Метафорическое моделирование постсоветской действительности в российском и британском политическом дискурсе

Е. Рефайе рассмотрела политический нарратив "Иммиграция курдов в Италию в 1998" на материале австрийских газет и выявила, что доминантные метафоры изображают людей, ищущих убежища, как нахлынувшую водную стихию, как преступников, как армию вторжения [Refaie 2001].

Широкая панорама метафорических моделей в политическом нарративе "Переходный период в Германии" (Wende-Periode) на материале немецкой прессы представлена в публикациях Й. Цинкена [Zinken 2004a, 2004b]. Представление украинского политического кризиса 2000-2001 гг. в украинских СМИ исследовали О. Байша и К. Халлахан [Baysha, Hallahan 2004]. Указывая на значительные идеологические разногласия в украинских СМИ, авторы выделяют два общих способа воздействия на массовое сознание: открытая пропаганда и скрытая манипуляция. Доминирующее место в реализации обоих способов в политическом дискурсе отводится метафоре.

2.2. Методика сопоставительного исследования концептуальных метафор, объединяемых сферой-мишенью метафорической экспансии

К этой группе относятся исследования, авторы которых анализируют, какие метафоры актуализируются для осмысления определенной понятийной сферы-мишени в разных национальных дискурсах. Например, Е. Семино [Semino 2002] исследует метафорическую репрезентацию евро в итальянской и британской прессе и показывает, как метафоры в дискурсе этих двух стран отображают противоположные оценочные смыслы. Сопоставление английских и российских концептуальных метафор для сферы-мишени "Экономика" провела Е.В. Колотнина [2001]. В исследовании Т. Эннис эта же сфера мишень рассмотрена на материале английского и испанского языков [Ennis 1998].

Используя эту методику, С.Л. Мишланова [2002] показала, что английские, немецкие и русские метафоры, актуализированные для осмысления сферы-мишени "Медицина", существенно различаются по сферам-источникам.

Финский исследователь М. Луома-ахо [Luoma-aho 2004] на основе анализа западноевропейского дискурса коллективной безопасности показывает, что дебаты на Межправительственной конференции 1990-1991 гг. представляли собой конфликт метафор "атлантистов" (сторонников США и членов НАТО) и "европеистов" (сторонников европейской самодостаточности). Если США и европейские страны (члены НАТО) видели в Западноевропейском Союзе опору атлантического альянса, то "европеисты" - защищающую руку. Органистические метафоры сторонников самодостаточности вступали в противоречие с архитектурными метафорами "атлантистов" и представляли европейское сообщество как независимый от НАТО политический субъект.

В качестве сферы-мишени может выступать политический нарратив. Например, Дж. Лакофф [Lakoff 2001] показал, что при осмыслении войны в Югославии американские СМИ апеллировали все к той же Сказке о справедливой войне (Милошевич - Злодей, албанцы - Жертва, США - Герой) и модели Государство - это индивид, а С. Милошевич представил вытеснение албанцев из Косово посредством метафоры Христианского Рыцаря, идущего в крестовый поход ради возвращения сербам святой земли. Метафоры С. Милошевича - еще одна (сербская) разновидность сказки о справедливой войне.

В исследовании А.П. Чудинова [2003] продемонстрировано, что при метафорическом представлении балканской войны в российском политическом дискурсе постоянно использовалась концептуальная метафора РУССКИЕ И СЕРБЫ - ЭТО БРАТЬЯ. В представлении россиян сербы - Жертвы, а Злодеи - албанцы, в то время как в США и в большинстве европейских стран осудили сербских Злодеев и согласились с необходимостью военного вмешательства для защиты Жертвы (косовских албанцев).

Сопоставление американских и сербских метафор в политическом нарративе "Война в Югославии" проведено словенским исследователем В. Кеннеди [Kennedy 2000]. Исследователь выявил, что американские метафоры мало изменились со времен первой войны в Персидском заливе. Новая война по-прежнему осмыслялась в понятиях игры и бизнеса, в сказке о справедливой войне С. Хусейна заменил "злодей" С. Милошевич, албанцы выступили в роли "невинной жертвы", а США в качестве "героя". Сербская интерпретация событий оказалась прямо противоположной и совпала с мнением итальянских и греческих СМИ. Примечательно, что и сербы и американцы апеллировали к историческим событиям второй мировой войны. Американские СМИ называли С. Милошевича Адольфом Гитлером, которого необходимо вовремя остановить, в то время как сербы использовали метафору НАТО - это нацисты (соответственно сербы должны выступить в качестве югославских партизан). Вместе с тем для каждого дискурса были характерны национально специфические метафоры. Как отмечает исследователь, понимание метафор во многом определяется фоновыми знаниями адресата. Например, апелляция сербских СМИ к битве на Косовом поле мало о чем говорила жителям США и Западной Европы, а связанное с историей США метафорическое выражение сенатора Б. Доула "Милошевич снова вышел на тропу войны" может по-разному восприниматься в американском обществе.

В рамках этой методики возможно сопоставление метафорической репрезентации не одного нарратива в дискурсах разных стран, а однотипных политических нарративов или однотипных общественных феноменов. Хорошим примером первого типа является диссертация А.А. Касловой [2003], в которой показано, что столь типичное для России метафорическое представление президента и его приближенных как монарха (царя) и его двор совершенно нехарактерно для США, где президент представляется не монархом, а нанятым народом менеджером. Примером второго типа является сопоставление метафор, легитимирующих социально-политическое единство в Европе, Китае и Японии. Если в Европе в разные исторические периоды доминировали метафоры тела, механизма и семьи, то для восточной Азии, по мнению исследователя, характерны метафоры музыки и танца. Как указывает Э. Рингмар, базовые метафоры варьируются не только в географическом измерении, но и в хронологическом. Так, до 90-х годов 19 века в Японии императора не называли отцом, но с усилением милитаристских настроений появляется необходимая для легитимации жертвенности японских солдат метафора семьи [Ringmar 2005].

Таким образом, точкой отсчета для анализа метафорических моделей может служить и сфера-мишень, и сфера-источник метафорической экспансии. В монографии А.П. Чудинова [2003а] представлено описание, с одной стороны, политических метафор, объединяемых сферой-источником "Экономика", а с другой - метафор со сферой-магнитом "Экономика".

Нередко в одном и том же исследовании совмещаются обе методики. Например, А.Б. Ряпосова [2002] ограничивает исследование метафорических моделей, с одной стороны, сферой-мишенью (политический нарратив "Федеральные выборы"), с другой - сферами-источниками, агрессивный прагматический потенциал которых позволяет задействовать концептуальная метафора в политическом дискурсе. В исследовании В. Коллер [2002] область исследования тоже ограничена и сферой-источником, и сферой-мишенью. В. Коллер выбрала для своего исследования метафоры родства и войны (по сфере-источнику), а в качестве сферы-мишени - "Поглощение и слияние экономических компаний".

3.1. Методика исследования метафор в дискурсе субъекта политической деятельности (на материале одного языка)

При использовании этой методики исследователь не выбирает какой-то определенной сферы-мишени или сферы-источника, а выявляет метафорические модели, наиболее характерные для дискурса определенного субъекта политической коммуникации .

Как заметила Ш. Линд, "сильные мира сего с равным успехом навязывают свои метафоры и в национальной политике, и в повседневном общении" [Лакофф, Джонсон 2004: 185]. Если учитывать, что метафоры несут в себе значительный прагматический потенциал, способны изменять понятийную систему человека и влиять на поведение, то вполне понятен интерес исследователей к концептуальным метафорам в речи политиков и лингвопрагматическая направленность подобных публикаций.

Перспективы исследования концептуальной метафоры в идиолектах политиков были намечены Дж. Лакоффом и М. Джонсоном, которые рассмотрели милитарную метафору Дж. Картера и ее следствия [2004: 184-186]. Среди первых подобных исследований концептуальной метафоры можно выделить работу группы американских исследователей [Adamson et. al 1992], проанализировавших метафорические модели в идиолекте американского консерватора Р. Лимбау и выделивших доминантные концептуальные метафоры его идиолекта.

В рамках этой методики заслуживают внимания попытки найти практическое подтверждение того, как метафоры в речи политика воздействует на массовое сознание и побуждают к принятию определенных политических решений. Так, Д. Берхо [Berho 2000] задается вопросом о причинах высокой популярности аргентинского президента Х.Д. Перона. Автор сопоставляет метафорику аргентинской политической элиты, отражающую презрение высших слоев общества к основной массе населения, с метафорами идиолекта Х.Д. Перона. А. Берхо показывает, как регулярное развертывание метафоры Politics Is Work (Политика - это труд) в политическом дискурсе принесло будущему президенту огромную популярность среди миллионов лишенных избирательских прав и работающих в тяжелых условиях аргентинцев, которые и привели Х.Д. Перона к власти.

Подобные исследования направлены на выявление способов убеждения адресата, основанных на использовании метафорической логики. Так, Т. Рорер [Rohrer 1995] исследовал прагматический потенциал метафор американского президента Дж. Буша и Сената в период авг. 1990 - янв. 1991. Большинство анализируемых автором контекстов рассматривается на фоне развертывания метафоры "Государство - это человек" и метонимии "Государство - это его президент". Автор выявляет в идиолекте Дж. Буша метафорическое представление Ирака как каннибала; аморального ребенка, которого нужно поставить в угол; преступника-насильника. Отмечается, что, если Дж. Буш апеллировал к сфере-источнику "Вторая мировая война" (Гитлер, блицкриг), то сенаторы-демократы предпочитали актуализировать сферу-источник "Вьетнамская война".

Т. Оберлехнер и В. Майер-Шенберген [Oberlechner, Mayer-Schцnberger 2002] исследуют метафоры в дискурсе лидерства и выявляют доминантные метафорические модели в идиолекте британского промышленного "гуру" Дж. Харви-Джонса. В исследовании И. ван дер Валка [Valk 2001], посвященному сопоставлению речевых стратегий в франко-голландском расистском дискурсе, выявлены ведущие метафоры в идиолекте А. Ле Пена. Для негативной репрезентации иммигрантов лидер Народного Фронта использует метафоры водного потока и войны. Соответственно Франция выступает в роли жертвы, которую освободитель А. Ле Пен (сравнивающий себя с Ж. Д'Арк и У. Черчиллем, а деятельность своей партии с антифашистской борьбой) должен спасти. Для положительной самопрезентации А. Ле Пен активно эксплуатирует мелиоративные смыслы метафоры родства.

Особое место среди публикаций, использующих данную методику, занимают экспериментальные исследования, направленные на выявление потенциала метафор к переконцептуализации политической картины мира в речи политиков. Так, скандинавские исследователи [Heradstveit, Bonham 2003], изучая влияние политической метафоры Дж. Буша "Ось зла" на иранское сознание, рассмотрел интервью с 32 представителями иранской политической элиты (в том числе оппозиционной) в 2000 и 2002 годах. В процессе исследования было обнаружено, что метафора вызвала недоумение большинства респондентов и была воспринята как "удар в спину" (Иран помогал США в войне в Афганистане), "убийство нарождающегося диалога между США и Ираном". Метафора Дж. Буша сплотила иранское общество и вместе с тем создала удобные условия для усиления ультра и консервативных сил. В исследовании Е. Семино [Semino 1996] рассмотрены метафоры, характерные для идиостиля премьер-министра Италии Сильвио Берлускони.

Вместе с тем исследователям удается показать, что предлагаемые политиками метафоры лишены манипулятивной силы, если они не согласуются с концептуальными прототипами того или иного общества, что продемонстрировал П. Друлак [Drulak 2005] на примере анализа метафоры "двойного дома" чешского премьер-министра П. Питхарта.

Среди российских публикаций выделяется диссертация Т.С. Вершининой [2002], в которой рассмотрена метафорическая специфика идиостилей ведущих российских политиков.

3.2. Методика сопоставительного исследования концептуальных метафор в дискурсе субъекта политической деятельности

В сопоставительном аспекте такая методика позволяет выявить общие закономерности метафорического моделирования действительности и стандартные сценарии, актуализируемые адресантом политической коммуникации для манипуляции общественным сознанием в разных странах.

Так, Дж. Чартерис-Блэк [Charteris-Black 2004], проанализировав риторику британских и американских политиков, показал, как метафоры регулярно используются в их выступлениях для актуализации нужных эмотивных ассоциаций и создания политических мифов о монстрах и мессиях, злодеях и героях.

Чешский лингвист П. Друлак [Drulak 2004] проанализировал метафоры, актуализированные в дебатах о составе и структуре Европейского Союза, в выступлениях лидеров 27 европейских стран и Турции за период 2000-2003 гг. Выделив концептуальные метафоры "самого абстрактного уровня" (КОНТЕЙНЕР, РАВНОВЕСИЕ КОНТЕЙНЕРОВ), П. Друлак выявил, что лидеры стран ЕС предпочитают метафору КОНТЕЙНЕРА, а лидеры стран-кандидатов на вступление в ЕС - метафору РАВНОВЕСИЯ КОНТЕЙНЕРОВ. Таким образом, удалось показать, что метафоры политиков отражают их видение политической ситуации: лидеры стран ЕС предпочитают наделять надгосударственное объединение чертами единого государства, а лидеры стран-кандидатов предпочитают видеть в ЕС сбалансированное объединение государств.

4.1. Методика моделирования базовых когнитивных структур категоризации политического мира на основе анализа метафор (на материале одного языка)

С помощью данной методики метафорического анализа исследователи выявляют базовые ментальные представления, лежащие в основе категоризации политического мира. В подобных исследованиях метафорические модели рассматриваются как средство выявления структур репрезентации действительности, которые не всегда выражены эксплицитно.

Примером применения такой методики может служить исследование Э. Сандикциоглу, который показал, что американские политические метафоры, актуализированные для осмысления первой войны в Персидском заливе, отражают базовую оппозицию Мы (Запад) - Они (Восток) через такие частные оппозиции как цивилизованность - варварство, сила - слабость, зрелость - незрелость, рациональность - эмоциональность, стабильность - нестабильность, сотрудничество - родство, азартная игра - базар [Sandikcioglu 2003].

Р. Хюльссе [Hьlsse 2000], проанализировав метафоры в дебатах о возможном вступлении Турции в ЕС в немецкой прессе, выявил, что немцы "помещают" Турцию в "между-пространство" (in-between-space), не считая ее ни европейским, ни азиатским государством. К этой же группе относится исследование ирландских лингвистов Х. Келли-Холмс и В. О'Реган [Kelly-Holmes, O 'Regan 2004], проанализировавших концептуальные метафоры как способ делегитимизации ирландских референдумов 2000 и 2001 гг. в немецкой прессе. Как показали исследователи, метафорическая концептуализация событий накладывается на более общий уровень категоризации. В результате МЫ-немцы характеризуются как честные, щедрые, альтруистичные, высокоморальные. Благородным немцам противопоставлены жадные, заблуждающиеся, неблагодарные, аморальные ОНИ-ирландцы. Одновременно хорошая старая Ирландия противопоставляется плохой новой Ирландии.

4.2. Методика сопоставительного исследования базовых когнитивных структур категоризации политического мира на основе анализа метафор

Данная методика направлена на моделирование когнитивных структур самого общего уровня категоризации политического мира (образ-схемы, оппозиции, стереотипы и др.) путем сопоставления метафорических моделей в различных лингвокультурах.

В рамках этой методики выполнена докторская диссертация Й. Цинкена [Zinken 2002]. Анализ метафор позволил смоделировать дискурсивно-специфичные (diskursspecifische), но устойчивые и согласованные с определенной культурой стереотипы (Abbildungsstereotypen). При концептуализации Европы выделено три таких стереотипа (Европа институциональная, Европа культурная, Европа географическая). Если представление о Европе как о культурном феномене у россиян и немцев совпадает, то в отношении двух других стереотипов выявляются значительные расхождения: для немецкого сознания "Европа - это Евросоюз и стройплощадка" (институциональный подход), а для российского сознания такое понимание феномена Европы представляется курьезной идеей. Российский стереотип - "Европа - это дом и чужая собственность" (географический подход). Этим можно объяснить отражающиеся в метафорах российского дискурса попытки определить, относится ли Россия к Европе или нет (географически Европа заканчивается на Урале) [Zinken 2002: 179-192].

Несколько иной подход Й. Цинкен [Zinken 2002] использовал для анализа метафорического представления европейской интеграции в немецком и польском газетном дискурсе 2000 г. Исследователь выделяет три образ-схемы для концептуализации интеграционного процесса. Образ-схемы наполняются различными метафорами и в разной степени востребованы в немецком и польском дискурсах. Первая схема представляет Евросоюз как контейнер, для проникновения в который Польша должна приложить усилия. Схема наполняется метафорами пути и школы и востребована преимущественно в немецком газетном дискурсе. Вторая схема представляет Польшу как неподвижный объект, а ЕС как расширяющуюся субстанцию. Эта схема востребована противниками вступления Польши в ЕС (в немецком дискурсе открытых возражений против расширения ЕС автор не выявил). Польша метафорически представляется жертвой расширения, а будущее изображается посредством метафор рабства. Третья схема представляет Евросоюз и Польшу как два объекта, движущихся к контейнеру "Новая Европа". Эта схема реализуется в польском дискурсе и в ней доминируют позитивные метафоры совместного строительства евродома и метафоры семьи и брака. Метафоры семьи и брака характеризуются преимущественно ироническими (поляки представляются бедным родственниками, с которыми никакой добрый дядюшка не захочет делиться своими сбережениями) или негативными (молодой и бедный кавалер - Польша - неудачно сватается к не молодой, но богатой даме (ЕС), не желающей делить имущественную общность и предпочитающей свободные связи) смыслами [Zinken 2002: 192-203].

В исследовании Т. Андерссона [Andersson 1993] показано, что в основе шведских и канадских метафор природопользования лежат разные национально-специфичные прототипы, определяющие не только экономическую политику, но и экологическое законодательство.

Сопоставлению авто- и гетеростереотипов России в российской и французской прессе посвящена диссертация О.А. Шаовой [2005]. В диссертации Н.А. Красильниковой [2005] на основе анализа российских, британских и американских метафор, актуализированных для осмысления экологических проблем, автор показывает национальные различия в категоризации действительности по оппозиции СВОИ - ЧУЖИЕ.

По способу изложения результатов сопоставительного анализа выделяются исследования последовательного и параллельного сопоставления [Чудинов 2003]. В первом случае исследователь излагает результаты анализа метафорической модели в одном языке, а затем описывает аналогичную модель на материале другого языка. При параллельном сопоставлении исследователь описывает каждый фрейм (слот) модели, используя для иллюстрации материал всех рассматриваемых языков.

Выбор способа изложения зависит от степени различий в однотипных метафорических моделях в национальных политических дискурсах или личных предпочтений ученого. Выбор методики исследования зависит от материала, целей исследования и научных традиций той или иной школы метафорического анализа.

В настоящем исследовании при обращении к британскому и российскому политическому дискурсу применяется методика параллельного сопоставительного исследования метафорических моделей, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии.

Вместе с тем предлагается несколько модифицированный вариант этой методики, при котором анализируются сразу три сферы-мишени метафорической экспансии: "Россия", "Грузия" и "Страны Балтии".

При отборе сфер-мишеней учитывались результаты и теоретические выводы исследований по метафорическому моделированию в политическом дискурсе. Для наших целей оказались важны идеи А.Н. Баранова, К. де Ландтшер, Д. Фертессен, А.П. Чудинова о корреляции функционирования метафорических моделей и социально-политических кризисов. После распада СССР только Грузия и страны Балтии не вошли в СНГ и в дальнейшем именно с этими республиками возникали регулярные разногласия по самым разнообразным вопросам международных отношений. Учитывая, что количество метафор в политическом дискурсе возрастает в периоды кризисов и конфронтаций, для анализа метафорического представления были отобраны именно эти республики.

Более того, как показал анализ исследований, направленных на моделирование базовых структур категоризации политического мира, метафорические модели коррелируют с этими структурами и во многом от них зависят. Гипотетически в российском сознании можно ожидать различную удаленность сфер-мишеней "Грузия" и "страны Балтии" от прототипического представления о "Своих". В рассматриваемый период прибалтийские республики проводили активную политику по вступлению в Евросоюз и НАТО, а в 2004 стали полноправными членами этих организаций (в сознании многих россиян со времен холодной войны сохранилось представление о НАТО как о враждебном России военном блоке). Грузинские правительства также неоднократно выражали готовность вступить в НАТО и ЕС, но решение этого вопроса относится к далекой перспективе. Можно ожидать, что для британцев категоризация по оппозиции "Свои" - "Чужие" будет отражать обратную закономерность (Великобритания - член НАТО и ЕС).

В большинстве контекстов в российской и британской прессе метафорические выражения, посвященные осмыслению постсоветской действительности Латвии, Литвы и Эстонии, актуализировались по отношению к прибалтийскому региону в целом, что делает невозможным отдельный подсчет метафорических контекстов для каждой республики, поэтому при анализе частотности эти республики объединены в сферу-мишень "Страны Балтии". К тому же синкретичность метафорического представления Латвии, Литвы и Эстонии отражает таковое представление о прибалтийских республиках в наивно-географических картинах политического мира, что в частности подтверждается наблюдениями других исследователей [Клочко 2005].

Использование выбранной методики позволит проследить степень воздействия когнитивных и дискурсивных факторов на функционирование метафорических моделей в политическом дискурсе и степень корреляции когнитивно-дискурсивных характеристик метафорической модели и сферы-мишени метафорической экспансии в разных национальных дискурсах.

Выводы по первой главе

Проведенный анализ позволил избрать в качестве теоретической основы для когнитивно-дискурсивного исследования оценочной метафоры следующие положения.

1. Современные достижения когнитивной лингвистики позволяют рассматривать метафору как способ познания, категоризации, концептуализации и оценки мира политики. При изучении когнитивной политической метафоры важно учитывать диалектическое взаимодействие двух видов корреляции метафоры и концептуальной системы человека, выраженных в форме постулатов: "сознание (подсознательное) определяет метафоры" и "метафоры определяют сознание". При исследовании корреляции первого типа выявляются согласованные с национальной культурой структуры общественного сознания. Анализ корреляции второго типа направлен на выявление манипулятивного потенциала политической метафоры.

2. В процессе сопоставительного исследования концептуальных метафор в политическом дискурсе целесообразно учитывать не только классический вариант теории концептуальной метафоры, но и идеи теории первичных и сложных метафор (Дж. Грэди, С. Морган, С. Тауб), коннективной теории метафорической интерпретации (Д. Ричи), дескрипторной теории метафоры (А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов). Важно учитывать "концептуальную эволюцию" политических метафор (А. Мусолфф) и принимать во внимание не обусловленные физическим опытом человека "исторические метафоры" (Р. Пэрис, И. Хеллстен, Й. Цинкен).

3. Дискурсивный анализ позволяет проследить степень воздействия экстралингвистических факторов на функционирование метафорических моделей. В процессе сопоставительного исследования концептуальных метафор важно учитывать идеи функционирования метафор в кризисной коммуникации (Х. де Ландтшер), когнитивного анализа дискурса (Т. ван Дейк), социо-исторического дискурс-анализа (Р. Водак), анализа соотношения концептуальной перспективы и метафорической модели (А.Н. Баранов, Й. Цинкен), исследований корреляции дискурсивных и концептуальных структур (П. Друлак, Р. Хюльссе).

4. В когнитивно-дискурсивной парадигме научного исследования метафора одновременно рассматривается и как когнитивный, и как лингвосоциальный феномен, который, с одной стороны, отражает национальную концептосферу и традиционное мировосприятие, а с другой - обладает значительным прагматическим потенциалом, являясь важным средством переконцептуализации картины политического мира в сознании адресата. Синтез когнитивного и дискурсивного подходов в теории метафорического моделирования предоставляет дополнительные эвристики при изучении политической метафорики.

5. Для описания функционирующих в политическом дискурсе метафорических моделей необходимо охарактеризовать следующие их признаки: исходную понятийную область, новую понятийную область, типовые для данной модели сценарии, относящиеся к данной модели фреймы и составляющие их типовые слоты, а также компонент, связывающий первичные и вторичные значения охватываемых данной моделью единиц.

6. Представленный обзор позволил выделить четыре основные методики исследования политических метафор:

1) методика исследования метафор, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии;

2) методика исследования метафор, объединяемых сферой-мишенью метафорической экспансии;

3) методика исследования метафор в дискурсе адресанта;

4) методика моделирования базовых когнитивных структур категоризации политического мира на основе анализа метафор.

Каждая из названных методик представлена в двух вариантах: исследования метафорических моделей на материале одного языка и сопоставительное исследование метафорических моделей в различных национальных дискурсах.

По способу изложения результатов сопоставительного анализа разграничивается последовательное и параллельное сопоставление: в первом случае исследователь излагает результаты анализа метафорической модели в одном языке, а затем описывает аналогичную модель на материале другого языка. При параллельном сопоставлении исследователь описывает каждый фрейм (слот) модели, используя для иллюстрации материал каждого из рассматриваемых языков и немедленно фиксируя все общие и специфические признаки.

7. С учетом задач настоящей диссертации и изучаемого материала целесообразно использовать методику параллельного сопоставления метафор, объединяемых сферой-мишенью метафорической экспансии. Для определения степени воздействия когнитивно-дискурсивных факторов на функционирование метафорических моделей целесообразно проводить сопоставительный межкультурный анализ политических метафор на примере нескольких однотипных сфер-мишеней метафорической экспансии, при концептуализации которых гипотетически возможны проявления имплицитных когнитивных оппозиций в российском и британском политическом дискурсе.

Глава 2. Российско-британские параллели при метафорическом моделировании постсоветской действительности в России, Грузии и странах Балтии

В первом параграфе настоящей главы дается общая характеристика системы российских и британских метафорических моделей, используемых в российском и британском политическом дискурсе при метафорическом осмыслении действительности в России, Грузии и странах Балтии. В соответствии с избранной методикой сопоставительного анализа российские и британские метафорические модели подразделяются на модели, характеристики которых не значительно варьируются по критерию сферы-мишени метафорической экспансии, и модели, у которых обнаруживается значительная вариативность по указанному критерию. В последующих параграфах рассматриваются российские и британские метафорические модели, проявляющие при функционировании в российском и британском политическом дискурсе больше сходств, чем различий.

2.1 Система метафорических моделей в российском и британском политическом дискурсе

При обосновании методики сопоставительного исследования метафорических моделей в предшествующей главе указывалось, что использование избранной нами методики позволит проследить степень зависимости когнитивно-дискурсивных характеристик метафорической модели от сферы-мишени метафорической экспансии в разных национальных дискурсах.

Квантитативная характеристика системы метафорических моделей, представленная в табл. 1, показывает, что частотность метафорических моделей значительно зависит не только от национального дискурса, но и от сферы-мишени метафорической экспансии. Более того, свойства метафорических моделей зависят от неких ингерентных, вероятно исторически обусловленных концептуальных характеристик исходной понятийной области, причем эти характеристики в разной степени "восприимчивы" к дискурсивным факторам и выбору сферы-мишени. Некоторые модели проявляют значительную вариативность в частотности в зависимости от сферы-мишени и национального дискурса, в то время как другие модели тяготеют к статичной частотности, которая незначительно варьируется при смене сферы-мишени метафорической экспансии.

Таблица 1. Система метафорических моделей в российском и британском политическом дискурсе

Представленные результаты позволяют разделить анализируемые метафорические модели на две группы.

В первую группу входят модели, не проявляющие полярных расхождений в частотности по критерию сферы-мишени. В эту группу входят модели со сферами-источниками "Война", "Человеческий организм", "Спорт и игра", "Театр", "Мир животных", "Болезнь". Эти доминантные метафорические модели выявляют больше сходств, чем различий и являются основой российско-британского интердискурса.

Во вторую группу входят метафорические модели, отражающие значительные различия по критерию корреляции частотности и сферы-мишени метафорической экспансии. Эти модели станут предметом рассмотрения в третьей главе.

Выделенные модели не исчерпывают всего многообразия метафорических моделей, функционирующих в российском и британском политическом дискурсе. За рамками рассмотрения остались метафорические модели со сферами-источниками "Мир растений", "Экономика", "Путь", "Религия", "Криминальный мир", "Педагогика", "Артефакты", "Дом", "Искусство", "Неживая природа", "Секс", "Клуб" и другие. В большинстве своем эти модели уступают в частотности и продуктивности доминантным моделям и по критерию сферы-мишени не выявляют релевантной специфики на уровне всей метафорической модели, хотя на уровне отдельных слотов кратковременная активизация тех или иных метафор может быть показательной. Для наших целей важно выделить высокочастотные доминантные метафорические модели, являющиеся основой российско-британского интердискурса и не проявляющие полярных различий по критерию сферы-мишени или национального дискурса, и модели, отражающие значимые различия, проявляющиеся при смене сферы-мишени в качестве объекта анализа.

В первую группу входят метафорические модели со сферами-источниками "Человеческий организм", "Мир животных", "Война", "Болезнь", "Спорт и игра" и "Театр", которые и станут предметом рассмотрения в последующих параграфах второй главы.

Модели со сферами-источниками "Война", "Болезнь", "Спорт и игра" и "Театр" рассматривались на примере сопоставления американского и российского политического дискурса в работах ряда исследователей [Каслова 2003; Стрельников 2005; Шехтман 2004а, 2004б]. Поэтому мы ограничимся только краткой фреймово-слотовой инвентаризацией метафор и сосредоточим внимание на характеристиках корреляции закономерностей функционирования этих моделей в политическом дискурсе со сферами-мишенями метафорической экспансии. Учитывая, что в сопоставительном аспекте метафорические модели со сферами-источниками "Мир животных" и "Человеческий организм" получили меньшее освещение, они будут рассмотрены более подробно.

2.2 Метафорическая модель со сферой-источником "Война" в российском и британском политическом дискурсе

Первые примеры использования милитарной метафоры в рамках теории концептуальной метафоры были приведены ее основателями, Дж. Лакоффом и М. Джонсоном [Lakoff, Johnson 1980], которые приступили к демонстрации эвристик когнитивного подхода с концептуальной метафоры "ARGUMENT IS WAR" (СПОР - ЭТО ВОЙНА) и наметили перспективы исследования милитарных метафор в политической коммуникации, рассмотрев метафорические следствия метафор войны Дж. Картера. Впоследствии милитарная метафорика привлекала значительное внимание исследователей политического дискурса [Баранов, Караулов 1991; 1994; Каслова 2003; Ряпосова 2002; Санцевич 2003; Феденева 1998; Чудинов 2001, 2003; Cibulskiene, 2002; Jansen, Sabo 1994; Kelly-Holmes, O 'Regan 2004; Koller 2002; 2004; Wei 2001; Zinken 2004b и др.]. Как показали эти и другие исследования, милитарные метафоры распространены в политическом дискурсе многих стран, а сфера-источник "Война" относится к наиболее частотным исходным понятийным областям, задействованным в метафорическом конструировании мира политики.

Исследователи находят причины активного использования потенциала исходной понятийной области "война" в агональном характере политической деятельности [Шейгал 2004], в богатом военном опыте человечества [Чудинов 2001], в традиционном доминировании в политике мужчин и соответственно привлечении для ее концептуализации понятий из традиционных для мужчин сфер деятельности [Gidengil, Everitt 1999].

Вместе с тем милитарная модель не представляет собой статичного компонента политического дискурса и ее частотность может варьироваться в различные периоды политической истории. Например, милитаризация сознания российского [Баранов, Караулов 1991] и американского [Bates 2004] обществ стала характерной чертой именно в период холодной войны. Как показывают исследования, милитарные метафоры активизируются в период перехода от тоталитарного к демократическому обществу [Frankowska 1994], в периоды политических выборов [Каслова 2003; Cibulskiene 2002].

Важно учитывать, что милитарные метафоры не способствуют поиску консенсуса и компромисса, столь необходимых в сфере политики. Как отмечает Дж. Фиске, военные метафоры "конструируют политику как конфликт между партиями, а не как сферу общественной деятельности, направленную на улучшение благосостояния народа" [Fiske 1987: 291], поэтому концептуализация политической действительности в понятиях войны свидетельствует о доминировании в национальном сознании "агрессивного" сценария для разрешения политических разногласий.

Исходя из результатов, полученных исследователями, и методологических оснований когнитивно-дискурсивного подхода, при описании закономерностей функционирования милитарных метафор важно учитывать два фактора: когнитивную укорененность милитарных образов в национальном сознании и политическую ситуацию, дискурсивную специфику функционирования метафорической модели. Если при сопоставлении активности милитарных метафор для концептуализации определенной сферы-мишени в разных национальных дискурсах результаты расходятся, то это свидетельствует не столько о реальной милитаризации общества или его сознания, сколько о профилировании различных проблем (сегментов сферы-мишени), об особенностях метафорического восприятия одной и той же действительности в разных национальных сообществах.

В российском и британском политическом дискурсе выделяется следующая фреймово-слотовая структура милитарной метафорической модели.

1. Фрейм "Война и ее разновидности"

В метафорической картине российских СМИ действительность на постсоветском пространстве регулярно представляется, как ведущаяся на нескольких фронтах война: блицкриг, война плакатов, информационная война, идеологическая война, листовочная война. К рассматриваемому фрейму относятся номинации сражение, побоище, битва. Очень распространены метафорические выражения, связанные с соперничеством в определенной экономической сфере: алмазная война, газовая война, алюминиевая война. Аналогичные метафоры типичны и для британского видения постсоветской действительности: aluminium war (алюминиевая война), price war (война цен), cold war (холодная война), post-cold war (постхолодная война), propaganda war (агитационная война), all out war (тотальная война), а также battle (битва), enmity (вражда), feud (междоусобица), fight (бой), combat (сражение), epic battle (грандиозная битва), power battle (битва за власть), duel (дуэль), иногда просто scramble (драка) или fray (стычка).

2. Фрейм "Организация военной службы"

Слот 2.1. "Иерархические отношения военнослужащих". Для обозначения взаимодействия субъектов политической деятельности используется структурированное знание о воинской иерархии: солдат, генерал, флагман, полководец. Актуализируется противопоставление "молодые", новобранцы и армейские деды. К этому же слоту относятся военные команды "стройся", "вольно", "шагом марш" и военные приказы. В британской политической коммуникации также встречаются метафоры иерархических отношений военнослужащих: recruits (рекруты), squaddie (рядовой), lieutenant (лейтенант), war-lord (полководец), commander-in-chief (главнокомандующий), to demote (понижать в звании).

Слот 2.2. "Воинские подразделения". Объединение субъектов различных видов деятельности, направленное на достижение общей цели описывается в российском политическом дискурсе с помощью метафор рать, дивизия, полк, батальон, армия, гвардия, когорта. Похожие метафоры используются при описании объединений для совместной деятельности в британском политическом дискурсе: army (армия), battalion (батальон), corps (корпус).

3. Фрейм "Военные действия и вооружение"

Слот 3.1. "Военные действия". Для обозначения самых разнообразных политических действий используются многочисленные метафоры тактики ведения боевых действий: сдача позиций, атаковать, отступать, таран, марш-бросок, штурм, наступать, бомбить, осада, поход, кавалерийская атака, рубить, взрывать, авиаудары, ожесточенное сопротивление, обстреливать, вести огонь, идти в штыковую, бросаться на амбразуру и др. Рассматриваемый слот столь же продуктивен и в британском политическом дискурсе: undermine (минировать, подрывать), hold manoeuvres (проводить маневры), to attack (атаковать), to shoot (стрелять), to topshoot (палить с близкого расстояния), to hold the line (удерживать линию обороны), to act on the offensive (наступать), to bomb (бомбить), to wipe out (уничтожать противника), to skirmish (перестреливаться), defend oneself (обороняться), to beset (окружать), siege (осада).

Слот 3.2. "Виды вооружения и военных сооружений". В метафорической войне задействованы самые разнообразные виды вооружения от устаревшего (шашка, сабля, стрелы, дротики, копье, дубина, меч, кистень, наган, маузер, фосген, штык) до современного (артиллерия, пушки, автомат Калашникова, крупнокалиберный пулемет, патроны, бомба (в том числе нейтронная, вакуумная, ядерная), порох, растяжки, торпеда, нож, кинжал). Иногда в качестве метафорического оружия используется лом или кувалда. Из средств защиты наиболее востребован щит. Также значительное распространение в метафорической войне получили различные инфраструктурные сооружения и средства маскировки (амбразура, дымовая завеса, полигон, запасной аэродром, мосты стратегического назначения, крепость, концлагерь, редут, форпост, окопы, бастион).

В британском политическом дискурсе используются следующие виды метафорического оружия: gun (ружье), machinegun (автомат), weapon (оружие), scatter guns (разрозненные орудия), long-shot guns (дальнобойные орудия), squad (орудийный расчет). Иногда применяется холодное оружие: knife (нож), dagger (кинжал), sword (меч), spear (копье). В текстах встречаются наименования боеприпасов: bullet (пуля), bomb и bombshell (бомба), ammunition (боеприпасы), napalm (напалм). Среди средств защиты и маскировки наиболее распространены shield (щит), cover-up (дымовая завеса), minefield (минное поле) и наименования оборонных сооружений (outpost - сторожевая застава, fortresses - крепость, war camp - военный лагерь, bastion - бастион, trenches -окопы, last-ditch - последний окоп, the line of defence - линия обороны).

4. Фрейм "Начало войны и ее итоги"

Слот 4.1. "Начало войны". Обострение политических и экономических противостояний описывается в метафорических выражениях бряцать оружием, подготовка к войне, рекрутировать, мобилизация, объявить войну. В британской политической коммуникации используются похожие номинации to declare war (объявить войну), mobilization (мобилизация), sabre-rattling (бряцание саблей), clashes (лязг оружия), brinkmanship (балансирование на грани войны). Привлекают внимание распространенные британские метафоры дуэли и рыцарского поединка:, to call out (вызвать на дуэль), give a dare (бросить вызов), to throw the gauntlet (бросить латную рукавицу), to hurl the gauntlets into the face (бросить перчатки в лицо), особенно часто используется номинация to challenge (вызвать на дуэль, поединок).

Слот 4.2. "Итоги военных действий". Результаты противостояний субъектов политической деятельности (обычно политических выборов) представлены номинациями: победа, поражение, капитуляция, перемирие, оккупация, узурпация, парад победы, триумфальный марш, пленные, колонии. В британских СМИ данный слот представлен похожими метафорами: casualties (потери), captives (пленные), победа (victory), победить (to win), to encroach (узурпация), to defeat (нанести поражение), to capitulate (капитулировать).

Сопоставление российских и британских метафор по критерию сферы-мишени метафорической экспансии показывает, что милитарные метафоры актуализируются для всех обозначенных сфер-мишеней метафорической экспансии. Ср.:

Сфера-мишень "Россия"

Политическая баталия во втором туре развивалась прелюбопытнейшим образом. Армия Сергея Веремеенко панически бежала, бросая пушки и знамена (С. Юрьев / КП, 13.12.2003). На "калининградский фронт" бросается замминистра Сергей Разов (М. Ростовский / МК, №42, 2002). Все-таки большинство членов верхней палаты представляли собой "батальон опытных политических бойцов" (МК, №53, 2000/2001). Маршрут ему дадут в Кремле, и дело нового премьера будет солдатское - четко выполнять приказы и в случае чего броситься на амбразуру, ликвидируя, например, многочисленные льготы или реформируя ЖКХ (С. Марков / КП, 4.3.2004). Огонь критики по "медвежьим штабам" между тем ведется из орудий всех калибров. До сих пор броня была крепка: об нее разбивались атаки и слева и справа (В. Жаров / КП, 25.11.2004). Сенаторы и депутаты будут сражаться сообща и до последнего патрона (МК, 22-29.06.2000).

Сфера-мишень "Страны Балтии"

Партия эта - детище и личная гвардия человека с нелитовской фамилией Успаских (В. Скрипов / Эксперт, № 39, 2004). В балтийских странах осознают, что на поддержании статуса "прифронтовых государств" вряд ли можно получить у держав Запада необходимые политические дивиденды (К. Воронов / НГ, 10.8.2004). Так что забота о конкурентоспособности русских выпускников - дымовая завеса (Г. Сапожникова, К. Маркарян / КП, 3.3.2004). Те, кто видел это (а видят немногие -- кого интересует литовское село?), утверждают, что впечатление, как после бомбежки (СР, 27.5.2003). Бывшие семеро "узников социмперии" (по выражению Буша) радостно присягнули на новую верность в более перспективной военной иерархии (О. Шевцов / КП, 31.3.2004). Именно на Шадурскиса был направлен основной огонь критики протестующих (Д. Суслов / НГ, 13.02.2004).

Сфера-мишень "Грузия"

Кандидаты в президенты Рауль Хаджимба и Сергей Багапш стоят на своих позициях насмерть (Эксперт, № 44, 2004). Ситуацию же окончательно переломил российский десант из политиков и артистов, объявившихся в Сухуми 30 сентября, в День независимости Абхазии (Ю. Симонян / Эксперт, № 38, 2004). Кавказская пленница НАТО (СР, 12.8.2004). Россия в нынешних условиях вряд ли будет заинтересована в сильной, единой Грузии, превращающейся в наконечник американского копья, направленного против нашей страны (В. Тетекин / СР, 13.11.2003). Режим Аслана Абашидзе в Аджарии после первого кавалерийского наскока устоял. Стороны готовятся к новым сражениям (О. Храбрый / Эксперт, № 13, 2004).

Target domain "Russia"

Now that truce is no more. In the West, the worry is this will lead to all out war between the Kremlin and the oligarchs (DT, 27.10.2003). Перемирие подошло к концу и на Западе опасаются, что это приведет к тотальной войне между Кремлем и олигархами.

Yeltsin scrapped his original address, called the cameras to his Kremlin office on Friday morning and dropped his valedictory bombshell (I. Traynor / The Observer, 2.1.2000). Ельцин отказался от запланированного варианта новогоднего обращения, созвал телекамеры в Кремль в пятницу утром и сбросил прощальную бомбу.

THE pro-Moscow president of Chechnya, Akhmad Kadyrov, was buried yesterday as Russian security services hunted the audacious killers who derailed the Kremlin's plans to pacify the region (J. Strauss / DT, 11.5.2004). Прокремлевский президент Чечни А. Кадыров был похоронен вчера, в то время как российские спецслужбы охотились за дерзкими киллерами, которые пустили под откос кремлевские планы по привнесению мира в регион.

The outcome now is that in Russia, Chubais and the so-called oligarchs are the most reviled figures in Russia, making it popular for Putin to take politically motivated potshots at those of the oligarchs who incur his disfavour (I. Traynor / The Guardian, 23.1.2001). В результате сейчас в России Чубайс и так называемые олигархи самые популярные фигуры для критики, что позволяет Путину политически мотивированно расстреливать их в упор.