Метафорическое моделирование образа российских и американских средств массовой информации: рефлексивный аспект

Данные функции СМИ реализуются в отдельно взятых текстах СМИ и в медиа-дискурсе в целом. Подтверждением этого служит высказывание Ролана Барта: “… объектом, в котором от начала времен гнездится власть, является сама языковая деятельность или, точнее, ее обязательное выражение - язык” (Барт, 1994, стр. 98).

Текст СМИ рассматривается не только как лингвистическое, но и как культурологическое понятие. Как лингвистическое явление он обладает сущностными признаками текста (целостность, связаность, информация о говорящем и адресате и т.д.). С точки зрения культуры речи медиа-текст предоставляет “ценностную информацию о состоянии языковой культуры общества” (Сметанина, 2002, с. 67). “Публицистика - это современная система порождения мифов (зачастую искусственных), которая объясняет их и вводит в сознание своего читателя. Миф отражает систему различных концептов (социальных, политических, экономических, культурных и др.) в актуальных для общества метафорических парадигмах” (Милевич, 2003, с. 1). С изменением языковой ситуации в России многие факторы, ставшие актуальными в последние десятилетия (снятие жесткой цензуры, приобщение к публичной речи новых социальных слоев), оказывают влияние на ценностно-ориентационную базу, жизненные приоритеты, речевое поведение общества и, таким образом, на культуру в целом. Медиа-текст - тот, “в котором ищут баланс сложная природа языка, личностные приоритеты и вкусы творца, интересы и возможности печатного издания” (Сметанина, 2002, с. 6).

Трудности изучения медиа-текстов связаны с отсутствием традиции специального исследования массовой информации и с характером самого предмета изучения. Прежде всего, сложность изучения текстов СМИ связана с коллективно коллегиальным способом создания, охватом всех прочих разновидностей устного и письменного слова, направленностью текста на огромную рассредоточенную в пространстве аудиторию и медленным, почти незаметным изменением формы текстов СМИ (Рождественский, 1997, с. 3 - 34). “Сложность изучения текста массовой информации связана со многими разнородными факторами: жанровой неопределенностью, “привязанностью” к каналу передачи, смешением устной и письменной речи, “коллективностью” создания и получения текста и др.” (Володина, 2003, с. 19).

С.И. Сметанина выделяет следующие специфические особенности текстов СМИ:

разделение труда в создании общего смысла высказывания;

отсутствие непосредственного включения в общение адресата сообщения;

возникновение новых смыслов и оценок, ориентирующих в процессах реального мира;

комплексный характер содержания: выбор средства номинации и синтаксических конструкций, корректировка стилистического регистра, определение жанрового макета и формы общения с читателем, “размещение” автора в тексте, владение категориями актуализации и приемами объемно-графического членения текста;

ценностные ориентиры: рекламность, конкурентоспособность, сенсационность, увлекательность, подчеркнутая оппозиционность, комплиментарность, желание (или необходимость) скомпрометировать противника (Сметанина, 2002, с. 27 - 28).

Главная особенность публицистического стиля - принцип “чередования стандартных и экспрессивных сегментов текста”, обусловленный функцией воздействия на адресата (В.Г. Костомаров, С.И. Сметанина).

В настоящее время акцент исследования смещается с медиа-текста на медиа-дискурс - “текст СМИ, взятый в событийном аспекте, в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными факторами” (Сметанина, 2002, с. 10).

В зависимости от установки автора дискурс трактуется “как вербальное коммуникативное событие, как совокупность высказываний, организующих тот или иной вид деятельности, как социально обусловленная и культурно закрепленная система рационально организованных правил словоупотребления и взаимоотношений отдельных высказываний, как текст (устный или письменный) в социальном контексте, дающем представление об участниках и условиях коммуникации” (Методология исследований политического дискурса, 2000, с. 457).

Исследователь политического и массмедийного дискурса Т.А. ван Дейк (1999, 2001) характеризует определенный (например, политический) дискурс как совокупность жанров определенного социального домена (например, политики) и противопоставляет его другим дискурсам (например, массмедийному). При этом границы дискурса зависят от четкости и определенности социального понятия, базового для данного дискурса.

С социально-прагматической точки зрения, “дискурс - это “язык в языке”, но представленный в виде особой социальной данности... Дискурс существует, прежде всего и главным образом, в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, в конечном счете, особый мир” (Степанов, 1998, с. 676).

Текст и дискурс связаны отношениями реализации: “дискурс возникает и выявляется в тексте и через текст. В то же время -- это отношение не является однозначным: любой текст может быть выражением реализацией нескольких, иногда конкурирующих и противоречащих дискурсов. Каждый конкретный текст, как правило, носит черты нескольких разновидностей дискурса” (Kress, 1985, с. 27).

Наиболее близкое автору данного исследования обоснование отличия текста от дискурса предложено Н.Д. Арутюновой: “Под текстом обычно понимают преимущественно абстрактную, формальную конструкцию, под дискурсом - различные виды ее актуализации, рассматриваемые с точки зрения ментальных процессов и в связи с экстралингвистическими факторами” (Арутюнова, 1990, с. 137).

Таким образом, под медиа-дискурсом в данном исследовании понимается совокупность медиа-текстов, актуализированных в социальном контексте в процессе их конструирования говорящим / пишущим журналистом и в процессе их интерпретации слушателями / читателями с учетом экстралингвистических факторов. При этом медиа-текст представляет систему специфичных правил словоупотребления и высказываний.

Внешняя раскрепощенность (иногда вседозволенность), отсутствие жесткой цензуры, снятие табу на обсуждение многих тем приводит к авторизации и повышению выразительности медиа-дискурса.

Справедливо замечание С.И. Сметаниной о том, что автор в современном медиа-дискурсе “выступает как личность со всеми особенностями его менталитета и стремлением к самовыражению” (Сметанина, 2002, с. 78). Настоящее диссертационное исследование подтверждает характеристику автора текста как игрока. Субъекты медиа-дискурса “играют” с темами, стилистикой, читателем / зрителем. “Авторская позиция растворяется в многоуровневом диалоге точек зрения разных культурных языков” (Сметанина, 2002, с. 88). По мнению Э.В.Чепкиной, образ текстового автора имеет имплицитные и эксплицитные средства выражения, “причем преобладают смыслы, выражаемые в подтексте” (Чепкина, 1997, с. 20). Автор медиа-текста по отношению к адресату выполняет “сервильную функцию” (Милевич, 2003, с. 2), одновременно отождествляя себя с читателем. Он “создает условия для того, чтобы заручиться доверием своего читателя” (там же, с. 2). Отражение реальной картины мира в медиа-продукте также зависит от автора. На нее влияет (например, в газете) “тематический отбор и оценочная позиция субъекта речи, иначе говоря, газета “видит” не все, а лишь некоторые события и явления и оценивает их строго определенным образом” (Чепкина, 1997, с. 20).

Многие исследователи (А.Д. Васильев, С.М. Гурвич, В.Г. Костомаров, С.И.Сметанина и др.) отмечают усиление выразительности языковых средств в текстах СМИ. “Журналисты печатных изданий <…> форсируют выразительную сторону высказывания, “нарезая” новые слова, монтируя цитаты, обрушивая на читателя шквал “чужой” для публицистического стиля лексики” (Сметанина, 2002, с. 42). В.Г. Костомаров отмечает “всеохватное стремление к обновлению” в сфере рекламы, которая, как замечает автор, практически отсутствовала в языке советской эпохи: “Здесь главное - любой ценой обратить на себя внимание. <…> И речевая изобретательность, языковая шутка оказывается важнейшим способом поразить, рассмешить, создать непринужденную обстановку и тем оставить след в памяти” (Костомаров, 1999, с. 51). Повышению выразительности способствуют не только разнообразные языковые средства, но и “дизайнизация” (Сметанина, 2002, с. 97), т.е. применение новейших технических средств (видеотехники, компьютерной техники), которая зачастую оказывается ненужным украшением, безделушкой. Экспрессивные сегменты медиа-текста повышают уровень понимания и усвоения информации, что способствует силе воздействия на потребителя медиа-продукта. Но перенасыщенный выразительными приемами текст может оказаться трудным для понимания и, следовательно, малопродуктивным.

Основная угроза со стороны новой эпохи публицистических текстов, по признанию многих, заключается в смешении документального и художественного, информации и вымысла, фактов и фабулы, что приводит к искажению или даже трансформации реальности. “Меняется и способ моделирования картины мира, и сам мир, представленный в журналистском тексте” (Сметанина, 2002, с. 88), в то время как журналист, в первую очередь, должен сообщать действительную информацию о реальном мире.

1.2 Когнитивная теория как основа для изучения метафорической рефлексии СМИ

Когнитивная наука зарождалась в 1950 - 60-х годах XX века как направление, способное придать новое ускорение научной мысли после кризиса популярного в 40-е годы бихевиоризма, не отрицая, но вытесняя его методологию как основу научного исследования (J.S.Bruner 1990, c.3-4), способное “вернуть мысль (mind) в науки о человеке” (Демьянков, 1994, с. 19). По словам Ф. Джонсон-Лэрда, рождение когнитивизма было подготовлено школой гештальт-психологии, структурализмом Ф. де Соссюра и исследованиями в области детской речи Ж. Пиаже (Цит. по: Скребцова, 2000, с. 9).

1.2.1 Когнитивизм как прогрессивный подход к изучению ментальных пространств человека

Известно, что предметом изучения для бихевиоризма являются исключительно внешние проявления поведения человека и вся парадигма исследования базируется на формуле “Стимул - Реакция”. Последователи бихевиоризма отказываются учитывать человеческое мышление, нюансы мыслительной деятельности, они придерживаются объективистского взгляда. В свою очередь, сторонники “нового” направления заняли твердые позиции антропоцентризма. “Когнитивизм - взгляд, согласно которому человек должен изучаться как система переработки информации, а поведение человека должно описываться и объясняться в терминах внутренних состояний человека. Эти состояния физически проявлены, наблюдаемы и интерпретируются как получение, переработка, хранение, а затем и мобилизация информации для рационального решения разумно формулируемых задач” (Демьянков, 1994, с. 17).

Появление когнитивизма часто расценивают как “когнитивную революцию”, а ее основоположников как “революционеров”. Ими можно считать Дж. Брунера, Дж. Миллера, У. Найссера, А. Ньюэлла, Ж. Пиаже, Г. Саймона, Э. Рош и др.

Когнитивную науку можно представить, как “федерацию” наук, в которую входят: искусственный интеллект (или “прикладная философия”), языкознание, психология и неврология; когнитивная психология и лингвистика (или - психолингвистика), философия, антропология и нейронауки, логика, математическое моделирование, теория информации, кибернетика и компьютерная наука. Положения, выдвинутые когнитивной наукой в качестве неоспоримых догм, обусловливаются и порождаются идеей именно о междисциплинарной структуре “нового” направления (Gardner, Wolf, 1987, c.117, цит. по: Демьянков, 1994, с. 19):

Исследуются не просто наблюдаемые действия (т.е. продукты), а их ментальные репрезентации, символы, стратегии и другие ненаблюдаемые процессы и способности человека (которые и порождают действия);

На протекании этих процессов сказывается конкретное содержание действий и процессов, а не всеядный “навык” бихевиористов;

Культура формирует человека: индивид всегда находится под влиянием своей культуры.

Т.Г. Скребцова (см.: Скребцова, 2000) связывает зарождение когнитивного подхода в лингвистике с книгой Дж. Миллера и Ф. Джонсон-Лэрда “Язык и восприятие” (1976 г.), но как полноправное научное направление когнитивная лингвистика оформилась лишь с середины 1980-х годов. В 1989 г. в Дуйсбурге (Германия) состоялась Первая конференция по когнитивной лингвистике, где была учреждена Международная ассоциация когнитивной лингвистики, журнал Cognitive Linguistics и серия монографий Cognitive Linguistics Research.

Совместная работа в рамках КЛ рассматривается учеными как “поиск способов демонстрации того, как языковые выражения порождают концептуальные структуры, являющиеся естественным отражением когнитивных способностей человека” (Grundy, Yan Jiang, 1998, с. 1). Когнитивная лингвистика (далее КЛ), по мнению ведущих российских когнитивистов, - это “лингвистическое направление, в центре внимания которого находится язык как общий когнитивный механизм, как когнитивный инструмент - система знаков, играющих роль в репрезентации (кодировании) и трансформировании информации” (Демьянков, Кубрякова, 2001, с. 35).

Основными понятиями для КЛ являются “язык” и “когниция”. Считается, что само возникновение КЛ было вызвано переосмыслением и новым пониманием языка с уклоном в его ментальную область. На первый план выдвигаются: “системное описание и объяснение механизмов человеческого усвоения языка и принципы структурирования этих механизмов” (Демьянков, 1994, с. 21). “Определение языка как явления когнитивного или когнитивно-процессуального, акцент на том, что язык передает информацию о мире, что он многосторонне связан с обработкой этой информации, что он имеет прямое отношение к построению, организации и усовершенствованию информации и способов ее представления, что он, наконец, обеспечивает протекание коммуникативных процессов, в ходе которых передаются огромные пласты знаний и используются - не менее значительные и сложные - все это придало новое направление лингвистическим исследованиям” (Демьянков, Кубрякова, 2001, с. 37). Новый аспект теории языка разрабатывают S.Soames, M. Schwarz, W.Croft, G. Rickheit, H. Strohner, J. Nuyts, S. Felix, S. Kanngiesser, А.Вежбицкая, Р.И. Павиленис, В.З. Демьянков, Е.С. Кубрякова, Н.Н.Болдырев, М.Н. Володина. Занимая антропоцентрические позиции, КЛ рассматривает человека уже не только как разумного (homo sapiens), а как человека говорящего (homo loquens), описывает и объясняет механизмы усвоения языка и их принципы (Felix, Kanngiesser, Rickheit, 1990, с. 1-2), а сам язык при этом обычно “определяется как знаковая система для категоризации, хранения, восстановления и обработки информации” (Kravchenko, 2002, с. 1). В целом идея когнитивного подхода к изучению лингвистических явлений базируется на основных сущностных функциях языка: коммуникативной, в рамках которой любой естественный или искусственный язык выступает в качестве средства общения, и познавательной (когнитивной), где язык изучается как материальное выражение мыслительной деятельности. “Язык даже в большей степени, чем культура и общество, дает когнитивистам ключ к человеческому поведению” (Croft, 1991, c. 273).

Разработка когнитивного подхода в лингвистике привела к тому, что такие проблемы языка, как категоризация и концептуализация, языковая картина мира, соотнесение языковых структур с когнитивными, проблемы частей речи - “все то, с чем связано освещение ментальных репрезентаций и их языковых “привязок” (коррелятивных им языковых форм)” (Демьянков, Кубрякова, 2001, с. 38), получили новое прочтение.

В американской лингвистике новый когнитивный подход к языку был назван холистским (holistic approach). Со временем его идеи распространились и в России. Приверженцы холизма считают язык открытой системой, а не подсистемой, способностью, которая обусловлена человеческим опытом и особенностями его когнитивных процессов, и утверждают, что ранее приобретенный опыт и развитость психических процессов оказывают непосредственное влияние на сознательное понимание информации, заключенной в языковой оболочке (см.: Скребцова, 2000, с. 14).

Центральным понятием КЛ стал термин “когниция” (от лат. cognitio и cogitatio, что означает “познание”, “познавание” и определяется также как процесс приобретения опыта, знаний и результат этого процесса). По определению Е.С. Кубряковой, “сognition” - “познавательный процесс или же совокупность психических процессов (ментальных, мыслительных), процессов - восприятия мира, простого наблюдения за окружающим, категоризации, мышления, речи и пр., служащих обработке и переработке информации, поступающей к человеку либо извне по разным чувственно-перцептуальным каналам, либо уже интериоризированной и реинтерпретируемой человеком” (Кубрякова, 2001, с. 40).

Более емкая дефиниция была предложена в самом начале становления КЛ. “Когниция для когнитивистов - процедуры, связанные с приобретением, использованием, хранением, передачей и выработкой знаний” (Hautamдki, 1988, c.11). Ее можно продолжить, сказав, что знания преобразуются в конгломераты образов, сценариев, фреймов, иными словами, представляют собой классифицированную и структурированную картину мира, удерживаются в памяти и при необходимости извлекаются из нужного слота, что, однако, не всегда протекает на сознательном уровне. Показательным в данном плане является объяснение глагола to cognize Н. Хомским, который справедливо отметил, что семантика этого глагола подразумевает и “целенаправленное действие”, и “бессознательное” (см.: Chomsky, 1980, с. 69).

В.З. Демьянков включает в понятие когниция не только “утонченные занятия человеческого духа (такие как знание, сознание, разум, мышление, представление, творчество, разработка планов и стратегий, размышление, символизация, логический вывод, решение проблем, делание наглядным, классифицирование, соотнесение, фантазирование и мечты), но и процессы более земные, такие как организация моторики, восприятие, мысленные образы, воспоминание, внимание и узнавание. К необходимым условиям когниции относится мимезис” (Демьянков, 1994, с. 23). Ссылаясь на Августина и Фому Аквинского, он выдвигает тезис о бинарной природе когниции: внутренней (имплицитной) и внешней (эксплицитной). “Душа знает себя имплицитно, однако человеку хочется получить объяснение (экстериоризацию) внутреннего этого знания. Видимо, потому нас так часто и преследует мысль, что мы никак не можем в речи выразить что-то осознаваемое глубиной души” (Демьянков, 1994, с. 24). Автор рассматривает внешний (языковой) вариант внутренней когниции, как “перевод с “языка” внутреннего представления на “язык” внешнего выражения” (там же, с. 24). При этом внешнее выражение всегда богаче внутреннего, так как репрезентация получает дополнительные смыслы и экспрессивные оттенки, обусловленные, например, жанровой формой, а также несет культурологическую составляющую в силу того, что “экстериоризации происходят по культурообусловленным канонам развертывания когниции” (там же, с. 24).

Язык и когниция находятся в тесной и неразрывной взаимосвязи. И не только как базисные единицы КЛ. Постулат о том, что когниция (мысль) материализовывается (изрекаться) через язык, Т.Б. Скребцова выделяет в качестве программного тезиса КЛ и подкрепляет его словами Р. Лангакера: “Когнитивные способности человека и усвоенные им модели познания находят непосредственное и регулярное выражение в языке, а следовательно, языковые структуры являются важным источником сведений о базовых ментальных представлениях” (Langacker, Цит. по: Скребцова, 2000, с. 9).

Е.С. Кубрякова определяет предмет изучения когнитивной лингвистики как “процессы порождения и понимания языковых сообщений, процессы категоризации и концептуализации мира и отражения их в языке” (Кубрякова, Цит. по: Расторгуева, 1998, с. 89). Тем самым она поддерживает идею превосходства языкового выражения (экстериоризации) над первоначальным интериоризированным процессом познания. Этой же мысли придерживается Т.Г. Скребцова, обозначая предмет КЛ более конкретно: “Языковое значение является частью общей понятийной системы человека и в качестве таковой составляет основной предмет когнитивной лингвистики” (Скребцова, 2000, с. 16).

Необходимо отметить, что отечественное языкознание активно включилось в разработку когнитивного направления в начале 1990-х годов.

За прошедшее десятилетие в России появилось множество работ, связанных как с освещением всей парадигмы когнитивного направления (А.Н. Баранов, М.Н. Володина, В.З. Демьянков, А.Е. Кибрик, Е.В. Кибрик, Е.С. Кубрякова, Т.Г. Скребцова, Ю.Г. Панкрац и др.), так и с конкретизацией отдельных понятий, категорий, структур КЛ.

Несмотря на поддержку западного взгляда на КЛ, отечественная когнитивная лингвистика, по мнению некоторых ученых (см.: Правикова, 1999), имеет отчетливую собственную линию своего развития. “Если в зарубежной лингвистике когнитивное направление возникло в связи с изучением различных типов обыденных семантик, то в нашей стране когнитивные идеи были высказаны в связи с исследованиями в области номинации” и взаимосвязи “языковой формы и языкового содержания на семасиологическом и ономасиологическом уровнях” (Правикова, 1999, с. 37 - 44). Осмыслению когнитивной семантики были посвящены работы В.З. Демьянкова (1994), Е.С. Кубряковой (1996), В.А Пищальниковой и Е.В. Лукашевич (2001), А.Ченки (2001) А.Н. Баранова и Д.О. Добровольского (2001). Когнитивному смыслу высказывания были посвящены исследования И.М. Кобозевой (2001, 2003). Многие ученые выбирают предметом своих трудов метафору как образное выражение, для исследования которого в когнитивном аспекте появились новые возможности после публикации Дж. Лакоффом и М. Джонсоном книги “Метафоры, которыми мы живем” (1980) и возникновения “теории концептуальной метафоры” как лингвистического когнитивного метода. Среди робот, посвященных метафоре, в первую очередь следует отметить публикации о политической метафоре А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова (1991, 1994), А.Н. Баранова (2003), А.П. Чудинова (2001, 2001, 2003), И.М. Кобозевой (2001); публикации о метафоре в средствах массовой информации Т.Г. Добросклонской (2000) и публикации о метафоре в медицинском дискурсе С.Л.Мишлановой (2002).

1.2.2 Метафора как предмет лингвистических исследований

Метафора как предмет изучения в лингвистике имеет, пожалуй, одну из самых долгих историй. По признанию ученых, Аристотель был первым, кто определил метафору как перенос названия с одного предмета на другой на основании сходства признаков предметов и “средство украшения речи и реализации поэтической функции языка” (Кобозева, 2002, с. 2). Единственное, с чем не вполне соглашаются лингвисты, - это то, что метафорическая единица чаще всего представляет собой не отдельное слово, а словосочетание, предложение или текст, без которого метафорическое образное значение слова не может существовать.

Одной из общих характеристик метафоры является ее мимолетность. “Метафора не воспроизводится, она производится каждый раз заново” (Симашко, Литвинова, 1993, с. 4), и, если происходит частое употребление определенного метафорического оборота, чувство новизны стирается, переносное значение слова может стать постоянным, а сама метафора может превратиться в идиому или фразеологизм (там же, с. 4).

Дж. Лакофф и М. Джонсон понимают положение о мимолетности метафоры следующим образом: метафора не только существует как результат работы мозга, но также может быть мотивирующим стимулом, так как обладает несколькими следствиями (Лакофф, Джонсон, 1987, с. 137-140):

“Метафора высвечивает одни свойства и в то же время скрывает другие” (с. 139);

“Из метафоры следуют не просто другие концепты, но специфические аспекты этих концептов” (с. 139);

“Метафора может приобретать эффект обратной связи, направляя наши действия в соответствии со своим содержанием” (с. 140);

Метафоры “санкционируют те или иные действия, подтверждают выводы и помогают устанавливать цели” (c. 140);

Смысл метафоры “частично обусловлен культурно, а частично связан с предшествующим опытом” индивида (с. 140);

По мнению некоторых лингвистов, единственным аутентичным методом когнитивной лингвистики служит “теория концептуальной метафоры”, разработанная Дж. Лакоффом и М. Джонсоном.

Традиционно метафоризацию связывают с полисемией слова, и даже в более узком смысле, с ее видом - нерегулярной полисемией (Апресян, 1995, с. 190). Т.Г. Скребцова представляет внутреннюю структуру многозначной единицы “в виде сетевой модели, узлы которой характеризуются разной степенью центральности и когнитивной выделенности и связаны между собой отношениями различной природы и разной степени близости” (Скребцова, 2000, с. 17). Именно перераспределение “узлов” внутри единицы и перенос “узла” одной единицы в “сетевую модель” единицы другой понятийной области понимается в КЛ как метафоризация. В метафоре, “между (словами) А и В устанавливается отношение сходства или аналогии, при том, что А и В принадлежат двум когнитивно далеким друг от друга областям” (Кобозева, 2003, с. 72).

В своей концепции метафоры как взаимодействия М. Блэк предлагает рассматривать метафору как взаимодействие двух концептуальных систем (перешагнув, таким образом, через уровень слов): буквальный основной субъект и метафорический вспомогательный субъект (Black, 1993, с. 19 - 42). В процессе метафоризации черты основного субъекта как бы просматриваются через “фильтр” вспомогательного субъекта. Осмысление при этом происходит не на уровне слов, а на уровне концептов.

И.М. Кобозева, определяя метафору как троп, предпочитает более “осмотрительно” говорить о ней как о метафороподобном выражении - “метафороподобными выражениями признаются все образные построения, имеющие в качестве когнитивной основы уподобление объектов, относящихся к разным областям онтологии, или типам” (Кобозева, 2003, с. 69), и проводить принципиальную границу между концептуальными метафорами, “основанными на уподоблении (вплоть до отождествления) онтологически далеких друг от друга феноменов”, и тропами, “основанными на отношении смежности (метонимии) или части-целого (синекдохи)” (Кобозева, 2003, с. 69).

Принимая программное положений КЛ о том, что “язык - единый организм, а не набор автономных компонентов” (Скребцова, 2000, с. 16-17), при анализе концептуальных метафор мы, вслед за А.П. Чудиновым, станем “принимать во внимание не только собственно метафоры, но и сравнительные обороты, перифразы, метонимию и иные образные средства, учитывая не только собственно слова, но и фразеологизмы, составные наименования” (Чудинов, 2001, с. 37).

Исследование метафоры в медиа-тексте было бы, с нашей точки зрения, неполным без изучения принципов функционирования метафорических выражений. Мы используем классификацию функций политической метафоры, предложенную А.П. Чудиновым (2001), так как полагаем, что политический и медиа-дискурсы могут быть отождествлены на том основании, что участники и события последнего нередко являются временной или интегрированной частью первого. Рассматривая средства массовой информации как “четвертую власть”, многие ученые оценивают массмедийные тексты как разновидность политических. Кроме того, категория функционирования всегда является неотъемлемой частью анализа лингвистического феномена, а “получить объективную картину состава используемых метафорических моделей и оценить степень их продуктивности можно только на основе предварительной выработки критериев метафоричности с учетом функций метафоры в данном типе дискурса” (Кобозева, 2003, с. 74).

Функции когнитивной метафоры (Чудинов, 2001, с. 47-50):

Когнитивная (Чудинов, 2001, с. 47), или интерпретационная (Добросклонская, 2000, с. 181) - функция обработки информации, представляющая собой следствие когнитивной деятельности, т.е. “дешифровки, объяснения, интерпретации, анализа, приводящих к пониманию текстового сообщения, установлению его смысла и “обертонов” и “приращений смысла” (Расторгуева, 1998, с. 90). Что позволяет “рассматривать медиа-тексты не только как отдельные произведения речи, но и как результат совокупной деятельности людей и организаций, занятых в производстве и распределении информации” (Добросклонская, 2000, с. 181).

Номинативная функция реализуется в тех случаях, когда у метафоризированного события нет вербальной номинации или, когда говорящего не устраивает общепринятое наименование реалии.

Коммуникативная функция делает процесс передачи новой информации более доступным.

Прагматическая функция, “является мощным средством формирования у адресата необходимого говорящему эмоционального состояния и мировосприятия” (Чудинов, 2001, с. 48).

Изобразительная функция позволяет сделать сообщение более эмоционально привлекательным, ярким по форме и содержанию.

Инструментальная функция помогает домысливать нераскрытую метафорой информацию и создавать собственную картину происходящего.

Гипотетическая функция помогает понять перспективы развития ситуации и смоделировать возможный результат.

Моделирующая функция помогает моделировать, схематизировать реальную картину мира и уяснять взаимосвязи ее составляющих. Ср.

Rawson was the news general, commanding and inspiring the troops (D.M. McVicar, CJR, июль-август, 04).

Эвфемистическая функция способна завуалировать неприятные коробящие суждения, делая их более благозвучными, что позволяет избежать грубых, оскорбительных выражений.

Популяризаторская функция позволяет передать сложную мысль в наиболее доступной форме. Ср.

Then, three years later, Rawson returned - this time as deputy executive editor. Veterans reporters reacted like Parisians at the sight of the liberating allies (D.M. McVicar, CJR, июль-август, 04)

Данная классификация является, на наш взгляд, наиболее полной, но справедливо отметить несколько функций, предложенных и другими авторами: