Теория международных отношений

Еще одна историческая форма международного права, роль которой так же велика и неоднозначна, представлена антропоморфным международным правом. По всей видимости, в ней находит отражение принцип абсолютизма, в соответствии с которым средневековое право делало из политического суверенитета родовое благо, переходящее по наследству из поколения в поколение, а войны между государствами представали как ссоры между суверенами или споры династий. В наши дни периодически возрождаются проекты международных договоров, законов и судов, которые являются в некотором смысле воспроизведением антропоморфных канонов. Таковы, например, попытки запретить войны путем своего рода полицейской регламентации, некоторые современные проекты арбитража, которые, не внося по сути ничего нового, фактически воспроизводят частное право или даже феодальное право,-напоминая в чем-то придворные суды удельных князей.

Истории международных отношений известна и такая форма их правового регулирования, как имперское право. Оно находило свое применение всякий раз, когда какая-либо могущественная держава стремилась единолично определять нормы поведения в международных отношениях. При этом чаще всего она пыталась навязать другим странам соглашения и правила, которые сама выполнять не собира"-лась. Например, из описания Фукидида видно, что даже демократическая Древняя Греция не избежала соблазна применения имперского права: стремясь обеспечить стабильность своего окружения, Афины диктуют осажденному Мелосу правила поведения, обеспечивающие управление этим островом по законам, которые кардинально расходятся с нормами греческой демократии. Подобным образом на протяжении XVIII и XIX вв. вела себя Британская империя, «над которой никогда не заходило солнце». Сегодня, как считают некоторые исследователи, на то, чтобы определять нормы международной жизни, претендуют США, обладающие беспрецедентной военной, экономической и политической мощью (см. об этом: Бептз. 1999).

Одной из первых попыток демократизации международных отношений стала доктрина так называемого естественного права, которое может считаться прообразом современного международного права.

Элементы естественно-правовой доктрины можно найти у древнегреческих софистов и стоиков, в учении Аристотеля, в сочинениях средневековых теологов Фомы Аквинского и Августина, в трактатах канонистов эпохи Возрождения (Ф. де Витория и Ф. Суарес), в работах первых протестантских юристов и родоначальников современного международного права (Г. Гроций), в философии эпохи Просвещения. При всем различии социально-исторических основ идей естественного права в них есть общее ядро. Как писал Г. Гроций, «мать естественного права есть сама природа человека, которая побуждала бы его стремиться ко взаимному общению, даже если бы мы не нуждались ни в чем... Однако к естественному праву присоединяется также польза, ибо по воле Создателя природы мы, люди, в отдельности на самом деле беспомощны и нуждаемся во многих вещах для благоустроенного образа жизни... Но подобно тому как законы любого государства преследуют его особую пользу, так точно известные права могли возникнуть в силу соглашения как между всеми государствами, так и между большинством их. И оказывается даже, что подобного рода права возникли в интересах не каждого сообщества людей в отдельности, а в интересах обширной совокупности таких сообществ. Это и есть то право, которое мы называем правом народов, поскольку это название мы отличаем от естественного права» (Гроций. 1956. С. 48).

Таким образом, основатели современного международного права усматривали в естественном праве как средство, которое позволяет подчинить политическую жизнь неким сознательным правилам, сделать государственную власть ответственной за свои действия, так и источник права народов. Однако при всей привлекательности отдельных положений концепции естественного права следует видеть и то, что ей свойственна тенденция сведения многообразия правовых основ жизнедеятельности (в том числе и в сфере международных отношений) всех государств и народов во все времена к единым рациональным основам, вытекающим из самой природы или божественного промысла. В действительности же желание составить некий «вечный кодекс естественного права» представляет собой попытку перенести на все человечество нравы и обычаи, свойственные европейской цивилизации, что является фактическим игнорированием существования плюрализма цивилизаций как во времени, так и в пространстве.

В политической практике опасность абсолютизации естественного права связана с вытекающей из него возможностью морального релятивизма. Поскольку сама природа не остается неизменной, порождая новые обстоятельства, то, следуя логике естественного права, изменение ситуации влечет за собой необходимость изменения критериев моральной и правовой оценки. Отсюда в марксизме, например, право фактически подменяется политической целесообразностью, в экзистенциализме -- стремлением к свободе и т. п.

В то же время не менее верным остается и то, на чем настаивал еще Г. Гроций: без права нет справедливости, и только через право лежит путь к действительной выгоде государств в их взаимодействии друг с другом (там же. С. 49--50).

Недостатки и противоречия, присущие концепции естественного права, находят свое отражение и в современном международном праве.

2. Особенности современного международного права и его основные принципы

Современное международное право определяется юристами как «особая система прав, функционирующая в международной системе» (Курс международного права. 1989. С. 9), как «государственно-волевое явление; система юридических норм, регулирующих определенные общественные отношения», с указанием на ее обеспечение государственным принуждением в необходимых случаях {Тункин. 1983. С. 26). Важно также уточнение, что «международное право есть совокупность прежде всего общепризнанных норм» (Блищенко, Солнцева. 1991. С. 106). Существенной особенностью современного международного права является его тесная связь с зародившимся в Европе внутригосударственным правом, основанном на принципе суверенитета. В государстве, призванном защищать своих граждан от индивидуальных и групповых нарушений их безопасности, существует потребность установления и поддержания социального порядка. Эта потребность привела к выработке объективных правил, содержащих четкие указания на то, какие поступки членам общества разрешены, а какие запрещены, что им можно делать, а что нельзя. Параллельно вырабатывались столь же объективные процедуры применения этих правил. Государство длительное время оставалось единственным «мотором» этого механизма, поскольку оно имело монополию на осуществление принуждения в качестве неотъемлемого свойства суверенитета, дававшего ему исключительность компетенций на своей территории. Это не значит, что все Нормы непременно исходили от государств. В недрах общества также Рождались некоторые обычаи. Кроме того, источником правовых норм выступали соглашения и обязательства, принятые между людьми. Но именно государство было гарантом действенности и возможности применения всех правил независимо от источника их происхождения. Именно государство фиксировало иерархию правил посредством «юридического порядка». Если государственная власть была авторитарной, этот порядок подлежал критике. Но при этом не переставал оставаться порядком (подробнее об этом см. СкетИИет-Оепётеаи. 1999).

И сегодня основными субъектами международного права являются прежде всего существующие государства, государства в стадии становления, МПО, некоторые государствоподооные образования (вольные города, Ватикан и др.) (Тункин. 1983. С. 27). Вместе с тем в последние годы состав субъектов международного права расширяется, и в него сегодня вводят уже не только ряд НПО, транснациональных образований, но/и отдельные граждане..Это является одним из важных проявлений демократизации современных международных отношений.

Действительно, 80-е гг. XX в. ознаменовались широким распространением либеральной демократии в мире, которое продолжается и сегодня. В эти годы произошло падение военных режимов в Латинской Америке (Аргентина, Бразилия, Чили) и Азии. (Филиппины), начались демократические преобразования в Южной Корее, Тайване, демократические выборы прошли в ряде африканских стран к югу от Сахары (Мали, Буркина-Фасо и др.). Бурные перемены в Восточной и Центральной Европе -- начиная с «перестройки» и падения Берлинской стены, обретения странами бывшего «советского блока» возможности самостоятельно выбирать свою судьбу и кончая достижением бывшими республиками СССР независимости -- также вписываются в эту общую тенденцию. В то же время именно в Восточной и Центральной Европе, вероятно, наиболее выпукло проявляются противоречия как самой идеи либеральной демократии, так и международного права, которое издавна является ее неотъемлемым спутником.

В соответствии с либеральной идеей между демократическими государствами, использующими для разрешения возникающих между ними разногласий и споров прежде всего политические средства (переговоры, посредничество, международный арбитраж и т.п.), практически немыслимы вооруженные конфликты, а тем более войны. Для вышеназванных государств характерны осуждение ксенофобии, соблюдение прав человека и национальных меньшинств на своей территории, отсутствие притязаний на территории соседних государств и т.п. Чего нельзя сказать о «молодых демократиях» на пространстве бывшего СССР, в том числе и о государствах, присоединившихся к Европейской конвенции по правам человека, международным правовым обязательствам и встречающих благожелательную поддержку со стороны Запада. Например, дискриминационные законы в отношении национальных меньшинств (Эстония, Латвия), нарушения прав человека остаются практически без каких-либо серьезных международно-правовыхпоследствий. Все это питает сомнения в действенности норм международного права, в возможности правового решения проблем, возникающих в отношениях между независимыми государствами, дает аргументы сторонникам «символического» значения права для функционирования международных отношений.

По мере того как зарождалась и становилась все более тесной связь права и демократии, отраженная термином «правовое государство», государство утрачивало свою исключительную роль в установлении и поддержании юридического порядка. Подчиняясь заранее установленным правилам или высшим принципам (разделение властей, основополагающие конституционные нормы или международные договоры), государство соглашается на ограничение своей власти. Это необходимое условие демократии. Вместе с тем оно недостаточно, так как демократия не сводится к институциональным механизмам, а представляет собой постоянный, непрекращающийся поиск процедур привлечения всех граждан к выработке механизмов принятия решений и участию в них.

Другой стороной указанного феномена стало добровольное делегирование государствами части своих компетенций межправительственным организациям -- процесс, который получает ускорение после 1945 г. Даже право вести войну было передано ООН через механизм коллективной безопасности. Регулирование торговых отношений перешло иод контроль ВТО; уровень государственного дефицита стран зависит от МВФ, а для некоторых из них -- от ЕС (см.: Моп(Ьпа1. 2000). Все это вносит изменения в содержание традиционного суверенитета государства.

Наиболее сильные экономические акторы серьезно теснят государства в сфере осуществления тех функций, которые препятствуют финансовым и коммерческим интересам этих новых игроков международной сцены. Характерный пример этого -- Многосторонний договор по инвестициям (ЛМ1), разработанный в рамках ОЭСР. Как показывает руководитель НПО «РиЪпс Сшгеп С1оЬа1 \Уа1сЬ» Лори М. Уэлэк (Ш'аНаск. 1998), АМ! фундаментально отличается от других международных договоров тем, что в нем за международными предприятиями и инвесторами резервируются права, а за правительствами -- обязательства. Механизмы АМI предоставляют каждому иностранному предприятию или инвестору право оспорить почти любую политику или деятельность государства (например, существующие в нем фискальные меры в области окружающей среды, трудовое законодательно или правила защиты потребителя) как представляющие потенциальную угрозу для прибылей. АМI трансформирует властные отношения в современном мире, подчиняя директивам мультинационалий Множество тех функций, которые в настоящее время осуществляются государствами, включая применение международных договоров. Что касается применения положений, то АМ! дает частным предприятиям и инвесторам те же права и тот же статус, что и национальным правительствам, в частности, право преследовать государства в судах по своему выбору. Примером стали действия швейцарской фирмы МООА в 2000 г. в отношении российского правительства: арест счетов посольства РФ во Франции, задержание российского парусника «Седов» в Гавре. Фактически подобные действия транснациональных фирм являются нарушением международного права, маскируемым под юридические нормы. Передавая свои разногласия с государством в арбитраж, они обнаруживают склонность не столько к строгому применению международного права, сколько к заключению сделки (см. там же).

Специалисты подчеркивают, что в экономической и финансовой сферах международное право оказывается особенно малоэффективным, а безнаказанность просто вызывающа. Преступления в них не подлежат никакому международному суду, а национальные суды не терпят ограничений своих действий. Что касается сферы международной торговли, то создание ВТО как органа, регламентирующего возникающие здесь споры, было расценено как позитивный шаг вперед, продвижение по пути правового регулирования взаимодействий государственных и негосударственных субъектов. Однако на деле это продвижение можно отнести только к тем сделкам, которые не затрагивают США. Соединенные Штаты, сохраняя соответствующий раздел (кирег 301) своего внутреннего законодательства, касающегося международной торговли (Тгайе Ас!), оставляют за собой свободу прибегать к односторонним санкциям в тех случаях, когда, с -их точки зрения, имеется угроза их национальным интересам. Этот пример красноречиво показывает преждевременность вывода о господстве права в современных международных отношениях. Господство международного права может иметь место только в случае всеобщего характера существующих норм, отсутствия каких-либо исключений (СИетННег-Оепйгеаи. 1999).

Приведенный выше пример свидетельствует и о том, что процесс трансформации содержания государственного суверенитета более сложный, чем его трактуют. Вопреки широко распространенным утверждениям, что этот процесс -- просто «подрыв», «утрата» прежнего содержания, он не является таковым, а тем более он не ведет к «постепенному исчезновению» государственного суверенитета. Во-первых, само по себе делегирование некоторых традиционных внутренних функций государства в компетенцию международных организаций является не отрицанием суверенитета, а проявлением одного из важнейших его принципов -- принципа суверенного равенства (подробнее об этом см: Орджоникидзе. 2000). Во-вторых, процесс трансформации содержания государственного суверенитета проходит при активном соучастии государств, которые видят в нем возможность интегрироваться в общемировые экономические процессы и тем самым сохранить и продвинуть свои национальные интересы в условиях глобализации. В-третьих, «подрыв суверенитета» касается прежде всего так называемых слабых государств и в конечном счете представляет собой новое проявление борьбы государственных интересов на международной арене в условиях появления на ней новых мощных экономических и финансовых акторов -- транснациональных корпораций, фирм, банков и т.п. В-четвертых, «размывание суверенитета» не доходит до отмены репрессивных возможностей государства.

Сила и слабость международных организаций и, соответственно, эффективность международного права, его власть над государствами в решающей степени зависят от самих государств, главным образом, -- от великих держав. Так, уже в июне 1945 г. в рамках ООН была основана международная судебная власть -- Международный суд с местопребыванием в Гааге. Его функции состоят, во-первых, в разрешении в соответствии с международным правом юридических споров, переданных на его рассмотрение государствами, и, во-вторых, вынесение консультативных заключений по юридическим вопросам, переданных ему уполномоченными на то международными органами и учреждениями. Однако его компетенция остается достаточно ограниченной. Во-первых, она касается только юридических споров между государствами и исключает из этих споров граждан, народы без государств, МПО и НПО. А во-вторых, она относится только к тем-государствам, которые официально признали авторитет Международного суда в урегулировании споров, которые могут возникнуть между ними. Между тем до настоящего времени из 188 стран -- членов ООН только 58 принимают его компетенцию. Из постоянных членов Совета Безопасности его признает только Великобритания. При этом государства, признавшие компетенции Международного суда, сопроводили свое признание многочисленными ограничительными условиями. Поэтому международная судебная власть находится на эмбриональной стадии: именно недостаток компетенции помешал Международному суду принять к рассмотрению обращение Югославии в 1999 г., требовавшей принятия срочных мер по прекращению бомбардировок НАТО, которые велись в нарушение норм международного права. Рассматривая эту проблему, М. Шемийе-Жандро ставит риторический вопрос: какой суд возьмется преследовать, например, израильское руководство за Распространение израильских поселений в Иордании, которое запрещено четвертой Женевской конвенцией? Ведь 49-я статья этой Конвеиции гласит: «Оккупационная держава не может осуществлять депортацию или размещение части своего собственного гражданского населения на оккупируемой ею территории». И какой суд способен привлечь к ответственности руководство Атлантического союза за ущерб, причиненный гражданским лицам в Югославии натовскими бомбардировками? (СкетПИег-Оепагеаи. 1999). Ответ очевиден: в отсутствие воли великих держав международное право не может быть эффективным и в полной мере отвечать своему предназначению. Положение осложняется и коллизией между основными принципами международного права, их несбалансированностью.

Основные принципы международного права

Под основными принципами международного нрава понимаются его наиболее широкие и важные нормы, в которых выражается его главное' содержание и характерные черты и которые обладают высшей, императивной юридической силой (Курс международного права. 1989. Т. 2. С. 5). Основные принципы современного международного права закреплены в ряде документов наиболее авторитетных международных организаций и форумов, в частности, в Уставе ООН, в Декларации о принципах международного права 1970 г., в Заключительном Акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 г. (поэтому их называют иногда «Хельсинкским декалогом»). Как правило, в международных актах речь идет о следующих десяти принципах: суверенном равенстве государств; неприменении силы и угрозы силой; нерушимости границ; территориальной целостности государств; мирном урегулировании споров; невмешательстве во внутренние дела; уважении прав человека и основных свобод; равноправии и праве народов распоряжаться своей судьбой; сотрудничестве между государствами; добросовестном выполнении обязательств по международному праву (см.: там же. С. 19). Их функции состоят,в закреплении и охране устоев системы международных отношений, содействии ее нормальной жизнедеятельности и развитию, а также в обеспечении приоритета ооше-человеческих интересов и ценностей -- мира и безопасности, жизни и здоровья, международного сотрудничества и т.п.

Основные принципы международного права носят исторический характер, т.е. в них закрепляются основные права и обязанности государств применительно к потребностям существующего этана и состояния международных отношений. Их значение и роль в регулировании международных отношений нельзя абсолютизировать: как показывае практика, эти принципы нередко игнорируются, оставаясь, по существу, благими пожеланиями. Вместе с тем было бы ошибкой отрицать «побое влияние принципов на характер межгосударственного взаимодействия.

Несмотря на многочисленность, легко заметить, что содержание принципов пересекается, они так или иначе перекликаются друг с другом. Поэтому в системе основных принципов международного права могут быть выделены три группы: 1) принципы, формулирующие положения о равенстве субъектов международных отношений; 2) принципы, настаивающие на их независимости; 3) принципы, направленные на мирное урегулирование межгосударственных противоречий.

В первую группу входят нормы, в которых отражается одна из наиболее древних и фундаментальных идей, касающихся международно-правового регулирования взаимодействия государств. В Уставе ООН она формулируется следующим образом: «Организация основана на принципе суверенного равенства всех ее Членов» (ст. 2, § 1). Этот принцип проявляется в положениях о равноправии и праве народов распоряжаться своей судьбой; сотрудничестве между государствами; добровольном выполнении обязательств по международному праву. Он получает дальнейшее развитие также в принципах иммунитета, взаимности и недискриминации (МагНп. 1982. Р. 107--111). Согласно первому из перечисленных выше положений, государство не может быть подчинено законодательству другого государства (иммунитет юрисдикции); его представители обладают правом неприкосновенности на территории другого государства (дипломатический иммунитет). Второе положение нацеливает субъектов международного права на прагматическое поведение: речь идет о равенстве обязательств в конкретных областях взаимодействия, например в торговле, культурных обменах и т.п. Наконец, в третьем положении речь идет о так называемом негативном обязательстве, когда права или выгоды, признаваемые за одним субъектом международного права, должны быть гарантированы и другому.

Вторая группа включает такие принципы, как невмешательство; Иеруцшмость границ; территориальная целостность. Являясь предметом особой озабоченности и постоянных напоминаний, они в то же ^вРемя не менее часто нарушаются, чем принципы первой группы. Это ^в полной мере может быть отнесено и к принципам третьей группы (Нецр_{именение} шлы _или угрозы силой; мирное урегулирование спо-Р°в; соблюдение прав человека).

Одним из основополагающих принципов международного права является принцип соблюдения прав человека и основных свобод, совершенно очевидно превращающийся в последние десятилетия (Все-°Щая декларация прав человека была принята в 1948 г.) в самостоятельную тему, оказывающую возрастающее влияние на международные отношения. Именно в силу этой причины данная тема длительное время оставалась одной из наиболее заидеологизированных, использовалась как орудие конфронтации между «Западом» и «Востоком». В то же время она и сегодня служит достаточно красноречивой иллюстрацией, демонстрирующей противоречия и двусмысленности, свойственные международному праву в целом.

3. Право прав человека и международное гуманитарное право

Это два вида международного права в последние годы заметно сближаются друг с другом. Основой такого сближения является то, что в обоих случаях речь идет о защите фундаментальных, естественных прав людей -- праве на нормальные условия существования, на сохранение здоровья, на саму жизнь. В то же время между ними существуют и различия.

Право прав человека

Если сравнить современные возможности защиты индивидуальных и групповых прав на международном уровне с ситуацией, господствовавшей в этой сфере еще в начале XX в., то нельзя не констатировать несомненный прогресс. Устав Организации Объединенных Наций обращается к вопросу прав и свобод человека в преамбуле и в ст. 1, 13, 55, 62, 68, 76. В декабре 1948 г. Генеральная Ассамблея ООН принимает Всеобщую декларацию прав человека, а с 1954 г. -- ряд международных пактов, касающихся прав человека. В Резолюции 2200 (XXI) от 16 декабря 1966 г. Ассамблея приняла Международный пакт, относящийся к экономическим, социальным и культурным правам, а также Международный пакт и Факультативный протокол, касающиеся гражданских и политических прав. Государства, подписавшие и ратифицировавшие Протокол, признают правомочность Комитета по правам человека принимать к рассмотрению жалобы частных лиц на нарушение их прав, зафиксированных в Пакте. При этом Всеобщая деК' ларация прав человека обращается «ко всем членам человеческой семьи», призывая их действовать в отношении друг друга в духе спра' ведливости и братства. А вышеуказанные пакты (в отличие от Декларации) являются обязательными к исполнению каждым государство» В 1968 г. на 23-й сессии Генеральной Ассамблеи была принята Резолюция 2437 (XXIII), учредившая пост Верховного Комиссара Объединенных Наций по правам человека.

Институализация защиты прав человека происходит и на уровне региональных межправительственных организаций. Так, 4 ноября 1950 г. в Риме группой государств, входящих в Совет Европы, была принята Европейская конвенция по правам, человека. В ноябре 1969 г. была подписана Межамериканская конвенция по правам человека. В соответствии с ней были созданы Межамериканская Комиссии по правам человека и Межамериканский суд по правам человека. В 1.981 г. в Банги (Гамбия) принимается Африканская хартия прав человека и народов, в соответствии с которой учреждается Африканская Комиссия по правам человека и народов. Наконец, в рамках ЮНЕСКО в 1981 г. была провозглашена Исламская Всеобщая декларация прав человека.

Таким образом, права человека все более заметно превращаются в самостоятельную тему, оказывающую все возрастающее влияние на международные отношения. В ней, с одной стороны, отражается вполне реальная тенденция интернационализации прав человека, подчеркиваемая юристами, а с другой -- тенденция гуманизации международного права, его поворота к общегуманистическим и демократическим принципам (Бекназар-Юзбашев. 1996. С. 4).

В послевоенные годы своего рода лабораторией, в которой вырабатываются и апробируются юридические нормы, касающиеся защиты прав и свобод человека, стала Западная Европа. В рамках созданного в 1949 г. Совета Европы была принята (4 ноября 1950 г.) Европейская конвенция по правам человека. Это -- система, позволяющая конкретным индивидам вносить соответствующие жалобы и ходатайства через органы того или иного государства, а гражданам стран, подписавших протокол Конвенции, -- обращаться непосредственно в Комиссию по правам человека. Комиссия, состоящая из независимых лиц, оценивает обоснованность таких обращений, после чего передает их в Европейский суд по правам человека, который в 1972 г. принял 63 решения в этой области, в 1982 г. -- уже 146 (Курс международного права. Т. 2. С. 453). Таким образом, конкретное лицо, любой человек соответствующей страны становится самостоятельным субъектом международного права. В центр всей системы ценностей выдвигается человеческая личность. Однако появляются и противоречия.

Вернемся, например, к принятым в 1966 г. Генеральной Ассамблеей ООН пактам об экономических, социальных, культурных, а также Ражданских и политических правах. К ним присоединились менее половины членов ООН и только 20 из них ратифицировали Протокол, относящийся к гражданским и политическим правам и предусматривали рассмотрение обращений частных лиц. Кроме того, во-первых, указанные пакты не предусматривают никаких механизмов их реализации, а во-вторых, противоречат седьмому параграфу второй главы Хартии ООН, запрещающей любое вмешательство во внутренние дела суверенных государств (Могеаи Бе/агдез. 1991. Р. 448).

Специалисты отмечают также наличие разрыва между формой и содержанием правового регулирования вопросов, связанных с защитой прав человека: речь идет о принципах регулирования правоотношений между государствами, тогда как предметом регулирования выступают интересы частных лиц (там же. С. 19, 20). При этом собственный интерес государства не всегда непосредственно связан с защитой индивидуальных прав и свобод человека и поэтому нередко характеризуется стремлением государств использовать дискуссию по правам человека в пропагандистских целях. Одним из примеров этого является поддержка Соединенными Штатами резолюций, осуждающих Иран, Ирак и Кубу, и их молчание, когда речь шла об осуждении Гватемалы или Израиля. Существует пять факторов, определяющих как особенности, так и противоречия деятельности ООН в сфере нрав человека: политизация проблемы прав человека, нежелание государства подвергаться международным проверкам, недостаток институциональных возможностей ООН, тенденция механизмов ООН действовать ниже уровня своих возможностей, недостатки внутри руководства ООН в сфере прав человека (Офуатеи-Коджое. 1995. С. 172, 182).

Концепция соблюдения прав человека предполагает защиту конкретного индивида от неправомерных действий государства. В то же время она имеет юридическую правомочность только в том случае, если принята в качестве нормы тем же самым государством. Иначе говоря, с одной стороны, государство рассматривается как главный источник угрозы правам и свободам человека. Но, с другой стороны, реализация этих прав и свобод невозможна без соответствующих процедур, правил и механизмов, которые гарантировали бы их защиту, т.е. без государства. Именно государства формулируют содержание, способы выражения прав человека, а также вырабатывают санкции, применяемые в случае их нарушения. В итоге между международной нормой и ее объектом существует своего рода «экран», представленный государством. И есть все основания предполагать, что именно в области прав человека этот экран «отражает» любые проявления, которые не вписываются в сферу внутригосударственных юридических норм. Поэтому можно сказать, что в том виде, в каком он представлен в международном праве, принцип соблюдения прав человека и основных свобод выполняет свое предназначение только в рамках тех государств, которые и без того выполняют его, в силу его соответствия их внутреннему законодательству (БетгсИе1. 1986. Р. 134--135).

Еще одно противоречие состоит в том, что практическое значение существующих сегодня глобальных и региональных международных организаций для защиты прав человека весьма невелико. Прежде всего, принятые Декларации носят рекомендательный, а следовательно, больше философский, чем юридический характер. Исламская Всеобщая декларация прав человека и вовсе не, представляет собой документ, который после его подписания и ратификации соответствующими государствами призван найти свое практическое воплощение в сфере международных взаимодействий. Что же касается Пактов ООН, то в отличие от Декларации, они выступают как обязательные к исполнению каждым подписавшим и ратифицировавшим их государством. Однако к ним присоединились менее половины членов ООН (80 государств присоединилось к Пакту об экономических, социальных и культурных правах и 70 -- к Пакту о гражданских и политических правах) и только 20 из них ратифицировали Протокол, относящийся к гражданским и политическим правам и предусматривающий рассмотрение обращений частных лиц. С одной стороны, указанные Пакты не предусматривают никаких механизмов их реализации, а с другой -- противоречат седьмому параграфу второй главы Хартии ООН, запрещающей любое вмешательство во внутренние дела суверенных государств (Могеаи Бе/агдез. 1991. Р. 448).

Принятые сегодня международными организациями процедуры защиты прав человека от неправомочных действий государств настолько усложнены, что являются на деле малоприемлемыми для обычных граждан. Это относится и к Европейской конвенции. В своем практическом применении она во многом превосходит Всеобщую декларацию прав человека и соответствующие пакты ООН (не говоря уже о других вышеназванных декларациях), так как перечисленные в ней права гарантируются такими органами, как Европейская Комиссия по нравам человека и Европейский суд по правам человека, решения которого являются обязательными для государств-членов. Следует иметь в виду, что в системе юстиции СЕ действует строгое правило исчерпания национальных средств защиты: гражданин может обратиться в Европейский суд, только получив на руки окончательное решение высшей судебной инстанции соответствующего государства -- члена СЕ и оставшись неудовлетворенным этим решением. При этом обращающийся должен быть готов к значительным расходам, связанным с перемещениями из своей страны в Люксембург, оплатой адвоката и т.п., а также он должен знать, что в случае выигрыша дела решения суда носят не карающий, а контролирующий (т.е., по сути, рекомендательный) характер (Тузмухамедов. 1996). Возможно, именно этим объясняется то обстоятельство, что к 1984 г., т.е. за четверть века со времени своего учреждения в 1958 г., Европейский суд рассмотрел всего 63 дела по защите прав человека, ставшие следствием 98 жалоб, поданных в Комиссию.

Нельзя обойти вниманием еще одно обстоятельство: в условиях столкновения интересов требования о защите прав человека потенциально могут привести к дестабилизации обстановки или же обострению уже имеющейся кризисной ситуации. Чеченский конфликт уже дал достаточно примеров того, как абстрактные призывы к защите прав человека объективно служили оправданию терроризма, превращаясь в своего рода идеологическую кампанию, содержание которой -- беспомощное эпигонство, дискредитирующее на деле столь важную и насущную проблему.

Важно и то, что в соответствии с идеологией западного рационализма, в недрах которой зародилась концепция прав человека, угнетенные народы должны получить эти права в виде дара цивилизации, как нить, которая приведет их к общественному прогрессу. Однако эти народы сразу же сумели обратить данные права против инициаторов, тех, кто им их дал. В то же время права человека продолжают оставаться для угнетенных в прошлом народов чем-то внешним по отношению к собственным традициям. Разнородность мира, существующее в нем многообразие культур обусловливают несовпадение в понимании содержания прав человека. А межправительственные ор-. ганизации, призванные служить гарантами соответствующих прав и потребностей индивида (такие как, например, ФАО, МОТ, ВОЗ, ЮНЕСКО), вместо того чтобы способствовать формированию единого международного сообщества, служат, чаще всего, рупором нового конформизма, новой господствующей идеологии.

Международное гуманитарное право (МГП)

Выше уже отмечалась близость права прав человека и МГП. Она проявляется, в частности, в том, что «в современном МГП слились три направления в развитии международного права: установление правил ведения войны и применения оружия («право Гааги»), защита жертв вооруженных конфликтов («право Женевы») и защита основных прав человека («право Нью-Йорка»)» (Пустогаров. 1997. С. 16). В то же время, как подчеркивают специалисты, МГП сохраняет свою специфику как особая отрасль международного права, имеющая своей главной целью гуманизацию вооруженных конфликтов, а идеалом -- международные отношения без вооруженных конфликтов (там же. С. 18).

Речь идет о двух видах международного права, которые различаются между собой источниками, происхождением, целями, природой, текстами и методами применения.

Международное гуманитарное право тесно связано с деятельностью Международного Комитета Красного Креста, поэтому определение этого вида права данной организацией представляет большой интерес: «Под «международным гуманитарным правом, применяемым в период вооруженных конфликтов», МККК понимает международные нормы договорного характера или проистекающие из установившихся обычаев, направленные исключительно на решение гуманитарных проблем, вызванных как международными, так и внутренними вооруженными конфликтами; они ограничивают гуманитарное право сторон, находящихся в конфликте, использовать по своему выбору средства и методы ведения войны, а также защищают лиц и имущество, затронутых или которые могут быть затронуты конфликтом. «Международное гуманитарное право, применяемое во время вооруженных конфликтов» часто называют «международным гуманитарным правом», или «гуманитарным правом» (Действия Международного Комитета Красного Креста... 1994. С. 1).

Происхождение гуманитарного права связано с битвой при Соль-ферино в Ломбардии в 1859 г. После победы французских и итальянских войск над австрийцами на поле сражения осталось 36 тыс. раненых, 60% которых погибли, не получив своевременной медицинской помощи. Швейцарский гражданин Анри Дюнан, посетив долину Соль-ферино после битвы, был потрясен видом брошенных раненых, многие из которых могли бы быть спасены, если бы получили медицинскую помощь. В 1862 г. он опубликовал книгу «Воспоминание о Сольфери-но», вызвавшую огромный общественный резонанс во многих странах. Благодаря деятельности А. Дюнана, -- а он посвятил всю свою оставшуюся жизнь поискам путей и средств помощи жертвам войны, -- уже в 1864 г. была принята, дипломатическая Конвенция об улучшении участи раненых в действующих армиях, создан Международный Комитет помощи раненым воинам, переименованный в последующем (1880) в Международный Комитет Красного Креста, а позднее (в 1919 г.) -- и международная неправительственная организация -- Международная Федерация обществ Красного Креста. Следует подчеркнуть, что если Федерация является в точном смысле неправительственной организацией, то МККК, обладая международной компетенцией, носит характер национальной организации и ее членами могут быть только граждане Швейцарии. Считается, что именно такой состав МККК гарантирует ему полную нейтральность, как и оперативность Действий в случаях вооруженных конфликтов или беспорядков (нодробнее см.: Нахлик. 1993. С. 10--11). В дальнейшем были созданы национальные общества Красного Креста и Красного Полумесяца (в мусульманских странах). Каждые четыре года проводятся Международные конференции Красного Креста, в работе которых принимают участие: МККК, Федерация, национальные общества, а также государства, подписавшие Женевские Конвенции. Гаагские Конвенции 1899 г. и 1907 г. распространили сферу гуманитарного права на военнопленных и ведение военных действий на суше. В 1949 г. в Женеве было принято уже четыре Конвенции: об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях; об улучшении участи раненых, больных и утонувших в военно-морских силах; об обращении с военнопленными; о защите гражданских лиц в период военных действий. В 1977 г. были приняты дополнительные Протоколы: о покровительстве жертвам международных вооруженных конфликтов и о покровительстве жертвам немеждународных вооруженных конфликтов (подробнее см.: Пустогаров. 1997. С. 26--31).

Очень важно, что термин «гуманитарное право» относится к тем нормам международного права, применение которых связано с защитой лиц, страдающих от бедствий, вызванных вооруженными конфликтами, а также объектов, не служащих непосредственно военным целям (см.: Нахлик. 1993. С. 7). Как показывает В.А. Карташкин, международные соглашения, регулирующие права человека, могут быть подразделены на три группы. Первая из них содержит документы, включающие в себя принципы и нормы, касающиеся прав человека в основном в условиях мира. Вторая -- международные конвенции о защите прав человека в период вооруженных конфликтов. В третью группу входят документы об ответственности за преступления в области прав человека как в мирное, так и в немирное время. Сюда относят Нюрнбергский устав и приговоры Международных военных трибуналов в Нюрнберге и Токио, Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества и др. (см.: Пустогаров. 1997. С. 4). Строго говоря, прямое отношение к МГП имеют вторая и третья группы указанных документов.

Однако в последние годы международное гуманитарное право приобретает качественно новое измерение. Во-первых, была конкретизирована сфера его применения, в которую входят ситуации трех типов (наряду с ситуациями вооруженных конфликтов): природные катастрофы; массовые политические репрессии; экологические бедствия. Во-вторых, впервые в международном праве принимается принцип свободного доступа к жертвам спасателей, представителей Красного Креста, организаций и систем ООН, Верховного комиссариата по делам беженцев. Фонда детей и других межправительственных и неправительственных (например, Врачи без границ) организаций.

Например, в связи с землетрясением в Армении 8 декабря 1988 г. Генеральная Ассамблея ООН принимает Резолюцию 43/131. Подтверждая принцип суверенитета и первостепенную роль государств в организации помощи населению, Резолюция подчеркивает значение гуманитарной помощи и обязанность содействия ей со стороны государств.

5 апреля 1991 г. Совет Безопасности ООН принимает Резолюцию 688, осуждающую репрессии режима С. Хусейна против курдов и шиитов (в результате которых ежедневно погибало до 600 человек) и призывает его обеспечить немедленный доступ международных гуманитарных организаций к нуждающимся в помощи во всех уголках Ирака. В Резолюции впервые в истории ООН было подчеркнуто, что массовые нарушения прав человека представляют собой угрозу всеобщему миру. Исходя из этого, Резолюция не только разрешает вмешательство, но и предусматривает защиту спасателей при помощи «голубых касок». 16 декабря 1991 г. Генеральная Ассамблея ООН принимает Резолюцию 46/182 об улучшении координации в оказании срочной гуманитарной помощи населению бывшей Югославии, страдающему от гражданской войны. Тем самым происходит институализация обязанности оказывать (в тех случаях, которые были описаны выше) гуманитарное вмешательство. В этом тоже находит свое проявление уже отмечавшееся сближение права прав человека, и МГП.

Основой сближения является то, что в вышеописанных случаях понимается под защитой фундаментальных, естественных прав людей -- право на нормальные условия существования, на сохранение здоровья, на саму жизнь. С другой стороны, в перечисленных примерах речь идет о столкновении с классическим принципом международного права, принципом государственного суверенитета, запрещающим любое вмешательство во внутренние дела государства и делающим из государственных границ настоящий оплот, который ни при каких обстоятельствах не может быть нарушен без согласия государства.

Концепция гуманитарного вмешательства

Проблема права на вмешательство, которая в последние годы обретает контуры концепции гуманитарного вмешательства, известна еще с XVI в., когда теологи Ф. де Витория, а вслед за ним Ф. Суарес,поднимают вопрос об ответственности христианства по отношению к любому человеку, как творению Бога, члену единой в политическом и моральном отношении человеческой общности. В международно-правовую практику проблема права на вмешательство проникает начиная с конца XIX в., когда заключаются первые договоры, касающиеся обращения с военнопленными, запрещения некоторых видов вооружений, миссий Красного Креста и т.п. Однако в последние годы эта проблема приобретает качественно новое измерение.

Одним из проявлений усиления взаимозависимости государств и глобализации мирового развития становится увеличение числа таких ситуаций, когда внутриполитические решения и события, происходящие на территории одной страны, могут оказать негативное воздействие на развитие других стран и на международную жизнь в целом. Вооруженные конфликты на этнической почве; природные и техногенные катастрофы; экологические бедствия, а иногда и преступления; национальная политика правительства; агрессия против независимого государства; массовые нарушения прав человека или же крах государственной политики в той или иной стране не могут оставить равнодушными другие государства и международные организации, не могут не вызвать их реакции. Землетрясения в Армении, Греции, Турции; Чернобыльская катастрофа; нападение Ирака на Кувейт; вырубка лесов в Бразилии; преследование курдов и шиитов со стороны багдадского режима; гражданская война и политический хаос в Сомали, результатом которых стала массовая гибель гражданских лиц от голода и вооруженных столкновений различных политических группировок; отмена югославским режимом албанской автономии в Косово, а затем и массовые нарушения прав этнических албанцев; резня на этнической почве в Восточном Тиморе -- таковы только некоторые примеры событий, которые, находясь в компетенции государственного суверенитета соответствующих стран, стали в последние годы предметом вмешательства со стороны международных организаций. Важным политическим, обстоятельством в условиях современной международной среды с ее возможностями практически мгновенного распространения информации (как, впрочем, и манипулирования ею) становится и то, что описанные выше ситуации оказывают сильнейшее влияние на общественное мнение, которое становится одним из важных факторов и побудителей международной политики. «Современное правосознание не воспринимает национальный суверенитет как неограниченное право творить любой произвол во внутренней жизни, тем более когда речь идет о правах человека, -- пишет отечественный исследователь 10. Захаров. -- Соответственно ссылки на национальный суверенитет и принцип невмешательства не могут служить аргументом против международных акций по обеспечению этих прав» (Захаров. 1994. С. 131). Глубоко укоренившееся ощущение сопричастности, обостривщееся чувство морального долга в условиях распространения демократии не могут не приниматься в расчет «творцами международной политики». Результатом всех этих изменений стали не только действия международных организаций, подобные тем, которые имели место в отношении пострадавших от землетрясения в Армении в 1988 г., но и такие операции, как «Буря в пустыне» по отношению к Ираку (1991), «Возрождение надежды» в Сомали (апрель .1992 -- март 1993 г.), Косовская операция НАТО «Союзная сила» (март 1999 г.), направление многонациональных сил в Восточный Тимор в сентябре 1999 г. Подобные примеры можно было бы продолжить. Но все они говорят о том, что в современных условиях появляются механизмы, сознательного регулирования международных отношений и тем самым преодоления их «естественного состояния».

Вместе с тем специалисты указывают на целый ряд возникающих в этой связи вопросов (см., например: Могеаи Бе/игдеА: 1992. Р. 239; Курс международного права. Т. 1. С. 456--457; Бет1ске1. 1986. Р. 136-- 137; Орджоникидзе. 2000). Одна группа вопросов связана с ситуацией, в которой может быть осуществлено гуманитарное вмешательство. Нарушения прав человека -- явление не редкое. Почему в одних случаях (как, например, в Гватемале и на Гаити в 1997 г., в Югославии в 1999 г.) они влекут за собой вмешательство, а другие (например, массовые страдания мирного населения в ходе продолжающегося Афганского конфликта и поддержка талибов со стороны Пакистана) остаются в этом отношении без последствий? Кто должен принимать решение о вмешательстве -- влиятельные межправительственные организации (ООН, СБСЕ) или сами государства? Могут ли подобные решения приниматься без согласия того государства, населению которого оказывается гуманитарная помощь? Высказываются мнения, что при современном состоянии МГП возможно исходить из прецедентной формы применения «права на вмешательство». Стоит лишь определить наиболее типичные случаи его вступления в силу, за пределами которых вопрос о вмешательстве должен рассматриваться специально и соответствующими международными институтами или их органами. В тех же случаях, когда вмешательство будет легитимным, «это не Должно означать, что этим правом может инициативно воспользоваться любое государство (группа государств), действуя от своего имени. Легитимными будут действия только от имени и с санкции мирового сообщества» (Захаров. 1994. С. 115). И все же вопрос остается: какая организация в условиях широко известной забюрократизированное™ и длительности процесса принятия решений международным сообществом (ООН) будет принимать решение о прецеденте (требующем срочного вмешательства) и определять его формы? В настоящее время на это все более настойчиво претендует НАТО. Однако такие претензии вызывают решительные возражения со стороны значительной части государств -- членов ООН, которые опасаются, что «прецедентное право» разрушит всю систему современного международного права, заменив ее «правом силы» и «ограниченного суверенитета» (см. об этом: Орджоникидзе. 2000).

Другая группа вопросов касается границ между гуманитарным вмешательством и вмешательством политическим. Не является ли всякое вмешательство неизбежно политическим? Ведь ни одно государство (группа государств) никогда не может абстрагироваться от своих национальных интересов. Эта закономерность действует и в рамках ООН: любое ее решение является продуктом политического соглашения. Оказывая помощь иракским курдам в 1991 г., США и их союзники не пошли на создание «зон защиты», опасаясь, что они могут стать зародышем курдского государства. Не следовало бы пойти дальше и найти политическое решение курдской проблемы? Действительно ли решение о вмешательстве в Косово в 1999 г. исходило, как это заявляют те, кто его принимал, из чисто гуманитарных соображений и не преследовало абсолютно никаких интересов (см.: ВЫг. 1999)? Или же правы те, кто утверждает, что оно преследовало вполне реальные, хотя и несовпадающие интересы США и их европейских союзников? (см., например: Вепта. 1999; Огеак. 1999).

Более того, правозащитный потенциал «гуманитарного вмешательства» был во многом сведен на нет как раз прецедентной практикой его применения: «За правогуманитарными аргументами, оправдывавшими в глазах международного сообщества использование вооруженных санкций, нередко стояли прагматические цели внешней экспансии. В понятийной паре гуманитарная интервенция главный упор на практике переносился в этих случаях с характеристики гуманитарная на аспект интервенция...» (Бекназар-Юзбашев. 1996. С. 22).

Третья группа вопросов связана с принципом равенства. Может ли гуманитарное право применяться одинаково ко всем государствам? Трудно представить, чтобы оно было применено, например, по отношению к США или любой великой державе Европы. Подобные вопросы являются еще одним свидетельством противоречивости международного права и, в частности, того, что наиболее динамичные из его основных положений, отражающие реальности все возрастающей взаимозависимости мира и выходящие за рамки межгосударственных отношений, неминуемо сталкиваются с традиционными, придерживающимися понятий суверенитета, неприкосновенности границ и независимости государств.