Исследовательское поведение: стратегии познания, помощь, противодействие, конфликт

Но надо учитывать необходимость баланса между локальными и глобальными параметрами эффективности, связанными с соотношением определенных и неопределенных компонентов деятельности [Ильясов, 1992]. Если ребенка учить только тем компонентам деятельности, которые четко определены, то он встретится с серьезными трудностями в своей дальнейшей самостоятельной познавательной деятельности, необходимость в которой рано или поздно настанет. Надо учить детей строить компоненты деятельности высокого иерархического положения (цели, стратегии) в условиях разной степени неопределенности и глобальности [Поддьяков Н.Н., 1994].

Чтобы обходиться без реального ИП и экспериментирования, существуют различные стратегии. Это замены актов исследования самого изучаемого объекта и реального экспериментирования мысленным экспериментированием, моделированием, формально-логическим выводом, опросом экспертов и другими процедурами, осуществляемыми вне взаимодействия с изучаемым объектом. Эти стратегии могут быть обоснованными и эффективными, но также необоснованными и неэффективными.

Если объект, ситуация являются действительно новыми и содержат неизвестные скрытые свойства, то человек вынужден использовать пробующие действия и их стратегии различной сложности, результат которых ему не может быть известен заранее. Эти действия не являются ошибочными в силу отсутствия полной информации о потенциальных возможностях объекта, о четко сформулированных конкретных целях деятельности с ним и способах их достижения.

Со стороны, для взрослого, в большинстве случаев точно знающего, для чего предназначен объект и как с ним действовать, пробующие действия ребенка выступают как ошибочные или, в лучшем случае, ненужные, раз они не ведут к немедленному или, по крайней мере, быстрому решению известных взрослому задач.

Но и ребенок, и взрослый должны знать, что, исследуя новый объект, никто не может избежать гипотез, которые не будут подтверждены при проверке. С дидактической точки зрения, проблема должна состоять не в том, чтобы ликвидировать исследовательскую активность ребенка, а в том, чтобы развивать ее.

Способности дошкольников к помощи и противодействию

Знания и опыт помощи и противодействия люди получают с раннего детства.

Так, значимость и необходимость ИП, как и противодействия ему широко отражена в мифах, сказках, поговорках, устойчивых языковых выражениях, играх и других формах фиксации и передачи социального опыта, которые ребенок усваивает с детства - аналогично тому, что было нами описано в разделе о противодействии обучению и развитию.

Классическим примером является миф о Пандоре, из любопытства открывшей сосуд, в котором были заключены все людские несчастья и пороки.

В сказках и положительные, и отрицательные персонажи осуществляют ИП сами (разыскивают что-то, узнают, расспрашивают, экспериментируют с попавшими в их руки волшебными предметами и т.д.), а также противодействуют ИП других персонажей и наказывают за него. Р.М.Ригол проанализировала поведение персонажей сказок с точки зрения представленности в них исторического опыта, связанного с ИП различных половозрастных и социальных групп. Она показала, что с помощью сказки ребенок-слушатель усваивает каноны человеческого исследовательского поведения. В соответствии с этим канонами дети должны быть любознательными - их ИП и любознательность в сказках вознаграждается. А исследовательское поведение взрослых персонажей и особенно женщин в основном наказывается. И что интересно, так же вознаграждается или не очень сильно наказывается ИП мужских персонажей с отклоняющимся, детским поведением - дурачков [Rigol, 1994].

Существует много пословиц, поговорок и выражений, негативно оценивающих ИП и любознательность, о чем мы писали выше.

В культуре имеется большое число разнообразных игр, в которых содержанием является ИП и противодействие ему. Это ранее упомянутые прятки, казаки-разбойники, "Мафия" и др. Овладение этими играми - это усвоение соответствующего социального опыта, связанного с ИП и противодействием ему.

Опыт противодействия исследовательскому поведению другого субъекта и опыт своего исследовательского поведения в условиях чужого противодействия дети получают и в реальных жизненных ситуациях. Уже дошкольники могут прятать что-то от родителей или других детей, а также целенаправленно искать и находить спрятанное (подарки к празднику - в самом безобидном варианте). С возрастом эти способности совершенствуются, достигая высокого уровня. Приведем в качестве примера ситуацию, описанную студенткой С.Малышевой, слушательницей нашего спецкурса. Она работала психологом в летнем лагере для трудных подростков, среди которых было много пьющих. Воспитатели были вынуждены постоянно искать спрятанное подростками спиртное, а те перепрятывали то, что еще не найдено. Одну из партий спиртного подростки искусно спрятали в комнате воспитателей, где никому из взрослых не приходило в голову его искать. Это, на первый взгляд, комичное соревнование едва не кончилось трагически. Воспитанники оказались более способными к укрыванию спрятанного, чем воспитатели - к его обнаружению. В результате двое подростков отравились, и один из них оказался на грани смерти.

Решение задач на помощь и противодействие дошкольниками

Общеизвестны факты, что дошкольники способны помочь тому, кому они сочувствуют, и помешать, обмануть того, кого они считают недругами. Например, на вопрос актера, играющего в спектакле волка, о том, куда убежали зайцы, дети отвечают так, чтобы обмануть его.

В данной работе мы намерены показать, что уровень представлений дошкольников о помощи и противодействии другим субъектам значительно более высок и дифференцирован, чем явствует из примеров типа того, что приведен выше. Мы покажем, что дошкольники способны оказывать достаточно сложно организованные и координированные помощь и противодействие чужому исследовательскому поведению и обучению.

И помощь, и противодействие предполагают способность учесть либо в позитивной, либо в негативной форме потребности другого субъекта, его интересы, цели, стратегии. Иначе говоря, в терминах Ж.Пиаже, речь идет о способности преодолеть свой познавательный эгоцентризм и временно встать на позицию другого, причем увидеть с его точки зрения не только объективную ситуацию, но и себя самого - помощника или соперника. В других терминах, это - способность к рефлексии, способность понять, чего хочет, что видит, думает, чувствует и ожидает другой человек.

Анализ деятельности детей, связанной в том или ином виде с помощью и противодействием ИП, показывает, что в этих условиях даже дошкольники способны демонстрировать значительно более высокие познавательные достижения, чем от них можно ожидать, исходя из тех или иных теоретических моделей. Вряд ли возможно найти материал, более способствующий раскрытию познавательных возможностей ребенка, более понятный и осмысленный для него, чем материал разного типа "пряток", построенный на защите от нежелательного ИП и на преодолении этой защиты. С точки зрения способностей к решению комплексных исследовательских задач, особенно важно следующее. Дошкольники способны учитывать в задачах на противодействие чужому ИП факторы значительно более сложные и в большем количестве, чем это обычно предполагается на основе решения этими же детьми других задач (например, задач чисто физических, не содержащих непосредственного вызова социальной компетентности ребенка). Традиционно же считается, что дошкольники могут учитывать взаимодействия не более двух факторов.

Возникает вопрос, каков именно уровень возможностей детей в отношении понимания помощи и противодействии в исследовательском поведении, приобретении опыта и обучении.

Вначале мы рассмотрим возможности дошкольников по решению задач, где дети выступают в роли сторонних наблюдателей, а затем задач, где от них требуется принятие более активной роли помощника или противника по отношению к чужому исследовательскому поведению и обучению.

На материале "пряток" построены очень многие экспериментальные задачи в таком интенсивно развивающемся направлении как "theory of mind". В нем изучаются представления людей о психической реальности (памяти, восприятии, мышлении, эмоциях и т.д.) и их представления о соотношении этой психической реальности с объективной действительностью. В этих исследованиях получены чрезвычайно интересные данные о познавательных возможностях детей. Например, в задаче Х.Виммера на неожиданное перемещение спрятанного (unexpected transfer task) перед испытуемым разыгрывалась следующая кукольная сценка. Кукла - мальчик Макси кладет шоколадку в зеленый буфет и выходит из комнаты. После этого кукла - мама перекладывает шоколад в другой (синий) буфет. Макси снова входит в комнату. Испытуемого спрашивают, где Макси будет искать шоколадку.

Уже 4-летние дети правильно отвечают на заданный вопрос: Макси будет искать конфету в зеленом буфете - там, куда он ее сам положил и где видел в последний раз. Таким образом, 4-летние дети понимают, что персонаж ничего не знает о перекладывании, которого он не видел [Flavell et al., 1993; Wimmer, Mayringer, 1998; Wimmer, Perner, 1983].

Однако дети 3 лет отвечают, что мальчик будет искать ее в синем буфете - там, куда она перепрятана мамой. Они опираются на то, что видели сами (ведь шоколад сейчас лежит именно в синем буфете), и не учитывают, что Макси-то этого не видел. (Правда, здесь возникает вопрос, насколько точно дети 3 лет поняли сам вопрос "Где Макси будет искать шоколад?" Не отвечают ли они на другой вопрос: "Где шоколад?", "Где Макси нужно искать шоколад?" и т.п.? Для уточнения этого обстоятельства можно было бы провести эксперименты, в которых оценивалась степень удивления ребенка в том случае, если пришедший Макси сразу достает шоколад оттуда, куда его перепрятали, а также в том случае, если Макси ищет его там, где спрятал. Если ребенок удивится во втором случае, это действительно означает, что он не понимает ситуации и считает, что не видевший перекладывания Макси может сразу забрать шоколад из нового места).

Неправильное решение трехлеток - это классический эгоцентрический ответ, в терминах Ж.Пиаже. Он считал познавательный эгоцентризм одной из принципиальных особенностей мышления дошкольника и доказывал, что ребенок до 7 лет не способен к учету каких-либо точек зрения, отличающихся от его собственной [Флейвелл, 1967]. Действительно, дети 3 лет в данном эксперименте не обнаружили способности встать на другую точку зрения (точку зрения Макси). Однако уже четырехлетки смогли встать на точку зрения того, кто ищет спрятанное и не владеет при этом полной информацией. Они смогли отвлечься от своего собственного полного знания о том, где искомый предмет находится сейчас на самом деле.

Рассмотрим этот эксперимент в аспекте, не затронутом Х.Виммером, - проанализируем число факторов, с которыми работают испытуемые. Можно видеть, что этих факторов, по крайней мере, 4. (Возможно разложение и на большее число факторов, но уменьшить их число, сохраняя смысл задачи, не представляется возможным.) Прежде всего, дети 4 лет учитывают в качестве существенных три следующих фактора.

1. Кто ищет шоколад (о ком спрашивается в задаче)? Если это не Макси, а мама или сам испытуемый, то правильный ответ на вопрос задачи будет другим.

2. Что знал ищущий о расположении шоколада в начале развертывания ситуации? (Если бы Макси положил шоколад в другое место, то и искать его должен был там).

3. Знает ли ищущий о том, что шоколад исчез со старого места? (Если да, то искать в этом месте смысла нет).

Кроме того, 4-летки, проанализировав ситуацию, догадываются оценить как несущественный(!) фактор, на котором "ловятся" более младшие дети, признавая его основным. На самом деле этот фактор ярок и важен "сам по себе", но неважен для ответа на вопрос о действиях Макси. Ведь Макси об этом факторе ничего не знает и, соответственно, руководствоваться им в своих действиях не может. Иначе говоря, 4-летки рефлексируют степень знания, осведомленности Макси. Они понимают, что ему неизвестен следующий (в нашей нумерации, четвертый) фактор. А именно:

4. Сейчас шоколад находится в новом месте - синем буфете.

Итак, дети от 4 лет и старше, выступающие в роли наблюдателей чужого ИП, способны встать на чужую точку зрения и понять ситуацию "пряток", содержащую до 4 факторов.

Теперь обратимся к задачам, где от детей требуется принятие активной роли помощника или противника по отношению к чужому исследовательскому поведению. Начнем с помощи.

М.Доналдсон [1985, с. 35] описывает следующий эксперимент М.Маратсоса. Экспериментатор с закрытыми глазами пытался наощупь найти игрушку и положить ее в игрушечную машину. Он просил ребенка объяснить ему местонахождение этой игрушки. Даже маленькие дети старались давать речевые объяснения, проявляя высокую чувствительность к поисковому поведению экспериментатора.

М.Верба в серии своих исследований изучала, как дошкольники помогают в обучении друг другу. Она показала, что в течение дошкольного детства ребенок развивает такие умения, которые позволяют ему руководить процессом обучения и помогать менее компетентным ровесникам. Уже в 1,5-2 года дети проявляют чувствительность к трудностям партнера в предметной деятельности: один ребенок подает другому предмет, направляет его движение, препятствует ошибочным действиям и показывает правильные. М.Верба рассматривает такого рода умения как предпосылку развития полноценной деятельности по обучению партнера. В возрасте 3-4 года помощь становится относительно организованной и наблюдается в различных ситуациях совместной деятельности. Ребенок уже не только направляет действия партнера, но и сообщает ему информацию, а также поощряет. Но в большей степени он склонен все-таки не столько учить партнера делать что-то, сколько делать это вместо него. В этом возрасте ребенок способен руководить сюжетно-ролевой игрой с более младшим партнером, давая ему предложения и советы. Примерно в 5 лет у детей формируются относительно полные представления об обучении и репертуар поведения, позволяющий достаточно успешно учить менее компетентного партнера. Ребенок 5 лет уже удерживает цели обучения, состоящие в совершенствовании понимания и действий партнера. Он обеспечивает вербальную и невербальную обратную связь, помогает познавательной деятельности партнера посредством постановки перед ним целей и задач, мотивирует и поощряет его, учитывает особенности задачи, а также подстраивает обучение под конкретные потребности партнера в помощи. Благодаря этому дети 5 лет, предварительно обученные экспериментатором весьма сложному умению (собирать грузовик с прицепом из 23 деталей), смогли научить этому новичков 5 и 4 лет, причем более младшим детям они оказывали более развернутую помощь, чем более старшим. В то же время сохраняла известную силу тенденция "учителя" не столько учить, сколько делать самому вместо "ученика" [Verba, 1998; Verba, Winnykamen, 1992].

Рассмотрим задачи, где помощь одним субъектам сопряжена с противодействием другим.

Анализируя взгляды Ж.Пиаже на познавательное развитие ребенка, М.Доналдсон [1985, с. 23-26] сопоставляет результаты двух внешне сходных экспериментов: эксперимент самого Ж.Пиаже и эксперимент М.Хьюза. Ж.Пиаже предпринял попытку экспериментально доказать, что дошкольники не способны принять точку зрения другого человека даже в прямом - пространственном - смысле слова: они не могут представить себе, что увидит другой человек, если будет смотреть на ту же вещь, но из иного положения - под другим геометрическим углом. Эксперимент Ж.Пиаже не был связан ни с помощью, ни с противодействием, ни с какими-либо другими социальными взаимодействиями персонажей задачи. Ребенку предлагался макет местности с тремя горками, на одной из которых стоял домик, на второй - крест, а на третьей лежал снег. Затем экспериментатор ставил на стол с этим макетом куклу так, чтобы ее положение отличалось от положения ребенка. Испытуемого просили расположить на другом макете три идентичные горки так, как их "видит" кукла. Оказалось, что даже дети 8-9 лет не могут справиться с этим заданием, а дети до 6-7 лет в большинстве случаев ставят горки так, как они их видят сами, что интерпретировалось как свидетельство их эгоцентризма.

М.Хьюз подверг сомнению данные Пиаже и провел несколько отличающийся эксперимент, в котором были задействованы социальные взаимодействия персонажей задачи. Он использовал макет из двух стен, образующих в плане крест, и три куколки: мальчика и двух полисменов, стоящих у северного и у восточного концов креста. Испытуемому предлагалось спрятать мальчика так, чтобы полисмены не могли его увидеть. Это задание требовало координации сразу двух чужих точек зрения (точек зрения двух полисменов, стоящих в отдалении друг от друга). Детям предъявлялись несколько заданий с различным расположением полисменов. Испытуемые 3-5 лет в 90% случаев давали правильные ответы, то есть прятали мальчика именно в той секции креста, которая была закрыта от взглядов обоих полисменов (в данном случае - в юго-западной). Когда М.Хьюз усложнил задание, увеличив число секций до шести и введя третьего полисмена, то с заданием все равно справлялись 60% детей 3 лет и 90% детей 4 лет. Тем самым дошкольники продемонстрировали, что они способны не только учитывать точку зрения другого субъекта, но и на высоком уровне координировать сразу несколько чужих точек зрения, различающихся между собой (точки зрения трех полисменов).

М.Доналдсон выделяет два типа причин, по которым дошкольники не могли справиться с задачей Ж.Пиаже, но справились с задачей М.Хьюза. Один тип причин - то, что задача Пиаже сложнее с математической точки зрения (например, она требует право-левых переворотов), чего не требуется в задаче М.Хьюза.

Второй тип причин - социально-психологическое содержание задачи М.Хьюза: это задача не только на понимание пространственных отношений, но и задача на понимание отношений между несколькими субъектами. Как подчеркивает М.Доналдсон, задание М.Хьюза требовало от ребенка умения децентрироваться не только в буквальном - пространственном - смысле, но и в смысле учета двух противоположно направленных намерений персонажей: намерения спрятаться у одних персонажей и намерения найти спрятавшихся у других. Задача спрятаться является абсолютно понятной и осмысленной даже для маленького ребенка: он моментально схватывает цели, намерения и способы взаимодействия персонажей, изображающих погоню, и персонажей, прячущихся от нее. Далее М.Доналдсон переходит к обсуждению проблемы понимания детьми целей и намерений других людей. Она показывает, что это понимание имеет фундаментальное значение для познавательного развития ребенка, но не учитывается в теории Ж.Пиаже.

Для нас в этих экспериментах важен еще один аспект, не затронутый М.Доналдсон. А именно - число факторов, с которыми работают дошкольники. В задаче М.Хьюза ребенок должен был учитывать, по крайней мере, 5 факторов.

А. Факторы, представленные в условиях задачи:

1. Форма стенки (сама по себе представляющая комплексный, составной фактор).

2. Положение первого полисмена относительно стенок.

3. Положение второго полисмена относительно стенок.

Б. Факторы, представленные в требовании задачи:

4. Найти такое положение мальчика относительно стенок, чтобы его не увидел первый полисмен.

5. Найти такое положение мальчика относительно стенок, чтобы его не увидел второй полисмен.

Можно убедиться, что каждый их этих факторов должен быть учтен при решении. Например, если бы форма стенки была ни крестообразной, а М-образной, S-образной, Н-образной и т.д., то это повлияло бы на решение. Точно так же очевидно, что на решение влияет положение и первого, и второго полисмена. Наконец, если бы требованием задачи было не спрятать мальчика от обоих полисменов, а наоборот - показать его обоим или же спрятать от первого, показав при этом второму, и т.д., то это тоже принципиальным образом повлияло бы на решение. Таким образом, дошкольники, начиная с 3 лет, продемонстрировали способность учитывать до 5 факторов, в то время как в соответствии с теорией дети этого возраста способны учитывать не более двух факторов. Причиной этого послужил понятный и осмысленный для ребенка материал данной задачи, основанный на понятных ему целях персонажей.

Эксперимент М.Хьюза, причем даже в более трудном варианте, был повторен с более старшими детьми Н.А.Мизиной. На достаточно сложном макете местности детям дошкольного и младшего школьного возраста предлагалось спрятать игрушечного зайчонка вначале от одного персонажа (белочки), а потом сразу от двух персонажей (белочки и тигренка). Эксперимент подтвердил данные М.Хьюза: с первым заданием справились все испытуемые, а со вторым - 93% (28 человек из 30) [Фридман, 1999].

Правда, Л.М.Фридман вступает в заочный спор с М.Доналдсон о степени эгоцентризма дошкольников. Фактически он обсуждает сравнительный вклад: а) социально-психологического и б) предметного, математического содержания в уровень сложности задачи. Ведь те же самые испытуемые потом не справились с другим заданием Н.А.Мизиной. В нем цели и социальная ситуация взаимодействия персонажей были тоже понятны ребенку. Но предметный - геометрический - материал, по поводу которого разворачивалось это социальное взаимодействие, был весьма сложен для детей. А именно, от ребенка требовалось руководить передвижением своего друга, передавая ему речевые инструкции по сотовому телефону, причем друг двигался навстречу испытуемому по плану пересеченной местности с разными объектами, дорожками и поворотами. Испытуемый должен был постоянно учитывать, например, что повороты, который он считает левыми, для его друга являются поворотами направо, и т.п. Л.М.Фридман четко показывает, что второе задание сложнее первого - с предметной, математической точки зрения. Оно оказалось настолько сложным, что даже не все взрослые испытуемые смогли с ним справиться. По данным Н.А.Мизиной, только треть испытуемых от 24 до 53 лет продемонстрировала в данных экспериментальных условиях способность к полной децентрации. На этом основании Л.М.Фридман делает справедливый вывод, что и взрослые, и дети все-таки страдают эгоцентризмом.

Сложность такого рода "диспетчерских" задач по управлению чужим движением из неподвижной точки подтверждается сходными данными Ю.К.Стрелкова [1999, с. 97-104]. Он показал, что даже профессиональные летчики и штурманы могут не справляться с прокладкой сложных маршрутов, требующих многочисленных поворотов и смен систем отсчета. Будучи профессионалами в области пространственной ориентации, они все равно в сложных случаях демонстрируют неадекватную привязанность к одной - субъектно-центрированной (эгоцентрической, по Ж.Пиаже) системе.

Но неясно, почему Л.М.Фридман противопоставляет свой совершенно справедливый вывод об эгоцентризме детей и взрослых взглядам М.Доналдсон. Он почему-то приписывает М.Доналдсон то, что "она отрицает наличие эгоцентризма у детей дошкольного возраста" [Фридман, с. 49] и заключает, что "прав был Ж.Пиаже, а не М.Доналдсон" [там же, с. 53]. На самом деле М.Доналдсон вовсе не отрицает эгоцентризма ни у взрослых, ни у детей. На основании результатов М.Хьюза, а также и других данных она делает значительно более корректное утверждение: "Ни на каком этапе своего развития дети не бывают столь эгоцентричными, как это утверждал Пиаже. Для всех человеческих существ принятие другой точки зрения требует определенного усилия, и связанная с ним трудность очень сложным образом изменяется при переходе от одной ситуации к другой. Но пропасть между детьми и взрослыми здесь не так велика, как это недавно считалось" [Доналдсон, 1985, с. 68].

На наш взгляд, экспериментальные данные Н.А.Мизиной полностью укладываются в это положение М.Доналдсон. Если бы дошкольники были всегда эгоцентричны и учитывали только свою пространственную точку зрения, то ребенок этого возраста в эксперименте Н.А.Мизиной прятал бы игрушечного зайчонка так, чтобы не видеть его самому (прятал бы, так сказать, от самого себя), а не от бельчонка и тигренка одновременно. Но дошкольники прячут беглеца так, чтобы его не увидели именно другие (а не он сам) персонажи - а именно, персонажи-преследователи. Эти персонажи стоят на других пространственных позициях, которые сильно отличаются и от позиции самого ребенка, и друг от друга. Таким образом, в этом эксперименте Н.А.Мизиной дошкольники не эгоцентричны, хотя в другом (с инструктажем по сотовому телефону) эгоцентричны. Следовательно, эксперимент Н.А.Мизиной как раз подтверждает то, о чем пишет М.Доналдсон - необходим "отказ от положения о полном детском эгоцентризме... Дети дошкольного возраста не так уж ограничены в своей способности к "децентрации" или оценке точки зрения другого человека, как это многие годы утверждал Пиаже" [Доналдсон, 1985, с. 36].

Здесь мы вынуждены более подробно остановиться на современной критике представлений Ж.Пиаже о феномене познавательного эгоцентризма.

В настоящее время феномен эгоцентризма детей трактуется совершенно иначе, чем это делал Ж.Пиаже - не как проявление эгоцентризма исключительно ребенка, а как проблема общения и взаимопонимания двух человек - экспериментатора и испытуемого, взрослого и дошкольника. Ведь ситуация тестирования - это, прежде всего, ситуация встречи двух людей. "...для ребенка успешно пройти тест - это значит суметь благодаря мобилизации интеллектуальных способностей вести беседу и, вступая в отношения с другими, понять, какой из ответов, ожидаемых взрослым, будет наилучшим. Показатель испытуемого в ходе такого опыта, как, скажем, сохранение количества жидкости, отражает взаимопонимание, установившееся между ним и экспериментатором, и одновременно будет зависеть от прошлого опыта каждого из них и от их общей деятельности" [Перре-Клермон, 1991, с. 231]. Показано, что ребенок и взрослый в экспериментах Ж.Пиаже не только в целом по-разному понимают ситуацию эксперимента, включая цели и намерения друг друга, но даже используют одинаковые слова, имея в виду разное содержание [Доналдсон, 1985; Перре-Клермон, 1991; Поддьяков Н.Н., 1977].

С.В.Зайцев [1991] поставил общую проблему не детского, а "взрослого" эгоцентризма. Это эгоцентризм исследователя, подходящего со своей "взрослой", формальной и не вполне адекватной меркой к диагностике познавательного развития ребенка. Для Ж.Пиаже самое важное в познавательном развитии - это развитие формально-логического интеллекта в отрыве от содержательного контекста. Именно способность оторваться от содержания конкретной ситуации и служит основным показателем интеллекта, по Ж.Пиаже. Это действительно очень важно, но понимание содержания, смысла, контекста конкретных ситуаций важно ничуть не меньше.

Проблему неоднозначного понимания феномена эгоцентризма еще больше усугубляет индивидуальный стиль самого Ж.Пиаже. Это и стиль написания научных трудов, и стиль конструирования и формулирования заданий для детей. Для понимания его работ нужны специальные авторы-интерпретаторы, из которых мы знаем прежде всего Дж.Флейвелла по его книге "Генетическая психология Жана Пиаже" [Флейвелл, 1967]. Ж.Пиаже так писал сам о себе в предисловии к этой книге: "...я автор не из легких, а значит, для того, чтобы достичь того ясного и четкого изложения, которое мы здесь имеем, потребовались огромные усилия и умственная энергия". В этой фразе, вероятно, содержится и шутливый комплимент Дж.Флейвеллу, но в ней есть существенная доля правды. Ж.Пиаже писал в своей собственной манере - трудной, понятной ему, но не вполне понятной остальным, а значит, не побоимся этого слова, достаточно эгоцентрической манере. При этом мы, разумеется, не ставим под сомнение огромную ценность того содержания, которое открыл Ж.Пиаже. Но проблема в том, что примерно в той же манере он составлял и задания для детей. Поэтому дети часто плохо понимали, чего хочет и о чем говорит экспериментатор, и давали на странные вопросы взрослого ответы-артефакты. В результате упрек в недостаточной экологической валидности заданий Ж.Пиаже стал уже общим местом. И мы не стали бы его повторять, если бы результаты заданий Ж.Пиаже не продолжали однозначно интерпретироваться как свидетельства того или иного познавательного дефицита у испытуемых. На самом деле, они должны интерпретироваться как интереснейшие свидетельства феномена взаимодействия двух субъектов - исследователя и испытуемого, при котором вопрос "по Пиаже" вызывает закономерный ответ - тоже "по Пиаже".

Итак, мы считаем, что полученные рядом вышеназванных авторов экспериментальные и теоретические данные подтверждают положение о том, что эгоцентризм дошкольников не абсолютен, его степень изменяется в зависимости от сложности ситуации, и существует целый пласт ситуаций, где этот эгоцентризм вообще не проявляется и дети дают совершенно правильные ответы, вставая на чужую точку зрения.

Со своей стороны, возвращаясь к проблеме помощи и противодействия, мы делаем следующий вывод. Использование заданий на помощь и противодействие исследовательскому поведению (материал различных "пряток") показывает, что дети, начиная с 3-4 лет, способны учитывать взаимодействия не двух, а четырех-пяти факторов, причем такого взаимодействия, анализ которого требует децентрации: учета различных точек зрения и различных целей нескольких социальных субъектов (по крайней мере, до трех субъектов).

Мы провели свое собственное экспериментальное исследование с целью изучения возможностей детей осуществлять орудийную деятельность (конструирование орудий) для противодействия нежелательному исследовательскому поведению "недругов" и для помощи исследовательскому поведению "друзей". Экспериментатор показывал испытуемому, что из двух деталей можно сложить рамку либо большого, либо маленького размера - в зависимости от способа сборки. Эта рамка использовалась как смотровое окно для обнаружения "клада монет" (пластмассовых кружочков), спрятанных на закрытом игровом поле. Иначе говоря, собранная рамка служила специально созданным орудием поисковой деятельности - маленьким или большим "кладоискателем". Дети хорошо понимали, что чем больше рамка "кладоискателя", тем выше вероятность найти больше монет, и для себя собирали большую рамку, находя, естественно, много монет. Затем экспериментатор показывал ребенку картинку трех коварных отвратительных гиен из популярного мультфильма "Король Лев" и говорил, что они тоже решили найти клад, чтобы купить яд и отравить отца львенка Симбы. Испытуемому предлагалось сложить рамку для гиен. Затем экспериментатор показывал картинку главного положительного героя - львенка Симбы и его подруги Налы и говорил, что они решили найти клад, чтобы купить лекарства для попавшего в беду отца. Испытуемому предлагалось сложить рамку и для них. В эксперименте участвовало 14 детей 6 лет. Все испытуемые собрали для гиен маленькую рамку (то есть конструировали неэффективное орудие поиска), а для львят - большую (эффективное орудие). Результаты отличались от случайного выбора на уровне значимости 0.001. Речевые комментарии дошкольников ясно свидетельствовали о понимании ситуации и о сформировавшихся целях: цели противодействия ("Я так сложу, что они [гиены] вообще ничего не найдут!") и цели помощи ("Им [львятам] побольше рамку, чтоб денег много было").

Таким образом, данный эксперимент показал, что уже дошкольники способны произвольно осуществлять деятельность по конструированию несложных орудий, соответствующих целям помощи или же противодействия.

С нашей точки зрения, этот результат очень важен в контексте теории Д.Б.Эльконина, который выделял две основные взаимосвязанные линии развития человека в онтогенезе: а) развитие мотивационно-потребностной сферы, связанное с вхождением в мир человеческих отношений; б) развитие операционально-технической сферы, связанное с овладением предметно-практическими деятельностями. Эксперимент с "кладоискателем" четко показывает теснейшую взаимосвязь и взаимодействие между предметно-практической деятельностью и человеческим моральными нормами уже у дошкольников. Сочувствие и желание помочь одним субъектам или же, наоборот, обоснованное отрицательное отношение к другим субъектам (тем, кто хочет нанести ущерб слабому) определяли цели и результаты предметно-практической деятельности детей - вплоть до смены дошкольниками своих целей на противоположные и до получения, соответственно, противоположных результатов орудийной деятельности - изготовления двух орудий с противоположными характеристиками.

Мы также провели экспериментальное исследование представлений детей 5-6 лет о необходимости помощи или же, наоборот, противодействия не в исследовательском поведении, а в обучении. Испытуемые выступали в роли своеобразных экспертов, которые должны осуществлять выбор между предложенными им вариантами содержания обучения для тех или иных учащихся. (Такого рода задача является реальной и значимой в деятельности взрослых - например, при оценке экспертами-педагогами различных вариантов учебных программ). Как и ранее, мы использовали методический прием введения положительных и отрицательных персонажей, вызывающих у детей однозначные, заведомо резко положительные или же резко отрицательные эмоции. Нам было важно выяснить, как под влиянием того или иного отношения к персонажу ребенок будет решать мыслительную задачу о выборе содержания обучения для этого персонажа. Опишем этот эксперимент подробнее, поскольку в нем выявились достаточно дифференцированные представления дошкольников о помощи и противодействии в обучении по отношению к разным субъектам.

Методика.

Экспериментатор описывал испытуемому следующую сказочную ситуацию на материале мультфильма "Король Лев". Эта ситуация в мультфильме не встречалась. Гиены собрались поохотиться на беззащитных птенцов и их мам, а львенок Симба решил их спасти. (Для наглядности экспериментатор показывал испытуемому изображения львенка, гиен и испуганной птицы из детской книжки "Король Лев", сделанной на основе мультфильма).

Ребенку предлагалось решить, учить или не учить этих персонажей тем или иным умениям. Вначале ребенку задавались серия из 5 вопросов относительно группы отрицательных персонажей, а затем эти же 5 вопросов задавались относительно положительного персонажа. Эксперимент проводился с каждым ребенком индивидуально.

Испытуемые: 36 детей 5 лет и 29 детей 6 лет, не участвовавших в предшествующем эксперименте с "кладоискателем".

Инструкция испытуемому.

"Сейчас я тебе буду рассказывать сказку, а ты мне будешь подсказывать, как лучше поступить ее героям.

Три злых и хитрых гиены решили поохотиться. Они узнали, что за лесами, за горами есть одна страна, где живет очень много птиц. И захотелось им поесть хорошеньких маленьких птенчиков. Они побежали в эту страну, чтобы там разорять гнезда и есть птичьих мам с птенчиками". (Экспериментатор показывает ребенку картинку с тремя гнусно скалящимися гиенами, смотрящими на перепуганного попугая).

Вопросы детям:

1. Гиены решили выманивать ласковыми словами деток-птенчиков, которые остались одни в гнезде. Гиены думают, что спрячутся за кустом, скажут по-птичьи: "Иди сюда, мой сыночек", - маленький птенчик и поскачет к нему. Но языка птичьего гиены пока не знают.

Подскажи мне, надо гиен птичьему языку учить? Почему?

2. Надо гиен учить птичьему языку неправильному или правильному? Почему?

3. Гиены решили залезать на деревья, чтобы доставать из гнезд птенчиков. Но лазать по деревьям они пока не умеют. Надо учить гиен лазать по деревьям или делать что-то другое - например, ходить на задних лапах? Почему? Что тогда будет?

4. Ты знаешь, те, кто много курит, от этого кашляют все время, даже когда не хотят. Если гиена-курильщица спрячется в кустах, она через некоторое время не удержится и обязательно кашлянет грубым, охрипшим от папиросного дыма голосом. Птенчики ее услышат и смогут вовремя убежать или улететь. Научим гиен курить? Почему (зачем)?

5. Шла как-то раз гиена по лесу и вдруг увидела, что на дороге лежат две книги. На одной книге лежит табличка, на которой написано "Книга настоящих волшебных заклинаний. Кто их выучит - сможет превращаться в кого захочет". А на другой табличке написано "Книга заклинаний с ошибками - произноси их сколько угодно, ничего не произойдет". Прочитала это гиена и обрадовалась. Возьмет она книгу настоящих заклинаний, выучит их и будет превращаться в разных птиц. Тогда она сможет к ним близко подходить и хватать кого понравится. Пока гиена загляделась на пролетающую птицу и отвернулась, поменяем таблички местами или не будем? И что тогда будет?

6. А храбрый львенок Симба узнал про гиен и решил помочь мамам-птицам и птенчикам, чтобы гиены их не съели. Он решил предупреждать птиц, когда появятся гиены и куда они идут. Но птичьего языка он пока не знает. А птицы не понимают по-львиному. Если Симба по-львиному прорычит: "Гиены идут", птицы его не поймут и прятаться не станут.

Подскажи мне, надо львенка птичьему языку учить? Почему?

7. Надо львенка учить птичьему языку неправильному или правильному? Почему?

8. Львенок решил научиться лазать по деревьям, чтобы возвращать в гнезда выпавших птенчиков. Сам-то он не очень хорошо лазал. (Экспериментатор показывает ребенку картинку с беспомощным львенком, пытающимся забраться на ветку). Надо учить львенка лазать по деревьям или делать что-то другое - например, ходить на задних лапах? Почему? Что тогда будет?

9. Ты помнишь, те, кто много курит, от этого кашляют все время, даже когда не хотят. Если львенок, который курит, спрячется в кустах, чтобы поймать злую гиену сетью и оттащить в зоопарк, он через некоторое время не удержится и обязательно кашлянет грубым, охрипшим от папиросного дыма голосом. Гиена его услышит и первой набросится на него. Научим львенка курить? Почему (зачем)?

10. Шел как-то раз львенок по лесу и вдруг увидел, что на дороге лежат две книги. На одной книге лежит табличка, на которой написано "Книга настоящих волшебных заклинаний. Кто их выучит - сможет превращаться в кого захочет". А на другой табличке написано "Книга заклинаний с ошибками - произноси их сколько угодно, ничего не произойдет". Прочитал это львенок и обрадовался. Возьмет он книгу настоящих заклинаний, выучит их и будет превращаться во взрослого сильного льва, чтобы с гиенами справиться. Пока львенок загляделся на пролетающую птицу и отвернулся, поменяем таблички местами или не будем? И что тогда будет?

Результаты эксперимента

Все испытуемые в абсолютном большинстве случаев давали противоположные ответы относительно положительного и отрицательного персонажа. А именно: они "помогали" положительному персонажу научиться чему-то хорошему и "мешали" ему научиться чему-то плохому, неправильному или ненужному. И наоборот, дети "мешали" отрицательным персонажам научиться чему-то, способствующему достижению их целей, и "помогали" научиться чему-то неправильному или даже вредному для них.

В среднем дети 5 лет ответили правильно на 94% вопросов, дети 6 лет - на 95% вопросов. (Под правильным ответом мы понимаем такой, который бы способствовал спасению птенцов.) Статистически значимых различий между детьми 5 и 6 лет не выявлено из-за того, что все результаты обеих групп сконцентрированы в одной и той же узкой полосе, "прижатой" к верхней возможной границе.

1. Ответы на вопросы об обучении гиен и льва птичьему языку.

Абсолютное большинство испытуемых - 32 ребенка 5 лет (89%) и 25 детей 6 лет (86%) - решило, что учить гиен птичьему языку не надо: "потому что они злые", "потому что они бессердечные" и т.п.. Более того, многие испытуемые сказали, что гиен вообще не надо ничему учить или же надо учить "делать добро", "их надо добру учить, чтобы они не жрали никого".

Меньшинство испытуемых - 4 детей 5 лет (11%) и 4 детей 6 лет (14% человека) - ответило, что гиен учить птичьему языку надо. На вопрос экспериментатора "Почему?" они отвечали: "потому что они (гиены) так решили", "раз они этого хотят", "потому что так интереснее будет" или же затруднялись с ответом.

Учить птичьему языку львенка решило абсолютное большинство испытуемых: 31 ребенок 5 лет (86%) и 28 детей 6 лет (97%). Остальные испытуемые (5 детей 5 лет и 1 ребенок 6 лет) сказали, что этого делать не надо. Интересны даваемые детьми обоснования: "Потому что он лев", "Потому что он не птица", "Потому что он не научится этому", "Это птиц надо учить". Такого рода ответы отражают имеющиеся у детей представления о том, что некоторые субъекты либо не должны, либо в принципе не могут учиться некоторому материалу, поскольку он не соответствует их особенностям (лев не должен и не сможет говорить по-птичьи, сколько его не учи). Эти ответы показывают и некоторую ригидность испытуемых в принятии условной сказочной ситуации.

2. Ответы на вопросы об обучении гиен и льва правильному или неправильному птичьему языку.

Большинство испытуемых - 32 ребенка 5 лет (89%) и 28 детей 6 лет (97%) выбрали для гиен обучение неправильному языку. Однако 4 ребенка 5 лет (11%) и 1 ребенок 6 лет (3%) выбрали для гиен правильный язык ("потому что учиться на ошибках нельзя(!)", "потому что они хотели бы правильному").

Для львенка все испытуемые выбрали обучение правильному языку ("потому что тогда его птицы поймут"). "Он (львенок) должен познакомиться с птичкой, которая знает львиный язык (!) И она его своему языку научит". Последний, блестящий, с нашей точки зрения, ответ показывает, что данный ребенок не только понимает саму возможность передачи знаний от эксперта к неофиту, но и указывает способ и условия передачи: надо знакомиться именно с той птичкой, которая знает не только свой собственный птичий, но и львиный язык. Иначе говоря, ребенок понимает, что для обучения птичьему языку надо знакомиться с птицей-билингвом, птицей - переводчицей.

3. Ответы на вопросы об обучении гиен и льва лазанью по деревьям или хождению на задних лапах.

Большинство испытуемых - 35 детей 5 лет (97%) и 28 детей 6 лет (97%) - выбрали для гиен хождение на задних лапах ("лучше на задних лапах, чем птенчиков есть"). При ответе на аналогичный вопрос относительно львенка 34 ребенка 5 лет (94%) и 27 детей 6 лет (93%) выбрали противоположный ответ - лазанье по деревьям ("он сможет залезть на дерево и положить птенчика"). Остальные четверо испытуемых выбрали для львенка хождение на задних лапах, причем двое обосновали это так: "чтобы он птенчиков спасал", "тогда он сможет птенчика спасти, который выпал из гнезда, а там гиена пробегает". Как выяснилось, эти испытуемые резонно считали, что хождение на задних лапах освободит львенку передние конечности, и он сможет класть птенцов в гнезда.

4. Ответы на вопросы об обучении гиен и льва курению.

Все испытуемые решили, что гиену учить курить надо, а львенка - нет: "Надо чтобы гиена курила, потому что она плохая", "Она будет кашлять, а львенок уйдет к своему папе", "А львенки вообще-то не курят", "Нет (не будем львенка учить курить). Потому что может гиена услышать и на него первая напасть. И отнести своим подружкам этим", "Если он будет курить, гиена его поймает, и он умрет. И останутся одни кости".

5. Ответы на вопросы о подмене табличек на книгах.

Менять таблички в случае с гиеной решили большинство испытуемых - 32 ребенка 5 лет (89%) и 27 детей 6 лет (93%): "Нужно книгу заклинаний с ошибками", "Ей (гиене) надо ошибки брать, потому что она плохая. Поменяем", "Она прочитает и подумает, что вот которая с ошибками (книга), подумает, что это хорошая. Она ее прочитает, и она ни в кого не будет превращаться".

Менять таблички на книгах заклинаний в случае со львенком решило меньшинство испытуемых: 4 ребенка 5 лет (11%) и 2 ребенка 6 лет (7%). Причем эти испытуемые давали обоснования, показывающие, что они не удерживают в памяти все условия задания. Например, на прямой вопрос экспериментатора: "А если мы поменяем таблички, то львенок возьмет книгу настоящих волшебных заклинаний или книгу заклинаний с ошибками?", эти испытуемые отвечали: "книгу настоящих заклинаний", "настоящую книгу".

Итак, подавляющее большинство испытуемых дало ответы, которые хорошо согласуются между собой у каждого отдельного ребенка и изменяются разными детьми согласованно и одинаково в зависимости от содержания вопросов. Отсюда следует вывод, что эти испытуемые имеют достаточно определенные и совпадающие у разных дошкольников представления о значении слов "учить", "научить" и т.п.

Интерпретируя эти результаты, мы, разумеется, далеки от мысли, что дошкольники имеют столь же развитую и дифференцированную систему представлений об обучении, что и у педагога, психолога или даже у взрослого - не специалиста в этих областях. Но проведенный эксперимент позволяет утверждать следующее.

Дети 5-6 лет рассматривают обучение какой-либо деятельности как фактор, способствующий успешному выполнению этой деятельности. Они выбирают для персонажей обучение той деятельности, которую считают полезной с точки зрения достижения определенной цели (например, для спасения птенцов), и отказывают в обучении той деятельности, которую считают бесполезной или вредной с точки зрения достижения этой цели. Более того, дети рассматривают обучение как специфический фактор, влияющий на результаты именно той деятельности, которой учат, а не как неспецифический фактор, способствующий успеху вообще (учить надо именно тому, что потом придется делать, а не чему-то другому). Об этом свидетельствует тот факт, что в случае необходимости выбора между содержанием обучения, адекватным или же неадекватным с точки зрения достижения цели, испытуемые в абсолютном большинстве случаев выбирали именно адекватное. (Львенка надо учить правильному птичьему языку, иначе птицы его не поймут. Он должен учиться лазать по деревьям, чтобы класть птенцов в высоко расположенные гнезда, а хождение на задних лапах для этого ни к чему. И т.д.). Если же ребенок принимает за адекватную какую-то иную деятельность, то ее он, соответственно, и выбирает для обучения (например, выбирает обучение львенка хождению на задних лапах, чтобы тот мог брать в передние лапы выпавших птенцов и спасать их от гиен). Другими словами, большинство детей демонстрировало базовое понимание одного из основных положений педагогики - положения о том, что содержание обучения должно определяться его целями.

В то же время первый ответ некоторых детей, что гиен вообще не надо ничему учить, потому что они плохие, означает, что у испытуемых вначале была некоторая глобальная установка рассматривать обучение как общий, неспецифический положительный фактор, который вообще не должен быть задействован, если речь идет о плохих персонажах. Отношение этих детей к обучению гиен можно в обобщенном виде сформулировать так: обучение - слишком хорошая вещь, чтобы одаривать ею негодяев. Однако эти дошкольники были готовы гибко изменить такую установку на более дифференцированную, зависящую от содержания обучения: плохих персонажей можно учить тому, что не соответствует достижению их плохих целей. Лучше всего их "учить добру".

Касаясь понимания дошкольниками сущности обучения, отметим интересный момент, связанный с особенностями согласования слов, имеющих корень "учить", с другими словами в русском языке. Крайне трудно подобрать какие-либо другие слова, кроме "учить", которые бы подходили одновременно под следующие словосочетания: "учить что-то" (например, учить заклинания), "учить кого-то чему-то" (учить львенка птичьему языку)" и "учить кого-то делать что-то" (учить львенка лазать по деревьям). Похоже, что в русском языке сюда могут быть подставлены именно слова со значением "учить" и никакие другие. Тогда само правильное употребление дошкольниками всей системы этих речевых конструкций может свидетельствовать об определенном уровне понимания смысла слова (уровень синтаксиса указывает на понимание семантики).

Итак, в проведенном эксперименте дети 5-6 лет показали владение достаточно дифференцированной системой представлений об обучении и о помощи и противодействии в обучении. Они продемонстрировали способность учитывать, по крайней мере, 4 следующих фактора.

1. Цели, соответствующие или не соответствующие нравственному эталону (спасти птенцов или, наоборот, накормить гиен) и принятые испытуемым.

2. Цели персонажа задания (гиены или львенка).

3. Содержание умения, которое требуется этому персонажу для достижения его нравственных или безнравственных целей.

4. Возможность помощи или противодействия в обучении этого персонажа тому или иному умению как средство достижения целей испытуемого.

Фактически в этом эксперименте, как и в эксперименте с "кладоискателем", дошкольники успешно решали задачу на четырехчленное отношение. Под четырехчленным отношением понимается следующее: объект А относится к объекту Б, как объект В к объекту Г. По данным Г.С.Халфорда, это отношение может быть доступно детям лишь на стадии формальных операций, то есть примерно с 12 лет [Халфорд, 1997; English, Halford, 1996]. Но наиболее часто приводимый пример четырехчленного отношения - это арифметическая пропорция, которую дети действительно начинают понимать значительно позже дошкольного возраста. В нашем же случае речь идет о понимании детьми не формально-математического, а содержательного (семантического, смыслового) четырехчленного отношения между целями и средствами самого ребенка и целями и средствами субъекта, с которым ребенок вступает во взаимодействие. Более конкретно, это отношение между:

1) целью, принятой ребенком (спасти птенцов);

2) целью другого субъекта, которая либо совпадает, либо не совпадает с целью ребенка (спасти птенцов или же съесть их);

3) средством, которое необходимо другому субъекту для его целей (например, птичий язык);

4) средством, которое нужно дать этому субъекту, в зависимости от того, совпадает ли его цель с той, которую преследует ребенок.

цель другого средство, нужное другому для его цели

= ---------------------------------------------------

ребенка средство, которое следует дать другому

Если цель другого субъекта совпадает с эталонной (спасти птенцов), то для него ребенок выбирает то же средство, что выбрал бы и для себя (например, лазать по деревьям). Если цель другого противоположна, то для него выбирается или конструируется средство, не адекватное этой его противоположной цели.

В заключении интересно отметить некоторые сложности, с которыми мы столкнулись при разработке данного методического материала.

Одной из проблем оказался подбор отрицательного персонажа. В предварительных пилотажных экспериментах мы использовали волка, и ответы детей оказались вовсе не так однозначны, как в случае с гиенами. Испытуемые нередко давали неконсистентные ответы - то в пользу положительного персонажа, то в пользу волка. Мы связываем это с тем, что образ волка, создаваемый в современных сказках, мультфильмах и других произведениях, несет в себе много положительных черт. Нередко волк выглядит самоотверженным, мудрым и даже просто симпатягой. В результате у детей создается образ волка не достаточно определенный, чтобы побуждать к однозначным решениям. (См., например, место Волка из мультфильма "Ну, погоди!" в семантическом пространстве, построенном на основе семантического "сказочного" дифференциала В.Ф.Петренко [1997]). Гиены же пока воспринимаются однозначно - резко отрицательно, что и позволило использовать их образ как "катализатор" негативной эмоциональной реакции детей и побудить дошкольников к постановке и решению задачи на противодействие.