Материалы астраханских научных обществ и учреждений как источник по истории Казахстана (II половина XIX в. – 1917 г.)

Пользуясь покровительством ханши Фатимы, в орду съезжалось все больше татаров. Это способствовало быстрому распространению «татарской грамоты» в Орде, а вместе с тем и распространение мусульманского фанатизма, писал А.Е. Алекторов в своем кратком историческом очерке. И самым лучшим, единственным и вполне надежным средством к пресечению распространения между киргизами зла в мулдинских школах могло быть распространение школ Министерства народного просвещения [188].

Как и следовало ожидать, дело не остановилось только на одной Ставочной школе. Об этом свидетельствует документ 1866 г., утвержденный Государственным советом, «Об учреждении при участковых управлениях Внутренней Киргизской орды семи первоначальных школ грамотности для киргизских детей». Эти школы, как правило, имели свой устав и свои правила:

1) штат каждой школы ограничить 25 воспитанниками с одним для них учителем, который вместе с тем был смотрителем школы;

2) принимать в школу всех желающих независимо от возраста, принадлежности и состояния, до тех пор, пока не наберется определенная группа. Право выбора помещения для школ предоставлялось ордынцам, состоящим на службе по степному управлению;

3) курс учения в этих школах ограничить чтением и письмом на киргизском и русском языках;

4) способ обучения принять, применяя ланкастерский метод, то есть, опираясь на помощь старших и более успевающих в учебе;

5) срок пребывания в школе не определять, но дольше четырех лет по окончании курса воспитанников не держать;

6) все 25 воспитанников из киргиз должны находиться на полном содержании казны, получая помещение с отоплением, пищу и постель, а неимущие помимо этого должны были обеспечиваться еще и одеждой;

7) кроме воспитанников из киргиз, в школе обучались и дети русских переселенцев в качестве приходящих, о чем упоминал в своих исследованиях Ф.И. Пленкин, однако некоторые из моментов нашли отражение на страницах научных трудов казахстанских ученых XX в., которые также опирались на материалы Астраханского архива [18].

Судя по представленным источникам, можно предположить о том, что все новшества вводились для улучшения образовательной деятельности как в крае, так и на территории Внутренней орды.

Несмотря на то, что школы орды находились под введением Временного Совета, эти учебные заведения находились в плачевном состоянии, в первую очередь из-за отсутствия в них компетентных лиц, владеющих организаторскими способностями и преподавательским мастерством. Наконец, на страницах периодической печати с особым пиететом успели отметить: «…26 апреля 1878 г. с Высочайшего разрешения для заведования школами Внутренней орды был назначен особый инспектор народных училищ, который, подчиняясь его превосходительству гражданину попечителю Оренбургского учебного округа. Он обязан, насколько это возможно среди населения Орды, руководствоваться общими правилами для директоров и инспекторов народных училищ» [190].

Благодаря этим нововведениям состояние образовательных школ стало приобретать все более серьезный характер, что объяснялось значительным увеличением с каждым годом притока обучающихся в ордынские школы. Наряду с этими преобразованиями отношения казахского и русского населения стали носить более снисходительный характер, что явилось одним из связывающих звеньев между этими народами. На этом основании школы Внутренней орды имели право на материальную поддержку государством в размере 11 069 рублей и на помощь местной администрации.

Относительно сельских училищ (Никольское и Жамбайское) известно, что они находились в исключительных условиях, так как на них в главную очередь влияло их месторасположение. Вот как освещается подобный вопрос на страницах «Памятной книжки… за 1889 г.»: «…оно находилось у северного побережья Каспийского моря, в 170 верстах от Астрахани, и никак не было связано с главным центром края. Все эти школы можно было проехать только на вольном найме у рыбопромышленников, так как общее протяжение всех школьных линий в пределах Астраханской губернии доходят до 2093 верст…» [132, с. 5].

В 1891 г. школа при Ханской ставке отпраздновала свое пятидесятилетие, через которую прошло несколько поколений. Около 2000 детей получили базовый курс русской грамоты и более 250 человек прошли полный курс обучения. К этому времени в Букеевской орде насчитывалось уже около 160 медресе и мектебе, численность которых мы можем по возможности проследить из статистических данных [131, Л. 18 об.-19].

В 1894 г. в ставке султана Бек-Мухаммеда во Внутренней орде, в поселке Большое Ганюшкино Красноярского уезда, было открыто двухклассное русско-казахское училище. Как утверждают архивные источники, этому событию предшествовала довольно обширная переписка между чиновниками Министерства государственных имуществ и Временного Совета по управлению Киргизской Ордой. Эта переписка длилась с 1891-1894 гг., что еще раз подтверждало данное положение о возросшей потребности казахского населения в русско-казахских начальных учебных заведениях и неготовность правительства удовлетворить эту потребность.

На основе проанализированных нами источников мы можем сделать вывод, что образовательного ценза при приеме в учебное заведение не было, так как в 1895 г. сюда поступали и неграмотные девочки.

В отчете инспектора А.А. Воскресенского рассказ о поступлении в училище Х. Байтуаровой позволяет сделать вывод о том, что при наборе в училище решающее значение имел индивидуальный подход к каждому абитуриенту и субъективное мнение их родителей. Это подтверждает гипотезу об отсутствии в данный период процесса насильственной русификации в Астраханской губернии, что отмечает в своей работе и Е.А. Тарабановская [180, с. 98].

После значительных нововведений в сфере образования в Букеевской орде выходит заметка А.Е. Алекторова в газете «Астраханский листок», где автором отмечается статья И.Н. Смирнова «Обучение инородцев и задачи обрусительной политики», опубликованная на страницах «Исторического вестника». Автор ссылался на то, что в области обучения необходимо было ввести западные стили (немецкий, галлийско-польские и т. д.), отрицая тем самым значение русской школы в инородческой среде, от которой, по их мнению, ничего хорошего и не ожидали: «Прусские образцы здесь ни при чем, и напрасно думает И. Смирнов, что здесь необходимо вводить прусские образцы… Например, киргизы Киргизской орды, для которых открыто пока только 10 начальных училищ, принадлежат к поклонникам Магомета по суннитскому толку. До вступления в управление ордой Джангира Букеева киргизы …были плохими верующими. При помощи мулл и ходжей хан начал знакомить киргиз с исламом, что усугубляло отношение ордынцев между христианским населением» [191].

Через четыре года, в 1882 г., после многочисленных преобразований казахи перестали принимать русских как миссионеров и начали отдавать своих детей в школы Министерства народного просвещения. Проследив этап формирования народного образования в казахской степи, мы можем заметить, что волна перемен прошла как по Уральской, Тургайской, так и по другим областям, где население ощущало недостаток русско-киргизских школ. Эти и другие моменты некоторым образом затрагиваются в кандидатской диссертации И.Р. Хамитовой [192]. Исследователь А.Е. Алекторов по этому поводу писал: «…если бы русские покорили киргизов русскими школами раньше, процесс обрусения был бы прочнее. Школа подготовила бы почву для воплощения христианской идеи в жизнь» [191]. Так, последнее обстоятельство подтверждает выдвигаемое нами положение об отсутствии насильственной русификации казахского населения Астраханской губернии в середине XIX- начале XX в.

Источники ежегодного финансирования и характер расходования средств на каждый из видов учебных заведений иллюстрируется данными из инспекторских отчетов 1890-1898 гг., заключенных в статистических материалах.

На основе проанализированных нами архивных источников, мы можем отметить, что в 1883 г. была открыта первая в истории Астраханской губернии женская школа по программе одноклассного сельского училища с интернатом на 20 казахских и русских девушек, получивших элементарное начальное обучение. Из ведомости «О состоянии народных и сельских училищ во Внутренней Киргизской Орде» за 1894 г. известно, что в 1883-1895 гг. количество учебных заведений при Министерстве народного просвещения составляло 9 русско-киргизских училищ:

«Двуклассные: 1) в Ханской ставке; 2) Большое Ганюшкинское;

Одноклассные: 3) Калмыцкое; 4) Камыш-Самарское; 5) Нарынское;

6) Таловское; 7) Торгунское; 8) женское; 9) мектебе с русским классом в Ханской ставке. …По национальному составу учителей из русских было тринадцать, два киргиза, один татарин… По образовательному цензу один закончил духовную семинарию, семеро получили специальную педагогическую подготовку, два учителя приобрели право преподавания, два из епархиального училища; что касается магометанских вероучителей, то один из Казанского медресе, другой из одноклассного русско-киргизского училища, и еще один из Астраханского реального училища… По сравнению с прошлым годом в 1895 г. возросло количество учащихся на 47 человек, особенно это отразилось на учащихся среди девочек в возрасте от 8 до 12 лет, так как школа для девочек была открыта в 1883 году» [193, Л. 75-76]. Из отчета инспектора русско- киргизских школ в Букеевской орды А. Воскресенского известно, что Председатель Временного Совета В.М. Лазаревский отмечал относительно дисциплины и успеваемости обучающихся в этих школах девочек следующее: «…Все девочки учатся замечательно прилежно, достигли замечательных успехов в учебе, дисциплинированные… Через 5-7 лет они станут матерями…» [193, Л. 79].

Проводя анализ архивных материалов, отметим, что особого внимания заслуживает вопрос учительских кадров. Если в начальный период существования участковых школ остро стоял вопрос о неподготовленности лиц, занимающих преподавательской деятельностью, то механизм отбора в старшинские школы был четко налажен. Как отмечают петровцы, выпускники Ханско-Ставочного двухклассного училища направлялись в Казанскую учительскую семинарию на звание учителя, «и если возможно, немного познакомиться с методами преподавания» [194, с. 17-32]. Калмыцкое издание также отмечает, что с 1896 до 1906 года в этом учебном заведении успели получить специальное свидетельство 16 казахов, выходцы из Букеевской орды Астраханской губернии. Однако, несмотря на реформу, которая проводилась во благо улучшения учебного процесса в некоторых школах Орды, все же поистине безотрадным было положение учителей-иногородцев. В фонде «Астраханского реального училища» содержится прошение инспектору народных училищ Внутренней Киргизской орды от 15 апреля 1911 г. один из просветителей Орды того времени, С. Мендешев, отмечает: «…Туземные учителя никакими правами и преимуществами не пользуются, а русские учителя, то есть обучающие на русском языке, пользуются служебными правами и правами на пенсию единовременное пособие без различия национальности и вероисповедания» [195, Л. 10-11].

Сам С. Мендешев был родом из Камыш-Самарского уезда Букеевской губернии (ныне Жангалинский район Западно-Казахстанской области), получил первоначальное образование у татарских мулл, затем в течение 5 лет в русско-казахской школе, что отмечается на страницах сборника «Россия и Восток» в статье Г.Т. Курмангазиевой. В 1909 г. поступает в Казанскую учительскую семинарию, данные о чем были извлечены автором из фонда Центрального государственного архива РК. Также здесь отмечается, что он остро ощущал накаливающуюся обстановку в России во время поездки в Петербург. Его очень волновало состояние образования в учебных заведениях западных регионов Казахстана, в том числе в школах Букеевской орды [196, с. 51-52]. Актуальным для него являлась проблема учебников и учебных пособий, без которых не могло происходить становления и развития школьной системы, что нашло отражение в отдельных работах членов Петровского общества [197, Л. 10].

Согласно отчетам инспекторов народных училищ за 1900-1913 гг. во Внутренней орде дело по доставке учебников, учебных пособий, принадлежности и мебели начальным русско-казахским школам было организовано плохо. В ряде дел, извлеченных из фонда «Астраханская городская палата государственных имуществ», отмечается в первую очередь обширность территории [198, Л. 50].

В 1891 г. как пишет А.Е. Алекторов, в свет выходит книга для воспитанников школ изданная в г. Казани: «…по распоряжению г.военного губернатора в 1891 г. была составлена им азбука для детей киргизов «К мудрости ступенька» на средства школьного фонда Тургайской области, а в 1892 г. «Букварь для киргизов», «Жазуга уйретенин кнеге» неизвестного автора, с которого сделал множество переводов с киргизского на русский…» [184].

Благодаря всем преобразованиям, проходившим в Букеевской орде, председатель Временного Совета по управлению Внутренней ордой отправляет 28 сентября 1890 г. председателю Астраханского статистического губернского комитета прошение «о позволении» выпуска краткого историко- статистического очерка о Внутренней Киргизской орде за отсутствием некоторых важных сведений и ее необходимости. Спустя месяц действительный член Статкомитета И. Иванов сообщает о завершении работы над трудом «Краткий историко-статистический очерк Внутренней киргизской орды», а 17 октября он оповещает, что данный очерк должен быть опубликован как приложение к «Памятной книжке Астраханской области на 1891 г.». Один из экземпляров которого должен находиться в библиотеке Орды. Это нашло отражение в документе о «Сведениях об ассигновании Астраханского губернского статистического комитета» [198, Л. 350-353, 358]. В 1889 г. при издании того же статкомитета в «Приложении к Памятной книжке...» содержится путеводитель под названием «Дорожник Астраханской губернии», которая содержит в себе описание Внутренней орды [199, Л. 355].

Таким образом, обильное количество архивных материалов убеждает нас в том, что, начиная со второго десятилетия XIX в., в Букеевской орде наблюдается интенсивный процесс социального, духовного, культурного прорыва к будущему. Находясь на стыке Европы и Азии, территория Букеевской орды служила контактной зоной соединения кочевой цивилизации, куда входили переносное жилище, типы одежды и утвари, мемориально-культовая архитектура, устная литература и многое другое, что служило связывающей базой в деле обогащения духовной и материальной жизни букеевцев в новых условиях.

Говоря о духовном развитии общества относительно Букеевской орды, надо отметить в первую очередь роль ислама. Исламизации казахского населения правители Орды придавали важное значение, что определялось, прежде всего, возведением на территории мечетей и медресе на народные средства. Эту роль хотел рассмотреть и Ален Франк, автор ряда трудов по изучению мусульманства в Казахстане [200]. В планах исследователя было попасть в Астраханский край, с целью изучения местного архива, однако в силу ряда причин это ему не удалось.

В середине XIX в. каждый род, значительные родовые отделения имели своих духовных служителей - мулл. Муллы наряду с духовным образованием населения занимались, как ранее говорилось, воспитанием детей. Во время образования Букеевской орды при хане Букее и султане Шигае в кочевьях насчитывалось около 15 мулл, а при Джангир-хане их насчитывалось почти 400. Оренбургский генерал-губернатор Перовский, в ведении которого находилось Букеевское ханство, писал: «…Самую вредную, которую оказал хан Джангир в течение 22-летнего управления Внутренней ордой, было распространение и развитие в ней магометанства посредством назначения собственною властью без разрешения начальства большого числа мулл…» [188].

Религия ислама пришла к казахам достаточно поздно и зачастую в неклассическом, софийском варианте. Как отмечал потомок казахских ханов, офицер и путешественник-исследователь Ч.Ч. Валиханов, «…в Средней и Малой орде мусульманство сделалось несравненно сильнее, но и то в период русского владычества под влиянием татарских мулл и мечетей…».

В «Памятной книжке» отмечается, что мечетей для коллективных молений в Орде не было, их заменяли специально отведенные и соответствующим образом обставленные юрты-кибитки. В народе сохранялась вера в духов-покровителей предков и степных вредоносных духов [201, с. 144].

В миссионерском сборнике статей отмечают, что «многие киргизы покланяются Худаю по законам Корана, другие смешивают учение ислама с остатками древнего идолопоклонства…», поэтому население больше подвергалось суеверию, избегало медицинской помощи и обращалось к баксы. Впрочем, если верить источникам такой взгляд на медицину существовал везде, где проживали татары-муллы. Также на этот народ, который жил, опираясь на правила Корана, воздействовали и самозванцы из Хивы, выдающие себя за мулл, которыми двигали корыстные идеи [173, с. 160].

По мнению царских чиновников по Астраханскому краю, процессом заторможения в развитии общества служили муллы, которые якобы мешали не только самому населению обогащаться, но в особенности мешали государственной политике царизма.

Однако старания проповедников нельзя признать оправданными, так как не все казахи орды относились к Корану как к первостепенной важности, может быть, потому что не все были осведомлены, как на это указывают заметки на страницах издания миссионеров: «…киргизы по большей части или равнодушны к Корану, или не знают его. Одно и, пожалуй, единственное из главнейших правил священного писания мусульман, которое соблюдалось киргизами, - многоженство» [173, с. 160].

Член миссионерского общества диакон А. Солнцев писал, что «…теологи XIX в. не в силах были привести аргументы в защиту своих религиозно-нравственных воззрений и тем самым подвергались упрекам со стороны казахов, которые обвиняли мулл в неведении и безграмотности и наряду с этими убеждениями считали их пропаганду никчемной, а муллы, пришедшие из Хивы и Бухары, обратили религию в ремесло для своей наживы и считались шарлатанами» [173, с. 161].

По поводу жизни казахов выступает и миссионер Н. Спасский на страницах «Православного Благовестника», где отмечает о потребности православной миссии для букеевцев: «…мусульманство пустило в то время более глубокие корни лишь среди аристократии, а простонародье еще следовало законам язычества. Орда строго соблюдала родовые и сословные обычаи, тесно связанные с языческими представлениями. Несмотря на то, что казахи прожили в соседстве с Россией больше 90 лет, это не сблизило их ни в религиозном, ни в политическом отношении, а напротив находилось под влиянием татарской культуры, тем самым пополняя татарскую нацию» [202, с. 46].

В «Памятной книжке» членами Петровского общества отмечается, что в 1835 г. была выстроена первая мечеть в Орде, которая, по их убеждению, символизировала религиозное направление казахов. К 1891 г. число подобных заведений приобретает не единичный характер, который возрос до 99 указных мечетей [203; 204, с. 54]. В отношении от 11 июля 1826 г. хана Джангира в Оренбургскую пограничную комиссию освещается просьба о разрешении старшины Караул-Ходжи Бабаджанова о строительстве мечети в г. Уральске на урочище Кайре, и через месяц Оренбургское магометанское духовное собрание сообщает о разрешении на строительство. Через год поступает новое предложение о строительстве мечети уже при Ханской ставке. Отклик оно находит только в 30-е годы, о чем могут свидетельствовать ряд архивных документов из архива Оренбурга, которые отмечены в сборнике документов «История Букеевской орды» [1]. В более поздних источниках исследователь Н. Харузин сообщает, что при Джангир-хане появляется присяга по магометанскому обряду. Он отмечает интересные наблюдения английского путешественника Лансделя, которые послужили тому примером: «…кочевники забыли прежний способ присяги на чтимой могиле. В этом помогли им муллы, в строительстве мечети принимали участие и русские, поскольку киргизы сделались магометанами…» [128, с. 23]. Многие просьбы о строительстве мечетей на территории отклонялись правительством, более того, некоторые мечети сносились. Например, этот отказ нашел отражение в документе за 1833 г., где управляющий Уральским казачьим войском полковник В.О. Покатилов обращается к хану, отказываясь от содействия строительству мечети на территории принадлежащего Уральского войска на берегу реки Мокрый Баксай, что отмечается среди сведений статкомитета [109, Л. 10].

Как ранее отмечалось, мусульманская пропаганда распространялась через мусульманские школы. Хан Джангир всеми усилиями пытался воспрепятствовать крещению казахов и поставил большой заслон на путях христианских миссионеров в Орду, а церковь, которая имелась на территории Внутренней орды, была выстроена только после его смерти.

Таким образом, анализ архивных документов, указывает на серьезные препятствия, которые возникали на пути развития системы государственных учебных заведений для казахов. Прежде всего это низкая плотность населения на территории Букеевской степи, что наблюдается при рассмотрении статистических сведений. В Таловской, Торгунской, Калмыцкой, отчасти Самарских частях аулы расположены были близко, и устройство школ без интернатов было оправдано. Они, судя по расположению, были необходимы для учеников из Нарынской части и южной половины Камыш-Самарской, с чем пришлось столкнуться и при изучении работы Е.А. Тарабановской. Таким образом, анализ источников показывает, что данная проблема так и осталась нерешенной на протяжении долгого времени.

Так, вопрос перевода казахов на оседлый образ жизни и консервации кочевого способа хозяйствования был одним из ключевых моментов организации государственной системы образования среди казахов. Таким образом, систематизация и анализ материалов, выявленные из Госархива свидетельствуют, что политика правительства по данному вопросу олицетворяла практическое воплощение евроцентрического взгляда на проблему номадизма как тупиковой ветви всемирного исторического процесса, о чем упоминает в своей работе и исследователь З.Е. Кабульдинов [205, с. 11].

Тот факт, что в изучаемый период относительно казахских заведений программа русификации так и не была осуществлена, свидетельствует об относительной слабости российских административных норм на территории Внутренней Букеевской Орды. Программа приобщения к оседлому образу жизни путем обучения детей кочевников основам сельского хозяйства в рамках Астраханской губернии в данный период не было. Позиция как центральных органов управления, так и местных органов по управлению Ордой была пассивной, на что делают основной акцент ряд архивных материалов относительно данного вопроса на отмеченной территории.

3. Отражение колониальной политики царизма в архивных и других источниках

3.1 Эволюция системы управления Букеевской ордой

Изучение архивных и письменных источников, а также анализ литературы нового и новейшего времени позволяет нам увидеть, что на систему управления ордой немалым образом повлиял и процесс христианизации казахского населения Младшего жуза, который начался в XIX века. Источники сообщают, что чиновники царской администрации в целях распространения и усиления своего влияния среди номадов были вынуждены проводить очень осторожную и весьма взвешенную конфессиональную политику. Ряд исследователей отмечают, что например, к концу XVIII в. в Оренбургском регионе позиции ислама даже заметно усилилась ввиду того, что правительство взяло курс на исламизацию степняков через казанских татар с целью «оторвать» их от влияния среднеазиатских ходжей. Религиозную политику, которая проводилась правительством среди нерусских народов волжско-уральского региона, отмечал один из известных исследователей идеи христианства Н. Чернавский. В Оренбургском издании, которое вышло в свет в 1903 г., Н. Чернавский писал: «Эта политика веротерпимости и даже правительства исламу в ожидании политических выгод, принятая в царствование Екатерины II, особенно пагубно отразилось на киргизах, которые через ислам хотели привлечь к России…» [206, с. 122-123].

Исследователи края отмечали, что влияние России в Младшем жузе в некоторой мере поддерживалось близостью Оренбурга, где была сосредоточена губернская система управления, Пограничная комиссия. Как известно, управление же степью также осуществлялось через оренбургские административно-колониальные учреждения. Рассматривая различные письменные источники, мы обратили внимание на то, что Азиатский комитет Министерства иностранных дел России неусыпно пытался держать под своим контролем системы управления в регионе, что придавало первостепенное значение усилению посреднических функций Оренбурга в расширении вероятных контактов с крупными родовыми общинами.

Особое отличие Оренбургской губернии в территориальной системе империи, помимо торгово-экономических факторов, заключалось в продолжении политики мирного «умиротворения» края. Как освещается в письменных источниках, только нейтрализовав недовольство кочевников, можно было рассчитать на ввод новых законодательных актов для расширения охвата своим влиянием пока что малодоступных для империи просторов Младшего жуза. В этом контексте следует вспомнить суть именного Указа императора Павла I от 17 января 1797 г. «Об отношении власти к киргизским родам», что отмечает в своей работе А. М. Абдильдабекова [207].

Стоит отметить, что противоборство за власть между «вечным» претендентом на ханство султаном Каратаем и престарелым Айшуаком настолько ослабило устои номадного общества, что вновь, как в 70-80-х гг. XVIII в., возникли внутрифеодальные распри. Региональные междоусобицы расшатывали прежде устоявшиеся контакты и между наиболее крупными родовыми общинами, что отмечается в ряде научных трудов, посвященных этому вопросу.

Исследователь Я.Б. Ханыков в своих заметках отмечал «бессилие ханской власти» в Младшем жузе. При этом он подразумевал не столько ослабление власти, а сколько утерю потомками Абулхаира традиционных прерогативов вследствие непрекращающихся дрязг в самой кочевой структуре. Отмеченная традиция усиливалась преднамеренными шагами оренбургских губернаторов начала XIX в. Н.Н. Бахметева и князя Г.С. Волконского, что также нашло отражение в письменных источниках, собранных в астраханском архиве.

Источники, изъятые из астраханского архивного фонда, освещают то, что явное обострение неоднозначных взаимоотношений казахов с казачьим населением проявлялось прежде в том, что вдоль рек Илек, Урал, Эмба, Тобол проживало и другое население. В постепенном создании в регионе предпосылок для дальнейшей трансформации ханской власти и вытеснении казахов с веками обжитых, наиболее плодородных земель немаловажная роль придавалась новым ограничениям при переходе казахов на правобережье.

Наши наблюдения в результате разбора источников указывают, что с самого начала образования Орды остро обнажилась проблема миграции казахов Младшего жуза в район, находящийся под юрисдикцией зависимого от воли колониальных властей султана Букея, что отмечается в работе З.Е. Кабульдинова [205]. И, конечно же, большое количество источников указывало в первую очередь на урегулирование правовых основ перекочевки на правобережье Урала с точки зрения долговременных интересов царизма.

В Памятной книжке Астраханской губернии за 1904 г. по этому вопросу отмечалось, что «Внутренняя Киргизская орда в порядке высшего управления в начале своего существования находилась при ведомстве Министерства иностранных дел, с подведомственным ему народом Оренбургской пограничной комиссии и Оренбургскому генерал-губернатору» [143, с. 3].

В результате изучения архивных материалов нам стало известно, что Внутренняя Киргизская орда в начале своего существования находилась под ведомством Министерства иностранных дел с подчинением хана Букея с подвластным ему народом Оренбургской пограничной комиссии и Оренбургскому генерал-губернатору. Затем согласно именному Высочайшему указу Правительственного сената от 5 февраля 1838 г. управление Букеевской ордой было передано во введение Министерства государственных имуществ. Архивные документы также подтверждают тот факт, что 8 февраля 1862 г. она поступает в ведомство Министерство внутренних дел, оставаясь по-прежнему под юрисдикцией Оренбургского генерал-губернатора. И, наконец, на основании Высочайшего утвержденного положения комитета министров от 16 июня 1876 г. Внутренняя орда поступила во введение Астраханского губернатора на тех же основаниях, на которых Орда подчинялась когда-то Оренбургскому генерал-губернатору.

В литературе и исторических документах отмечается, что до 1812 г. Букей оставался просто султаном, и лишь в том же году он был пожалован титулом Высокостепенного и Высоко почтенного киргиза Кайсацкой Малой орды хана. Источники свидетельствуют, что в этом же году управление Малой орды было разделено на две части, вследствие чего султан Букей Нуралиев был избран ханом для казахов, кочевавших в Астраханских степях. В 1824 г. ханский престол занял старший сын Букея-Джангир, после его смерти ханское достоинство в Орде было упразднено, и 21 ноября 1846 г. управление Ордой было вверено оренбургскому военному губернатору.

Документальные источники свидетельствуют, что обязанности родоправителей определены были оренбургской пограничной комиссией еще до правления Джангира-хана. Об этом в «Памятной книжке…за 1904 г.» пишут: «…Внушить по Орде киргизским родоначальникам и их подвластным, что поставленному над ним хану повиновались; чтобы междоусобные их вражды и всякое самоуправство барантой отныне были прекращены; чтобы не допускали выступлений батыров; чтобы родоначальники и старшины имели строгое наблюдение за поступками своих подвластных…» [143, с. 16-20].

Что же касается местного самоуправления, то нам из источников известно, что поставленные во главе ее ханы управляли ордой самостоятельно. Это свидетельствовало, что в их руках сосредотачивалась и административная и судебная власть, на который делал особый упор в своих кандидатских диссертациях И. Кобландин, основываясь на астраханских, оренбургских архивных документах, а также Г.Д. Мухтарова, Ж.К. Касымбаев, В.Ф. Шахматов, Г.С. Жумашева, опираясь, в частности, на материалы ЦГА РК.

В очерке «По управлению Внутренней ордой» говорилось, что во времена ханского управления главное местное управление и суд над казахами зависели непосредственно от хана, причем строго соблюдалось при этом родовое начало. При всем этом надо отметить, что сами казахи не имели никого общественного устройства [143, с. 3].

Изучив документы, направленные в свое время в канцелярию астраханского военного губернатора, мы удостоверились в том, что в обязанность старшин управителей входило усмирение киргизов: «...Таким образом, все маловажные обиды и притензии между киргизами... решали старшины, советники и султаны. Если же они не довольны решением, то они просили суда у самого хана...» [209, Л. 9].

Необходимо отметить, что при хане Джангире, ввиду родового начала, существовал Совет, куда были приглашены по выбору хана, в качестве членов, двенадцать влиятельных киргизов от каждого рода. Хотя этот Совет имел только совещательный характер. Схожесть содержаний письменных источников помогает нам установить достоверность многих документальных фактов. К примеру, все должностные лица, служащие по Внутреннему управлению Ордой, никакого содержания от правительства не получали и потому жили за счет народа, что мы проследили, анализируя источники различных учреждений. Это также подтверждалось источниками с содержанием следующего характера: «…при образовании приморских округов служащим было назначено жалование, а с 1864 г. временным штатом управления было определено жалование всем служащим…» [143, с. 3-5]. Здесь нам хотелось бы коснуться политических взаимоотношений руководителей Букеевской Орды и Российской империи. На наш взгляд, существующая точка зрения на указанные взаимоотношения нуждается в корректировке. Так, известно о подаче прошения султана Букея о праве перекочевки в Волго-Уральское междуречье. Если смысл прошения с точки зрения казахов довольно оправдан, то точка зрения русской администрации на существование и само образование практически самостоятельного объединения в местах, не так давно присоединившихся к Российской империи, не может выглядеть оправданно. На наш взгляд, единственное достаточно верное объяснение подобного действия со стороны российской администрации лежит в понимании внутренних событий России. Как известно, российский император Павел I пытался проводить политику дальнейшей централизации административной системы управления Российской империи. Поскольку данная проблематика непосредственно не входит в тему исследования, то здесь можно ограничиться констатацией факта, что политика Павла I частично сводилась к ослаблению придворной и дворовой аристократии. Данное прошение султана Букея послужила прекрасным поводом для превращения Волго-Уральского междуречья в объект эксперимента. С другой стороны, отделение и перекочевка султана Букея привели к дальнейшему ослаблению Младшего жуза, что в нем малой степени способствовало укреплению российского влияния в регионе. На область экспериментального подхода к образованию Внутренней орды также указывает тот факт, что земли, предназначенные для казахов Букея, были отданы только на пользование. Однако есть основания предполагать, что выделение объединения казахов Букея в отдельное этнополитическое образование может являться непосредственным продолжением политики предыдущих императоров. Факт о том, что в представлении российских официальных властей Внутренняя и Малая орды являлись еще некоторое время единым целым, свидетельствует о том, что в русской администрации времен Павла I еще стремились соблюдать легитимность прав протектората над казахским населением. Лишь при Александре I, Внутренняя орда получает своеобразное признание в виде присвоения султану Букею звание хана. Еще одним фактом в пользу теории о продолжении политики обоснования легитимности протектората над казахами является передача управления Внутренней ордой в Министерство иностранных дел. Лишь впоследствии, при Александре I, Внутренняя Орда предстает перед современниками в виде объекта эксперимента. Таким образом, мы полагаем, что выделение и образование Внутренней Букеевской орды стало возможным из-за ряда причин, главными из которых являлись ослабление Младшего жуза и политика дальнейшего утверждения легитимности российского протектората. Также косвенным фактом в пользу данного предположения является отсутствие средств, выделенных на содержание ханского дома [188]. Источники дают нам представление о том, что ханский двор жил с помощью собранных средств, то есть за счет налогообложения подчиненного ему населения. Несомненно, что данная теория нуждается в отдельном исследовании и изучении. Приведенные выше предположения являются лишь дополнением к пониманию ситуации, которая во многом являлась уникальной.

Памятная книжка Астраханской губернии за 1904 г. указывает, что на несовершенство местного управления внимание правительства уделило еще в 1855 г., после распоряжения Оренбургского генерал-губернатора графа Перовского об устройстве управления двумя приморскими округами. Это также отражает ранее отмеченное свидетельство о делении Орды на семь частей и восемьдесят четыре старшинства в 1864 г. [143].

Стоит также заострить внимание на том, что значительное неудобство для правильного определения правосудия представляли также и отдельные орды, которые прежде зависели от Тургайского областного правления, а теперь от Астраханского Окружного суда. Наконец, одним из существенных недостатков в судебной системе Орды было отсутствие компетентных органов для производства следствия по уголовным делам, о чем нас информируют страницы периодической печати губернии.

Относительного данного вопроса еще в 1865 г. главный начальник Оренбургского края, признав необходимость в проектировании нового положения для Орды, предложил отделить судебную власть от административной и образовать из Орды Каспийскую область, при этом сосредоточив в ее лице управление. После этого подчинить население Букеевской орды и Младшего жуза по степени преступления трем независимым между собой судами: военному, административному и консервативному. Однако этот проект не нашел нужного применения.

Так, несмотря на заметные перемены в Орде, общественная жизнь казахов по-прежнему осталась без законодательной регламентации, некоторые изменения наблюдались лишь к 1890 г. благодаря особой инструкции астраханского губернатора.

Что же касается отмеченной судебной реформы - эта проблема в Оренбургском крае в качестве общего вопроса рассматривалась еще в 1871 году. В результате решения подобного рода проблем, по поручению Министерства внутренних дел в 1895 г. губернатором Астраханской губернии был представлен проект, по которому предлагалось разделить орду на три уезда и ввести в ней крестьянские и судебные установления по закону 12 июля 1889 г. [143, с. 15].

Архивные подшивки дел изобилуют данными о карательных акциях иррегулярных сил в отношении строптивых аулов, близко расположенных к пограничной зоне. Так, материалы архива являются свидетельством того, что казачьему войсковому начальству после множественных рейдов по аулам казалось, что причиной активизации казахов служит недостаточная обеспеченность опорных пунктов снаряжением и гужевым транспортом для более четких действий в борьбе с аульными общинами.

Целенаправленно разрушая ханскую власть, Россия сознавала неизменность своей позиции в регионе в случае активной поддержки казахами возможного антирусского альянса с участием в нем противников присоединения к России - Хивы и Бухарского эмирата.

В начале XIX в. такая постановка проблем казалось маловероятной ввиду нередко случавшейся военной конфронтации между ханствами Средней Азии и с непокорившимися России султанами, баями в Младшем жузе и в Букеевской орде. Периодическая отправка различных миссий в этот регион, которая испытала влияние России, подтверждая кровную ее заинтересованность в достижении стратегических планов. Эта проблема была объектом внимания военных губернаторов Оренбургской области, и в первую очередь князя Г.С. Волконского.

Надо отметить, что разрешение отмеченной проблемы усложнилось и ввиду отсутствия четких границ Младшего жуза, и преимущественно с Хивой.

Еще в XVIII в. русской историографии было известно о существовании Ханского совета как коллегионального органа в структуре местного управления. Однако авторы второй половины XIX - XX вв. ограничились лишь беглым упоминанием о нем, не вдаваясь в детали. Большинство исследователей той эпохи отчасти характеризуют его как формальный орган. Например, исследователь Г. Спасский, более чем за десять лет до А.И. Левшина напечатавший 13 фрагментов «Жеты жаргы», своим вниманием обошел правила Ханского совета [210, с. 132-133]. Об этих моментах упоминается и в работе Ж.К. Касымбаева [211].

Источники свидетельствуют, что первые шаги царизма по изменению местной структуры власти временами испытывали сложности из-за нерегламентированности их функций. О переменах в позиции губернской администрации к Шергазы говорит и новая форма обращения к его особе. Также стало известно, что в деловой переписке с Пограничной комиссией казахский правитель теперь стал именоваться управляющим Меньшей Киргизской ордой, что мы наблюдаем при разборе дел из фонда «военного губернатора».

Нетрудно было предугадать смысл намерений губернатора, настойчиво проводившего в жизнь правительственную линию. Ханский совет, состоявший из доверенных лиц первоначально Жанторе, а после его гибели Шергазы, в условиях нередких коллизий в политической жизни Младшего жуза все более становился опорой для царизма в ослаблении ханства, что создавало шаткость и ослабление ханской государственности, о чем отмечается в ряде работ Ж.А. Касымбаева [211; 212].

Так 20-е гг. XIX в. явились переломным моментом для казахской государственности, что вызвало недовольство народа и повлекло за собой восстание султана Саржана Касымова, которое на два десятилетия отодвинуло продвижение царских войск на казахские земли, что также освещается в работах казахстанских исследователей.

Стоит отметить, что институт ханской власти был упразднен в той части края, где, начиная с 80-х гг. XVIII в., происходили наиболее упорные антиколониальные выступления, в которые в той или иной степени оказались вовлеченными основные социальные группы кочевого общества того времени. Чем глубже вникаем в обстоятельства проведения в регионе царских «преобразований», тем больше общественность, да и исследователи, остаются озадаченными относительно связанности обширной проблемы со стратегическими планами империи. Это побуждает историографию вновь и вновь переосмыслить предоставляемые источники, тем более, если учесть, что в Младшем жузе открытой организованной оппозиции к Уставу 1822 г. и Положению 1844 г. не было.

Эти нюансы вынуждают исследователей более внимательно поразмыслить над тем, в чем выражалось своеобразие ситуации, позволившее ввести в регионе столь радикальные по своей политической направленности перемены.

Актуальность изучения рассматриваемого раздела помимо всего прочего заключается в назревшей научной целесообразности, в более или менее обстоятельном разъяснении тактики, выработанном царским правительством в процессе действий в сложившихся условиях. К сожалению, отечественная историческая наука до сего времени стороной обходила изучение остро дискуссионных, да и во многом противоречивых аспектов историко- законодательных шагов империи в Младшем жузе в плане ретроспективного анализа политической преднамеренности ее действий с учетом более удачной реализации подобных попыток.

В наше время историческая преемственность предполагает воссоздание в полной мере той действительности, в условиях которой царизм в одностороннем порядке решился сменить традиционные формы управления номадным обществом чуждыми для коренных обитателей степи административно-законодательными мерами.

Административно-территориальные и правовые измерения, осуществленные царскими наместниками в 1824 и 1844 гг., следует рассматривать в более широких рамках, чем кажется на первый взгляд. Опыт в изучении региональных реформ России, к примеру, в Младшем жузе, должен облегчить выработку специфических подходов к более полному освещению местной истории. Источники дают возможность сделать вывод о том, что вероятные последствия всего происшествия в связи с Уставом 1824 г. и Положением 1844 г. позволили царскому правительству учесть этот опыт и в подготовке «Временных положений» 1867-1868 гг. [209].

Актуальность темы исследования вызвана назревшей целесообразностью отражения первоначальной стадии формирования царизмом нового слоя «инородческого чиновничества», состоявшего из представителей степной элиты, которая верой и правдой служила царизму, в немалой степени усугубляя трансформацию ханской структуры управления.

Архивные материалы свидетельствуют о том, что вследствие накала внутриполитического противостояния и неуклонного нарастания политического натиска царизма на местное население, а также ввиду явного бездействия и ослабления позиции Шергазы ханская власть в Младшем жузе сошла с исторической арены. России потребовалось всего два года, чтобы царизм, ликвидировав ханство в Среднем жузе, посчитал излишним сохранение института власти чингизидов и в северо-западном регионе Казахстана, что мы можем нередко наблюдать при анализе архивных источников. Однако, как отметил в своей работе Ж.К. Касымбаев: «…Уставу 1824 г. по сравнению с Уставом 1822 г. была присуща некоторая специфика…» [211].

Итак, Устав 1824 г. означал уничтожение ханской власти в одном из крупных регионов Казахстана, то есть на территории Младшего жуза. Это означало осуществление давно задуманной стратегической линии России, основа которой закладывалась еще при Петре I. Царизму потребовалось чуть более века для расправы над ханской государственностью и в этом регионе, непосредственно примыкавшем к юго-восточным губерниям Зауралья. Стало очевидным, что могущественная держава, делавшая свою ставку на силовые методы, без напряжения усилий достигает своих целей. Отметим, что европейскому жандарму не было потенциального противовеса для преграждения его усилиям в регионе. Также не представляло особого секрета то, что П.К. Эссен и его сподвижники достаточно изучили опыт в разработке и последовательном вводе нового правового положения в Среднем жузе, что отмечали в своих отчетах и заметках исследователи Петровского общества.

В процессе проведения Устава 1824 г. определенной преградой стало историко-географическое своеобразие Младшего жуза. Необъятные степные просторы реально затрудняли оперативную доставку царского повеления в аулы, рассредоточенные по громадной территории.

Своевременным явилось уведомление Тобольского и Томского генерал- губернатора П.М. Капцевича председателю Оренбургской пограничной комиссии. Тот поделился с П.К. Эссеном собственной практикой реализации подобного Устава в Среднем жузе. Источники свидетельствуют: «…приступая к проведению в действие Устава, - как откровенничал он, - первым делом распорядился незамедлительно разослать в степь 14 команд для оглашения киргизам» нового положения. П.М. Капцевич убеждал графа П.К. Эссена в целесообразности более терпимого отношения к духовно-религиозным обычаям казахов.

Как мы заметили, новая структура в управлении краем так и не была введена в действие. Между Оренбургом и Петербургским двором продолжался обмен мнениями по поводу выбора более приемлемого, доработанного управления Младшим жузом.

Исследователь Ж.К. Касымбаев в своей работе в результате изучения и сопоставления документальных фактов помог установить, что временно вводимое в крае «частное управление» предполагалось учредить в следующем составе: председатель, два советника, два асессора, 4 депутата от казахского населения, а также еще два представителя от хивинских и бухарских торговцев. Новое правление подразделялось на два вида: исполнительный, куда относили надзор по благоустройству в степи, линейное управление киргизами и судебный, подтверждение тому мы обнаружили и в документах, хранящихся в фондах Астраханского архива [243; 211, с. 5-6].

Основной упор делается на то, что документы не позволяют точно определить дату начала ввода в действие рассматриваемого правового акта, хотя по незначительному количеству источников можно предположить, что время его реализации относится к лету 1824 г. Это вызвало окончательную раздробленность Младшего жуза на три части: Западную, Среднюю и Восточную, и при этом каждая из них подчинялась новой власти - султанам- правителям, что также освещается на страницах периодической печати того периода. По этому поводу военный губернатор П. К. Эссен пригласил в Оренбург султанов Каратая Нуралиева, Темира Ералиева и Жуму Кудаймендиева для назначения их султанами-правителями. Утверждаемая форма административного управления внешне напоминала функции старших султанов в Среднем жузе. Отметим, что на пост султанов-правителей избирались вплоть до 1869 г., когда в Уральской и Тургайской областях было введено «Временное положение…», о котором упоминается в ряде дел, представленных венному губернатору. Во всяком случае, такого же мнения придерживался один из представителей русской историографии XIX в. А. И. Добромыслов [4, с. 25-27; 211].

Что касается ввода так называемой дистаночной системы управления, то она была разработана вновь назначенным председателем Оренбургской Пограничной комиссии Г.Ф. Генсем. Это, в свою очередь, явилось следствием нового витка обострения ситуации вблизи военно-казачьих линий. Такое положение повлекло за собой частые стычки между казахским и казачьим населением вдоль Оренбургской и Уральской линий, что мы проследили в современном сборнике документов «История Букеевской орде» [1, с. 332, 336, 348].

Ситуация на территории Младшего жуза оставалась неопределенной и после принятия Устава 1824 г. Источники свидетельствуют, что различные социальные прослойки к нововведению относились по-разному, принимая во внимание степень воздействия его отдельных требований на изменение прежних преимуществ и привилегий.

Документы свидетельствуют, что бескомпромиссная позиция губернского начальства по аграрному вопросу была встречена демонстративным сопротивлением номадов. Надо отметить, что и после упразднения ханской власти территория Казахстана оставалась яблоком раздора доминирующих этнических групп: казахов и русско-казачьего населения.

Судя по источникам, Устав 1822 г. впервые юридически ограничил переход казахов с кочевья одного рода к другому. Стремление местных учреждений односторонне сменить родовой принцип землепользования территориальным нередко стимулировало расширение социальной базы противников реформы. Совсем иная картина складывалась в Младшем жузе.

Отличительную черту Младшего жуза исследователи видели в том, что само разделение его на три части с сохранением прежних форм общинного пользования кочевьями внешне сохраняло неприятие частнособственнической психологии в земельном вопросе, и тщательное рассмотрение положений вынуждает нас обращать внимание на неординарность ситуации во взаимоотношениях казахов с прилинейными жителями на почве земельных противоречий.

В начале 30-х гг. XIX в. еще более упорный характер приняло противоборство двух вышеотмеченных этнических групп в связи с участившимися земельными спорами. Предметами взаимных раздоров оказались районы естественных зимовок, что давало «повод к дальнейшим неумеренным домогательствам» казахов и жителей казачьих станиц. Это созревало мнение в пограничной комиссии о «запутанном и медленном» представлении дела по отводам казахам пригодных для кочевья земель, что нашло отражение в архивных материалах [213; 214, Л. 3].

Как свидетельствуют источники, граф П.К. Эссен вполне понимал первопричину сложностей, замедлявших процесс реализации хозяйственных перемен в административно-политическом переустройстве Младшего жуза, и пока земля находилась в руках аульных общин, номады продолжали перекочевки без каких-либо существенных организаций. Наличие документов подтверждает тот факт, что аграрный натиск переселенцев заметно сузил кочевья казахов в районах, которые частично оказались под контролем казачьего войска, что вынуждало население Казахстана обращаться с ходатайством позволить им кочевать вблизи линии, более свободной от казачьих заселений.

Как мы могли заметить, всякая путаница в аграрной сфере продолжалась двусмысленными ориентирами. Это проявлялось в сфере общинной формы собственности на землю у казахов, что не всегда однозначно воспринималось царскими чиновниками, которые намерены были управлять необъятными степными просторами.