Правовой статус нации в современном российском социуме

При определении системы мер по гармонизации межнациональных отношений, как на федеральном уровне, так и на региональном, очень важно своевременно обратить внимание на такое тревожное явление, как нарастание экстремизма в массовом сознании. Об этом, в частности, говорит факт, зафиксированный в ходе телефонного опроса москвичей еще в октябре 2001г. На вопрос о способах улучшения межнациональных отношений и снижения межнациональной напряженности на первое место вышел ответ: очистить Москву от приезжих (39% от числа опрошенных). Следует также признать, что проведенная в Москве «этническая чистка» имела и продолжает иметь значительное число сторонников. Но нельзя не думать и о последствиях этого акта, о возможной реакции в других республиках бывшего Союза по отношению к проживающим там русским. Принятие подобного рода решений без предварительной научной экспертизы чревато непредвиденными результатами.

В наших исследованиях сторонники «этнической чистки» региона обнаружились, в основном, на КМВ, причем, среди них были представители практически всех проживающих там национальностей. Здесь мы опять имели дело со смешением в массовом сознании региональных и национальных приоритетов, что достаточно типично для уникальных регионов страны, к которым относятся курорты.

На второе место по числу ответов вышли предложения по улучшению социальной ситуации в городе и наведению должного порядка (33% опрошенных), улучшению экономического положения москвичей (15%), а уже затем назывались такие меры, как создание национальных школ, активизация работы национально-культурных обществ, издание газет, журналов, выпуск телевизионных передач на национальных языках (от 2% до 8%). В нашем исследовании эти ответы распределились обратно пропорционально результатам московского опроса.

Первоочередные меры по стабилизации межнациональных отношений опрошенные в столице Кабардино-Балкарии Нальчике видят, например, так. На первое место вышли предложения усилить борьбу с проявлениями национализма и шовинизма (52% опрошенных), на второе - обеспечение реального экономического суверенитета (33%), далее - определение политического статуса (15%), создание национально-культурных центров, решение проблем миграции.

Эти различия в приоритетах имеют региональный характер и должны быть отражены в процессе дифференциации национальной политики.

Гармонизация межнациональных отношений, укрепление многосторонних связей между разными национальными (этническими) группами зависят во многом от отношения россиян к сохранению единства и целостности российского государства. В этой связи интересно распределение ответов на вопрос

«Согласны ли Вы с тем, что целостность России нужно сохранить любой ценой?»

Таблица 3

По результатам социолгического исследования, проведенного в 2001-2002 г. в Москве, Оренбурге, Петрозаводске, Ставрополе, Уфе, Улан-Удэ, Черкесске, Якутске от 60% до 80% опрошенных в регионах высказались против права выхода республик (краев, областей) из состава Российской Федерации. В 2003 г. ситуация несколько изменилась в сторону более лояльного отношения к этому праву, но тенденция в целом сохранилась. Так, в Москве 53% опрошенных высказались против подобного права («за» - 27%), в Ставрополе «против» - 44% («за» - 37%). Около 20% и в том, и в другом городе затруднились ответить на данный вопрос.

Повсеместно, как правило, преобладает оптимистическое представление о будущем России . В этом видна надежда на благоприятное течение событий, т.е. отражающее объективную потребность в интеграции и единении всех проживающих на территории России народов, придти к которому можно только на основе согласия и взаимной поддержки. Даже в свете событий 1999 г. в Карачаево-Черкесии мы получили более 60% положительных ответов на вопрос о сохранении целостности России (при почти 30% затруднившихся ответить).

Будет ли это согласие - время покажет. Ясно, что само по себе оно не придет, что остаются нерешенными многие проблемы, что в массовом сознании уживаются весьма противоречивые оценки и представления, которые могут в определенной ситуации резко измениться в ту или иную сторону, как это случилось в августе 1999 г. в КЧР. Но все-таки больше шансов на то, что в межнациональных отношениях возобладают не эмоции, взаимные претензии и недоброжелательство, а здравый смысл, основывающийся на большом историческом опыте плодотворного сотрудничества и взаимопонимания народов, на объективных потребностях нынешнего бытия.

В настоящее время особенно остро ощущается отсутствие эффективной идеологии, способной не только объективно оценить сложившуюся весьма сложную ситуацию в стране, но и предложить достаточно обоснованные и разделяемые большинством населения цели.

В основу подобной идеологии могли быть положены принципы демократического федерализма, национального согласия, межнациональной консолидации и интеграции во имя главной цели: возрождения великой российской державы. Эта цель может стать главенствующей для всех россиян независимо от их национальности. В ее достижении особую роль должна сыграть интеллигенция - как русская, так и национальная. Именно она способна возглавить движение за новую интеграцию, предполагающую деполитизацию межнациональных отношений и перенесение центра тяжести в решении вопросов национального самоопределения и суверенитета в область культуры (а не политико-государственного устройства и экономики). Ее усилия поняты и поддержаны большинством россиян, испытывающих на себе в полном объеме все тяготы глубочайшего кризиса, поразившего страну, кризиса, преодолеть который можно только всем вместе.

Особая роль интеллигенции определяется еще и тем, что любое политическое решение в области национальных отношений может быть выработано и реализовано только на научной основе. Создание этой основы и есть первая задача интеллигенции.

Все сегодняшние дискуссии по поводу самоопределения и суверенитета этнических групп России, по поводу Федерации, по поводу напряженности в межэтнических отношениях - являются, по сути, лишь сторонами одной и той же проблемы - проблемы формирования наций внутри страны и собственно России как нации-государства.

В России так и не закончился процесс формирования национальной государственности после распада СССР. Этот процесс имеет в наших условиях свои специфические особенности, принципиально отличающие его от аналогичных процессов в других странах в пору, когда тем приходилось решать сходные проблемы.

Современные национальные государства («нации-государства») на Западе складывались, как известно, в начальный период трансформации традиционных обществ в индустриальные и оказались той политической формой, которая в наибольшей степени отвечала задачам такой трансформации. Универсализация и рационализация языка и культуры в целом, преодоление локального, замкнутого характера последней, свойственного традиционным общностям, способствовали становлению институтов современной рыночной экономики и политической демократии, равно как и историческому самоутверждению современной бюрократии, осуществляющей функции государственного управления в соответствии не с обычаем, а с нормами права.

Задачи, решавшиеся на Западе национальными государствами, в России взяло на себя «государство-империя», принявшее в XX столетии советскую форму. И частично ему это удалось (о цене мы сейчас не говорим): страна осуществила индустриализацию и урбанизацию, специфическим образом рационализировав культуру (в том числе и посредством ее идеологизации) и придав русскому языку общеобязательный государственный статус.

Однако «имперский» способ решения исторических проблем, натолкнулся, в конце концов, на свои естественные пределы. Индустриализация и урбанизация, осуществленные насильственно-административными методами в режиме перманентной чрезвычайщины, оказались неспособными обеспечить устойчивое функционирование и саморазвитие системы в обстоятельствах обычных, нечрезвычайных (не говоря уже о том, что в силу глубокой укорененности традиционалистских установок в менталитете многих советских народов индустриальная модернизация оказалась в ряде регионов незавершенной).

Чтобы справиться с этими задачами, коммунистический режим в последние десятилетия своего существования предпринял ряд мер, призванных обеспечить создание некоего исторического синтеза «имперской» и национальной форм государственности (массовые переселения русских в союзные республики, русификация школьного образования и т.п.). Но попытка, как известно, не удалась. И дело даже не в том, что русификация вызвала недовольство национальной интеллигенции бывших союзных республик: на «низовом» уровне к ней относились, как правило, вполне терпимо. Дело прежде всего в том, что система столкнулась с неэффективностью и исторической бесперспективностью насажденного ею типа экономической и политической культур.

Предпринятые же в середине 80-х годов попытки изменить их, сохранив «имперскую» форму, очень быстро выявили неустойчивость самой этой формы, ее неспособность сочетаться с нормами и механизмами, выработанными в других странах в ходе становления современных национальных государств.

Приступая лишь сегодня к формированию нации и национальной государственности, Россия имеет в своем активе ряд важных предпосылок, которых не было в пору решения аналогичных задач на Западе (индустриализация и урбанизация, а также определенная рационализация культуры стали в советский период фактом).

В то же время советская эпоха оставила нам в наследство целый ряд других трудноразрешимых проблем: наличие национальных республик в составе России, претендующих на создание собственной государственности; государственная неконсолидированность русского народа, оказавшегося, помимо всего прочего, по разные стороны новосозданных государственных границ; и, что самое существенное, необходимость осваивать современную экономическую культуру, зачатки которой были вытравлены коммунистическим режимом, причем осваивать ее в условиях урбанизированного общества, - задача, не имеющая исторических прецедентов.

После ликвидации СССР, болезненно воспринятой российским обществом, государственное сознание россиян пребывало как бы в промежуточном состоянии: большинство населения отдавало себе отчет в том, что распавшееся государство в прежнем его виде не восстановимо, но не могло сразу примириться с тем, что новая российская государственность отныне распространяется лишь на территорию РФ.

Сознание искало некий компромисс между «имперским» прошлым и «постимперским» настоящим. Только этим можно объяснить, почему в массовых представлениях приоритетным направлением государственного строительства выступало в то время не укрепление вновь возникшего государства, а упрочение СНГ. Однако уже к концу 2002 г. настроения начали меняться: по мере того, как в большинстве бывших союзных республик нарастали трудности и экономическая зависимость новосозданных независимых государств от России становилась все более явной, образ СНГ тускнел, а на первый план выходила идея укрепления национальной государственности.

Первое, что обращает на себя внимание в переменах в массовом сознании - доминирующая ориентация на традиционные ценности при относительно сдержанном отношении к советским и более, чем сдержанном -к западным. Было бы неверным, однако, трактовать полученные данные как свидетельство массовой предрасположенности к этническому национализму. Сами по себе они лишь показывают, что образ нации и государства люди предпочитают искать не в зарубежном настоящем и не в советском прошлом, а в более глубинной отечественной традиции.

Вместе с тем они свидетельствуют о ненайденности и поиске этого образа: сознание россиян все еще пребывает в стадии отмежевания, отталкивания и от советского опыта, которое началось во времена Горбачева, и от опыта мирового, что вызвано разочарованием в возможностях пересадки на отечественную почву западной культуры. Но отмежевание не означает преодоление: последнее предполагает не только разрыв, но и преемственную связь с прошлым (в данном случае - советским), не только осознание своей непохожести на других, но и открытость к иному, готовность и способность к его освоению. Только при таком условии «почвенность» продуктивна и перспективна; в противном случае она сама беспочвенна.

Огромную роль при этом играет отношение всех составляющих Россию этносов к титульной нации и болезненное осознание того, что нацией как таковой она пока не стала. Среди характерных черт русского народа опрошенные нами обычно называют, в первую очередь, «готовность переносить трудности и испытания. Если учесть, что второй по значимости отличительной чертой русского народа представители всех групп назвали «готовность к защите отечества любой ценой», а третьей - «славное прошлое, героическую историю», то в нынешней самоидентификации русских и их идентификации другими этническими группами нетрудно обнаружить следы прежнего «оборонного сознания» (в этом смысле может быть истолкован и относительно высокий рейтинг «воли к свободе, независимости»). Но и оно уже размыто и аморфно и не наполнено никаким современным «оборонным» содержанием. Более того, события на Северном Кавказе, в Чечне превратили его в болезненно-неполноценное. Его остаточные проявления - это выраженная традиционным языком тяжесть нынешних социально-экономических проблем, вызывающая обеспокоенность судьбой страны и населяющих ее народов (в том числе и русского), но отнюдь не проявление предрасположенности к героическому противостоянию кому-то и чему-то, к поиску врагов и борьбе с ними во имя «русской» или какой-либо иной идеи.

Что же в такой ситуации можно сказать об идеологии строительства русской нации и российской государственности, апеллирующей к «высшим смыслам и ценностям», «приоритету духовного над материальным» и тому подобным вещам? Во-первых, она игнорирует реальное состояние сознания российского общества, причем не отдельных его групп, слоев и прослоек («обывательских», «обмещанившихся», «вестернизированных» и т.п.), а подавляющего большинства этнических субъектов.

Во-вторых, она означает некритическое перенесение модели развития страны периода большевистской индустриализации, т.е. специфической отечественной модели трансформации традиционного общества в урбанизированное (в тот период надличные смыслы и ценности, предполагающие «приоритет духовного над материальным», действительно играли важную и еще не до конца оцененную роль), в современные условия, когда речь идет о процессах совсем иного порядка - о переходе от особого типа индустриального общества к обществу постиндустриальному.

В-третьих, она предполагает, хотят того ее сторонники или нет, реанимацию «оборонного сознания», которое и являлось смысловым ядром надличной коммунистической идеи в советской России первых десятилетий ее существования.

Оборонное же сознание можно реанимировать (это, в-четвертых) только при перерастании нынешнего кризиса в катастрофу, что вполне отвечает духу революционной версии рассматриваемой идеологии и совершенно не сочетается с версией эволюционной (что приверженцы последней не хотят ни признать, ни даже понять).

В-пятых, подобная идеология - вне зависимости от того, отвергают ее адепты советский период отечественной истории или, наоборот, призывают сохранить по отношению к нему преемственность, - подразумевает игнорирование его реальных результатов. Ведь в данном случае под преемственностью понимается возрождение духа (не буквы) «героической эпохи», т.е. первых десятилетий существования большевистского режима с их приоритетом надличного перед личным, и не принимается в расчет то, что историческая эволюция этого режима имела своим следствием (впрочем, как и причиной) размывание надличных смыслов и самопревращение «государственного» человека в «частного» потребителя.

Конечно, было бы неверным полностью исключать вероятность того, что «национальная идея» в ее нынешней интерпретации станет исторической преемницей идеологии раннего большевизма и сообщит постсоветскому частному человеку недостающую ему «пассионарность». Но нужно отдавать себе отчет, что произойти это может лишь при обстоятельствах катастрофических, а такие обстоятельства будут неизбежно провоцировать укоренение этнического национализма - в полном соответствии с тем, о чем мечтают сегодня националисты радикальные и против чего возражают умеренные, рассчитывающие избежать этнократизма.

Пока еще избежать его можно, но только в том случае, если удастся уберечь постсоветского человека от соблазна в очередной раз увлечься обновленными старыми идеологемами, к которым он сохраняет предрасположенность хотя бы в силу того что усвоенные им ценности частной жизни и благополучия семьи не всегда реализуемы. Его можно избежать, если удастся опереться на эти ценности в процессе формирования нации и государственности, т.е. пройти трудный исторический путь превращения частного человека в гражданина, не соскальзывая, как это уже было неоднократно, к идеологической и политической имитации гражданственности.

Исходя из сказанного, можно сделать следующие выводы.

Конституционно-правовая основа и административное устройство России подверглись радикальным изменениям и все еще находятся в процессе становления. Утверждается оптимальный для крупного государства со сложным составом населения принцип - федеративное устройство с наличием этнотерриториальных автономных образований в рамках федерации. Это одна из форм внутреннего самоопределения населения части регионов страны, где сосредоточены основные культурно отличительные группы (народы).

Федерализм может послужить укреплению государственности при выполнении ряда условий доктринального, правового и политического характера. Среди этих условий: коррекция местных конституционных и других правовых норм в пользу общегражданского равноправия, отход от этнического национализма и признание федеральной властной вертикали. В свою очередь, предстоящее десятилетие должно быть использовано для реформы федеральных органов власти и коррекции федеральной конституции, которая вобрала бы в себя возможный общий минимум из практики договоров с субъектами федерации при одновременной элиминации самих этих договоров.

Принципиальный вопрос конституционных основ федерализма применительно к центральной власти - это характер высшей палаты парламента. Наличие параллельного губернаторскому корпусу выборного корпуса представителей субъектов федерации представляется осуществимой задачей, которая укрепляет общую систему и взаимозависимость федеративного устройства страны. Как осуществить эту сложную процедуру, не ослабляя высшую власть и не удорожая ее дополнительным отрядом высших управленцев, может быть предложено экспертами и самими политиками.

Самостоятельный вопрос - это административное устройство. Если федеративный принцип является оптимальным и требует только коррекции и развития, то само деление страны на субъекты федерации отражает частично историческую традицию, частично - хронику партийных решений в связи с осуществлением хозяйственных или идеологических проектов или результат лоббирования старыми и новыми лидерами.

Имеет значение и лоббируется этническими активистами и некоторыми экспертами вопрос о границах и возможных реконфигурациях российских республик, особенно на Северном Кавказе. Устройство республик на сегодняшний день оптимальное, и резких изменений, кроме корректировки их конституционных и других правовых актов, быть не должно. Главная задача - это улучшение системы и качества правления, а не изменение границ и статусов. Здесь ключевой вопрос - это обеспечение равного доступа к ресурсам и к власти представителей всех групп населения и меры по приостановлению оттока русского населения из республик. Вопрос об особом статусе или режиме управления может стоять только для Чеченской Республики.

Но для обоснования этих выводов необходимо прибегнуть к дескриптивному социологическому анализу положения на Северном Кавказе, который мы и предпримем в следующей главе.

Итак, массовое сознание есть определенное отражение национальных отношений, своеобразное зеркало. Это утверждение неоднозначно: смотря какое зеркало и смотря какой взгляд. Различные взгляды могут сойтись в фокусе и выявить сущность состояния национальных отношений, а могут скользить по поверхности, не улавливая тенденции развития. Массовое сознание, как правило, ассоциируется с обыденным, и задача социологов нации - доводить до сведения людей действительное положение дел, выводя тем самым их сознание на осознанный социальный уровень.

Приложение 2

Национальные процессы на Северном Кавказе: дескриптивный анализ

Обеспечение равных прав этносов в формирующемся государстве этнонации нуждается в серьезных теоретических исследованиях, в данных конкретной социологии, в фактическом современном материале.

В теории нации относительно данной проблемы пока нет устоявшихся концепций - слишком динамична и часто непредсказуема реальность. Мы попытаемся проанализировать национальные процессы на Северном Кавказе, который интересен для социологов по различным параметрам. Здесь, на наш взгляд, наиболее приемлем дескриптивный анализ. Ситуация сейчас на Северном Кавказе такова, что объяснительные гипотезы происходящих изменений высоко динамичны, противоречивы и неоднозначны.

Несколько ниже, но достаточно высоки темпы экономических изменений не по шкале «лучше - хуже», а в плане перегруппировки экономических и финансовых интересов различных групп. Постоянно создаваемые программы урегулирования северо-кавказских проблем (Ростов), «русификации» Кавказа (Краснодар) и т.п., на наш взгляд, являются нежизнеспособными, так как выражают сиюминутную реакцию на происходящие события. До стратегических обобщений и выработки научно-обоснованной политики дело пока не дошло. Происходит это, как нам представляется, из-за недостатка правильно организованной социальной информации. Сведения собираются по любому вопросу и на любом материале. Работают квалифицированные специалисты. Но принципы организации собранной ими информации остаются неясными. Мозаичность социологических исследований свидетельствует о том, что на данном этапе необходим, в первую очередь, дескриптивный анализ социологических и статистических данных, а затем выдвижение гипотезы многофакторного исследования и его проведение.

Мы поставили задачу провести такой дескриптивный анализ, основанный на общесоциологической трактовке национального, которая была разработана нами и отражена в материале второй главы данной работы. Для проведенного анализа использовались данные мониторинга, проведенного группой Тишкова (автор принимал участие в этой работе), архивные материалы, материалы периодической печати, политические документы. Для того, чтобы данный анализ носил компаративный характер, мы выделили в отдельные блоки материал по регионам Северного Кавказа, которые, как нам представляется, находятся на разных стадиях национально-государственной адаптации.

Дагестан: от полиэтнизма к нации (переходный период)

В Дагестане отчетливо обнаруживает себя социальная поляризация между основной массой населения, с одной стороны, и имущественной и властвующей элитой, сложившейся в ходе трансформаций новейшего времени, - с другой. В республике по сути завершается процесс образования государственно-монополистического олигархического режима. По ориентировочным подсчетам, в Дагестане сейчас 200 фамилий концентрируют в своих руках огромные средства и определяют систему внутриполитических отношений. Это составляет приблизительно 1000 семей общей численностью около 6500 чел., что составляет 0,3% населения республики. Еще порядка 5-7% населения существенно улучшили свое материальное положение и обеспечивают опору для высшей имущественной элиты. Следующей категории населения республики (20-25%) ценой значительных усилий удается удерживать свое материальное положение на уровне в 2-5 раз выше прожиточного минимума. Основная масса населения республики (около 70%) живет в бедности. Пожалуй, нигде в России нет столь значительного расхождения в доходах между основной массой населения и узким кругом богатейших фамилий, как в Дагестане. По большинству социальных показателей Дагестан занимает последние места среди регионов России, причем разница с самыми «богатыми» субъектами федерации составляет восьмикратную величину. Среднедушевой доход дагестанцев ниже прожиточного минимума, установленного в РФ. Для сравнения: в Москве среднедушевой доход в 5 раз превышает прожиточный минимум. Средняя зарплата по Дагестану составляет одну треть среднероссийской.

Общая численность незанятого экономически активного населения составила на январь 2003 года 180 тыс. чел. (20,5%), уменьшившись на 17 тыс. по сравнению с прошлым годом. Официально зарегистрированных безработных - 54 600 чел. Это 6,2% от численности экономически активного населения. В Дагестане самый высокий процент безработицы в России после Ингушетии, Калмыкии и Ивановской области. В сельской местности уровень официальной безработицы в 2 раза превышает общереспубликанский показатель.

Поскольку основой экономических отношений являются теневые структуры, постольку основой социального порядка и регулирования является криминальное насилие. Назначения на доходные должности осуществляются высшей государственной (одновременно, имущественной элитой) путем «конкурса» грубой силы или огромных взяток. «Снятие» с должностей происходит, как правило, путем убийств.

В сфере материальных отношений можно выделить следующие плоскости конфликтного противостояния:

1. Верхняя горизонтальная. Конфликтные отношения в среде высшей политической (следовательно, имущественной) элиты. В настоящее время в этой плоскости ожесточенность отношений ослабла. Наблюдается относительное единство и согласованность позиций.

2. Вертикальная. Конфликты между высшей и средней элитой, а также высшей элиты с мелким частным предпринимательством. В настоящее время это основная плоскость имущественных конфликтов. Деятельность государственных и муниципальных органов власти направлена главным образом на то, чтобы обуздать и отрегулировать мелкий бизнес и индивидуальную трудовую деятельность. Протестующая против этого масса мелких предпринимателей опирается на структуры элиты среднего звена, которая ведет свою борьбу за «место под солнцем» против высшей власти. В настоящее время вертикальная плоскость конфликтов определяет политические процессы в Дагестане.

Рост «вертикальной конфликтности» обнаруживает себя в повышении активности выступлений населения против власти. В Дагестане не убывает число митингов, демонстраций и забастовок. Если в начале 90-х годов в общественных протестах преобладали различного рода идеологические мотивы, то сейчас - исключительно экономические. Учителя, врачи и другие категории служащих по-прежнему требуют выплаты зарплат и пособий. Не снижается число трудовых споров работников с администрациями государственных и акционерных предприятий. Официальная статистика регистрирует рост забастовочного движения, демонстраций, маршей протеста, пикетирования правительственных зданий.

3. Нижняя горизонтальная. Это плоскость конфликтов в среде рядовых граждан республики. Степень ожесточенности здесь отражается в статистике имущественных преступлений. После бурного роста преступности начала 90-х годов, в последние годы статистика преступлений стабилизировалась. Уровень ее был столь значителен, что, казалось, общество достигло логического предела криминальной насыщенности. По всей видимости, свобода экономической деятельности, не подкрепленная своевременно цивилизованными нормами и рамками, которые должны были быть введены государством, приводят к формам криминального регулирования и в отношениях между простыми гражданами.

О напряженном положении в обществе свидетельствуют и стремительно растущие показатели численности психических расстройств. Так, если в 1990 г. число психически больных с диагнозом, установленным впервые, для обратившихся за помощью, составляло 1666 чел., то в 1999 г. таких стало 3151, в 2000 г. - 10255, 2001 г. - 14161, 2002 г. - 13129, 2003 г. -9705 чел. В начале XXI века их число перевалило за 10 тысяч.

В среде республиканской элиты еще в советское время начинали складываться невидимые на поверхности общественной жизни моноэтнические группировки. К началу «перестройки» они были отчетливо видны искушенному наблюдателю. В ходе ослабления, а затем падения коммунистического режима элита, состоящая из представителей всех основных дагестанских национальностей, утратив опору в конструкциях старой власти, смогла найти ее прежде всего в системах доверительных отношений: среди друзей, родственников, лиц общей национальной принадлежности. Не только правящая элита, но и все общество в условиях разрушения элементарного гражданского порядка и законности деградировало к исконным межличностным и этническим связям и поддержке.

Это получило свое отражение в возникновении и чрезвычайном росте популярности национальных движений дагестанских народов. Первоначально они противостояли власти и служили оппозиционным силам средством мобилизации масс, однако вскоре национальные движения стали политическим институтом сближения старой (формальной) и новой (харизматической) элиты. Высокие должностные лица в поисках поддержки явно или скрыто оказываются в числе руководителей национальных движений, а новая формация национальных лидеров включается в состав правящей элиты. В результате этого многонациональная структура Дагестана превратилась в определяющий политический фактор. Национальности, которые еще недавно не играли никакой политической роли и были лишь объектами «национальной политики», теперь стали основными субъектами политического процесса. Мы наблюдаем, что мобилизация политических сил в Дагестане происходит не на основе современных партийно-идеологических принципов, а на крепком фундаменте этнической общности

Однако было бы неверно представлять дело так, что в республике реально конфликтуют между собой целые этнические общности. Действительными субъектами политического процесса в республике являются не эти общественные категории, а вполне определенные организации, которые отсутствуют, как правило, в публичном политическом дискурсе и потому как бы не существуют в реальности. Эти латентные организации можно назвать «этнопартиями», поскольку они обладают всеми структурными атрибутами западноевропейских политических партий:

необходимой для мобилизации социальных сил долей идеологического единомыслия и корпоративного интереса;

организационной структурой, состоящей из одного или нескольких авторитетных лидеров и достаточного для проведения необходимых действий числа активистов;

финансовой поддержкой со стороны представителей высшей имущественной элиты и массовой поддержкой определенных сегментов населения.

Разница «лишь» в том, что массовая и финансовая опора деятельности этих «партий» и их руководитель, как правило, принадлежат к одной субэтнической общности на уровне сельского поселения или группы соседних сел, т.е. того, что в Дагестане носит название «джамаата». В числе функционеров (активистов) этнопартий можно встретить лиц различной национальности, однако ключевые структурные компоненты этих политических образований состоят из лиц одной, очень близкой в этнокультурном отношении, общности. При этом, ни один дагестанский народ не имеет единого политического центра, т.е. одной единой этнопартии. Дело в том, что этнопартии обслуживают интересы вполне определенных сообществ и потому не могут распространяться на всю этническую общность целиком. Лидеры этнопартии часто не только не объединяются с другими группировками той же этнической принадлежности, но вступают в альянс с этнопартиями, состоящими из представителей других этнических групп против «своих», если это оказывается им необходимо.

Можно выделить в качестве блока конфликтогенных факторов также идеологические полюса дагестанского общества. Мы имеем в виду конфликтующие идеологические системы, которые могут вызвать, или которыми можно мотивировать конфликты, возникающие по другим причинам.

Дагестанское общество следует, прежде всего, развести по идеологическим показателям на два полюса: на тех, кто ориентируется на европейские нормы и ценности и тех, кто ориентируется на «Восток», прежде всего, на исламские нормы и ценности. Численность этих условно выделенных нами групп приблизительно равна. Тех, кто ориентируется на европейский образец, разумеется, значительно больше среди городского населения. Их больше среди лакцев, а также лезгин и других народов южного Дагестана, не говоря о русских и др. русскоязычных дагестанцах. Полностью соблюдают обязательные для мусульман ритуалы не более 15-20% населения Дагестана, но кроме них значительное число людей считают себя верующими мусульманами и тяготеют к исламским ценностям. Верующих заметно больше среди аварцев, даргинцев, кумыков, азербайджанцев и чеченцев-акинцев.

Эти идеологические полярности дагестанского общества потенциально весьма существенны, однако в настоящее время не противостоят сознательно друг другу. В свою очередь, тех дагестанцев, которые ориентируется на европейские ценности, можно условно подразделить на «коммунистов» и «демократов». Первых значительно больше, вторые составляют не более 8-10% от общего числа «европейцев». Эти полюса отчетливо артикулируют свои различия, однако «конфликты» между ними проявляют себя лишь во время предвыборных кампаний и только на страницах печати и в спорах на бытовом уровне.

Часть, придерживающуюся исламских ценностей или тяготеющую к ним, следует развести на три различающиеся группы:

«традиционалистов» - тех, кто придерживается или ориентируется на традиционный для дагестанцев бытовой ислам. Для них ислам - не политика или идеология, а образ жизни;

«тарикатистов», организующихся в религиозные суфийские «братства» во главе со своими шейхами. В республике в настоящее время зарегистрировано 15 мюридских братств, которые отличаются жесткой дисциплиной и преданность юмюридов (учеников, приверженцев) своему шейху, с которым их связывает духовный обет. Большинство из них шафиитского толка, но, по меньшей мере, один относится к орденунакшбанди. Почти все они по своему составу моноэтнические;

«ваххабитов» - сторонников очищенного от местных традиций вероучения и строгого религиозного поведения, которые трактуют «джихад» (араб. - духовное старание, стремление) как непримиримую войну против «неверных». Последних совсем немного, не более 2-3%. от общего числа дагестанцев, ориентирующихся на исламские ценности. Они локализуются главным образом в сельских районах центрального горного и предгорного Дагестана и примыкающих к ним равнинных районах республики. Это ряд горных аварских районов, Буйнакский район (в нем расположены известные по

открытым выступлениям «ваххабитов» даргинские селения Карамахи, Кадар и Чабанмахи) и равнинные Кизилюртовский и Хасавюртовский районы.

Есть сведения, что ваххабитские группы стали возникать среди лезгин в южном Дагестане. Хотя общее число ваххабитов незначительно, их воздействие на политические процессы в республике становится все более значимым.

По итогам референдума о введении поста президента Дагестана в различных районах республики можно сделать некоторые выводы об этнических предпочтениях относительно этой высокой должности. В районах со сплошным лезгинским населением подавляющее большинство (свыше 90%) «против» такой должности. Почти столь же высокий показатель противников и в районах со сплошным даргинским населением. В аварских районах оказалось много сторонников введения поста президента РД Среди лакцев также заметно больше, чем в среднем, сторонников этой должности.

Война в Чечне и Дагестане привела к полной дискредитации ваххабитского направления в исламе. Еще в ходе военных действий Народное Собрание РД под воздействием ДУМД (Духовное управление мусульман Дагестана) и политических лидеров исламского тарикатистского направления был срочно подготовлен законопроект, запрещающий «ваххабизм» в Дагестане. Действие этого закона может серьезно преобразить политическую ситуацию в республике.

ДУМД во главе с муфтием Дагестана будет следить за правильностью религиозной жизни верующих и, в случае необходимости, наказывать через органы государственной власти тех, кто, по их мнению, не правильно обучает, трактует священное писание и т. п. Для этого ДУМД будет просто «вынужден» образовывать иерархическую структуру своих органов снизу до верху.

Следует отметить в связи с этим еще одно важное обстоятельство. ДУМД в настоящее время полностью контролируется лидерами тарикатских орденов аварской национальности. А самый существенный «пакет акций» - в руках даргинцев.

Здесь мы реально видим, как в условиях полиэтничности региональной элиты и «равновесии» политических, экономических, культурных и этнических аргументов борьбы за власть, на сцену выходит «третья сила» -конфессиональная элита. Какова будет степень ее политизации - покажет время, но то, что ее появление элиминирует этническую составляющую в многонациональном обществе - очевидно.

Таким образом, Дагестан находится на стадии практически сформированной нации, причем основа этой нации-государства полиэтническая. Вероятно, формирование ее стало возможным на основе следующих факторов, описанных, но не определенных выше:

достаточно высокий научно-технический уровень производства по сравнению с другими северокавказскими республиками;

внутригосударственная суверенизация ;

финансовая система, имеющая поддержку в Центре (в основном, дагестанская диаспора в Москве);

В то же время, процесс нациеобразования в Дагестане не является предметом социального управления, поэтому криминализация его выражена достаточно четко. Политические компоненты этого процесса зачастую замещаются конфессиональными. Но в задачу социологического исследования не входит сугубо политологический анализ, поэтому мы не будем останавливаться на этих аспектах подробно.

Карарачаево-черкессия: бинарный вариант полиэтничности нациеобразования

Состоявшиеся весной 1999 г. выборы главы Карачаево-Черкесии явились политическим фактором, серьезно дестабилизировавшим ситуацию и создавшим угрозу открытого вооруженного столкновения между противоборствующими сторонами. Суть конфликта - борьба за высший должностной пост в республике, который ассоциируется административно-политическими и хозяйственными элитами (и населением) с полным контролем над распределением власти и собственности, то есть достижением (или сохранением) приоритетного этносоциального статуса.

Политический процесс в этой республике в 1999 г. отличался большой динамичностью, тем не менее в нем четко выявились новые тенденции, которые могут в дальнейшем распространиться не только на КЧР. Политическая борьба развернулась между двумя группировками, созданными по этническому принципу, - карачаевской и черкесской. Накал страстей предопределялся исключительно этнической принадлежностью кандидатов, а не их личными и деловыми качествами, содержательная же сторона программы действий претендентов на высший пост в КЧР полностью оставалась в тени. Значительные усилия кандидатов, не только интеллектуальные, но и финансовые, были направлены на разжигание «войны компроматов»: распространялись компрометирующие противную сторону листовки и всевозможные средства наглядной агитации, проводились мероприятия, взаимоисключающие присутствие сторонников претендентов, на митингах принимались итоговые документы, унижающие достоинство не только кандидатов, но и народов, представителями которых они являются, трактовка происходящих в республике событий в СМИ носила ярко выраженный ангажированный характер.

Высокая электоральная активность основных этнических групп населения получила свое продолжение в стремительном нарастании протестных выступлений в поствыборный период и трансформировалась в серьезный конфликтогенный фактор, способный перерасти в открытый межэтнический конфликт. Еще в июле 1999 г. можно было констатировать << критическое» разделение электората, отсутствие реальных консолидирующих механизмов и большую вероятность перерастания конфликта в стадию открытого противостояния.

Политическая пассивность русского населения в процессе выдвижения кандидата на пост главы республики и раскол русскоязычного электората в ходе голосования существенно снизили его консолидирующую роль. Русские общественно-политические организации в поствыборный период не смогли прийти к взаимному согласию, вступая в политические союзы с противоборствующими сторонами. Дробление русского населения по политическим основаниям происходило на фоне консолидации других этнических групп республики, что существенно снизило интегративную роль русского населения в политической и социально-экономической жизни республики. Участие в противостоянии донского и кубанского казачества не только усилили раскол русского населения внутри республики, но и способствовали формированию негативных стереотипов в отношении казачества в целом.

Опасность разрастания карачаево-черкесского конфликта по субъектам федерации, где проживает этнически родственное население (представители тюркской и адыго-абхазской групп народов) в тот период являлось вполне вероятным сценарием. Межрегиональные национальные общественные движения уже заявляли о своей поддержке той или другой стороны конфликта. Вооруженный конфликт в КЧР мог иметь более тяжелые последствия, чем чеченский кризис, имея ввиду вовлеченность в него этнических групп из других субъектов Федерации на Северном Кавказе - не только национальных республик, но и Ставропольского, Краснодарского краев и Ростовской области. Карачаевские лидеры считали своими союзниками репрессированные народы - чеченцев, ингушей и балкарцев. В условиях предполагаемого возникновения межнационального конфликта черкесы также рассчитывали на помощь извне (адыгейцы, кабардинцы, абхазы). Кроме того, в этом случае в конфликт могло втянуться и казачество.

Сложная социально-экономическая и внутриполитическая обстановка в КЧР спровоцировала рост преступности в регионе. Криминализация ситуации вызвана рядом факторов, в числе которых - использование криминальных группировок для устрашения «несговорчивых» представителей этноэлит, борьба за передел сфер влияния между лидерами преступного мира, сформированного также по этническому принципу.

На протяжении последних лет отмечается распространение ваххабизма на территории Карачаево-Черкесской Республики. Нестабильность внутриполитической ситуации в КЧР, низкая занятость населения, главным образом, молодежи, могли послужить толчком для «включения» ваххабистского фактора в качестве одного из инструментов разрешения межэтнического противостояния.

В целом разделение электората по этническому принципу, институализация конфликта и быстро набирающее силу протестное движение обеих противоборствующих сторон свидетельствовали об отсутствии реальных консолидирующих механизмов и ресурсов стабилизации кризисной ситуации в КЧР на местном уровне. Практически все органы власти этого субъекта федерации оказались парализованы. В этой ситуации федеральная власть вынуждена была предпринимать адекватные шаги, используя весь комплекс ресурсов стабилизации власти (правовые, политические, организационные, силовые и т. д.).

Созданная в октябре 1999 г. Указом президента РФ Федеральная Комиссия по вопросам стабилизации общественно-политической ситуации в КЧР ставила следующие задачи:

организовать контроль над своевременным формированием органов исполнительной власти КЧР, осуществлением на территории республики мер по проведению в установленные сроки выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации и Народного Собрания Карачаево-Черкесской Республики;

Обеспечить координацию деятельности территориальных органов федеральных органов исполнительной власти в КЧР;

Оказывать практическую помощь органам государственной власти КЧР в разработке правовой базы, обеспечивающей формирование органов государственной власти республики с учетом местных особенностей и национальных традиций.

Казалось бы, динамика конфликта показала неэффективность попыток его преодоления «местными средствами». Обнаружилось, что мирное разрешение межэтнического противостояния в многонациональной республике возможно только при активном присутствии федерального центра, направленном на изменение политико-правовых условий, породивших конфликт, продолжение переговорного процесса между сторонами, обладающими легитимностью и обязательствами действовать в правовом поле Российской Федерации. Таковы были официальные выводы. Но нас интересует ситуация с точки зрения распределения ролей между различными элитами в данном этносоциальном пространстве.

Первое, что бросается в глаза - слабость местных этнических элит, каждая из которых не решалась опереться только на собственные силы и рекрутировала союзников извне. Именно поэтому урегулированию конфликта способствовало вмешательство федерального Центра. Он оказался самой мощной из внешних «сил влияния». Следовательно, вывод, сделанный массовой пропагандой об инвариантной роли Центра в урегулировании всех лобных конфликтов, представляется сомнительным.

Второе немаловажное замечание. В КЧР несомненно более, чем,

например, в Осетии, Ингушетии и тем более Чечне, представлена русская

диаспора и ее интересы. Кроме того, здесь лучше интеллектуальный климат, достаточно высока роль художественной интеллигенции, что проявилось и в сказанных событиях. Все эти социальные составляющие выдвигают свои элитарные претензии, объективно снижая этнический компонент дележа власти.

Мы полагаем, что чем выше уровень экономического и научно-технического развития региона, тем меньше выражены этнические компоненты в региональных элитах. Примером может служить тот же Татарстан, где политическая манифестация статуса региональной элиты строится строго по принципам государственно-правового регулирования. Суверенитет Татарстана можно считать этно-государственным, но государственного в нем все-таки больше (см. исследования Дробижевой).

В целом процесс нациеобразования в республиках с бинарной этничностью идет сложнее, чем в полиэтничных, поскольку здесь отношения < Центр - периферия» не сплачивают, а разъединяют общество. Методологическим ключом к пониманию этого может служить закон малых групп, где группа из трех человек считается самой неустойчивой - один, как правило, выступает оппортунистом в ситуации конфликта или вообще покидает группу. Экстраполируя этот принцип на национальные единицы можно увидеть, что каждая из сторон конфликта стремится занять одновременно и сторону Центра, и контрэтническую позицию по отношению к своему партнеру. Эта задача не имеет решения.

Интересен в этом отношении пример соседней с Карачаево-Черкесией Адыгеи. Особенностью здесь ( по сравнению с исторической, хозяйственной, экономической и культурной схожестью) является то, что в Адыгее нет этнической бинарности. И, как только исчезает момент этнической конкуренции (при прочих равных условиях), оказывается, что процесс нациеобразования подчиняется другим законам. Поясним это на материалах мониторинга.

Административная граница Республики Адыгея по всей протяженности соприкасается с территорией Краснодарского края (анклав). Особенности этнического состава населения, традиции взаимоотношений, сложившиеся за десятилетия совместного проживания людей разной этнической принадлежности и культуры; своеобразие социального облика Адыгеи, уровень урбанизации, состояние гражданского общества, особенности политической культуры управляющих и управляемых, сложившийся в переходный период тип отношений полиэтнического общества и республики-государства, ситуация на Северном Кавказе и в стране в целом -- вот далеко не полный перечень факторов, которые определяли этнополитическую ситуацию в Адыгее в 1999 году.

Получили развитие противоречивые тенденции, сопровождающие современный этап становления государственности Адыгеи: наметившаяся стабилизация экономического роста и остающийся еще низким жизненный уровень критического большинства населения; появившиеся, благодаря демократизации всех сфер жизни, новые возможности и трудности их реализации для большинства граждан в связи с кризисом; сохраняющаяся преимущественная обусловленность социального статуса и мобильности социальными характеристиками семьи, а не уровнем образования, индивидуальными характеристиками личности.

В Адыгее, преобразованной из автономии в республику в 1991 г., движение «за восстановление национального достоинства» адыгов развивается в рамках идеи национального возрождения. Анализу и ревизии подвергаются итоги «колониальной политики» в ходе Кавказской войны XIX века, репрессий в годы сталинского правления, история взаимоотношений русских и адыгов. В процессе становления государственности РА в новом контексте рассматривается понятие «суверенитет», который трактуется как достойный политический статус этноса, связывается с правом распоряжаться ресурсами и недрами на своей территории, осуществлять взаимодействие с центром на принципах партнерства. Такая трактовка не предполагает право сецессии. По Конституции Адыгеи суверенитет республики «определяется Конституцией Российской Федерации, Конституцией Республики Адыгея и Федеративным договором» (ст. 1).

Межэтническая стабильность в 1999 г. обеспечивалась благодаря политике республиканской власти и усилиям самого полиэтнического общества. С начала образования республики нормативная база национальной политики строится по принципу тесной взаимосвязи процессов становления государственности Республики Адыгея и сплочения ее населения независимо от национальной принадлежности, вероисповедания и политических ориентации. Конституция Республики Адыгея гарантирует каждому гражданину право на пользование достижениями культуры, на свободу художественного творчества, на создание этническими общностями своих национально-культурных объединений (ст. 41). Через национально-культурные центры и общественные объединения реализуют свои национально-культурные интересы славянские народы, армяне, греки, татары, немцы, курды. В общеобразовательных школах в местах компактного проживания этнических групп ведется преподавание татарского, армянского, греческого языков. Более 20 тыс. молодежи неадыгейской национальности изучают адыгейский язык по желанию. Среди приоритетных направлений политики всех ветвей власти республики в этой сфере - поддержка профессиональной деятельности в области культуры и искусства, поощрение созидательных инициатив национально-культурных объединений граждан.