Важным источником являются полемические сочинения старообрядцев и их противников. Круг их достаточно обширен. Эта группа источников представлена опубликованными письмами, челобитными, полемическими сочинениями прежде всего протопопа Аввакума, священников Лазаря, Никиты Добрынина, диакона Федора, инока Авраамия и других деятелей раскола, полемическими сочинениями архимандрита Иверского Дионисия, епископа Тобольского Игнатия, Юрия Крижанича. Все эти сочинения посвящены формулированию восприятия реформы оппонентами и затрагивают ее конкретные моменты, в частности, ряд изменений в богослужебных книгах. Наиболее серьезным сочинением такого рода является челобитная старообрядческого священника Никиты Добрынина, посвященная в основном текстологическому анализу старопечатных и новоисправленных книг. Рассмотрение полемических сочинений прежде всего необходимо для реконструкции восприятия реформы, а также понимания противниками реформы богослужебного текста. Особое значение имеет здесь сочинение протопопа Аввакума “Книга толкований и нравоучений”. Она содержит и толкования некоторых псалмов, входящих в состав Часослова.

Кроме восстановления картины восприятия реформы старообрядцами, анализ полемических сочинений позволяет в значительной мере представить и событийную сторону реформы, отношения бывших членов “кружка ревнителей благочестия” с Патриархом, и в целом общую культурную ситуацию в России в предреформенный и современный реформе период.

Той же цели служит и другая группа источников: это свидетельства современников о духовной жизни в России во время никоновской реформы и в предреформенный период. Картину церковной жизни России периода реформы дает, в частности, «Поучение священному чину и причетникам» патриарха Никона. Обстановка в России изучаемого периода затрагивается также и в сочинениях противников реформы («Жития» протопопа Аввакума, Григория Неронова и др.). Многочисленны также сочинения иностранцев о России, описывающие нравы, быт, религиозную жизнь в России XVI-XVII вв. Это сочинения диакона Павла Алеппского, побывавшего в России вместе с Антиохийским патриархом Макарием, записки о путешествии в Россию А. Майерберга, А. Олеария, «Записка» о миссии в Москву Ю. Крижанича, трактат И. Фабри, специально посвященный духовной жизни России в XVI в.

Другой группой источников, позволяющих воссоздать события церковной реформы и обстановку в обществе, являются документальные источники. Так, развернутую картину духовной жизни России в период, предшествовавший никоновской реформе, дают материалы Стоглавого собора (1551 г.). Ту же картину в период реформы отражают Деяния Соборов 1666-1667 гг., на которых подверглись осуждению старообрядцы. Н. Н. Субботиным во 2 томе «Материалов для истории раскола» опубликованы как Деяния Соборов, так и Соборные акты и протоколы допросов противников реформы.

Методология исследования

Каковы же должны быть методы и подходы к изучению никоновской реформы богослужебного текста? Очевидно, что первым этапом работы должен быть текстологический анализ никоновского «исправления». Как говорилось выше, этот анализ осуществлялся и осуществляется многими исследователями в плане изучения хода никоновской «справы» и ее источников, истории издания текстов и характеристики кавычных экземпляров справщиков.

Однако, очевидно, что в случае, если целью исследователя является определение места исправлений текста в ряду причин церковного раскола, речь должна идти не столько о реконструкции процесса «справы», сколько о выяснении ее результатов, а именно, того, каким образом был изменен текст, какие и сколько изменений были внесены в него. Решить эту проблему может сопоставление текстов богослужебных книг дониконовской и никоновской редакции.

Методы такого сопоставления многие годы разрабатывались в рамках текстологии. Существенное методологическое значение в этом плане имеют труды Л. П. Жуковской, разработавшей методы лингвотекстологического анализа разных редакций одного письменного памятника. Методы и приемы лингвотекстологического анализа далее были развиты в работах А.А.Алексеева, Е.М.Верещагина, А.М.Камчатнова, Л. Г. Панина, и других исследователей, посвященных, прежде всего разработке методики лингвотекстологического анализа письменных источников, предполагающей “восстановление картины истории языка, получившей свое преломление в развитии языка памятника”. Ориентация на исследование развития языка путем текстологического анализа памятников позволила исследователям провести сравнительный анализ различных редакций ряда источников, в том числе богослужебного характера (Минейного Торжественника, Пролога и др.). При этом, на основе проведенных исследований, был сделан ряд выводов, касающихся, в частности, южнославянского влияния на русский язык.

Исследователями разработаны и методики классификации выявленных разночтений разных редакций текстов. Так, предлагается классифицировать разночтения по степени регулярности, степени содержательности расхождения между двумя лексическими единицами, по типам лексических различий, по вариантам (синонимия), а также выделяются причины лексических различий, такие как текстовые (связанные с переписыванием текста), языковые (исторические изменения в языке), изменения, вызванные новым переводом (напр., на греческий), ассоциативно-семантические связи слов.

Целью лингвотекстологического анализа, таким образом, может быть как восстановление истории памятника и его протографа, так и исследование истории языка. При этом методы лингвотекстологического анализа применяются прежде всего, к изучению рукописных текстов, которым текстологи уделяют основное внимание. В случае печатного текста Д.С.Лихачев предлагает рассматривать его также в качестве одного из списков анализируемого произведения, с учетом особенностей набора и издания печатного текста и возникающих при этом возможных ошибок.

В нашем случае речь, однако, не идет ни о восстановлении истории богослужебного текста, ни об изучении истории языка, прежде всего потому, что целью нашего исследования является выяснение места текстовых изменений в ряду причин, приведших к церковному расколу. Очевидно, что, не смотря на безусловную необходимость сопоставления дониконовской и никоновской редакций богослужебных текстов, само по себе такое сопоставление еще не даст ответа на вопрос о причинах негативного восприятия никоновской реформы. Речь должна идти и об интерпретации выявленных текстовых изменений. При этом интерпретация с точки зрения истории языка и его развития, или с точки зрения восстановления хода книжной справы также не позволит выявить причины негативного восприятия никоновской редакции богослужебного текста современниками событий. В данном случае речь должна идти о том, что обычно определяется как герменевтика текста, его истолкование.

Методологические принципы герменевтики разрабатывались наукой достаточно давно. Возникновение герменевтики как методологии понимания текста, в частности, Г.Г. Шпет, как и многие другие исследователи, прослеживает, начиная с времен античности. Дальнейшее развитие герменевтика получает в качесте науки истолкования сакральных текстов (прежде всего - Св. Писания в рамках европейской христианской традиции). В XVIII в. начинает обращаться внимание и на методологию понимания других текстов, а также на разработку ряда вопросов философии языка. В частности, основополагающее значение для развития теории истолкования текстов имела философия языка В. Гумбольдта. По его мнению, разные языки представляют и разное видение мира: «В каждом языке заложено самобытное миросозерцание… каждый язык описывает народ, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка».

Именно на такой основе происходила разработка методов и подходов к истолкованию текстов прошлого. Основополагающее значение в этой области имели и работы Ф. Шлейермахера, разработавшего методологию понимания и истолкования текста, основанную на единстве грамматической и психологической интерпретаций. В случае грамматической интерепретации необходим учет языковой среды данного текста и его автора, во втором - особенностей личности и мировоззрения, духовного мира автора. Его метод понимания является как компаративным (для него необходимо сравнение с общим), так и дивинационным (предположение, догадка, озарение при воспроизведении акта чужого творчества). Это подразумевает последовательный цикл интерпретаций при переходе от части к целому и наоборот, пока не будет достигнуто понимание.

Основные идеи Ф. Шлейермахера были развиты В. Дильтеем, который распространил герменевтическую методологию на понимание внутреннего мира человека, а также культур прошлого. Человеческая деятельность у В.Дильтея выступает как «объективизация духа». Дальнейшая разработка различных аспектов герменевтики в западной науке связана с именами Х.Г.Гадамера, П.Рикёра, представителей «лингвистической герменевтики» или герменевтики текста, М.Хайдеггера, акцентирующего внимание на соотношении языка и бытия, и представляющего постижение бытия, как раскрытие его манифестации в языке, других исследователей.

В России герменевтика получила развитие в трудах как философов, так и лингвистов. Идеи, сходные с идеями В. Гумбольдта, высказывали, в частности, Ф.И.Буслаев и А.А.Потебня: «Человек, говорящий на двух языках, переходя от одного к другому, изменяет вместе с тем и характер и направление своей мысли…». Это методологическое положение об отражении в языке картины мира во многом легло в основу дальнейшего развития методов и подходов к истолкованию текстов.

Один из основателей отечественной герменевтики, Г.Г.Шпет, подчеркивает, что герменевтический анализ представляет собой своего рода диалог между текстом прошлого, «сообщением», и исследователем. Понятие сообщения, таким образом, указывает на «двусторонность самого акта понимания, требующего для своего осуществления наличности говорящего и компонирующего, с одной стороны, и слушающего и понимающего, с другой стороны». Именно отношения двух видов интерпретаций делают понимание полноценным. Все это позволяет поставить вопрос о точке зрения автора источника или участника событий, которая, согласно герменевтической методологии, должна быть учтена исследователем. При этом Г. Шпет предостерегал от проявлений психологизма в самом методе: интерпретировать не значит «поставить себя на место другого». Интерпретация предполагает строгую логическую работу, направленную на поиск смысла. Таким образом, герменевтика Г.Г.Шпета имеет фундаментальное значение для методологии исторической науки, выводя ее на новый уровень, позволяющий по-новому интерпретировать уже известные источники, извлекая из них новую информацию.

Именно в русле этой методологии находятся и труды ученых тартусско-московской семиотической школы - Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, А. Я. Гуревича, Ф. М. Гершковича, Ю. К. Лекомцева и других. В частности, исследователи тартусско-московской семиотической школы выделяют ряд социально-коммуникативных функций, присущих любому тексту.

Ю. М. Лотман отмечает, что “в общей системе культуры тексты выполняют по крайней мере две основные функции - адекватной передачи знаний и порождения новых смыслов”. Текст предполагает общение между адресантом (автором текста) и адресатом, без которого невозможно восприятие текста. Из этого вытекает функция текста как коллективной культурной памяти, когда происходит “общение между аудиторией и культурной традицией”, представленной в тексте. Неизбежным является для восприятия всякого текста и “общение читателя с самим собою”, когда “текст выступает в роли медиатора, помогая перестройке личности читателя, изменению ее структурной самоориентации и степени ее связи с метакультурными конструкциями”. Однако читатель не может воспринимать текст иначе, как в соответствии с представлениями своей культурной среды, то есть при восприятии происходит общение текста и культурного контекста: “перемещаясь в другой культурный контекст, они (тексты - Н.С.), ведут себя как информант, перемещенный в новую коммуникативную ситуацию”, актуализируя “скрытые аспекты своей кодирующей системы”. Вот почему при восприятии любого высокоорганизованного текста неизбежно возникает несколько “пластов” восприятия, сочетание в одном тексте многих “голосов”. Названные положения применяются учеными семиотической школы к текстам различного характера, прежде всего - художественным произведениям, а также к произведениям музыкального и изобразительного искусства. Таким образом, текст понимается как в лингвистическом, так и в семиотическом, более широком контексте. При этом как вербальные, так и невербальные тексты различной природы и назначения оказывают влияние на формирование человека, взаимодействуют с культурной средой, изучение которой также обязательно для понимания текста.

Герменевтическим аспектам исследования текста уделяют внимание и современные философы, рассматривая деятельность человека через призму его языковой деятельности. Немало внимания уделяется исследователями последних лет и герменевтике сакрального текста, который рассматривается прежде всего в процессе «сакральной коммуникации». При этом особый интерес отечественных исследователей вызывают именно сакральные тексты, принадлежащие к православной культуре.

Развитию герменевтической методологии немало способствовали и достижения лингвистики в плане накопления материала о языке прошлого. С XIX в. лингвистами проделана огромная работа, связанная с изучением, в частности, древнерусского и церковнославянского языков, как с точки зрения их словарного состава, так и с точки зрения грамматики. Благодаря анализу огромного массива источников XI-XVII вв. ученым удалось реконструировать смысл большинства слов древнерусского и церковнославянского языка, фактически, восстановить ассоциативный ряд, связанный с тем или иным словом, который мог возникать у читателя прошлого. Результатом этой поистине титанической работы стали ряд словарей древнерусского языка, составителями которых были в XIX-нач. XX вв. А.Х. Востоков, И.И. Срезневский, другие ученые. С 70-х гг. XX в. выходит до настоящего времени не завершенное издание - «Словарь русского языка XI-XVII вв.». Другое важнейшее достижение лингвистики, без которого реконструкция понимания текста прошлого также была бы невозможна - создание грамматики древнерусского и церковнославянского языков, которая позволяет реконструировать понимание грамматических форм и их смысла, значение, например, порядка слов с точки зрения читателя прошлого.

В этой связи не случайно и то, что, в особенности в последние годы, активно развивается лингвокультурология, связанная со стремлением не только рассмотреть историю языка, но и реконструировать картину мира, представленную в языке. К числу наиболее фундаментальных работ по этому вопросу принадлежит, в частности, монография Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова «Язык и культура». Особый интерес российских лингвистов вызывает старославянский язык и древнерусская книжность. Учеными рассматривается семантическое наполнение основополагающих понятий древнерусского человека и эволюция этих понятий. Так, Е. М. Верещагин и В.Г. Костомаров исследуют эволюцию богослужебных последований в связи с историческими событиями и бытованием источника, отражение картины нравов Древней Руси в вопросах в чине Исповеди. Ряд работ Е.М.Верещагина также посвящены богословскому и этическому содержанию таких фундаментальных древнерусских понятий, как «слава», «жизнь», «житие». Эти же вопросы рассматривают А.М.Камчатнов и Т.И. Вендина. Систематизированная картина мировоззрения древнерусского человека через призму старославянского языка представлена в монографии Т.И.Вендиной. Как видим, герменевтический подход к тексту позволяет лингвистической науке выйти на междисциплинарный уровень и взглянуть на факты языка как на факты культуры.

Герменевтическая методология имеет важнейшее значение и для исторической науки, в особенности в случаях, когда картина прошлого воссоздается историком через словесный текст. По словам И.Н. Данилевского, «возрождение герменевтики на отечественной почве -- в сочетании с новейшими достижениями текстологии -- способно придать новый импульс развитию исторического источниковедения», помогая извлекать из источника новую информацию и способствуя большему пониманию исследователем точки зрения участников событий. Сама работа И.Н. Данилевского «Повесть временных лет: герменевтические основы источниковедения летописных текстов» (2005) является примером разработки таких подходов к изучению летописей, методик понимания летописного текста исследователем, одновременно будучи и примером того, что ученые-историки, разрабатывая методологию понимания текста прошлого, учитывают характер и особенности изучаемого источника, поскольку в каждом случае методология исследования будет иметь свои особенности.

Существуют эти особенности и изучения текстовой картины церковной реформы патриарха Никона. Прежде всего, здесь речь идет не об истолковании текста с пониманием точки зрения его автора, а об истолковании изменений, внесенных в текст. Следует иметь ввиду и цель такого истолкования - определение не авторской позиции, а причин негативной реакции на реформу текста со стороны современников событий XVII в. Таким образом, истолкование того или иного изменения должно быть дано с точки зрения среды бытования данного текста (культурная среда России XVII в.). Тем самым речь идет, в сущности, о попытке реконструкции особенностей восприятия никоновской реформы верующими XVII в. В связи с этим встает вопрос о самой возможности и пределах такой реконструкции.

Первая проблема, встающая здесь - особенности исследования текста прошлого, о которых говорит, в частности, Ю.М.Лотман: «Поскольку… отбор подлежащих запоминанию фактов каждый раз реализуется на основании тех или иных семиотических норм данной культуры, следует предостеречь от отождествления событий жизненного ряда и любого текста, каким бы «искренним», «безыскусным» или непосредственным он ни казался. Текст -- не действительность, а материал для ее реконструкции». Иными словами, применительно к никоновской реформе, исследователь должен отдавать себе отчет в том, что реконструкция «образа идеальной аудитории» богослужебного текста является реконструкцией некоторого идеального образа верующего, которого «хотел бы» сформировать текст (но далеко не всегда - формировал на практике). Такая реконструкция может говорить об определяющих чертах духовной жизни верующих XVII в., однако не может являться в точном смысле реконструкцией самой духовной жизни.

Другая важная проблема - проблема хронологических рамок реконструкции. Как известно, православный богослужебный текст является текстом каноническим, что означает неизменяемость этого текста в основных его чертах на протяжении длительного периода времени. В частности, богослужебный текст в том виде, какой он имел до никоновской реформы, в основном сформировался на протяжении нескольких столетий (А.М. Пентковский отмечает в истории Русской Церкви три богослужебных реформы - реформу Феодосия Печерского (XI в.), митрополитов Алексия и Киприана (конец XIV - начало XV вв.), и патриархов Никона и Иоакима (XVII в.)). Понятно, что текст, формировавшийся на протяжении столь длительного времени, вряд ли может рассматриваться как источник для изучения духовной жизни именно человека XVII в. Более правильно, как представляется, говорить об основных чертах вообще «дониконовского» благочестия, как его «видел» дониконовский богослужебный текст, и о чертах «идеального» верующего, как это понимали реформаторы периода патриаршества Никона.

Еще один вопрос, встающий при реконструкции восприятия текста - вопрос особенностей культурной среды, в которой происходила в рассматриваемый период «жизнь» текста. Факторами, определяющими ее особенности, являются прежде всего, факторы религии и языка.

В связи с необходимостью учета религиозного контекста большую актуальность приобретают имеющиеся уже научные достижения в области как богословия, так и философии религии. Именно философами и богословами формулируются основы православного мировоззрения, характеристики религиозного опыта, отношения к тексту в рамках православия.

Правомерен вопрос о возможности применения этих научных достижений для понимания православного сознания и мировоззрения XVII в. По мнению И.Н.Данилевского, в силу такой презумпции тождества мышления исследователя и автора текста прошлого «многие исследователи продолжают пытаться заставить автора источника говорить на незнакомом ему, -- но зато понятном самому ученому -- языке». Опасность такого подхода достаточно очевидна. В то же время следует сказать и об особенностях самого православия как религии. Православию в целом и его религиозному сознанию в частности свойственно сохранять свои основные черты на протяжении длительного времени. Проявлением этой особенности является, как известно, крайне осторожный подход Православной Церкви к реформированию богослужебного текста, который является внешним выражением религиозного сознания и мировоззрения (практически, реформа патриарха Никона является единственной реформой столь серьезного масштаба за всю историю Русской Церкви). Вот почему при рассмотрении богослужебного текста можно с некоторой долей уверенности говорить об основных, фундаментальных чертах религиозного сознания, характерных для православия на всем протяжении его истории и вполне возможно учитывать выводы по особенностям этого сознания позднейших богословов и философов. В то же время, эти выводы должны всякий раз находить подтверждение в других источниках, относящихся к изучаемому периоду. Именно поэтому при реконструкции восприятия текста совершенно необходимо использование современной тексту (а не исследователю) богословской литературы, на основе которой происходила интерпретация текста читателем.

Еще одной проблемой в области реконструкции восприятия текста является характер языковой среды. При этом важен вопрос о соотношении русского и церковнославянского языков и о степени остроты восприятия последнего. По мнению Б.А. Успенского, языковая ситуация в Древней Руси может быть определена термином «диглоссия» - речь идет о том, что церковнославянский язык применялся как сакральный, а разговорный - в повседневной жизни. В XVII в. “русский язык начинает фиксироваться в языковом сознании как особая языковая система, противостоящая церковнославянскому языку”, в связи с чем может возникать представление о церковнославянском языке как «непонятном», и, соответственно, может снижаться и острота восприятия сакрального текста и изменений в нем.

В связи с этим правомерно обратить внимание на специфику аудитории богослужебного текста: для большей части богослужебных текстов такой аудиторией были миряне, как, в основном, слушатели текста и священники, как читающие и слушающие. Очевидно, что во втором случае контакт с текстом был более прямым и эмоциональным, и, следовательно, влияние текста было более активным и непосредственным. Более того, именно для священства отмеченный исследователями переход к двуязычию был крайне сложен в силу того, что священник постоянно находился в состоянии именно диглоссии.

В самом деле, священник совершает службы и требы на церковнославянском языке, но общается с прихожанами, в том числе и во время совершения таинств (например, таинства Исповеди) на разговорном языке. Вот почему церковнославянский текст должен был восприниматься священством достаточно эмоционально. Достойно внимания, что все первые противники церковной реформы имели священный или монашеский сан, то есть именно эта категория верующих наиболее остро отреагировала на текстовые изменения. Таким образом, реконструкция восприятия текстовых изменений будет являться по преимуществу реконструкцией точки зрения на реформу именно священства. Говорить же о восприятии изменений мирянами по результатам такого анализа можно лишь с некоторой долей осторожности.

Представляется также, что на этапе реконструкции восприятия богослужебного текста аудиторией XVII в. вполне правомерно и использование имеющихся достижений лингвистики в плане изучения церковнославянского языка, а также истории русского языка.

Таким образом, понимание сакрального текста и характера изменений в нем может быть достигнуто в рамках герменевтической методологии, на стыке исторической науки, представляющей культурную среду данного текста и его историю, философии религии, определяющей характер и особенности понимания сакрального текста в рамках данной религии, и лингвистики, позволяющей понять не только языковые особенности текста, но и увидеть, как мог восприниматься текст и его изменения в рамках языковой среды изучаемого периода.

В связи с вышесказанным находится и структура настоящей работы: первая ее глава будет посвящена историческому контексту церковной реформы патриарха Никона и общему обзору событий, приведших к церковному расколу. При этом особое внимание мы уделим месту реформирования богослужебного текста в рамках церковной реформы в целом и текстологической картине исправления Требника и Часослова. Целью второй главы является показать роль богослужения в религиозной жизни России XVII в., а также роль и место богослужебного текста в религиозном сознании в рассматриваемый период и особенности его восприятия. Здесь же мы постараемся выделить, какие именно религиозные представления формирует богослужебный текст. Наконец, третья и четвертая главы рассматривают вопросы о том, каким именно образом в результате реформирования богослужебных книг могли измениться религиозные представления и какие последствия могли повлечь эти изменения для восприятия реформы.

русский церковь богослужебный никон

Глава 1. Церковная реформа патриарха Никона и русское общество XVII в.

1.1 Новые явления в русской культуре XVII в. и внутреннее положение Русской Церкви