Правовые основы журналистики

Пауэлл пришёл к выводу, что не существует такого понятия, как «ложная идея». С тех пор эта сентенция стала канонической и используется во всех последующих судебных разбирательствах, когда речь идет о разграничении фактов и мнений. Сколь бы нелепым ни казалось мнение, суд не должен корректировать его. Оно может быть оспорено лишь на основе конкуренции с другими мнениями. То есть здесь подчёркивается, что демократическому обществу необходим «рынок идей», на котором должна существовать конкуренция, и эту конкуренцию нельзя ограничивать. В этом и заключается ценность американской и всей западной демократии.

Основные отличия факта от мнения были определены также в решении Верховного суда США по делу Эванса и Новака против Ольмана. (Журналисты-комментаторы Эванс и Новак обвинили профессора Ольмана, незадолго до этого получившего должность руководителя кафедры политологии в Массачусетском университете, в том, что он марксист и собирается использовать университет для пропаганды идей революции, а также в том, что он является неквалифицированным и неграмотным специалистом. После таких обвинений Ольман подал иск против журналистов.)

Итак, в суде должен быть получен ясный ответ на вопросы, каждый из которых служит критерием для отделения мнения от факта. Первый из этих вопросов касается стиля: использован ли в журналистском материале точный язык или для него характерны туманные выражения и напыщенный слог? Если материал состоит из точных выражений, которые говорят о конкретных вещах, статью можно охарактеризовать как содержащую факты. Если же автор изъясняется напыщенным языком или прибегает к туманным выражениям, то, скорее всего, в статье подаётся субъективное мнение.

Второй критерий разграничения факта и мнения - это проверяемость. Если можно проверить, соответствует факт истине или нет, ложен он или верен, то мнение можно охарактеризовать по принципу «справедливое или несправедливое». Но даже если речь идёт о выяснении справедливости или несправедливости мнений, не суд должен решать данный вопрос.

Третий критерий - это критерий контекста; как правило, это выяснение того, в какой части издания помещена статья. Если она вышла на странице новостей, то, скорее всего, в ней должны быть изложены факты, а если на странице с комментариями, например в разделе, где публикуют мнения синдицированных обозревателей, книжное обозрение, ресторанное обозрение и т.п., то читатель наверняка воспримет такую статью как выражение мнения, а не факта.

Четвёртый критерий также имеет отношение к языку. Суд должен поставить вопрос, понимает ли читатель, что в материале использованы такие художественно-изобразительные средства речи, как метафоры, гиперболы и другие, присущие именно выражению мнения, а не факта? В частности, если в статье сказано, что г-н N изнасиловал девушку, то речь, видимо, идёт о факте, если же написано, что он изнасиловал родную страну, то, естественно, это - гипербола, ни о каком факте здесь не говорится и такой журналистский материал должен квалифицироваться как выражение мнения. Или вспомним случай, который более-менее верно показан в известном фильме «Народ против Ларри Флинта». В нём рассказывается об иске, поданном в суд в связи с утверждением американского порнографического журнала «Хастлер», что руководитель общественной организации «Моральное большинство» впервые в жизни занимался сексом в туалете во дворе собственного дома, причём со своей матерью и в состоянии алкогольного опьянения. По целому ряду признаков суд выяснил, что это гипербола, использованная в целях сатиры и не имеющая никакого отношения к реальным фактам. Решением суда (в 1988 г.) иск не был удовлетворён.

Пятый критерий - наличие политических обвинений. Если в журналистском материале присутствуют политические обвинения, то это всегда должно квалифицироваться как выражение мнения. Политические обвинения на Западе примерно такие же, как и в нашей стране: «фашист», «фюрер», «Аль Капоне», «мафиози», «шарлатан». Бывают и более мягкие - «невежда», «бездарный политик» и т.п.

Шестым критерием разграничения факта и мнения может служить так называемая «нейтральность репортажа». Этот критерий связан с иском, который был подан около 20 лет назад. Тогда американские учёные, работавшие в ряде химических компаний, утверждали, что создаваемые ими химикаты (например, ДЦТ) являются безвредными для людей. Эти учёные были обвинены активистами движения в защиту окружающей среды в том, что они высказывают такое мнение только потому, что получают деньги от этих химических компаний. Газета «Нью-Йорк Таймс» опубликовала большой материал об этом конфликте, изложив в нём мнение противников ДЦТ. Журналисты также взяли интервью у специалистов, которые были обвинены экологами, и, наконец, был опубликован краткий комментарий научного обозревателя газеты. Несмотря на кажущийся баланс, учёные, обвинённые в том, что «лгут за деньги», подали иск против «Нью-Йорк Таймс». И тогда впервые возник критерий «нейтральности репортажа». На стадии апелляции судья отклонил иск, основываясь на том, что при написании статьи журналисты не высказывали собственной точки зрения, не проводили собственного расследования и не становились на чью-либо сторону. А так как обвинения против учёных имели отношение к общественным интересам, к новостям, то журналистов винить не в чем.

Итак, в США мнение неподсудно. Но мнение должно быть основано на достоверных фактах, а не на слухах или фантастических умозаключениях журналиста. Достоверность является весьма важным элементом в западной журналистике, и нейтральность репортажа выступает надёжной защитой в тех случаях, когда истец пытается опровергнуть достоверность того или иного материала. Как видим, правдивость фактов и достоверность мнений - отнюдь не столь уж эфемерные понятия. Отечественному судопроизводству необходимо накапливать собственный опыт, не потворствуя при этом тем, кто использует суды для подавления свободы печати. Очевидно, что здесь небесполезен анализ западных примеров разрешения конфликтов с участием СМИ.

На сегодняшний день в российском судопроизводстве часто не видят разницы между сообщением о факте и сообщением о мнении, требуя от СМИ доказывания истинности «сведений» любого рода. Дело доходит до необходимости доказывать истинность художественных, пародийных произведений (стихов, басен, пьес, рисунков, коллажей и карикатур). Для усиления эффекта авторы часто используют в них жёсткие и неприемлемые для объекта произведения эпитеты, которые также являются своеобразными художественными оценками. В результате подаются иски.

Печальным примером судебной практики по делам такого рода может служить происшедшее в 1999 году разбирательство по иску тогдашнего губернатора Приморского края Евгения Наздратенко по поводу карикатуры, напечатанной в газете «Приморье». Газета опубликовала интервью с бывшим следователем Тельманом Гдляном. Материал оказался чрезвычайно острым: в первых же строках утверждалось, что губернатор является «заказчиком убийства». Однако в поданном Наздратенко иске это обвинение и вообще суть изложенного в интервью даже не затрагивались. Фактически иск был подан только против шаржа: губернатор, у ног которого вьётся чёрная кошка, сидит в кресле и читает книгу «Крёстный отец». В исковом заявлении суд просили признать, что «шарж выполнен на низком художественном уровне». Кроме того, истец потребовал взыскать с газеты за моральный ущерб, причинённый ему публикацией шаржа, 300 тыс. рублей. Суд принял дело к производству и, как ни странно, удовлетворил исковые требования. Правда, судья снизил размер компенсации до 10 тыс. рублей, но признал, что, действительно, «шарж выполнен на низком художественном уровне». На основании этого, было сказано в решении, «суд считает, что публикацией данного шаржа затрагивается и унижается честь и достоинство истца, поскольку любой средний житель, увидев изображение Е. Наздратенко... предположит, что он является "крёстным отцом"».

В нашей стране сложилась судебная практика, когда «обиженная сторона» добивается признания распространённых материалов СМИ порочащими их честь и достоинство, не затрагивая при этом сути сообщений, а лишь требуя доказать соответствие действительности сопровождающих их рисунков. На сегодняшний день удобство подачи иска против газеты или журнала, проиллюстрировавшего статью шаржем или карикатурой, не вызывает сомнений. В большинстве случаев редакция может пытаться доказать соответствие действительности распространённых в СМИ негативных сведений, что почти невозможно, если дело касается карикатуры, коллажа или шаржа, поскольку эти произведения чаще всего заведомо не соответствуют реальным обстоятельствам, представляя изображённых в них лиц в искажённом виде. Основная задача этих жанров - обратить внимание аудитории на те или иные особенности или недостатки человека, гиперболизировав их или изобразив этого человека в нелепой, часто нереальной ситуации. Столкнувшись же с требованиями суда доказать соответствие действительности сведений, «изложенных в иллюстрации», редакции неизбежно проигрывают.

Такую практику стимулирует и принятое в 1999 году решение Верховного Суда РФ по делу, возбуждённому рядовым пенсионером, узнавшим себя на фотоколлаже, опубликованном двумя нижегородскими газетами в поддержку кандидата в мэры города. На коллаже под лозунгом «Сильному - работа, слабому - забота!» кандидат был изображён стоящим на фоне людских масс. Лица нескольких человек из толпы можно было различить, одним из них и был будущий истец С. Пройдя через все кассационные и надзорные инстанции, дело дошло до Верховного Суда РФ, который признал, что коллаж может стать предметом иска, на редакции средства массовой информации лежит бремя доказывания соответствия изображения действительности, а сюжет коллажа может быть рассмотрен в отрыве от иллюстрируемых им статей.

Некоторые судьи отказывают в возбуждении дел о коллажах и карикатурах либо отклоняют предъявляемые по ним исковые требования, полагая, что статья 152 Гражданского кодекса РФ, устанавливающая, что «гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности», не должна применяться к шаржам, коллажам или карикатурам. Во-первых, последние нельзя признать «сведениями», - в них не содержатся сообщения о каком-либо событии или явлении. Во-вторых, любому читателю ясно, что, например, карикатура - это изображение вымышленной ситуации, коллаж не является фотографией и т.д. Таким образом, его нельзя ввести в заблуждение относительно истинности изображённого. Наконец, в-третьих, карикатура, шарж - это художественные произведения, созданные фантазией художника, а требовать доказательств соответствия плода фантазии действительности в принципе неверно.

Справедливой причиной отказа судей в приёме такого рода дел к производству является также то, что «потерпевшие» не затрагивают в своих заявлениях сути журналистских материалов, а просят дать оценку лишь сопровождающим их иллюстрациям. Отказ в принятии к рассмотрению таких исков мотивируется обязательностью рассмотрения дела лишь в совокупности сведений, изложенных как в публикации, так и в сопровождающих её рисунках. Кстати, в Англии, по мнению профессора Д. Голдберга, прецедентным в области карикатур и коллажей можно считать дело, рассмотренное палатой лордов (высшая судебная инстанция страны) в 1995 году. Дело касалось двух актёров, сыгравших в популярной австралийской мыльной опере «Соседи». Они подали в суд на корпорацию Р. Мэрдока, издающую лондонскую газету «Ньюс оф зе уорлд». В одном из её номеров была напечатана статья о сериале и его главных героях, а рядом - коллаж, на котором головы актёров были приставлены к голым телам. Телезвёзды утверждали, что этот коллаж нанёс значительный ущерб их чести и достоинству. Суд отклонил иск, постановив, что рассматривать коллаж отдельно от сопровождаемого им текста неправомерно. Публикация должна анализироваться полностью, а не по частям, в целом же, по мнению судей, она не носила оскорбительного или клеветнического характера.

Клевета и оскорбление

Прежде чем рассмотреть характер дел по обвинению в клевете или оскорблении, необходимо указать на различия между гражданской и уголовной процедурами судопроизводства, применительно к нашей теме - между защитой чести и достоинства от обвинений в клевете и оскорблении.

Всё, о чём говорилось выше, имеет отношение к гражданскому процессу, когда есть истец и ответчик и когда истец обращается в суд с исковым заявлением к редакции средства массовой информации и журналисту, требуя публикации опровержения и возмещения морального ущерба. Здесь судебная процедура заключается в следующем. Истец обязан доказать две вещи: что сведения касаются действительно его и были распространены через конкретное средство массовой информации. Ответчик же должен доказывать соответствие истине распространённых им сведений.

В уголовном процессе активным участником является государство. Уголовные дела по клевете возбуждаются правоохранительными органами обычно по их собственной инициативе. Наличие заявления или жалобы потерпевшего здесь возможно, но необязательно. По уголовным делам о клевете производится предварительное следствие в отличие отдел об оскорблении, когда такое следствие не проводят. Уголовное дело по обвинению в оскорблении, как правило, бывает возбуждено только по заявлению самого потерпевшего. Человек, посчитавший, что его оклеветали либо оскорбили, подаёт заявление в органы прокуратуры, в суд либо в органы следствия с требованием возбудить уголовное дело по статьям 129 и 130 («Клевета» и «Оскорбление») УК РФ против журналиста (всегда против физического, а не юридического лица). Заявление может быть как устным (в таком случае оно заносится в протокол), так и письменным. Если правоохранительные органы не имеют оснований для отклонения заявления потерпевшего, государство в лице прокуратуры берётся доказать виновность журналиста. Прокурор может возбудить уголовное дело и по собственной инициативе. Основанием для этого может стать особая общественная значимость преступления, беспомощное состояние потерпевшего, иные причины, в силу которых потерпевший не в силах сам защитить свои права и законные интересы.

На первый взгляд может показаться, что для журналиста, обвиненного по уголовной статье, ситуация складывается более благоприятно, чем если бы его дело рассматривалось в гражданском процессе, так как ему не нужно ничего доказывать, в частности не требуется подтверждать истинность написанного им сообщения, в котором, по мнению обвинения, есть элементы клеветы. Он вправе не свидетельствовать против себя или может вообще отказаться от дачи показаний. На суде сторона обвинения доказывает факт наличия клеветы либо оскорбления в материалах СМИ.

Но если удастся доказать вину журналиста, то по уголовной статье он понесёт куда более суровое наказание, чем по 152-й статье Гражданского кодекса РФ. Суд, конечно, может потребовать, чтобы виновный заплатил деньги, но это будет уже не компенсация морального ущерба, а штраф в пользу государства, при этом размер штрафа, вероятно, окажется значительно меньшим, чем обычная сумма возмещения морального ущерба, присуждаемая в делах по защите чести и достоинства. Однако в отличие от гражданского дела в уголовном процессе журналист может быть приговорён судом к изоляции от общества. Согласно статье 129 УК РФ он может быть наказан лишением свободы на срок до двух лет (при обвинении лица в совершении тяжкого преступления, например убийства, - и до трёх лет)[40] Статья 298 УК РФ гласит, что клевета в отношении судьи, присяжного заседателя, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, судебного пристава, судебного исполнителя карается лишением свободы на срок до двух лет (а при обвинении лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления - до четырех лет).[40]. Согласно статье 130 УК РФ («Оскорбление») наказанием могут стать исправительные работы на срок до одного года, схожее наказание предусматривает статья 319 УК РФ («Оскорбление представителя власти»).

Конечно, разница заключается и в самом составе правонарушения. В статье 152 ГК РФ речь идёт о распространении не соответствующих действительности сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию человека, в статье 129 УК РФ («Клевета») - о распространении заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию. Отличие заключается в наличии словосочетания «заведомо ложных». Если в первом случае предполагается, что журналист добросовестно заблуждался, утверждая, например, в своей статье, что мэр города - взяточник (скорее всего, он пытался проверить информацию и те сведения, которые «добыл» в результате журналистского расследования, убедили его в том, что мэр, действительно, является взяточником), то во втором - он знал, что мэр не берёт взяток, но, тем не менее, распространил клеветнические сведения. Это уже признаки уголовного преступления по статье 129.

Следует заметить, что статья о клевете (особенно в отношении журналистов) довольно редко применяется на практике. Дела, которые возбуждаются по этой статье, как правило, не доводятся до конца и, образно говоря, разваливаются до суда или в ходе судебного разбирательства. Статистика утверждает, что в 1998 году по статье 129 УК РФ было осуждено всего 15 человек (хотя МВД зарегистрировало 632 преступления), при этом в том же году был удовлетворён 1571 гражданский иск к СМИ о защите чести, достоинства и деловой репутации. Не изменилась картина и в последующие годы.

Такая ситуация объясняется тем, что применить соответствующую статью УК очень сложно. Доказать, что человек имел злой умысел, к тому же при помощи материальных свидетельств, почти невозможно. Для этого прокуратуре нужно найти свидетеля, который, например, подтвердил бы в суде, что обвиняемый журналист говорил ему о том, что хотя он и не сомневается, что мэр - честный человек, но, преследуя какие-то свои цели, опубликовал о нём клеветническую статью; либо необходимо предъявить суду письменные записи обвиняемого, его дневник или блокнот, где было бы написано о том, что мэр, конечно, честный человек, но журналист возьмёт на себя такой грех... и т.д.

Статья 130 УК РФ определяет оскорбление как унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме. Здесь очевидно отличие от состава статьи 152 ГК (неприличная форма) и статьи 129 УК о клевете (безразличное отношение закона к тому, есть умысел либо его нет). Что такое «неприличная форма», определить весьма сложно. Если раньше говорили «нецензурная форма» и было ясно, о чём идет речь, то с отменой цензуры ситуация усложнилась. Под неприличной формой суды, как правило, понимают либо ругательства, т.е. слова, которые не принято употреблять в общественном месте, либо изображения, которые не принято демонстрировать на публике. Судебных приговоров по такого рода обвинениям примерно вдвое больше, чем по делам о клевете, и их число скачкообразно растёт. Достаточно сказать, что, по данным Главного информационного центра МВД РФ, в 1998 году был зарегистрирован 8701 случай оскорбления, в 1999 году - 14.699, в 2000 году - 15.181 случай.

«Популярность» статьи 130 УК объясняется тем, что для выявления состава преступления разбирать публикацию по сути и доказывать, что сведения, которые легли в её основу, являются ложными, совершенно не нужно. Для возбуждения уголовного дела может быть достаточно утверждения «потерпевшего» о том, что некая статья или телепрограмма в неприличной форме унизила его честь и достоинство. Причём и понятие «унижение чести и достоинства», и определение «неприличная форма» подчас трактуются стороной обвинения весьма широко. Самый нашумевший процесс по клевете связан с делом против журналиста газеты «Московский комсомолец» Вадима Поэгли, когда прокуратура возбудила уголовное дело (именно об оскорблении) в связи с тем, что тогдашний министр обороны Павел Грачев был назван им вором, и ему была присвоена уменьшительная кличка Паша. Несмотря на все усилия известного адвоката Генри Резника и информационную поддержку большинства российских СМИ, в конце 1995 года Пресненский межмуниципальный суд г. Москвы приговорил Поэгли к одному году исправительных работ, хотя тут же и амнистировал. Не привело к желаемым результатам и обжалование этого дела в Московском городском суде. Отмены приговора удалось добиться лишь год спустя в надзорной инстанции, которая оправдала журналиста, признав, что слова «вор» и «Паша» являются общеупотребительными и, следовательно, не могут быть признаны «неприличными».

Устанавливая, что отрицательная оценка личности может быть признана оскорблением только в том случае, если она выражена в неприличной форме, Уголовный кодекс РФ оставляет оценочное понятие «неприличная форма» совершенно нераскрытым, допуская его произвольное толкование судами. В Ульяновской области, например, обвинение в оскорблении представителя власти было предъявлено за то, что местный журналист назвал районного судью «достойным» (в кавычках) служителем Фемиды. Редактор издаваемой в Белгородской области районной газеты «Наша жизнь» Владимир Саенко опубликовал статью, в которой утверждал, что в некоторых поступках главы районной администрации Анатолия Власова «проглядывает позиция крикуна и сплетника, но ни в коем случае не государственного человека». Районный суд вынес приговор, в котором согласился, что обвиняемый «в целях унижения чести и достоинства А.С. Власова назвал его "крикуном" и "сплетником", чем в неприличной форме умышленно унизил его честь и достоинство». Редактор был приговорён к шести месяцам исправительных работ.

Освобождение от ответственности

Для того чтобы журналисты не прибегали к самоцензуре, им необходимо знать о тех ситуациях, когда редакция, редактор и журналист не несут ответственности за распространение не соответствующих действительности сведений, порочащих честь и достоинство, либо ущемляющих иные права и законные интересы граждан (например, право на защиту личной и семейной тайны), либо представляющих собой другую форму злоупотребления свободой массовой информации (ст. 57 Закона о СМИ). По сути, это те случаи, когда на редакцию, редактора или журналиста в суд подавать бесполезно.

Первый случай - когда такого рода сведения присутствуют в так называемых обязательных сообщениях. Обязательными сообщениями для редакций являются, прежде всего, заявления учредителя средства массовой информации, а для государственных изданий - тех государственных органов, которым принадлежат те или иные издания. Например, «Вестник Министерства иностранных дел», естественно, обязан публиковать заявления МИД. Обязательна также для редакции публикация решений суда, сообщений о введении чрезвычайного положения, о пожарах, побегах из мест заключения и др.

К обязательным сообщениям можно было бы отнести и предвыборные материалы, которые средства массовой информации обязаны бесплатно публиковать либо распространять в эфире в силу того, что данные СМИ отчасти финансируются из бюджета или имеют учредителей из числа государственных или муниципальных органов власти. Однако на практике эти материалы не подпадают под действие статьи 57 Закона о СМИ.

Во-вторых, журналисты освобождаются от ответственности, когда сведения получены ими от информационных агентств. При этом информация не обязательно должна быть получена от Интерфакса или ИТАР-ТАСС. Сведения от любого средства массовой информации, которое зарегистрировано в Российской Федерации как информационное агентство (а таких множество), подпадает под действие второго пункта 57-й статьи. Естественно, что при этом необходима ссылка на источник сообщения - информационное агентство, но уже не по 57-й, а по 23-й статье Закона о СМИ и в силу положений авторского права (например, статьи 19 Закона РФ «Об авторском праве и смежных правах»).

Третий случай - когда сведения содержатся в ответе на запрос информации либо в материалах пресс-служб государственных органов, организаций, учреждений, органов общественных объединений. О процедуре получения ответа на запрос, о том, что редакция вправе направить запрос в государственные органы и организации, общественные объединения и т.д., получить оттуда в определённые законом сроки ответ и использовать его по своему усмотрению, в том числе и для распространения в средствах массовой информации, говорилось в главе IV. Эти ответы на запросы и подпадают под действие статьи 57.

Возникает вопрос об ответственности СМИ за распространение сведений, полученных в ходе интервью в связи с возможностью приравнять его к устному запросу информации. Практика показывает, что суды не распространяют на интервью, даже с должностными лицами, положения статьи 57. Типичным представляется вынесенное в июле 2001 года решение Пресненского суда г. Москвы по иску балерины Майи Плисецкой к редакции газеты «Московский комсомолец» и её корреспонденту в Лондоне В. Симонову. Суд признал не соответствующими действительности, порочащими честь и достоинство балерины сведения, изложенные в статье газеты от 28 января 1999 года «Здравствуйте, я дочь Майи Плисецкой». В этом материале утверждалось, что в сентябре 1976 года в Ленинграде балерина тайно родила дочь вне брака. Адвокат М. Плисецкой представил суду медицинскую справку о том, что балерина никогда не рожала, а также многочисленные свидетельства (программки, афиши и рецензии), подтверждающие, что за несколько дней до приписываемых ей родов она танцевала за границей. Защита же строилась на утверждении, что по форме статья представляла собой интервью с гражданкой Израиля Юлией Глаговской, утверждавшей, что она - дочь Плисецкой, оставленная в родильном доме другой женщине, чей ребенок умер. Редакция считала, что газета не может нести ответственность за информацию, предоставленную ей третьим лицом. Суд обязал газету опубликовать опровержение и выплатить компенсацию в размере 18 тыс. рублей (10 тыс. должна была выплатить редакция, а 8 тыс. - журналист).

Третий тип случаев освобождения от ответственности позволяет журналистам идти на определённую уловку для того, чтобы обезопасить себя. Рассмотрим достаточно типичную ситуацию.

В телевизионную компанию звонят из милиции и говорят: сегодня мы будем проводить рейд на городском рынке, присылайте телевизионную группу, будем работать вместе. Журналисты отправляются на рынок, где милиционеры вместе, скажем, с работниками торговой инспекции и санитарно-эпидемиологического надзора (санэпидстанции) проверяют правильность весов, соблюдение санитарных норм продавцами, наличие требуемых лицензий и т.д. А в это время находящиеся рядом с ними журналист и оператор с телевизионной камерой снимают актуальный репортаж. В ходе рейда милиционер говорит в камеру: посмотрите, вот продавец N обвешивает всех подряд, у него сломаны весы, а другой продавец - NN - обманывает покупателей, потому что картофель у него не первого сорта, как указывается в ценнике, а третьего, и т.д. Все это фиксируется на пленку и в дальнейшем демонстрируется телезрителям. По прошествии времени выясняется, что показанному в передаче продавцу так и не были предъявлены обвинения или они были сняты. После чего N подаёт иск на телевизионную компанию, которая в эфире опорочила его деловую репутацию, и, выиграв дело, получает компенсацию морального вреда. Телевизионная компания, конечно, может возразить: мы ничего не утверждали, это сержант милиции утверждал. К сержанту тоже может быть предъявлен иск в связи с тем, что, как выяснится, он говорил неправду, что на самом деле весы правильные или, по крайней мере, нет доказательств, что они не работают и что картофель третьего сорта. И доказать, что картофель был третьего сорта, уже невозможно.

Все заявления милиции и представителей каких угодно властей перед телевизионной камерой в данной ситуации не освобождают телевизионную компанию от ответственности за распространение «ложной» информации. Подав иск к работникам милиции, возможно потребовать с них возмещения морального вреда, обязав выплатить сумму в размере, например, 1 млн. рублей. Но милиционер при зарплате в 2 тыс. рублей будет выплачивать этот миллион в течение многих лет. Телевизионная же компания, у которой на счету, предположим, есть 15 млн. рублей, вынуждена будет выплатить этот миллион сразу. Поэтому для того, кто посчитал свою честь, достоинство и деловую репутацию униженной, конечно же, выгоднее подавать иск к телевизионной компании.

Или рассмотрим другую ситуацию. Милиция сообщает журналистам, что ею пойман преступник, который терроризировал город в течение года, насиловал, убивал и т.д. Его имя Иван Петров, вот его фотография. Фотографию показывают по телевидению, сообщают, что наконец-то поймали Ивана Петрова и теперь вечером можно спокойно выходить на улицы города. Через три месяца проходит суд, на котором, однако, не удается доказать вину обвиняемого, и его освобождают. Ещё через месяц Иван Петров предъявляет иск к телевизионной компании, которая распространила на весь город его изображение, указала имя и сказала, что он является тем самым человеком, который грабил и насиловал. Истец выигрывает у телекомпании компенсацию морального вреда, причём действуя абсолютно по закону. При этом телекомпания может ссылаться на то, что сообщение пришло из милиции, что фотографию ей прислали оттуда по факсу - всё это не будет иметь большого значения. Конечно же, Иван Петров может подать иск и против милиции, но у милиции он, скорее всего, в суде не выиграет, а у телекомпании - выиграет.

Что же должна предпринимать телекомпания, заинтересованная в выпуске подобного рода актуальных репортажей? Если милиция либо другие государственные органы сообщают в телекомпанию, что, например, Петров - убийца, что некая торговка обвешивает всех подряд и т.д., в ответ надо говорить: да, мы обязательно об этом расскажем; хорошо, мы обязательно покажем её в кадре и т.д., но давайте сделаем следующее: мы быстро пришлём вам запрос с просьбой сообщить, правда ли пойман насильник и грабитель, который терроризировал наш город в течение года (или: каковы результаты последнего рейда на городском рынке), а вы в официальном ответе на наш запрос сообщите, что пойман такой-то, вот его фотография (или: да, был совершен рейд на рынке, выявлены следующие нарушения, нарушителями являются Иванов, Петров, Сидоров). Только получив письменный ответ на запрос от государственного органа либо от пресс-службы такого государственного органа, телекомпания вправе использовать имеющиеся материалы по собственному усмотрению, а редакция получает освобождение от ответственности.

В соответствии с Постановлением Пленума Верховного суда от 18 августа 1992 г. (№ 11) «О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» не могут рассматриваться требования об опровержении сведений, порочащих честь, достоинство или деловую репутацию и содержащихся в судебных решениях и приговорах, постановлениях органов предварительного следствия.

Четвертый случай - если сведения, порочащие честь и достоинство граждан, а также деловую репутацию юридических лиц, «являются дословным воспроизведением фрагментов выступлений народных депутатов на съездах и сессиях Советов народных депутатов, делегатов съездов, конференций, пленумов общественных объединений, а также официальных выступлений должностных лиц государственных органов, организаций и общественных объединений». Напомним, что Закон о СМИ был принят в 1991 году, но, несмотря на то, что сегодня уже нет народных депутатов, Советов, редко проходят съезды политических партий, пункт 4 статьи 57 сохраняет своё значение и с ним нужно обращаться очень осторожно.

Многие журналисты считают, что если те или иные сведения были сообщены им представителем власти, т.е. депутатом или должностным лицом, то журналист не несёт ответственности за распространяемую информацию. Это не совсем так, даже если речь идёт об интервью, которое дал, например, мэр города или председатель местного законодательного собрания газете «Н-ские вести». За всё, что было сказано в интервью и впоследствии опубликовано в газете, несёт ответственность как респондент, так и средство массовой информации. Причём интервьюируемый может быть освобожден от ответственности в силу того, что он является депутатом. Поэтому если в опубликованном интервью мэр, предположим, утверждал, что в банке «Энск» процветает мошенничество, то представитель этого банка вправе подать иск как против мэра, так и против газеты.

Основная мысль пункта 4 статьи 57 Закона о СМИ заключается в том, что от ответственности освобождает только дословное воспроизведение (а не пересказ) официальных выступлений (а не частной беседы). Иными словами, если речь идет о сессиях законодательных органов, то освобождением от ответственности становятся только те случаи, когда слово в слово передано то, что было сказано на этом заседании (причём желательно по стенограмме, а не с микрофона, поскольку стенограмма может отличаться от микрофонной записи). Следует помнить, что в соответствии с Федеральным законом «О порядке освещения деятельности органов государственной власти в государственных средствах массовой информации» (1995) журналисты имеют право знакомиться с записями всех заседаний Совета Федерации и Государственной Думы и снимать копии с них (кроме записей закрытых мероприятий). Такие записи хранятся бессрочно, их ведут соответствующие пресс-службы.

Если же журналист пересказывает выступление докладчика на сессии того или иного законодательного органа или отдельные слова фразы вставляет в другой контекст, - то в этом случае он не освобождается от ответственности. И второй важный здесь момент - официальный характер выступления. Далеко не всякое выступление должностного лица является официальным. Так, например, если это лицо выступает на некоем заседании, о котором заранее объявлялось, куда была приглашена пресса и которое значится в рабочем графике этого должностного лица, то, вероятно, это будет являться, скорее всего, официальным выступлением. Если официальное лицо даёт пресс-конференцию в официальной обстановке, это также будет официальным выступлением.

Но если же это должностное лицо в перерыве выходит в коридор государственного учреждения или на улицу и там беседует с журналистом, то это не может считаться официальным выступлением. И если журналист, записав его слова на плёнку или в блокнот, впоследствии опубликует их в газете, он будет нести за это ответственность.

Закон не говорит об официальных выступлениях депутатов и должностных лиц органов местного самоуправления - городских, сельских, поселковых собраний и советов. Органы местного самоуправления как таковые впервые появились в соответствии с Конституцией РФ 1993 года, но соответствующие изменения в Закон РФ 1991 года внесены не были. И хотя суд, по здравому разумению, может считать органы местного самоуправления по сути равными Советам народных депутатов и исполкомам, по букве закона он не обязан этого делать. Поэтому к официальным выступлениям депутатов органов местного самоуправления, мэров и других должностных лиц подобного уровня нужно подходить с максимальной предусмотрительностью (см. также Ответственность СМИ и журналистов).

Пятый случай освобождения журналиста от ответственности - если сведения содержатся в авторских произведениях, идущих в эфир без предварительной записи, либо в текстах, не подлежащих редактированию в соответствии с Законом о СМИ. Такими текстами являются материалы, перечисленные в статье 35 Закона о СМИ: решения судов, предписания и предупреждения МПТР и т.п.

Пятый пункт освобождает редакцию средства массовой информации от ответственности за сказанное в прямом эфире, если это авторская программа. Так, например, редакция программы «Время» утверждала, что не несёт ответственности за то, что в прямом эфире говорил Сергей Доренко в своей авторской программе в отношении мэра Москвы - пусть ответственность несёт сам Доренко. Но если эта же передача повторялась на следующее утро или в другое время для другого часового пояса России (что, собственно, и происходило) и тексты, которые могли опорочить честь, достоинство и деловую репутацию, редакцией не менялись, то редакция должна была нести за это ответственность, так как передача шла уже в записи. Дело в том, что при написании Закона о СМИ предполагалось, что телепередачи будут всё чаще и чаще идти в прямом эфире, как это было популярно в конце 1980 - начале 1990-х годов (программы «Взгляд», «До и после полуночи» и др.). При этом считалось, что такие передачи должны быть свободны от всякого контроля и цензуры. Для этого нужно было освободить редакцию от ответственности за то, что говорит журналист в прямом эфире, и возложить её исключительно на самого журналиста. То же правило касается и радиопередач.

Шестой, и последний, пункт статьи 57 освобождает работников СМИ от ответственности, если распространённые ими сведения являются дословным воспроизведением сообщений и материалов или их фрагментов, распространённых другим средством массовой информации, которое может быть установлено и привлечено к ответственности за данное нарушение. Это тот случай, когда, например, газета перепечатывает статью из другого издания или передает фрагмент содержания телепередачи либо если в телепередаче зачитываются куски газетных сообщений, скажем, в анонсе утренних изданий. Но и здесь есть несколько важных нюансов.

Во-первых, такое сообщение должно быть именно дословным, оно не может быть пересказано. Вопиющий случай произошёл в Краснодаре, где местная газета перепечатала из московских «Известий» статью, в которой ущемлялись, как выяснилось впоследствии, честь и достоинство краевого губернатора. Последний подал иск против краснодарской газеты, потребовав возмещения морального ущерба. Краснодарская редакция сослалась на пункт 6 статьи 57, указав, что они лишь перепечатали статью из газеты «Известия», а потому ответственности не несут и иск следует предъявлять к «Известиям». Более того, узнав о происшествии, редакция «Известий» сама предложила выступить в суде в качестве соответчика. Губернатор отказался судиться со столичным изданием. Краснодарской же газете избежать ответственности не удалось. Выяснилось, что при подготовке статьи её корректоры исправили несколько орфографических ошибок в материале «Известий» (заменили два или три знака). На суде не удалось доказать, что перепечатанная статья является дословным воспроизведением другого средства массовой информации. Суд возложил всю ответственность на краснодарскую газету, которой пришлось опубликовать опровержение и выплатить компенсацию морального ущерба губернатору края.

Подобный случай произошел в 1996 году в Тюмени, где газета «Тюменский курьер» перепечатала статью из московской газеты «Сегодня» об одном из местных деятелей. Против редакции был подан иск о защите чести и достоинства. Тюменская газета не признала себя виновной, заявив, что перепечатала текст статьи слово в слово из газеты «Сегодня», и предложила признать ответчиком редакцию московского издания. Однако когда начали сличать текст статьи в «Тюменском курьере» с текстом той же статьи, опубликованной в «Сегодня», выяснилось, что в московской газете не было части предложения с именем человека, который подал иск. Фактически за два часа до того, как газета «Сегодня» ушла в печать, тюменские журналисты взяли статью из размещённой на сайте электронной версии газеты.

А за это короткое время выпуск газеты успел просмотреть юрист «Сегодня», который предложил автору вычеркнуть имя одного из героев материала, так как у редакции не было достаточных доказательств для публикации указанных сведений. Имя изъяли из печатного варианта московской газеты (как, впрочем, и из электронного). На суде первой инстанции тюменским журналистам не удалось сослаться на пункт 6 статьи 57 Закона о СМИ. Сейчас дело рассматривается в Верховном Суде РФ.

Имеет значение и то, откуда перепечатывается то или иное сообщение. Необходимо, чтобы была возможность установить, где находится это средство массовой информации и можно ли привлечь его к ответственности. Если материал перепечатан из газеты, которая уже закрылась, то перепечатавшее издание может нести ответственность по искам. Если же первая газета функционирует в момент подачи иска, то ответственность второй не возникает. Для того чтобы показать смысл этой нормы, приведём гипотетический случай. С целью распространения порочащей информации, правдивость которой доказать сложно или невозможно, некий редактор помогает учредить газету в соседней области (районе), организует публикацию порочащей статьи, после чего благополучно ликвидирует это СМИ, закрывает его счета и т.п. Закрыв первую газету, он «перепечатывает» в своем издании ту же самую статью, ради которой собственно и было создано «временное СМИ». К нему подаётся иск, но ответчик отказывается публиковать опровержение и компенсировать моральный вред, указывая на факт перепечатки сведений из другого СМИ. Чтобы избежать такой нечестной игры с законом, и предусмотрена упомянутая норма.

Дело «"Нью-Йорк Таймс" против Салливана»

В американской судебной практике по делам о защите чести и достоинства, или о диффамации, наиболее известным является дело «"Нью-Йорк Таймс" против Салливана». Решение Верховного суда США по этому делу в 1963 году повлияло на концептуальные положения диффамационного права в США и опосредованным образом - в других странах Запада.

Ситуация заключалась в следующем. В марте 1960 года известная газета «Нью-Йорк Таймс» опубликовала на всю полосу некоммерческое объявление под заголовком «Прислушайтесь к растущему голосу протеста». Объявление было подписано активистами «Комитета по защите Мартина Лютера Кинга и по борьбе за свободу на Юге» - негритянскими священниками, деятелями культуры (Гарри Белафонтэ, Марлон Брандо и др.), вдовой президента США Элеонорой Рузвельт, другими общественными деятелями того времени.

Публикация платного политического объявления (за его опубликование газета получила 4,5 тыс. долларов) была и остается вполне обычным явлением для американской прессы. Тема борьбы с сегрегацией, за равные права негров, была чрезвычайно актуальной в конце 1950-х - начале 1960-х годов, причём в этой борьбе участвовали не только чернокожие, но и часть белого населения страны.

В напечатанном в «Нью-Йорк Таймс» объявлении рассказывалось о том, что происходит на юге страны, как там ущемляют права чернокожего населения, в том числе органы власти, и содержался призыв положить конец подобного рода практике. В частности, в нём говорилось о событиях в г. Монтгомери (штат Алабама), о том, что местная полиция применяет карательные меры против студентов Алабамского колледжа, выступающих за предоставление неграм равных прав на обучение вместе с белыми (негры в то время не могли учиться в этом колледже из-за цвета кожи).

Спустя некоторое время после публикации объявления государственный служащий Л. Салливан, который работал в Монтгомери и должность которого можно обозначить как «избираемый чиновник, занимающийся среди прочего вопросами полицейского управления», написал письмо в редакцию газеты с просьбой опровергнуть факты, которые содержались в объявлении. Газета недружелюбно ответила ему: «А что, собственно, вы хотите опровергать? Напишите нам об этом поподробнее». Салливан обиделся и подал в суд г. Монтгомери иск против газеты о защите чести и достоинства, в котором потребовал возместить ему тот моральный ущерб, который он понёс в результате публикации.

В суде Салливан заявил следующее. В объявлении говорится о жестокости полиции Монтгомери. А так как он - человек, отвечающий за работу полицейского управления города, то, прочитав объявление в «Нью-Йорк Таймс», испытал чувство личной обиды. Обиды незаслуженной, потому что в действительности никакой жестокости проявлено не было. Более того, после публикации к нему стали плохо относиться знакомые: ведь если о полиции Монтгомери пишет так сама «Нью-Йорк Таймс», значит, это правда, а так как Салливан - чиновник, который отвечает за работу полиции города, значит, он плохо работает, и т.д. В исковом заявлении Салливан указал, что оценивает понесённые им страдания в 2 млн. долларов США и просит компанию «Нью-Йорк Таймс» выплатить ему эту сумму. Заметим, что в 1960 году 2 млн. долларов в США были равны примерно 14-16 млн. долларов сегодня - достаточно серьёзная сумма даже для такой преуспевающей газеты, как «Нью-Йорк Таймс».

Суду трудно было найти надлежащего представителя ответчика. Как известно, американская пресса - это местная пресса, т.е. нью-йоркские газеты читают в Нью-Йорке, но не в штате Алабама. Хотя Монтгомери - административный центр штата, газета «Нью-Йорк Таймс» там не продавалась, её выписывали три или четыре человека; более того, во всём штате Алабама эту газету получали по подписке всего два-три десятка человек. Не только в Монтгомери, но и во всём штате Алабама не было ни бюро газеты, ни корреспондентов. А так как из Нью-Йорка никто не изъявил желания приехать на суд, то в качестве ответчика вызвали рекламного агента, который собирал в этом штате рекламу для «Нью-Йорк Таймс».

Проходивший в Монтгомери суд удовлетворил иск господина Салливана и обязал газету выплатить ему 1 млн. долларов США. При этом решающими оказались показания шести свидетелей, по словам которых статья, действительно, создала у них впечатление о вине Салливана. Интересно заметить, что фамилия Салливан, как и его должность, вообще не упоминались в объявлении. Впечатление о его вине создавалось исключительно из общего контекста.

На суде выяснилось также, что часть того, о чём сообщалось в «Нью-Йорк Таймс», вообще не соответствовала действительности. Так, например, в объявлении говорилось, что полиция арестовывала Мартина Лютера Кинга, известного борца за права негров, семь раз, на самом же деле его арестовывали четыре раза; что студентов пытались уморить голодом, опечатав столовую и повесив на её дверь висячий замок, фактически же этого не было. Было сказано и о том, что многочисленных лидеров студентов, боровшихся против сегрегации негров, исключили из колледжа за политическую активность, в то время как исключили всего девять человек и не за организацию демонстрации, а за неуспеваемость. Утверждалось, что студенты в знак протеста распевали песню «Америка». На самом деле они исполняли гимн «Звёздно-полосатый флаг». И так далее...

Компанию «Нью-Йорк Таймс», естественно, обеспокоило решение суда. Она подала апелляцию, но Верховный суд штата Алабама подтвердил решение суда низшей инстанции, сократив, правда, размер компенсации до 500 тыс. долларов. Дело получило огласку и стало толчком для кампании против СМИ Севера. Жители южных штатов США стали подавать иски к «Нью-Йорк Таймс», к ведущим телесетям, другим средствам массовой информации. В последующие за решением суда месяцы только в штате Алабама против «Нью-Йорк Таймс» было подано 11 исков на общую сумму 5 млн. долларов США, против телекомпании Си-би-эс - пять исков на 2 млн. долларов и т.д. Стало ясно, что это не просто частный случай, а спор, решение по которому определит развитие взаимоотношений СМИ и представителей власти. «Нью-Йорк Таймс», понимая последствия проигрыша в суде, мобилизовала все возможные юридические силы и добилась того, чтобы дело принял к рассмотрению Верховный суд США.

Из девяти судей Верховного суда пять согласились с проектом решения, которое было написано председателем суда Уильямом Брэннаном. Иск компании «Нью-Йорк Таймс» был удовлетворён. В этом решении содержится четыре ключевых момента.

Первым стоял вопрос о том, защищает ли Первая поправка к конституции США (о свободе печати) рекламу или только редакционные материалы. Суд признал, что реклама рекламе рознь. В данном деле речь идёт о так называемой «общественной (социальной)» рекламе (а не о коммерческой), т.е. о рекламе идеи, а не товаров или услуг. Общественная реклама в то время, как, впрочем, и в наши дни, занимала незначительную часть площади газеты, и суд принял во внимание тот факт, что прибыль издания от общественной рекламы значительно ниже, чем от рекламы коммерческой. Общественную рекламу или объявления дают люди, у которых нет своей собственной газеты. Для них это чрезвычайно важная, если не единственная возможность распространить свои идеи либо информацию, умалчиваемую, по их мнению, прессой. Так они реализуют своё право на свободу слова. Следовательно, такого рода объявления находятся под стопроцентной защитой Первой поправки.

Вторая часть решения суда была связана с тем, что (как указали на это адвокаты Салливана) половина написанного в объявлении - неправда. Суд решил, что это, действительно, так, а ложь и клевета не могут защищаться конституцией, сколь бы содержание объявления ни было важным для реализации права на свободу слова. Но при этом суд ввёл и разграничил два понятия - «идейной клеветы» и «безыдейной клеветы». Он определил, что клевета безыдейная - это клевета ради клеветы, она, действительно, не защищается Первой поправкой. В то же время свободное обсуждение общественно значимых вопросов очень важно для страны и должно быть защищено Первой поправкой.

Третий аргумент суда в защиту правоты компании «Нью-Йорк Таймс» заключался в том, что при обсуждении таких общественно важных вопросов, как расовая дискриминация, трудно избежать ошибок. Если же суды станут наказывать за то, что содержание материалов по таким важным проблемам не абсолютно правдиво, то это будет производить эффект самоцензуры («холодного душа») на редакторов и журналистов. Боясь ошибиться в мелочах, они, скорее всего, будут замалчивать и важные для общества вопросы. А если такое обсуждение не может избежать ошибок, в том числе и в критике представителей власти, значит, ему необходима конституционная защита - защита Первой поправкой. Если же признать необходимость конституционных гарантий, то эти вопросы, вопросы диффамации в СМИ, должны находиться в ведении исключительно федеральных властей и Верховного суда США; в данном случае нельзя принимать законы и решения на уровне штатов, в которых бы определяли, какая группа деятелей имеет возможность защищаться от средств массовой информации, а какая нет.

Четвёртая часть решения звучит так: «Конституционные гарантии означают необходимость принятия общефедеральной нормы, которая запрещала бы присуждать общественным служащим денежную компенсацию вреда от клеветы в средствах массовой информации, связанной с их официальной деятельностью». Единственное исключение, предусмотренное здесь Верховным судом, касается случаев, когда возможно доказать, что клеветнические утверждения были сделаны со злым умыслом (применительно к данному делу - со знанием того, что распространяемые утверждения ложны) или с явным пренебрежением к тому, лживы они или правдивы. Причём поскольку истец желает своим требованием ограничить свободу слова и информации, то на него и возлагается бремя доказывания как ложности распространённых сведений, так и злого умысла в действиях СМИ. Предполагается, что такие доказательства должны быть убедительно ясными. Если провести параллель со спортом, это означает, что для победы нужен счёт не 2:1, а 10:0, тогда это будет убедительно ясная победа.