Метафорическое моделирование постсоветской действительности в российском и британском политическом дискурсе

Размещено на http://www.allbest.ru/

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

"Уральский государственный педагогический университет"

10.02.20 - сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

профессор А.П. Чудинов

Екатеринбург

2006

Содержание

2.1 Система метафорических моделей в российском и британском политическом дискурсе

2.2 Метафорическая модель со сферой-источником "Война" в российском и британском политическом дискурсе

2.3 Метафорическая модель со сферой-источником "Театр" в российском и британском политическом дискурсе

2.4 Метафорическая модель со сферой-источником "Спорт и игра" в российском и британском политическом дискурсе

2.5 Метафорическая модель со сферой-источником "Болезнь" в российском и британском политическом дискурсе

2.6 Метафорическая модель со сферой-источником "Человеческий организм" в российском и британском политическом дискурсе

2.7 Метафорическая модель со сферой-источником "Мир животных" в российском и британском политическом дискурсе

Выводы по второй главе

Глава 3. Особенности метафорического моделирования постсоветской действительности в российском и британском политическом дискурсе

3.1 Метафорическая модель со сферой-источником "Монархия" в российском и британском политическом дискурсе

3.2 Метафорическая модель со сферой-источником "Родство" в российском и британском политическом дискурсе

Выводы по третьей главе

Заключение

Список литературы

Список источников

Введение

Настоящая диссертация посвящена сопоставительному когнитивному исследованию метафорических моделей, функционирующих в российском и британском политическом дискурсе при осмыслении постсоветской действительности в России, Грузии и странах Балтии. В процессе такого исследования сопоставляются, во-первых, российский и британский варианты метафорического представления постсоветской действительности, а во-вторых, закономерности метафорического представления современной реальности в России, Грузии и странах Балтии.

Актуальность исследования метафорических моделей обусловлена перспективностью дальнейшего развития теории метафорического моделирования как основы для практического выявления корреляций между концептуальными метафорами, отражающими национальное сознание, и политическим дискурсом, в котором концептуальные метафоры реализуются как лингвосоциальный феномен. Сопоставительное изучение закономерностей метафорического моделирования действительности дает возможность выявить универсальное и национально специфичное в ментальном мире человека и общества и проследить, как когнитивные структуры реализуются в национальных политических дискурсах. Сопоставительное исследование метафорических моделей направлено на повышение эффективности межкультурного взаимодействия, что является одной из наиболее актуальных задач как на постсоветском пространстве, так и в сфере взаимоотношений постсоветских республик с другими государствами.

Объект исследования - метафорические словоупотребления, актуализированные в российском и британском политическом дискурсе периода 2000-2005 гг. для осмысления постсоветской действительности России, Грузии и стран Балтии,

Предмет исследования - когнитивно-дискурсивные закономерности функционирования метафорических моделей в российском и британском политическом дискурсе и их зависимость от сферы-мишени метафорической экспансии.

В качестве материала для исследования использовались политические тексты как печатных, так и электронных британских и российских СМИ, содержащие метафорические словоупотребления, актуализированные для осмысления постсоветской действительности России, Грузии и стран Балтии (список источников представлен в приложении). Всего было рассмотрено 5600 метафорических словоупотреблений (одинаковое количество в российских и британских источниках), распределенных по сферам-мишеням "Россия" (2000), "Грузия" (1800) и "Страны Балтии" (1800).

Целью настоящей диссертации является сопоставительное когнитивное исследование (выделение, описание фреймово-слотовой структуры, систематизация, классификация, контекстуальный анализ, дискурсивный анализ, лингвокультурологическое описание) метафорических моделей в российском и британском политическом дискурсе и выявление корреляций когнитивно-дискурсивных характеристик метафорических моделей со сферой-мишенью метафорической экспансии.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

· определить теоретические основы когнитивно-дискурсивного анализа метафоры и методику исследования;

· выявить и систематизировать концептуальные метафоры в британском и российском политическом дискурсе;

· провести описание и классификацию метафорических моделей в российском и британском политическом дискурсе;

· провести анализ универсального и специфичного в функционировании метафорических моделей в британском и российском политическом дискурсе;

· выявить корреляции между свойствами метафорических моделей и сферами-мишенями метафорической экспансии.

Методология настоящего исследования сложилась под влиянием теории концептуальной метафоры (Дж. Лакофф, М. Джонсон), успешно развиваемой в теории метафорического моделирования на основе когнитивно-дискурсивной парадигмы (А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский, Ю.Н. Караулов, И.М. Кобозева, Е.С. Кубрякова, Т.Г. Скребцова, Ю.Б. Феденева, А.П. Чудинов, Й. Цинкен и др.). Представленная работа также опирается на достижения дискурс-анализа (А.Н. Баранов, Р. Водак, Т. ван Дейк, В.И. Карасик, Е.С. Кубрякова, К. де Ландтшер, А. Мусолфф, А.П. Чудинов, Е.И. Шейгал, Дж. Юл и др.), прагмалингвистики (Н.Д. Арутюнова, Р. Водак, М.Р. Желтухина, О.С. Иссерс, В.И. Карасик, Н.Б. Руженцева, Г.Г. Слышкин, Е.И. Шейгал и др.) и лингвокультурологии (С.Г. Воркачёв, В. И. Карасик, В.В. Красных, В.А. Маслова, Ю.Е. Прохоров, В.Н. Телия и др.).

В процессе работы использовались следующие методы: когнитивно-дискурсивный анализ, моделирование, классификация, контекстуальный анализ, статистическая обработка материала, сопоставительный анализ с учетом лингвокультурологической характеристики исследуемых явлений.

Теоретическая значимость диссертации заключается в сопоставительном когнитивно-дискурсивном исследовании метафорического моделирования постсоветской действительности в политическом дискурсе России и Великобритании и в развитии методики сопоставительного изучения метафор, позволяющей продемонстрировать эвристичность интегрального когнитивно-дискурсивного подхода к метафорическому анализу. Материалы диссертации могут быть использованы в дальнейших исследованиях по проблемам общей теории метафорического моделирования и сопоставительного исследования метафорических моделей в национальных политических дискурсах.

Научная новизна диссертации заключается в исследовании метафорических моделей в российском и британском политическом дискурсе при осмыслении политической реальности России, Грузии и стран Балтии. Такой ракурс сопоставления позволяет выявить корреляции между сферами-мишенями метафорической экспансии и степенью влияния когнитивных и дискурсивных факторов на функционирование метафорических моделей.

Практическая значимость исследования связана с возможностями использования ее материалов в двуязычной лексикографической практике, в практике преподавания иностранного языка и курсов по межкультурной коммуникации, теории перевода, когнитивной и политической лингвистике, лингвокультурологии и связям с общественностью.

Композиция диссертации определяется ее задачами и отражает основные этапы и логику развития исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и библиографического списка. метафора экспансия политический дискурс

В первой главе определяются теоретические основы исследования, а именно: анализируются основы когнитивного и дискурсивного подходов к анализу метафоры, обосновывается выбор когнитивно-дискурсивной методологии и определяется методика для сопоставительного описания метафорических моделей.

Во второй главе представлена система российско-британских метафорических моделей и сопоставительный анализ российских и британских метафорических моделей, не выявляющих полярных различий в своих свойствах при смене сферы-мишени в качестве объекта исследования.

В третьей главе рассмотрены особенности функционирования метафорических моделей в политическом дискурсе, проявляющиеся в зависимости от национального дискурса и сферы-мишени метафорической экспансии.

В заключении делаются основные выводы по проведенному исследованию и намечаются перспективы дальнейшего исследования когнитивной метафоры в политическом дискурсе.

Апробация материалов исследования. Основные положения диссертационного исследования обсуждались на заседании кафедры риторики и межкультурной коммуникации Уральского государственного педагогического университета, заседаниях кафедры иностранных языков Нижнетагильской государственной социально-педагогической академии, а также на международных, общероссийских и региональных конференциях в Нижнем Тагиле (2004, 2005) и Екатеринбурге (2003, 2004, 2005).

Материалы диссертационного исследования нашли отражение в следующих публикациях:

1. Будаев Э.В. Монархическая метафора как средство концептуализации политической действительности в британской прессе // Перевод и межкультурная коммуникация / Материалы VI международной научно-практической конференции / Институт международных связей. - Екатеринбург: Издательство АМБ, 2004. - С. 82-87.

2. Будаев Э.В. О системности и среде в ракурсе теории когнитивной метафоры // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества / Урал. гос. пед. ун-т; Отв. ред. Чудинов А.П. - Екатеринбург, 2004. - Т.12. - С. 5-11.

3. Будаев Э.В. Концептуальная метафора в политическом дискурсе: новые зарубежные исследования (2000-2004) // Известия УрГПУ. Вып. 16 / Урал. гос. пед. ун-т; Отв. ред. Чудинов А.П. - Екатеринбург, 2005. - С. 41-52.

4. Будаев Э.В. Театр как сфера-источник для метафорического представления действительности в российской и британской прессе 2000-2004 гг. // LINGUISTICA JUVENIS: Сборник научных трудов молодых ученых. - Выпуск 5. Дискурс и текст. - Екатеринбург, 2005. - С. 30-46.

5. Будаев Э.В. Зооморфная метафора в российской и британской прессе 2000-2005 гг. (на примере метафорического моделирования постсоветской действительности России, Грузии и стран Балтии) // Лингвистика, перевод и межкультурная коммуникация / Материалы XII международной научно-практической конференции / Институт международных связей. - Екатеринбург: Издательство АМБ, 2005. - С. 11-24.

6. Будаев Э.В. Методика сопоставительного исследования метафорических моделей в политическом дискурсе // Риторика и лингвокультурология: материалы межвузовской научной конференции, 25-26 нояб., 2005, УрГПУ. - Екатеринбург, 2005. - С. 18-21.

7. Будаев Э.В., Чудинов А.П. Когнитивно-дискурсивная парадигма в исследовании политической метафорики // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. - Выпуск 3. - Екатеринбург, 2005. - С. 36-50.

8. Чудинов А.П., Будаев Э.В. Концептуальная метафора в политическом дискурсе: новые зарубежные исследования (2000-2004) // Вопросы когнитивной лингвистики. - 2005. - № 2. - С. 41-50.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Концептуальная метафора в российском и британском политическом дискурсе является важнейшим способом воздействия на сознание адресата и средством концептуализации, категоризации и оценки постсоветской действительности в России, Грузии и странах Балтии.

2. Свойства метафорических моделей в различной степени зависят от когнитивно-дискурсивных факторов. Сопоставительный анализ метафорики позволил выделить дискурсивно устойчивые метафорические модели, не проявляющие значимых различий по критерию сферы-мишени метафорической экспансии, и дискурсивно неустойчивые метафорические модели, свойства которых сильно варьируются в зависимости от сферы-мишени. К числу первых относятся метафорические модели со сферами-источниками "Человеческий организм", "Война", "Болезнь", "Спорт и игра", "Театр" и "Мир Животных". Во вторую группу входят модели со сферами-источниками "Родство" и "Монархия".

3. В российском и британском политическом дискурсе выделяются два типа функционирования дискурсивно неустойчивых метафорических моделей. В первом случае метафорическая модель востребована и в российском, и в британском политическом дискурсе для концептуализации одних сфер-мишеней, но оказывается совершенно невостребованной для концептуализации других сфер-мишеней (сфера-источник "Монархия"). Второй тип особенностей функционирования метафорической модели связан с тем, что в российском политическом дискурсе определенная сфера-мишень регулярно концептуализируется в понятиях соответствующей сферы-источника, в то время как в британском политическом дискурсе подобные метафоры для той же сферы-мишени нехарактерны. Вместе с тем при смене сферы-мишени в качестве объекта рассмотрения прагматический потенциал той же сферы-источника, который не был востребован в российской политической речи, регулярно используется для концептуализации данной сферы-мишени в британском политическом дискурсе (сфера-источник "Родство").

4. Интегральный, когнитивно-дискурсивный подход к анализу метафорических моделей в политическом дискурсе обладает эвристиками, недоступными для когнитивного анализа и дискурс-анализа, если они применяются в научном исследовании по отдельности.

Глава 1. Теоретические основы сопоставительного исследования метафорического моделирования постсоветской действительности

В настоящей главе определяются теоретические основы когнитивно-дискурсивного анализа как методологической основы современной теории метафорического моделирования.

Рассматриваются основы когнитивного подхода к анализу метафоры, анализируется современный дискурс-анализ в его применении к исследованию политических метафор, на завершающем этапе сопоставляются существующие методики когнитивного исследования метафоры в политическом дискурсе и обосновывается выбор используемой автором методики в связи с особенностями материала и целью настоящего исследования.

1.1 Когнитивный подход к анализу метафоры

С момента выхода книги Т. Куна "Структура научных революций" [1975] понятие "научная парадигма" прочно закрепилось в научном терминологическом аппарате, несмотря на последовавшую пространную критику и выдвижение исследователями философии науки альтернативных понятий (например, "исследовательская программа" у И. Лакатоса [Лакатос 2003]). Накладывая понятийную сетку куновской методологии на эволюцию той или иной науки, исследователи рассматривают становление и развитие науки как смену научных парадигм (научных революций). С середины 70-х годов в области гуманитарных наук появляется тенденция обращения к когнитивным структурам и когнитивным механизмам оперирования этими структурами для объяснения феноменов, которые не поддавались адекватному изучению в рамках традиционной позитивистской методологии. Впоследствии этот процесс получил название когнитивной революции (cognitive revolution), когнитивного поворота (cognitive turn), приведшего к возникновению когнитивной науки (когнитологии, когитологии).

Необходимо уточнить термин когнитивный, определяющий одно из направлений в современной лингвистике и подход к исследованию метафоры. Едва ли есть смысл (если не учитывать "дань терминологической моде") использовать термин когнитивный как синоним традиционного для ряда наук термина познавательный. Как отмечает Е.С. Кубрякова, заимствованный из английского языка термин cognition означает не только познание как процесс, но и само знание как результат [1994: 35]. Поэтому когнитивная наука ставит своей целью исследовать как процессы восприятия, категоризации, классификации и осмысления мира [Болдырев 2001: 8], так и системы репрезентации и хранения знаний [Кубрякова 1994: 34].

Когнитивная лингвистика - научное направление, "в центре внимания которого находится язык как общий когнитивный механизм" [Демьянков 1995: 304] и когниция "в ее языковом отражении" [Рудакова 2002: 10, 15]. Когнитивная лингвистика, возникшая в США (Дж. Лакофф, М. Джонсон, Р. Лангакер, Л. Талми, У. Чейф, Р. Джэкендофф, М.Тернер, Ч. Филлмор, Ж. Фоконье и др.), представляет собой совокупность исследовательских программ, объединяемых набором постулатов общего характера [Баранов, Добровольский 1997] и общей целью исследовать корреляции взаимодействия языка и мышления (языковых и когнитивных структур). С когнитивным подходом сближается еще ряд направлений в лингвистических исследованиях, авторы которых, по сути, решают задачи когнитивной лингвистики (А. Вежбицка, Т. ван Дейк, Дж. Хэйман, Т. Гивон и др.). Значительное распространение, дальнейшее развитие и свою интерпретацию когнитивная лингвистика получила в российской науке (Н.Д. Арутюнова, А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский, Н.Н. Болдырев, В.И. Карасик, В.З. Демьянков, Е.С. Кубрякова, Ю.Н. Караулов, В.В. Петров, Е.В. Рахилина, Ю.С. Степанов, И.А. Стернин, А.П. Чудинов и др.). Становление когнитивной лингвистики, развитие ее проблематики и научный аппарат подробно охарактеризованы в работах А.Н. Баранова и Д.О. Добровольского [1997], В.З. Демьянкова [1994], Е.С. Кубряковой [1994, 1997, 2004], Е.С. Кубряковой и др. [1996], В.А. Масловой [2004], З.Д. Поповой и др. [2004], З.Д. Поповой и И.А. Стернина [2002], Е.В. Рахилиной [1998, 2000], А.В. Рудаковой [2002], Т.Г. Скребцовой [2000], А. Ченки [1996], А.П. Чудинова [2001] и др.

Центральное место в когнитивной лингвистике занимает проблема категоризации окружающей действительности, главную роль в которой играет метафора как проявление аналоговых возможностей человеческого разума. Метафору в современной когнитивистике принято определять как (основную) ментальную операцию над концептуальными структурами (доменами, фреймами, гештальтами, ментальными пространствами и др.), как способ познания, категоризации, концептуализации, оценки и объяснения мира. Мы взяли в скобки слово основную, потому что, как будет показано ниже, не все исследователи когнитивной метафоры придают ей статус основной операции.

Неудивительно, что именно метафора стала отправной точкой когнитивного подхода к языку: постулируемый в когнитивной лингвистике принцип нерелевантности разграничения лингвистического и энциклопедического знания наиболее очевиден в метафоре, которая является едва ли не единственным феноменом, "вносящим недискретность в дискретную структуру языка" [Баранов 1991: 188]. В этом отношении значительное влияние на становление когнитивного подхода к метафоре оказали результаты исследований по категоризации действительности (принцип "семейного сходства" Л. Витгенштейна, теория размытых множеств Л.Заде, категории базисного уровня Р.Брауна, теория прототипов Э. Рош) [Lakoff 1987].

Основными предпосылками когнитивного подхода к исследованию метафоры стали положение о ее ментальном характере (онтологический аспект) и познавательном потенциале (эпистемологический аспект).

На феномен метафоричности мышления обращали внимание Д.Вико, Ф. Ницше, А. Ричардс, М. Бирдсли, Дж. Джейнс, Х. Ортега-и-Гассет, Э. МакКормак, П. Рикер, Э. Кассирер, М. Блэк, М. Эриксон и другие исследователи, сомневающиеся в том, что онтология метафоры заключена в рамках языка, а функция метафоры сводится к "украшению" речи. Так, А. Ричардс указывал на то, что "метафорична сама мысль", которая и является источником метафоры в языке [Ричардс 1990: 47]. Х. Ортега-и-Гассет отмечал, что "метафора - необходимое орудие мышления" и только потом средство языкового выражения. Метафора необходима не только для того, чтобы "сделать нашу мысль доступной для других людей; она необходима нам самим для того, чтобы объект стал доступен нашей мысли" [Ортега-и-Гассет 1990: 68]. Такой же интерпретации онтологии метафоры придерживались и другие исследователи [Бирдсли 1990; МакКормак 1990; Кассирер 1990; Блэк 1990; Schцn 1979], но именно в работе Дж. Лакоффа и М. Джонсона "Metaphors We Live by" [1980] была разработана теория, которая привнесла системность в описание метафоры как когнитивного механизма и продемонстрировала большой эвристический потенциал применения теории в практическом исследовании. Как и их предшественники, авторы постулируют, что метафора не ограничивается лишь сферой языка: "процессы человеческого мышления во многом метафоричны" [Лакофф, Джонсон 2004: 27]. В более поздней работе "The Contemporary Theory of Metaphor" Дж. Лакофф строго разграничивает метафорическое выражение и концептуальную метафору, подчеркивая, что "локус метафоры - в мысли, а не в языке" [Lakoff 1993: 203].

Смена научных представлений об онтологическом статусе метафоры и ее гносеологическом потенциале легли в основу философского уровня когнитивного подхода к метафоре, однако при решении вопросов о процедурах обработки знаний и механизме метафоризации, способах репрезентации когнитивных структур и их системности мнения исследователей разошлись и на современном этапе в рамках когнитивного подхода можно выделить несколько взаимодействующих, дополняющих и развивающих друг друга подходов, которые, объединяясь по принципу "фамильного сходства", формируют сложный научный прототип когнитивного подхода к исследованию метафоры: классическая теория концептуальной метафоры [Lakoff, Johnson 1980; Lakoff 1990, 1993], теория концептуальной интеграции [Fauconnier, Turner 1994, 1998; Turner, Fauconnier 1995, 2000), теория первичных и сложных метафор [Grady et al. 1996], когерентная модель метафоры [Spellman et al. 1993], модель концептуальной проекции [Ahrens 2002; Chung et al. 2003], коннективная теория метафорической интерпретации [Ritchi 2003a, 2003b, 2004a, 2004b], дескрипторная теория метафоры [Баранов, Караулов 1991, 1994], теория метафорического моделирования [Чудинов 2001, 2003а, 2003б] и др.

Все современные подходы к когнитивному анализу метафоры восходят к классической работе Дж. Лакоффа и М. Джонсона "Metaphors We Live by" [1980], в которой авторы изложили теорию концептуальной метафоры и которая, по справедливому замечанию А.Н.Баранова, очень быстро была признана специалистами "библией когнитивного подхода к метафоре - своеобразным аналогом соссюровского "Курса общей лингвистики" в когнитивизме лингвистического извода" [Баранов 2004: 7].

Согласно теории концептуальной метафоры в основе метафоризации лежит процесс взаимодействия между структурами знаний (фреймами и сценариями) двух концептуальных доменов - сферы-источника (source domain) и сферы-мишени (target domain). В результате однонаправленной метафорической проекции (metaphorical mapping) из сферы-источника в сферу-мишень сформировавшиеся в результате опыта взаимодействия человека с окружающим миром элементы сферы-источника структурируют менее понятную концептуальную сферу-мишень, что составляет сущность когнитивного потенциала метафоры. Базовым источником знаний, составляющих концептуальные домены, является опыт непосредственного взаимодействия человека с окружающим миром, причем диахронически первичным является физический опыт, организующий категоризацию действительности в виде простых когнитивных структур - "схем образов" (image schemas) (теория "телесного разума") [Lakoff 1987].

Метафорическая проекция осуществляется не только между отдельными элементами двух структур знаний, но и между целыми структурами концептуальных доменов. Предположение о том, что при метафорической проекции в сфере-мишени частично сохраняется структура сферы-источника, получило название гипотезы инвариантности [Brugman 1990; Lakoff 1990; Turner 1990]. Благодаря этому свойству становятся возможными метафорические следствия (entailments), которые в метафорическом выражении эксплицитно не выражены, но выводятся на основе фреймового знания. Таким образом, когнитивная топология сферы-источника в некоторой степени определяет способ осмысления сферы-мишени и может служить основой для действия.

Конвенциональные метафорические соответствия между структурами знаний (концептуальные метафоры) согласованы с определенной культурой и языком. Например, концептуальная метафора ARGUMENT IS WAR (СПОР - ЭТО ВОЙНА) согласована с базовыми ценностями культуры носителей английского языка. Метафора не столько средство описания спора в понятиях войны, сколько устойчивый способ осмысления спора. Можно проиграть или выиграть спор, оппонент в споре воспринимается как противник, спорящие разрабатывают стратегии, занимают позиции, "расстреливают" (shoot down) аргументы противника и т.д. Вместе с тем можно "представить культуру, в которой спор рассматривается как танец, участники - как танцоры, а цель заключается в гармоническом и эстетически привлекательном танце", а не в победе над противником [Лакофф 2004: 26- 27]. Концептуальные метафоры "являются неотъемлемой частью культурной парадигмы носителей языка" [Lakoff 1993: 210], укоренены в сознании людей и настолько привычны, что нередко не осознаются как метафоры.

В типологии американских исследователей концептуальные метафоры, разделяются на три основные группы: структурные, онтологические и ориентационные. В структурных метафорах когнитивная топология сферы-мишени является моделью для осмысления сферы-мишени (ARGUMENT IS WAR); онтологические метафоры категоризируют абстрактные сущности путем очерчивания их границ в пространстве (MIND IS MACHINE) или c помощью персонификации (Inflation is eating up our profits); ориентационные метафоры отражают оппозиции, в которых зафиксирован наш опыт пространственной ориентации в мире (GOOD IS UP, BAD IS DOWN).

Многообразие современных исследований по концептуальной метафоре свидетельствует не только о продолжающемся, но и о растущем интересе к теории Дж. Лакоффа и М. Джонсона. Утверждение о том, что концептуальные метафоры охватывают всю сферу человеческого опыта и обладают значимым когнитивным потенциалом, на сегодняшний момент подкрепляется многочисленными исследованиями концептуальной метафоры в большинстве сфер человеческой деятельности. В исследованиях по концептуальной метафоре даже сложилась своеобразная "мода" называть научные работы по образцу классической монографии Дж. Лакоффа и М. Джонсона, что часто являлось указанием на методологию и новую сферу применения теории: "Metaphors we can learn by" [Ponterotto 1994], "Metaphors we compute by" [Lawler 1987], "Metaphors we ought not live by" [Adamson et al. 1992], "Metaphors we die by" [Goatly 1996], "Metaphors we surf the web by" [Maglio, Matlock 1998], "Metaphors we discriminate by" [Refaie 2001] и др.

Сфера применения эвристик этой теории постоянно расширяется за счет включения в научные изыскания материалов все большего количества языков: примером могут служить публикации, посвященные арабским или китайским метафорам [Ahrens 2002; Ahrens et al. 2004; Chung et al. 2003a, 2003b, 2003c; Maalej www; Yu 2000; 2003; 2004]. Еще одно направление развития названной теории - это обращение к метафорическому потенциалу невербальных семиотических систем, то есть исследование концептуальной метафоры в карикатуре [Bergen 2003], жестах [Cienki 2004], в визуальном ряде креолизованных текстов [Шинкаренкова 2005; Чудакова 2005].

Пересматривается традиция (Т.Гоббс, Р.Декарт, Д. Локк и др.) ограничивать роль метафоры в философии и науке. Хотя когнитивная метафора обычно и противопоставляется традиционному пониманию феномена, возводимому к Аристотелю, исследователи все чаще отмечают, что именно Аристотель первым указал на познавательный потенциал метафоры (см., например [Kittay 1989: 2-4]). Философы последующих поколений не обратили должного внимания на указанную Аристотелем способность "метафоры проникать в сущность вещей" [Лакофф 2004: 213], а "представители естественных наук относились к метафоре пренебрежительно, как лежащему за пределами грамматики средству, характеризующему неряшливое мышление, а не как к законному теоретическому инструменту" [МакКормак 1990: 372]. На настоящий момент широкое распространение получили исследования когнитивного потенциала метафоры в получении научного знания. Влияние концептуальной метафоры на развитие научных идей исследовалось применительно к самой философии, а также биохимии, истории, математике, педагогике, политологии, психологии, генетике, экономике и многим другим научным направлениям (см., например [Ивина 2003; Avise 2001; Baars 1998; Brown 2003; Fernandez-Duque, Johnson 1999; Graham 2001; Lakoff, Nunez 2000; Lorenz 1998; Rohrer 1995; Thagard, Beam 2004]).

Особенное распространение получили исследования концептуальной метафоры в сфере политической коммуникации. Перспективы применения когнитивных эвристик к политическому дискурсу были намечены еще Дж. Лакоффом и М. Джонсоном [1980]. Помимо общей характеристики теории концептуальной метафоры американские исследователи рассмотрели следствия милитарной метафоры Дж. Картера и показали, что, казалось бы, совершенно лишенная эмоциональной оценки метафора ТРУД - ЭТО РЕСУРС позволяет скрывать антигуманную сущность экономической политики государств как с рыночной, так и с тоталитарной экономикой.

Согласно когнитивной методологии, человек склонен реагировать не на реальность как таковую, а на собственные когнитивные репрезентации реальности. Поэтому и поведение человека непосредственно определяется не столько объективной реальностью, сколько системой ментальных репрезентаций человека, и "выводы, которые мы делаем на основе метафорического мышления, могут формировать основу для действия" [Chilton, Lakoff 1989]. Этим объясняется особенно повышенный интерес современных исследователей к концептуальной метафоре в сфере политической коммуникации (А.Н. Баранов, Д. Берхо, Р. Дирвен, П. Друлак, Р. Каган, А.А. Каслова, Х. Келли-Холмс, В. Кеннеди, И.М. Кобозева, В. Кристол, Дж. Лакофф, Дж. Лавтон, М. Луома-ахо, Дж. Люл, Дж. Милликен, С.Н. Муране, А. Мусолфф, В. О'Реган, Р. Пэрис, Е. Рефайе, Т. Рорер, О. Санта Ана, Н.А. Санцевич, Е. Семино, Т.Г. Скребцова, Дж. Торнборроу, Ю.Б. Феденева, И. Хеллстен, Р. Хюльссе, А. Ченки, П. Чилтон, А.П. Чудинов, Й. Цинкен и др.).

Исследователей политической метафоры интересуют два типа корреляции метафоры и концептуальной системы человека. С одной стороны корпусные исследования метафор позволяют выявить структуры "коллективного подсознательного", которые не выражены эксплицитно. Например, А.Н. Баранов с помощью метафорического анализа показал, что, несмотря на эксплицитное неодобрение взяточничества, российские политики и предприниматели используют преимущественно органистическую метафору и воспринимают взяточничество как естественное положение дел [Баранов 2004]. Этот аспект можно сформулировать как "сознание (подсознательное) определяет метафоры" и соответственно анализ метафор - это анализ концептуальных структур. Вместе с тем прагматический потенциал метафор сознательно используется в политическом дискурсе для переконцептуализации картины мира адресата. Этот подход можно выразить в формуле "метафоры определяют сознание". Первый аспект рельефно проявляется в исследованиях стертых метафор, второй - при анализе свежих метафор, хотя жесткого разграничения, конечно же, нет.

Исследователи сходятся во мнении, что политическая метафора - значимый инструмент манипуляции общественным сознанием. Вместе с тем еще Дж. Лакофф показал [1991], что предлагаемые политиками метафоры лишены аргументативной силы, если они не согласуются с концептуальными прототипами того или иного общества. В этом отношении показательна работа П. Друлака [Drulak 2005], в которой автор анализирует кризис словацко-чешских отношений накануне распада Чехословакии. В конце 1991 года чешский премьер-министр Петр Питхарт, пытаясь ослабить националистические разногласия, выступил по телевидению с речью, в которой он признал, что в прошлом к словакам относились не совсем справедливо, и предположил, что обе нации могли бы в будущем жить в "двойном доме" (DVOJ DOMEK). Метафора "двойного дома", не использовавшаяся до этого в чехословацком политическом дискурсе, вызвала бурные споры, а менее чем через год лидеры Чехии и Словакии пришли к решению о невозможности дальнейшего сосуществования в рамках одного государства. Следуя за П. Чилтоном и Дж. Лакоффом, исследователь отмечает, что метафора дома как контейнера с четким разграничением внутреннего и внешнего пространств доминировала в осмыслении государства на протяжении столетий. Предложенный политиком концепт должен был стать альтернативой представлениям о едином чешском доме или двух отдельных домах для каждой нации, но П. Питхарт не смог объяснить, как выглядит такой "двойной дом", поэтому чехи и словаки предпочли прототипический вариант собственного дома для каждой нации.

Многие научные изыскания в области политической метафоры проводятся в рамках классического варианта теории концептуальной метафоры, но исследователи до сих пор продолжают развивать и дополнять отдельные положения этой теории. Так, А. Мусолфф в ряде работ [Musolff 2000b, 2004a, 2004b] отмечает, что необходимо пересмотреть тот взгляд на концептуальную метафору, при котором структура сферы-источника жестко детерминирует постижение сущностей сферы-мишени и предлагает дополнить теорию концептуальной метафоры понятием концептуальной "эволюции" (conceptual evolution) метафор. В политическом дискурсе реализуются различные или совершенно противоположные по оценочному смыслу сценарии одной и той же метафорической модели, что указывает на необходимость учитывать два взаимодополняющих фактора: экспериенциальную основу (традицию) и "концептуальную гибкость". Метафора функционирует в политическом дискурсе подобно тому, как живой организм, обладающий свойствами наследственности и изменчивости, взаимодействует с окружающей средой, т.е. "эволюционирует" и "выживает" наряду с другими метафорами. По существу, подчеркивается необходимость учета дискурсивных факторов, оказывающих значительное влияние на функционирование концептуальной политической метафоры.

Особое внимание исследователей привлекает осмысление и уточнение постулатов теории "телесного разума". Й. Цинкен [Zinken 2002, 2003], отмечая значимость сенсомоторного опыта человека для метафорического осмысления действительности, подчеркивает, что при анализе метафор в политическом дискурсе важно учитывать культурный, исторический опыт. Выделив в отдельную группу интертекстуальные метафоры (intertextual metaphors), исследователь показал их идеологическую значимость для осмысления политических событий в польском газетном дискурсе. Например, противники вступления Польши в Евросоюз использовали для концептуализации будущего своей страны интертекстуальную метафору Освенцим [Zinken 2002: 143], коммунистов в Польше в 1989 г. часто метафорически представляли завоевателями-крестоносцами [Zinken 2002: 221-223] и т.п. Такой подход перекликается с идеей финского лингвиста И. Хеллстен о необходимости различать общие структурные метафоры (general structural metaphors) и исторические метафоры (historical metaphors), при порождении которых исторические имена и события проецируются на современные политические ситуации [Hellsten 1997]. Сходную позицию занимает Р. Пэрис [Paris 2004], выделяя в отдельную группу исторические метафоры (historical metaphors).

Модифицированный вариант теории концептуальной метафоры предложен Д. Ричи в коннективной теории метафорической интерпретации [Ritchie 2003a, 2003b, 2004a, 2004b]. Принимая тезис о базовой опосредованности мышления телесным опытом, исследователь отмечает, что метафоры необходимо анализировать в когнитивном и коммуникативном контексте, включающем детализированную репрезентацию речевого общения и предшествующий опыт участников коммуникации [Ritchi 2003b]. Интерпретация метафор напрямую связана с фондом общих знаний и убеждений (common ground) участников коммуникации, поэтому для исследователя важно учитывать этот аспект при рассмотрении интеракции сферы-источника и сферы-мишени. Каждая метафора интерпретируется в специфичном, уникальном коммуникативном контексте и индивидуальные интерпретации могут значительно варьироваться [Ritchi 2004a, 2004b]. Более сложный характер, по мнению исследователя, носят отношения между концептуальными доменами. Например, "война" - это не обязательно первичный концепт при осмыслении спора. Рассматривая такие метафоры как "defend," "position," "maneuver" или "strategy", невозможно априори определить, относится ли подразумеваемое к войне, соревнованию атлетов или игре в шахматы. Подобные метафоры отображают когнитивные ответы на прототипические ситуации, а не проекцию одного концепта на другой [Ritchi 2003a].

Подход к концептуальной метафоре в Люблинской этнолингвистической школе проанализирован в работе Й. Цинкена [Zinken 2004b]. Автор обсуждает возможность разработки лингвокогнитивной теории метафоры, объединяющей антропологический и когнитивный ракурсы в изучении языка, и указывает на необходимость учета социокультурных условий функционирования языка и когниции, что означает включение в поле интересов исследователя реконструкции языковых картин мира, анализа социальных (национальных, профессиональных, гендерных и др.) стереотипов, квантитативного анализа, широкого культурного контекста.

Подвергается пересмотру тезис об однонаправленности метафорической проекции. Так, группа исследователей из Бирмингемского университета указывает на то, что при анализе междоменных корреляций (inter-domain influences) в концептуальной метафоре следует учитывать обратное влияние (reverse influence) сферы-цели на сферу-источник, которое наиболее очевидно проявляется в вопросах и командах [Barnden et al. 2004]. С. Коулсон отмечает, что возможны метафоры, в которых сфера-мишень служит основанием для обратного осмысления сферы-источника, иллюстрируя это положение на примере анализа метафорической номинации компьютерного вируса "Братья Менендес". Реальные Братья Менендес убили своих родителей и должны были получить по наследству значительное состояние. На открытом судебном процессе они заявили, что долгое время подвергались насилию со стороны родителей, а убийство было самообороной, хотя родители в момент убийства были безоружны, а оба брата были в возрасте старше 20 лет. Компьютерный вирус "Братья Менендес", уничтожая файлы, оповещает пользователя о том, что вирус был жертвой физического и сексуального насилия со стороны уничтоженных файлов. С одной стороны, вирус - мишень для метафорической проекции. С другой стороны, "оправдательный текст" вируса содержит в себе инференции, оценочные интерпретации реального случая с братьями Менендес [Coulson 1996: 143-158].

Как отмечает А.Н. Баранов, не всегда концепты сферы-мишени более конкретны, чем концепты сферы-источника (например, метафоры со сферами-источниками ЛИТЕРАТУРА, СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫЕ СУЩЕСТВА, ИСТОРИЯ). В таких случаях следует говорить не о прояснении, а о переструктурировании сферы-мишени. Вместе с тем "в целом следует признать верным, что ядро метафорической системы образуют метафоры, отвечающие сформулированному тезису об однонаправленности" [Баранов 2004б: 11].

Большой интерес теория концептуальной метафоры вызвала у исследователей психолингвистического направления. Основные сомнения у психолингвистов возникали по вопросу о том, сопровождается ли актуализация стертых метафор активными операциями над концептуальными доменами. Интересный эксперимент по верификации предположения Дж. Лакоффа о "телесном разуме" и подсознательном характере базовых концептуальных метафор был проведен в Калифорнийском университете в Санта Круз Р.В. Гиббсом и Н.Л. Вилсон [Gibbs, Wilson 2002]. В ходе эксперимента было установлены корреляции между моторикой испытуемых и употреблением антропоморфных метафор. При этом корреляции не варьировались в зависимости от национальности испытуемых (в эксперименте участвовали носители португальского и английского языков - бразильцы и американцы). В этой же публикации авторы рассматривают исследования, подтверждающие взаимовлияния между активацией отвечающих за моторику участков головного мозга и лингвистическими выражениями, связанными с телесным опытом взаимодействия с окружающим миром.

С середины 90-х гг. прошлого столетия развивается альтернативный подход к анализу когнитивной метафоры (теория блендинга) (Дж. Барнден, С. ван Петтен, Т. Вил, Дж. Грэди, М. Тернер, С. Коулсон, Т. Оукли, Ж. Фоконье и др.). Основатели теории М. Тернер и Ж. Фоконье пришли к выводу, что метафоризация не исчерпывается проекцией из сферы-цели в сферу-мишень, как эксплицировано в теории концептуальной метафоры, а включает в себя сложные динамические интеграционные процессы, создающие новые смешанные ментальные пространства, которые способны в самом процессе концептуальной интеграции выстраивать структуру значения. Когнитивный подход к метафоре в рамках этой теории разрабатывался на основе синтеза теории ментальных пространств Ж. Фоконье (анализ теории см. [Скребцова 2000: 137-146]) и теории концептуальной метафоры, отдельные положения которой подверглись пересмотру [Coulson 1995; Fauconnier, Turner 1994; 1998; Turner, Fauconnier 1995, 2000]. Прежде всего, М. Тернер и Ж. Фоконье предложили альтернативную двухдоменной модели метафоры (two-domain model) модель нескольких пространств (many-space model) [Fauconnier, Turner 1994]. По мнению исследователей, однонаправленная метафорическая проекция из сферы-источника в сферу-цель - частный случай более сложного, динамического и вариативного комплекса процессов, для экспликации которых необходимо ввести в исследование когнитивной метафоры два промежуточных пространства (middle spaces). Таким образом, в отличие от двух концептуальных доменов в теории Дж. Лакоффа и М. Джонсона предлагается рассматривать четыре ментальных пространства: два исходных пространства (input spaces), общее пространство (generic space) и смешанное пространство (blended space) или бленд (blend). Исходные пространства соотносятся со сферой-источником и сферой-целью в теории концептуальной метафоры, хотя количество исходных пространств может быть больше двух.

Ментальные пространства не тождественны концептуальным доменам. Ментальное пространство - это относительно небольшой "концептуальный пакет", который эксплицитно заимствует из концептуального домена только часть структуры и конструируется для понимания конкретной ситуации или действия [Turner, Fauconnier 1995: 184]. Применительно к метафорам исследователи нередко используют понятие "исходный домен" (input domain), что является научным термином-блендом, совмещающем идеи теории концептуальной метафоры и теории концептуальной интеграции.

Общее пространство содержит наиболее абстрактные элементы (роли, фреймы и схемы), присущие обоим исходным пространствам, т.е. выступает основанием для метафоризации на самом абстрактном уровне. В бленде "смешиваются" детали исходных пространств, в результате чего образуется качественно новая концептуальная структура, которая больше не зависит от исходных пространств и имеет собственные потенции к дальнейшему развитию. По метафорическому выражению исследователей бленд "живет своей собственной жизнью" [Turner, Fauconnier 2000: 137].

Такой подход можно продемонстрировать на примере некогда популярной в Вашингтоне политической метафоры: "Если бы Клинтон был Титаником, то утонул бы айсберг" [Turner, Fauconnier 2000: 133-134]. В рассматриваемом бленде осуществляется концептуальная интеграция двух исходных ментальных пространств: президент соотносится с кораблем, а скандал - с айсбергом. Бленд заимствует фреймовую структуру как из фрейма "Титаник" (присутствует путешествие на корабле, имеющее пункт назначения, и столкновение с чем-то огромным в воде), так и каузально-событийную структуру из известного сценария "Клинтон" (Клинтон уцелел, а не потерпел крушение). В рассматриваемом примере общее пространство включает один объект, вовлеченный в деятельность и побуждаемый к ней определенной целью, который сталкивается с другим объектом, представляющем огромную опасность для деятельности первого объекта. Очевидно, что в общем пространстве результат этого столкновения не предопределен. Междоменная проекция носит метафорический характер, однако смешанное пространство обладает каузально-событийной структурой, которая не выводится из фрейма источника. Если метафорические инференции выводить только из ментального пространства-источника, то Б. Клинтон должен потерять президентский пост. В бленде появляется новая структура: Титаник все-таки не потопляем, а айсберг может утонуть. Этот "невозможный" сценарий формируется не из исходных пространств, а конструируется в бленде и привносит совершенно новые, но понятные инференции.

В теории блендинга процесс концептуальной интеграции проходит в три этапа: композиция (composition), оформление (completion) и разработка (elaboration) [Grady et al. 1999: 106]. На этапе композиции содержание исходных пространств проецируется в смешанное пространство. При оформлении смешанное пространство воспринимается как долгосрочная единая концептуальная структура, которая может бесконечно видоизменяться и разрабатываться на завершающем этапе.

При анализе метафор исследователям блендинга часто приходится сталкиваться с интеграционными сетями (integration networks), которые включают сразу несколько (больше двух) исходных пространств с разными видами проекции (например, метонимической и метафорической одновременно) [Fauconnier, Turner 1998].

Важно иметь в виду, что блендинг понимается довольно широко и совсем не ограничивается исследованием процессов метафоризации: его значимость в когнитивных процессах практически тотальна. Блендинг - "когнитивный механизм, охватывающий многие (возможно, все) когнитивные феномены, включая категоризацию, построение гипотез, инференцию, происхождение и комбинирование грамматических конструкций, аналогию, метафору и нарратив" [Fauconnier, Turner 1994: 3-4]. Как видно из определения, в теории блендинга метафора занимает место только одного из когнитивных механизмов, является разновидностью всеобщего механизма концептуальной интеграции. При таком подходе возникает необходимость объяснить, чем метафорический блендинг отличается от блендинга не метафорического. В наиболее общем виде предлагается считать метафорическим такое смешанное пространство, в котором концептуальная интеграция сопровождается фузией (fusion) элементов исходных пространств. Например, в бленде "Государство - это Корабль" метафора "корабль" представляет собой некий "сплав", соотносится и с концептом корабля, и с концептом государства в исходных пространствах, в то время как в неметафорическом бленде один элемент смешанного пространства соотносится только с одним исходным пространством. Однако фузия не всегда свидетельствует о метафорическом бленде. В бленде "Карл - холостяк" также происходит "сплавление" концепта "Карл" и принятого в данной культуре прототипического концепта "холостяк". Метафорическая фузия характеризуется запретом на вхождение в бленд некоторых значимых элементов исходных пространств [Grady et al. 1999: 109-114].

Подчеркнем, что едва ли можно говорить о разногласиях на общетеоретическом уровне: все подходы объединены общим взглядом на онтологический статус и эпистемологическую роль метафоры. К тому же не всегда границы между подходами можно провести отчетливо. Например, в исследованиях по политической метафорике А. Мусолфф выражает приверженность теории концептуальной метафоры и развивает идею "концептуальной эволюции" метафор, которая объединяет дискурс-анализ с этапом разработки в блендинге [Musolff 2004a]. В работе американских исследователей [Spellman et al. 1993] подвергается пересмотру тезис об однонаправленности метафорической проекции, но исследование метафорики политического кризиса в Персидском заливе не многим отличается от традиционной методики по Дж. Лакоффу. Как отмечает А.П. Чудинов, в теории метафорического моделирования следует учитывать идеи теории блендинга [Чудинов 2003: 5], а Дж. Грэди, Т. Оукли и С. Коулсон указывают, что теория концептуальной метафоры и теория блендинга носят комплементарный характер [Grady et al. 1999].

Вместе с тем исследователи блендинга анализируют единичные примеры (в основном свежие метафоры) и корпусных исследований политической метафоры в рамках этой теории не проводилось. Очевидно, это связано с большой практической сложностью корпусного описания концептуальных интеграционных сетей (уникальных для каждого конкретного случая) и отсутствием соответствующей методики. Исследователи блендинга предприняли попытку отобразить динамику метафоризации и обратились к анализу единичных примеров, однако преодоление статического ракурса в рассмотрении метафорических соответствий чрезвычайно усложнило корпусное описание согласованных с определенной культурой метафорических моделей. Таким образом, новые эвристики были получены за счет отказа от старых. Важно учитывать, что исследователи блендинга ставят перед собой несколько другие цели: изучить метафору не как культурно-статический, а как индивидуально-динамический феномен.

Настоящее исследование основывается на теории метафорического моделирования, развиваемой российскими исследователями на основе теории концептуальной метафоры с учетом достижений отечественной теории регулярной многозначности (Ю.Д. Апресян, Д.Н. Шмелев, Н.В. Багичева, Н.И. Бахмутова, И.А. Стернин, А.П. Чудинов и др.), исследований по регулярности семантических преобразований (В.Г. Гак, О.П. Ермакова, Н.А. Илюхина, Н.А. Кузьмина, С.Н. Муране, Г.Н. Скляревская, В.Н. Телия, Е.И. Шейгал, Т.В. Шмелева и др.), лингвокультурологии (А. Вежбицкая, В.И. Карасик, В.В. Красных, В.А. Маслова, М.В. Пименова, И.А. Стернин, В.Н. Телия и др.), анализа политического дискурса (В.Н. Базылев, А.Н. Баранов Ю.Н. Караулов, А.П. Чудинов, П.Б. Паршин, Е.И. Шейгал и др.).