Метафорическая репрезентация экономических понятий в семиотическом аспекте

Итак, Ф. де Соссюр, родоначальник структурной концепции языка, отталкивался в своих рассуждениях от лингвистики и считал, что понять истинную природу языка можно лишь, обращая внимание на то, что в нем есть общего с другими системами того же порядка. Признавая огромные заслуги Ф. де Соссюра перед отечественной лингвистикой, мы, тем не менее, не разделяем точку зрения ученых (например, М.В Никитина), считающих, что современная семиотика должна была пойти по пути Ф. де Соссюра. Наоборот, вслед за такими лингвистами, как Е.С. Кубрякова и Ф.П. Бабушкин, мы усматриваем несомненный прогресс семиотики в развитии идей его американского современника Ч.С. Пирса.

1.2 Классификация знаков Ч.С. Пирса и ее значение для определения знаковой сущности метафоризации

языковой экономический тропеический знак

Трактование понятия знака Ф. де Соссюром принципиально отличается от логики Ч.С. Пирса. Если для Ф. де Соссюра знак - это абстрактный (идеальный) объект, репрезентируемый в звучащей материи (речи), это комплекс, нерасчлененное единство означаемого и означающего, то для Ч.С. Пирса знак - это конкретный объект, репрезентирующий другой объект.

Чарльз Сандерс Пирс - химик, философ, логик, филолог, один из наиболее оригинальных и глубоких американских мыслителей, считается родоначальником общей теории знаков. Как и в случае с Ф. де Соссюром, при жизни его труды не были опубликованы, идеи его были известны в основном лишь слушателям лекций в Кембридже и Гарварде, а также в университете Джона Гопкинса. После смерти Ч.С. Пирса его рукописи поступили в отдел хранения департамента философии Гарвардского университета, и только после опубликования основных работ в 30-х годах прошлого века его идеи стали известны широкому кругу философов и логиков.

Ч.С. Пирс оказал значительное влияние не только на философию Америки, но и на логико-философские и семиотические концепции в Европе. Лингвистическое значение семиотических идей Ч.С. Пирса было исследовано выдающимся филологом ХХ века Романом Осиповичем Якобсоном, а также доктором философии Чикагского университета Чарльзом Уильямом Моррисом. Последний указывал на то, что термин “семиотика” (semiotic) был взят Дж. Локком у греческих стоиков, которые в свою очередь испытали влияние традиции греческой медицины, трактовавшей диагноз и прогноз как знаковые процессы. Широкое распространение далее термин “семиотика” получил благодаря Ч.С. Пирсу, который следовал словоупотреблению Дж. Локка [Моррис 2001: 129]. До настоящего времени сохраняет свое значение классическое разбиение знаков на три группы, введенное Ч.С. Пирсом:

Иконические (знаки-копии или знаки-иконы) - означающее обнаруживает такое сходство с означаемым, что означаемое может быть распознано по одному только означающему (например, портрет, рисунок);

Индексные (знаки-индексы) - означающее которых связано отношениями смежности с означаемым (например, лицо, по которому мы узнаем человека, симптом, по которому распознается болезнь);

Символьные (знаки-символы) - означающее и означаемое которых связаны только ассоциативной мнемонической связью (например, буквы алфавита, слова естественного языка, условный рефлекс).

При этом, как указывал Р. Якобсон, в основе разделения знаков на иконические, индексы и символы лежит не наличие подобия или смежности между означающим и означаемым и не условный, привычный характер связи между двумя составляющими знака, а лишь преобладание одного из этих фактов над другими. Так, в языковой знаковой системе символ всегда включает своего рода индекс, а без индекса невозможно обозначить то, о чем говорит человек. Как отмечает Р. Якобсон, Ч.С. Пирс уделяет особое пристальное внимание именно индексальным и иконическим компонентам языковых знаков, поскольку “самые совершенные из знаков” - те, в которых иконические, индексальные и символьные признаки “смешаны по возможности в равных отношениях”. Данное утверждение в корне отличается от настойчивого подчеркивания Ф. де Соссюром условности языка и его утверждения о том, что “полностью произвольные знаки наиболее пригодны для обеспечения оптимального семиотического процесса” [Якобсон 2001: 115-116].

Современные ученые-семиологи и лингвисты признают, что Ч.С. Пирс разработал самую органичную для семиотики классификацию знаков. Так, Ф.П. Бабушкин, определяя типы языковых знаков в семиотическом аспекте, пишет: “Наши наблюдения показывают, что на уровне производности (как бы на новом “витке”) вновь можно говорить об иконических и индексальных знаках” [Бабушкин 2005: 10].

Наличием иконических и индексальных составляющих объясняется некоторыми исследователями метафор и метонимий их знаковая структура. Например, Е.А. Кибрик полагает, что метафорический и метонимический переносы являются важнейшими семиотическими знакообразующими операциями: первый может создавать знаки-индексы, второй - знаки-иконы [Кибрик 2003: 144].

Развивая идеи Ч.С. Пирса относительно взаимодействия между означающим и означаемым, Р. Якобсон затрагивает проблему частичного сходства двух означаемых, которое может быть выражено частичным сходством означающих. Так, слово star “звезда” означает либо “светящееся небесное тело”, либо “выдающийся человек”. Ученый делает вывод: “метафора (или метонимия) состоит в приписывании некоторого означающего вторичному означаемому, ассоциируемому с первичным означаемым по сходству (или по смежности)” [Якобсон 2001: 122].

В концепции Р. Якобсона было представлено обобщение универсальности оппозиции “метафора - метонимия”, чему предшествовало различение Соссюром парадигматических и синтагматических отношений между языковыми знаками, а также оппозиция “связь по смежности - связь по сходству”, установленная Ч.С. Пирсом между знаками-копиями и знаками-индексами. В дальнейшем многочисленными работами была подтверждена первостепенная значимость метафоры и метонимии для самых разных знаковых систем и семиотических процессов. Термины “метафора” и “метонимия” становятся перифрастическими обозначениями двух главных видов отношений между знаками (парадигматическими и синтагматическими) и соответствующих им операциям над знаками (селекции и комбинации).

Новым в учении Ч.С. Пирса стало введение понятия “интерпретанты”, что привело к трихотомии в трактовании знака. Знаковое отношение, по Ч.С. Пирсу включает три члена: объект, знак (которым может быть любая вещь, если она служит для “репрезентирования” объекта) и третий член, названный “интерпретантой” [Пирс 2001]. Как отмечают исследователи трудов Ч.С. Пирса, понятие “интерпретанты” - это “тот эффект, который знак производит на интерпретирующий его субъект” [Степанов 2001: 646], а вместе “знак, объект и интерпретанта представляют собой параметры семиотического функционирования” [Пармантьер 1990: 34].

Для нашего исследования важно понимание знаковой ситуации как репрезентации, включающей знак и отношения. В иерархии отношений, в которые вступает знак, и на которые указывают ученые, занимающиеся семиологическим анализом языковых явлений, наиболее важным нам представляется отношение человек > знак, свидетельствующее о том, что языковой знак социален. Высказывания Ч.С. Пирса о том, что знак становится знаком только, если он “переводит себя в другой знак, в котором он получает более полное развитие”, что он интерпретируется в другом знаке, по мнению выдающегося отечественного лингвиста В.А. Звегинцева, дают возможности с новой стороны взглянуть на роль знака в интеллектуальной жизни человека. Ученый делает вывод о том, что знаковые системы не конечны и закрыты, а находятся в постоянных отношениях с явлениями внешнего мира и с общественной средой, в которой протекает жизнь человека. Знак - это “неотъемлемый инструмент познавательной деятельности человека” [Звегинцев 2008: 231-232]. В школе Л.С. Выготского именно с “инструментальной” функции началось исследование знака [Леонтьев 2005: 145].

Таким образом, знаковая теория Ч.С. Пирса определяла роль языкового знака как социального продукта, призванного удовлетворять определенным потребностям. С удовлетворением этих потребностей, как отмечает А.В. Кравченко, связана языковая функция знака, состоящая в репрезентации предмета (свойства, отношения) действительности [Кравченко 2004: 10].

Учение Ч.С. Пирса оказало влияние на формирование концепции многих ученых-лингвистов и семиотиков, хотя и не привело к единому пониманию знака в языке.

В плане теоретического обоснования проводимого нами исследования следующие идеи Ч.С. Пирса представляются нам особенно интересными:

· положение о нерасчлененном единстве означаемого и означающего, в котором обнаруживается три различных “репрезентативных свойства”, основанных на взаимоотношениях между означаемым и означающим;

· тезис о смешении в языковом знаке индексальных, иконических и символьных признаков, а также о преобладании одного из компонентов над другими;

· пристальное внимание к индексальным и иконическим компонентам языковых знаков;

· признание двух видов значения, денотативного и коннотативного, хотя последний термин вызывал у Ч.С. Пирса возражение [Пирс 2001: 185];

· признание творческой способности (enйrgeia) языка [Якобсон 2001: 125].

Многие идеи ученого выражены чрезвычайно сложным языком и трудны для понимания, некоторые его положения, в частности, касающиеся “интерпретанты”, не всегда однозначны и ясны. Так, М.В. Никитин подверг резкой критике положения Ч.С. Пирса, не увидев в его знаковой трихотомии “отправителя с коммуникативной интенцией, которую знак реализует” и без которой не может быть коммуникативной функции и следовательно знака [Никитин 1997: 4]. Е.С. Кубрякова, наоборот, назвала мысли Ч.С. Пирса и Р. Якобсона, последовательно излагавшего его учение, “предтечей” нового конструктивного направления, которое синтезирует и интегрирует парадигмы научного знания, развивавшиеся до этого обособленно (когнитивный подход, коммуникативно-функциональный, герменевтический) [Кубрякова 1993: 19].

В указанный Е.С. Кубряковой ряд теорий мы считаем целесообразным добавление правил современной риторики. С их помощью, по словам Ю.В. Рождественского, становится возможным “донести содержание речевого сообщения до воспринимающего его лица с надлежащей полнотой и конкретностью” [Рождественский 2003: 124], ликвидируя, таким образом, любое недопонимание, к которому может привести широкое толкование лингвистических понятий, обладающих высокой степенью абстрагированности.

А.В. Кравченко пишет, что Ч.С. Пирс “блестяще” показал в своих трудах такое свойство языкового знака, как прагматичность и связал его с онтологией [Кравченко 2001: 114]. Полемизируя на страницах своего очерка когнитивной философии языка с М.В. Никитиным, А.В. Кравченко отмечает, что все виды импликаций, составляющие (по М.В. Никитину) “некодированное” значение, есть та часть опыта, которая “включается” в процесс интерпретации знака. При этом достаточность опыта, включающая объем фоновых знаний о среде, в которой осуществляется речемыслительная деятельность отправителя знака, позволяет выбрать именно данный знак из всех возможных, на чем основаны такие характерные для языка явления, как метафора и метонимия [Кравченко 2001: 129-131].

Итак, учение Ч.С. Пирса о знаке имеет неоспоримое значение как само по себе, так и по оказанному влиянию на формирование концепций целой плеяды ученых, работающих в направлении семиотического исследования языка, а также в развитии интеграционных теоретических процессов, приведшем к смене научной парадигмы. Особенно плодотворно теория Ч.С. Пирса развивалась его последователем Ч.У. Моррисом, а также немецким логиком Г. Фреге.

1.3 Вклад Ч.У. Морриса и Г. Фреге в развитие терминологического аппарата семиотических исследований

Продолжателем идей Ч.С. Пирса считается американский философ, логик и семиотик Чарльз Уильям Моррис, который первым представил системное изложение семиотики в ХХ веке. Согласно Ч. Моррису, процесс, в котором нечто функционирует как знак, может быть назван семиозисом. Этот процесс в традиции, восходящей к грекам, должен рассматриваться как включающий “три (или 4) фактора: то, что выступает как знак; то, на что указывает знак; воздействие, в силу которого соответствующая вещь оказывается для интерпретатора знаком” [Моррис 2001: 47].

Ч. Моррису принадлежит заслуга в разработке основного терминологического аппарата, используемого при семиотическом анализе явлений языка. В языке в качестве знаков выступают такие “вещи”, как графические или звуковые последовательности, именуемые “знаковыми средствами”, или “знаконосителями”, или же “телами знака” в терминологии современных отечественных лингвистов [Бабушкин 1999, Кубрякова 2004].

То, на что указывает знак, было названо “десигнатом”; позднее вместо данного термина были введены “сигнификат” и “интенсионал” [Степанов 2001: 628]. Знак воспринимается “интерпретатором”, поскольку он передает некую информацию, являясь “заместителем” ее и обладая особой “интерпретантой” для ее характеристики. Объясняя два последних термина, Ч. Моррис указывает на их связь с истолкованием знаков Аристотелем и пишет: “интерпретатор - это разум; интерпретанта - мысль или понятие; эти мысли или понятия общи всем людям и возникают из постижения разумом объектов и их свойств” [Моррис 2001: 71]. Ученый развивает и уточняет термин “интерпретанта”, введенный Ч.С. Пирсом, трактуя его как “навык организма реагировать под влиянием знакового средства на отсутствующие объекты, существенные для непосредственной проблемной ситуации, как если они были налицо” [там же: 72] и связывает его с человеком.

Таким образом, основатели семиотики определяли язык как важнейшее средство коммуникации, как общественное явление (социальный феномен) и системно-структурное, знаковое образование.

Разъясняя понятие знака, Ч. Моррис сводит основные термины семиотики следующим образом: семиозис (или знаковый процесс), рассматриваемый как пятичленное отношение - знак, интерпретатор, интерпретанта, значение (означивание, сигнификация) и контекст, в котором встречается знак. С поразительной проницательностью ученый указывает на то, что знаки, обозначающие один и тот же объект, не обязательно передают при своем использовании одно и то же значение: если в интерпретанте отражается значение знака, а последнее может меняться, у знака может появляться несколько интепретант. В интерпретанте знака должны найти свое отражение возможные истолкования его в системе языка, включая и прагматический эффект знака, но, конечно, не довольствуясь только им. Восприятие знака и его воздействие на говорящего предопределяется, прежде всего, структурой знания или опыта, мнения или оценки, которая составляет его семантику и которая объективируется с помощью тела знака. Значение знака может быть понято и по частям, и по модели, т.е. опираясь на некоторые “подсказки” [Моррис 2001: 130-142].

Е.С. Кубрякова, анализируя семиотические идеи Ч. Морриса, утверждает, что под актом семиозиса следует скорее понимать поиски такой языковой формы, которая оптимальным образом соотносилась бы с данным содержанием. Такую цель имеют, по мнению Е.С. Кубряковой, словообразовательные акты, и подавляющее большинство появляющихся сейчас новых словесных знаков связано именно со словообразованием. Слова редко “придумываются” просто так, и изучение их как актов семиозиса наиболее целесообразно, потому, что жизнь слова в системе языка обуславливается его местом в этой системе как системе знаковой, семиотической [Кубрякова 2004: 245].

О роли семиозиса как процесса конструирования, генезиса знаков пишет также А.А. Худяков: “для того, чтобы осуществлять свою денотативную функцию знак должен быть построен” [Худяков 2001: 12]. Б.А. Успенский, отмечая различия между семиотическими учениями Ф. Де Соссюра и Ч.С. Пирса - Ч. Морриса, видит развитие семиотики в двух направлениях: семиотика языка и семиотика знака. В последнем случае исследователи должны сосредотачивать свое внимание на изолированном знаке и исследовать превращение знака в знак [Успенский 1996: 9-10]. Именно в данном направлении проводится наше исследование процесса семиозиса конкретных знаков (знаков, сформированных через перенос значения) языка науки экономики.

Все факторы семиозиса, указанные в определении Ч. Морриса сводятся к трем главным измерениям семиотики: синтактике, семантике и прагматике. Знаковый анализ, таким образом, предполагает “изучение синтактического, семантического и прагматического измерений конкретных процессов семиозиса; это выяснение правил употребления данных знаковых средств”. При этом под знаковым средством понимается “только та сторона материального знаконосителя, благодаря которой имеет место семиозис” [Моррис 2001: 87-88].

Перечисленные Ч. Моррисом измерения семиотики считаются формирующими три главных раздела семиотики как науки. Не случайно Ч. Моррис проводит аналогию между трояким членением семиотики и тремя основными дисциплинами в средневековом базовом образовании, так называемый trivium - логика, грамматика и риторика. Тем самым Ч. Моррис подчеркивал свое видение в семиотике образовательного фундамента культуры.

По мнению Н.Б. Мечковской, эвристическая ценность аспектов семиотики, предложенных Ч. Моррисом, заключается в возможности всестороннего анализа конкретного информационно-семиотического текста путем методического перехода от характеристики синтактики объекта к семантике и далее к прагматике [Мечковская 2004: 44]. Моррисовское различение разделов семиотики стало сегодня самым упоминаемым и цитируемым, ученые-философы, культурологи и лингвисты пишут об этом тривиуме чаще, чем о пирсовском разбиении знаков-индексов, икон и символов. Эти разделы приводятся современными учеными, работающими в области семиотики [Степанов 2001: 8], когнитивной лингвистики [Кубрякова 2004: 244-245; Демьянков 2004: 609] и современной риторики. Так, Е.Н. Зарецкая дает следующую характеристику уровням любой знаковой системы:

1. Синтаксический уровень (синтактика) - отношение знаков друг к другу, т.е. внутренняя структура знаковой системы безотносительно к выполняемым функциям. На синтаксическом уровне мы не знаем значения знаков, но знаем, что с ними делать. Например, у нас есть правила построения сложных знаков из простых.

2. Семантический уровень - отношения знаков к тому, что ими обозначается; на этом уровне знаковые системы рассматриваются как средство выражения смысла, дается их семантическая интерпретация.

3. Прагматический уровень - отношение знаков к тем, кто ими пользуется. Это уровень рассмотрения знаковой системы в отношении говорящего и слушающего: семиотика на этом уровне занимается законами, зависящими от позиции наблюдателя.

При этом, уточняет Е.Н. Зарецкая, язык как система знаков знает только две координаты - синтактику и семантику. Третье измерение - прагматику - добавляет речь как коммуникативная структура [Зарецкая 1998: 326].

Ч. Моррис неоднократно подчеркивал в своих трудах значение таких функций языковых знаков, как коммуникативной и социальной. Для него понимать язык - это значит “употреблять только те сочетания и преобразования знаков, которые не запрещаются употреблением, приняты в данной социальной группе, обозначать объекты и ситуации так, как это делают члены этой группы, иметь, когда используются определенные знаковые средства, те же ожидания, как это делают другие … ” [Моррис 2001: 76]. Для нас же остается важным то, что ученый подчеркивает наличие и необходимость выбора языковых средств, которые намеренно должны употребляться в функции коммуникации, и этот выбор должен соответствовать нормам, принятым в данной социальной общности людей.

По мнению Ч. Морриса, специалиста-семиотика должны интересовать все измерения и все употребления знаков вплоть до исследования тех знаков, которые используются в науке. По замыслу ученого, главное назначение семиотики предполагалось как “унифицирующая наука”, “органон, или инструмент всех наук”, идущий на смену логике. Именно к семиотике должны обращаться науки за понятиями и общими принципами. Один из путей осуществления этой функции виделся Ч. Моррису в конкретном анализе научных терминов, выражения с помощью языковых средств достижений в той или иной научной области. Семиотический подход может служить основой для понимания важнейших форм человеческой деятельности и связи этих форм друг с другом, поскольку все эти виды деятельности и все отношения находят выражение в знаках [Моррис 2001: 94-96].

Польский логик и семиотик Ежи Пельц, развивая мысли Ч. Морриса, сравнил семиотику с “круглым столом, за которым представители различных дисциплин встречаются, чтобы обсудить, что общего у этих дисциплин в подходе к языку и знакам” [Пельц 2001: 154], а В.А. Звегинцев назвал семиотику “математикой всех гуманитарных наук” [Звегинцев 2008: 215].

Подводя итог, отметим наиболее интересные для нашего исследования тезисы Ч. Морриса:

· языковые средства должны исследоваться в соответствии с правилами употребления (синтактическими, семантическими и прагматическими), принятыми в данном языковом сообществе;

· обращение к теории ценностей (аксиологии) необходимо при исследовании отношений между знаками и ценностями, а также того места, какое занимают ценности в деятельности людей;

· утверждения могут подкрепляться “интеллектуальной интуицией”, могут “маскироваться”, а декларируемая цель - отличаться от подлинной [Моррис 2001: 80];

· “истина” - термин семиотики, употребляемый на всех измерениях семиотического анализа.

Идеи Ч. Морриса о взаимодействии семиотики и языка науки нашли отражение в трудах Фридриха Людвига Готтлоба Фреге, основателя математической логики [Frege 1980, 1984]. Г. Фреге поставил задачу создания искусственного языка науки, который позволил бы установить границы между различными научными дисциплинами, создать единую методологию, а затем - единое концептуальное пространство мировой культуры. У знака Г. Фреге выделял несколько функций:

1. Мнемоническая - знак нужен для того, чтобы удержать в памяти интересующий человека объект.

2. Знак - аккумулятор образов, еще не получивших своего собственного способа обозначения.

3. Знак - инструмент для построения сложных конструкций мысли, для глубокого проникновения в суть объекта, в суть проблемы.

4. Знак - инструмент для построения абстракций, для классификации объектов и явлений, нацеленный на то, чтобы невидимое стало явным. Понятие нельзя увидеть, оно нуждается в наглядном представительстве, каковым и является знак. Структура знака, согласно Г. Фреге, включает четыре части: выражение, смысл, значение, а также “оболочка, упаковка” смысла [цит. по: Барулин 2002: 297].

Г. Фреге принадлежит идея “логического треугольника”, представляющего собой графический образ, разводящий и объединяющий “денотат - концепт - вещь”, который был впоследствии преобразован американскими семасиологами Ч. Огденом и А. Ричардсом в “семантический треугольник” “слово - понятие - вещь”.

В итоге многочисленных вариаций понимания сущностей, образующих семиотический треугольник, различными школами, было углублено понимание формы и содержания знака, увидены их неэлементарность и внутренняя структурированность. Однако возникновение неоднозначных наименований углов и сторон семиотического (семантического) треугольника, порождение разных терминологий для их обозначений не привели к разъяснению знаковых отношений и определению структуры знака [подробно см.: Кубрякова 2008: 7; Лагута 2000]. В этих условиях, открытая еще стоиками триада “означающее - означаемое - вещь” может рассматриваться как логико-семиотический инвариант для дальнейших исследований или как “ось координат единой системы” [Мечковская 2004: 24].

В ХХ-ом веке наметился рост интереса к семиотике как науке и к семиотическим проблемам в нашей стране. Первыми семиотическими публикациями стали “Труды по знаковым системам” (издавались с 1964г. после проведенного в 1962г. симпозиума по структурному изучению знаковых систем). Появление в печати работ представителей тартуско-московской семиотической школы Ю.М. Лотмана, Вяч.Вс. Иванова, Б.А. Успенского и других было вызвано стремлением рассматривать не отдельные, изолированные жизненные реалии, а обширные единства. Ученые-семиотики видели в каждом, казалось бы, простом явлении действительности структуру, состоящую из более простых элементов, а само явление - как часть более сложного единства. С этим было связано глубоко диалектическое представление о том, что для понимания явления недостаточно изучать его изолированно, а следует определить его место в системе [Лотман 2002; Иванов 2004; Успенский 1994; Derrida 1967].

В конце ХХ-го - начале ХХI-го веков стали систематизироваться теоретические положения семиотики как науки. Через Интернет начал издаваться новосибирский журнал “Критика и семиотика”, объединяющий сибирских ученых, работающих в области семиотики культуры [http://www.nsv.ru/education/virtual/cs.htm]. Были опубликованы специальные учебники и пособия по семиотике [например, Мечковская 2004; Крейдлин 2004]. Современными учеными-лингвистами стали активно разрабатываться такие направления семиотики, как общая семиотика и лингвосемиотика, являющиеся, по словам Е.Н. Зарецкой, “наиболее важными для понимания основ речевой коммуникации” [Зарецкая 1998: 319].

Ученые-семиотики определяют ее роль как науки, занимающейся построением ключевых понятий и формулирующей фундаментальные проблемы, при изучении которых семиотика выходит в смежные области: логики, философии, лингвистики, психологии и других дисциплин. В качестве примера связи семиотики и логики ученые часто называют синтактику [Пельц 2001; Степанов 2001].

Исследователи языковых знаков обращаются к данным филологической герменевтики и культурологии при истолковании возможных смыслов воспринимающим данный знак субъектом; а также к риторике, в задачи которой входит рассмотрение отношений людей через речь [Богин 1999; Рикер 1995; Макеева 1999; Dubois 1970].

А.С. Самигуллова пишет о совмещении пространства семиотики и когнитивной лингвистики, обозначая некоторые основополагающие моменты этой потенциальной “интеграции” [Самигуллова 2002]. В последних статьях Е.С. Кубряковой отчетливо звучит мысль о невозможности развития когнитивизма вне семиотики [Кубрякова 2005: 96; Кубрякова 2007: 25].

В.И. Заботкина указывает на взаимосвязь между структурами знания, репрезентируемыми словами и центральным понятием семиотики - интерпретанты и вводит понятие прагматической интерпретанты, “которая несет информацию об ограничениях на употребление знака в зависимости от основных параметров широкого прагматического контекста” [Заботкина 2005: 48-49].

Современные ученые говорят также о необходимости “семиотической компетенции”, которая в контексте мощных процессов междисциплинарных взаимодействий (включающих теорию коммуникации, филологическую герменевтику, культурологию и основы семиотики) служит условием успешной коммуникации, обеспечивая понимание, как самого человека, так и окружающего его мира (как семиосферы), в котором “происходят события встречи и события различных ценностно-этических сознаний” [Гончаров 2006: 22].

Анализируя существующие на сегодняшний день направления семиотики, Н.С. Сироткин указывает на то, что семиотической теории в законченном виде пока не существует, и наблюдаются значительные расхождения в трудах ученых-семиотиков. Однако, по мнению ученого, именно незавершенность обеспечивает семиотике дальнейшее существование [Сироткин 2004]. Актуально воспринимаются сегодня слова Б.А. Успенского: “Сейчас мы движемся дальше, научные интересы динамичны, точка еще не поставлена” [Успенский 1994: 277].

Итак, краткий экскурс в историю развития семиотики позволил нам показать, что на всей протяженности этой истории была продемонстрирована двусторонняя связь с лингвистикой, что семиотика оснастила последнюю терминологическим аппаратом и исследовательскими принципами и что эти принципы доказали свою результативность при изучении разнообразных информационных процессов и их знаковых реализаций. Три измерения семиотического анализа (синтактическое, семантическое и прагматическое), предложенные Ч. Моррисом, а также концепция имени, истоки которой усматриваются в теории Г. Фреге, имеют огромное значение для дальнейшего исследования способов означивания средствами языка тех явлений, которые происходят в окружающей нас действительности. Семиотическое наследие дало возможность использовать семиотический метод при проведении лингвистических исследований.

1.4 Определение знаковой сущности метафоризации в свете развития современных семиотических исследований

По мнению Ю.С. Степанова, в настоящее время непосредственным предметом семиотики становится информационная система, т.е. система, несущая информацию, ее элементарным ядром является знаковая система. Ключевыми терминами исследований в этой области ученый называет интертекстуальность (интертекст) и инфосферу (национальные и транснациональные системы научно-технической информации), а в качестве новой области применения выступает концептология (сфера культурных концептов) [Степанов 2001: 5-6].

Знаки языка, образованные через перенос значения “старых” слов, все чаще используются в современном языке экономики с целью выражения, передачи и сохранения информации об изменениях в жизни социума. В этой связи они могут, на наш взгляд, рассматриваться в семиотическом аспекте. Их активное участие в процессах категоризации и концептуализации явлений и событий окружающей экономической действительности через ассоциации с фрагментами как реальной, так и научной картин мира, свидетельствует о связи используемых знаков с обозначаемыми реалиями мира экономики.

1.4.1 Языковые знаки как элементы информационной системы

Современные отечественные и зарубежные лингвисты стремятся охарактеризовать языковые средства, особенно новые, недавно появившиеся в языковой системе, осмысливая язык в его знаковом качестве и структурно-системных свойствах. Языковеды преследуют цель достижения высокой степени реальности в познании лингвистического объекта и “более адекватной его интерпретации” при изложении научных результатов, чем при традиционных формах описания в науке о языке. В.И. Постовалова следующим образом резюмирует принципы структурно-семиотического подхода к представлению языковых единиц в соответствии с концепцией А.А. Реформатского:

1) холистический взгляд на язык: каждый элемент всегда часть целого;

2) принцип релевантности: в языке как в знаковой системе релевантно (важно) не физическое и чувственно воспринимаемое само по себе, а то, символом и знаком чего оно в данной языковой системе выступает (центральная роль отводится изучению значимости);

3) принцип идиоматичности: “неповторимая индивидуальность” обеспечивает национальную самобытность каждого языка. С учетом того, что в языке “все структурно” и “все системно”, внимание обращается на качественное различие структурно сходных явлений в разных областях языка [Постовалова 2004: 76-79].

Активно развиваясь, современная семиотика захватывает все новые и новые области познания, расширяет поле анализа и сферу применения своих законов и терминологии. Проведенный нами анализ теоретического материала дает примеры использования семиотического метода при исследовании произведений различных жанров. Так, семиотическому анализу подвергались: литературные тексты (Р. Барт, Цв. Тодоров), волшебная сказка (К. Леви-Стросс, В. Пропп), мифология (А.В. Лосев), современный политический дискурс (Е.И. Шейгал). Все исследователи указывают на динамизм любого текста и его стремление к адресату.

На наш взгляд, особенно ярко эта мысль выражена французским литературным критиком и семиотиком Р. Бартом. В очерке “Нулевая степень письма”, опубликованном впервые в 1953 году, он размышляет над “третьим измерением”, письмом, которое, по мнению автора, существует наряду с двумя другими, языком и стилем. Имея в виду литературу и журналистику, Р. Барт пишет: “язык - площадка, заранее подготовленная для действия, ограничение и одновременно открытие диапазона возможностей … язык располагается как бы по эту сторону Литературы. Стиль же находится едва ли не по другую ее сторону: специфическая образность, выразительная манера, словарь данного писателя - все это обусловлено жизнью его тела и его прошлым, превращаясь мало-помалу в автоматические приемы его мастерства” [Барт 2001: 330-331].

Далее автор указывает на то, что язык имеет горизонтальное измерение, а стиль - вертикальное, стиль воплощает возможности языка. Между языком и стилем есть еще одно формальное образование - письмо, и “писаное слово автора поначалу укорененное и замкнутое в пределах абсолютно нейтральной языковой природы, превращается наконец во всеобъемлющий знак, в способ выбора определенного типа человеческого поведения, в способ утвердить известное Благо, тем самым вовлекая писателя в сферу, где он получает возможность уяснить и сообщить другим ощущения счастья или тревоги, где сама форма его речи - в его языковой обыкновенности и стилевой неповторимости - вплетается наконец в необъятную Историю других людей. Язык и стиль - слепые силы; письмо - это акт исторической солидарности. Язык и стиль - объекты; письмо - функция: оно есть способ связи между творением и обществом, это литературное слово, преображенное благодаря своему социальному назначению, это форма, взятая со стороны ее человеческой интенции и потому связанная со всеми великими кризисами истории” [там же: 333].

Положения, которые Р. Барт сформулировал в отношении “писаного слова”, то есть по существу текстов средств массовой информации, поскольку в цитируемой работе Р. Барт размышляет над текущей журналистикой, актуальны по сегодняшний день. Они свидетельствуют о вовлечении человека, в частности автора текстов, в социальные отношения, в жизнь общества, после чего слово превращается во “всеобъемлющий знак”, позволяющий автору понять окружающий его мир и передать о нем сообщение другим. В рассуждениях Р. Барта прослеживается интерес к теории ценностей (аксиологии), к отношению между знаком и ценностными ориентирами, определяемыми данным обществом.

Взаимоотношения человека с окружающим миром в большинстве случаев выражаются в языке и формируются языком. Для рассмотрения вопросов, связанных с характеристикой этих отношений, обычно используется привычная метафора - картина мира. Этим фундаментальным понятием пользуются не только лингвисты, но и философы, культурологи. Отмечается, что картины мира чрезвычайно многообразны, и существует столько картин мира, сколько имеется способов мировидения, поскольку “каждый человек воспринимает мир и строит его образ с учетом своего индивидуального, общественного опыта, социальных условий жизни” [Воронцова 2008: 10].

Воспользуемся несколько упрощенным представлением картины мира, предлагаемым С.Г. Тер-Минасовой, согласно которому можно выделить три ее формы:

- реальная картина мира,

- культурная (или понятийная) картина мира,

- языковая картина мира.

Реальная картина мира - это объективная внечеловеческая данность, это мир, окружающий человека. Культурная (понятийная) картина мира - это “отражение реальной картины мира через призму понятий, сформированных на основе представлений человека, полученных с помощью органов чувств и прошедших через его сознание, как коллективное, так и индивидуальное”. Это есть “мировоззрение человека, создавшееся в результате физического опыта и духовной деятельности” [Тер-Минасова 2007: 22]. Сегодня понятие культурной картины мира стало одним из центральных в гуманитарных науках, поскольку оно определяет место человека в окружающем его мире, взаимоотношения “человека с действительностью (человека с природой, человека с обществом, человека с другим человеком) и с самим собой” [Жидков 2001: 63].

Культурная картина мира подобно мозаике состоит из концептов и связей между ними, поэтому часто она описывается исследователями как концептуальная картина мира, соотносимая с языковой картиной мира.

Языковая картина мира - это отражение реальности средствами языка, “но не прямо, а через культурную картину мира (“язык - как зеркало культуры”)” [Тер-Минасова 2007: 22].

Вопросам соотношения языка и культуры посвящено огромное количество трудов не только филологов, но и философов, психологов, культурологов. Через культуру современная российская наука видит связь человека и окружающего его мира. Так, Ю.С. Степанов говорит о культуре как о “едином интертексте”, который служит предтекстом любого текста [Степанов 2001: 37]. Отечественный культуролог П.С. Гуревич определяет взаимосвязь языка и культуры стремлением “упорядочить накопленный опыт” [Гуревич 2004: 91-92]. Однако наиболее ясно, на наш взгляд, взаимоотношение между языком и культурой представлено в следующем определении: “Язык как средство общения людей и сформированная с его помощью культура данного общества находятся в неразрывной связи и непрерывном взаимодействии, что и определяет их развитие” [Тер-Минасова 2007: 17].

Тот факт, что и язык, и культура представляют собой информационные, т.е. знаковые системы, характеризует отношения между ними. Являясь посредником между человеком и окружающим его миром, культура выполняет функцию отбора и структурирования информации о внешнем мире. Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский отмечают, что “культура есть устройство, вырабатывающее информацию”, которому присущи две черты: 1) культура - особым образом организованная сфера; 2) обладает различными аспектами знаковой сущности [Лотман 1997: 144-145].

П.С. Гуревич следующим образом определяет функции знаковой системы:

1) функция передачи сообщения и выражения смысла;

2) функция общения, т.е. обеспечения понимания слушателем (читателем) передаваемого сообщения, а также побуждение к действию, эмоциональное воздействие.

Ученый поясняет: “осуществление любой из этих функций предполагает определенную внутреннюю организацию знаковой системы, т.е. наличие различных знаков и законов их сочетаемости” [Гуревич 2004: 95].

Материальной оболочкой любого знака, по мнению большинства отечественных и зарубежных лингвистов, является “тело” знака, его “душа” - это определенный концепт. В книге “Константы. Словарь русской культуры” Ю.С. Степанов указывает на то, что понятие и концепт - это явления одного и того же порядка. Разница заключается в том, что концепт имеет более сложную структуру, чем понятие. В структуру концепта входит все, что принадлежит строению понятия, а также то, что делает его фактом культуры, т.е. современные ассоциации, оценки, история, этимология. Концепт - это “сгусток культуры в сознании человека”, а понятие - это “мысль о наиболее общих, существенных признаках предмета или явления” [Степанов 2004: 42-43].

Понимание концепта и понятия отечественными лингвистами весьма вариативно, на что указывают, например, А.А. Залевская [Залевская 2005: 234-235], В.И. Карасик [Карасик 2004: 38, 115], Н.И. Колодина [Колодина 2001: 51-57], С.Г. Тер-Минасова [Тер-Минасова 2007: 36-38] и многие другие. Неоспоримо лишь то, что концепт принадлежит сознанию и включает, в отличие от понятия, не только описательно-классификационные, но и чувственно-волевые, образно-эмпирические характеристики: “концепты не только мыслятся, они переживаются” [Степанов 2004: 43].

Все концепты языка образуют его концептосферу, в которой, по определению Д.С. Лихачева, “живет любой национальный язык, постоянно обогащается, если есть достойная его литература и культурный опыт”. Язык, продолжает академик Лихачев, является “сжатым, если хотите, алгебраическим выражением всей культуры нации” [Лихачев 1999: 504-505].

Концепты репрезентируются словами, однако, по мнению отечественных лингвистов, вся совокупность речевых средств не дает полной картины концепта. Слово своим значением в языке представляет лишь часть концепта, отсюда необходимость словотворчества, представляющего, согласно высказыванию А.Т. Хроленко, “вечное право и обязанность человека” [Хроленко 2004: 57-58].

Вяч.Вс. Иванов указывает на тот факт, что убыстрение технологического прогресса ведет к увеличивающемуся появлению новых языковых элементов, что порой затрудняет понимание. В этой связи особенно важным становится выявление универсальных принципов языковой структуры, которые должны сохраняться при преобразовании существующих языков и при проектировании новых. Эволюция всей техносферы, подчеркивает ученый, может зависеть от ноосферы и семиосферы, прежде всего от состояния и изменения языков [Иванов 2004: 160].

Главной составляющей частью как языка, так и культуры, определяющей их существование и ключ для понимания, является коммуникация - обмен знаков носителей культуры. Роль науки, представляющей собой часть культуры, определяется как получение новых знаний. Научная коммуникация понимается как передача, обмен и сохранение знаний [Жидков 2001: 49; Кравченко 2004: 10-16; Карасик 2004: 39, 277; Скрипак 2006].

Английский философ конца XVI - начала XVII вв. Фрэнсис Бэкон заметил, что сила заключается во владении информацией (information is power). Его слова можно отнести к сегодняшнему дню, когда центральным ресурсом человека XXI века становятся знания и умения пользоваться этими знаниями, а также создавать новые знания. Как отмечает А.В. Кравченко, “разные типы знаков, будучи членами единой репрезентативной системы, каковой является язык, с необходимостью отражают определенные аспекты концептуальной картины мира, или знание о мире” [Кравченко 2004: 18].

Термин “информация” не однозначен и по-разному толкуется в таких науках, как математика, кибернетика. В гуманитарных науках под информацией понимаются “результаты деятельности мыслящей материи, закрепленной в семиотических системах”, такая информация определяется как “семантическая”, в нее входит “все то, что создано человеческим замыслом и закреплено в знаковой форме, сохранено в ней, передано, принято, усвоено другими людьми как результат деятельности мысли” [Рождественский 1996: 5].

Семантическая информация не только создается, передается, накапливается, распределяется и хранится, но она еще влияет на деятельность людей. Так, многочисленные современные исследования свидетельствуют о том, что сегодня сила убеждения средств массовой информации во всем мире настолько велика, что подчас они разрушают национальные культурные и традиционные человеческие ценности [Абелева 2004; Гулинов 2002; Кара-Мурза 2002; Карасик 2004; Рождественский 2003]. Все это свидетельствует о необходимости тщательного подхода к выбору тех знаков, с помощью которых осуществляется информационная обеспеченность, как общества, так и отдельных личностей. Так, в докторской диссертации Т.В. Дроздовой, посвященной проблемам понимания научного текста, под информативностью языковой единицы имеется в виду “реализация потенциального единства всех типов информации (т.е. сочетания концептуального содержания языкового знака, его лингвистических характеристик и прагматических свойств), кодируемых этой единицей” [Дроздова 2003: 22].

Практически все определения “знака” при всей своей разнородности объединены мыслью о том, что знак предназначен для передачи информации. Сравним некоторые из них (разрядка наша - Н.Б.):

“Знак - материальный, чувственно воспринимаемый предмет (событие, действие или явление), выступающий в познании в качестве указания, обозначения или представителя предмета, события, действия, субъективного образования. Предназначен для приобретения, хранения, преобразования и трансляции определенной информации (сообщения)” [Новейший философский словарь 1998: 246-247].

“Знак - избранная или созданная человеком вещь, которая обладает значением, определенным по условию. В знаках реализуется социальная семантическая информация. Знаками являются, в частности, звучащие слова человеческой речи. Звучание само по себе, т.е. как материя (воздух) и энергия (воздушная волна), не является социальной информацией, но когда звучанию придана определенная форма путем артикуляции членораздельных звуков, оно становится социально значимым, т.е. указывает слушающему и говорящему на определенный предмет мысли” [Рождественский 2002: 23].

“Знак - это материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве представителя некоторого другого предмета, свойства или отношения и используемый для приобретения, хранения, переработки и передачи сообщений (информации, знаний)” [Гетманова 2006: 18].

“Знак (лат. signum) - это материальный, чувственно воспринимаемый предмет (вещь, явление, действие, признак), выступающий в качестве представителя (заместителя, репрезентанта) другого предмета, свойства или отношения и используемый для получения, хранения, переработки и передачи информации” [Мечковская 2004: 23].

“Знак - это такой материальный объект, который заменяет собой что-то другое, а именно то, что один человек хочет сообщить другим” [Крейдлин 2004: 52].

“Знаковая система (знак) представляет собой средство, выработанное человечеством в процессах общения людей друг с другом” [Леонтьев 2005: 145].

“Знак - это материальный, чувственно воспринимаемый объект, который символически, условно представляет предмет, явление, действие или событие, свойство, связь или отношение, сигнализирует о предмете, явлении, свойстве, который им обозначается, и отсылает к нему.

Материализуя мысленные образы, знак дает возможность накапливать, хранить и передавать информацию” [Зарецкая 1998: 307].

“Для знака главное - отправитель. Нет коммуникативной функции - нет знака. Знак предполагает отправителя с коммуникативной интенцией, которую знак реализует” [Никитин 1997: 4].

“… знак сам по себе уже есть категория как сущность, вычленяемая из универсума по определенному признаку, а именно, по его способности быть носителем информации (иметь содержание)” [Кравченко 2001: 76].

“… знак - это знак для кого-то, а употребление знака обусловлено фактом существования кого-то, кому данный знак адресован” [Кочанович 1990: 111].

“Знаки, из которых строятся сообщения, выполняют роль носителей определенных смысловых содержаний (значений). Именно благодаря им оказывается возможным кодирование передаваемой в сообщениях информации и реализация коммуникативных актов” [Сусов 2007: 53].

И наоборот, определения знака, в которых отсутствует указание на главное предназначение знака как порождение, хранение и передача информации, на наш взгляд, являются причиной недооценки значения семиотики при исследовании явлений языка. Так, в книге Н.Ф. Алефиренко, посвященной современным проблемам науки о языке, мы читаем: “Знаком считается любой предмет, любое явление, репрезентирующее другие предметы путем их замещения” [Алефиренко 2005: 112]. Далее делается вывод о том, что язык не может быть одной из знаковых систем человечества, а “единственной специально созданной для общения” [там же: 121].

Для нас остается актуальным соссюровское определение языка как не просто наиважнейшей или исходной знаковой системы, а “рядоположенной”. “Рядоположенность” другим семиотическим системам, по словам Ю.В. Рождественского, вводит язык в круг семиотических систем. Она “может толковаться как один из источников языкового развития, как привлечение внимания к историческому смысловому соотношению языка с искусствами и техникой, а также как указание на особые связи языка с изображением, музыкой и другими видами искусств в массовой информации” [Рождественский 1996: 277], то есть со всем тем, что вводит язык в понятие семиотического континуума.

Ученые, совмещающие лингвистические и семиотические исследования, говорят о необходимости разрабатываемой ими науки семиотики для познания. Мы придерживаемся той точки зрения, что каждая отдельная семиотика “представляет собой некоторую модель (образ, аналог) соответствующего фрагмента мира”, а в информационных процессах она выступает как “моделирующая система”, с помощью которой субъект коммуникации (человек) моделирует в своем сознании соответствующий фрагмент и порождает актуальную информацию об окружающей действительности [Мечковская 2004: 6-7]. В связи с этим, как это метко отметил Ч. Моррис, понятие знака оказывается “столь же фундаментальным для наук о человеке, как понятие атома для физических наук и клетки для наук биологических” [Моррис 2001: 82].

Итак, главным итогом семиотических исследований ХХ века стало выделение коммуникативной функции как важнейшей функции знака вообще. В этой связи выявляются и исследуются типы знаков, специализирующие способ коммуникации в различных сферах человеческой деятельности, в частности, экономической. В их числе важное место сегодня занимают метафоры, репрезентирующие понятия науки экономики.

1.4.2 Роль метафор в языковой репрезентации научной картины мира

Помимо понятий “(реальной) картины мира”, “культурной (понятийной, концептуальной) картины мира” и “языковой картины мира” в лингвистике существует также понятие “научной картины мира”. Научная картина мира есть наглядный, характерный для определённой исторической эпохи интегральный образ мира, служащий важным средством синтеза конкретных знаний о мире [Постовалова 1988:12]. Однако, по мнению Ю.В. Рождественского, в 60х - 70х научные знания не были достаточно представлены в русской научной литературе, а терминологическая дисциплина была “слабой из-за отсутствия понимания разнообразия в способах и формах терминации и единства терминологического хозяйства” [Рождественский 2003: 120-123].

Последующее образование новых орудий и материалов речи, т.е. новой фактуры речи, привело к созданию нового стиля речи, новых возможностей речевой коммуникации. Как разновидность журнальной литературы, Ю.В. Рождественский выделяет научную журналистику, представленную периодическими научными изданиями и адресованную читателям, интересующимся наукой. Одним из направлений научной журналистики является популяризация достижений науки и самих научных текстов. Оно образует особую ветвь журнальных публикаций и в качестве главной цели ставит приближение результатов научных исследований к неспециализированному читателю и к их практическому использованию [Рождественский 1996: 233-235].

Отечественные лингвисты отмечают, что наиболее доступную форму научного знания, способного заинтересовать адресата современным состоянием науки и перспективами развития, представляют собой научно-популярные тексты экономического содержания, значение которых особенно возросло в последнее время. В отраженной человеческим сознанием и языком научной картине мира сегодня все большее место занимают понятия из области экономических знаний. Они передают знания, которые могут быть использованы в различных научных областях, а также выводят на мировоззренческую проблематику, приобретают философский характер [Гусев 1994: 82; Истягин 2002: 69; Стеблецова 2002: 477].