Правовой статус нации в современном российском социуме

В нашу задачу не входит обсуждение каждой из них, а чтобы решить вопрос в целом, нужно не перечислять признаки, а обнаруживать критерий их выделения. Такой критерий, как ясно из сказанного выше, должен быть связан с основанием, по которому выделяются социальные группы и исторические общности в целом. Далее, он должен включать основание, по которому различаются однотипные социальные и этнические группы между собой. Предпринятый обзор различных подходов к сущности нации в истории философской и общественной мысли позволил нам сделать вывод, что именно указанные две группы признаков находились, с разной степенью популярности, в поле зрения исследователей. Иерархия внутри этих групп отражала конкретную историческую ситуацию, традиции научных школ и прагматические интересы исследователей, поэтому она нас пока интересовать не будет. Важно отметить, что всегда критерий выделения признаков нации носит комплексный характер и имеет, образно говоря, два измерения. Рассмотрим их подробнее.

Нация является не единственной социально-этнической общностью и, следовательно, имеет признаки, по которым мы отличаем ее от других социально-этнических общностей - донациональных (род, племя, народность) и интернациональных (не будем пока спорить, существуют они только в теории или на практике). Обычно дифференциацию здесь проводят, пользуясь известным критерием выделения общественно-экономических формаций. Большинство советских исследователей, как правило, считали нужным выразить отличие нации от других социально-этнических общностей через перечисление общественно-экономических формаций, характеризующихся наличием наций. Но здесь мы имеем дело с описанием, нежелательным в научном определении.

Очевидно, показатель уровня социально-экономического развития национально-структурированных обществ надо искать непосредственно в уровне развития производительных сил.

Мы пришли к выводу, что отношение к технологическим способам соединения человека с орудиями труда есть причина перехода от одной формы этнической организации общества к другой. Здесь отметим лишь, что признаки нации, которые отличают ее от донациональных и постнациональных общностей, однозначно связываются нами с машинным производством. Попытка деления его на формации и определения времени существования нации через их перечисление (капитализм, социализм) не представляется удачной, т.к. только маскирует сущностные связи социального и этнического в нации.

Поскольку автоматизированное производство не соответствует национальной государственности, то социально-этническая структура, являющаяся преемником сегодняшних наций, будет отличаться от них, прежде всего, новым (интегративным) уровнем межэтнических связей.

Модель такого сообщества часто называют интернациональной общностью. Возможна ли она? Может ли человек безболезненно быть включен в интернациональные связи, не теряя национально специфических черт и продолжая идентифицировать себя как часть национального организма? Проблема такой двойной идентификации в ближайшее время встанет очень остро.

В нашей стране интернациональную общность пытались сформировать еще до начала НТР, принимая за основу лишь действие социально- политических законов. Именно этот путь породил противоречия, которые привели к интернациональным деформациям в СССР и его последующему распаду.

Государство создавалось на основе интернационализма как политического принципа, который априори абсолютизировался. Интернационализация экономики отставала, поскольку сдерживалась двумя факторами - исторически сложившимися хозяйственными связями между нациями и централизованным управлением. Основные звенья - необходимый технологический уровень производства и соответствующий ему свободный рынок - отсутствовали. Соответственно складывалось не административно- территориальное (как в большинстве развитых стран), а национально- территориальное деление страны, которое, кстати, остается. Индустриализация должна была способствовать интеграции наций в интернациональную общность, но до тех пор, пока это не произойдет, нужен был внеэномический интегрирующий фактор. Таким фактором стал централизм. Постепенно он превратился в фактор экономический и вытеснил, или почти вытеснил объективные интернационализирующие факторы экономики. Другими словами, являясь по природе внеэкономической силой, централизм тормозил технологический прогресс и развитие рынка. Политическое форсирование процессов интернационализации привело к тому, что национально-специфическое не получало должного развития, а интернациональное не имело соответствующей экономической и общеполитической базы.

Бурный рост национального самосознания в период перестройки и центробежные тенденции в последующий период представляются в этом смысле реакцией на долгое сдерживание данных процессов, а, точнее, на полное игнорирование этнического фактора. Экономическая реформа, проводимая в СССР, призвана была ликвидировать вторую диспропорцию -между интегративнои тенденцией научно-технической революции и уровнем развития производительных сил общества. Если бы оба эти процесса совпадали по темпам развития, то в скором будущем можно было бы ожидать создание гармоничной интернациональной общности, основанной на прогрессивных производительных силах и реализующей все многообразие межнациональных отношений. Но пока это нереально, так как рост национального самосознания опережает темпы экономической реформы, создавая прецедент нового опасного разрыва между базисными и надстроечными процессами и локализуясь в националистических тенденциях, которые тормозят интеграцию экономики. Такова оказалась плата за социально-политическое равенство наций в нашей истории.

Данная ситуация, однако, помогла обнажить проблему, к решению которой уже пытались подойти ученые Запада, но которую отечественные исследователи (в отличие от политиков) пока четко не сформулировали. Вопрос может стоять так: не являются ли национальные государства анахронизмом в современных условиях? Определенное ослабление национально-государственного суверенитета под давлением технологической интеграции уже очевидно. Но западные ученые считают преждевременным говорить об эрозии и, тем более, о преодолении идеи национальной государственности. Большинство из них считает, что до сих пор не найдена приемлемая альтернатива мировому порядку, опирающемуся на существование национальных государств. «В настоящее время и в ближайшем будущем, - пишет П. Альтер, - спор не может быть решен посредством простой формулы: полное утверждение национального государства с его привычными формами и функциями или быстрое преодоление национального государства с помощью наднациональных институтов. Можно представить срединный путь. Когда национальное государство последовательно отказывается от своих задач и передает их наднациональным институтам, то у него появляется основа для того, чтобы в измененной форме и с новыми функциями существовать дальше как составная часть нового мирового порядка». Остается нерешенным и вопрос с безгосударственными нациями, но это отдельная проблема.

Пример деформаций в истории нашей страны еще раз подтверждает необходимость определения сущности нации и национального по общесоциолгическому критерию. Это также показывает, что гармоничность развития интернациональной общности наиболее желательна для научно-технического прогресса, поскольку полностью автоматизированное производство может существовать только в такой социальной форме. Неадекватность некоторых процессов интеграции наций в нашей стране выступает непосредственным тормозом экономического развития.

Таким образом, процесс социально-этнической стратификации общества непосредственно зависит от способа соединения человека с орудием труда, т.е. от качественного уровня развития производительных сил. Нация не является «производной» от отношений собственности, распределения социально-классовой структуры. Возникая параллельно и в тесной связи с этими компонентами в результате промышленной революции, она является специфической формой социально-этнической организации общества, соответствующей новому уровню развития производительных сил и месту человека в структуре производства.

Человек, как носитель признаков такой социально-этнической общности как нация, сохраняет все свои этнические свойства, о которых мы уже говорили. Но проявление этих свойств опосредуется новыми, по сравнению с предыдущими, общностями, системами социальных связей, типичных для машинного производства. Это выражается, прежде всего, в несовпадении «Я-идентификации» с этносом и «Я-идентификации» с государством. Чаще всего государственная территория отождествляется в сознании личности с этнической территорией, национальность -- с гражданством и т.д. Но если складывается ситуация, когда гражданское и этническое Я личности не совпадают, конфликт разрешается в пользу этнического Я, чаще всего это наблюдается у представителей этносов-наций, немеющих своей государственности.

Здесь возникает коллизия, достойная обсуждения. А именно возможна ли вообще нация без государственности? Не является ли отсутствие государственности свидетельством того, что этнос еще не интегрировал в нацию? Но если принять эту точку зрения, то наличие государства следует считать одним из обязательных признаков нации, что не совсем логично: государственное структурирование этносов начинается задолго до оформления наций. Да и при рассмотрении конкретных ситуаций возможны нелепости. Например, русских нельзя будет считать нацией, потому что в стране, именуемой Российской Федерацией, этот народ не имеет национально-государственного образования, в отличие от многих других.

И все-таки... И все-таки свою принадлежность к нации каждый конкретный человек связывает с гражданством. И если реально такое отождествление не имеет основания, человек ощущает личный дискомфорт, побуждающий его к определенным социальным действиям. Поэтому борьба за национальную независимость (или национальную государственность, что одно и то же) может одержать победу. Она может не увенчаться успехом только тогда, когда мы имеем дело с несформировавшейся нацией. Но если все национально-консолидирующие признаки налицо, ничто не способно воспрепятствовать обретению данным этносом своей государственности.

Вспомним хотя бы волну национально-освободительного движения в 50-60-х годах XX столетия, которую поспешно объявили очередным этапом кризиса капитализма -- крушением колониальной системы. Но система эта рухнула не потому, что капитализм «дал трещину». Наоборот, это было свидетельством того, что человечество завершало свой переход к индустриальной цивилизации. Это имело следствием структурирование все новых и новых этносов как наций и, следовательно, реализовалось их не стремление закрепить свою национальную уникальность политическим путем, то есть в государстве.

Можно сослаться и на противоположный процесс -- объединение наций, имеющих два или более государственных образований. Еще совсем недавно существовала теория двух немецких наций, согласно которой в результате разделения Германии на два государства с разными социальными системами образовались и две немецких нации. Но история доказала ошибочность такого подхода, не учитывавшего первичность этнического существа нации. Немецкая нация как была, так и осталась одной нацией; и как всякая нация, стремилась к адекватному государственному оформлению. И если бы высшей, по сравнению с этнической, была гражданская принадлежность, не было бы, наверное, объединения двух Германий в конце 80-х годов. Так же, как и не было бы объединения двух Вьетнамов. Аналогичные отмеченным тенденции ярко проявляются и в современном развитии Северной и Южной Кореи.

Другими словами, люди, представляющие одну нацию, всегда желают для себя государства, отделенного по национальному принципу и объединяющего нацию в единое целое.

Может показаться, что мы сводим процессы национального государственного структурирования к желаниям и действиям конкретных личностей, уходя от обнаружения объективных закономерностей. Но в том то и особенность этнической жизни общества, что непосредственная связь с природным (биологическим) бытием осуществляется именно через индивида и его межличностные связи (прежде всего, семейно-брачные отношения). И, следовательно, «инстинкт самосохранения» этноса, выражающийся в использовании всех социально-возможных форм размежевания, проявляется через дельность конкретных людей и только их.

Какими бы массовыми ни были национальные выступления, они, в отличие от войн, революций и мятежей всех сортов, представляют собой выступления не просто массы, но и каждого конкретного человека с его потребностью в защищенности, с желанием сохранить себя и свой этнос. Любые межнациональные конфликты плохо поддаются политическим решениям, они «урегулируются», но не решаются, так как нет и не может быть какого-то одного, подходящего для всех лиц и сторон решения. У каждого из нас свои нити связей с этносом. Он сохраняется, если удовлетворяет потребность в своем существовании такого числа людей, которые необходимо для этнического воспроизводства. И благодаря тому, что только в этносе человек реализуется как целостное биосоциальное существо во всем многообразии своих личностных свойств, он всегда будет защищать свою этническую природу.

Возможно, эта точка зрения не соответствует установившимся в обществе взглядам на сущность национальных процессов, но ведь до сих пор эти самые установившиеся взгляды никак не смогли помочь в разрешении и предупреждении межнациональных конфликтов! Более того, число этих конфликтов растет, как растет и ожесточенность людей, участвующих в них. Наша гипотеза, по крайней мере, предположительно прогнозирует временные рамки этих конфликтов. Ведь если наличие национального государства в эпоху индустриальных технологий является самым надежным способом сохранения этничности, то до тех пор, пока каждая сформировавшаяся нация не будет государственно оформленной, межнациональное беспокойство в мире будет иметь место.

Это не только не противоречит нарождающейся тенденции интеграции, свойственной автоматизированным технологиям, но и является необходимым условием ее реализации. Дело в том, что интегрировать неструктурированные субъекты просто невозможно. Если рассматривать интеграцию как межнациональный процесс, то субъектами ее выступают нации. С другой стороны, «юридическим лицом», представляющим нацию на мировой арене, выступает государство. Следовательно, настоящими субъектами такой интеграции выступают нации-государства. Естественно, что чем раньше в мире завершится начавшийся два столетия назад процесс создания национальных государств, тем скорее может проявить себя тенденция интеграции, как общемировая, логически продолжая процесс.

Другое положение нашей гипотезы о том, что национальные устремления всегда являются личностными, а не групповыми по своей природе, может быть сформулировано мягче: они становятся групповыми, поскольку являются личностными. Это легко интерпретировать в категориях интеракционизма и философской антропологии, поэтому скажем только, что потребность быть гражданином национального государства отличает человека этнического в эпоху индустриальных технологий. И если такая потребность сформировалась, можно говорить об этносе, как о зрелой нации.

И здесь мы подходим к вопросу о том, что среди личностных характеристик человека всегда фигурирует как одна из самых существенных его национальность, то есть принадлежность не просто к нации как социально-этнической общности, а к нации вполне определенной, отличной от других. Сущность такой характеристики личности, как национальность можно понять, проанализировав вторую группу признаков нации.

Вторая группа признаков нации качественно отличается от первой, поскольку отличие наций от донациональных и интернациональных общностей можно рассматривать как разницу между социальными системами, а вторую группу признаков - как внутрисистемные различия. К сожалению, этот очевидный факт не получил достаточного освещения в нашей литературе, несмотря на то, что еще в 1967 году П. М. Рогачев и М.А. Свердлин указывали на возможность такого подхода. Между тем, основные споры вокруг определения понятия «нация» ведутся как раз из-за неясной методологической установки: что же мы хотим определить - нацию вообще, как историческое явление, или то, что различает нации между собой? Таким образом, с философской точки зрения, необходимы два определения наций, в которых не только признаки будут отличаться, но и методы их выделения. Скорее всего, это должны быть не два разнородных определения, а одно - с двумя принципиально важными аспектами.

1.2 Политологическая дифференциация нации и национального

Соотношение центростремительных и центробежных тенденций в полиэтническом обществе подвергается когнитивному анализу в рамках политологии. В этом случае этническая рефлексия дифференцируется через призму государственного устройства. Сам процесс «нациеобразования» носит лишь описательный характер в этнополитологии, в то время, как основным исследовательским «полем» этой науки являются межнациональные конфликты. В этносоциальных науках этнополитология -самая актуальная, когнитивно значимая область с большим количеством неисследованных проблем. В России она развивается оригинально, на опыте развития государства, что придает дефинитивный статус выводам

отечественных ученых, дифференцированный от классических положений, изложенных Д. Ротшильдом в его «Этнополитике». Ведущие отечественные этнополитологи (в частности, Р. Абулатипов, А. Здравомыслов, В. Тишков, Э. Паин и др.) предлагают конкретные решения этнополитических коллизий, «приложив» академический подход к национальной политике в Российской Федерации.

В отечественной политологии нация рассматривается как специфический субъект политики, придающий процессам формирования и распределения государственной власти исключительную сложность и своеобразие. Связанные с нею образы Отечества, Родины, патриотизма присутствуют сегодня в требованиях практически любых -- левых или правых -- партий, инициируя существенные изменения в политических процессах. В 2001 году даже было принято специальное Постановление Правительства Российской Федерации «О патриотическом воспитании граждан». В то же время, как показал практический опыт, характер формулируемых в данном аспекте целей, а также осознание способов их достижения непосредственно зависят от понимания нации как специфической общественной группы.

Позиция политологов по этому вопросу адекватна философской интерпретации нации: она основана на этимологии самого термина «нация» еще в Римской Империи, где ею обозначались небольшие народности. Семиотическую альтернативу термину «нация» составляло понятие греческого происхождения - «этнос», обозначающее племя (общность людей), объединенных родством, внешним сходством, языком и территорией. Последующее историческое развитие определило все более растущую дифференциацию терминов «нация» и «этнос». В рамках политологической науки термин «нация» постепенно приобретает своеобразное когнитивное осмысление: слияние нескольких этносов, произошедшее в результате миграции, захвата территорий или объединения земель.

Но такой подход к трактовке термина «нация» носит временный характер, продолжая сохранять и в теоретическом, и в практическом отношении многозначность употребления. Ситуативно термин «нация» может означать как этническую общность, так и все население государства, англоязычная семантика термина вообще идентифицирует «нацию» и «государство». Данная ассоциация послужила причиной тавтологии «нация-этнос» в некоторых современных политологических трактовках, а также синонимичности данных понятий в документах, имеющих международный статус.

В конце XVIII в. понятие нации обретает политический статус, что было обусловлено требованием государственного суверенитета и начавшимся процессом формирования национального самосознания во времена Великой Французской революции. Революционеры называли себя патриотами, и с тех пор слово «родина» стало символом нации, которая стала непосредственно связываться с государственностью и гражданской идентичностью. Это особое проявление чувства общности, возникшее в раннебуржуазную эпоху, впоследствии обогащалось новыми смыслами под влиянием процессов формирования национальных государств, национально-освободительной борьбы и распада колониальной системы, перекройки границ в расселении этносов на разных континентах.

Адекватно теоретическим представлениям, эксплицирующим нацию в качестве специфического и значимого политического фактора, в научной мысли возникает традиционное истолкование ее как продукта обыденного сознания, не только не проясняющего, но и запутывающего анализ реальных политических процессов. Например, К. Поппер полагал, что «нации, расы, лингвистические группы» представляют собой «чистый вымысел», не имеющий научного и политического значения. Его последователи, в частности К. Вердери, также считают, что использование этого понятия в научном анализе весьма затруднительно. Такого же мнения придерживается и группа российских ученых (В. Тишков, Г. Здравомыслов), отрицающих реальное существование нации и рассматривающих это понятие в качестве метафорического отображения этнокультурной реальности.

Однако, как аргумент в диалоге с властью, приобщенность к такого рода объединениям служит основой для выдвижения реальных требований к государству, нередко ведущих к изменению структуры социума, миграциям и конфликтам, другим масштабным политическим последствиям. Поэтому вряд ли можно говорить о виртуальном характере национальных групп.

Абьюндантность теоретических трактовок нации в социально-политической мысли, в настоящее время позволяет говорить о безусловной предомитантности двух основных теоретических подходов к ее пониманию -- конструктивистском и примордиалистском. В политологии они имеют свою специфику по сравнению с философией и этносоциолгией.

Апологетики конструктивистского направления эксплицируют нацию в качестве результата целенаправленной осознанной деятельности того или иного субъекта. В этом смысле нация трактуется либо как «воображаемая общность» (Б. Андерсон), либо как итог деятельности интеллектуальной элиты, создающей образы национальной солидарности (К. Касьянова), либо как следствие культивируемой властями общегосударственной солидарности (В. Розенбаум).

Наиболее видный представитель этого подхода Э. Гелнер полагает, что в качестве основного продуцирующего нацию субъекта выступает государство как таковое. Только твердо признав устанавливаемые им «определенные общие права и обязанности по отношению друг к другу», «группы людей становятся нацией»21. Поэтому нация возникает как результат осознанной деятельности государственных структур по формированию национальных движений. Его единомышленник Э. Хобсбаум также указывает на центральную роль механизмов мобилизации государственными элитами этнических чувств своих граждан в процессе формирования наций, переноса этнической идентичности на уровень государства.

Таким образом, в данном случае главным фактором, созидающим нацию как определенную общность, является политическая деятельность, поставленная на защиту виртуальной нации. Признается, что на формирование и консолидацию этой группы государство влияет больше, чем биологическая или какая-либо иная предопределенность. Но в то же время утверждается и то, что такая конструирующая деятельность государства должна сочетаться с наличием доброй воли граждан, а также с наличием необходимых предпосылок, в частности определенного уровня культурной гомогенности (сплоченности) и образованности социума.

В этой связи, диахроническая интерпретация национальной общности, препозицирующей объединение людей, проживающих на территории государства, радикализируется в практических образцах так называемой французской (западной) модели образования нации. Созданный в XVIII -XIX вв. во Франции образец гражданского общества исторически определил априори нации как определенной формы согражданства, включающей всех проживающих на определенной территории людей, независимо от употребляемого ими языка, цвета кожи и религиозных убеждений. Такая либеральная трактовка нации ориентирована на дефинитивное идеологическое родство и политический электорат граждан, которые наряду с государственными институтами выступали как механизмы поощрения групповой солидарности и интеграции общества. В силу этого в основание национальных интересов закладывались главным образом материальные интересы, требующие точного и рационального аксиологического статуса. В целом же таким пониманием нации утверждалась формула «один народ - одна территория - одно государство», которая послужила первичным ориентиром формирования национальных государств в Европе XIX в.

Альтернативой «французскому образцу» идеи и практики формирования нации выступает «немецкий», признающий нацию как органическую общность, спаянную общей для людей культурой. При этом понимании и способе нациестроительства актуализировались этногенетические факторы, и прежде всего язык, традиции, обычаи, акцентирующие внимание на общности происхождения людей, факторах кровного родства и духовной солидарности данной группы населения. В свою очередь, это неизменно стимулировало появление трудно рационализируемых интересов, активизировало у людей иррациональные эмоции и чувства, в которых слышался «голос крови», «зов предков», «дыхание почвы» и т.п.

На основе исторической и духовной практики постепенно сложился примордиалистский подход, согласно которому нация есть объективно сложившаяся общность (группа) людей, которая обладает вполне определенными интересами и существование которой не зависит от чьих-либо сознательных действий. В этом смысле нация дифференцируется через совокупность тех или иных черт, эксплицирующих ее природу и сущность. Наиболее адекватной в этом отношении является трактовка нации известным немецким ученым конца XIX в. О. Бауэром. С его точки зрения, нация есть группа, для которой характерна «общность территории, происхождения, языка, нравов и обычаев, переживаний и исторического прошлого, законов и религии». «Нация, - писал он, - это вся совокупность людей, связанных в

общность характера на почве общности судьбы».

В дальнейшем в рамках примордиалистского подхода сложилось немало различных концепций, предлагающих не только набор свойств, присущих национальным группам, но и выдвигающих более оригинальные идеи. Так, социобиологические трактовки (В. Рейнпольдс, В. Фалгер, Я. Вин), развивавшие также расистские идеи Ж. Гобино, X. Мейнерса и др., делали акцент на расовой принадлежности людей, факторах их кровнородственной близости, настаивали на естественно-генетическом характере происхождения нации. В этом смысле, например, признававшиеся унаследованными человеком от рождения те или иные взгляды и стереотипы понимались как константные со временем и сохраняющими либо комплиментарное, либо негативное отношение к представителям других наций.

Особая позиция сложилась в марксизме, где, как мы уже отмечали, нация эксплицировалась как специфическая общность, наделенная вторичным по отношению к классам значением, а национальный вопрос актуализировался как композиционная классовой борьбы в период капитализма. Констатируя политический статус интегрирующих нацию экономических отношений, конгломирирующих ее представителей, а также, присущих оным лингвокультурных традиций, приверженцы этой концепции отводили ведущую роль государственно оформленной территории. Данный подход, таким образом, определял дефинитивный статус нации как политического самоопределения граждан. Соответственно, национальные группы дифференцировались как способные к государственной организации (собственно нации), и не способные к таковой (народности). Согласно марксистской теории на практике степень зрелости национальных и этнических общностей определялась высшей политической организацией рабочего класса - коммунистической партией, что устанавливало в обществе субъективную иерархию наций, форсирующую социальное неравенство и активизирующую негласное лидерство людей одного происхождения над другими.

Контрарные марксизму идеи предложены авторами культурологического подхода (М. Вебер, Дж. Бренд), рассматривавшими нацию как анонимное сообщество людей, принадлежащих к одной культуре. Современный апологетик данной идеи норвежский ученый Ф. Барт считает, что этничность (в данном случае как одно из проявлений нации) представляет собой форму организации культурных отличий, которые являются своеобразными «маркерами», отличающими ее (этничность) принципиальные черты; последние же, по его мнению, сложились под влиянием традиций, исторических, экономических и других факторов. Осознание этой совокупности черт проявляется в понимании людьми своей национальной идентичности, т.е. в придании персональной значимости своей принадлежности к этому групповому объединению.

Соответственно данным представлениям консолидация нации актуализировалась в аксиологическом измерении, то есть, по мере осознания людьми групповых ценностей в качестве ведущих ориентиров, систематизирующих их видение мира. Поэтому, в качестве основного дефинитивного признака нации выступала лингвокультурная парадигма, обусловливающая приобщение людей к культурным ценностям. Приоритет естественно осваиваемых людьми необходимых для жизни ценностей сочетался с отрицанием доминирующего влияния территории, на которой проживали носители данных ценностей. Актуализировалось содержание культурных мотиваций, традиций, жизненных стереотипов людей, что предполагало, аксиологическую консолидацию представителей различных этносов в нацию.

Теоретическая дифференциация конструктивистских и примордиалистских подходов в известной степени развивалась диахронически. Первые, так называемые большие, европейские нации, образовавшиеся эпоху формирования капиталистических отношений, в значительной степени базировались на известных механизмах интеграции, актуализирующихся на основе не только культурных, но и территориальных, а также экономических факторов. В более поздний период, когда уже

существовал определенный опыт строительства наций, когда были продемонстрированы образцы их функционирования в рамках тех или иных государств, такие механизмы интеграции общества стали интериоризироваться странами, не обладающими социальной целостностью.

В этом смысле создание наций получило новый когнитивный статус политического проекта, ориентированного на сознательное конструирование подобных общностей и инициируемых правящими или иными кругами политической элиты. Причем такие процессы шли не только в XIX, но и в конце XX столетия.

Например, в процессе образования новых государств на территории бывшего СССР и в ряде стран Средней Азии, уже после получения ими государственного суверенитета начались процессы искусственного создания национальных идеологий, институтов и норм. Такой тип формирования нации стал необходимым условием сплочения этих стран и народов.

Таким образом, не только примордиализм, базирующийся на констатации объективных факторов внутренней сплоченности наций, но конструктивизм представляют собой вполне реалистическую формулу теоретического истолкования процесса их формирования, особенно в современных условиях.

Практическое политическое значение конструктивистских и примордиалистских трактовок наций концептуализируется в легитимизации требований к государственной власти от имени национальных групп, выделяют важнейшие механизмы формирования и развития наций, урегулирования межнациональных отношений. Так, конструктивистские подходы акцентируют возможности государства, партий, движений и располагаемых ими ресурсах. В рамках объективистских идей актуализируются иные цели и приоритеты. Например, социобиологические подходы, базирующиеся на психопатических идеях превосходства крови, неизбежно препозицируют этногегемонистскую систему политических требований, выражающих приоритет одной нации над другой, стремление их представителей к абсолютному господству на соответствующей территории, к утверждению стиля жизни той или иной группы за счет другой и т.д. Новый оттенок здесь появился с возникновением биополитики, хотя это направление пока сдержанно относится к решению этнопроблем.

Марксизм, как показал практический опыт строительства коммунизма в странах бывшего «социалистического лагеря», со своей трактовкой национального вопроса провоцировал политизацию процесса нациеобразования, которая ассоциировалась с политикой государственного террора в отношении к народам, заподозренным «в связях с врагом» или недостаточной лояльности к властям, массовыми миграциями народов и даже геноцидом граждан определенных национальностей.

В то же время принципы культурологического подхода, фундируются идеей экстерриториальности, генетически отвергают требования типа «отдайте нашу землю» или «русским - русское государство», поскольку приобщение к любым - «русским», «немецким», «турецким» и прочим цементирующим нацию ценностям не зависит от территории, где проживают люди, и не предполагает какой-либо ангажированности политических аспектов общества или отдельных слоев его населения. Как говорил еще Ш. Монтескье, «дух нации», любовь к Родине являются единственной основой существования «органического» общества.

Однако «дух нации» порождает, как показал эмпирический опыт. И другое явление - национализм, который возникает из признания наличия нации и ее особых интересов, а из претензии на превосходство национально ориентированных потребностей над всеми иными. Высокая оценка национальных приоритетов, как правило, всегда ассоциируется с идеями независимости, что в свою очередь, активизирует требования присвоения государственного суверенитета и его политико-административного закрепления. Конкретно это может означать предоставление нации определенной автономии в рамках государства и даже создание самостоятельного государственного образования.

В ряде случаев национализм способствует повышению эффективности деятельности государства, проведению в нем реформ, способствующих качественному росту уровня культурной и социальной защищенности граждан той или иной национальности. Еще одна достаточно распространенная цель национальных движений - получение национальными группами «национально-культурной автономии», гарантирующей, приобретение гражданами той или иной национальности качественно иных возможностей выражения своей идентичности (например, за счет развития сети школ с образованием на родном языке, расширения возможностей отправления религиозных обрядов, развития национальных печатных изданий и т.д.), расширения прав на особые формы политического представительства, законодательные инициативы.

Выросший за последнее время политический статус и широкий социальный резонанс национальных движений в современных государствах, обеспечивают национализму, в ряде случаев, статус так называемого «политического щита» для получения власти совершенно иными социальными силами. Такая инструментальная форма национализма чаще всего становится орудием проникновения на политический рынок тех сил, которые не заинтересованы в публичной огласке и предъявлении общественному мнению своих подлинных целей.

Национализм исторически результируется не только как средство деструкции традиционных обществ и их интериоризации в современное состояние, но и как композиционная иррегулярного процесса развития индустриальных государств. В рамках данных политических процессов имеют место дистинктивные причины возникновения национализма и его цели, его роль в политическом развитии.

Так, в XIX в., по мере разложения империй и формирования политической карты мира, требования наций к власти трансформировались с культурных на политические цели, что спровоцировало создание самостоятельных национальных государств. В переходных процессах XX в. национальные движения в основном возникали в русле национально-освободительной борьбы угнетенных народов, многочисленные примеры которой дал опыт деструкции колониальной системы в середине нынешнего столетия, что также сопровождалось формированием ряда национальных государств. Помимо задач, связанных с обеспечением государственного субститута, национализм в данных условиях способствовал внутренней консолидации общества, мобилизации его населения на осуществление целей модернизации и даже психологической компенсации духовных издержек, вызванных отсталостью страны и резкими внутриполитическими противоречиями (X. Винклер).

Весьма типичной причиной, инициирующей национальные движения в переходных условиях, является динамика развития отдельных национальных общностей в процессе изменения их масштаба и роли внутри конкретного государства. Например, «малые» нации перерастают в «большие», приобретая системообразующее для государства значение, что предполагает и соответствующее перераспределение прав и ресурсов власти.

В политических же процессах развитых современных государств национализм в основном складывается в рамках урегулирования межнациональных конфликтов, например, на основе возникновения нарушений прав жителей определенной национальности или несправедливого распределения социальных благ между различными национальными группами. Существенной причиной возникновения национальных движений является и стремление «малых» наций к самостоятельности, базирующееся на преувеличении своей культурной и политической роли в обществе, что провоцирует сепаратизм и, как следствие, инициирует центробежные тенденции, ведет к дезинтеграции государства и общества, к нарастанию обособленности и изоляционизма отдельных групп населения. Типичным примером является современная Россия.

В России сохраняется «обыденное» советское отношение к так называемому «национальному вопросу», постулирующее жесткую государственную институализацию этничности граждан и интентификацию неоправданной значимости этническим общностям как неким базовым социальным группировкам («народам» или «этносам»), из суммы которых состоит российская гражданская и социально-культурная общность. На этой базе формируется периферийный национализм (национализм нерусских народов), который обретает крайние формы, вплоть до вооруженного сепаратизма. Именно этот фактор составляет одну из наиболее серьезных угроз национальной безопасности России. Главными инициаторами этого национализма является многочисленная, особенно гуманитарная, интеллигенция нерусских народов. Радикальный национализм меньшинств поддерживается некоторыми представителями российской радикальной демократии как ложно понимаемая форма правозащитной политики. Этнические предприниматели из числа местных активистов осуществляют успешную массовую мобилизацию и способны создавать экстремистские группировки, особенно если добавляются лозунги политического ислама или другие экстремистские идеологии. Эта форма национализма получает мощную внешнюю поддержку и симпатии.

Задача государства и общества - окончательно развенчать миф о «национальных движениях» и «национальном возрождении», который на самом деле представляет собою способ мобилизации этнического фактора в борьбе за власть и приватизируемые ресурсы. Особые меры необходимы в отношении гуманитарной интеллигенции республик и части нерусской интеллигенции в Центре, которые выступают главными «разоблачителями имперской политики» собственного государства на территории собственной страны. Одна из таких срочных мер - переориентация подготовки молодежи в сторону более полезных для общества и его модернизации профессий (больше социальных работников, психологов, юристов, управленцев, экономистов, которые уже в процессе обучения должны становиться сознательными гражданами своего Отечества - России).

Помимо постоянного появления на политической карте современных государств новых национальных меньшинств, которые выступают со своими политическими требованиями, в качестве причин, провоцирующих возникновение национальных движений, могут выступать и влияние родственных зарубежных групп, борющихся за права соплеменников в других странах, и политика ирредентизма (сознательного объединения людей одной национальности в рамках единого государство), и противоречия между титульными и нетитульными нациями и т.п. Здесь уместно сослаться на ситуацию в бывших советских республиках.

В сложных по этническому составу населения государствах бывшего СССР проблемы межэтнических взаимодействий и конфликтов всегда будут одними из наиболее трудных, причем не в силу изначальных антагонизмов между проживающими в общих государствах различными этническими общностями, а из-за неадекватного государственного устройства, плохого управления или намеренной мобилизации этнического фактора в политических, конфликтных целях. Наш анализ показывает, что в постсоветских странах сохраняются высокий уровень взаимодействия и сотрудничества представителей разных народов, а также интенсивные контакты и духовные связи бывших граждан исторического российского государства и СССР. Конечно, культурная дистанция и политико-идеологические расхождения между государствами бывшего СССР все более возрастают, а прямые человеческие контакты сокращаются по причине границ и верхушечной пропаганды отчуждения. Этому способствуют экономические трудности и политическая нестабильность в ряде стран, а также внешние воздействия в рамках геополитических соперничеств, когда огромные ресурсы вкладываются в недопущение какой-либо реинтеграции в рамках бывшего СССР, особенно если в этом процессе проявляется ведущая роль России. Наиболее примечательным в этом плане был трудный процесс государственного объединения России и Белоруссии, Украине, встретивший мощное противодействие определенных сил в обеих странах.

В наши задачи не входит анализ политических и экономических процессов в постсоветских странах. Нас, прежде всего, интересуют социально-культурные тенденции и массовые установки общественного сознания, а также проблемы так называемых «национальных меньшинств» и «новых диаспор». Все страны, руководствуясь доставшимся от советских времен доктринальным наследием, продолжали упорно строить «национальные государства» от имени «титульных» этнических общностей, продолжая держать остальное население в статусе не членов нации или даже не граждан этих государств.

Именно эта политика этнического исключения, даже если она официально в некоторых странах называется «политикой интеграции» (а фактически - ассимиляции или непризнания особого группового статуса), ныне стала основным внутренним вызовом новых гражданско-политических сообществ. Эта же политика препятствует разрешению ранее случившихся насильственных конфликтов, хотя у этих конфликтов уже накопилась своя логика трудных противоречий и антагонизмов, поскольку это связано с гибелью людей, разрушениями и изгнанием населения из мест своего проживания.

Ни одно из новых государств за пределами России не смогло пока одержать верх над силами радикального этнического национализма, противопоставив ему формулы общественного устройства, которые обеспечивали бы гражданское равенство независимо от так называемой «национальной принадлежности» (еще один советский эвфемизм!), а культурно отличительным общностям («народам» или «национальностям») давали гарантии сохранения их культуры и справедливого участия во всех сферах общественной жизни. Ни одно из государств не пересмотрело в спешке принятые в начале 1990-х гг. основные законы и другие положения в сторону признания хотя бы официального двуязычия, и русский язык остается «наказанным языком», хотя на нем продолжают говорить дома и на работе не только большинство политических лидеров новых стран, но и огромные массы населения.

Степень политической организованности и знания своих основополагающих прав среди постсоветского населения остается достаточно низкой, а его способности повлиять на изменение положения -ограниченными в силу или авторитарных режимов, или коллективной авторитарности так называемого «титульного населения», интересы которого все еще часто представляют воинствующие радикалы. Ассимилировать же десятки тысяч русских или украинцев, например, латышам и эстонцам едва ли удастся, учитывая близкое соседство основных массивов носителей этих культур в России и Украине. А это означает, что рано или поздно нанесенные обиды и нынешние унижения могут стать причиной более радикальных действий и требований, включая открытые конфликты.

Другая тенденция с «новыми диаспорами» наметилась в таких странах, как Казахстан, где русские, утратив представительство в органах власти и подвергаясь бытовым унижениям, избирают вариант исхода, ибо «превратиться» в казахов они при всем желании не могут. Руководство страны вяло внедряет идею общеказахстанской идентичности и общего государства всех граждан, вынуждая людей уезжать (особенно из южных областей) в Россию или в Германию.

Непростая ситуация складывается и в Украине. С одной стороны, в этом государстве сформирована одна из наиболее компетентных правящих элит (если не считать общей беды - коррупции), которая в целом справляется с управлением сложной страной, имея в виду ее огромные этнические, религиозные и региональные различия и противоречия. С другой стороны, антироссийский синдром и проблема русскоязычного Крыма направили почти всю энергию этнической политики и получаемые по линии международных организаций ресурсы на собирание крымских татар в Крыму. Последние и без того недостаточно устроены, но уже стимулируется приток новых переселенцев из Узбекистана, где они неплохо интегрировались в течение нескольких послевоенных поколений. Фактически в Крыму закладывается этническая бомба тройного противостояния при новом внешнем игроке - Турции, и этого не могут не видеть ответственные политики.

Украинская гражданская нация может состояться (собственно говоря, она реально существует) только на основе украинско-русского культурно-языкового симбиоза, а не этнической «украинизации». Такова уж историческая ситуация, что украинцы в России ассимилируются в русскую (точнее - в российскую русскоязычную культуру), а русские в Украине (так, кстати, происходит с носителями всех мировых языковых систем) - не ассимилируются в украинцев, хотя более широкое распространение двуязычия среди русских в этой стране не только возможно, но и необходимо.

Если говорить о конкретных мерах улучшения государство-устройства, то, видимо, это прежде всего шаг в сторону отказа от категоризации русских как «национального меньшинства» (это же полезно сделать в Казахстане и Латвии, где само население не считает русских меньшинствами) и переход к формуле равнообщинных государств (как в Канаде, Великобритании, Бельгии, Испании, Финляндии и многих других странах). Опять же неизбежны официальное двуязычие и даже федерализация, чтобы сохранить единство страны и избежать будущих конфликтов.

Распространенной причиной активизации национальных движений является и низкая эффективность деятельности государства, не способного к должному регулированию межгрупповых отношений. Например, в конце 80-х - начале 90-х годов XX в. во многих странах Восточной Европы и бывших республиках СССР всплеск национальных движений был вызван, прежде всего, резким ослаблением государственного контроля за межнациональными отношениями, а равно - крайне низкой эффективностью его действий в социально-экономической сфере, сопровождавшейся резким падением уровня жизни населения. Одновременно активизации национализма способствовали и возросшие на волне перемен амбиции национальных элит, что также можно рассматривать в качестве относительно самостоятельной и весьма серьезной причины политической активности наций.

Значение этой особой причины формирования национализма тем более велико, что активизация элитарных кругов нередко придает ему радикальные и деструктивные для государства формы путем пропаганды идей исключительности своей нации, утверждения ее особой миссии в развитии страны, разжигания межнационального недоверия и розни. Нередко под национальными лозунгами ретисентируется и сознательная установка определенных элитарных группировок, в том числе поддерживаемых из-за рубежа, на дезинтеграцию государства и общества, на изменение государственных границ, нагнетание региональной и международной напряженности.

Питательной средой для формирования политической поддержки такого рода разрушительных для государства целей становится и недостаточный уровень национального самосознания граждан, низкий уровень образования гуманитарной интеллигенции «малых» наций, массовое распространение в элитарных и неэлитарных слоях межнациональных предрассудков, отсутствие у широких слоев населения склонности к компромиссам, терпимости к религиозным и иным характерным отличительным чертам жизни представителей другой национальности.

В России в этом смысле важнейшим направлением является инкорпорация нерусских элит в центре и придание центру государства (от власти до СМИ) многокультурного облика, чтобы уменьшить степень отчужденности этнической периферии от остального государства и основного населения страны. Здесь огромное поле деятельности, начиная от текстов учебников вплоть до визуальных телеобразов и языков вещания.

В сфере межэтнических отношений особый вопрос - это рост русского национализма и в целом ксенофобии среди населения, особенно в отношении выходцев из Кавказа и Средней Азии. Доктринально неверные установки о некой «государствообразующей нации», а также дебаты о «русскости» (вымирание, уникальность, величие и пр.) способствуют росту патриотизма и консолидации некоторой части населения, которое считает себя русскими, но радикально раскалывают страну по основному этнокультурному разделу.

Это блокирует развитие общероссийского (гражданского) патриотизма и консолидацию населения страны во имя задач социального преуспевания и демократического обустройства страны. Как ханьцы - основной народ Китая уступают приоритет в пользу многоэтничной китайской нации, кастильцы - в пользу многоэтничной испанской нации, англичане в пользу британской нации, так и этнические русские должны будут (это фактически и существует на уровне обыденного сознания) отдать предпочтение российской общности и российскому патриотизму, в котором русский язык и русская культура и без того имеют доминирующий статус. Эта важнейшая доктринальная переоценка явно затянулась и даже переживает рецидивы движения вспять, но она должны быть срочно осуществлена в течение десятилетия, пока не сформировалось окончательно поколение населения на основе формулы «многих наций» и отторжения неприятия российской общности как высшей коллективной ценности.