Материалы астраханских научных обществ и учреждений как источник по истории Казахстана (II половина XIX в. – 1917 г.)

Зачастую казахские общества, в первую очередь, близкие их родственники, узнав, что кто-то из их соплеменников хочет перейти в христианскую веру, старались всячески этому препятствовать. В таких случаях придумывались разного рода препятствия, начиная от обвинения его в неблагонадежности и заканчивая обвинениями о невыплате кибиточной подати. Как правило, в таких случаях царская администрация была на стороне новокрещенных, заранее зная о подобных нападках его родственников. Это мы пронаблюдали в ходе изучения архивных документов, которые дают нам понять, что этот шаг был сделан для выживания [253, Л. 3-4].

Занимаясь сбором статистических сведений, Л. Мейер на протяжении долгого времени интересовался темпами проведения христианизации в период с 1853-1860 гг. И за семь лет, по материалам статистического сбора, число казахов, принявших христианскую веру, насчитывалось всего лишь 137 человек, и в среднем за год мы имеем 15 новокрещенных. Из них на лиц мужского пола приходилось 12 человек, а на лиц женского - 3 человека. Эти данные свидетельствуют о том, что крестились в основном казахи-работники с целью поправить свое материальное положение и повысить социальный статус в условиях несколько уменьшенного положения их на территории внутренних губерний Российской империи. Судя по отчетам и ведомостям статистов, лиц женского пола заметно меньше, что объяснялось, прежде всего, консервативным традиционным обществом, которое редко выпускало их из своих рядов [85, с. 23].

По заметкам одного из православных миссионеров Буконского стана Е. Елисеева, мы наблюдаем выгодность прежде в девочках: «…киргизам иметь детей девочек вообще очень выгодно, так как они получают за них при выходе их в замужество много скота (камыш), а потом и случай крещения девочками реже…» [254, с. 73].

Если обратить внимание на колониальную политику царизма, то относительно данного вопроса это проявлялось следующим образом: во второй половине XIX в. с целью некоторых упорядочиваний правил перевода казахов-христиан в общество внутренних жителей, царизм принял ряд мер. И в этом отношении мы должны упомянуть «Высочайшее утвержденное» положение Комитета министров «О порядке снабжения письменными видами новокрещенных иноверцев, населяющих Оренбургский край до приписки их к христианским обществам» от 15 января 1869 г. Этот документ в силу своей индивидуальности помогает определить дальнейший процесс христианизации казахов на территории обширного Оренбургского ведомства.

Выше мы отметили сведения, приведенные статистическим комитетом о билетах, приобретенных при переходе, и этот билет новокрещенные обязаны были предъявлять полицейскому начальству христианского исповедания по месту прибытия. И самое важно в этом процессе то, что священники обязаны докладывать местному правлению о каждом случае крещения степняков, которые мы наблюдаем в периодической печати того периода.

В свете сказанного отметим, эти и другие меры были несколько ужесточены, что в дальнейшем приводило к некоторому уменьшению темпов христианизации. Кроме того, число крестившихся номадов по сравнению с другими народами региона было незначительно, что прослеживается статистами.

Источники свидетельствуют, что значительное ослабление темпов христианизации среди казахов можно объяснить рядом и других обстоятельств: во-первых, самое трудное для казахов время, которое объясняется настигшим голодом в начале XIX в., во-вторых, нельзя забывать, что они были окружены мусульманскими народами. И, наконец, несколько ужесточены были меры по отмеченному выше, контролю над жизнедеятельностью новокрещенных. Об этом вопросе миссионер Е. Елисеев пишет: «…киргизы, прежде всего, стараются притеснить новокрещенных и желающих креститься, употребляют все способы, чтобы не допускать своих членов к принятию святого крещения, пуская в ход хитрость, наглое насилие, мщение, покушение на их жизнь…» [254, с. 154].

Однако источники отмечают, что положение новокрещенных было гораздо хуже прежнего. Даже, по мнению упомянутого нами Е. Елисеева, это было следствием существующего предубеждения русского населения и нежеланием делиться общинной землей.

Некоторые сведения о числе крещеных казахов в отдельных губерниях имеются в материалах Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. Член «Петровского общества» И. Жуковский при составлении данной картины наблюдает, что число казахов принявших христианство в Самарской губернии насчитывало около 13 человек, что составляет 0,17% от всего казахского населения губернии. Из них четыре казаха проживало в Бузулукском, шестеро в Новоузенском, и два человека в Никольском уездах, как это было отмечено в статистических данных [255, с. 60].

Христианизацией казахов западного региона занимались определенные религиозные общества. Например, некоторую деятельность на этом поприще осуществлял Астраханский Епархиальный Комитет по распространению христианской веры среди калмыков и казахов, который начал свою работу с 3 января 1871 г. Его миссия в основном была направлена на христианизацию казахов Букеевской орды. Но основную трудность в этой работе, как отмечают источники, представляли астраханские казахи, которые были подведомственны Оренбургскому генерал-губернатору [173, с. 144-145]. Однако относительно письменные источники отмечают, что деятельность этого комитета реальных результатов по христианизации казахов не дала, так как принимало святое крещение исключительно обедневшее население [173, с. 142].

Особую надежду в усилении процесса перевода степняков в лоно православной веры царизм стал возлагать на тех казахов, которые совершили противоправные проступки или уголовное преступление, и при этом царское правительство не противилось такому варианту, что мы наблюдаем на страницах периодической печати [255, Л. 22, 45].

Относительно этого вопроса исследователь Оренбургского ведомства Л. Мейер применительно ко второй половине XIX в. на основании достоверных источников, которые сейчас находятся в Госархиве Астрахани был вынужден отметить: «…христианство между киргизами весьма мало распространяется… Еще надо заметить, что люди эти были частью преступники…» [3; 203, Л. 2].

Казахстанский исследователь З.Е. Кабульдинов при изучении вопроса христианизации казахов XIX в., опираясь на описание одного из священников Оренбургского епархиального комитета (1903 г.), отмечает: «…в нравственной жизни новокрещенных появились крупные недостатки, из которых можно отметить: буйство и разлад в семье и обществе, обман и пьянство. Последнее развито особо сильно…» [257, с. 276].

Среди калмыков, соседствующих с казахами западных регионов, серьезного почитания к христианской вере не наблюдается. Подобное мнение подтверждается в результате изучения достаточного количества архивных материалов [251, с. 21]. В сведениях за 1910 г. Астраханского комитета православного миссионерского общества по этому поводу отмечается: «в настоящее время за переходом нескольких семейств в здешнее казачье хозяйство, число их уменьшилось до 55 семейств, которые даже не помнят своих имен, данных им при крещении» [173, с. 144]

Однако миссионерами отмечалось, что калмыков с приобретенной православной верой было немало. Православная вера принималось калмыками, представленными суду с целью избежания наказания. Подобное наблюдается и среди казахов, которые продолжали жить среди своих соплеменников, но отличались более «дурным» поведением, сведения о чем были отмечены немного раньше.

Как свидетельствуют письменные источники, к началу XX в. в связи с усилением революционного движения в России деятельность царской администрации по вопросу христианизации казахов заметно ослабла. На всем протяжении второй половины XIX - начала XX вв. наблюдается общее сокращение числа новокрещенных казахов, о чем свидетельствуют астраханские статистические сведения.

Таким образом, основные причины ослабления работы царизма в этом направлении в западных регионах отмечаются рядом обстоятельств: во-первых, нежелание принимать казахским населением новую веру; во-вторых, как уже ранее успели отметить, казахов кругом окружали мусульманские народы; в-третьих, региональные организации, которые занимались крещением казахов, испытывали некоторые трудности с кадрами, к тому же основным во всем этом служило само русское население, которое не оказывало желательного примера в почитании к своей вере.

Как мы заметили, вопрос христианизации не сыграл существенной роли в результате проникновения ее в среду казахского населения Внутренней орды, так как казахами была принята та вера и то сословие, после которого было очень трудно уследить их дальнейшую судьбу, независимо от представленных письменных источников.

Таким образом, методы колониального управления включали в себя такие способы, как христианизация казахского населения. Также одним из методов служили такие институты, как судебные. Увеличение влияния российских правовых институтов на степное население в указанный период являлось повсеместным явлением. Однако наиболее «популярными» методами российской администрации при усилении колониальной зависимости казахов являлись экономические меры. Одним из выражений подобных мер служило усиление препятствий при перекочевке казахов на новые/старые пастбища. Пропускная система, в свою очередь, приводила к ряду правонарушений, коррупции местных чиновников и усилившейся зависимости рядовых кочевников от феодальной верхушки.

3.3 Национально-освободительное движение, взаимоотношения казахов с сопредельными народами

Проблема разнообразия методов исследования, обогащения источниковой базы исторических исследований представляет собой постоянную и важную задачу исторической науки. В этой связи следует снова указать на комплекс документов, представленных в фондах Астраханского архива, часть которых до сих пор обходится учеными.

Это хранилище представляет ценный источник, где сосредоточен комплекс служебных и иных документов российского военного ведомства, которые по своему долгу занимались изучением территории Казахстана в разные периоды.

Отметим, что оставленные ими сведения не были объектом специальных исторических исследований. Казахстанские исследователи по этому вопросу отмечают: «Авторы той эпохи писали о современных для них явлениях и событиях, а экскурс в историю использовался для доказательства исторической обусловленности того или иного процесса » [206, с. 5].

В ряде работ исследователей, которые отражают проблему так называемого «вхождения» Младшего и Среднего жузов в состав российской империи, указывается на истоки русско-казахских связей, что берет начало еще с конца XVI века. Исследователь И.И. Крафт в «Сборнике указаний о киргизах степных областей» пишет о последних завоеваниях казахами Сибири, которые в результате оказались в близком соседстве с Россией [5, с. 12]. Множество документов исторического характера свидетельствуют о заинтересованности Петра I в «приведении издревле слышимых и в тогдашнее время почти неизвестных обширных киргиз-кайсацких орд в Российское подданство». О реализации этих намерений на практике свидетельствует строительство крепостей экспедицией полковника И.Д. Бухгольца в долине Иртыша. Ту же цель преследовало и снаряжение экспедиции князя А. Бековича-Черкасского для исследования восточного побережья Каспийского моря. Записки генерал- майора Тевкелева, которые имеют историческую подоплеку, отмечают, что смерть императора помешала осуществить задачу приведения под российскую протекцию казахов [258, с. 10]. Однако и при его преемниках эта идея не снималась с повестки дня. Архивные документы свидетельствуют, что царские чиновники, которые проходили службу в приграничных с казахскими жузами губерниях, внимательно следили за их внутриполитическим положением [259].

В надежде увидеть «ослабевших» казахов астраханский губернатор А. Волынский в 1725 г. сообщал в Коллегию иностранных дел по этому вопросу следующее: «не будет ли оной народ добровольно протекции ее императорского величества желать. Так чтобы они сами прислали своих знатных послов, прося о помощи…». Об этом также освещается ряде дел фонда астраханского военного губернатора, например «Об отправке двух полков для усмирения киргизов» [260, Л. 5-10], который датируется 1799 г.

По мнению исследователей XIX в. И.И. Крафта и П.П. Румянцева, следующее обращение казахов к России, датируемое 1726 г., связано с возникшими обострениями в отношениях с соседями. Отметим, Россия на тот период отказала в помощи обессиленным казахам, желая их дальнейшего ослабления джунгарами. Относительно этого вопроса А. И. Левшин отмечает: «не называя причину отправления посольства, большая часть казахов была недовольна этим, так как ценила свободу» [2, с. 110].

В этот период казахи находились в весьма тяжелом положении, что находит отражение в материалах астраханского архива. В работе А.И. Левшина «Описание киргиз-кайсацких орд и степей» освещается отступление казахов. Под натиском джунгарских войск они были вынуждены оставить свои земли и откочевать в сопредельные районы, что также подтверждается сведениями ряда исследователей-путешественников. «Ожидая новых нападений, Меньшая орда удалилась на запад, напав на волжских калмыков, заняла их кочевья. Средняя орда подвинулась на север, вытесняя башкир, что в результате вызвало ответную реакцию…», что освещалось в деле «О прошении киргизов и калмыков» [250, Л. 96-115]. Как отмечают источники, Россия имела богатый опыт ведения колониальных захватов земель нерусских народов на значительной части евроазиатского континента. В петербургских изданиях того времени отмечают, что во время оборонительной войны, которую вели казахи, защищая свои исконные земли, Россия проводила политику строительства форпостов, редутов, линий военных крепостей на захваченных джунгарами казахских землях, продвигаясь на юг по Иртышу [168, с. 329]. Эти действия подтверждали факт того, что постепенно подготавливалась почва для аннексии казахских земель царизмом не только на северо-востоке Казахстана, но и в других ее районах. На страницах сборника Императорского Московского общества исследователей истории относительно данного вопроса отмечалось об условиях военного противоборства казахского народа с Россией. Исследователи писали о неравных силах, что привело в результате к земельным захватам со стороны России [260, Л. 11-15].

Но в то же время множество архивных и письменных источников свидетельствуют об условиях военного положения. В источниках наблюдаются бесконечные нападения казахов на российские укрепленные линии и внутренние селения, выражавшие тем самым протест активного военного продвижения России на традиционные казахские кочевья. Из проанализированных документальных источников, наблюдаем нежелание казахов мириться с потерей свободного доступа к плодородным пастбищам волжско-уральского региона и юго-западных районов Западной Сибири [261].

В документальных материалах освещается время после принятия Казахстана российского подданства, когда имели место многочисленные набеги казахов на пограничную линию на всем ее протяжении от устья Яика на западе до верховьев Иртыша на востоке, что порою принимало затяжной характер. Как свидетельствуют источники, вместо того чтобы защитить казахский народ от набегов врагов, царизм был обеспокоен форсированным укреплением старых и строительством новых крепостей, уже в глуби казахских кочевий Среднего жуза [193, Л. 75, 79].

Источники содержат знаменитое высказывание Абулхаир-хана: «…доколь р. Яик не высохнет, киргизский народ от нее не отлучится…», что в свою очередь нашло отражение в документе «Оренбургской пограничной комиссии» и явилось серьезной причиной для напряженных отношений между русскими и казахами на всем протяжении XVIII - начала XX веков. В свете сказанного отметим, что с желанием отстоять и вернуть исконные земли, связаны почти все национально-освободительные движения казахов того периода. Политика России по недопуску казахов в междуречье Яика и Волги приводила к формированию некоторых особенностей демографической ситуации в этом регионе. Это можно проследить из доклада Красноярского земского исправника Садиллина астраханскому гражданскому губернатору [260, Л. 3-4], а также в документе за 1803 г. «О переселении киргизского хана с киргизами на Урал» [261, Л. 7-9; 262]. Опираясь на материалы статкомитета, кроме района Букеевской орды, на внутренней стороне компактно проживающих казахов не наблюдается.

К примеру, ярким свидетельством настоящего факта могут служить документы из фонда астраханского архива «О праздновании 100-летия в степи султана Букея с киргизами» [152, Л. 89-161], где освещается численность проживающих казахов на территории Внутренней орды; также об этом свидетельствуют ряд других документов, например «Сведения о сборе налогов с киргиз во Внутренней Орде» [263, Л. 5-12], где рассматриваются размеры налога с казахов. Источники отмечают, что проводимая политика запретов царизма на кочевание казахов во внутренней стороне пограничной линии длилась вплоть до конца XVIII в.

Источники отмечают, что любые факты кочевания на ней расценивались как «неприятельские» набеги. По архивным материалам, «вторичное» заселение кочевников, как писали царские чиновники, не приветствовалось царской администрацией, так как существовала реальная угроза вспышки восстания казахского народа [243, Л. 5]. Царские чиновники старались не допускать брачных союзов и близкого соседства между казахами и другими тюркоязычными народами, так как это приводило к разжиганию межнациональных конфликтов, в особенности на территории волжско-яицкого региона, о чем свидетельствовал член «Петровского общества» Г.И. Щербаков [230, Л. 10-27].

В отдельные годы царизмом иногда разрешались временные пропуски казахов на зимнее кочевье. Встречаются такие сведения, которые свидетельствуют об оплате за услуги отдельных казахских правителей царской администрацией. Но из достоверных источников нам становится известно, что «временными уступками казахи обеих жузов уже не удовлетворялись, они требовали постоянного проживания на запретной стороне…», что нашло отражение в трудах статкомитета, упоминающих 1838 г. [264, с. 14].

Если обратить внимание на более раннее заселение этих территорий, то со временем значительная часть приграничных казахов Среднего жуза перекочевывают на правобережье Иртыша, на так называемую вечную кочевку во главе с султаном Султанбеком, что отмечается на страницах периодических изданий и в исторических очерках того времени. Как далее свидетельствуют архивные материалы, через 10 лет это подтверждается «вторичным заселением» внутренних сибирских округов. В предписании донесения Кноринга командиру Астраханского казачьего полка генерал- майору П.С. Попову отмечается, что спустя тринадцать лет в 1801 г. значительная часть приграничных казахов Младшего жуза во главе с султаном Букеем также были пропущены на правобережье р. Урала, которое было занято значительной частью калмыков до 1771 г. [135, с. 5-7]. Большинство казахов Младшего жуза, пожелавшие покинуть свои традиционные кочевья, устремились на внутреннюю сторону Урала, с целью улучшить свое материальное положение, факты которого отражаются во многих письменных источниках. К этому переселению их вынуждали не только недостаток свободных плодородных пастбищ, но и возросшая к концу XVIII в., как ранее было отмечено, нестабильность социально-политической обстановки внутри степи [265, с. 10-15, 112-220].

Казахстанский исследователь З. Е. Кабульдинов в своей работе, основываясь на материалах оренбургского и саратовского архивов, отмечает о вышеизложенном: «она издавна являлась традиционным местом кочевания казахов…» [205, с. 216-220], но ссылки на документы астраханского архива мы не встречаем.

В начале XIX в. в приграничных с Россией районах Среднего и в особенности Младшего жуза, резко ухудшается социально-экономическая ситуация, которая привела некоторые районы края к голоду. В письменных сведениях освещается об условиях царского правительства, взявшего курс на расселение бедных казахов среди оседлого башкирского населения, источники о котором представлены в работе Ф. Шперка [4, с. 40-42]. Как отмечается в архивных документах, массовый пропуск бедных казахов имел место на всем протяжении пограничной линии, начиная от устья Урала до района верхнего Прииртышья [266, Л. 5-6].

Проанализировав ряд архивных материалов и других письменных источников, мы выявили причины стихийных миграций в западных регионах Казахстана. Прежде всего, стихийность переселений казахов, которая была вызвана бесправным положением, обезземеливанием, грабежом и эксплуатацией со стороны местных феодалов и царских колонизаторов.

Из источников известно, что на новом месте положение казахов стало все более ухудшаться. Они испытывали феодальный гнет и произвол ханской власти. Как отмечает комплекс архивных документов, лучшая часть земли была захвачена ханской верхушкой и его приближенными, а простые шаруа получили неудобные для пастбища земли, что послужило причиной участия большого количества бедных крестьян в восстании в Букеевском ханстве в 1836-1838 гг. под предводительством И. Тайманова и М. Утемисова [246, Л. 15, 20; 267]. Этим предводителям восстания посвящено немалое количество трудов казахстанских авторов, в которых в наше время встречаются интересные работы таких ученых, как К.Л. Есмагамбетова, М. Исмагулова. Но в них, кроме документов Н. Савичева и ряда некоторых документов, из фонда Госархива Астрахани мы не встречам, так как больше они основаны на материалах оренбургского архива и других источниках. На сегодняшний день существует ряд гипотез касающихся личной жизни Махамбета Утемисова. Одна из которых приводиться в статье Ш. Аманжоловой «Роковая страсть» на странице еженедельной газеты «АиФ» за 2003 г. Автор предлагает пересмотреть здесь не только личностную оценку главных героев событий, но и сам характер народных волнении (1836 - 1838 гг.) [267; 268].

В указанных документах мы встречаемся со сведениями, которые освещают действия ханских приближенных, что и привело главным образом к волнениям среди местного населения. Источники свидетельствуют о стремлении казахов Букеевской Орды перейти обратно в Зауральские степи, что отмечается в донесении инспектора астраханского кордона И.И. Завалишина императору Александру в 1804 году. В документах отмечаются некоторые намерения казахов: «…из числа подвластных киргиз- кайсацкой Малой Орды Ханского Совета председателя султана Букея, перешедших с ним из-за Урала в нашу степь на всегдашнее кочевание… имеют намерение отделиться от султана Букея, перейдя вновь на бухарскую сторону…». Судя по представленным документам, царские чиновники причину перехода находят в самих казахах, то есть в их бунтарском характере, они отмечали, что казахи стремились перейти за кордон, задерживались и возвращались на места прежнего кочевания. Главнокомандующий Грузии князь А. Цицианов в своем письме министру иностранных дел Астраханской и Кавказской губерний А.А. Черторижскому обвиняет казахов в самостоятельном переходе обратно за Урал [270, Л. 3-15]. В этом же документе приводится письмо, подписанное командиром астраханского казачьего войска П.С. Поповым, в котором отвергаются причины, указанные И. Завалишиным и А. Цициановым. Ниже приводятся некоторые моменты из данного письма: «…Через приехавших в Астрахань от киргизов Меньшей Орды Ногаева рода, старшины Мамбет-Казы и Кенжегали Курманкожаева достоверно осведомился, что киргизов от почувствовавшего притеснения Завалишина осталось на назначенной земле не более как до 1000 кибиток, а прочая перешли за р. Урал… » [271, Л. 18].

Как было ранее отмечено, по приказу царского правительства было запрещено свободное перемещение казахов из Нарын-песков в Младшую орду. Букеевские казахи не были убеждены в превосходстве своего нового положения, поэтому пытались снова «слиться с общей племенной массой» [26]. Это свидетельствовало о том, что народные волнения получают новый широкий размах в начале правления хана Джангира Букеева.

Некоторые письменные источники свидетельствуют о массовом характере откочевок казахов из Букеевского ханства при хане Джангире, чем пытались воспользоваться его соперники в лице его дальних братьев. Оценку настроениям Внутренней орды в 20-е гг. XIX в. мы наблюдаем в письме хана оренбургскому губернатору: «Киргизы наши любят жить за Уралом …там они хотят, так повинуются, а не хотят, так каждый считает себя за наибольшего; по желанию платят зякет, а не желают, бьют того, кто его требует…» [272, Л. 1-3].

Надо отметить, что хан Джангир являлся инициатором коренных преобразований в ряде областей жизни общества, которые нашли положительный отклик среди казахского народа. Наряду с этим при Жангире, как ранее было отмечено, имел место жесткий налоговый прессинг на население.

Многочисленные материалы астраханского архива дают основание полагать, что главная трагедия Джангира состояла в зависимости от колониальных властей, что наблюдается в документе о «Внутренней Киргизской орде при управлении хана Джангира Букеева» и в других материалах фонда «Петровского общества исследователей Астраханского края» [273, Л. 2; 274, Л. 1-2].

Не менее важным событием, как указывают письменные источники, до начала восстания Исатая Тайманова было недовольство казахов, которое проявлялось в стихийных попытках прорваться обратно за р. Урал в 1827- 1829 гг. [73, с. 643, 655]. По этому поводу необходимо отметить, что стремление части казахов к обратному переходу за Урал было вызвано стремлением выйти из кольца военных линий, которые охватили внутреннюю орду еще в конце второго десятилетия XIX в.

Таким образом, как освещалось в ряде источников, мы наблюдаем, что к этому времени казахи испытывали всяческие земельные стеснения в связи с захватом казачьих войск части западных регионов Казахстана, что преследовалось различными ограничениями и поборами, которые часто предъявляли для кочевников помещики в своих дачах по берегу Каспийского моря.

Разнообразие источников подтверждает, что данные ограничения в использованиях основными местами для зимовок касались также и байских, и более зажиточных хозяйств. Недовольство этим положением нарастало с каждым годом, чем пользовались представители султанских группировок Малой орды, переманивая казахов Внутренней орды в Малую, увеличивая население в своих владениях [123, Л. 2-2 об.]. Архивные материалы отмечают количество кибиток к августу 1818 года, которые находились под управлением султана Елтая Нуралиева и старшин Жантиля Жунгутыева, Есенгельды Акмурзина и Конуса Сафарбаева, кочевавших близко от Урала: из таминского рода 511 кибиток, 550 из байбахтинского и 550 алачинского родов, что встревожило султана Шигая.

Письменные источники объясняют стремление казахов перейти за р. Урал земельными стеснениями, нехваткой пастбищных земель для кочевья, что особо остро наблюдалось после захвата Узенских земель казачьими войсками и захвата земельных пастбищ кундурскими татарами, калмыками и русскими помещиками [154]. Источники свидетельствуют о том, что военный губернатор П.К. Эссен предложил султану, чтобы казахи оставались на своих старых кочевьях, пока не получено разрешение правительства на переход, что не встретило одобрения среди населения [271; 120, Л. 3.].

В результате, в конце 1819 г. правительство дало одобрение пропустить все 1611 кибиток из Внутренней орды обратно за Урал, однако к этому времени перешло только 1297 кибиток со своим хозяйством. Как свидетельствуют различные источники, пропуск кочевников был совершен в августе 1820 г. между крепостью Калмыковской и Котельним форпостом. Судя по количеству скота у перешедших за Урал казахов, это были в основном байские хозяйства. Конечно же, не отрицается и то, что кое-кто из бедных казахов воспользовался перепуском и перегнал за Урал через родственников и свой скот, чтобы облегчить переход [275].

Член Петровского общества исследователей Астраханской губернии В.Н. Савичев, в силу своей профессиональной деятельности журналиста, стал заниматься изучением территории междуречья Урала и Волги. Он отмечает, что для того чтобы усмирить население Орды и прекратить в дальнейшем их переходы за Урал, принимались всяческие меры. Атаман Бородин в целях решения этого вопроса решил использовать влияние «почтенных» старшин Внутренней орды, тем самым обращаясь к Исатаю Тайманову. По мнению чиновников, они должны были внушить казахам о свободном их перемещении: «…из сего усмотрите вы Почтенный старшина, что всемилостивый государь император даровал покойному хану Букею обширные земли в Астраханской губернии, не имеет, однако же, намерения против воли удерживать на своих землях киргизцев…» [264, Л. 3]. Изучая материалы архива из всего хода событий 1818 г. среди казахов Внутренней орды каких-либо стихийных волнений не наблюдалось. Первые серьезные волнения казахского населения, по источникам, возникли во Внутренней орде позднее, в 1827-1829 гг.

К середине 20-х гг. XIX в., после утверждения Джангира ханом Внутренней орды процесс феодализации орды начал развиваться более быстрыми темпами. Как свидетельствуют ряд источников XX в., наиболее острым становился вопрос о земле, начинается экспроприация общинных земель, наблюдается усиление ханской власти [276, Л. 25; 277, Л. 19-22].

Архивные материалы освещают движение 1827 - 1829 гг., связывая это с усилением процесса феодализации Внутренней орды уже в первые годы правления хана Джангира, именно это усиление феодально-колониального гнета явилось по всей вероятности прямой причиной волнений среди народных масс. Исследователи в своих работах упоминают, что у казахов Букеевской орды возникла мысль о переходе обратно за Урал в Малую орду, чтобы уйти из-под власти хана Джангира и ему подвластных султанов.

Уже первые сведения о стремлении казахов уйти за Урал встревожили Оренбургские власти. Это побудило военного губернатора П.К. Эссена на предложение к военной канцелярии установить по линии строжайшее наблюдение, вплоть до применения оружия. Однако это положение не остановило казахов, и объяснялось это тем, что линейная стража сама пропускала казахов, собирая с них за это крупные взятки [274, Л. 30]. Это предложение приняло исключительно нежеланный для хана Джангира характер, однако оренбургским властям это было на руку. Источники свидетельствуют, что в результате возникла угроза не только стихийных волнений, но и распада Внутренней орды. В 1892 г. в периодическом издании «Астраханский листок» исследователь А.Е. Алекторов опубликовал письмо Джангир-хана графу Перовскому, где излагалось о расширении надела из-за количества скота и выплате населением согума и зякета ханскому двору, которое было направлено для содержания приезжающих гостей. Относительно этого вопроса данное положение было отмечено следующим образом: «…Внутренняя орда совсем не та, что зауральская, так как она окружена российскими управлениями». А.Е. Алекторов по этому поводу писал: «…хан не только вывернулся, но и заслужил благорасположение». Однако вследствие вызванных волнений на территории Букеевской орды в степь был командирован Григорьев, который вынужден был докладывать о причиненном ущербе народу и правительству, результаты чего освещает также чиновник царской администрации: «за эти деяния пришлось нести ответственность его потомкам, которые были выселены из Орды…» [275; 276].

По сведениям статкомитета, ко второй половине апреля 1827 г. из Внутренней орды успела перейти за Урал почти пятая часть населения орды [233, Л. 5], к тому моменту вся территория Букеевской орды находилась в сильном волнении. По материалам архива, признаки волнения выражались в жалобах на хана, в столкновениях с казаками и со старшинами, которые препятствовали перекочевке казахов. Это послужило поводом к тому, что хан Джангир послал П. К. Эссену отношение, где писал о неповиновении казахов: «подвластный ему народ совсем вышел из повиновения». Ситуация, которая назревала в степи, стала настораживать хана, что повлекло за собой особые меры по удержанию казахов в Орде.

По этому поводу источники свидетельствуют, что для принятия мер по восстановлению спокойствия и выявлению причин волнений среди букеевских казахов в Орду был выслан председатель Оренбургской пограничной комиссии Г.Ф. Генс, доложивший о результатах командировки в рапорте военному губернатору П.К. Эссену [1, с. 446, 447].

В источниках отмечается о высылке карательных отрядов в букеевские степи для предотвращения и подавления волнений среди народа: «…по просьбе хана Елизаров усилил пост казахов в Александрове-Гае 44 казаками с Узенской линии и распорядился также прикомандировать сюда 30 калмыков с артиллерией…». Относительно этого вопроса в фондах астраханского архива содержатся сведения о представлении квартир для казаков в Уральском уезде, которые командировались сюда для укрепления военных постов [255, Л. 1-2].

Письменные источники по поводу ситуации, которая назревала к тому периоду в казахской степи, отмечают о войсковом атамане астраханского казачьего войска полковника Петрова, который выслал в Ханскую ставку команду казаков Донского и Астраханского казачьего войска с одной пушкой в целях подкрепления. Данная ситуация также находит место в заметках казахстанских исследователей Т.А. Нурпеисова и Т.З. Рысбекова, где освещается формирование классового мировоззрения джатаков и основные этапы волнений казахского населения на территории западных регионов Казахстана, представленные на основании архивных и письменных источников [278, с. 3-13; 279, с. 43].

Источники свидетельствуют о пограничной оренбургской власти, которое не меньше самого Джангира было встревожено стихийными выступлениями казахов, охватившими Внутреннюю орду и по своему размаху бывшими немного неожиданными. Анализируя источники, мы убеждаемся, что эти волнения грозили расшатать авторитет царского правительства на территории западных регионов Казахстана, тем самым заставляя их обратить на Внутреннюю орду особое внимание. Эта обстановка вынудила царских чиновников вспомнить работу двадцатилетней давности, проведенную специальной комиссией, которая после издания «Положения о наделении кочующих народов землями» фактически ничего за это время не предприняла.

В свете сказанного отметим, что при попытке тайного перехода через Урал среди казахов, нарушавших условия перехода, был задержан Махамбет Утемисов. Архивные материалы содержат сведения о его заточении в стенах Калмыковской крепости до 1831 г., после чего он бежал и вынужден был скрываться в букеевской степи.

Источники также освещают ухудшение социального положения казахов, которые в 1827 г. перешли за Урал, что объяснялось нехваткой основных мест кочевок из-за пребывания здесь кочевников Малой орды. Это обстоятельство вынудило, прежде всего, бедные слои населения в конце того же года вернуться на прежние места кочевок.

В результате анализа источников мы убедились, что в процессе феодализации происходит ломка тех пережитков, которые тормозят его развитие. Феодальная аристократия Внутренней орды вместе с ханом Джангиром целиком перешла на службу к царизму и являлась, по существу, царскими чиновниками, о чем свидетельствовали источники. Феодальная аристократия, по заметкам авторов того времени, отнюдь не желала поступиться своими эксплуататорскими интересами. Наоборот, переход на службу к царской администрации облегчил ей грабеж и эксплуатацию казахских трудящихся.

Под влиянием внутренних изменений в сфере экономики казахского хозяйства и колониальной политики царизма происходит дробление казахского рода как административной единицы. Источники свидетельствуют о процессе распада Орды, что означало ликвидацию остатков общинных институтов, наблюдавшуюся значительно интенсивное на территории Внутренней орды, чем в Малой.

Об этом процессе исследователь Внутренней орды А. Харузин писал: «…роды Букеевской орды распадаются на отделения, а некоторые на подотделения…» [136, с. 56]. Анализ архивных документов отражает вызванное недовольство среди народа; противодействия среди феодалов старого типа за сохранение старых родовых пережитков, что главным образом послужило поводом для восстания под руководством Исатая Тайманова во Внутренней орде [208, Л. 9].

Источники не отрицают восстания в 1836-1837 гг., которое вспыхнуло в Прикаспийской части Внутренней орды. В свете сказанного отметим, что нигде двойной феодально-колониальный гнет в этот период не нашел такого яркого проявления, как на ранее отмеченной территории. Земельная теснота была более ощутима на юге западных районов Казахстана, чем вооружились в своей борьбе Исатай Тайманов и Махамбет Утемисов против султана Бабаджанова. Свидетельством тому служит множество документов, в том числе и ряд архивных документов, изъятых из фондов центрального государственного архива РК, оренбургского архива, опубликованных в сборнике документов «История Букеевского ханства». Среди документов имеется письмо Джангира, адресованное старшине рода бериш Исатаю Тайманову 24 августа 1825 г., о запрете кочевания казахов на этих землях, кроме как закрепленных за ними [1, с. 276, 311; 209, Л. 4]. (См. Приложение Ж, И)

Данные, которыми мы располагаем для характеристики назревшей ситуации, чрезвычайно отрывочны и, по существу, не дают возможности составить полную биографию обоих руководителей в представленном восстании XIX в. и проследить их деятельность как старшин в этот период. Прямых упоминаний о руководителях восстания в записках современников того периода мы не встречаем. Единственное свидетельство тому мы находим в записках казалинского купца И.И. Иванова, пострадавшего в 1837 г. во время ограбления торгового каравана И. Таймановым.

Таким образом, из дошедших до нас источников мы можем предположить, что материалы из Госархива Астрахани, свидетельствующие о лидерах восстания, больше расценивают их как «бандитов с большой дороги». Судя по всему, это событие нашло отражение в сборнике документов, в письме Джангира, обращенном к старшине И. Тайманову по поводу разъездной торговли в Букеевской степи, вызвавшем недовольство правителя орды: «О запрете среднеазиатскими купцами разъездной торговли в аулах букеевских казахов в связи с учреждением ярмарки при Ханской ставке» [1, с. 341,358; 198, Л. 2-5]. Подобные сведения о нападениях на торговые караваны отрядами И. Тайманова, мы находим и в сборнике документов «Исатай-Махамбет (1801-1848 гг.)» изданного Б. Жанаевым, И. Самигулиным и Л. Капашевым в 2003 г. [203, с. 304].

Что же касается внешнеполитической обстановки Внутренней орды и Младшего жуза, это и явилась в свое время одной из причин обращения Абулхаир-хана к Российской империи. Подобное свидетельство наблюдается в работах И.И. Крафта «Сборник узаконений о киргиз степных областей», написанном в 1898 г., и П.П. Румянцева под названием «Киргизский народ в прошлом и настоящем» (1910 г.). Учитывая повторение не только в деталях, отражающих данный период, но и в построении изложения материала, можно предположить, что авторами была использована работа А. И. Левшина. В своих работах эти авторы отмечают цитаты А.И. Левшина: «Столь несчастное положение не могло быть долго сносимо киргизами. Из двух зол, предстоявших им, легче было избрать то, которое обещало какие-нибудь выгоды, если не в настоящем, то хотя бы в будущем» [2, с. 168]. Это находит место и в работе казахстанского исследователя XX в. А.М. Абдильдабекова: «Столь несчастное положение не могло быть долго сносимо киргизами. Из двух зол предстояло выбрать наименьшее…» [207, с. 19].

Заимствование наиболее важных материалов довольно частое явление и в дореволюционной историографии. В связи с этим заслуживают внимания две работы чиновника царской администрации П.П. Рычкова «Топография Оренбургской губернии» и «История Оренбургская» [168]. Особый интерес представляет второе исследование, составленное на базе архивных материалов Оренбургской губернской канцелярии и опросов казахских старшин, которые содержат документальный материал официального характера, представленный в виде царских грамот и указов по поводу принятия российского подданства Младшим жузом, представляя собой как историографический, так и источниковедческий аспект. Проанализировав ряд письменных источников, мы пришли к выводу, что П.П. Рычков, как и предыдущие авторы, совершенно правильно выделяет внешнюю угрозу среди причин обращения хана Младшего жуза к России, что отмечается следующим образом: «Киргиз-кайсацкой Меньшей орды Абулхаир-хан претерпевал великие разорения и обиды, с одной стороны - от джунгарских калмык … а с другой стороны - от смежного им башкирского народа» [168, с. 5]. Вторая, наиболее часто выдвигаемая в русской историографии проблема, это внешнеполитическая ситуация, охваченная междоусобными распрями, межродовой борьбой. По этому поводу И.И. Крафт отмечает: «благодаря внутренним смутам, стали нападать на киргизов: с запада волжские калмыки, а с востока джунгары» [5, с. 17], что свидетельствует о внутренних неурядицах, которые служили причиной ослабления казахских жузов. В его действиях он также рассматривает личные выгоды, цитируя: «приобретением спокойствия для подвластного ему народа он сразу выдвинется между другими ханами, будет самым влиятельным и самым любимым властелином кочевников» [206, с. 20]. Чиновник царской администрации П.П. Рычков считал, что центральной причиной прошения российского подданства ханом Абулхаиром было стремление к мирной жизни с соседями и желание с помощью России возвратить исконные казахские земли из-под джунгарского владычества: «Меньшой орды Абулхаир-хан, будучи пред прочими владельцами гораздо умнее и проворнее … рассудил искать» [168, с. 50-55].

Как уже указывалось, в работах более позднего периода отмечается личный интерес Абулхаир-хана. Одним из первых на это указывал А.И. Левшин, отмечая, что хан был заинтересован в пользе народа, но еще больше он заботился о средствах усиления и возвышения над соперниками и врагами, в частности, над Каип-ханом. Описывая сложившуюся ситуацию, исследователь подчеркивал, что, изнуренный частыми потерями людей и имущества, стесненный со всех сторон враждующими соседями и ожидающий в любое время новых бедствий, подвластный Абулхаиру народ был готов тогда на всякие пожертвования. Воспользовавшись этим, как сообщает А. И. Левшин: «хан решительно объявил им, что нет другой меры к спасению, кроме добровольного вступления в подданство России» [2, с. 178] и, хотя первое предложение было отвергнуто, хан настоятельно просил опоры русского правительства. Отмечая справедливость приводимых Абулхаиром аргументов, А.И. Левшин пишет относительно данного вопроса: «Сравнив отдельные выгоды независимости необходимостью скорой помощи и, может быть, твердо решившись при первом случае опять возвратиться к независимости, ближайшие приверженцы Абулхаира решили покориться императрице Анне» [2, с. 179]. В работе исследователя Л. Мейера «Киргизская степь Оренбургского ведомства», которая вышла в свет в 1865 г., дается отрицательная характеристика Абулхаиру, где подчеркиваются его лживость, корыстолюбие и неспособность приобрести прочное влияние, а подданство оценивается как его личное дело. Автор называет хана энтузиастом, который «горячо брался за все необдуманно, а при неудаче охладевал» [86, с. 6]. В таком же контексте пишет М. Красовский: «Абулхаир ввиду личных выгод, который мог достигнуть в Орде через признание над собой власти русского правительства, решился в 1730 году и просить императрицу Анну о принятии его со всем киргиз-кайсацким народом в подданство России» [280, с. 58], рассматривая обострение конфликтов во взаимоотношениях с волжскими калмыками, башкирами, каракалпаками и хивинцами. Это же ранее отмечалось на страницах «Горного журнала» [281, с. 19; 114, Л. 5]. Подобной точки зрения в решении этого вопроса придерживался и исследователь казахской степи С. В. Жуковский [255, с. 10-14].

К числу немногих работ относительно букеевской степи в русской историографии можно отнести исследования Л. Мейера [86, с. 288], где автор задается целью охватить политику России в этом историко-географическом регионе, ставя во главу угла задачи развернутой интерпретации истории взаимоотношения казахов как с колониальной администрацией, так и с русско-казачьими поселениями, что подтверждается рядом архивных документов. Казахстанский исследователь А.Ж. Касымбаев в своем автореферате отмечает, что Л. Мейер гораздо подробнее, чем другие его современники, детально раскрыл кризис ханской власти, ускорив план России по внедрению в регионе имперского управления [282, с. 4].

Немалый интерес для историков, которые разрабатывали вопросы продвижения царизма в глубь Младшего жуза в I половине XIX в., представляют труды советской эпохи, в число которых вошли солидные разработки А.Ф. Рязанова [283, с. 103]. Здесь в первую очередь привлекает изучение исследователем некоторых аспектов сложных в своей основе взаимоотношений Шергазы и хивинских правителей в пору смещения его с ханства, что также положило начало продолжительным конфликтам.

В данном очерке автор раскрывает связь истории Букеевского ханства с процессом присоединения Казахстана к России и общей колонизацией края.

В работе А.Ж. Касымбаева дается весьма спорное заключение, что затишье в степи было установлено после отмеченного процесса: «это стало возможным в результате поставленных над ним власти, истреблением самовольства кочующих близ линии…». Автор односторонне объясняет нелегальный, внезапный уход в степь Шергазы «как проявление разительного примера, киргизов к дикой воле…» [282, с. 217].

При всей ценности фактов по данной проблеме архивные материалы все же страдают искажением действительности, неверной оценкой событий. Этот вопрос в настоящее время стоит особенно остро, так как сейчас в казахстанской исторической науке идет процесс переоценки неверно сложившихся исторических взглядов на историю края. Между тем вопрос кочевания казахов на территории Волжско-Уральского междуречья является одной из самых неразработанных проблем как казахстанской, так и российской историографии.

По этому поводу архивные материалы дают весьма скудные сведения, например, сообщая о том, что царизм был более обеспокоен необходимостью защиты, так как только что приобрел земли номадов. Мало кто тогда был заинтересован сбором первичной информации от недавних хозяев этих земель - казахов и башкир, однако письменные источники по этому вопросу имеются.

К тому же, «архив» последних был устным и полностью сосредоточен в устном народном творчестве, где содержались материалы о раннем пребывании казахов на внутренней стороне волжско-яицкого региона, на что делает упор в своей работе З.Е. Кабульдинов [257, с. 19-20].

Так, проблема присоединения Казахстана к России нашла достаточное отражение в общей российской литературе конца XVIII - начала XIX вв. Вопросы истории казахского народа практически не изучались официальной исторической наукой дореволюционной России. По письменным источникам известно, что место профессиональных историков занимали служащие, публицисты и чиновники военного ведомства, которые посещали территорию Казахстана по долгу службы. Отметим, что публикуемые ими материалы, очерки, заметки, воспоминания не были специальными историческими исследованиями. Авторы писали о современных для них явлениях и событиях, а экскурс в историю был использован для доказательства исторической обусловленности того или иного процесса. Отметим, что история освободительной борьбы казахского народа против колониального завоевания России также нашла отражение в российской литературе XIX - начала XX вв., в материалах, которые накапливались постепенно.

В первой половине XIX в., в период формирования отрасли востоковедения как науки и политического направления, активное изучение Казахстана велось в военном ведомстве. Военно-научная деятельность в отличие от обычной военной разведки объектом изучения определяла не только вооруженные силы азиатских народов, но и географию, хозяйство и этнический состав, нравы и обычаи, что мы замечаем при анализе и разборе архивных материалов.

В обязанности офицеров, проходивших службу на окраине России, которые принимали участие в степных походах, входило ведение журналов с подробной записью происходивших в степи событий. Различного характера донесения, рапорты военных чинов содержат сведения о действиях царских отрядов, о казахских родах, против которых принимались карательные операции.

Донесения главнокомандующих и участников походов, посольств, экспедиций, дневниковые записки чиновников и военных деятелей служили одним из главных источников осведомления русского общества о Казахстане и Средней Азии.

Первым исследованием, в котором содержались сведения о вооруженной борьбе казахов Младшего жуза (1783-1797 гг.), был труд ранее отмеченного А.И. Левшина. Во второй части работы автор собрал известные к тому времени в России исторические сведения о Казахстане, и в частности, территории Внутренней орды. Наиболее полно описывается событие в Младшем жузе, которое было написано во время его поездки в степь. В этой работе рассматривается взаимоотношения между Казахстаном и Россией в XVIII в. глазами русского чиновника, который видел причину многочисленных нападений казахов на русских «по жадности своей…» [2, с. 62]. Как отмечает автор, нарушение спокойствия в жузе было вызвано тем, что «султаны и часть народа требовали себе хана». Относительно С. Датова И. Левшин отмечает: «будучи непримиримым врагом хана, не только по личным с ним ссорам, сколько зависимым наследственным преимуществом его рождения, он всячески хотел доказать бесполезность ханской власти» [2, с. 283]. Это говорило о том, что автор не видел в этом противоборстве социальных, политических причин и сводил все к зависимости. Таким образом, в работе отразилась официальная точка зрения о причине волнений в Младшем жузе, положив начало своего рода традиции объяснять вооруженное выступление внутренними противоречиями казахского общества и личными интересами их руководителей.

В середине XX в. в связи с активной колониальной политикой царизма военным министерством была предпринята крупномасштабная работа, которая больше заключалась в сборе материалов для географии и статистики Российской империи. Политика России требовала общих обзоров казахских степей. И в этой связи появляется работа о Казахстане офицеров штаба Л. Мейера, М. Красовского, И. Завалишина [87; 62; 280].

Повествование об этих событиях в кратком историческом обзоре Л. Мейер изложил в тесной связи с периодами завоевания Казахстана. Первый период определен временем от принятия ханом Абулхаиром русского подданства до назначения последнего хана и возведения первых русских укреплений внутри степи в 1845 году. События, развернувшиеся в жузе в конце XVIII - начале XIX вв. Л. Мейер трактовал как борьбу за власть различных претендентов, особо выделив стремление султана Каратая Нуралиева добиться ханского звания [86].