемся также на А.Ф. Лосева: «Понять вещь значит соотнести ее со своим инобытием и соотнести ее с тем или иным окружением и представить ее себе не просто как ее саму, но в свете того или иного окружения; в свете определенного момента окружения». (А.Ф. Лосев Вещь и имя) определяющий элементы реальности, или реальность как таковую путем их/ее интегрирования в систему более высокого порядка, а именно, элемент обретает место, а с ним и ценность, и смысл своего существования в некой «реальности», а «реальность» в целом познается, исходя из воссоздания «истории» или любого другого конструкта, устанавливающего осмысленную сменяемость «реальностей». «Идея» создает когнитивную карту бытия, задавая границы мыслимого. Но что представляет собой эта «карта»? Она есть мысль-пространство, где границы общности ее создателя не совпадают с границами ее самой. На ней помещаются образы Целого, столкнувшиеся друг с другом, и обосновываются причины, приведшие к этому столкновению. Благодаря этой «карте», некая «реальность» перестает быть самодостаточной и становится лишь элементом реальности более высокого порядка. Благодаря этой операции, реальность, ставшую элементом, можно осмыслить как нечто Целое, обладающее границами и изменяющееся. Можно выйти за пределы этого Целого и, соответственно, можно его познать. Именно «карта» предоставляет возможность данного «выхода». «Идея» позволяет, во-первых, осознать своеобразие некоего Целого, полагаемого в качестве элемента Целого более высокого порядка, сравнивая его по ряду определенных критериев с другими элементами. Специфичность не мыслима вне сознания наличия Другого и возможности его рассмотрения, стимулирующего также и самопознание. Во-вторых, появляется возможность «раскрыть»/ «вообразить» Смысл существования данного Целого. Именно закономерности, по которым некий элемент преобразуется в рамках определенного контекста, а также цель его существования, предполагающая, если не конец этого изобретенного «контекста», то, по крайней мере, наличие различных внутри него стадий, позволяют «познать» Смысл существования Целого. «Дело не имеет другого определения, чем деятельность, и этой последней уже определяется общая природа содержания. Ибо в-себе-бытие и для-себя-бытие суть моменты деятельности; дело же именно и характеризуется тем, что оно содержит в себе такие различные моменты. Дело при этом существенно едино, и это единство различного и есть именно конкретное». (Г.В.Ф. Гегель Лекции по истории философии). «Дело» - временной «контекст»; оно едино; моменты деятельности суть элементы этого «контекста», понимаемые во взаимной связи и согласно закономерностям преобразования. Только включение изучаемого объекта в «пространственный» (определение «своеобразия» при сравнении его с другими объектами, существующими в данный момент времени; выявление сходств и различий при осуществлении сравнения) и «временной» (определение «смысла» существования объекта, совершаемое через вписывание его в «историю», полагающую образы его Прошлого (через реконструирование) и Будущего (через воображение) «контексты» открывает пути (теоретические) к осуществлению познания объекта во всей его полноте. Вышеприведенное рассмотрение лишь раскрывает смысл, заключенный в данном нами определении «Идеи». Она рождается из осознания необходимости выхода за пределы объекта в целях познания его истинной сути.

При рассмотрении идеологии, нас интересуют, в первую очередь, «идеи», определяющие человеческую реальность, общественный план бытия, который, однако, немыслим во всей своей цельности и завершенности вне идеологического разрешения вопроса о существовании иных пластов Бытия и системы ценения, являющейся всеобщей. Например, Е.Н. Трубецкой так «осмысляет» человеческую реальность: «Оправдание горизонтальной линии жизни заключается в мысли о грядущей новой земле, полной абсолютного, духовного содержания и смысла; эта плоскостная, здешняя жизнь оправдывается лишь постольку, поскольку она поднимается в другой план и в нем преображается». (Е.Н. Трубецкой Смысл Жизни) Итак, «Идея» объясняет Реальность и ее отдельные элементы, дает им оценку с точки зрения Абсолютного Принципа и формирует, имплицитно или эксплицитно, образ «Идеала», то есть, некоторого состояния общественного и Бытия, которое должно стать Целью стремления каждой «Личности». Здесь под «Личностью» понимается любая организация элементов, проникнутых духом единства, составляющих органическое Целое, которое наделяет их новыми качествами и возвышает их через утверждение себя. Государство, Церковь, Нация и другие коллективные образования стремятся стать полноценными «Симфоническими Личностями». Это понятие свойственно эксплицитно или имплицитно всем идеологиям, попавшим в фокус нашего внимания. Однако сама теория «личностей» разрабатывалась в рамках евразийской традиции Л.П. Карсавиным, основной работой которого по данной теме является труд, имеющий название «О Личности». Очевидно, что подобная «Идея», являющаяся источником «идей» иных порядков, находится в основании всех идеологий. Но в чем проявляется особенность «Идеи», могущей породить идеократию? Человеческая, общественная реальность, пласт бытия, представляющий «Настоящее» - то, что есть сейчас и здесь представляется не как контекст высшего порядка. Эта реальность обусловлена Иным, а значит, эта реальность обладает полноценной «Идеей». Следуя этой аналогии и Фридриху Ницше, «Человек» может быть понят, лишь обретя место между двумя ценностными полюсами, даже мирами - «Животным» и «Сверхчеловеческим». Вспомним сцену из «Так говорил Заратустра» с «канатным плясуном» и многозначительную фразу, вложенную философов в уста пророка: «Человек - это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над пропастью». (Фр. Ницше Так говорил Заратустра).

Вернемся от произвольных предположений к необходимости процесса разворачивания изначального единства, данного в понятии «идеократии». Взятое нами за Икс есть «тотальное коллективное должное», требующее себе деятельной Инстанции. Уяснение этого аспекта Х, проливает свет на обязанности Инстанции. Здесь нужно выделить две составляющие. Во-первых, инстанция несет мощную позитивность, так как является полномочным представителем абсолютного «должного». Мы сталкиваемся со своеобразной «комиссарской диктатурой», где истинный суверен, по причине невозможности оказывать прямое воздействие на подчиненных, передает всю целостность своей верховной власти тому, кто в действуя в данном месте и в определенное время, имеет соответствующую возможность. Таким образом, сама инстанция становится в некотором смысле суверенной, хотя и ограниченной содержанием того Х, ради служения которому (опосредование) оно призвано из небытия. «Идеократический», явленный в миру суверен, таким образом, отличен от, допустим, «демократического» суверена - «народа», ибо над последним не стоит совершенно ничего, нет никакой, даже воображаемой инстанции. Конечно, можно оспаривать характер реальных ограничений, налагаемых этим таинственным, но уже приобретающим очертания иксом, однако в пространстве чистой идеологии они будут неизбежно необоснованными. «Демократия», например, может быть крайне сдержанной и даже косной, но только в моменте объективности, то есть, будучи основанием уже существующей системы, ограниченной состоянием среды, характером народа, вливающим уникальное содержание в универсальную форму. Однако в моменте субъективности (идеология), демократический суверен ничем не ограничен. Позитивность означает, что «проект», осуществляемый утвержденной инстанцией, не исходит от коллектива, существующего по себе, а коренится в Ином. Авторитаризм приходит как следствие, ибо полагание проекта, реализация которого вступает в какое-либо противоречие с имманентными законами упорядочивания человеческой множественности, может опираться лишь на авторитарные механизмы управления. Заключительной ступенью становится идеократическое насилие, предписываемое сутью самого проекта, расторгаемого естественный цикл воспроизводства «жизни». Данный комплекс можно условно назвать этатистским, так как все требуемые составляющие заключены именно в понятии «государство». Вторая составляющая, задающая природу Инстанции, оказывается связанной с приобретением знания об Х. Проект исполняется только сознательно. Волевое воздействие опирается на ясное представление Цели, которая оказывается лишь отражением в человеческом, конечном сознании «идеи». Источником знания этого Х и выводимой из него Цели («Проекта») является или «Данность», то есть совокупность документов, содержащих в себе религиозное предание, объективированное Откровение и социально-политическая Традиция общности, или «Произвол», волевое самоутверждение отдельного лица, извлекающего «коллективное должное» из самого себя. В первом случае требуется доказательство этой «данности». Мыслитель обязан обратиться к самому коллективу и выявить черты, способствующие, вернее делающие возможным и даже необходимым принятие общностью того или иного должного «проекта». Кроме этого, он вынужден совершить извлечение своего «проекта» из корпуса традиционных, заключающих истину потустороннего текстов. Интерпретация жизни общества и определенной религии составят необходимый концептуальный кластер внутри идеократической конструкции. Второй тип оказывается сложнее схватить мыслью, ибо «произвол» эксплицитно становится базисом идеологии. Его важно скрыть, обосновать ссылкой на нечто объективное. Например, критерий ценности, предложенный мыслителем и применимый к социально-политической реальности, может оправдываться приведением идеала полноты человеческого существования, становления личности, обеспечиваемого только интеграцией этого критерия в сознание каждого члена общности. Кроме этого, принятие тем или иным коллективом выдвинутой Цели, Идеала и представляемого объекта напряженного стремления, может представать как единственный, наиболее адекватный, путь к спасению коллектива в свойственной его достоинству форме существования или приобретения таковой. Перечислить все вариант мы не в состоянии, для этого требуется исследование уже созданных систем, а не пустой схемы идеократической идеологии, выведением которой мы сейчас заняты. В любом случае, мыслитель должен обращаться к самому сообществу, высказывать его особенности, предлагать модель его исторического развития, возможно, вписывая его в общечеловеческую историю на правах реализации «эпохального» момента-ступени разворачивания универсального «Проекта». В результате итоговый образ коллектива будет содержать в себе доказательство необходимости распространения на него велений «идеи». Массивность и философичность этих «обрамлений» не должна скрыть от нас их подчиненности произволу мыслителя и тем самым вывести данный тип идеологий из пространства «идеократии». Если, согласно идеологии, та или иная особенность, допустим, народа, естественным образом сформированная, с неизбежностью утвердит в будущем нечто открытое как Цель настоящего, если переход на новую ступень истории исключает провальный исход и не требует сознательного действия, выведенного за пределы всепоглощающей действующей причинности, то мы обнаруживаем себя вне идеократии. Итак, имеем смысловой блок, посвященный коллективу.