Теория международных отношений

Традиционные методы

Как отмечают отечественные и зарубежные ученые (см., например: Лебедева. 1997; Мег1е. 1995), наиболее распространенными методами урегулирования конфликтов, известными в международных отношениях еще с древних времен, являются переговоры, использование услуг третьей стороны и посредничества? с целью помочь сторонам прийти к согласию. Хотя последние две возможности «постороннего» вмешательства рассматриваются международным правом как совершенно законные, сами конфликтующие государства далеко не всегда соглашаются на них добровольно. Гораздо чаще они предпочитают урегулировать свои споры непосредственно друг с другом. Гаагские Конвенции 1899 г. сделали в этом отношении шаг вперед, создав комиссии по расследованию с целью установления фактов, которые могли лежать в основе межгосударственного конфликта и быть его причиной. Функция таких комиссий, действующих под председательством «третьей стороны», заключалась в том, чтобы понять аргументы представителей спорящих государств.

Со времен Второй мировой войны известен еще один метод разрешения международных конфликтов, метод примирения. Он характерен тем, что элементы спора становятся предметом разбирательства смешанной комиссии под председательством «третьей стороны». Комиссия может не только устанавливать оспариваемые факты, но и формулировать решение в отношении сторон. Данный метод наиболее эффективен тогда, когда примирительные комиссии могут быть созданы заблаговременно.

Все указанные методы урегулирования межгосударственных конфликтов предполагают обращение к «третьей стороне», которая должна развести противников или облегчить достижение ими согласия. Основное нормативное условие, предъявляемое к «третьей стороне», -- это требование беспристрастия. Однако, как подчеркивает М. Мерль, любое другое сходство с функционированием международно-правовых, норм должно быть отклонено: основное свойство всех процедур урегулирования состоит в том, что на всех этапах они являются добровольными. «Третья сторона» не обязана осуществлять вмешательство с целью урегулирования, сами конфликтующие государства не обязаны принимать такое вмешательство или формирование комиссии {Мег1е. 1995). Во всех этих случаях ключевое значение имеют принципы государственного суверенитета и невмешательства во внутренние дела других государств. Это означает, что мирное разрешение межгосударственных конфликтов и споров каждый раз зависит исключительно от доброй (или злой) воли государств и не может быть принудительным. Вот почему эффективность традиционных методов урегулирования конфликтов имеет достаточно ограниченный характер.

Институциональные процедуры

Возникновение и развитие универсальных межправительственных организаций (Лиги Наций, а затем ООН) дало возможность продвинуться в вопросе урегулирования межгосударственных конфликтов в двух направлениях.

Во-первых, странам -- членам Лиги Наций, а затем и ООН вменяется в обязанность до любого применения силы (за исключением потребностей законной обороны) использовать только мирные средства урегулирования.,В соответствии с Уставом ООН конфликтующие стороны должны сначала прибегнуть к одной из традиционных процедур урегулирования конфликта или же к механизмам, созданным для этой цели в рамках региональных соглашений, если таковые существуют (ст. 33). И только в случае провала этой инициативы стороны должны обратиться в Совет Безопасности (ст. 37). В свою очередь, Совет Безопасности (который в соответствии со статьей 35 Устава может быть созван и непосредственно) имеет право рекомендовать любой способ урегулирования, который считает наиболее подходящим для данного случая (ст. 36). Именно так поступил Совет Безопасности, когда он был созван по просьбе кубинского правительства, подавшего жалобу на США. В настоящее время традиционные, или классические, процедуры используются в рамках Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи ООН.

Во-вторых, использование институциональных механизмов позволило придать таким механизмам коллективный характер. Теперь развести противников пытается не представитель «третьего» государства, а межправительственная организация, которая может принять следующие решения: направить Исследовательскую комиссию, предложить свои услуги, назначить посредника или же взять труд примирения на себя. Так, например, Палестинский вопрос в 1948--1949 гг. был решен на месте официальным посредником, назначенным Генеральной Ассамблеей. В 1970-е гг. рассмотрение политических проблем, связанных с заключением перемирия между Израилем и арабскими государствами, было возложено на Комиссию по примирению, назначенную Ге-нассамблеей ООН. Таким образом, классические, или традиционные, процедуры урегулирования конфликтов не были отброшены. Напротив, им было придано новое дыхание через механизмы МП О.

Однако следует иметь в виду, что решающим критерием прогресса в урегулировании межгосударственных конфликтов остается обязарешения, то, будучи продолжена средствами военных действий, безусловно, обеспечит его» (Гарт. 1957. С. 339). Американский ученый Дж.М. Коллинз определяет «большую стратегию» как «науку и искусство использования элементов национальной мощи при любых обстоятельствах, с тем чтобы осуществлять в нужной степени и в желательном виде воздействие на противную сторону путем угроз, силы, косвенного давления, дипломатии, хитрости и других возможных способов и этим обеспечить интересы и цели национальной безопасности» (Коллинз. 1975. С. 40). Большая стратегия, по Дж.М. Коллинзу, в случае ее успеха устраняет необходимость в прямом насилии. Кроме того, ее планы не ограничиваются достижением победы, но направлены и на сохранение прочного мира (там же).

2. Основные направления в исследовании международных конфликтов

Центральная задача стратегических исследований -- определить, каким должно быть наиболее адекватное поведение государства в конфликтной ситуации, чтобы оно было способно оказывать влияние на противника, контролировать его, навязывать ему свою волю. С появлением ядерного оружия перед специалистами в области стратегических исследований возник ряд принципиально новых вопросов, поиск ответов на которые придал новый импульс стратегической мысли. Стратегические исследования становятся на Западе одним из ведущих направлений в науке о международных отношениях. Достаточно сказать, что в США с целью осуществления таких исследований создано более тысячи институтов. При этом мы не говорим о Рэнд Корпорейшн, Вашингтонском институте оборонных исследований, Центре стратегических и международных изучений Джорджтаунского университета и др. (см. об этом: Доронина. 1981. С. 38). В Советском Союзе подобные изыскания велись в рамках ведомственных научных подразделений и прежде всего -- исследовательских учреждений системы «силовых министерств». Сегодня в России и других постсоветских государствах существуют и независимые аналитические центры.

Одной из приоритетных проблем стратегических исследований является проблема войны, ее причин и последствий для того или иного государства, региона и международной (межгосударственной) системы в целом. Раньше война рассматривалась как хотя и крайнее, но все же «нормальное» средство достижения политических целей. Огромная же разрушительная мощь ядерного оружия породила парадоксальную с точки зрения традиционных подходов ситуацию. С одной стороны, государство, обладающее ядерным оружием, получает новые возможности для проведения своей внешней политики и обескураживающую любого потенциального агрессора способность обеспечивать свою национальную безопасность (в военном значении этого понятия). А с другой стороны, избыток мощи, который дает ядерное оружие, делает абсурдными всякие мысли о его применении, о перспективе прямого столкновения между его обладателями.

Поэтому главный акцент делается не на военных, а на политических аспектах ядерных вооружений, не на стратегии вооруженного конфликта, а на стратегии устрашения противника. Порожденное стратегией устрашения «равновесие террора» позволяло удерживать глобальную международную систему в состоянии относительной стабильности. Однако это была, во-первых, статическая стабильность в ее кон-фронтационной форме (см. об этом: Богатуров, Плешаков. 1991- № 2.), и, во-вторых, она не способствовала устранению вооруженных ^Лконфликтов на уровне региональных и субрегиональных подсистем.

В конце 1980-х гг., с приходом к власти в ведущих странах Запада неоконсервативных сил, предпринимается попытка преодоления вышеназванного парадокса ядерных вооружений, возникает стремление выйти за рамки стратегии устрашения и реабилитировать понятие военной победы в ядерный век. В то же время в американской и западноевропейской политике в области вооружений и военных технологий рождаются новые тенденции. Администрацией Рейгана в США и французскими официальными политическими кругами в Европе были предприняты попытки выработать новую «большую стратегию », которая позволила бы открыть новую, «постядерную» эру в мировой политике. В рамках проектов, известных как СОИ и «Эврика», ставится цель создания принципиально новых типов вооружений, дающих преимущество не наступательной, а оборонительной стратегии и сводящих к минимуму возможные последствия гипотетического ядерного удара, а в перспективе призванных обеспечить их обладателям «ядерную неуязвимость». Вместе с тем оба проекта имеют и самостоятельное значение, стимулируя научные и технологические изыскания в ключевых отраслях экономики и общественного производства.

Окончание «холодной войны», развал Советского Союза и крушение биполярной структуры глобальной международной системы знаменуют поворот к новой фазе в разработке «большой стратегии». На передний план выдвигается задача адекватного ответа на вызовы, которые возникают из-за распространения в мире новых типов конфликтов, генерируемых ростом децентрализованного политического насилия, агрессивного национализма, международной организованной преступности и т.п. Сложность указанных задач, приобретающих особую ^актуальность в условиях все большей доступности новейших видов °РУжия массового уничтожения как ядерного, так и «обычного», Уменьшает возможность их решения путем стратегических исследовании с традиционной для них «точкой зрения «солдата», пытающегося Избрать наилучшее поведение перед лицом противника и не задающегося вопросами о причинах и конечных целях конфликтов. В наше время все большее распространение получают другие подходы, и в частности, существующие в рамках «исследования конфликтов».

Исследования конфликтов

Центральными для этого направления являются те вопросы, которые не рассматриваются «стратегическими исследованиями», т.е. вопросы, связанные прежде всего с выяснением происхождения и выделения разновидностей международных конфликтов. По каждому из этих вопросов существуют расхождения.

Относительно вопроса о происхождении международных конфликтов есть две позиции. Исходя из одной, международные конфликты можно объяснить причинами, связанными с характером структуры международной системы. Сторонники второй склонны выводить эти причины из контекста, т. е. внутренней среды системы межгосударственных отношений.

Например, Й. Галтунг, предложивший «структурную теорию агрессии» (Оа11ип§. 1964), считает причиной международных конфликтов разбалансирование критериев, позволяющих судить о том месте, какое занимает данное государство в международной системе. Например, в соответствии с одними критериями у государства может быть высокое положение в системе, тогда как по другим критериям государство может занимать недостаточное или непропорционально низкое положение. Например, финансовая мощь такого государства, как Кувейт, диссонирует с его незначительным политическим весом; ФРГ, являвшаяся экономическим гигантом, была ограничена в своих дипломатических возможностях. Поэтому, например, можно сказать, что демографический, ресурсный, научно-технический и производственный потенциал России находится сегодня в явном противоречии с экономической ситуацией и с тем местом, которое она занимает в системе межгосударственных отношений.

«Возникновение агрессии, -- утверждает Галтунг, -- наиболее вероятно в ситуации структурного разбалансирования» (там же. Р. 98--99). Это касается й глобальной международной системы с наблюдающимся в ее рамках «структурным угнетением», когда индустриально развитые государства, в силу особенностей присущего им типа экономики, выступают в роли угнетателей и эксплуататоров слаборазвитых стран. Однако наличие структурного разбалансирования само по себе еще не означает, что вытекающие из него конфликты обязательно достигнут своей высшей степени -- военного противостояния. Последнее становится наиболее вероятным при двух условиях: во-первых, когда насилие превращается в неотъемлемую и привычную черту жизни общества; во-вторых, когда исчерпаны все другие средства восстановления нарушенного баланса (там же).

Близки к рассмотренным и взгляды американского исследователя Органски. Основываясь на теории политического равновесия (баланса сил), в анализе причин конфликта он исходит из того, что нарушения структурного равновесия в международной системе объясняются появлением в ней государств-«челленждеров». Их растущая мощь приближается к мощи занимающих в мировом порядке ведущие позиции наиболее сильных держав, но значительно отстает от уровня их политического влияния (см. об этом: Ваггеп. 1978. Р. 325).

Еще одна разновидность «структурного» подхода к вопросу о происхождении международного конфликта -- стремление объединить предложенные К. Уолцем три уровня анализа -- уровня индивида, уровня государства и уровня международной системы (8епагс1ет. 1992. Р. 41--49). На первом уровне исследование причин международного конфликта предполагает изучение естественной природы человека («апнтшк Согптапси», о котором упоминает Г. Моргентау) и его психологии, и прежде всего особенностей психологического облика государственных деятелей (отражаемых, например, в теориях инстинктов, фрустрации, агрессии и т.п.). На втором уровне рассматриваются детерминанты и факторы, связанные с геополитическим положением государств, а также анализируется специфика господствующих в этих государствах политических режимов и социально-экономических структур. Наконец, на третьем уровне выявляются характерные черты международной системы: «полярность», или «конфигурация соотношения сил» (Р. Арон), другие структурные признаки.

К структурным представлениям могут быть отнесены и господствовавшие в советской литературе взгляды на характер и природу происхождения международных конфликтов. Происхождение конфликтов объяснялось неоднородностью глобальной международной системы, Для которой свойственно разделение на мировую капиталистическую систему, мировой социализм и развивающиеся страны, в среде последних, в свою очередь, выделяли процессы размежевания на классовой основе. Причины же конфликтов, их основной источник видели в агрессивной природе империализма.

Как уже говорилось, некоторые авторы основу зарождения международных конфликтов видят в особенностях взаимодействия межгосударственной системы и ее внутренней среды. С этой точки зрения вооруженным конфликтам или предшествующим им кризисам в наибольшей степени благоприятствует международный контекст, характеризующийся размыванием или же резким изменением соотношения сил. В том и другом случае государства теряют ясное представление о их взаимном положении в международной иерархии и пытаются покончить с возникшей двойственностью (как это произошло, например, в отношениях между США и СССР во время «Карибского кризиса» 1962 г.).

Отсутствие общепринятого определения структуры международной системы затрудняет попытки разделить «структурный» и «контекстуальный» подходы. Впрочем, как подчеркивают исследователи, указанные подходы тесно связаны друг с другом и содержат ряд общих идей (Ваггеа. 1978. Р. 327). Их объединяет, например, явная приверженность государственно-центричной модели международной системы со всеми вытекающими отсюда последствиями, главным из которых является сведение всего многообразия международных конфликтов к межгосударственным противоречиям, кризисам и вооруженным столкновениям. Об этом говорят и различные типы классификации конфликтов.

Так, Ф. Брайар и М.-Р. Джалили выделяют три группы международных конфликтов, которые отличаются по своей природе, мотивациям их участников и масштабам. К первой группе они относят классические межгосударственные конфликты; межгосударственные конфликты с тенденцией к интеграции; национально-освободительные войны и т.п. Во вторую группу включаются территориальные и не территориальные конфликты; последние, в свою очередь, могут иметь социально-экономические, идеологические мотивы или же просто вытекать из воли к могуществу. Наконец, в зависимости от масштабов конфликты подразделяются на генерализованные, в которые втянуто большое количество государств и которые способны перерасти в мировые конфликты, а также региональные, субрегиональные и ограниченные (по количеству участвующих государств) конфликты (БгаН-1агй... 1988. Р. 109).

Существует множество других классификаций, критериями которых выступают причины и степень напряженности международных конфликтов, характер и формы их протекания, длительность и масштабы и т.п. Подобные классификации постоянно дополняются и уточняются, предлагаются новые критерии и т.п. Однако следует отметить, что по крайней мере в одном отношении радикальных изменений в общей картине типологии и классификации международных конфликтов (за небольшими исключениями) пока не произошло. Речь идет о том, что наибольшее место в таких классификациях и сегодня по-прежнему отводится конфликтам между государствами. Это касается как отечественных, так и зарубежных работ, систематизированных в нашей литературе в 1980-е гг. (см., например: Доронина. 1981. С. 58-- 87) '. Такое положение не может не влиять и на развитие третьего направления в анализе международных конфликтов -- «исследований мира».

Исследования мира

В рамках названного направления («автономность» которого, как и тех, что были рассмотрены выше, относительна) речь идет о широком комплексе вопросов, связанных с поисками путей урегулирования международных конфликтов. В изучении данной проблематики можно выделить три основных подхода. Один из них связан с традициями англосаксонской школы «СопШсг КекоШоп» («регулирование конфликта»), второй основывается на видении, присущем европейскому течению «Реасе КекеагсЪ» («Исследования мира»), третий делает акцент на процессе международных переговоров.

Значительную роль в развитии первого подхода продолжает играть созданный в 1955 г. при Мичиганском университете Зоигпа1 о/Соп/11с1 КехоШНоп. Приверженцы данного подхода уделяют особое внимание анализу вопросов, связанных с механизмами разрешения и контроля конфликтов и с поиском на этой основе путей перехода от конфронтации к сотрудничеству. Большое значение имеет разработка математических и игровых методов изучения социального конфликта. Одна из широко распространенных идей состоит в том, что конфликты являются универсальным феноменом, присущим всем сферам общественной жизни. Это означает, что они не могут быть устранены, в том числе и в области международных отношений. Поэтому речь должна идти о таком анализе конфликтов, который позволил бы создать механизм управления ими с целью найти общую пользу для каждого из участников ()Угщк1. 1965). С этой точки зрения существует четыре способа разрешения социальных конфликтов: 1) соглашение в результате совпадения мнения всех сторон; 2) соглашение в соответствии с законодательной или моральной волей внешней силы; 3) соглашение, навязанное одной из сторон конфликта; 4) ситуация, когда застарелый конфликт теряет свою актуальность и разрешается сам собой (Социальный конфликт... 1991).

Большую роль в осознании возможностей разрешения международных конфликтов мирными средствами сыграли публикации выходящего в Осло «1оигпа1 о! Реасе Кекеагспе». Один из главных выводов, сделанных в рамках формируемого этим изданием идейно-теоретического течения, в том, что мир -- это не просто отсутствие войны, но прежде всего законность и справедливость в отношениях между государствами {8вп§паа$. 1971). Й. Галтунг идет еще дальше, считая, что мир -- это не просто отсутствие прямого насилия, но и отсутствие любых форм насилия, в том числе и тех, которые проистекают из структурных принуждений. Характерная черта данного течения западной конфликтологии -- это большая степень нормативизма. Мир рассматривается его представителями не только как ценность, но и как цель, достижение которой предполагает активные действия его сторонников. Средства таких действий могут быть разными, некоторые из авторов не исключают даже временного использования силы, усугубляя тем самым внутреннюю противоречивость течения (Зскшгй. 1968).

Различия между рассматриваемыми течениями носят довольно условный характер. Подтверждением может служить тесное сотрудничество представителей всех этих течений в деле исследования происхождения, природы и способов урегулирования конфликтов. В 1972-- 1973 гг. президентом Международного общества исследователей мира (Реасе КекеагсП 1шегпайопа1 8ос1егу) избирается Д. Сингер, один из известных представителей американской школы бихевиоризма в науке о международных отношениях. С 1974 г. он возглавляет Комитет по изучению конфликтов и мира Международной Ассоциации политических наук. Немаловажно то, что оба течения важнейшим средством урегулирования конфликтов считают переговоры.

Проблема переговоров в западной конфликтологии становится относительно самостоятельной с середины 1960-х гг. Как отмечают отечественные специалисты, на работы по международным переговорам оказали влияние две во многом противоречащие друг другу тенденции: с одной стороны, разработка проблем мира (Реасе Кекеагсп), а с другой -- идеи «силового подхода». Первая тенденция способствовала формированию представления о переговорах как о средстве разрешения международных конфликтов и достижения мира. Вторая же была направлена на разработку оптимальных путей достижения выигрыша на переговорах (Лебедева, Хрусталев. 1989. С. 107). Однако завершение эпохи холодной войны и глобальной конфронтации вызывает к жизни новые тенденции в сфере переговоров. Эти тенденции сводятся к следующему:

международные переговоры становятся основной формой взаимодействия государств. Они активно воздействуют на дальнейшее уменьшение роли военного фактора;

растет объем и количество переговоров. Их объектом становятся все новые области международного взаимодействия (экология, социально-политические процессы, научно-техническое сотрудничество и т.п.);

возрастает переговорная роль международных организаций;

в сферу переговоров вовлекаются специалисты, не имеющие дипломатического опыта, но располагающие той компетенцией в области сложных научно-технических и экономических проблем, которая необходима при анализе новых сфер взаимодействия между государствами;

возникает необходимость коренного пересмотра процесса управления переговорами: выделения наиболее важных проблем для высшего государственного руководства; определения сферы компетенции разных рабочих уровней; разработки системы делегирования ответственности; повышения координирующей роли дипломатических служб и т.п. (О процессе международных переговоров... 1989. С. 7).

Разработка проблемы международных переговоров, обогащаясь новыми выводами, все больше выходит за рамки конфликтологии. Сегодня переговоры становятся постоянным, продолжительным и универсальным инструментом международных отношений, что вызывает необходимость выработки «переговорной стратегии», имеющей прикладное значение. Такая стратегия, по мнению специалистов, предполагает: а) определение действующих лиц; б) классификацию, в соответствии с подходящими критериями, их характеристик; в) выявление иерархии ценностей (ставок) в том порядке, в каком ее представляют себе стороны; г) анализ соотношения между целями, которых хотят достичь, и средствами, которыми располагает определенная сторона в тех областях, где она имеет возможность действовать (там же. С 76, 78).

В анализе международных переговоров наметились попытки целостного, системного подхода, понимание их как процесса совместного принятия решения в отличие от других видов взаимодействия (например, консультации, дискуссий, которые необязательно требуют совместного принятия решений), стремление выделить их отдельные фазы (структуру) с целью выявления специфики действий участников на каждой из них (см.: Лебедева, Хрусталев. 1989. С. 109--110). Вместе с тем было бы ошибкой полагать, что сегодня уже существует некая общая теория переговоров, частью которой является теория международных переговоров. Скорее можно говорить о существовании определенных теоретических основ анализа и ведения переговоров. Происходит это не потому, что переговоры не занимают самостоятельного места в решении международных проблем и не представляют собой цели, а потому что они являются лишь инструментом ее достижения.

Сказанное во многом относится и к исследованиям конфликтов. Несмотря на многочисленные попытки создания общей теории конфликтов, ни одна из них не увенчалась успехом (см. об этом: Международные отношения... 1993. С. 57). Не существует и общей теории международных конфликтов. На эту роль не могут претендовать ни полемология, ни конфликтология, ни социология конфликтов. Во-первых, многочисленные исследования не выявили какой-либо устойчивой корреляции между теми или иными атрибутами международных акторов и их конфликтным поведением. Во-вторых, те или иные факторы, которые могли бы рассматриваться как детерминирующие конфликтный процесс, как правило, варьируются на различных фазах этого процесса и поэтому не могут быть операциональными в анализе конфликта на всем его протяжении. Наконец, в-третьих, характер мотивов и природа конфликтов редко совпадают между собой, что также затрудняет возможности создания единой теории конфликтов, годной на все случаи (ВгаШагй, В]аПП.1988. Р. 108).

Оптимизм, выказываемый некоторыми видными специалистами относительно исследований международных конфликтов (8т§ег. 1987. Р. 292), не помешал развитию кризиса, в который с конца 1980-х гг. эти исследования вступили.

3. Особенности «конфликтов нового поколения» Общий контекст

Окончание холодной войны, крушение социалистического лагеря и развал СССР вывели на первый план те вопросы, которые отражают феномены массового масштаба, свидетельствующие о переходном характере современного международного порядка и не освоенные до конца ни одним из рассмотренных выше теоретических направлений в исследовании международных конфликтов.

Действительно, в эпоху холодной войны тотальный контроль над миром со стороны двух сверхдержав выполнял регулятивную роль в международных отношениях. В наши же дни ядерное оружие уже не имеет прежнего устрашающего и сдерживающего значения. Вместе с развалом Советского Союза, исчезновением биполярности и окончанием идеологического противоборства между Востоком и Западом произошло высвобождение «замороженных» прежде этнических, межплеменных, националистических конфликтов, столкновений социальных меньшинств, культурных идентичностей и иных явлений, достигающих сегодня кризисных масштабов во многих, особенно в слаборазвитых, странах.

С окончанием холодной войны произошли глубокие изменения в правилах международных взаимодействий и в поведении их участников, особенно негосударственных акторов. Нельзя строить типологию конфликтов и кризисов, исходя лишь из идеологического и ядерного противостояния.

Глубина возникающего в этой связи комплекса проблем отражена американским ученым Дж. Розенау. Он обратил внимание на становящееся все более очевидным «раздвоение» международной арены, где «акторы вне суверенитета» демонстрируют сегодня влияние, которое по своим .последствиям может конкурировать с влиянием традиционных (государственных) акторов (Козепаи. 1990). Значение новых акторов подчеркивают М.-К. Смуте и Б. Бади, французские специалисты в области политической социологии. Они отмечают трудности в идентификации негосударственных акторов, которые придают международным конфликтам и насилию роль «рационального» средства в достижении своих целей (Байге, 8шои1$.1992). Исследователь Еврейского университета в Иерусалиме Мартин ван Кревельд подчеркивает фундаментальное отличие современной эпохи (с точки зрения наиболее типичных для нее конфликтов и войн) от всей предыдущей истории международных отношений. Начиная с 1648 г. войны почти всегда велись государствами и поэтому могли быть поняты на основе идей Карла фон Клаузевица, но теперь ситуация изменилась. Эпоха национальных государств и, следовательно, межгосударственных конфликтов подходит к концу, а с ней исчезает и ясное «подразделение на три субъекта -- правительство, армию и народ», которое ранее возникло в связи с тем, что войны велись государствами (цит. по: Кар1ап. 1994. Р. 71). Известный американский исследователь и публицист Роберт Каплан считает, что войны XXI в. «будут субнациональными, то есть государствам и местным властям будет трудно защитить граждан физически. Именно таж в конце концов погибнут многие государства» (там же. Р. 72).

К аналогичным выводам приходят и многие отечественные ученые. Так, эксперты СВОП отмечают появление феномена «падающих государств», которые становятся средоточием конфликтов, «базой «идеологизированного», фундаменталистского терроризма, «безопасной гаваныо» для международной оргпреступности, источником угрозы распространения оружия массового распространения (ОМУ) «для бедных»

--химического и бактериологического оружия» (Стратегия для России... 2.15). М.М. Лебедева отмечает, что «современные конфликты

--практически все внутригосударственные. Они получили название «конфликтов идентичности» и характеризуются плохой управляемостью, подключением многих участников, слабостью центральной власти и т.п.».

Действительно, динамика вооруженных конфликтов, разразившихся в мире после холодной войны, говорит именно об этом: в последние годы самыми многочисленными вооруженными конфликтами стали этнические и сепаратистские. В 1993--1994 гг., согласно ежегоднику СИПРИ, в мире было зарегистрировано более 30 вооруженных конфликтов. 16 из них могли рассматриваться как международные, поскольку причиной их стали территориальные или пограничные требования; 12 имели внутригосударственную природу. В 1996 г. из 27 вооруженных конфликтов только один мог рассматриваться как международный. Новизна вооруженных конфликтов еще и в том, что они затрагивают уже не только страны «третьего мира», но и Европу, в частности Балканы и страны бывшего СССР. «Война возвращается в Европу. На смену жесткой системе отношений между Востоком и Западом, находившейся под контролем двух основных игроков с простым кодексом поведения, пришло множество новых игроков» {Давид. 1996. С. 196).

В расколотом посткоммунистическом мире, как считает Д. Коляр {Со1агй. 1996. Р. 74--75), вполне логичен возврат истории и географии, культуры и религий, этнических идентичностей и меньшинств. Это объясняет рост локальных кризисов и конфликтов, развитие новых форм вооруженной борьбы (герилья, терроризм, интифада, блокада, эмбарго, анархия насилия,..).

Изменились.и сами факторы мощи: наблюдается переход от мира с преобладанием классических войн к миру, в котором преобладают экономические и технологические конфликты. Роль дипломатии И стратегии становится менее важной, менее значительной, чем роль экономики и финансов.

Причины, участники, содержание

Из всего вышесказанного можно сделать следующие выводы.

Во-первых, в канун XXI в. изменились причины и источники конфликтов. Последние все чаще возникают на этнической и религиозной основе. Все чаще возникают экономические и финансовые противоречия, проявляется обострение борьбы за рынки и ресурсы. В перспективе именно дефицит ресурсов (причем не только нефти и газа, но и воды, а также продуктов питания) превратится в одну из главных проблем. Борьба за доступ к ресурсам на местном, региональном и глобальном уровнях способна стать одной из наиболее распространенных причин конфронтации, вооруженных столкновений и войн. Новые конфликты тесно связаны со снижением влияния и эффективности государственной власти, с ее эрозией. Источниками кризисов и конфликтов становятся также нестабильность, слаборазвитость и нищета, которые благоприятствуют подъему религиозного интегризма, в частности исламского фундаментализма. Среди глубинных причин конфликтов нового поколения следует назвать социально-экономические и социально-демографические изменения: разрыв в доходах между различными странами и различными регионами в рамках одной страны; бурный рост урбанизации; продолжающееся обвальное увеличение населения в наименее развитых странах мира. В результате массового исхода сельского населения в города последние превращаются в огромные деревни, новое население которых, утрачивая свою идентичность, культурное самосознание, не имеет никаких шансов на трудоустройство. В странах с переходной экономикой модернизация не всегда может служить средством предотвращения конфликтов: способствуя увеличению разрыва в доходах населения, сопровождаясь обнищанием значительной его части, она подогревает индивидуальные и групповые амбиции при одновременном ослаблении лояльности по отношению к государству. Наконец, одной из причин современных конфликтов считают глобализацию. По мнению одного из обозревателей «Монд дипломатика» С. Латуша, подъем интегризма, усиление конфликтов идентичности и этнического терроризма представляют собой ответную реакцию на высокомерную политику безальтернативности либеральной демократии, ничем Не ограниченной экспансии рынка, прав человека в их западной интерпретации. Подобная политика стала своеобразной формой этноцентризма с «транскультурными инвариантами», не допускающими никаких возражений. Ликвидируя таким образом культурное многообразие, глобализация порождает возникновение «племен», покорность, рост этницизма, взрыв конфликтов идентичности, а не сосуществование и диалог (см.: Ьа1оиске. 1999).

Во-вторых, меняются участники конфликтов. Конфликты между государствами, в том числе и военные, не исчезают, но перспектива крупномасштабных межгосударственных войн, типа двух мировых, становится все менее вероятной. Это не значит, что государство перестает быть одной из сторон конфликтов, однако его противником, или, иначе говоря, другой стороной конфликта, все чаще будут выступать негосударственные акторы -- экстремистские религиозные течения и преступные группировки (в том числе и внутри самого государственного аппарата); транснациональные преступные синдикаты, проникающие в самые разные структуры; террористические формирования и этнокультурные кланы... Иначе говоря, конфликты часто ведутся «с участием новых бойцов» (см. об этом: Ре1еп: 1994), мотивы которых трудно понять. Они незаинтересованы в окончании конфликта, потере своего статуса «бойца», так как после окончания конфликта общество часто не может предложить им привлекательных стимулов для занятия созидательным трудом.

В-третьих, меняется характер и содержание конфликтов. Как уже было сказано, они все меньше и меньше являются межгосударственными и все более и более внутригосударственными. Иначе говоря, они происходят преимущественно в пределах внутренних границ государств, и, как правило, в густонаселенных, высокоурбанизированных и слаборазвитых регионах. Все более распространенными становятся асимметричные, в силу сущностного несходства противоборствующих сторон, конфликты. Они приобретают характер раздробленных, децентрализованных процессов, с которыми гораздо сложнее бороться: «...на пространстве, где более не существует общих норм поведения и где происходит ослабление государств, любой, даже слабый стратегический игрок обладает неконтролируемой способностью уничтожения» {Давид. 1996. С. 196). Кроме-того, конфликты становятся все более продолжительными, все труднее определить точку их начала и окончательного разрешения. Неопределенность распространяется и на результат конфликтов: в отличие от обычных межгосударственных войн, в них становится гораздо сложнее выявить, кто победил и кто проиграл, они не имеют четких ограничений во времени. Указанная неопределенность касается не только времени, но и пространства: конфликты все больше распространяются в пространстве. При этом конфликтное пространство все меньше определяется государственными границами. Многие исследователи указывают на феномен своего рода «феодализации» -- возникновение перемещающихся и многообразных центров власти, напоминающее ситуацию, господствовавшую в международных отношениях в средние века. Аналогия со средними веками возникает и в связи с такой характеристикой, новых конфликтов, как их растущая ожесточенность. Так как новые конфликты и войны вызывают у великих держав желание сосредоточиться на самих сеое, то значительная часть слаборазвитых стран «третьего мира» «сползает» к полной анархии. Конфликты и войны, которые возникают в странах «третьего мира», отличаются особой жестокостью, дикостью и варварством (см. об этом: Кар1ап. 1994; Давид. 1996). Стирается разница между военными и гражданскими объектами, гражданские цели оказываются все менее защищенными. Многие из «новых бойцов» стремятся направить свои действия именно против гражданских объектов. В-четвертых, перечисляя отличия конфликтов и кризисов нового поколения от тех, которые были типичными для эпохи холодной войны, нельзя не отметить изменения в деятельности международных организаций. Прежде всего это касается такой универсальной организации, как ООН. Справедливая критика в ее адрес не должна заслонять того факта, что по сравнению с периодом холодной войны 1990-е гг. характеризуются определенной активизацией и деблокированием ее деятельности, ростом операций по поддержанию мира и участившимся вмешательством в кризисы и конфликты. Проведение миротворческих и гуманитарных операций под эгидой ООН перестает быть исключительным феноменом.

Механизмы урегулирования

Изменения касаются не только причин, участников и характера конфликтов в современном мире. Меняются и механизмы их урегулирования. Структура этих механизмов приобретает более сложный характер, трансформируется их иерархия.

Например, в условиях уменьшения роли государства-нации наблюдается снижение эффективности дипломатических методов урегулирования конфликтов. В составе же причин современных конфликтов и в Структуре методов их разрешения, напротив, растет роль экономических механизмов и финансовых средств. Пример борьбы с международными наркамафиозными структурами может подтвердить как силу задействования, так и ограниченность экономических рычагов. Ограниченность их подтверждается также и тем, что ни одно даже самое богатое государство не в состоянии откупиться от конфликтов на религиозной или этнической почве. С другой стороны, и межгосударственные противоречия, и асимметричные конфликты требуют огромных средств для своего предупреждения, урегулирования и управления собой. Растут цены на постоянно совершенствующиеся и обновляющиеся виды вооружений, хотя они, конечно, не в состоянии Дать тех качественных выгод или преимуществ, которые обеспечивают технический прогресс, информация, образование.

Все более заметную роль в составе механизмов урегулирования конфликтов играют гуманитарные операции. В то же время, как уже отмечалось ранее, полной ясности относительно содержания этого термина все еще нет. Включая в себя защиту нрав и свобод человека, достоинства личности, понятие «гуманитарные операции» нередко выступает и как мотив урегулирования конфликтов, и как средство политического давления.

Растет роль информационного элемента. И не только в составе механизмов урегулирования конфликтов, но и в их обострении. Война с участием Си-Эн-Эн, как пишет Ф. Стеч, приводит к тому, что общественность и руководители государств описывают события в зависимости от содержания видеоклипов и их звукового сопровождения (см.: 81еск. 1994). В свою очередь, немецкий журналист М. Хеннес отмечает: «В результате постоянных репортажей о войне с ужасными картинами убийств и мародерства в Югославии для западной дипломатии все свелось к вопросу: военная интервенция, да или нет? Не было места для анализа ситуации, для прогнозирования действий, и западная дипломатия запуталась в собственной беспомощности и пустых словах» (Неппеа. 1994. Р. 628). Благодаря изображениям, распространяемым электронными СМИ, со времени «Войны в Заливе» намного поднялась роль профессионалов гуманитарных операций. С гуманитарными операциями НПО теперь конкурируют гуманитарные операции государств и коалиций государств (экс-Югославия, Сомали, Руанда) со всеми недостатками, которые с этим связаны (подробнее об этом см.: Со11агй. 1996. Р. 77-100).

Правовой элемент, как мы уже видели, претерпевает достаточно сложные метаморфозы: это и снижение в последние несколько лет роли ООН и ее Совета Безопасности, и пренебрежение нормами международного права в новой доктрине и в действиях Североатлантического союза, и отставание международного законотворчества от развития событий на мировой арене и т.п.

При всех оговорках и ограничениях, которые высказываются по этому поводу, остается бесспорной роль военного элемента в предупреждении, урегулировании конфликтов и осуществлении над ними контроля со стороны международного сообщества (ООН). В этой связи специалисты в области стратегических исследований выделяют четыре категории военных задач (подчеркивая при этом, что речь не идет об оборонных задачах, так как в большинстве случаев нет угрозы суверенитету).

Во-первых, это участие в военных операциях. Решение этой задачи связано с поддержанием соглашений о контроле над вооружениями, с обеспечением свободы судоходства в мировом океане, а также с проведением миротворческих операций. Вторая задача формулируется как оказание помощи местной гражданской администрации и включает в себя обеспечение правопорядка в зоне поддержания мира, обслуживание и материально-техннескую поддержку инфраструктуры, безопасности границ, борьбу наркобизнесом и терроризмом. Третья задача -- оказание гуманитарной помощи населению при стихийных бедствиях, поддержка НПО (нпример, «Врачей без границ») и помощь беженцам. Наконец, четверш задача связана с осуществлением односторонних военных операцт, включающих в себя действия по спасению насильственно удержи аемого персонала, по эвакуации мирного населения и т.д.

Особую роль, как покаавает политическая практика последних лет, играют миротворческиеоперации. Они включают в себя:

Собственно миротворество (или установление мира) -- дипломатические усилия, связанше с организацией посредничества и/или переговоров, между сторонам конфликта, направленные на достижение мирного соглашения.

Поддержание мира --операции небоевого характера, осуществляемые с согласия сторон вцелях выполнения достигнутых соглашений.

Принуждение к миру -боевые операции или угроза применения силы по принуждению или щерживанию воюющих сторон.

Построение мира -- дательность, осуществляемая после завершения боевых действий и ншравленная на восстановление экономики и политической стабильноси в регионах конфликта.

Главы VI «Мирное разрешение споров» и VII «Действия в отношении угрозы миру, нарушешй мира и актов агрессии» Устава ООН представляют собой основымандата на проведение миротворческой операции. Однако в них нетаких понятий, как «установление мира», «поддержание мира» или «шшуждение к миру».

ООН стремилась не даваъ определения этим понятиям по политическим мотивам. Так, Стегальный комитет по операциям по подДержанию мира каждый годрассматривал вопрос о разработке соответствующей декларации. Одако каждый год он решал не приступать к этой разработке на том оснвании, что зафиксированное определение лишило бы гибкости и прапатичности саму концепцию, имевшуюся в распоряжении ООН. Тряиционные операции по поддержанию Мира, предполагающие беспрктрастность и согласие конфликтующих сторон, обычно проводятся н основе положений VI главы («операции Шестой главы»). Но так какфирода конфликтов изменилась, то все Чаще принимаются решения 1 проведении операций, которые выходят ^За рамки традиционного подержания мира. Мандаты этих операций опираются на главу VII, а и;енно на «мероприятия при угрозе миру Или нарушении мира и пртгрессивных действиях». В то же время практика миротворчества поождает в последние годы ряд коллизий.

Классическая форма действий ООН по поддержанию мира и, соответственно, наименее проблематичные операции, проводимые Организацией с этой целью, связаны с рядом условий: стороны согласны прекратить разделяющий их конфликт; согласие и сотрудничество сторон можно принимать как данность, и никто не подвергает сомнению беспристрастность миротворцев; риск невелик, и применение силы, как правило, не является необходимым; задачи, поставленные перед миротворцами, знакомы любой армии мира; ресурсы, имеющиеся в распоряжении ООН, достаточны для реализации этих задач (Ткагоог. 1995--1996). Как показывает III. Тхарур, специальный помощник заместителя Генерального секретаря ООН по миротворческим операциям (см. там же), после холодной войны СБ ООН вышел на беспрецедентный уровень согласия относительно того, как следует реагировать на международные кризисы. На этой основе ООН организовала целую серию операций по поддержанию мира, которые по своему размаху, сложности и функциям, имели мало общего или совсем не имели общего с операциями по поддержанию мира в прошлом. В результате «поддержание мира» стало восприниматься как понятие, включающее в себя не только наблюдение за выполнением соглашений о прекращении огня и их реализацию, но и весь диапазон задач, включая организацию выборов и наблюдение за их проведением, защиту прав человека, контроль за проведением земельной реформы, доставку в боевой обстановке гуманитарной помощи, восстановление разрушенных госструктур в странах, где государство потерпело фиаско, а также амбициозные попытки заставить враждующие силы, полные решимости продолжать воевать, принять мир. В то же время основой многоплановых усилий ООН по поддержанию мира по-прежнему остаются согласие и готовность сторон: новые функции, о которых говорилось выше, обычно проявляются в условиях всеобъемлющего урегулирования, и обе или все стороны конфликта хотят осуществления урегулирования со стороны ООН. Наконец, необходимо, чтобы ни одно из предыдущих условий не подрывало стремления ООН не прибегать к силе. Значительно более сложные проблемы возникают в ситуациях, когда согласия нет или оно скоро исчезает; когда ООН не имеет официального согласия на свои действия или отсутствует практическое сотрудничество сторон, на территории которых развернуты силы ООН; и когда природа продолжающегося конфликта вынуждает искать ответ на непростой вопрос о возможном применении силы, а значит, пойти на риск, так как применение силы поставит под угрозу беспристрастность ООН и саму перспективу достижения ею эффективности.

Таким образом, мы выявили, что есть задачи, которые выполнить с помощью механизма поддержания мира невозможно. Появилось понятие «принуждение к миру», ставшее особенно популярным в странах Запада и в НАТО. Однако, как считает Ш. Тхарур, «этот термин все чаще используется для того, чтобы прикрыть желание начать военные действия, не делая трудного политического и военного выбора, который лежит в основе таких действий. Реальные альтернативы -- это вмешательство или невмешательство, и именно в этом в действительности и заключается выбор...» (там же). Если принимается решение вмешаться в конфликт, как говорит III. Тхарур, тогда второй вариант выбора лежит между логикой мира и логикой войны. Если выбирается мир, то это означает, что выбирается механизм поддержания мира со всеми его лимитирующими факторами. Если же выбор делается в пользу войны, то он должен подкрепляться необходимой политической волей, военными и финансовыми ресурсами, без которых одержать победу нельзя. Определяется противник, и все необходимые силы и средства направляются на то, чтобы уничтожить его (там же). В конечном счете выбор между миром и войной определяется двумя факторами. Первый из них имеет концептуальный характер: опасность при проведении операций по принуждению к миру заключается в том, что они представляют собой рискованную игру, в ходе которой одной и той же стороне угрожают нанесением воздушных ударов и с ней же ведут переговоры о сотрудничестве. Второй фактор носит материальный характер: речь идет о хронической проблеме несоответствия между мандатами и средствами ООН. Некоторые наблюдатели полагают, что данная проблема создана искусственно Соединенными Штатами. В 1995 г. Конгресс США принял решение об обязательном одностороннем сокращении взноса США на проведение операций по поддержанию мира с 31,4% до 25%. По состоянию на 15 марта 1998 г. государства-члены были должны ООН 1,7 млрд долларов в виде текущих и просроченных взносов на операции по поддержанию мира. 958 млн долларов из этой суммы приходится на долг США (см.: Операции ООН... 1998). По мнению обозревателя «Монд дипломатик» Ф. Бенни, речь идет о продуманной стратегии США, которая состоит в том, чтобы «лишить ООН ее решающей роли путем лишения ее адекватных ресурсов, персонала и авторитета, с тем чтобы затем возложить на нее ответственность за последствия кровавой войны, ведущейся США в Косово» (Бепта. 1999. Р. 1).

И все же с 1945 г. было проведено 47 операций ООН по поддержанию мира. Что касается операций по принуждению к миру (когда СБ Дает государствам-членам санкцию принимать все необходимые меры [для достижения поставленных целей независимо от согласия конфликтующих сторон), то они использовались в очень немногих случаях. Следует отметить, что ни одна из таких операций -- будь то в Персидском заливе, в Сомали, в Руанде, в Боснии и Герцеговине или в

Албании -- не проводилась под руководством ООН. Ими руководила одна из стран или группа стран. При этом основанием для проведения операций как по поддержанию мира, так и операций по принуждению к миру являются положения Устава ООН о поддержании международного мира и безопасности и решение Совета Безопасности. Вот почему операция НАТО против Югославии, проведенная в 1999 г. без санкции СБ ООН, породила негативную реакцию в мире, вызвала споры в недрах самого Североатлантического союза и создала опасный прецедент нарушения норм международного права. Указанная операция поставила целый ряд сложных вопросов, которые касаются урегулирования конфликтов в современном мире. Ответы на эти вопросы пока не найдены.