Креативность экономического сознания личности

З. Фрейд апеллировал не к подсознательному и его вспышкам, а к культуре. Культура есть сфера сознательного, и сам термин происходит от понятия «культ» - выпестовывание, возделывание, творение. Следовательно, когда ученый связывал акт творчества с культурой, а не с какими-то проявлениями подавленного либидо или иными вспышками подсознания, он указывал на их имманентность. Другое дело, что окультуренное, поставленное в рамки культуры подсознательное может дать нечто непривычное, неординарное, новое. Но это будет новое в том смысле, что мы забыли свои инстинкты, свою «преджизнь», свой прежний опыт, новое - это, как известно, «хорошо забытое старое». Здесь есть о чем «вспомнить», «припомнить» (по Платону).

Целостность нашего сознания невозможна без синтеза сознательного, подсознательного (инстинктивного) и надсознательного (наития), рассудочного, чувственного и метафизического. Неслучайно авторы, исследующие частный метод аналогий и сопоставлений и его роль в создании новой идеи, отмечают, что существует три вида аналогий: прямые - любые аналогии из природы; личные - эмпатия, попытка взглянуть на проблему, отождествляя себя с объектом, войдя в его образ; фантастические - изложение темы в терминах мифов, сказок, легенд [7, с. 26]. Мышление по аналогии есть соотнесение себя с природой, объектом исследования, космосом. Но такое соотнесение есть стремление найти наиболее совершенный ответ на конкретную проблему, то есть представляет собой устремленность к совершенству, совершенному. Иными словами, творчество есть духовный акт, акт духотворения. Независимо от того, какое мышление «включает» творческий процесс, интуитивное, аналитическое или критическое, мы должны признать, что без творческого воображения, без образа в его некоей духовной определенности мышление будет оставаться репродуктивным, и не более. Целостность творческого сознания состоит в соединении мышления и воображения посредством которых создается новый образ. Без мышления воображение порождает только галлюцинации, подобно кессонной болезни у дайверов. Без воображения мышление представляет перетряхивание старого белья в комоде, в котором завелась моль.

Синтез мышления и воображения в координатах сознательного и бессознательного есть формирование целостности самого сознания, которое выходит как бы за свои собственные границы и потому черпает творческий импульс в новом пространстве человеческой онтологии. З. Фрейд был не оригинален, когда также пришел к мысли о том, что бессознательное непременно присутствует в творчестве. Вся проблема - в соотношении этих сфер человеческой онтологии. Обыденная, привычная онтология сводит творчество к простому изобретательству. Эта онтология материалистична. В ее рамках творчество предстает как деятельность человека, преобразующая природный материал и социальный мир в соответствии с целями, задачами, потребностями человека и общества на основе объективных законов действительности. Однако в современной литературе встречается выделение и креативной онтологии как особой сферы бытия духа [168, с 41]. Здесь творчество означает устремление человека к Богу, к совершенству, к богоподобию, к постижению мировой абсолютной идеи, уподобление через творчество собственному создателю. Религиозный характер интерпретации креативной онтологии обусловлен безграничностью пределов познания, наличием непознанного и допущением непознаваемого. Поэтому рационалистический подход к творчеству здесь «не работает». Он заменяется другой философией. Так в ХХ в. творчество стало пониматься экзистенциально, как некий эстетический прорыв человеческого духа (а не только мышления или сознания) к разумной целесообразности и эстетической гармонии, как выход за пределы природного, социального и иных форм «посюстороннего» мира в область иных, «параллельных», «потусторонних» для нашего понимания миров.

Традиционный спор материалистов и идеалистов приобрел на рубеже ХХ-XXI вв. новые характеристики при сохранении прежней сути. Проблема целостности сознания теперь, как нам представляется, не позволяет игнорировать накопленный опыт, свидетельствующий о наличии «потусторонних» миров (уфология, экстрасенсорика, телекинез и др.). Данный опыт, отсутствовавший в период критики эмпириокритицизма В.И. Лениным, сегодня предполагает необходимость его освоения, объяснения и творческой интерпретации. Будем ли мы и «потусторонние» проявления мира, непознанного человеком на данный момент, связывать с материей, энергией, полем, временем и пространством, или здесь понадобятся принципиально новые фундаментальные представления, понятия и условия для осмысления - покажет будущее.

В экономической сфере человеческого бытия мы также наблюдаем эволюцию наших прошлых представлений по фундаментальным вопросам: о сущности социальной справедливости, о сущности эксплуатации, о сущности прибавочного продукта, прибавочной стоимости и прибыли и т.д. Речь идет об изменении не только наших представлений о сущности фундаментальных понятий теоретической экономики и явлений практической экономики. Речь идет о необходимости интеграции, конвергенции обыденной онтологии с креативной онтологией. Научное знание в данном процессе не может претендовать на истину в последней инстанции, поскольку экономическое сознание человека, выходя за пределы своей традиционной онтологии в область онтологии креативной, вырабатывает спекулятивное мышление и ненаучные формы знания (откровения), которые всем нам еще предстоит осмыслить. Вместо «формаций» в обиходе категории «цивилизации», вместо слова «буржуа» - «предприниматель». Хорошо это, правильно или нет? Научно или спекулятивно? Вероятно, что замена старого новым в экономической науке отражает реальные, практические перемены и свидетельствует о креативности самой науки, стремящейся решить проблему целостности экономического сознания.

Цельность, целостность экономического сознания не только не отвергает, но непосредственно предполагает такое «нетрадиционное» мышление и знание. Любой предприниматель без интуитивного мышления, без наития и предчувствия, без творческого воображения и хозяйственной фантазии сегодня просто несостоятелен, неконкурентен.

Все эти рассуждения вполне корреспондируются с суждениями С.Л. Франка о том, что ближайшее же размышление показывает, что эмпирическая действительность (или «мир») все же шире того, чем она кажется на первый взгляд. Она не исчерпывается совокупностью всего «внешнего» нам мира, окружающего нас в пространстве и данного нам чувственно или наглядно. Другими словами, она не исчерпывается тем, что мы называем материальным бытием. Непредвзятое наблюдение легко обнаруживает несостоятельность часто захватывающего человеческую мысль заблуждения, называемого материализмом, которое отождествляет опытно данное, подлинное бытие с бытием материальным, т.е. данным нашему взору в составе пространства. То, что не дано нам чувственно в составе пространственной картины бытия, чего мы не можем ни увидеть, ни услыхать, ни ощупать, и что мы называем явлениями «душевной жизни», дано нам с не меньшей опытной непосредственностью и объективностью, чем явления материального мира [194, c.137-138].

Экономическое сознание точно так же, как сознание в целом, как любая иная его форма, включает в свою структуру сознание эмпирическое и сознание телеологическое, иначе говоря, сознание о телесной жизни субъекта и сознание о его духовной жизни. Носителями этого сознания выступают практика, опыт. Относя духовный опыт к эмпирической действительности, С.Л. Франк утверждал: «Познавая мою душевную жизнь, я так же должен отличать то, что в ней подлинно есть от того, что я только воображаю или что мне кажется; и я так же могу находить в ней нечто новое, доселе мне неизвестное» [194, с.139]. Следовательно, духовная и душевная жизнь также, в его интерпретации, есть действительность, а нахождение в ней чего-то нового - творчество.

Отталкиваясь от идеи о двойственности человеческого духа и от нетварной природы человеческого существа, С.Л. Франк пришел к убедительному выводу о творческой природе человека, т.е. о том, что творческая потенция изначально заложена в нем. Рассматривая онтологию творчества, С.Л. Франк пишет: «Это "нечто" не будучи уже готовым, оформленным бытием, очевидно, не принадлежит к составу объективной действительности. Оно отмечено чертами, присущими реальности в ее отличии от объективной действительности, - и притом реальности с той ее стороны, с которой, как мы видели, она есть сущая потенциальность - бытие в форме назревания, самотворчества. В процессе художественного творчества творимое, как известно, берется из “вдохновения”, не делается умышленно, а “рождается”, какой-то сверхчеловеческий голос подсказывает его художнику, какая-то сила (а не его собственный умысел) вынуждает художника лелеять его в себе, оформлять и выразить его. Но это нечто готово, есть в оформленном виде лишь в момент, когда художник употребил необходимое усилие, чтобы выразить его. В этом заключается то, что называется творчество.

Творчество есть такая активность, в которой собственное усилие художника, его собственное “делание” неразделимо слито с непроизвольным нарастанием в нем некоего “дара” и только отвлеченно может быть отделено от него» [194, c.342]. Употребляя термин «дар», С.Л. Франк трактует природу происхождения творчества, креативности с позиций религиозной философии. Но, употребляя понятия «усилие», «активность», он, по существу, рассуждает о носителе творчества (креативности), и таким носителем в суждениях автора выступает, фактически, энергия, некая «духовная сила», которая «действует через центр человеческой личности (т.е. душу - Т.О.) и потому переливается в творческую человеческую свободу» [194, с.343].

Полагая, что «человеческое творчество индивидуально», С.Л. Франк подчеркивает очень важное обстоятельство: «Тот самый момент, который конституирует человека как личность, - момент автономности, самоопределения - обнаруживается одновременно как носитель творчества» [194, c.345]. Признавая, что «элемент творчества имманентно присущ человеческой жизни», автор определяет человека «как существо, сознательно (выделено нами - авт.) соучаствующее в Божьем творчестве» [194, c.347]. Но автор не замыкается на сакральном аспекте творчества. «С другой стороны, пишет он, - существенно осознать, что человеческое творчество не есть осуществление воли Божией во всей ее полноте, глубине и целостности». В определенном смысле человеческое творчество есть «вольное выполнение целостной воли Божией» [194, c.348]. Человек, в самом деле, часто отступает от божьих заповедей. Поэтому в начале творческого акта человек есть лишь «воспреемник благодатной реальности самого Бога» [194, c.348].

Отсюда следует вывод о том, что творчество находится в составе целостного духовного бытия человека, занимая при этом «лишь ограниченную нишу». Различая «внешние» и «внутренние» пределы человеческого творчества, С.Л. Франк, как представляется, все-таки в некотором смысле разрывал творчество и аксиологию. Будучи самодержавным в своей собственной форме, именно в качестве творчества, - так, художественное творчество не ведает иных мерил, кроме именно художественного совершенства, и в этом смысле стоит «по ту сторону добра и зла», - оно все же, в целостной духовной жизни, остается подчиненным началу святости. Здесь, в духовной жизни человека оно, творчество, «невозможно без нравственной серьезности и ответственности; оно требует нравственного усилия правдивости, должно сочетаться со смирением, совершается через аскезу бескорыстного служения» [194, c.349].

Как и у Н.А. Бердяева, у С.Л. Франка возникает мысль в необходимости некоей аскезы. Рассуждая о необходимости усилия к святости, бескорыстию, смирению, эти русские философы полагали, что такие усилия связаны с жертвенностью, жертвованием какими-то мирскими благами. Если рассуждать в контексте экономического сознания, то такими благами выступают прибыль, доход, заработная плата, рента и т.д. Но в структуре экономического сознания нет и не может быть такой аскезы потому, что, в противном случае, не будет самой экономики. Призывы «не сеять и не собирать в житницы», доведенные до абсурда, превратят экономику в хаос, а не в первобытный эдем. Экономическое сознание нацеливает хозяйствующего субъекта не на отшельничество, зовет не к жизни в скиту, а ориентирует на выработку способности гармонизировать духовное и хозяйственное бытие. Проявлением таких устремлений к гармонизированию и формированию цельности своего сознания своего бытия выступает иерархия ценностных ориентаций личности, которая постоянно ею, личностью, перестраивается и усовершенствуется. Рассуждая о прибыли, хозяйствующая личность предлагает альтернативы максимизация прибыли; максимизация выручки ;минимизация издержек; создание системы социальной ответственности; создание условий для долгосрочного функционирования; повышение имиджа, рейтинга, статуса.

Рассуждая о необходимости стать лидером в той или иной сфере хозяйственной деятельности, человек формулирует определенную иерархию установок, полагая, что для этого необходимы: ум и интеллигентность; уверенность в себе; активность и энергичность; власть и господство; знание дела, профессионализм.

Рассматривая альтернативы идее максимизации прибыли, хозяйствующая личность не может полностью отказаться от прибыли как таковой; рассуждая о конкурентоспособности, субъект не может ограничиться только умом и интеллигентностью и не заботиться о собственной власти или о знании дела. Аскеза в экономике всегда есть некая условность, относительность: соотнося разные сферы, уровни, содержательные элементы собственного экономического сознания с предметной (хозяйственной) практикой, свое идеальное бытие с бытием практическим, человек как хозяйствующее существо душой может и должен стремиться к святости, но телесно всегда будет греховным, поскольку желание есть, пить и удовлетворять свои физиологические и социальные потребности в нем неистребимо. В этом - абсолютном и относительном толковании проблемы целостности как самого бытия человека, так и его экономического сознания, заключается принципиальное различие между религиозной и социальной философией. Тогда как представители первой апеллируют к духу человека и часто игнорируют насущные его потребности, представители второй должны помнить об этих потребностях. Только в области их синтеза лежит возможность формирования и развития целостности экономического сознания, понимаемой нами как его, экономического сознания, гармония.

1.2 Критическое мышление как способ формирования креативности экономического сознания

Креативность можно определить как состояние человеческого духа, нацеленного на творчество. Однако закономерно возникает вопрос о том, чем и как достигается такое состояние человека, при котором он обретает способность творить в актуальном плане, деятельностно. Процесс формирования у человека способности к творческой деятельности отнюдь не отрицает тезиса о том, что эта способность изначально (apriori) заложена, закодирована, присутствует в человеке. Формирование способности есть обретение ею своей очевидной предметно-практической формы. Ссылки на то, что этот процесс подчиняется тем же закономерностям, что и процессы формирования психомоторных и умственных навыков явно недостаточны.

Так, А.М. Василевская в 70-е гг. ХХ вв. предложила своеобразную схему этого процесса: знания, необходимые для творческой деятельности простые (первоначальные) умения творческой деятельности навыки творческой деятельности сложные умения творческой деятельности [28, c.58]. Совершенно понятно, что всякая человеческая деятельность существует не иначе, как в форме цепочки отдельных действий (актов, событий). Действие есть составляющий компонент деятельности человека. И в этом плане схема А.М. Василевской не вызывает возражений. Но она нисколько не проясняет природу креативности, ее происхождение, так как не раскрывает механизм получения (производства) первого своего структурного элемента - знаний, необходимых для творческой деятельности.

В самом деле, вопросы о том, какие знания необходимы для творческой деятельности, а какие нет, и как необходимые для творчества знания «извлекать» до сих пор остаются открытыми. Однако наличие профессиональных знаний, навыков и умений отнюдь не является само по себе единственным фактором возникновения творчества, превращения креативности как способность в творческий акт. Важную роль в этом процессе играет количество самих знаний и переход количественных его характеристик в качественные. Когда знаний мало, то критическая их масса отсутствует, креативность «спит» и никак не проявляет себя. Но когда масса знаний увеличивается, мозг вынужден отсеивать второстепенные, ненужные, непрактичные знания для того, чтобы усвоить, запомнить знания актуальные.

Здесь мышление носит характер отбора, систематизации, отсеивания того, что не нужно. Однако далее, с увеличением потока информации и ростом массы знаний мозг вынужден критически относиться и к той информации, которая закрепляется в памяти человека. Для того, чтобы возрастающий объем информации закрепился в памяти, требуется систематизация, классификация, иерархия, структурирование. Тем самым ступень критицизма, связанная с отбором, отсеиванием, сменяется второй, более высокой ступенью критицизма, связанной с классификацией, структурированием, выстраиванием иерархии знания. Наконец, следующей, высшей ступенью критицизма является мышление, нацеленное на формирование у человека самосознания (знания о знании), т.е. способности оценивать знания не столько с точки зрения их прикладной функции, сколько с точки зрения гносеологической и аксиологической.

Можно условно всю схему представить как узнавание, познание и самосознание. Знакомство с информацией, ее «впечатывание» в память и ее нравственная и научная оценка есть непременные аспекты критицизма. Именно поэтому, на наш взгляд, правомерно связывать критицизм с социальными факторами в жизнедеятельности человека.

В сфере экономического мышления и хозяйственной практики это тем более очевидно, что экономическое мышление позволяет реализовать праксиологическую (по выражению Дж.К. Гэлбрейта, инструменталистскую), идеологическую и гносеологическую функции самой экономической науки. Экономическое мышление не может быть некритическим: апологетика подрывает и разрушает экономику. «Человеческий разум обладает неискоренимой способностью оказывать сопротивление авторитету, - отмечал Дж.К. Гэлбрейт. - Когда этот разум поймет процессы, у которых и ради которых он находится под контролем, он почти наверняка отвергнет их» [51, c. 17].

Однако ниспровержение авторитетов отличает от элементарного нигилизма именно критический характер экономического мышления. Экономическое мышление, как известно, решает специфические вопросы хозяйственной практики: Что производить? Как производить? Для кого производить? Как продавать? По какой цене продавать? Однако, наряду с этим, экономическое мышление обязано отвечать и на общие вопросы человеческого бытия: Зачем производить? Зачем потреблять? Живем ли мы для того, чтобы есть, или же едим для того, чтобы жить?

Синтез специфических и общеонтологических вопросов превращает экономическое мышление из локального и специализированного в общее мышление о смысле жизни и месте человека в ней. Забвение этого элементарного обстоятельства порождает идеологизмы в экономике, то, что, по выражению С.Н. Булгакова, можно назвать «экономизмом» - сведением высшего смысла жизни к частным вопросам хозяйственного бытия человека. Сведение высшего к низшему, сложного к простому, общего к частному порождает дизъюнкцию, релятивизм и редукционизм в мышлении, существенно снижает его продуктивность и эффективность. Критицизм в данном случае есть способ самосохранения экономического мышления от выхолащивания, упрощенчества и апологетизации. Но одновременно с этим критицизм есть и важное условие отражения подлинной хозяйственной действительности, подлинного отражения объективной реальности, способность уйти от мифологизации и мифотворчества, иллюзии и сциентизма, экзистенциального и даже агностического отношений к хозяйству. Экономическое мышление не часть мышления в целом, мышления вообще, а его определенный тип.

Экономическое мышление является способом освоения хозяйственной реальности. Экономический субъект (производитель, потребитель, предприниматель, менеджер и т.п.) вынужден мыслить не только вообще, в общем и целом, но и сугубо экономически. Экономически мыслить означает не просто обращать свой ум, сознание на экономический объект (каковым могут быть экономические артефакты или социально-экономические отношения, в которые объективно включены люди).

Экономически мыслить означает мыслить особым способом, используя свойственные для хозяйственной практики человека методы и способы мышления. Когда мы говорим об обыденном сознании хозяйствующего субъекта, то можно допустить, что его мышление ограничивается общими методами и способами. Но когда мы рассуждаем о специалисте, то необходимо исследовать специализированное, т.е. научное мышление. Однако разного рода методы (анализ, синтез, дедукция, индукция, восхождение от абстрактного к конкретному и проч.) и разные инструменты мышления (понятия, категории, абстракции, идеалы, установки, нормативы и проч.), а также приемы самого мыслительного процесса (обобщение, отождествление, акцентирование, систематизирование и проч.) - это лишь начальная фаза креативности как субъектно-субъектной стороны творчества, как идеального творчества, осуществляющегося в форме мыслительной деятельности. Термин «деятельность», хотя мы и берем его в сочетании с понятиями «субъективная», «субъектная», «мыслительная», позволяет нам рассматривать экономическое мышление как способ самореализации, самоактуализации креативности.

В процессе научного мышления, как известно, субъект вводит часто новые понятия и устраняет прежние. Новые понятия вводятся им в силу более глубокого усвоения, изучения, понимания тех объектов, с которыми он оперирует. Обогащение прежних понятий и их переинтепретирования могут происходить в силу того факта, что хозяйствующий субъект раскрывает новые грани, свойства, характеристики в прежнем объекте и фиксирует это в обозначающем его понятии. В процессе экономического мышления, как правило, достаточно быстро исчезают такие понятия, которые не подтверждаются экспериментально. Они обычно относятся к сфере спекулятивного мышления и экономистами чаще всего не воспринимаются. В этом, на наш взгляд, состоит существенная особенность современного экономического мышления, которое претендует на ранг научного. Но правильно ли это?

Критическое мышление, на наш взгляд, отнюдь не должно, не обязано сводить критерий истины исключительно к эксперименту. Когда Д.И. Менделеев в начале ХХ в. рассуждал о спиритуализме и медиумной связи, он например, считал все это шарлатанством, но все-таки допускал в этом явлении нечто «непознанное», неподдающееся проверке в конкретных условиях. Когда сегодня современные богословы рассуждают о религиозных вопросах и их важности для хозяйственной жизнедеятельности человека, многие экономисты повторяют ту же манеру и полагают это несерьезным. Однако обратимся к Н. Винеру, который существенно переформулировал интересующий нас вопрос. Если раньше считалось, что все новое должно быть экспериментально доказуемо тем, кто это новое предлагает (автором, ученым), то создатель кибернетики поставил проблему иначе: «Неприятие новых взглядов не должно быть бездоказательным» [35, c.232]. (выделено нами. - Т.О.). Таким образом необходимость доказывать несостоятельность новации он возложил не только на самого новатора, но и на публику, потребовав прежде всего не от самого автора, а от публики критического мышления. Что касается религиозности, то здесь Н. Винер писал: «Нам необходим честный и пытливый критицизм и в частности в дискуссиях на религиозные темы, где уклонение от истины вызывается ложным пониманием превосходных степеней» [35, c.232]. И далее он приводит интересный пример одной из тех причудливых форм, в которые порой выливается неприятие нового, не поддающаяся проверке в конкретный момент времени экспериментально, а потому и отвергаемого. «Эти затруднения возникают в самых причудливых формах, например, когда какой-нибудь безбожник, случайно попавший на религиозное собрание, спрашивает: “Может ли Бог создать камень, который он не смог бы поднять?” Если он не может, то его могущество ограничено или по крайней мере можно полагать, что существует предел его могуществу; если он может, то это снова означает, что его могущество ограничено» [35, c.232-233].

Критицизм представляет собой определенным образом устроенное мышление, которое имеет инвариантную «цепочку шагов»: любопытство - внимание - наблюдение - сомнение - интерес - сравнение - определение. Перестановка «шагов» в структуре цепочки позволяет делать процесс мышления более гибким, эластичным. Но эта же самая перестановка часто способствует выпадению одного или сразу нескольких элементов из общей системы. Когда из данной цепочки «шагов» выпадают внимание, наблюдение или интерес, то мышление становится не критическим, а обскурантистским, возникает нигилизм. Когда же выпадают такие «кирпичики», как сомнение или сравнение, мышление становится апологетичным. И в том, и в другом случае возникает тенденциозность, предвзятость, ангажированность, зашоренность.

Для того, чтобы избежать подобной деформации (деструкции) мышления в экономике, необходимо рассматривать объект исследования не в контексте узко-классовых, корпоративных или групповых интересов или потребностей, а уметь подняться над частными факторами и охватить проблему в целом (с позиций общества, нации, народа как целого), рассматривать ее не в конъюнктурном, а в диахроническом времени. Так, сегодня ясно любому студенту, что ростовщический капитал XVII в. совершенно нетождественен финансовому капиталу начала ХХI в., а земельная рента английских лендлордов XVIII в. - природной ренте, присваиваемой российскими корпорациями в современных условиях. Отсюда следует, что понятия «капитал», «рента» (и ряд других) необходимо уточнять, переосмысливать. Когда же мы в «старые мехи наливаем новое вино» или пытаемся догматически реанимировать старые формы и употреблять их в научном лексиконе вопреки требованиям времени, то наше мышление постепенно утрачивает ранг научности.

Ясно, что мышление хозяйствующего субъекта всегда социально детерминировано. Это означает, что субъект экономических отношений мыслит под влиянием совершенно конкретных потребностей, интересов, формирующихся под влиянием определенной социальной среды. Принадлежность того или иного субъекта к конкретным социальным стратам в обществе очевидным образом воздействует на экономическое мышление такого субъекта. Но было бы опрометчивым полагать, что детерминация социальным статусом или социальной ролью в определении характера и содержания экономического мышления носит тотальный характер.

Признание такой тотальности характера детерминации было бы, на наш взгляд, идеологизацией проблемы, переводом вопроса о критическом мышлении из научной плоскости в плоскость идеологии. В действительности, детерминация экономического мышления социальными факторами достаточно эластична (условна). Иначе трудно было бы объяснить, почему, например, В.И. Ленин, представитель обедневшего дворянства стал лидером российского пролетариата, а «благополучные» дворяне-декабристы выступили за интересы крестьян, разночинцев, купечества и т.п.

Детерминированность мышления критицизмом есть фактор развития, но последнее может быть как прогрессивным, так и регрессивным. Имеющееся в литературе определения детерминизма трактуют его смысл безотносительно характера развития, как учение о всеобщей обусловленности вещей в их взаимовозникновении, существовании и исчезновении. Однако исследование процесса детерминации мышления критицизмом, связанным с социальными факторами, предполагает использование категорий диалектики, непосредственно раскрывающих характер развития: прогресс-регресс, оптимизация-деструкция и т.п. Мы в целом разделяем мнение тех авторов, которые под развитием подразумевают процесс необратимых направленных изменений [73, с.37; 146, с.374; 167, с. 45], но выражаем сомнение по поводу достаточности такой интерпретации дефиниции развития.

Мышление как способ развития нашего сознания есть не просто его, сознания, изменение посредством осваивания новой информации и ее превращения в знание, но прежде всего процесс креативного развития, т.е. улучшения, усовершенствования как самого знания, так и сознания личности в целом. И здесь мы могли бы согласиться с мнением В.В. Байлука о том, что «суть развития - в возникновении нового из старого» [72, c.180]. По мнению этого автора, «возникновение нового всегда связано с существенными изменениями во внутренних и внешних условиях и всегда является результатом неповторимого, уникального сочетания условий, элементов старого» [72, c.181]. Однако, на наш взгляд, такая интерпретация справедлива для создания относительно нового знания.

Для производства же абсолютно нового знания более бы подошла иная трактовка, согласно которой новое возникает после старого, но не из старого [147, c.376]. Наряду с социальными связями и отношениями, детерминирующими возникновение нового, следует учитывать и иные формы связей: генетические, физиологические, в целом биологические. Человек в конце концов есть биосоциальное существо. Поэтому абсолютизировать социальную детерминированность в проявлении его способности к креативности было бы опрометчиво.

Сама по себе принадлежность к социальной среде отнюдь не сводит мышление к апологии. Это можно объяснить тем, что мышление есть не элементарная, не примитивная форма отражения окружающей реальности, а высшая форма такого отражения.

«Мышление есть высшая форма отражения объективной реальности» [188, c.391]. Но что означает «высшая»? «Словарное» определение мышления мало что дает нам в понимании его подлинной роли в формировании сознания, в том числе и экономического. Отражать вовсе не означает только усваивать, преобразовывать, понимать, но еще и желать, хотеть, стремиться к чему-либо. Мышление в этом смысле есть акт хотения, воления, желания, чувства. Оно покоится на чувственном фундаменте точно так же, как и хозяйствование. Собственно говоря, хозяйствование есть мышление в его «инобытии», а экономическое мышление-предикат, первый акт хозяйствования. Почему? Потому что мыслить хозяйственно, по-хозяйски начинаешь только по желанию. Осознанное, или еще неосознанное желание всегда предваряет мышление.

Сознание как результат мышления есть воплощенное в человеческой душе, а затем уже и на практике желание человека. Означает ли это, что экономическое, хозяйственное сознание у человека существует только в силу его воления или желания. Конечно, нет, ведь мышление есть лишь один из способов формирования сознания. Чувственное сознание дано человеку в чувственных восприятиях действительности. Мышление же есть рассудочное (идеальное) сознание (абстрагирование, обобщение, систематизация, языковая интерпретация отражаемого объекта).

В основу мышления как способа формирования сознания в целом, а экономического сознания в первую очередь, закладываются идеалы. Идеалы выражают человеческие чувства, желания, стремления в их позитивном, конструктивном, созидательном направлении. Никто из нормальных, то есть здравомыслящих людей, не имеет идеалов негативных, отрицательных, «вредных для здоровья». Но идеалы могут быть ложными, могут быть утопиями, что и порождает деформацию мышления, аберрацию сознания и его деструкцию. Именно деструкция сознания, связанная с деформацией мышления, является основной причиной кризисов экономики и хозяйственных провалов в деятельности людей.

Ложные идеалы - основа деструкции экономического сознания. Но они же - основа и социальных отклонений [160, c.320]. Отклонениями в сфере человеческого поведения, человеческой деятельности мы обязаны именно отклонениям в нашем сознании. Ложные универсалии 30-х гг. ХХ в., такие, как национализм и этатизм в начале XXI в. заменены не менее ложными универсалиями рынка, конкуренции. При этом важно не формальное отношение к ним, а предметное отношение к социально-экономическим условиям их порождающим. Предметность экономического сознания является первичной по отношению к экономической политике.

Тогда как в нормальной ситуации люди сперва думают, как поступить, а только потом действуют, в современном обществе во все большей мере проявляется феномен бездумного поведения, бессмысленного действия, в полном объеме характеризующих люмпенизацию экономического сознания. Многие люди искренне верят в то, что рынок, экономическая свобода, прибыль и благосостояние, конкуренция и простое человеческое счастье - имманентные и парные категории. Но это, свидетельство тотального заблуждения. И «культивирование» этого заблуждения сводит сущность человека к его индивидуальности, способствует расколу и разрушению общества, его превращению в миллионы «частностей». А поскольку сознание напрямую связано с бытием, постольку оно и подвергается цивилизационной ложно-идеальной агрессии. Именно поэтому «либерализм оказывается утопией» [117, c.143], он обречен на самоуничтожение, потому что ложные идеалы способствуют разрушению самого бытия.

Не материальный комфорт, а именно духовная жизнь является объективной целью развития человека [117, c.143-144]. Конечно, «можно не замечать очевидные факты, если вам не хочется их замечать» [5, c.131], но тогда нельзя всерьез рассуждать о формировании научно-обоснованного, экономического сознания путем развития и углубления экономического мышления.

Ценности, чтобы они стали подлинными в структуре экономического сознания, должны быть закреплены в нем позитивным опытом хозяйствования, служить реализации положительных социальных интересов личности, ее духовному развитию. В современных условиях ценностная ориентация, механизм, связывающий субъекта и общество, деятельность субъекта и его познание существенно деформируется и антагонизируется. И это не просто антагонизация между богатыми и бедными. Если бы это было так, легко было бы решить проблему, когда «богатые платят за бедных», с помощью налогового регулирования или иных финансовых мер.

Речь идет о разрастании антагонизма между внутренним и внешним аспектами человеческого существа, его «Я». С одной стороны, он стремится к внешнему, то есть к богатству, власти, изобилию. С другой стороны возрастает его одиночество и неудовлетворенность. Одна линия развития: стяжательство и нажива. Другая линия: духовная наполненность жизни. Выбор между этими линиями развития часто происходит не в пользу самого человека. Означает ли это деструкцию сознания? Безусловно, да. Но менять необходимо не столько само сознание, которое есть сосуд, наполненный мыслями и идеями, сколько те условия, которые ведут к реформированию мыслей и идей.

Мышление только тогда становится «высшей» формой отражения объективной реальности, когда оно самостоятельно вырабатывает и формулирует ценности, когда оно активно по отношению к объекту отражения и когда оно вполне свободно.

Экономическое сознание должно строиться не на ложных, а на действительных ценностях, на подлинных основаниях, а не на шатком фундаменте временных приоритетов. К таким подлинным первооснованиям научного экономического сознания, относится понятие социальной справедливости. С понятием социальной справедливости связана гуманизация экономики и экономического сознания на протяжении всей истории человечества. Еще Аристотель в древности, а в средние века Фома Аквинский осуждали наживу, лихоимство. Если Аристотель придавал понятию справедливости смысл общественной полезности, то Фома Аквинский - теологический смысл - угодить Богу. И хотя это были совершенно разновременные и разносмыслосодержательные трактовки справедливости, но общим следствием таких трактовок стало осуждение «хрематистики», спекулятивной деятельности (Аристотель), учение о справедливой цене (Аквинат). Идея справедливости как основы экономического гуманизма получила некоторое свое распространение уже в средневековье в Византии [111], Англии [116], других странах, а в эпоху Нового времени и по всему миру, в том числе и в России [164]. Гуманное экономическое сознание, гуманное хозяйственное мышление становилось возможным в силу повсеместного признания объективной необходимости и даже целесообразности (настоятельности) любви к человеку. Этико-антропологическая сущность экономического гуманизма начала проявляться в экономическом, хозяйственном мышлении уже в эпоху раннего христианства (община эбонитов, например), в общеизвестных заповедях. Но столь же очевидна она и в современном экономическом сознании, в котором важное значение играют честность, правдивость, преданность, верность, доброжелательность [81]. Как в древности, в средневековье, так и в наше время в экономическом гуманизме громко звучит тезис о достоинстве человеческой личности. Несмотря на разные школы и направления в современной философии или теоретической экономике этот принцип никем не подвергается сомнению, ни в нашей стране, ни за рубежом. «Личности присуща неукротимая страсть, которая полыхает в ней как божественный огонь - писал Э. Мунье. - Она восстает и идет наперекор всякий раз, когда почует угрозу порабощения, вступая в борьбу не столько за собственную жизнь, сколько за свое достоинство» [117, c.497]. Право на достойное человеческое существование страстно защищал и обосновывал виднейший представитель русской «идеалистической школы права» П.И. Новгородцев [121, c.321-328].

Итак, непременным условием преодоления коллапса общественного экономического сознания и «выздоровления» экономического мышления является их гуманизация. Гуманизированное мышление обращено на человека, а не на формулы и графики. Гуманизированное экономическое сознание предполагает человека, его личность как высшую ценность, которой подчинены проблемы прибыли или экономической свободы. Но необходим гуманизм реальный, а не иллюзорный. Официальный, государственный гуманизм, провозглашавшийся, как правило, всегда на словах, исходил из количественных характеристик социально-экономического развития. Такой гуманизм не может считаться основой экономического сознания. Призывы «расстрелять лишнюю сотню» инакомыслящих ради утверждения собственных идеалов - это насилие, которым вымощен путь в никуда. Насилие, утверждал М. Ганди, порождает еще большее насилие. Мышление категориями «конкурентной борьбы», «принудительных банкротств», «конфискаций» и «реквизиций», «эмбарго» и «налоговых санкций» не конструктивно и некреативно. Кроме того, нельзя навязывать обществу одну единственную стратегию социально-экономического развития. Иллюзорность некоторых «концептуальных» подходов доказана временем и общественной практикой. Не получается и не получится «настроить» наше общество на вхождение в мировой рынок до тех пор, пока не будет разработана комплексная и органичная национальная концепция социально-экономического развития нашего общества, учитывающая национальные особенности российского народа, его хозяйства, его культуры, а также требования национальной экономической, экологической и социальной безопасности. Такая адаптация общественной экономической идеологии к историко-культурной самобытности страны и выступает очевидным проявлением гуманизированности экономического мышления. Только при условии такой ориентированности экономического сознания, экономической идеологии, экономической политики мы можем сделать вывод о том, что власть внедряет в общественное сознание рыночные ценности не ради самих этих ценностей и не в интересах исключительно самой власти, а в интересах данного общества в целом, в интересах страны.

Необходимо уходить от отвлеченного и поверхностного понимания проблемы гуманизации экономического сознания, в котором человеческая личность только декларирована как высшая ценность. Декларации еще не есть гуманизированное сознание. Если личность человека становится в религиозном сознании высшей целью и ценностью в силу веры в Бога, что доказывал еще Ф.М. Достоевский, то в научном экономическом сознании обоснование этого постулата совершенно иное: экономика есть очеловечивание природы (С.Н. Булгаков), есть способ выживания самого человека в условиях этой природы. Следовательно, не человек для денег, прибыли, техники, а наоборот: техника, деньги, прибыль для человека. Если в религиозном мышлении человек составляет бесконечную ценность «от Бога», потому, что он обладает нравственным сознанием (И. Кант), то в процессе экономического мышления возникает закономерный вопрос: а все ли люди обладают нравственным сознанием? М. И. Туган-Барановский, видный русский экономист конца XIX - начала ХХ в. в свое время поставил очень важную проблему: если люди неравноценны в силу разного уровня нравственности их сознания, то «как примирить бесконечную ценность человеческой личности и реальное неравенство»? [178, c.25]. Ведь последнее связано с различными способностями самих людей, данными им от природы. Как же гуманизировать реальную экономику: предоставив всем равные возможности, но подразумевая неравенство способностей? Свобода выбора для стариков и инвалидов в рыночном хозяйстве очевидным образом превращается в свободу умирать. А свобода действовать для олигархов превращается в свободу растаскивать национальное богатство (первоначальное накопление капитала). Экономическое сознание в той мере креативно, в какой и нравственно.

Если процесс культивирования нравственного начала своего «Я» начнется, если каждый из нас захочет самостоятельно, без подсказок «сверху» разобраться в себе, в смысле своего существования, своей жизни, он, этот процесс, сперва затронет лишь отдельных людей, но потом, разрастаясь словно огромное дерево, захватит сотни тысяч и миллионы.

Идея нравственного отношения к самому себе, к обществу, к природе, к миру в целом, эта кантовская идея нравственного закона, только тогда сможет стать реальностью, когда произойдет сдвиг в осмыслении самой этой идеи и ее значения для человека. Мы были бы не правы, если бы попытались объяснить деструкцию современного экономического мышления исключительно растущей его экстравертностью и дегуманизированностью. В конечном счете, борьба экзогенных и эндогенных факторов в развитии экономического мышления, борьба гуманизма с технократизмом, нравственного начала в сознании с безнравственным - это лишь диалектическое единство противоположных тенденций, порождающее импульс в развитии.

Другим проявлением деформации современного мышления, искажающим всю конструкцию экономического сознания является редукционизм. Он проник в свое время и в психологию, лингвистику, физику, упрощая постановку проблем и предлагая сведение сложного к более простому. Так, в экономическом сознании общественные интересы воспринимаются часто как совокупность индивидуальных, личных, частных интересов. Совокупный спрос воспринимается как сумма индивидуальных кривых спроса на локальных рынках. Методологическая несостоятельность подобных суждений очевидна. На наш взгляд, стремление предсказать, исходя из свойств частей, изучаемых (отражаемых в научном сознании) до изучения целого, новые свойства целого, а тем более дать аксиологическое обоснование целого, выглядит очевидной деформацией мышления. Точно также, как когда-то абсолютизация рационализма, современный редукционизм в экономическом мышлении разрушает истинную картину реальной экономики и основных перспектив ее развития.

Осмысление и осознание необходимости внутренней идеальной, мыслительной ответственности обращено прежде всего на себя. «Несомненно, что конкретная мысль есть личная мысль, мысль не «вообще», а «мышление есть непрестанный синтез познаваемого с познающим» [190, c.341]. Если вместо такого синтеза в хозяйственной сфере наблюдается отчуждение личности от объекта (собственности, управления), то мышление определенно будет абстрактным, бесцветным, безличным, а значит, и поверхностным, оно не будет формировать активное и творческое сознание.

Причина редукционизма экономического мышления кроется прежде всего именно в отчуждении субъекта мышления от объекта, личности от экономических реалий. За нас принимают решения, нам указывают, нам начисляют, без нас распределяют. Бюрократизированная экономическая система порождает возрастающее отчуждение в сфере хозяйственной и мыслительной деятельности с необратимой силой. Противостоять этой силе может лишь самостоятельно мыслящая личность, отказывающаяся от культа экономических факторов (прибыли, денег, карьеры, комфорта) и вырабатывающая в самой себе несколько отстраненное и уравновешенное (созерцательное) отношение к ним. Истинное видится на расстоянии. При этом необходимо помнить, что творчество разума «распадается на производство вещей, смысл коих не нагляден, и на производство смыслов, то есть чистых деятельностей разума, реальность которых - вхождение которых в природу - не очевидна» [190, c.345]. Вырабатывая именно смысловое, осмысленное понимание вещей, экономических факторов, не принимая их как данные извне (в рекламе, пропаганде, идеологии и т.п.), личность самоопределяется в экономической жизни, в сфере экономического сознания прежде всего.

В других видах духовной деятельности человек поглощен самим предметом, не концентрирует свое внимание на процессе мышления непосредственно (мы не задумываемся, почему любим «бухгалтерский» учет и разбор любви иррационален). В философии все обстоит наоборот: мы обязаны выработать в себе эффективный и адекватный метод мышления. Это - не просто метод категориального, понятийного, но и самостоятельного смыслоориентированного мышления, в котором понятия не фетишизируются, а отраженные в них экономические конкретности не абсолютизируются. Преодоление редукционизма есть не что иное, как самостоятельность мышления личности по отношению к общественному. Те, кто пытаются растворить индивидуальное сознание в общественном, ставят знак равенства между индивидуальным и общественным сознанием, как раз и занимаются грубейшей редукцией, пытаясь вывести сложное из простого, смыслосодержательное из смыслозакрепленного, смыслопоисковое из смыслозафиксированного.

В рамках такого редукционизма и само общественное экономическое сознание становится деформированным и искажающим экономическую реальность. Используя понятия - notiones, вещи - instrumenta и святыни - sacra, П.А. Флоренский в свое время совершенно обоснованно выделял три основных схемы человеческой мыслительной деятельности:

Схема 1

Первая схема означает, что деятельность разума носит первичный характер, первичной выступает и система понятий. Вторая схема означает, что первичным является не мировоззрение, а хозяйство, экономика, тогда как мировоззрение есть «лишь оправдание задним числом уже создавшегося экономического строя с его орудиями и оружием и вытекающими отсюда экономическими и прочими общественными отношениями» [190, c. 368]. Сакральная теория, третья схема человеческой деятельности исходит из того, что первичен дух. Далее П.А. Флоренский выводит различные модусы соотношения основных элементов расчленяя каждую из трех схем на три возможных видоизменений модуса:

Схема 2

Все эти девять соотношений, «представляющих девять различных точек зрения, объединяются в простой схеме треугольника. Выбор той или иной из трех его вершин за основную характеристику определяет тип теории» [190, c. 368].

Выбор одной из трех точек треугольника за основу как раз и представляет собой методологию редукционизма в экономическом мышлении. Ограничиваясь избранной схемой размышления, невозможно представить себе экономическое явление во всей его полноте и многообразии, потому что любая отдельно взятая точка зрения хотя и выглядит единственно правильной, но отнюдь не самодостаточна. Необходимо изучение, осмысление экономических реалий со всех возможных точек зрения и последующее наложение полученной картины с целью выработки синтетической картины. Диалектика как раз и предполагает такое мышление, когда его субъект понимает, что всякое экономическое явление имеет свои плюсы и минусы, преимущества и недостатки. Поэтому диалектическое мышление представляет собой анализ, то есть расчленение явления на первой фазе мыслительного процесса и синтез явления на заключительной фазе мышления. Будь то конкуренция, цена, инфляция, безработица или полная занятость, экономический рост или рецессия, - все они имеют свои сильные и слабые стороны. Необходимо выявление этих сторон с последующей аксиологической оценкой явления и учет всех возможных оснований (у П.А. Флоренского это основания треугольника).

Таким образом преодоление редукционизма в мышлении и порождаемого им релятивизма в сознании связано с диалектикой. Но диалектика имеет свой смысл, а не только «внешние формальные признаки». В чем же смысл диалектики? В целостности. «Тут нет отдельных определений, как нет и отдельных доказательств. Что же есть? Есть всенарастающий клубок нити созерцания…» [190, c.339]. Диалектика экономического мышления, таким образом, должна начинаться с созерцания и работы со смыслами.

О мышлении как работе со смыслами, а не просто с понятиями, рассуждал и Вл. Соловьев. «Вследствие способности к сознательному размышлению, к рефлексии человек подвергает суждению и оценке все фактические данные своей внутренней и внешней жизни» [157, c.53]. Разводя религиозное и секуляризованное сознание, он также рассматривает реальное и актуальное виды мышления. Одно связано с механическим мышлением, другое - с органическим мышлением. Механическое мышление, по Вл. Соловьеву, «есть то, которое берет различные понятия в их отвлеченной отдельности, рассматривает, следовательно, предметы под каким-нибудь частным, односторонним определением и затем сопоставляет их между собой внешним образом или сравнивает в каком-нибудь столь же одностороннем, но более общем отношении. В противоположность ему органическое мышление рассматривает предмет в его всесторонней целостности и, следовательно, в его внутренней связи со всеми другими, что позволяет изнутри каждого понятия выводить все другие и развивать одно понятие в полноту всецелой истины» [157, c.114].