Вскоре после издания «Хранителей» началось самиздатовское распространение перевода Н. Григорьевой и В. Грушецкого, задумывавшегося как продолжение столь успешной первой части. Полностью этот перевод был выпущен в 1991-1992 годах санкт-петербургским издательством Северо-Запад. Несмотря на полностью переведённые Приложения, сам перевод не является полным: как и в «Хранителях» КМ некоторые абзацы сокращены или даны в пересказе (текст урезан примерно на треть), причём местами идентичном пересказу Бобырь, что даёт основания предположить, что перевод ГГ - отредактированная и дополненная самиздатовская рукопись первой русской переводчицы романа Семенова Н.Г. К вопросу о генезисе русских переводов «Властелина Колец» Дж. Р. Р. Толкина // Палантир. СПб., 2003. №37. С. 30-31.. Этот вариант отличается куда более сдержанным, нейтральным литературным языком при сохранении выразительной разговорной речи у хоббитов. Переводчики не ставили себе цели русифицировать всю систему имён и названий, хотя от буквалистических установок они также далеки. Примечательны стихотворения в переводе И. Гриншпуна, многие из которых следует признать блестяще переведёнными. Несмотря на текстовую неполноценность, этот перевод - второй по издаваемости и популярности.

Перевод В.А. Маториной был создан в конце 80-х годов прошлого века и впервые издан в 1991 году (хабаровское издательство «Амур»). Установки Маториной во многом сходны с подходом Грузберга; по крайней мере, стиль повествования и речи персонажей отличается внешней простотой и однородностью, а некоторые из поэтических текстов также тяготеют к подстрочникам. Как справедливо замечает Н.Г. Семёнова, такая стратегия была «сознательной концепцией автора перевода» Семенова Н.Г. «Властелин Колец» в зеркале русских переводов. [http://www.kulichki.com]; URL: http://www.kulichki.com/tolkien/arhiv/ugolok/semenova.shtml (дата обращения: 03.01.2019, доступ: открытый)., что свидетельствует и из послесловия к нему: В.А.М. утверждает, что «старалась не импровизировать и «скромно идти след в след» Цит. по первому изданию: Толкин Дж.Р.Р. Властелин Колец. Т. 3 / Пер. с англ. В.А.М. Хабаровск: Амур, 1991. С. 431. за оригинальным текстом. Перевод Маториной не получил широкого распространения и, как представляется, остался недооценённым.

Перевод В. Каррика и М. Каменкович, изданный в 1995 году, признаётся единственным академическим русскоязычным «Властелином Колец». Его главная отличительная черта - подробные комментарии переводчиков, в которых раскрывается происхождение многих имён, содержатся подробные сведения о толкиновской мифологии (знакомство русского читателя с ней в то время ещё не состоялось), об аллюзиях на скандинавские, кельтские и финские сказания и различных других реминисценциях. Во многом М. Каменкович и К. Каррик опираются на труд Томаса Шиппи «Дорога в Средиземье» (“The Road to Middle-earth”), с особенной тщательностью выявляя христианские образы и мотивы и раскрывая свою концепцию не только в комментариях: иногда переводчики включают в текст фразеологизмы и речевые обороты, напрямую связанные с религией (ср. «Фродо сидел, привалившись спиной к скале, и спал сном праведника» [КК, с. 1149]), что позволяет говорить о стратегии христианизации. Следует отметить, что, взяв на себя задачу эксплицировать имплицитные смыслы текста (в нём самом или в комментариях), Каррик и Каменкович оставили лингвоэстетическую составляющую романа в стороне - их перевод по сравнению с КМ или ГГ отличается излишней тяжеловесностью синтаксических конструкций и искусственностью передачи разговорной речи. Кроме того, некоторые из комментариев переводчиков устарели и нуждаются в уточнении.

Хронологически последний известный перевод был выполнен В. Волковским и Д. Афиногеновым на рубеже веков и издан в 2000 году. Переводчики В сущности, перевод самого романа принадлежит одному только Волковскому; Афиногенов переводил лишь предисловие. во многом наследуют методу Кистяковского и Муравьёва, осуществляя его, однако, уже не столь прямолинейно и безо всякого политического подтекста. Тем не менее, творческая интенция переводчиков, пусть и проявившись во многих случаях исключительно изобретательно, иногда далеко выходит за рамки исходного текста Ср. «старохоббитское» слово «бебень» (сумка), придуманное переводчиками и использованное им для перевода фамилии Baggins (соответственно, Беббинс).. Именно эти находки сильно повлияли на восприятие перевода в читательской среде, породив негативное отношение к ВАТ как к новому «КистяМуру» Показателен, например, такой критический отзыв: Митрилиан. «Опустите мне веки!» или Ни года без плохого перевода! [http://www.kulichki.com]; URL: http://www.kulichki.com/tolkien/arhiv/ugolok/beben.shtml#* (дата обращения: 14.03.2018, доступ: открытый)..

Завершая обзор истории русскоязычных переводов «Властелина Колец», следует отметить, что под рассмотрение попали не все из них. Существует, например, перевод А. Немировой и пересказ Л. Яхнина, не говоря уже об огромном количестве неофициальных и неполных переводов (И. Забелина, А.В. Щуров). Описание их - отдельная задача, решение которой не предусмотрено настоящей работой. В следующем пункте мы подробнее обратимся только к четырём переводам - КМ, ГГ, КК и ВАТ.

3.2 Лингвоэстетика в переводе романа

Проследив краткую историю русских переводов «Властелина Колец», можно прийти к выводу о разнообразии методов и переводческих установок, несводимым к общей градации между полюсами доместикации и форейнизации, хотя в отдельных областях (ономастикон) адаптационная доминанта проявляется достаточно сильно. Судить о стратегиях воспроизведения текста иногда позволяют переводческие предисловия (КМ, ГГ, ВАМ) и комментарии (КК). Следует, однако, признать, что ни в одном из переводов, известных автору настоящего исследования, лингвоэстетика романа и его стилистическое разнообразие не становится объектом переводческой рефлексии. Можно предположить, что затекстовая реальность и отдельные её аспекты (к примеру, христианская символика для КК) словно бы заслоняют от переводчика условно внешние качества самого текста, которые на самом деле, как можно было убедиться, во многом формируют эту реальность и задают её единство. Это, конечно, не значит, что русские переводы совершенно лишены лингвоэстетики - важной составляющей эстетики словесного творчества вообще и залога художественности. Однако, обладая собственными литературными достоинствами, каждый перевод даёт лишь приблизительное представление о звукосмысловых и ритмических потенциях оригинального текста. Необходимо продемонстрировать это на нескольких примерах.

Перевод Кистяковского и Муравьёва обычно признаётся самым «живым» и «разговорным». Действительно, с точки зрения языка переводчики основной акцент сделали на просторечие, проникающее даже в дискурс повествователя:

Раздумывать не приходилось. Сэм, конечно, мог выскочить в другую дверцу, но вряд ли незаметно, а затевать с этим выродком В оригинале использован куда менее экспрессивный эпитет - hideous orc. игру в прятки -- дело дохлое [КМ, с. 970].

На «крепкое словцо» не скупятся и персонажи, причём одни и те же ругательства встречаются в речи как светлых героев, так и орков Использование Кисятковским и Муравьёвым бранной лексики было проанализировано Н.Г. Семёновой. См., напр.: Семенова Н. Г. «Властелин Колец» в зеркале русских переводов. [http://www.kulichki.com]; URL: http://www.kulichki.com/tolkien/arhiv/ugolok/semenova.shtml (дата обращения: 03.01.2019, доступ: открытый).. Тем не менее, дескриптивные части этого перевода зачастую красочны, выразительны и фоноэстетически насыщенны:

Путники блуждали по каменистой равнине, иссеченной сетью извилистых трещин и усеянной россыпями бурых камней. Маг сворачивал то к востоку, то к западу, но речка по-прежнему никак не отыскивалась, и все понимали, что, двигаясь без дороги, они не доберутся к вечеру до Ворот [КМ, с. 335].

Однако даже из этого отрывка видно, как полуразговорные элементы активно проникают в текст, вызывая стилистический диссонанс на фоне общего приподнятого тона, в целом верно подхваченного переводчиками. Кроме того, заметно, какие сильные и порой труднообъяснимые изменения претерпевает оригинальный текст в переводе “The morning was passing towards noon, and still the Company wandered and scrambled in a barren country of red stones. Nowhere could they see any gleam of water or hear any sound of it…” [II, p. 112]. В переводе КМ было утеряно указание на время суток, играющее существенную роль во всех дескриптивных частях романа.. К тому же, учитывая «царевен» и «князей» вместо «королев» и «королей», русифицированную ономастику, а также любовь КМ к сложносоставным словам (ср. «… князь Менельдил, сын Анариона, умер, не оставив сына-наследника, и род князей-нуменорцев угас» [КМ, с. 269]), можно утверждать, что стиль повествования, так или иначе, тяготеет к сказочному, что значительно влияет на восприятие и мешает читателю, увлечённому живо изложенным сюжетом, насладиться красотой самого текста и эстетикой эльфийских языков.

Перевод Григорьевой и Грушецкого, стилистически более нейтральный, далеко не лишён красочности и звуковой выразительности описаний, заметной, впрочем, редко, причиной чему по в последнюю очередь служат различного рода сокращения. Насыщенно «звучит», к примеру, следующий фрагмент начала пятой книги:

Помнится, они мчались без остановок, летели все вперед и вперед, и там, впереди, вставал на рассвете золотистый мягкий блеск, и был город, затопленный тишиной, и гулкая пустота большого дворца на холме. Они ворвались под его своды в тот самый момент, когда вверху пронеслась огромная крылатая тень, и ужас выбелил лица людей вокруг В оригинале этот фрагмент читается так: “There had been the first ride at terrible speed without a halt, and then in the dawn he had seen a pale gleam of gold, and they had come to the silent town and the great empty house on the hill. And hardly had they reached its shelter when the winged shadow had passed over once again, and men wilted with fear” [V, p. 5]. [ГГ, с. 621].

Тем не менее, в речи персонажей особенно заметно тяготение перевода к стилистическому усреднению, на фоне которой внешняя экспрессивность роханской архаики выглядит неубедительно. Слова Теодена, которые Толкин цитирует в письме к Хью Брогану (см. 1.1), в переводе ГГ упрощены следующим образом:

- Нет уж, - возразил тот [Теоден], - ты исцелил меня. Теперь я сам поведу войска в бой! [ГГ, с. 620].

Излишняя простота синтаксиса в этом переводе способствует легкости восприятия, но при этом неминуемо ведёт к его автоматизму, подкреплённому отсутствием даже той «разбавленной архаизации», за которую ратовал Толкин. В результате текст, должный оказывать определённое стилистическое сопротивление читателю, становится индифферентным к стилевой игре оригинала и увлекает читателя одной только своей «сказочностью», как и в случае с переводом КМ, на который Григорьева и Грушецкий вполне сознательно ориентировались. Сказанное во многом справедливо и для перевода ВАМ, на котором мы не будем останавливаться подробно.

Установка Каррика и Каменкович на полное отражение «содержания» и имплицитных смыслов текста привела к потери в их переводе столь важного лаконизма (tersity). Многословие и в самом повествовании, и в речах персонажей скрадывает ритмичность текста и приводит, в частности к затруднению чтения вслух. Дескриптивные части хотя и лишены тех вольностей или неточностей, которые присущи переводу КМ, значительно уступают ему в выразительности и энергичности. Впрочем, лингвоэстетике оригинала не вовсе чужд и перевод КК, к примеру, в таком фрагменте:

Листья на деревьях лоснились от влаги, на каждом сучке висело по капле. Трава поседела от холодной росы. Все застыло в неподвижности. Дальние звуки долетали на диво ясно и отчетливо: над самым ухом хлопала соседская дверь, в двух шагах кудахтали куры на чьем-то птичьем дворе… “The leaves of trees were glistening, and every twig was dripping; the grass was grey with cold dew. Everything was still, and far-away noises seemed near and clear: fowls chattering in a yard, someone closing a door of a distant house” [I, p. 144]. [КК, с. 150]

Тем не менее, как показывает параллельное чтение нескольких переводов, перевод КК оказывается дальше от оригинального текста в лингвоэстетическом отношении, чем остальные переводы, что, однако, отчасти объясняется сознательными «академическими» установками переводчиков (см. выше).

Перевод Волковского и Афиногенова, самый недооценённый из всех, представляется при этом наиболее «лингвоэстетическим» из существующих. Избавленный от крайностей русификации, характерной для КМ, этот перевод наделён несомненными литературными достоинствами, особенно в том, что касается передачи стиля. Несмотря на излишне «деревенский» говор Сэма и некоторых других хоббитов, торжественность языка повествования и речи других персонажей передаётся переводчиком полноценно и многогранно, более возвышенно и архаично, чем в переводе КМ (в целом тяготеющему к сказке, а не высокому фэнтези) но при этом вполне лаконично и не так многословно, как у КК, что значительно приближает рассматриваемый перевод к лаконизму оригинала. Несмотря на то, что Волковский едва ли сознательно стремился к последовательной передаче фоноэстетики толкиновского текста, некоторые описательные части наделены исключительной звуковой выразительностью, согласованной с выбранными языковыми средствами, например:

Слева, из узкой расщелины - словно черный утес рассекли ударом гигантского топора - вытекала тонкая струйка: быть может, остаток сладостного дождя, рожденного под осиянными солнцем морями и, волею злосчастной судьбы, обреченного пролиться в бесплодную пыль Черной Страны. Ручеек сочился из скалы, пересекал тропу и быстро терялся среди мертвых камней В оригинале: “Out of a gully on the left, so sharp and narrow that it looked as if the black cliff had been cloven by some huge axe, water came dripping down: the last remains, maybe, of some sweet rain gathered from sunlit seas, but ill-fated to fall at last upon the walls of the Black Land and wander fruitless down into the dust. Here it came out of the rock in a little falling streamlet, and flowed across the path, and turning south ran away swiftly to be lost among the dead stones” [VI, p. 36]. [ВАТ, с. 984].

Беря во внимание несомненные лингвоэстетические достоинства перевода ВАТ, явившиеся следствием не сознательной рефлексии, а скорее переводческой интуиции и высокого мастерства, и не забывая о некоторых недостатках в области ономастики и паремикона, именно этот наименее популярный перевод можно назвать наиболее (хотя и не вполне) соответствующим предлагаемой стратегии.

Тем не менее, учитывая первостепенную значимость во «Властелине Колец» звучания художественного слова и его фоносемантической окраски, рассмотренную в предыдущих главах, по пути «лингвоэстетизации» текста перевода можно пойти ещё дальше. Коль скоро оригинальный текст изобилует соприродными английскому языку начальными аллитерациями и аллитеративными ассонансами, присущая русскому внутренняя звукопись должна стать одним из главных лингвоэстетических средств. Употребление её в переводе не должно, разумеется, становится «сплошным», как и не должно преследовать цели полной качественной или количественной передачи всех звуковых повторов и их точного расположения в оригинале - иначе это приведёт к неуместной орнаментальности прозаического текста или же к ещё менее «естественному» фонетическому буквализму. Для гармонического сочетания в переводе ритма, звука и смысла полезно не просто учитывать, а опираться на некоторые принципы перевода аллитерационной поэзии, сформулированные в первой главе (1.4), - по крайней мере те из них, которые касаются установления между словами звукосмысловой связи и соответствующего поиска не просто сходных звуков, а созвучных корней и других морфем.

Проясним этот принцип на небольшом примере из переведённой главы романа (см. приложение). В одной из речей Боромира, торжественных, и даже весьма напыщенных, звучат следующие слова о Роковой горе: “Smoke rises once more from Orodruin that we call Mount Doom” [II, p. 39]. В данном случае аллитерация неотчётлива, хотя [r] повторяется в выделенных местах. Однако передача глагола rise такими аналогами как «вставать» и «подниматься» теряет выразительность не только за нейтральностью этих глаголов, но и за отсутствием созвучия. Напротив, варианты «дым подымается» или, ещё лучше, «дым вздымается» несут на себе необходимый оттенок поэтической архаики, подкреплённой созвучием, которое, как представляется, не создаёт эффект искусственности, а, напротив, ономатопоэтически (и даже этимологически) подтверждает способность дыма именно вздыматься. В оригинальном тексте подобного созвучия нет, и высокий стиль изображаемого создаётся скорее звуковым соотнесением глагола с эльфийским названием горы (rises - Orodruin) и общим риторическим построением речи Боромира. Но даже несмотря на это, подобный подход к «неозвученным» фрагментам текста оправдан невозможностью полноценно передать созвучие в других местах (ср. “to read this riddle” в той же главе), а также особой трудностью сохранения ритмики текста; так, учитывая темо-рематические отношения в русском языке, подобное словосочетание следовало бы поставить скорее в конец предложения, но в предалагемом переводе оно оставлено именно в начале (см. приложение), мотивировкой чему служит созвучие, создающее необходимую паузу между «дымом» и фоноэстетически родственным ему глаголом.

Подобную звуковую мотивировку иногда могут получать и имена собственные О переводе имен см. далее. в тексте, «остранённость» которых не должна вызывать ощутимый диссонанс фонетических профилей языков (русского и, к примеру, синдарина), а только подчёркивать «инакость» конкретного имени. Поэтому перевод сочетания “loud-flowing Bruinen” как «бурный Бруинен» не будет, как представляется, идти в разрез с лингвоэстетикой оригинала.

Итак, из сказанного ясно, что основой предлагаемой стратегии станет последовательная поэтизация прозаического текста, производимая прежде всего звуковыми средствами с необходимой «разбавленной» арахизацией лексики и синтаксиса. Передача особенностей последнего не составит большой трудности, тем более что частое использование сочинительных союзов, особенно «и» (но не «да»!), а также устаревших подчинительных (ибо, дабы) в русской художественной речи маркирует возвышенный стиль в той же мере, что и в английской. Несмотря на относительно свободный порядок слов в целевом языке, подчеркнуть инверсию оригинального текста также не составит затруднений - для этого иногда допустимо полностью сохранить конструкцию переводимого предложения, если это не противоречит его логике. Что же до лексико-грамматических поэтизмов (наподобие кратких прилагательных), их умеренное и уместное использование представляется оправданным и вполне органичным воссоздаваемому тексту.

Тем не менее, предлагаемая стратегия не замыкается на самом тексте, как это могло показаться из основного её положения. Напротив, перевод, создаваемый в соответствие с ней, должен быть вписан в контекст современного восприятия произведений Толкина русскоязычным читателем и, будучи прежде всего нацеленным на его обогащение (в отношении лингвоэстетики и музыкальности романа), взаимно согласовываться с ним. В расчёт следует брать не только уже рассмотренные русские перевода «Властелина Колец», но и известную экранизацию Питера Джексона (2003-2005), влияние которой на популяризацию творчества Толкина во всём мире трудно переоценить. Кроме того, стоит учитывать изменение типа читателя по сравнению с тем, чьи литературные предпочтения и «антимифопоэтическое» мышление послужили объектом борьбы со стороны Толкина (см. 1.1; 1.3). Учитывая не просто глубокое проникновение, а даже настоящее засилье фэнтезийных произведений в современной литературе (в массовых её образцах дошедшее до безыскусной игры клишированными элементами), полемический пафос возвышенной архаики Толкина уже не будет достигать своей цели, воспринимаясь отчасти автоматически. Именно поэтому для достижения сходного (пусть не эквивалентного) эффекта новый перевод следует строить на возможном нарушении этого восприятия, непротиворечиво дополняющего толкиновскую игру с читателем. Это не является санкцией на какие-либо прямые изменения «содержания» - речь идёт, скорее, об отдельных элементах (таких как имена, разнообразные наименования, фразеологизмы, пословицы, песни) и путях их согласованного воссоздания, чему и посвящён следующий пункт.

3.3 Системный подход к культурно-мифологическому фону в переводе

3.3.1 Имена собственные как система

“The translation of The Lord of the Rings - писал Толкин в письме к своим издателям, - will prove a formidable task, and I do not see how it can be performed satisfactorily without the assistance of the author” «Перевод «Властелина Колец» -- задача грандиозная, и не вижу, как с ней возможно справиться удовлетворительным образом без содействия автора» (пер. С.Б. Лихачёвой). [L., pp. 248-249]. Далее Профессор отмечает, что такого рода помощь особенно необходима переводчику, не слишком искушённому в «архаическом английском», за наличием слов, не встречающихся в словарях. Столь же заботил Толкина и перевод имён собственных - основных лингвоэстетических единиц романа и наиболее выразительной составляющей его культурно-мифологического фона (см. 1.4.2). Поначалу писатель высказывался категорически против перевода ономастики вообще, справедливо полагая, что воссоздание согласованной системы (coherent structure), на которую у него самого ушли годы, будет для переводчика тяжёлой задачей, справится с которой без привнесения «отсебятины» (fancy) едва ли возможно [L., pp. 249-250].

Однако позднее, в конце 1960-х, Толкин несколько изменил свои взгляды на этот вопрос и написал «Руководство по переводу имён собственных из «Властелина Колец» (“Guide to the Names in The Lord of the Rings” Tolkien J.R.R. Guide to the Names in The Lord of the Rings. / Lobdell J. A Tolkien Compass. La Salle: The Open Court Publishing Company, 1975. P. 153-201. - далее: Руководство). Во вступлении к нему Профессор пишет следующее: “All names not in the following list should be left entirely unchanged in any language used in translation” Указ соч. P. 155. Перевод Д. Туганбаева: «Все имена собственные, кроме нижеперечисленных, следует оставить полностью неизменными, вне зависимости от того, на какой язык делается перевод». Здесь и далее русский перевод цитируется по изданию: Толкин Дж. Р. Р. Руководство по переводу имён собственных из Властелина Колец / Семёнова Н.Г. «Властелин Колец»: переводы имён. Словарь-справочник имён и названий из эпопеи Дж. Толкина «Властелин Колец» в русских переводах. М.: ТТТ; СПб: ТО, 2009. . Как видно, благодаря такому условию сразу ограничивается круг имён, которые теоретически могут быть переведены способом, отличным от транскрипции/транслитерации (о методах перевода имён собственных см. 1.3). Под эту категорию, конечно, не попадают все поэтонимы на синдарине, квенья и других языках, разработанных Толкином - то есть довольно значительная часть ономастикона.

В Руководстве отмечается важность знакомства переводчика с Приложением F и, в частности, со второй его частью, в которой утверждается, что «Властелин Колец» является переводным произведением; английским будто бы передан Вестрон, всеобщий язык народов Средиземья. Некоторые имена, представленные на Вестроне, в свою очередь, также переведены на всеобщий с эльфийских и других «древних» языков. Для реального перевода эта мистификация, однако, не создаёт никаких дополнительных трудностей: “The language of translation now replaces English as the equivalent of the Common Speech; the names in English form should therefore be translated into the other language according to their meaning (as closely as possible)” Там же. Курсив авторский. «…Теперь эквивалентом всеобщего вместо английского становится язык перевода, поэтому английские названия должны быть переведены по смыслу (настолько близко по значению, насколько возможно)» (пер. Д. Туганбаева).. Вместе с тем сама концепция вторичности текста «Властелина Колец» по отношению к воображаемому оригиналу может стать для переводчика опорным пунктом в преодолении крайностей адаптационной стратегии.

Следуя сказанному в Руководстве, можно выделить два типа нуждающихся в переводе имён: «легкопереводимые» имена (такими являются топонимы Black Country, Battle Plain, Dead Marshes и другие онимизированные апеллятивы, которые достаточно художественно калькировать) и «труднопереводимые», о которых написано следующее: In a few cases the author, acting as translator of Elvish names already devised and used in this book or elsewhere, has taken pains to produce a Common Speech name that is both a translation and also (to English ears) a euphonious name of familiar English style, even if it does not actually occur in England. <…> It is desirable to translate such names, since to leave them unchanged would disturb the carefully devised scheme of nomenclature and introduce an unexplained element without a place in the feigned linguistic history of the period. But of course the translator is free to devise a name in the other language that is suitable in sense and/or topography; not all the Common Speech names are precise translations of those in other languages Указ. соч. P. 156. Русский перевод: «Так, в некоторых случаях автор, выступая в роли переводчика ранее созданных и приведённых в этой книге или где-то ещё эльфийских имён, постарался придумать имена на всеобщем, которые одновременно являются переводами и (на слух англичанина) благозвучными именами, подобными английским (или даже встречаются на самом деле где-нибудь в Англии). <…> Такие имена желательно перевести, иначе будет нарушена тщательно составленная система имён собственных и в воображаемой лингвистической истории этого периода появится необъяснённое имя. Но, конечно же, переводчик может и сам придумать название на своём языке, которое подходит по смыслу или по топографии - не все названия на всеобщем являются точными переводами с других языков». Толкин, так или иначе, признавал, что переводческие окказионализмы в передаваемой на другом языке системе имён неизбежны, но настаивал аккуратном обращении с ней, то есть на системном подходе.

Следует отметить, что Руководство составлялось Толкиным прежде всего для германских языков. Так, в самих комментариях к именам Примечательно, что Толкин не разъясняет семантику и этимологию каждого онима. Возле некоторых имён написано просто “translate” («подлежит переводу) или же “translate by sense” («переводится по смыслу»). Профессор предлагает свои варианты перевода на немецкий и критически разбирает ономастику в датском и голландском переводах, которые уже существовали на момент написания Руководства. Для русского переводчика пособие, поэтому, пригодно в первую очередь в качестве этимологического справочника, хотя и остаётся ценнейшим инструментом в осуществлении упомянутого системного подхода.

К сожалению, лишь один в одном из изданных русских переводов - академическом переводе Каррика и Каменкович (см. 3.1) - следование предписаниям Руководства является отдельным и последовательно воплощаемым принципом, хотя иногда переводчики вполне обоснованно и отходят от указаний, реализация которых в русском языке невозможна, однако попытку реконструкции системы имён собственных в этом переводе следует признать не вполне удачной и даже не вполне системной. Это говорит лишь о том, что Руководством не исчерпываются факторы, влияющие на отбор наиболее приемлемых вариантов перевода; оно способно задать лишь общий вектор направления переводческой мысли. В конечном счёте, главную роль играют контекстные функции имени, его место в ономастиконе и что, самое главное, его индивидуальные лингвоэстетические характеристики в соотношении с общим «лингвоэстетическим профилем» (см. 1.4).

Кроме того, как постулировалось в предыдущем пункте, необходимо учитывать и предпочтения русских читателей, основанные на существующих переводах, а также на русскоязычной локализации серии фильмов Питера Джексона. Пожалуй, самым показательным примером является центральная для романа хоббитская фамилия Baggins, которая, согласно Руководству, должна переводится по смыслу Указ. соч. P. 160.. Попытки переводчиков передать смысл этого антропонима - Торбинс (КМ), Сумникс (ГГ), Беббинс (ВАТ) - расцениваются большинством русских читателей как неудачные, причём критике подвергается сам подход к семантическому переводу. Не последнюю роль в таком негативном восприятии является передача фамилии по звучанию в русском дубляже фильма. Поэтому в принятии решения о выборе метода перевода следует искать новый вариант (не обладающий очевидной русифицированностью) или, что даже ещё предпочтительней, остановиться на транскрипции (Бэггинс). Это, однако, окажет существенное влияние на систему онимов Шира, вызывая необходимость несемантического перевода названия дома Бэггинсов (Bag End), а в конечном счёте - полный отказ от смыслового воссоздания целой области ономастикона, самой проблемной в отношении перевода. Возникает в таком случае закономерный вопрос, стоит ли ради достижения такого рода системности пренебрегать смысловыми (а значит и звукосмысловыми) качествами отдельных имён?

Сохранение системности, как представляется, возможно и без соблюдения подобной чистоты метода в переводе больших групп имён собственных, объединённых одним «лингвоэстетическим профилем». Конечно, использование транскрипции для передачи фамилий ключевых персонажей - Фродо Бэггинс, Сэмуайз Гэмджи, Перегрин Тук, Мериадок Брэндибак - ослабляет возможности восприятия русскоязычным читателем хоббитов в качестве соотечественников (а Толкин, как уже было показано раньше (см. 1.3), мыслил этих персонажей как посредников между читателем и текстовой реальностью). Именно в потере такого эффекта «родственности» толкиновская игра с читателем будет обеднена. Тем не менее, учитывая пресуппозицию знакомства реципиента с другими переводами или, что ещё более вероятно, экранизацией, а также мировую известность Толкина и многих его персонажей, нельзя утверждать, что хоббиты будут производить на читателя впечатление однозначно чужого. Кроме того, полным семантический переводом фамилий хоббитов на русский язык (прежде всего в варианте Кистяковского и Муравьёва) уже была доказана неизбежная неравновесность производимого эффекта необходимому: в таких по-своему выразительных фамилиях как Брендизайк, Пойл, Булкинс, Пескунс комическое начало (которым хоббитские антропонимы в известной мере наделены) оказывается всё же избыточно сильным и заслоняет их ономастическую типичность, характерную для оригинала.

Итак, при семантическом переводе хоббитских фамилий следует подчеркнуть именно их «английскость», иначе транскрибируемые имена главных героев будут иметь слишком значительные отличия на уровне лингвоэстетики по сравнению. Отчасти достигнуть этого можно грамматическими средствами - при помощи условно английских антропонимических флексий наподобие -ins в Baggins. Разнообразие их не должно быть велико, а в некоторых случаях может быть сознательно нивелировано. Один из таких случаев - перечисление Бильбо семейств, собравшихся за главным столом во время Последнего празднества:

My dear Bagginses and Boffins, he began again; and my dear Tooks and Brandybucks, and Grubbs, and Chubbs, and Burrowses, and Hornblowers, and Bolgers, Bracegirdles, Goodbodies, Brockhouses and Proudfoots [I, p. 38].

Исходя из характера этого перечня, на уровне семантики фамилий отражающего «национальные» черты хоббитов (склонность к полноте, любовь к еде, устроение жилища в норах), можно говорить о создании комического эффекта, поддерживаемого лингвистической шуткой (обыгрывается «неправильное» склонение фамилии Proudfoot), вводимой сразу вслед за высказыванием Бильбо. В данном случае для сохранения этого эффекта можно использовать сходные окончания, к примеру, так:

Мои дорогие Бэггинсы и Боффины, - вновь начал он, - Туки и Брэндибаки, Вскоппинсы, Брюхинсы, Норкинсы, Рогодуи, Вспучинсы, Перестёгинсы, Дороднинсы, Барсучинсы и Большеступы… Перевод наш - В.А. Некоторые фамилии взяты из других переводов (Перестёгинсы, Барсучинсы) и из русского дубляжа экранизации (Рогодуи).

Подобным морфологическим образом можно подчеркнуть и разницу между фамилиями хоббитов Шира и «растительными» именами, характерными для жителей Бри:

The Men of Bree seemed all to have rather botanical (and to the Shire-folk rather odd) names, like Rushlight, Goatleaf, Heathertoes, Appledore, Thistlewool and Ferny (not to mention Butterbur) [I, p. 205].

Возможный перевод: Люди Бри, казалось, все до единого носили растительные фамилии, для ширских хоббитов звучащие причудливо, такие как Тростняк, Жимолостень, Верескопал, Яблочень, Репейняк и Хвощень (не говоря уже о Маслёне).

В таком случае, впрочем, ситуация получается несколько обратной: на уровне ономастики брийские имена оказываются более «русскими», чем англизированные хоббитские. Тем не менее, в отрыве от общего контекста трудно судить о производимом этими именами эффекте; в данном случае преследовали цель лишь наглядно показать, какими способами может достигаться сохранение системности и различий между отдельными «лингвоэстетическими профилями» онимов при вынужденном транскрибировании некоторых имён из этих групп.

Включение системного подхода в разрабатываемую стратегию перевода предполагает некоторый алгоритм, облегчающий поиск наименее противоречивого варианта. Для имён собственных этот алгоритм принимает образ комплексной систематики, в которой последовательно раскрываются отмеченные выше сущностные характеристики.

1. Внутритекстовое происхождение имени и его предметная отнесённость. Переводчик должен ясно понимать, с каким объектом, существом или явлением вымышленного мира соотносится конкретный оним, а также к какому локусу и времени и сопряжённой с этими параметрами омонимической группе он принадлежит и, наконец, к какой лингвоэстетической парадигме его со всей определённостью можно отнести. Так как любые имена, напрямую приводимые в тексте на вымышленных языках, следует транскрибировать, поиск метода перевода может завершиться уже на этом этапе. Кроме того, именно на этой начальной ступени необходимо обращение к Руководству и, вероятно, к разнообразным справочникам.

2. Отношение имени к реальности. Хотя в большинстве случаев этот фактор не является определяющим (среди тех же фамилий хоббитов на равных правах встречаются как существующие английские, так и придуманные Толкином), учёт его был бы полезен для адекватного воссоздания онима в той мере, в которой использование писателем существующих в действительности имён создаёт эффект узнавания у читателя оригинала. Эквивалентный эффект, если это возможно, должно оказывать и переводное имя.

3. Внутренняя форма имени и тип его строения. От этих параметров во многом зависит дальнейшее определение методологии перевода: так, имена, образованные при помощи типичной для германских языков контаминации двух основ (Treebeard, Goldberry, Withywindle) в большинстве случаев будут передаваться переводческими окказионализмами, построенными по той же модели, а онимизированные нарицательные (Greenway, Red Eye, Great Sea) станут объектами художественного калькирования.

4. Групповой и индивидуальный «лингвоэстетический профиль» имени и его контекстные функции. Судить о них во многом позволяют характеристики первого порядка (см. выше), но именно в контексте или в контекстах употребления имени, а также по модальности этого употребления раскрываются свойства конкретного имени, позволяющие переводчику принять окончательное решение о выборе метода и способах его осуществления.

Подобная общая схема не является исчерпывающей и тем более обязательной для следования, однако, как представляется, рассмотрение характеристик любого имени удобнее всего осуществлять именно в таком порядке. Следует показать это на отдельном примере - одном из имён Арагорна - Strider, впервые вводимом в текст следующими словами трактирщика Паслёна (Butterbur):

He is one of the wandering folk - Rangers we call them. He seldom talks: not but what he can tell a rare tale when he has the mind. He disappears for a month, or a year, and then he pops up again. He was in and out pretty often last spring; but I haven't seen him about lately. What his right name is I've never heard: but he's known round here as Strider. Goes about at a great pace on his long shanks; though he don't tell nobody what cause he has to hurry [I, p. 207].

1. Происхождение имени вполне ясно из контекста - так Арагорна называют жители Бри и его окрестностей, считающие будущего короля Арнора и Гондора бродягой и проходимцем. Именно поэтому имя попадает в довольно разнообразную группу брийской ономастики и находится в косвенной зависимости от её особенностей, а значит эта связь должна быть хотя бы минимально передана в переводе. В Руководстве об этом имени не сказано ничего, что, однако, не исключает его из числа нуждающихся в смысловом воссоздании.

2. Оним является типичным и распространённым наименованием для широкого спектра лиц и предметов. Выбирая его, Толкин едва ли отсылал к какой-либо конкретной сущности.

3. Имя является прозвищем, образованным от английского глагола stride («шагать», «идти широким шагом») и соответствующего существительного путём простого прибавления суффикса «деятеля» (буквально «Шагатель»). Таким образом, имя отсылает к бродяжнической жизни Арагорна-следопыта и, возможно, к длине его ног и высокому росту (наследию нуменорских предков), нехарактерным для жителей Бри. Эти оттенки смысла, мотивирующие прозвище, должны быть полноценно переданы в переводе.

4. Из контекста следует, что имя имеет пренебрежительный и ироничный, но не чрезмерно насмешливый оттенок. Сам Арагорн отзывается о нём как о “scornful” (презрительном прозвище) [II, p. 43], однако не запрещает хоббитам называть себя этим именем даже после признания его королём [VI, p. 81]. Итак, в переводе важно сохранить баланс между едкостью прозвища и его фактической безобидностью.

Пользуясь таким алгоритмом, автору исследования удалось прийти к двум вариантам: Ходун и Бродень. В первом, имеющим звуковую ассоциацию с «ходулями», акцент сделан на длину ног Арагорна, а второй вариант в большей степени подчёркивает его образ жизни. Тем не менее, в контексте ономастики Бри, отдельные образцы переводов которой уже цитировались ранее, предпочтительней будет именно второе прозвище, морфологически связанное со своей ономастической группой. Несмотря на то, что бродни - это региональное название бахил То есть вида крестьянской обуви или мягких кожаных сапогов с голенищами до бедра., подобная прямая связь с обувью позволяет сохранить семантику «шагания». Однако во избежание прямых и в данном случае весьма анахронических коннотаций с элементами одежды эти два варианта можно объединить, сохранив достоинства обоих. В контексте этот вариант будет выглядеть следующим образом:

Не знаю уж его настоящего имени, но здесь он известен как Бродун. Всё бродит по окрестностям на своих двоих, вечно куда-то спешит, а вот куда - о том вечно не допросишься.

Степень адекватности подобного варианта будет ясна только в контексте других имён «брийской группы» и, в конечном счёте, всего романа.

Таким образом, системный подход к воссозданию ономастикона и его тщательное осуществление в соответствии с общим лингвоэстетическим принципом позволит разрешить многие переводческие проблемы, связанные с ономастикой: выбор метода, сохранение связей внутри системы имён, передача индивидуальных языковых и культурных особенностей имени, выполнение им тех же контекстных функций, что и в оригинале.

3.3.2 Паремиологический фонд

Несмотря на то, что паремикон «Властелина Колец» играет менее активную роль в формировании культурно-мифологического фона (см. 1.4.3), осмысление и представление его как системы - пусть менее согласованной и отчасти гипотетической - в рамках предлагаемого подхода необходимо. Алгоритм воссоздания пословиц и фразеологизмов В данном случае имеются в виду те идиомы, которые не входят в язык повествователя в качестве органичных ему элементов, а обладают (как правило, в речи персонажей), определённой культурной маркированностью. не будет значительно отличаться от такового для ономастики и может быть кратко описан следующим образом В данном случае опущено предварительное заключение о том, является ли рассматриваемая единица пословичной или фразеологической.:

1. Внутритекстовое происхождение паремиологической единицы, принадлежность к фольклору того или иного вымышленного народа. Этот пункт зачастую становится гипотетичным, поскольку, как уже было отмечено, лишь немногие пословицы и считанные фразеологизмы наделены провербиальными аффиксами, однозначно указывающими на их культурную принадлежность, и поэтому для прояснения происхождения требуется обращение к характеристикам самой паремии (пункт 3). Этому может помочь (в основном, в случае с пословицами) поиск тематических и формальных соответствий рассматриваемой единице среди всего паремиологического фонда романа с необходимым учётом такого соотношения на первичной стадии анализа единицы.

2. Отношение к реальности. От того, является ли единица настоящей (традиционной), трансформированной или же полностью авторской во многом зависит определение метода перевода (см. 2.3), хотя в отдельных случаях (например, при контекстуальной значимости образной составляющей у традиционной единицы и отсутствии необходимой образности у русского аналога) этим фактором можно пренебречь.

3. Тематика; групповой и индивидуальный «лингвоэстетический профиль». Так как по этому фактору нередко можно сделать заключение о принадлежности пословицы к тому или иному «лингвоэстетическому профилю», с его рассмотрения возможно даже начать принятие переводческого решения. Под этими характеристиками понимаются эвфонические средства (рифма, аллитерация, ассонанс), ритмическая организация, характер синтаксиса - в сущности, все «внешние» параметры, позволяющие определить выражение как пословичное или фразеологическое.

4. Контекстные функции. Конечный перевод пословичного/фразеологического выражения будет зависеть от функций, выполняемых в конкретном окружении - в случае фразеологизмов эти функции будут прежде всего экспрессивные, а в случае пословиц - моделирующие.

Как видно, общий ход рассуждений переводчика и здесь задаётся дедуктивно: от общих сведений о паремиконе «Властелина Колец» (уяснению которых по необходимости предшествует тщательное изучение) до конкретной единицы в определённом контексте. Следование приведённому алгоритму не является залогом сохранения системности, тем более что вопрос о точном количестве пословиц и фразеологизмов в романе, равно как и причислении некоторых единиц к паремиологическим, остаётся открытым. Тем не менее, как и в случае с именами, такая обобщённая схема позволяет облегчить задачу перевода и избежать разнообразных ошибок стилистического и смыслового характера. Требуется продемонстрировать это на примере.

`We are no phantoms,' said Aragorn, `nor do your eyes cheat you. For indeed these are your own horses that we ride, as you knew well ere you asked, I guess. But seldom does thief ride home to the stable. Here are Hasufel and Arod, that Йomer, the Third Marshal of the Mark, lent to us, only two days ago. We bring them back now, even as we promised him. Has not Йomer then returned and given warning of our coming?' [III, p. 132].

1. На первом этапе рассмотрения этой пословицы, лишённой провербиального аффикса, можно предположить, что она входит в неопределённое множество выражений, бытующих на севере Средиземья (в Эриадоре), откуда говорящий (Арагорн) родом.

2. Пословица со всей очевидностью является авторской и не встречается в английском пословично-фразеологическом фонде, а значит требует творческого воссоздания.

3. Рассмотрение стиля этой паремии позволяет уточнить раннее предположение о культурной и пространственной принадлежности. Инверсия, характерная для пословиц народа Рохана и для самой речи его представителей (особенно Теодена и Эомера), а также использование наречия seldom (в данном случае литотичного Подобное приуменьшение в целом характерно для древнегерманской поэзии, а также встречается в ещё одной роханской пословице: News from afar is seldom sooth (Теоден). , то есть эквивалентного never) говорит в пользу роханского проихождения выражения. Это подкрепляется и «лошадиной» тематикой пословицы. Таким образом, перевод выражения также должен быть выдержан в архаическом стиле и соответствовать характеру речи рохиррим.

4. Приведённая фраза Арагорна обращена к стражнику у ворот Эдораса, нежелающему пускать незнакомцев (с Арагорном также Гэндальф, Гимли и Леголас) в город и замечающих, что их кони роханские. Речь Бродуна (так ранее было переведено прозвище Strider) направлена на опровержение подозрений в нечистоте намерений, а также воровстве лошадей. Использование роханской пословицы в таком случае является не только выразительной иллюстрацией абсурдности вопросов стражников, но и преследует риторическую цель: показать страже, что прибывшие являются друзьями Рохана, знакомыми с его обычаями (незадолго до этого Арагорн исполнял песню элегического содержания на языке рохирримов). Эту двойную интенцию употребления следует убедительно отразить в переводе.

Анализируя приведённую пословицу таким образом, можно прийти к следующему варианту перевода:

- Не призраки мы, - молвил Арагорн, - и глаза твои не обманывают тебя. Воистину под нами ваши кони, и об этом ты знал ещё прежде, чем задал вопрос. Не пригоняет конокрад коня обратно в стойло. Это Хазуфел и Арод, и тому всего два дня, как Эомер, третий сенешаль Марки, одолжил их нам. Теперь же мы возвращаем коней, как и было обещано. Разве не вернулся Эомер и не предупредил о нашем прибытии?

В данном случае, не столь различимая в русском языке литота была опущена, за счёт чего пословица приобрела необходимую жёсткость и категоричность. Регулярный метр (ямб) позволяет отразить провербиальность выражения на ритмическом уровне. Этот вариант нельзя признать лучшим и окончательным, но он в целом соответствует «лингвоэстетическому профилю» рохирримом и соприроден другим пословицам этого народа.

3.3.3 Поэтические тексты

Стихотворения во «Властелине Колец», предстающие самыми крупными элементами культурно-мифологического фона и по-разному связанные с прозаическим текстом (2.4.4), являются в большинстве своём вполне самостоятельными текстами. Именно поэтому применение системного подхода к переводу поэзии чрезвычайно затруднено: каждое произведение требует индивидуального рассмотрения. Тем не менее, форма, набор лексических средств, особенности синтаксиса и, наконец, звукосмысловые качества конкретного поэтического текста в переводе должны согласовываться с чертами поэтики стихотворений, имеющими тот же «лингвоэстетический профиль», - в той же мере, что и в оригинале. Алгоритм, позволяющий сохранить включённость текста в изображаемую поэтическую традицию, может быть следующим:

1. Принадлежность к поэтической традиции и групповому «лингвоэстетическому профилю». Этот параметр почти всегда может быть выведен из расовой принадлежности исполнителя стихотворения/песни, а также из указаний в самом тексте. Только в редких случаях (например, в случае плача по Боромиру) однозначное причисление произведение к определённой традиции затруднено недостатком эксплицированных сведений, но может быть осуществлено благодаря анализу поэтики самого текста.

2. Формальные особенности: метр, размер, строфика. По возможности точное воспроизведение формы оригинального текста - также залог сохранения системности (традиционности).

3. Мелодика стиха, образность и звукосмысловые особенности. Поскольку большинство поэтических текстов являются песнями - идеальная задача, которую должен поставить себе переводчик в рамках предлагаемой стратегии - эквиритмичность перевода. Иначе говоря, перевод должен быть выполнен так, чтобы он мог исполняться сходным с оригиналом образом, возможно, под то же самое музыкальное сопровождение. Для лучшего уловления мелодики поэтического текста обязательным (помимо само собой разумеющегося чтения вслух) представляется анализ авторского прочтения (исполнение всех стихотворений из «Властелина Колец» записано Толкином и вполне доступно для прослушивания). Кроме того, при переводе песен возможно ориентироваться на мотив некоторых современных вариантов исполнения Модельным можно считать исполнение песен из «Властелина Колец» датским ансамблем “Tolkien Ensemble” (осн. 1995).. Необходимость передачи фонетических особенностей также становится одной из приоритетных переводческих задач.

4. Семантически нагруженные лексические единицы и контекстные функции. Поскольку некоторые стихотворения соотносятся с повествованием (например, моделирую элементы сюжета, как разнообразные пророчества), отдельные ключевые слова, встречающиеся и в прозаическом тексте, должны быть приведены в соответствие с ним. К примеру, слово doom (рок, погибель) в пророчестве, явившемся Фарамиру и Боромиру, соотносится с гондорским названием Ородруина - Mount Doom (Роковая Гора, Гора Погибели), и вообще является важной лексемой в ряду разнообразных обозначений форм «провидения» в романе Другие такие значимые слова: fortune («удача», «счастливый случай»), luck («везение»), fate («участь»).. Отсюда вытекает необходимость лексического единообразия в стихотворении и в орониме, а также точности и однозначности употребления этого слова во всех других контекстах. Любые другие эксплицированные типы взаимодействия стихотворного и прозаического текста также должны быть отражены в переводе.