Прагматика дискурса малых форм

Так, Д. Вилкинс (1992), ставя задачу показать междометие как контекстно-связанную (context-bound) лексическую единицу, которая условно может конституировать высказывание, пытается расширить понятийный аппарат, с которым предстоит иметь дело при изучении семантико-прагматических особенностей слов этого класса. В своем анализе междометий Д. Вилкинс исходит из того, что в состав всех междометий инкорпорированы основные дейктические элементы, такие как «я», «ты», «сейчас», «здесь», «это». Дейктические элементы в семантической структуре междометия, способного представлять собой высказывание или входить в состав высказывания («бессоюзное соединение с со-высказыванием» (со-utterance: 1992: 126)), являются изменяемыми аргументами (variable arguments). Контекстуализированные дейктические элементы, имплицитные в поверхностной структуре, закодированы в семантической структуре междометных высказываний (constant arguments) (1992: 137-138). Таким образом, в отличие от А. Вежбицки и Ф. Амеки, которые в своих исследованиях остались на уровне анализа абстрактного от ситуации смысла междометия в системе языка, Д. Вилкинс пытается приблизить трактовку междометия к конкретному содержанию междометия-высказывания в составе речевого акта. Дейктические элементы, закодированные в семантике междометного высказывания, обнаруживают референциальную соотнесенность с реальной действительностью. Предицируюшая часть семантической характеристики междометия представлена иллокутивной составляющей «Я говорю / делаю {X}, потому что...». Предикат и референциальные аргументы составляют остов смысла междометного высказывания («прагматические переменные»: Падучева, 1982). А само междометное высказывание и междометие-лексема предстают как комплексные дейктические структуры, близкие к фреймовому представлению речевых ситуаций коммуникации («чисто иллокутивные акты»: Wazlawick, Beavin, Jackson, 1974: 23).

Тесную связь междометия с контекстом Д. Вилкинс видит также в сильной сжатости междометного высказывания. Между междометием (т.е. лингвистической формой междометия) и его унифицированной (общей) концептуальной структурой, между отдельными частями концептуальной структуры и аспектами действительности, по крайней мере в случае актуального использования междометия в том или ином контексте, существует изоморфизм, но это не одно-однозначное соответствие.

Исходя из того, что все элементы, принадлежащие семантической структуре, не обязательно имеют поверхностные манифестации (в синтаксической структуре), Д. Вилкинс считает, что изоморфизм между семантической и синтаксической структурой междометия занимает промежуточное звено благодаря функциональности и прагматике этой единицы, поэтому несложно объяснить, как и почему семантически богатая структура междометия (=междометного высказывания) может быть выражена одной только лексемой (1992: 154). Понимание адресатом всех референциальных аргументов, входящих в смысловое содержание междометия-высказывания, обеспечивается именно за счет экстралингвистического контекста. Междометные единицы, по Д. Вилкинсу, могут быть повествовательными, вопросительными, императивными или восклицательными. Но поскольку иллокутивная цель междометий состоит прежде всего в том, чтобы показать, что чувствует говорящий в момент речи, то все междометные высказывания представляются Д. Вилкинсом речевыми актами-восклицаниями (exclamative speech acts: 1992: 152).

Решая проблему соотнесенности междометия с контекстом его использования за счет элементов реальной действительности, представленных дейктическими элементами, Д. Вилкинс предложил семантическую репрезентацию междометного высказывания, а не его прагматическую интерпретацию. Поставив знак равенства между речевым актом и междометным высказыванием и заявляя об иллокутивной направленности междометия (лексемы и высказывания) в коммуникативном процессе, Д. Вилкинс ограничился только сферой функционирования междометного высказывания как речевого действия, равного самому себе (ср. дескриптивный разряд междометий, обозначающих и описывающих речевые действия в общении: Романов, 1990). Компонент целевого назначения рассматриваемой единицы в процессе взаимодействия остался вне поля зрения исследователя.

Если в начале XX века лингвистику прежде всего занимал вопрос Как устроен язык?, то во второй его половине и особенно в последней трети больше внимания уделяется вопросу Как функционирует язык? Невозможность дать ответ на этот последний вопрос с позиций имманентной лингвистики предопределила расширение ее предмета и общую тенденцию к пересмотру философско-онтологических оснований всей дисциплины.

Произошло это на фоне господствовавшей в лингвистике на протяжении большей части XX века противоположно направленной тенденции - борьбы за «очищение» науки о языке от изучения речи. Ф. де Соссюр считал, что истинный объект лингвистики - языковая система (в противоположность речи), Н. Хомский призвал лингвистов изучать языковую «компетенцию» и абстрагироваться от вопросов употребления языка. В последнее время, однако, познавательные установки в науке о языке начинают меняться и набирает силу мнение, в соответствии с которым никакие языковые явления не могут быть адекватно поняты и описаны вне их употребления, без учета их дискурсивных аспектов. Поэтому дискурсивный анализ становится одним из центральных разделов лингвистики.

Когда в 1980-е гг. в русистике произошел качественный скачок в области описания служебных слов, служащих для выражения коммуникативно-прагматической информации - модальных наречий и частиц, вводных (модальных) слов, междометий, слов-предложений. Для обозначения названнных лексических единиц был введен термин «дискурсивные слова / маркеры», отмечающий «их сущностную связь с дискурсом» (Кобозева, Захаров, 2004: 112) и способность «скреплять единицы речи» (Schiffrin, 1987: 31). Междометия как функциональный класс лексических единиц стали относить к «дискурсивным словам» (Баранов, Плунгян и др., 1993; Дараган, 2002; Киселева, Пайар, 1998; Кобозева, Захаров; Пазельская , 2002) или, по-другому, «дискурсивным маркерам» (Феденко, 2005; Ehlich, 1986; Jucker, 1993; Meng, Schrabback, 1999; Montes, 1999; Schiffrin, 1985; 1987). В традиционной грамматике особенности функционирования единиц в тексте и дискурсе не рассматривались, в 1997 г. была сделана первая попытка рассматривать грамматику как систематику форм и средств речевого поведения (Zifonun, Hoffmann, Strecker, 1997). В русле актуальных идей в лингвистике междометия рассмотрены как средства, управляющие речевым общением («sprechersteuernd»). В настоящее время имеется большое количество описаний отдельных дискурсивных слов и их групп, появились даже специальные словари таких единиц, синтезирующие многоаспектную информацию об основных дискурсивных словах. Однако для целей установления коммуникативно-функционального и регулятивного потенциала междометий такие описания видятся нам недостаточными и неубедительными.

Например, метод контекстно-семантического описания дискурсивных слов (Киселева, 1995; Киселева, 2000; Киселева, Пайар, 1998; Феденко, 2002) связан с классификацией контекстов употребления дискурсивных слов / маркеров и предназначен для определения значений лексических единиц в каждом контекстном окружении. Так, для дискурсивного слова ну П.В. Феденко (2002) выявляет такие контексты речевого использования: «Вырвалось», «Долго объяснять», «Я этого не слышал», «Договаривай» и др. Такой подход дает лишь поверхностное представление о семантике и прагматике этих единиц и представляется нам малопродуктивным, поскольку, во-первых требует значительного уровня абстракции от «реальной» дискурсивной деятельности, во-вторых, оторванность от динамической системы речевого взаимодействия не позволяет учитывать компоненты динамической модели диалога, выстраивающие живую ткань взаимодействия.

И.А. Шаронов в работе «Междометия в речевой коммуникации» дискурсивную природу междометий усматривает в функции установления и поддержания «живого контакта между собеседниками» (2005б: 210-218). В соответствии с его классификацией со стороны слушающего используются междометия двух групп: «конвергентные» (сигналы процесса восприятия поступающей информации) и «дивергентные» (со значением сомнения или удивления). Функции междометий, используемых говорящим, сводятся к установлению контакта и «эмоциональному оформлению развертывания дискурса» (там же, с. 216).

В данном подходе изучения коммуникативных свойств междометий не учитываются принципы коммуникации, которые в общем виде можно определить как совокупность согласованных действий участников общения по конкретному иллокутивному фрейму (Романов, Ходырев, 2001: 14-15, 32-37). Более того, некоторые из принципов при анализе автором даже нарушаются: когда слушающий постулируется как «пассивный участник беседы» (Шаронов, 2005б: 215). Вслед за А.А. Романовым (Романов, Ходырев, 2001: 37) мы полагаем, что в речевой коммуникации действие-воздействие одного коммуниканта и действие-отражение другого коммуниканта сопрягаемы и одновременны, что диалог ведется (а, следовательно, и должен анализироваться) с учетом реактивных действий одного из коммуникантов на ходы другого. Таким образом, игнорирование диалогической природы речевой интеракции, в частности - принципа эквипотенциальности системы говорящего и слушающего, привело к отсутствию системности полученных данных, их недостаточной аргументированности и к искажению понимания дискурсивной природы междометий.

Безусловно, работы, в которых междометия рассматриваются в русле теории речевых актов, прагмалингвистики, конверсационного и дискурсивного анализа расширили границы информативной емкости интеръективов. Однако, выявление семантического объема и коммуникативных функций междометий так и осталось на интуитивном уровне, так как механизм организации коммуникативного процесса с помощью этих элементов описан не был. Более того, вне поля зрения исследователей остались вопросы функционирования (использования) междометий в процессе диалогического общения, а также условия их успешной (эффективной, результативной) реализации, в значительной степени определяющие метакоммуникативную (регулятивную) сущность речевого взаимодействия. Анализ обозначенных выше исследований, посвященных междометиям, показал, что можно очертить круг проблем, не включенных в сферу внимания лингвистов или только обозначенных, но не исследованных до конца.

Новый подход в исследовании междометий избрал А.А. Романов (1990). Новизна теоретического подхода этого ученого заключается в анализе регулятивных действий, маркированных и сформированных междометиями. За основу исследования была взята динамическая модель регулятивного пространства диалогической интеракции (Романов, 1984; 1986; 1988; см. также последующие работы автора). Категоризационное деление рассматриваемого класса языковых единиц по функциональным признакам А.А. Романов совершает, исходя из двух предпосылок: «1) междометия как языковые выражения обладают в коммуникативном процессе определенными иллокутивными параметрами и 2) междометия способны представлять отдельный речевой акт (в духе концепций теории речевых актов)» (1990: 115). С этих позиций автору удалось раскрыть функциональную специфику междометий в интерактивном процессе, с учетом формального критерия (типа синтаксической комбинации в пределах репликового шага / интерактивного хода) и содержательной стороны междометных образований. По сути, данная работа обозначила перспективы глубокого изучения междометных единиц в интерактивном пространстве диалога.

Представляется, что полный анализ регулятивных свойств междометных образований возможен только при деятельностном подходе к речевой практике говорящего субъекта. Согласно теории динамической модели диалога (Романов, 1984; 1986; 1988), речевое общение - это вид деятельности, проявляющийся в воздействии коммуникантов друг на друга в процессе обмена информацией, направленного на достижение запланированных целей. Речевая интеракция (взаимодействие) обладает системным характером, проявляющимся в виде определенного типового (конситуативного) фрейма или «Ф-структуры» (Романов, 1988: 30). В «коммуникативно-социальное поле» диалогического взаимодействия (термин коммуникативно-семантическое поле - КСП - см.: Сусов, 1979: 95), или «гиперфрейм речевого взаимодействия» (Романов, 1988: 35), наряду с Ф-структурой включены функциональные условия реализации того или иного типа иллокутивного фрейма речевого общения и параметр локализации речевого акта в «социальном континууме» (Сусов, 1986: 9). Целостное описание эмотивного пространства функционального класса интеръективных дискурсивных единиц, как представляется, необходимо провести с учетом социальных, психологических и экстралингвистических факторов, оказывающих влияние на формирование личностных установок говорящих субъектов в динамической модели диалога (Романов, 1984; 1986; 1988). Тогда с этих теоретических позиций появится возможность не только определить коммуникативный статус междометной дискурсивной единицы эмотивного плана, но и описать семантико-прагматическую характеристику междометных единиц, построить прагматическую типологию, выявить метакоммуникативную специфику дискурсивных практик-интеръективов во фреймовой организации типового диалогического общения, рассмотреть стратегический принцип использования интеръективов в процессе реализации конкретных целей и задач участниками речевой интеракции.

Таким образом, в работах отечественных и зарубежных лингвистов междометия рассматриваются с точки зрения «грамматичности неграмматичности» этих элементов в свете теории частей речи (Адмони, 1973; Мещанинов, 1978; Шахматов 1941; Jung 1966 и др.); деления класса междометий на лексические разряды, базирующегося на дифференциальном подходе к семантике слова (Виноградов 1986; Шведова 1960; Helbig, Buscha 1984 и др.); роли междометий в речевой практике говорящего в русле теории речевых актов и прагмалингвистики (Вежбицкая 1999; Григорьева 1998; Карцевский 1984; Романов 1990; Ameka 1992; Ehlich 1986; Rasоloson 1994; Wilkins 1992 и др.).

Итак, указанные подходы к рассмотрению междометий не учитывают такие аспекты диалогической коммуникации, которые бы позволили установить не только коммуникативно-прагматическую, но и регулятивную функции интеръективов в диалогическом интеракции: фреймовую структуру речевого взаимодействия коммуникантов, эквипотенциальность системы говорящего и слушающего, функциональную вариативность типов речевой интеракции в соответствии с иллокутивной функцией интеръективного речевого произведения, динамическую и стратегическую природу речевого общения.

Несмотря на повышенный интерес современной лингвистики к проблемам организации диалогического общения и востребованность исследований регулятивной функции языковых единиц, участвующих в реализации своих «магических свойств», по Р.О. Якобсону, в реальной речевой интеракции, до настоящего времени практически не предпринималось попыток описать регулятивную функцию дискурсивных единиц эмотивного плана на базе функционально-семантического представления фреймовой структуры типовой диалогической коммуникации. Ни в одном исследовании не учитывалось участие интеръективов в качестве строевых единиц дискурса. Специфика коммуникативного и регулятивного поведения этих единиц также не была представлена, не велась даже речь о выделении междометий в функциональный класс дискурса малых форм.

Исходные теоретические позиции, на которых строится настоящее исследование, можно свести к следующим положениям:

1. Интеръективный эмотивный дискурс малых форм представляет собой комплексную коммуникативную единицу в системно организованной последовательности интерактивных проявлений участников эмотивной коммуникации. Конструктивно оформленный по монадному принципу, отражающему символ активности, наличия духовной воли к проявлению из непроявленного и образ имплицитной точки «центра мира» говорящего субъекта, интеръективный эмотивный дискурс малых форм призван отражать в коммуникативном пространстве реализацию постановки цели и движения к ней.

2. Используя монадный принцип (монадность, монадные свойства) манифестационной целостности интеръективного эмотивного дискурса малых форм и реализуя свой «центр мира», говорящий субъект в интерактивном пространстве отсекает все лишнее, нелогичное, нечеткое, бездоказательное в процессе постановки и достижения цели и сводит структуралистскую вербальность эмотивной дискурсии к некоей «светящейся точке как сингулярному состоянию», когда объем конструктивного выражения равен незначительности, а содержательная масса - бесконечности.

3. Монадный принцип манифестационной целостности интеръективного эмотивного дискурса малых форм поддерживается такими когнитивными структурами, как целостный образ, дающий возможность схватывать коммуникативную ситуацию в целом, смысловой код - свернутое состояние информации, имеющее потенцию переходить в развертывающуюся внешнюю речь, антиципация (предпонимание на базе конвенционального ожидания или экспектации участников эмотивной интеракции по отношению друг к другу) и интуиция (озарение) - довербальное схватывание смысла, глубинная настройка на решение коммуникативных задач, способность правильного, мгновенного распознавания.

4. В функциональном плане монадный принцип организации интеръективного эмотивного дискурса малых форм обеспечивает способность выделять объекты, явления и идеи как целостность, единство во множестве. Более того, названный принцип структурной организации исследуемого дискурса определяет соотношение между репрезентативностью малой формы и его содержанием, отражающим концентрацию особых качеств предмета или ситуации (т.е. проявление механизма «экономии мельчайшего» на путях высшей концентрации когнитивного фокуса, по П. Клее), которые в силу объективации мыслей и эмоций формально делают ее непохожей на все остальные (обыденные) ситуации общения. Репрезентация фокуса сверхувеличенного в сверхмалом, в котором возможен переход от целостного видения ситуации, мгновенно-интуитивного схватывания и озарения к ее локальному осознанию, преобразование глубинноконтинуального в осознаваемодискретное («квантование смысла») и в котором они уравновешиваются в некоторой промежуточной области («сингулярной точке»), позволяет участникам эмотивной интеракции в малых формах дискурса распознавать реальные предметы их жизненного пространства - особые целые единства (гештальты, «чанки», по У. Чейфу), опыты, события, процессы, целевые комплексы и установки, кореллирующие с реальной картиной жизни в ее повседеневных проявлениях.

5. В структурно-манифестационном плане эмотивного дискурса малых форм в качестве строевого элемента выступают интеръективные эмотивные единицы или интеръективные практики эмотивной дискурсии. В иллокутивной организации эмотивного дискурса малых форм эти единицы участвуют в роли сигнала коммуникативных установок говорящего, выполняя в процессе целенаправленного воздействия коммуникантов друг на друга определенную коммуникативно-прагматическую (или иллокутивную) функцию. В ходе речевой интеракции, построенной по типовому образцу функционально-семантического представления, актуализированные в нем интеръективные эмотивные единицы проявляют свои знаковые свойства: информативность, целевую направленность, структурную организованность, соотнесенность с денотативно-референтной ситуацией (фреймом), операциональность, прогностичность.

6. Регулятивная специфика интеръективных эмотивных единиц раскрывается на уровне этапно-тематического хода диалогической интеракции, когда говорящий сигнализирует о предлагаемой им тематической доминанте в образовании и развертывании типового иллокутивного фрейма. Маркируя определенные узловые компоненты типового фрейма, она выступает в роли конкретизатора функционально-семантического представления ситуации общения, что позволяет ее рассматривать в качестве своеобразного иллокутивного показателя и типового эмотивного знаменателя актов дискурсии.

7. Актуализированный в содержательной структуре эмотивной дискурсивной практики интеръектив обладает кумулятивными способностями передавать комплекс иллокутивных функций, различающихся функциональной направленностью и эмотивной окрашенностью, и выступает как (полиинтенциональный) речевой акт-событие, которое направлено на обеспечение программной реализации намеченных коммуникантами целей и задач, что в функциональном плане позволяет подразделять их на два семантико-прагматических типа: дескриптивные и иллокутивные (когнитивные, волитивные, эмотивные).

8. Выступая в качестве маркеров регулятивной деятельности, эмотивные дискурсивные практики или эмотивные дискурсивы выполняют в диалогической интеракции конкретные функции регулятивов, направленных на достижение результирующего эффекта и на успешную организацию диалогического взаимодействия, а именно роль стартерных (аттрактанты, регламентивы), этапно-тематических, финальных (размыкающих или фиксирующих этап перехода), оценочных (кооперативных: восприятия, согласия; и противодействующих: несогласия, исправления, подсказки) регулятивов.

1.2 Текст vs дискурс в диалогической интеракции

Понятие «дискурс» до сих пор является многозначным термином науки. Лингвистика, социология, социальная психология, межкультурная коммуникация, теория литературы, культурология, журналистика, философия предлагают разнообразие всевозможных подходов, определений и трактовок феномена дискурса. Тем не менее, в сфере гуманитарного знания «по умолчанию предполагается, что должно быть известно, как следует трактовать это понятие» (Романов, 2005: 10).

Сравнивая словарные дефиниции слова «дискурс», А.А. Романов (2005) отметил смешивание как основных, так и узких (специфических) значений этого понятия. Ср., например:

discourse 1. verbal communication; talk; conversation; 2. a formal treatment of a subject in speech or writing; 3. a unit of text used by linguists for the analysis of linguistic phenomena that range over more than one sentence; 4. tо discourse: the ability to reason (archaic); 5. to discourse on / upon: to speak or write about formally; 6. to hold a discussion; 7. to give forth (music) (archaic) (14th century from Medieval Latin discursus: argument, from Latin a running to and from discurrere) (Collin Concise Dictionary, 1988);

discourse 1. a conversation, especially of a formal nature; formal and orderly expression of ideas in speech or writing; also such expression in the form of a sermon, treatise, etc.; a piece of a unit of connected speech of writing (Middle English: discourse from Latin: act of running about) (Longman Dictionary of the English Language, 1984).

Очевидно, что слово «дискурс» в своём основном значении имеет общую разговорную доминанту и переводится примерно как «разглагольствовать» по поводу предмета, говорить речь», на это указывает и этимология самого слова.

Несмотря на то, что словари и другие справочные издания дают определенные сведения о значении этого слова, тем не менее, при встрече с понятием «дискурс» целесообразнее и важнее опираться на тот контекст, где встречается это слово. Тогда контекст поможет определить, какое из значений используется в той или иной сфере гуманитарного знания.

Отметим здесь любопытные выводы, сделанные Д. Кристаллом в рамках лингвистического противопоставления понятия «дискурс» понятию «текст». Он отмечал, что при исследовании понятия «discourse» внимание исследователей, как правило, фокусируется на живом языке, естественном общении, комментарии, интервью. А исследователи текста в свою очередь фокусируют внимание на структуре языка, письма, графике, эссе, заметки, сюжета. Т.е. некоторые учёные говорят о «дискурсе письма и речи», а другие - о «сказанном или написанном тексте» (Crystal, 1987: 116).

Примечателен подход к понятию «дискурс» Дж. Лича и М. Шорта, которые определяют дискурс следующим образом: «Дискурс» - это процесс лингвистической коммуникации, которая является своеобразной «сделкой между говорящим и слушающим». Характер такой сделки отражает (представляет собой) внутриличностный процесс, форма которого определяется социальной задачей. В свою очередь текст представляет собой также процесс лингвистической коммуникации, как в письменной, так и в устной формах, и рассматривается как закодированное сообщение, направленное какой-либо аудитории или медиуму (цит. по: Hawthorn, 1992: 189).

В этой связи обращает на себя внимание комментарий Дж. Хоторна по поводу противопоставления текст - дискурс. Ссылаясь на М. Стаббса (Stubbs, 1983), который рассматривал в большей или меньшей степени эти два понятия как синонимы, он отмечал, что бывают случаи, когда текст может быть написан, а дискурс - представлен в устной форме. Более того:

- текст не обладает интерактивнотью, а дискурс интерактивен всегда;

- текст может быть коротким или длинным, а дискурс всегда указывает на определённую длину (протяженность);

- текст обладает поверхностной связью составляющих, зафиксированных в поверхностной структуре, а дискурс представляет собой структуру, имеющую глубинные связи;

- текст чаще всего абстрактен, а дискурс конкретен и прагматичен. (Hawthorn, 1992: 189).

Таким образом, очевидно, что приведенные дефиниции и трактовки дискурса имеют достаточно широкий разброс. В первую очередь дискурс отождествляется с любым высказыванием, которое указывает (даже имплицитно) на наличие говорящего и слушающего.

Нередко под дискурсом подразумевается намерение говорящего оказать речевое воздействие на партнёра по коммуникации. С этих позиций выделяется речевой дискурс, под который подходит как любой обыденный разговор, так и хорошо подготовленная заранее речь.

Но нельзя не обращать внимание и на письменную (т.е. фиксированную) речь, которая воспроизводит дискурс и заимствует формы его выражения и его цели: корреспонденция, мемуары, пьесы, труды по дидактике, сценарий телевизионной программы, одним словом - все жанры, в которых кто-либо выступает в качестве говорящего, организует своё высказывание, соотнося его с категорией лица. Различия между изложением фактов и дискурсом совсем не совпадают с теми, что различают язык и речь. В наше время исторические высказывания сохранились на письме, но дискурс существует как в письменной, так и в устной форме. На практике одно переходит в другое. Каждый раз, когда дискурс появляется в центре исторического повествования, например, когда воспроизводятся, чьи-либо слова, или когда говорящий намеревается дать комментарий по поводу каких-либо событий, то мы прибегаем к иной системе времён, которая принята в дискурсе.

Важно иметь в виду, что трактовка понятия дискурс значительно менялась на протяжении последних десятилетий. Если в 60-70-е годы прошлого столетия дискурс понимался как связанная и согласованная последовательность предложений или речевых актов, то с позиции современных подходов дискурс - это сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата), необходимые для понимания текста. Среди различных трактовок и определений А.А. Романов (2005) выделяет три основных направления в употреблении термина «дискурс».

К первому направлению относятся собственно лингвистические употребления термина «дискурс», за которыми просматриваются попытки уточнения и развития традиционных понятий речи, текста и диалога.

С одной стороны, дискурс мыслится как речь, вписанная в коммуникативную ситуацию, и поэтому обусловлена социальным содержанием, по сравнению с речевой деятельностью индивида. С другой стороны, исследование дискурсивного анализа проводится в рамках коммуникативной ситуации, где прежде всего через обмен репликами описывается некоторая структура диалогового взаимодействия, что продолжает структуралистскую линию, начало которой было положено американским лингвистом З. Харрисом.

В рамках этого направления трактовок термина «дискурс» представлен главным образом в англоязычной научной традиции, к которой принадлежит и ряд ученых из стран континентальной Европы. Первоначальная многозначность термина предопределила дальнейшее расширение семантики. В 60-е годы М. Фуко, развивая идеи Э. Бенвениста, предлагает свое видение целей и задач дискурсивного анализа. По мнению М. Фуко и его последователей, приоритетным является установление позиции говорящего, но не по отношению к порождаемому высказыванию, а по отношению к другим взаимозаменяемым субъектам высказывания и выражаемой ими идеологии в широком смысле слова. Тем самым для французской школы дискурс - прежде всего определенный тип высказывания, присущий определенной социально-политической группе или эпохе.

Второе направление употреблений термина «дискурс» в последние годы выходит за рамки науки и становится популярным в публицистике. В обосновании этих употреблений важную роль сыграли А. Греймас, Ж. Курте, Ж. Деррида, Ю. Кристева. А. Греймас и Ж. Курте отождествляли дискурс с семиотическим процессом, утверждая, что «все множество семиотических фактов (отношений, единиц, операций и т.д.) располагаются на синтагматической оси языка» (Греймас, Курте, 1983: 488).

Понимаемый таким образом термин «дискурс» (а также производный и часто заменяющий его термин «дискурсивные практики», также использовавшийся М. Фуко) описывает способ говорения и обязательно имеет определение - какой или чей дискурс, т.к. исследователей интересует не дискурс вообще, а его конкретные разновидности, задаваемые широким набором: чисто языковыми отличительными чертами, стилистической спецификой, а также спецификой тематики, систем убеждений, способов рассуждения и т.д. В этом случае предполагается, что способ говорения во многом предопределяет и создает саму предметную сферу дискурса, а также соответствующие ей социальные институты.

Третье направление употребления термина «дискурс», связано, прежде всего, с именем немецкого философа и социолога Ю. Хабермаса. Оно может считаться видовым по отношению к предыдущему пониманию, но имеет значительную специфику. «Дискурсом» называется особый идеальный вид коммуникации, осуществляемый в максимально возможном отстранении от социальной реальности, традиций, авторитета, коммуникативной рутины и т.п., имеющий целью критическое обсуждение и обоснование взглядов и действий участников коммуникации. С точки зрения второго понимания, это можно назвать «дискурсом рациональности», само же слово дискурс здесь явно отсылает к основополагающему тексту научного рационализма.

Различные подходы описания дискурса имеют одну общую черту: любой дискурс - есть продукт речевого общения в определенных коммуникативных условиях. Р.О. Якобсон выделяет общие факторы коммуникативного общения:

- это само сообщение и его свойства;

- адресант и адресат сообщения, причем последний может быть как действительным, т.е. непосредственно участвующим в ситуации общения, так и лишь предполагаемым в качестве получателя сообщения;

- характер контакта между участниками речевого акта;

- «общий для адресанта и адресата» код;

- «характерные общие черты, а также различия между операциями кодирования, присущие адресату»;

- отношение данного сообщения к контексту окружающих его сообщений, «которые либо принадлежат к тому же самому акту коммуникации, либо связывают вспоминаемое прошлое с предполагаемым будущим» (Якобсон, 1975).

Интересен подход к анализу дискурса Э. Бьюиссан, которая рассматривает дискурс с точки зрения прагматики, (используя моррисовскую триаду: семантика - синтактика - прагматика (Моррис, 1983), где выделяет: «language - система, некая отвлеченная умственная конструкция, discourse - комбинации, посредством реализации которых говорящий использует код языка (т.е. - сема), parole - механизм, позволяющий осуществить эти комбинации (т.е. семический акт)».

В современной лингвистике термин «дискурс» нередко включает в себя и трактовку понятия «текст». Однако следует отметить, что дискурс рассматривается как динамический, имеющий место во времени процесс языкового общения; тогда как текст определяется преимущественно как статический объект, результат языковой деятельности. Редко «дискурс» понимается как двухкомпонентный предмет, включающий динамический процесс языковой деятельности, определенный социальным контекстом, и текст как результат языковой деятельности.

Говорить о тексте как о продукте дискурса позволяет использование в лингвистике базового для наук об интеллекте постулата о квантовом характере мышления. Выделение У. Чейфом в информационном потоке единиц (клауз), соизмеримых с квантами мышления, приводит к представлению о дискретно-волновой природе дискурса.

Таким образом, можно предположить, что дискретность - априорное свойство любого дискурса, а деление информационного потока на клаузы происходит независимо от интенций говорящего и коммуникативной ситуации в целом. Следует подчеркнуть, что распределение информации по клаузам при построении дискурса остается неизменным, выбор говорящего зависит от ситуационного и лингвистического контекста. Иногда встречаются попытки заменить понятие дискурса словосочетанием «связанный текст», что на наш взгляд не является удачным, т.к. любой нормальный текст является связанным. Сравните: дискурс - «связный текст в совокупности с экстралингвистическими, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте» (Арутюнова, 2000: 136).

Т.А. ван Дейк (1989) разграничивает дискурс и текст следующим образом: «дискурс» - это понятие, касающееся речи, актуального речевого действия, тогда как «текст» - это понятие, касающееся системы языка или формальных лингвистических знаний, лингвистической компетентности, это абстрактная грамматическая структура произнесенного.

Исходя из определений дискурса, становится возможным описать интеръективные единицы в системно организованной последовательности интерактивных проявлений участников эмотивной коммуникации.

В основе описания лингвистического анализа эмотивного дискурса малой формы должна лежать идея о функционировании в интерактивном пространстве коммуникативных эмотивных актов интеръективной дискурсии с учетом специфики межличностной и национально-культурной коммуникации, организованного по принципу целостности, структурности, иерархичности, связности в самостоятельную форму диалогической интеракции. Представляется, что интеръективные единицы способны быть репрезентантами дискурса, отражать сущностные свойства, которые закреплены за дискурсом. Какими характеристиками наделен дискурс малой формы, предстоит выяснить в ходе дальнейшего исследования.

Как показал анализ, в работах отечественных и зарубежных лингвистов междометия рассматриваются с точки зрения «грамматичности неграмматичности» этих элементов в свете теории частей речи (Адмони, 1973; Мещанинов, 1978; Шахматов 1941; Jung 1966 и др.); деления класса междометий на лексические разряды, базирующегося на дифференциальном подходе к семантике слова (Виноградов 1986; Шведова 1960; Helbig, Buscha 1984 и др.); роли междометий в речевой практике говорящего в русле теории речевых актов и прагмалингвистики (Вежбицкая 1999; Григорьева 1998; Карцевский 1984; Романов 1990; Ameka 1992; Ehlich 1986; Rasоloson 1994; Wilkins 1992 и др.). Указанные подходы к рассмотрению интеръективов (междометий) не учитывают такие аспекты диалогической коммуникации, которые бы позволили установить не только коммуникативно-прагматическую, но и регулятивную функции интеръективов в диалогическом интеракции: фреймовую структуру речевого взаимодействия коммуникантов, эквипотенциальность системы говорящего и слушающего, функциональную вариативность типов речевой интеракции в соответствии с иллокутивной функцией интеръективного речевого произведения, динамическую и стратегическую природу речевого общения.

Несмотря на повышенный интерес современной лингвистики к проблемам организации диалогического общения и востребованность исследований регулятивной функции языковых единиц, участвующих в реализации своих «магических свойств», по Р.О. Якобсону, в реальной речевой интеракции, до настоящего времени практически не предпринималось попыток описать регулятивную функцию дискурсивных единиц эмотивного плана на базе функционально-семантического представления фреймовой структуры типовой диалогической коммуникации. Ни в одном исследовании не учитывалось участие интеръективов в качестве строевых единиц дискурса. Специфика коммуникативного и регулятивного поведения этих единиц также не была представлена, не велась даже речь о выделении междометий в функциональный класс дискурса малых форм.

Для описания интеръективных единиц в системно организованной последовательности интерактивных проявлений участников эмотивной коммуникации необходимо исходить из сущностных свойств дискурса (интерактивность, представленность в устной форме; определённая длина (протяженность), наличие структуры, имеющей глубинные связи, конкретность и прагматичность).

В основе описания лингвистического анализа эмотивного дискурса малой формы должна лежать идея о функционировании в интерактивном пространстве коммуникативных эмотивных актов интеръективной дискурсии, организованного по принципу целостности, структурности, иерархичности, связности в самостоятельную форму диалогической интеракции (с учетом специфики межличностной и национально-культурной коммуникации). Интеръективные единицы способны быть репрезентантами дискурса, отражать сущностные свойства, которые закреплены за дискурсом.

2. ФРЕЙМОВОЕ ОПИСАНИЕ ЭМОТИВОГО ДИСКУРСА МАЛЫХ ФОРМ

2.1 Функциональная диффузность малых форм эмотивного дискурса

Для адекватного лингвистического описания дискурса малых форм (ДМФ) необходима систематизация дискурсивных образований малой формы (МФ).

Вся совокупность практик ДМФ образует архив малых форм, который характеризуется гибкостью границ между центральной и периферийной частью. Архив дискурсивных практик малой формы обнаруживает своеобразную структуру.

Центральную зону составляют интеръективные единицы (первообразные / первичные эмоциональные и императивные междометия) - МФ 1-го разряда, например: русские ах! шш! тьфу! и немецкие auweh! aha! рfui!

МФ 2-го разряда восходят к частицам (вот!), существительным (комедия! порядок!), прилагательным (пустое!), местоимениям (ничего!), наречиям (здорово! ладно!), глаголам (идет! заткнись!), могут быть идиоматическими допрыгался! дудки! и неидиоматическими ужас! тихо!. В немецком языке малые дискурсивные образования этой группы - echt? Mahlzeit! ultra! aufgepasst! и др. В дискурсе такие единицы приобретают интеръективные черты (многие исследователи относят подобные слова к непервообразным / вторичным междометиям; об этом см. гл. 1, § 1) и дискурсивные / интерактивные свойства (Н. Фриз называет такие способы выражения эмоций Toll! Mist! «фрагментными выражениями» (fragmentarische Ausdrьcke: Fries, 2004). Малые дискурсивные образования этого разряда выполняют, в отличие от интеръективов, еще и номинативную функцию, ср.: восторг! (= ах!) цирк! (= ха-ха-ха!).

Периферийную часть архива эмотивного дискурса образуют сверхсловные дискурсивные образования, которые мы относим к 3-ему разряду малых форм: идиоматические держи карман шире! скатертью дорога! и неидиоматические подумать только? ну и что!?; ср. в немецком языке: das geht (entschieden) zu weit! hau ab! das ist zum Totlachen! mir blieb die Spucke weg!.

Дискурсивным образованиям малых форм должны быть противопоставлены единицы, традиционно относящиеся к классу вводных слов и сочетаний: к тому же, …; собственно говоря, …; по слухам, ….; лучше сказать, …; и вот что интересно…; между прочим… Специфической функцией вводных конструкций является выражение отношения говорящего к сообщаемому. В отличие от названных вводных сочетаний словосочетания типа кроме шуток! тем более! могут функционировать в качестве самостоятельных дискурсивных практик. МФ 3-го разряда характеризуются подвижностью и подвержены стиранию функции минимизации формального представления глобального содержания в интерактивном процессе, способностью выхода из системы (архива) МФ эмотивного дискурса.

2-ой и 3-ий разряды ДМФ пополняются непрерывно в разговорной молодежной речи и в сленге. Размытые границы дискурсивного поля МФ говорят в пользу идеи о динамическом характере этой системы.

Между единицами ДМФ разных разрядов связи не выстроены иерархически. Эти единицы не взаимозависимы и не взаимоопределяемы. Дискурсивное пространство МФ отличается непрерывностью функционально-семантического пространства, характеризуется обозримостью и психологической реальностью для носителя конкретного языка. Малые формы дискурса возникают в результате действия механизма компрессии всех уровней (содержательного, функционального, регулятивного) в одной точке.

Интеръективы, которые образуют ядро архива дискурсивных проявлений МФ, демонстрируют бульшую «информативную насыщенность» и функционально-семантическую подвижность (диффузность) в эмотивном дискурсе по сравнению с дискурсивными единицами других разрядов. Например, дискурсивная практика ай! допускает проявление (потенциально разнополюсного) эмотивного компонента на интерактивную структуру ситуации и способна маркировать иллокутивную силу дискурсивных образований в дискурсе разных коммуникативно-прагматических типов:

(3) - Ай, ай, как изба настудилась! (А. Некрасов) - МФ служит для выражения сожаления, неудовольствия;

(4) Я отвечал, что она осталась в крепости на руках у попадьи. - Ай! ай, ай! - заметил генерал (А.С. Пушкин) - выражение сожаления и т.п.;

(5) - А неблагодарность... ай! какой гнусный порок! (Л.Н. Толстой) - МФ в интерпозиции выполняет функцию порицания;

(6) - Ай, ай, ай! стыдись! - сказал Петр Иванович, - и ты мужчина! плачь, ради бога, не при мне! (И. Гончаров) - выражение упрека, порицания, неудовольствия;

(7) Ай, Моська! Знать она сильна что лает на слона! (И.С. Крылов) - выражение укоризны / одобрения с оттенком иронии;

(8) - Ай! ай! ай! Какой голосок! Канарейка, право, канарейка! (Н.В. Гоголь) - предназначение МФ в дискурсе состоит в сигнализировании эмоционального переживания (восхищения) некоторого фрагмента денотативно-референтной ситуации;

(9) Отец с удовльствием съел горячую лепешку, - ай да Степанида! - съел, свернув трубочкой, вторую лепешку, - ай да Степанида! - отхлебнул большой глоток чая со сливками, расправил усы. (А. Толстой) - МФ в устойчивом дискурсивном комплексе выражает похвалу, одобрение;

(10) «Ах, боже мой, боже мой… Ай-ай… боже мой…», - то шептал, то вскрикивал Мечик, вздрагивая от каждого нового оглушительного залпа. (А. Фадеев) - интеръективная дискурсивная практика «Ай-ай…» раскрывает эмоциональное состояние говорящего: боль, испуг, страх.

(11) «Он впервые остро вгляделся в лицо пирата и понял, что тот хоть и задает вопросы о Бездомном, и даже восклицает «ай-ай-ай!», но, по сути дела, совершенно равнодушен к судьбе Бездомного и ничуть его не жалеет» (М. Булгаков) - интеръективная единица призвана продемонстрировать социально-приемлемое и ожидаемое в описываемой ситуации сочувствие / сожаление говорящего.

Чем дальше на периферии архива практик малых форм находится речевая единица, тем менее семантически и функционально диффузна она, тем более предсказуема она для интерпретации и, вероятно, поэтому менее мобильна в дискурсе. Уменьшение признака функциональной диффузности у периферийных единиц ДМФ связано ограничениями семантического объема первичными значениями этих единиц. Например, Как!? приобретает те значения в дискурсе, которые как лексическая единица (лексикографически зафиксированная), единица языковой системы, иметь не способна; именно в дискурсе обозначенные единицы синтезирует в себе знания о денотативно-референтной ситуации и ценностную эмотивно-окрашенную ее квалификацию. Как!? - дискурсивный маркер с эмотивным компонентом удивления, несогласия, негодования, выполняет прагматическую функцию возражения:

(1) - Возьмите Ивана Ивановича за руки да выведите его за двери!

- Как! дворянина? - закричал с чувством достоинства и негодования Иван Иванович. - Осмельтесь только! Подступите! (Н.В. Гоголь) Или:

(2) Кавалер. Что в ней нашел Димитрий?

Дама. Как! она красавица. (А.С. Пушкин)

Малые формы дискурса возникают в результате действия механизма компрессии всех уровней (содержательного, функционального, регулятивного) в одной точке.

Категориальными свойствами ДМФ являются следующие:

1) интерактивность / дискурсивность;

2) антропоцентричность, которая связана с языковой личностью, реализующей себя в дискурсивном общении в лингвистических и экстралингвистических условиях реализации своих намерений и установок;

3) синтез знания о денотативно-референтной ситуации и ценностной / эмотивно-окрашенной ее квалификации, способность выделять объекты, явления и идеи как целостность, единство во множестве;

4) функциональная диффузность / дисперсия в интерактивном пространстве;

5) функция минимизации формального представления глобального содержания в интерактивном процессе, т.е. сведение в одной точке;

6) фокусировка, которая проявляется в акцентировании эмоционального состояния коммуниканта и выделенности (значимости, существовании и существенности) этого момента из всего, что организуется дискурсом и в дискурсе;

7) конкретность и прагматичность ДМФ;

8) действие по принципу необходимой достаточности;

9) воспроизводимость знаковых единиц ДМФ, т.е. регулярная повторяемость;

10) представленность только в устной форме;

11) регулятивность (Романов, 1988; 2002), т.е. малые формы дискурса - это единицы информации, содержащиеся в ментальном пространстве говорящего, которые, влияя на интерактивный процесс, порождают свои копии в сознании слушателя.

Предметом целостного описания эмотивного дискурсивных проявлений малой формы являются интеръективыне практики в динамической модели интерактивного поведения говорящего субъекта в регулятивной деятельности участников диалогического взаимодействия.

Представляется вполне уместным охарактеризовать интеръективные дискурсивы, с которыми предстоит иметь дело в данном исследовании. Для подтверждения наших гипотез будут рассмотрены интеръективные единицы («первичные» и не имеющие флексий и деривационных морфем): гм, ах, ох, эх, ай, ой, эй, ну в русском языке (с самой большой частотностью среди междометий: Частотный словарь русского языка, 1977), hm, ach, och, hoi, hey, na и др. в немецком языке и фонологические варианты этих интеръективов в каждом языке. Например, русс.:

(12) Табардин. Здравствуй, Дарья, милая. Ну, у вас и духота. Фу! (А. Толстой) или:

(13) Колесов. Давно нет автобуса?

Таня. Не знаю.

Колесов. Ого… добрый вечер!

Таня. Что значит «ого»?

Колесов. Комплимент.

Таня. А-а... (поворачивается к афише.) (А. Вампилов) и нем.:

(14) «Ach, das machen wir schon,» erklдrte Breuer und verhandelte mit dem Geschдftsfьhrer. (E.M. Remarque)

(15) «Na, wir werden mal sehen, wer von uns der erste ist,» erklдrt Lisa lдssig... (E.M. Remarque)

(16) Er ging kopfschьttelnd voran, lдchelte aber, als ich ihn an der Theke vorbei in den kleinen Raum fьhrte, der leer war.

«Gar nicht so ьbel», sagte er, als er sich setzte.

«Nein», sagte ich, «gar nicht so ьbel.»

«Oh», sagte Wolf, «man braucht dich nur anzusehen, um zu wissen, was mit dir los ist.»

«Was ist denn mit mir los?» fragte ich.

«Oh», sagte er grinsend, «nichts. Du siehst nur aus wie jemand, der schon Selbstmord begangen hat. Ich sehe schon, dass heute nicht mehr mit dir zu rechnen ist.» (H. Bцll)

Для исследования функционально-семантических свойств интеръективов фонологическая характеристика этих слов не играет большой роли, так как воздействие фонологической системы почти не распространяется на них (Карцевский, 1984: 129). Для изучения тоновых проявлений интеръективов в речи и интонационного рисунка дискурсивных практик необходимым является определить семантические формулы представления знаний говорящим субъектом о ситуации общения в эмотивном дискурсе малых форм, а также выработать типы прагматических ситуаций и правила и условия реализации иллокутивных функций интеръективных практик в типовых фреймах диалогического общения (Романов, 1990: 115; «гипотетические цепочки причинных связей»: Pleines: 1976; ср. также противоположный подход исследования этих языковых единиц: Ehlich, 1986; Rasoloson, 1994; Wilkins, 1992: 122).

2.2 Семиотическая характеристика единиц интеръективного класса в речевой коммуникации

В большинстве исследований интеръектив (междометие) рассматривается в качестве нестроевого, хотя и значимого, элемента в грамматической системе языка, а не как единица, функционирующая в виде целенаправленного речевого сообщения. Если все же междометия трактуются как высказывания, используемые человеком в процессе коммуникации, то их функциональное назначение в этом процессе и особенности этого процесса остаются вне сферы внимания исследователей (см. результаты анализа научной литературы по этому вопросу в гл. 1., § 1).

Как известно, речевое общение, т.е. передача значений и, шире, информации или смыслового содержания в языке говорящим и слушающим происходит посредством знаков. Знаком является нечто, замещающее и представляющее что-либо в нашем сознании и обладающее материальной формой (означающим) и содержанием (означаемым).

Доминирующая точка зрения на междометия как единицы семиотической языковой системы заключается в том, что у междометий отсутствует понятийное значение, присущее номинативным знакам языка (например, существительные обозначают предметы и явления, а местоимения указывают на них).

На этот счет существует и другая точка зрения. Так, по мнению Э. Станкевича, «понятийное содержание междометий диффузно, свернуто до минимума, но оно есть» (цит. по: Шаховский, 1987: 54), междометию тьфу, например, соответствует понятие отвращения (Маслов, 1998: 95).

С позиции семиотики интеръективные единицы как структурные единица дискурса и их место в речевой системе так и не были описаны полностью. Представляется, что единицы интеръективного разряда является знаковыми образованиями и обладают специфическими знаковыми свойствами, реализующимися в процессе диалогической коммуникации.

Еще раз подчеркнем, что для исследования семантико-прагматической и регулятивной функции интеръективов важным является разделение языка и речи, - по Ф. де Соссюру, langue и parole. Если в системе языка мы имеем дело с «основным капиталом» (Гардинер, 1965: 15) языковых знаков (по С.О. Карцевскому, междометными не-восклицаниями) и их отношениями между собой в системе правил определенного языка, то совсем другую картину мы наблюдаем в процессе применения знаковых единиц (в процессе функционирования интеръективов в дискурсе), в речевой деятельности, в ходе которой коммуниканты обмениваются этими единицами (Сусов, 1986: 7), в актах эмотивной дискурсии.