Национально-культурные основы российской государственности и правовой политики

Новая реальность - это постоянный реальный и виртуальный кризис, действующая система актуальных или латентных рисков. Это своего рода «глобальный дискурс гуманитарного мышления», захватывающий все сферы знания, определяя направления их развития Кравченко С.А. Риски в нелинейном глоболокальном социуме. М., 2009.. Нестабильность - новая доминанта общественной организации, а рискогенность - новое направление в модернизации политических технологий управления, совершенствования госаппарата, политического и правового порядка и т.п.

В современной нестабильной и рискогенной социальной среде, которую воспроизводит демократический стиль политического мышления, такие понятия, как “демократия”, “гражданское общество”, “государство благосостояния”, по утверждению М. Фуко, неприменимы к характеристике современной действительности и в настоящее время являются идеологическими клише, публичными (фасадными) моделями, расходящимися с реальной практикой властно-правовых отношений в обществе. Причем эти публичные модели рассматриваются Фуко как продукт современных технологий власти, которые поддерживают структуру современного господства как внутри конкретного государства, так и на международной арене (например, делегитимация того или иного режима международным сообществом путем ссылки на нарушение принципов демократии и подавление гражданского общества и т.п.).

Французский мыслитель приходит к выводу, что именно идея демократии и общественного блага, сменившая религиозные и духовные основания политической организации, становится новой абсолютизирующей силой, ограничивающей и управляющей свободой индивида, подчиняющей его политическим программам и властным требованиям. Так, он заключает, что демократия и общественное благо «наличествует тогда, когда все подданные безусловно подчиняются законам, хорошо исполняют возложенные на них обязанности, усердно занимаются ремеслами, которым они себя посвятили, и соблюдают установленный порядок хотя бы в той мере, в какой он сообразен законам… Иными словами, общественное благо - это, по сути, подчинение закону… Однако в любом случае, если целью суверенитета является общественное благо, то всеобщее благоденствие оказывается не чем иным, как абсолютной подчиненностью. Это означает, что цель суверенитета замкнута на самой себе: она отсылает к самому осуществлению суверенитета; благо есть подчинение закону, следовательно, благо, к которому стремится суверенитет, состоит в подчинении людей этому суверенитету» Фуко М. Истина и правовые установления // Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М., 2005. Ч. 2. С. 195..

В свете изложенного при обсуждении вопросов о формировании отечественной системы государственной власти, эффективности политических институтов, очевидно, следует остановиться также на проблеме становления правового государства в России. При рассмотрении этого вопроса речь, как видится, должна идти не о скорейшем (или постепенном) конструировании либерально-демократических институтов, развитии частной собственности, экономического благосостояния и независимости субъектов гражданского общества, а, напротив, о создании правовой государственности. Очевидно, что понятие «государственность» значительно шире и содержательней. Данное понятие отражает типологическое своеобразие и духовно-культурную особенность, прежде всего, таких социальных феноменов как государство, власть и право, созданных и органично развивающихся в рамках известного общества, его духовно-культурного, социально-психического уклада.

Следовательно, конкретное государство институционально оформляется и развивается именно на этом фундаменте, представляя свой особый, хотя, может быть, типологически и сходный с другими национально-цивилизационными континуумами вид государства по форме и, что более важно, по содержанию.

Иначе говоря, как бы ни старались реформаторы разного толка сконструировать на отечественном социокультурном фундаменте стройный «западноевропейский дворец» (как центр политической и правовой жизни российского общества), он все равно не сможет обрести ни стабильности (устойчивости), ни социально-правовой и политической ценности для отечественного политической культуры.

Провозглашенная в ст. 1, п.1. Конституции РФ модель государственного устройства, а именно: демократическое федеральное правовое государство, не раскрывает смысл и содержание самой правовой государственности, а характеризует, скорее, систему демократического политического устройства. Причем в дальнейших положениях Конституции совершенно четко прослеживается логическое построение западноевропейской системы демократии (глава I Конституции). Практически во всех комментариях официального и неофициального характера при раскрытии сущности правового государства отражено именно формирование системы государственной власти, отвечающей стандартам либерально-демократической модели. Важно в этом случае то, что осознанно или неосознанно в качестве идеала, образца берется именно специфическая модель государственного устройства и организации властных практик западных стран, причем та, которая сформировалась исключительно в рамках определенных социально-культурных, геоюридических и геополитических условий. Приведём вполне справедливые суждения известного политолога В.Б. Пастухова: «Проблема состоит в том, что конституционализм - это своего рода социальный “черный айсберг”, возвышающийся над поверхностью океана западной культуры. Его видимая часть представлена набором демократических институтов, кажущихся вполне самодостаточными и легкоусвояемыми. Возникает соблазн “отбуксировать” эту демократическую систему в сопредельные цивилизационные океаны и моря, однако кроме видимой части, есть еще и невидимая подводная часть, глубоко погруженная в уникальную историю Запада. Об эту подводную часть и разбиваются все попытки привить конституционализм в чуждой для него культурной среде (курсив мой - А.М.)» Пастухов В.Б. Реставрация вместо реформации. Двадцать лет, которые потрясли Россию. М., 2012.
С. 431. .

К сожалению, эта демократическая система и уникальная, исторически сложившаяся практика властного взаимодействия между обществом и государством принимают универсалистский характер. Оказывается, что практически не может существовать иная модель правового государства, которая не воспроизводила бы западноевропейскую логику формирования и функционирования политической организации. Получается, что если категории «правовое государство» и «либерально-демократическая система власти» (или просто «демократия») являются тождественными понятиями, равнозначным по смыслу, тогда будет и понятие «правовая государственность».

Однако в настоящем исследовании, такие категории, как «правовая государственность», «правовое государство», «правовое устройство» и «демократическая система», не отождествляются, хотя они и имеют много общего, являются близкими и взаимосвязанными по содержанию.

«Правовая государственность» формируются под воздействием целого комплекса факторов, отражающих социально-экономические, этнополитические, духовно-нравственные, социокультурные условия, на основе которых институционализируются практики публично-властного взаимодействия субъектов, формируется политическая и правовая системы, государственно-правовая организация и политический порядок в целом. Правовая государственность, таким образом, определяет (кроме всего прочего) главное - особый тип политического и правового мышления и логику осмысления политических процессов, аксиомы правового и политического сознания граждан, цивилизационную модель (национально-культурный тип) правового государства, в конечном итоге отражает национальную уникальность политического бытия общества. Здесь можно вспомнить слова И.А. Ильина, который писал, что «государство совсем не есть “система внешнего порядка”, осуществляющаяся через внешние поступки людей… На самом деле государство творится внутренне, душевно и духовно; и государственная жизнь только отражается во внешних поступках людей, а совершается и протекает в их душе» Ильин И.А. Путь духовного обновления. М., 2003. 290 - 291..

На основе вышесказанного можно утверждать, что «правовое государство» формирует основополагающую идею (идейно-концептуальную доктрину) и принципы институциональной (политической, экономической, правовой, социально-духовной и т.п.) организации государства в рамках конкретных культурно-исторических условий. Формирование идеи и принципов правового государства обусловлено спецификой исторической эпохи, уровнем развития науки, образования, культуры, политическими обычаями и традициями общества, его нравственно-духовным потенциалом, уровнем политико-правового сознания и культуры, господствующими религиозными и идеологическими взглядами и т.п.

Тем не менее идея самого правового государства, как это обосновывал еще И. Кант, заключается в том, что все в государстве подчинено праву (определенное политико-правовое состояние, при котором каждый гражданин может свободно пользоваться своими законными правами, реализовывать свободно свои законные интересы), т.е. право господствует над всем, в том числе и над государственной властью. Однако все дело в том, что мы понимаем под правом. Если мы рассматриваем право как совокупность законов и иных нормативно-правовых актов, то это позитивное право, лишенное духовных и нравственных оснований, являющееся исключительно властным и политически ангажированным явлением. В этом случае идея правового государства станет миражом, как отмечает Е.Б. Пашуканис, она заслонит от народных масс факт господства класса, слоя, корпоративных, партийных интересов См.: Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм. М., 1927. С. 93.. В западноевропейской политико-правовой мысли, где сформировалась идея правового государства, право рассматривается как существовавшая еще до формально установленного закона естественно-правовая ценность.

В отечественной политической традиции подобную категорию заменяет понятие «правды». Правда, так же как и естественное право, не совпадает и не исчерпывает себя государственно установленными социально-политическими, экономическими нормами, не выражается взаимными выгодами. «Как и естественное право в конституционной традиции, - пишет по этому поводу К.В. Арановский, - так и правда в российской культуре составляет ценность. Как и правда, естественное (должное, вечное, справедливое, разумное) право, а также естественные (неотъемлемые и неотчуждаемые) права стоят выше закона и других правовых форм» Арановский К.В. Аксиология правды в русском мировоззрении и государственное право // Правоведение. 2003. № 6. С. 191.. Однако, продолжает автор, «у правды шире область влияния. Она направляет или расстраивает условности, как в праве, так и в нравственности, не противопоставляя их и даже не стирая границы между нравственным и правовым. Естественное право, напротив, как бы широко его ни понимали, все же смещено к юридической стороне жизни» Там же. С. 192. «Для христианской монархии, - пишет по этому поводу Л.А. Тихомиров, - естественное право особенно не отрицаемо… мы во всех монархиях видим особенное внимание к так называемой “справедливости”, которая именно стоит в соответствии с правдой и правом нравственным, а не юридическим. В аристократиях и демократиях, напротив, господствует юридическое понятие права» / Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998. С. 356..

Кроме того, естественное право доступно рациональному оформлению и разумному, казуальному объяснению, в свою очередь, в правде превалирует не личностное содержание, а межличностное (соборное), оно более интуитивное и психическое, в силу этого не поддается полному рациональному постижению. «Обо всяком официальном акте, так или иначе затрагивающем интересы человека, россиянин имел и имеет собственное мнение, обладая даром различать правоту и законность» Краснов М.А. Указ. раб. С. 61..

«Правовое устройство», с нашей точки зрения, это уже конкретная политическая и правовая конфигурация властных институтов и практик, определяющая конкретный политический и правовой порядок, который становится легитимным и легальным, если, соответственно, данный порядок органичен социокультурному укладу общества и основополагающим социально-политическим принципам (последние, как правило, фиксируются в основных государственных законах, в писаных или неписаных конституциях). Например, еще в Московском царстве, как отмечает Н.Н. Алексеев, русский народ имел свою собственную, неписаную конституцию, которая выражалась в его верованиях и воззрениях, обычаях и традициях. Она оказывала воздействие на формирование государства, на осуществление государственной власти, задавала последней параметры функционирования и пределы ее деятельности Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 2000. «Московская монархия, - писал он, имела, разумеется, свою неписаную конституцию, однако эта конституция свое торжественное выражение имела не в хартиях и договорах, не в законах, изданных учредительным собранием… а в том чисто нравственном убеждении, что порядок, устанавливающий характер внешней мощи государства и его распорядителей… установлен свыше, освящен верой отцов и традициями старины» / Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее основные задачи / Русский народ и государство. С. 529. См. об этом также § 2.1..

«Демократическая система» - это понятие, связанное с конкретной цивилизационной моделью государства и политического процесса, основанные на духовных и культурных традициях западного общества. И с нашей точки зрения является не универсальным шаблоном организации деятельности государственной власти и публично-властного взаимодействия всех его субъектов, а уникальным, культурным явлением определенного общества. Еще П.И. Новгородцев отмечал, что демократия должна «рассматриваться как одна из форм правового государства», что демократия и правовое государство - это явления не одного порядка Новгородцев П.И. Демократия на распутье / Об общественном идеале. М., 1991. С. 544.. Поэтому коренная перестройка всего государственного организма, без адаптации чужеродных институтов к национальной жизни, политическому сознанию, без создания необходимых социально-экономических, политических условий невозможна.

Стоит также учитывать, что демократическая система как духовно-культурное явление основана на рационально-прогрессистском мышлении, где общество спаяно не духовно-нравственными и традиционными узами, как, например, российское общество, а рационально-правовым договором, который только и может скрепить независимые и индивидуальные социальные атомы. Так, например, по утверждению Г. Кельзена, демократическая система устанавливает политический и правовой релятивизм, не свойственный национальному государственному мышлению, основывается на том, что в общественной жизни нет никакого абсолютного порядка и никаких абсолютных обычаев, верований и воззрений «Если демократия открывает широкий простор свободной игре сил, проявляющихся в обществе, - пишет по этому поводу П.И. Новгородцев, - то необходимо, чтобы эти силы подчиняли себя некоторому высшему обязывающему их началу. Свобода, отрицающая начала общей связи и солидарности всех членов общения, приходит к самоуничтожению и разрушению основ государственной жизни» / Новгородцев П.И. Указ. соч. С. 559..

Поэтому перспективы развития правовой государственности, восстановление политической стабильности, устойчивости и адекватности социально-властного взаимодействия (в системе личность - общество - государство), формирование режима законности и эффективности государственной власти зависят от поиска национальной стратегии обновления политической и правовой жизни российского общества, развития духовной и нравственной основы, поиска общественного идеала (идейно-концептуальной доктрины, отвечающей истории развития российского государства, его современному состоянию и условиям, а также будущим ориентирам). В противном случае, если правовое государство будет опираться на западную аксиоматику, российскую государственность ждет модель постоянно догоняющей модернизации, непрекращающегося/затяжного транзитивного этапа и т.д.

В этом контексте интересен евразийский политический проект модели отечественного правового государства - «гарантийное государство». В рамках этого проекта утверждается, что государственная система властвования должна быть основана на национальных политических традициях и социокультурном укладе русского народа, но в то же время не отрекаться от новейших политических достижений других цивилизаций. Это государство, отмечает Н.Н. Алексеев, «которое живет, имеет историю, изменяется, движется, развивается. Жизнь его складывается из двух противоположных моментов - из постоянного, статического и из подвижного, динамического… Сочетание статики и динамики образует режим, который можно назвать демократической идеократией или идеократической демократией (курсив мой - А.М.)» Алексеев Н.Н. О гарантийном государстве / Русский народ и государство. С. 380 - 381..

Евразийский социально-политический проект предполагает построение государства с сильной государственной властью, с положительными правовыми обязанностями в отношении общества и государства (взаимного «социального служения») См. об этом: Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю. Указ. соч. С. 275. . Причем противопоставление сильное государство - слабое общество характерно не для русской политической культуры, а для западной либерально-демократической традиции, когда в политической жизни общества выделяются два самостоятельных центра (полюса) - гражданское общество и государство. Либеральная концепция политического взаимодействия последних сводится к тому, что гражданское общество отгораживается «частоколом» естественных (неотчуждаемых) прав от государства. В рамках этого политического союза (основанного на естественно-правовом договоре) государство (государственная власть) выступает только в роли охранителя («ночного сторожа») и независимого арбитра.

Поэтому политически очевидно для западной логики, что преобладание государства над обществом, т.е. одного центра социально-политической жизни над другим, приводит к ослаблению самого общества. В свою очередь, усиление гражданского общества, его политической активности посредством созданных им же институтов ведет к ослаблению претензий государства и подчинению его социальным нуждам. В отечественной традиции сильное государство, как правило, связывается с сильной народностью, когда государственная власть и народ соединяются в некотором единстве, не противопоставляются друг другу, а основываются друг на друге: «Сильная государственность, - писал по этому поводу И.А. Ильин, - означает, прежде всего, сильную народность, и наоборот». Так, например резкое ослабление государства в 90-е годы, вызванное сменой элит, трансформацией советской институциональной системы властвования и переориентацией на либерально-демократические «рельсы» институционально-правового развития, в конечном итоге привело и к ослаблению самого общества, резкому снижению политической и гражданской активности, к небывалому росту преступности и т.п. См.: Плискевич Н.М. Российский социум девяностых (Размышления над книгой Л. Гордона и Э. Клопова) // Общественные науки и современность. 2002. № 2.

Причем в политических учениях и доктринах явно или косвенно, затрагивается тема социально-политического архетипа, «властного кода» (Ю.С. Пивоваров), ориентирующего русское государствоведческое мышление на воспроизводство в программных положениях метафизической (символической) и физической (институционально-правовой, субординационной, функциональной, бюрократической и т.п.) силы русской власти. При этом социально-политический кризис устойчивой и ответственной государственной власти в национальных нормативно-ценностных (аксиологических) представлениях, в повседневной (обыденной) практике активизирует деструктивные, конфликтогенные и рискогенные факторы и причины в развитии института государства, правовой и политической систем, публичной организации общества в целом, вызывая функциональные искажения и деформации в развитии властно-правового пространства, отдельных институтов и структур государственной власти.

В то же время силу государства не следует трактовать примитивно, как некую авторитарную или тоталитарную мощь, его чиновников, как процесс эксплуатации элитарным сословием общественного организма и проч. См. подробнее об этом: Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю., Мирошкина О.И. Государственная власть: теоретико-методологические и правокультурные аспекты: монография. М., 2012. С. 171 - 181. Обобщая отечественную политико-правовую мыследеятельность, можно с уверенностью сказать, что усиление российского государства традиционно трактуется массовым сознанием в качестве:

1) главного ресурса преодоления кризисов и противоречий, обеспечения политической стабильности, восстановления режима законности и правопорядка, целостности и единства государственности;

2) объективного фактора активизации общественного потенциала, повышения политической активности личности;

3) необходимой предпосылки стабильного развития различных сфер жизнедеятельности общества (экономической, политической, правовой, духовно-культурной и т.д.);

4) внешнего и внутреннего фактора обеспечения идеократической целостности национального публично-правового континуума;

5) условия, обеспечивающего взаимное социально-политического служение в системе личность - общество - государство, где первичным является не разделение сфер и полномочий публично-правовых органов власти, не противопоставление различных политических субъектов и правовых статусов личности - гражданского общества - института государства, а симфоническое единство политического пространства и «правообязывающая модель отношений», ориентированных на решение общенациональных целей и задач Например, Н.Н. Алексеев отмечает, что гарантийное государство «обеспечивает осуществление некоторых постоянных целей и задач, что оно является государством с положительной миссией. Гарантийное государство противопоставляется, следовательно, государству релятивистическому, не ставящему перед собой никаких положительных целей, не имеющему никакой постоянной программы, не руководящемуся никакими стабилизованными принципами… в нем обеспечивается проведение в жизнь некоторых положительных социальных принципов, некоторой стабилизированной социально-политической программы, которая может рассчитывать на всеобщее признание со стороны людей весьма различных философских, научных и религиозных убеждений». Такое государство основывается на нравственно-правовых и духовных основах, утверждает «правду», как необходимый нравственный идеал и критерий оценки политико-правовой действительности. В нем утверждается «истинная» духовно-нравственная свобода личности, ибо «право есть та область духовно-нравственной жизни человека, которая имеет дело с тем, что человек “свободно может” и к чему он насильственно не принужден» (Алексеев Н.Н. О гарантийном государстве / Русский народ и государство… С. 372 - 373)..

Таким образом, следует признать, что сегодня наблюдается незавершенность социально-правовых и политических реформ государственной власти. Обновление отечественной системы институтов и структур власти, по справедливому замечанию О.В. Мартышина, должно опираться на «вариант культурно-политического и правового синтеза, который сочетал бы национальные и европейские традиции, сильную власть, социальную справедливость (“государство правды”) и свободу личности, плюрализм, правовое государство» Мартышин О.В. О некоторых особенностях российской правовой и политической культуры // Государство и право. 2003. № 10. С. 30..

Причем в современной российской политической действительности объективно проявляются три взаимосвязанные и взаимообусловливающие тенденции.

Во-первых, это стремление к духовно-нравственному обоснованию государственной власти, социально-нравственной (идеократической) ответственности властно-управленческой элиты. Так, социально-политические исследования фиксируют, что в современном российском обществе доминирует не персоноцентричная модель легитимации государственной власти и харизматическая практика наделения лидера государства высокими духовно-нравственными атрибутами, а, напротив, присутствует потребность в формировании морально-правовой системы ответственности публичной власти и реализующих ее лиц. Политико-психологические исследования, проведенные группой исследователей под руководством Е.Б. Шестопала, выявили высокую степень тревожности людей, обусловленную, прежде всего, духовно-нравственным несовершенством действующей системы государственной власти и ее представителей. Эти тревоги «связаны не столько с экономическими проблемами, хотя те и лежат на поверхности, сколько с ощущением отчужденности власти от общества, ее несправедливостью и своекорыстием, отсутствием моральных опор. Это “гуманитарное измерение”, связанное с ценностями, настроениями и моральным климатом, очень слабо проработано у модернизаторов». Эти основания системы государственной власти слабо проработаны и у современных консерваторов, о чем будет сказано ниже, поскольку и действующая консервативная идейно-концептуальная платформа «не придает этим ценностям большого значения» См. об этом: Шестопал Е.Б. Политическая повестка дня российской власти и ее восприятие гражданами // Политические исследования. 2011. № 2. С. 22 - 23..

Во-вторых, это требование интегрировать западноевропейские достижения в области прав и свобод человека, некоторые демократические ценности с социокультурной моделью политической организации и традиционными (исторически сложившимися) практиками публично-властного взаимодействия в системе личность - общество - государство. Так, целая серия социологических исследований фиксирует, что для отечественного политического сознания характерен «органичный сплав» национального традиционного мировоззрения и модернизационных ценностей, современных демократических требований к государственной власти и ее деятельности См.: Общественное мнение - 2008. Ежегодник. М., 2008. . В этих исследованиях фиксируется, что государственная власть воспринимается сегодня гражданами «новой России» в качестве «инструмента реализации интересов общности в целом (причем устойчиво в российском политическом сознании и практике приоритет отдается интересам общности, всего народа, социально-культурной целостности, а не интересам отдельной личности - А.М.), гаранта обеспечения возможности ее существования и развития (такое представление воспроизводится, как отмечалось выше, на всех этапах развития российской государственности как устойчивый социально-политический архетип - А.М.), дав возможность каждому заявить о своих правах и по возможности, учтя интересы индивидов и отдельных групп населения, в своей практической деятельности оно (государство - А.М.) должно руководствоваться прежде всего интересами общности как единого целого, как, впрочем, и любой человек или население целых регионов и крупные социальные группы. Для россиян не те или иные группы индивидов должны в борьбе друг с другом уметь отстаивать свои интересы, а государство как выразитель общих интересов должно, принимая во внимание интересы различных субъектов, на базе общественного консенсуса проводить политику, направленную на благо народа как единой общности» Тихонова Н.Е. Россияне: нормативная модель взаимоотношений общества. личности и государства // Общественные науки и современность. 2005. № 6. С. 39..

В соответствии с этим, по нашему мнению, формирование идейно-концептуальной доктрины развития системы государственной власти должно реализовываться как на основе консервативно-политического моделирования, так и с учетом глобальных (межцивилизационных) тенденций развития См. об этом: Обретение будущего: повестка дня 2012. М., 2011.. Дело в том, что современные критерии и индикаторы устойчивости и стабильности государственной власти в глобальном демократическом транзите становятся весьма рискогенными и конфликтогенными, поскольку «диктатура экономоцентризма» (т.е. основные показатели стабильности государства) связывается с развитием рыночных институтов и отношений, потребительского мировоззрения, устойчивого спроса и т.п., а не с качеством межличностных отношений, целостностью общественных систем и проч. Тотальность процессов политической стандартизации и государственно-правовой унификации на основе неолиберально-демократической парадигмы вызывает повсеместные системные деформации и цивилизационную конфликтогенность. Иначе говоря, действующие параметры и индикаторы устойчивого развития государственности в глобализирующемся мире, представляемые в качестве универсальных и общечеловеческих, исторически себя не оправдали Бабурин С.Н., Урсул А.Д. Политика устойчивого развития и государственно-правовой процесс. М., 2010..

Поэтому идейно-концептуальная доктрина развития публичных институтов власти должна интегрировать как действующие международно-правовые требования и политические стандарты, так и традиционные ценности и принципы воспроизводства социально-политической целостности и устойчивости российского общества. Прав в этом плане У. Бек, отмечая, что при формировании будущей устойчивой модели государственно-правового развития «следует заниматься вопросом, как цивилизации, не принадлежащие Западу, по-иному, чем он, планируют и представляют себе свои особые сочетания культуры, капитала и национального государства, а не предполагать, что они являются недоразвитыми вариантами некоего западного первообраза» Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия. М., 2007. С. 448.. Исследователь верно отмечает, что «политэкономическим мифом» ХХ века была идея, согласно которой рыночные механизмы и в целом капиталистическая система «перемелют» любую традиционную культуру, сформируют новое мировоззрение и адаптирует традиции и обычаи взаимодействия между людьми к требованиям экономической системы. Однако все больше стран, особенно государственно-правовые системы евразийских и восточных стран, которые, наоборот, «перемололи» западную политэкономическую систему и адаптировали рыночные отношения под требования своей цивилизации.

- В-третьих, это «тяга» на уровне массового политического мышления к восстановлению сильной государственности, в соответствии с восстановлением силы государственной власти. Причем конкретно-историческое проявление государственной силы имеет морально-правовой тип обоснования, в котором вертикаль ценностно-нормативной иерархии выстраивается от духовных, абсолютных истин и доминант к социальным. Законотворческая, правоприменительная и судебная деятельность государственной власти обрамляется нравственным содержанием и духовным долгом. Сильными в массовом восприятии являются те политические формы и правовые средства, опосредующие взаимодействие личности, общества и государства, которые основываются на духовно-нравственном служении и правообязанности, а формально-нормативный аспект общественного порядка трактуется в качестве вторичного, инструментального. Для современного массового политического мышления, как показывают социологические данные, «особое значение имеет такая ценность, как “сильное государство”. В литературе по авторитаризму она нередко интерпретируется как один из наиболее явных показателей авторитарности. Анализ наших данных показывает, что этот индикатор следует трактовать более осторожно», поскольку он связывается не с авторитарным началом государственной власти, а с морально-нравственным. Поэтому «неоправданно отождествление коммунитаристских традиций нашей политической культуры с собственно авторитаризмом». Ратуя за усиление государственной власти, общество, прежде всего, предъявляет «серьезный запрос на морально-политические ценности и, в частности, на идеи социальной справедливости», идеократической обусловленности властно-правовой деятельности, обеспечение и реализацию высоких духовно-нравственных (деонтологических) стандартов деятельности тех или иных должностных лиц См. об этом подробнее: Шестопал Е.Б. Указ. раб. С. 20 - 24..

Поэтому в отечественной политической мысли на протяжении всей истории реальное либо мнимое ослабление государства интерпретируется доктринальным, профессиональным и массовым политическим сознанием в качестве негативной тенденции, инициирующей деструктивные и конфликтогенные факторы и события, аномические политические процессы, инволюцию правовой культуры и нигилизм. При этом кардинальное реформирование публично-правовых институтов власти традиционно приводит в России к ослаблению государства, к развитию функциональных искажений и деформаций в системе государственной власти.

В заключение еще раз подчеркнем, что вопрос о «демократии» тождествен вопросу о том, что проблематизируется в современном политико-правовом мышлении, а значит, определяет универсалии в его развитии, формы рациональности и параметры истинного знания. В практическом плане этот вопрос завязан на определенный круг исторических событий и конкретных политико-правовых процессов, определяющих современное функционирование конкретных государств, неправительственных институтов и организаций, международного порядка в целом. Следовательно, в качестве устойчивой национальной тенденции можно выделить потребность в усилении институционально-правовой и социально-политической активности государства, в укреплении стабильности его властно-иерархической структуры, которые связываются с восстановлением порядка и контроля над территорией и обеспечением национальной безопасности, а в качестве доминирующего вектора развития российского властно-правового пространства - институционализацию в конкретно-исторических условиях сильной демократической государственности, идеократически обусловленной и стремящейся к установлению баланса между национальными интересами, потребностями (личности - общества - государства) и общемировыми достижениями.

3.8 Социально-политические проекты трансформации российской публично-властной организации в ХХI веке

В современной политической действительности доминируют два основных проекта трансформации системы российской государственной власти: консервативный и моденизационный. Каждый из них представляет не только систему политических представлений, идей, образов и символов (идейно-политическую платформу развития властных отношений), комплекс форм и принципов организации политического процесса, но и специфическую систему публично-властных практик. Здесь следует пояснить, что процессы политической трансформации рассматриваются в качестве более широкой категории, чем понятие «модернизация», которая является одним из видов трансформационных процессов. Дело в том, что трансформация трактуется нами как эволюционное, революционное (скачкообразное) или маятниковое развитие политических институтов, системы властных отношений.

Причем понятие «модернизация» имеет очевидную социокультурную нагрузку, поскольку опирается на определенный, образец (образ, модель и т.п.) политической трансформации, сформированный в определенных конкретно-исторических условиях и преемственно развивающий специфический стиль политического мышления и государственно-правовой организации Справедливо в этом плане отмечает А. Дугин, когда пишет, что начиная с определенного времени, Европа и модерн становятся синонимами. И теперь мы говорим: Европа, «европеизация», понимая под этим новую парадигму, т.е. «модерн» и «модернизацию». При этом задачей «модернизации» как процесса является разрушение системности, структурности и целостности предшествующих парадигмальных состояний, т.е. традиционной парадигмы социального, политического и правового устройства (См.: Дугин А. Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли. М., 2009. С, 53, 69).. Другим аналогом трансформационных процессов выступает консервативная идейно-политическая платформа. При этом следует отметить, что в консервативных интеллектуальных и политических проектах происходит интеграция традиционных ценностей, символов, верований и т.д. с неизбежными процессами эволюции политической организации.

В этом плане, мягко говоря, некорректно обвинять консерваторов в негативном отношении к социальным инновациям, проектам реформирования политической организации, ко всему новому в целом. Консерватизм, как это в свое время обосновал Л.А. Тихомиров, нацелен вовсе не на застой, а на развитие человеческой организации (публично-правовой, духовно-нравственной, социально-экономической), но на развитие, не отрекающееся от прошлого, а, наоборот, предполагающее и опирающееся на традиционный культурно-исторический опыт Прав этом плане М.Н. Лукьянов, когда отмечает, что не следует отождествлять консерватизм с резким неприятием каких либо-перемен, с отрицательным отношением к процессам реформирования политической жизни общества. Конечно, «резкая критика реально существующих институтов вполне совместима с консерватизмом. Справедливо и обратное утверждение: поддерживать любой реально существующий порядок - не обязательно означает быть консерватором. Очевидно, что консерватизм в принципе не означает противодействия изменениям» / Лукьянов М.Н. Консервативная научная интеллигенция и власть (1907 - 1914) // Власть и наука, ученые и власть: 1980-е - начало 1920-х: материалы Международного научного коллоквиума. СПб., 2003. С. 343 - 344.. В отличие от фундаментализма и традиционализма, которые ориентированы на регрессивное движение политического, т.е. восстановление изначальной универсальной (примордиальной) традиции, утраченных форм и моделей общественного взаимодействия См. об этом: Генон Р. Символы священной науки. М.. 2002; Он же. Символика креста. М., 2008; Дугин А.Г. Философия политики. М., 2004 и др., что предполагает негативное отношение ко всяким изменениям, инновациям, трансформациям, консерватизм, напротив, «не требует сохранения традиции неизменной несмотря ни на что, он лишь стремится ввести эти изменения в рамки “естественного развития” самой традиции» Никитаев В. Повестка дня для России: власть, политика, демократия // Логос. 2005. № 5 (50). С. 53..

Более того, одним из основных программных положений различных политических учений являлась консервативная трансформация политической жизни общества, направленная на формирование адекватных и органичных культуре публичных институтов власти, форм организаций, отвечающих интересам и ценностям общества. Поэтому словосочетание «консервативная трансформация» - это не феномен постмодернистского дискурса, совмещающего несовместимое, сочетающего противоположности и т.п., а реальная программная установка консервативного политического мышления: «Безапелляционное противопоставление традиции и модернизации, - отмечает по этому поводу исследователь консерватизма А.В. Репников, - возникает в том случае, если с понятием «модернизация» связывается исключительно заимствование зарубежного опыта, а под традицией понимается приверженность ко всему старому и отжившему в социально-политической и общественной жизни. В этом случае вместо понятия “консерватизм” более уместно употреблять понятие “реакция”», консерваторы не пытаются противостоять переменам, они пытаются сделать их управляемыми. Поэтому, продолжает исследователь, «консерваторы видели пути решения проблем, стоящих перед страной, не в радикальной революционной ломке, а в опиравшемся на национальный опыт постепенном эволюционном реформировании системы» Репников А.В. Консервативные концепции переустройства России. М., 2007. С. 9 - 10..

Предваряя более обстоятельный анализ различных модернистских и консервативных идеологических платформ и конструируемых на их основе стратегий преобразования российского политического пространства, укажем на их общие (схожие) характеристики, а также на принципиальные различия между ними. Итак, общим, безусловно, является обоснование необходимости изменений, ориентация на оптимизацию, совершенствование, улучшение форм политической организации, поиск адекватных и эффективных средств и механизмов управления, решения социальных задач и проч. Отличий на самом деле гораздо больше, и они более серьезны и принципиальны, чем принято сегодня считать Многие исследователи политики, например, считают, что в современном контексте достаточно сложно выделить различия между консервативными и эволюционными модернистскими платформами, что они практически совпадают в своих идеях, представлениях и схожи в программных положениях. Неслучайно, в современных текстах модернизм рассматривается авторами как более широкое понятие для отражения трансформационных процессов в политической организации. При этом выделяя различные модели модернизации - консервативную, эволюционную, радикальную и т.п., что существенно искажает смысл и содержание идеологических платформ. Конечно, в настоящее время существуют так называемые постмодернистские идеологические платформы, которые сочетают не сочетаемое, а в идеологических построениях используют идеи, принципы и программы совершено разных идеологий. Тем не менее считаем такой подход неоправданным как с теоретико-методологической, так и с практической точки зрения (См. об этом подробнее материалы Мирового политического форума, прошедшего в г. Ярославле 9 - 10 сентября 2010 г.: Демократия и модернизация: к дискуссии о вызовах XXI века / Центр исследований постиндустриального общества. М., 2010).. К таковым различиям, обобщенно говоря, можно отнести следующее:

- во-первых, оппозиция консервативных и модернистских платформ обусловлена разностью трактовки социальных оснований политического порядка. Первая исходит из того, что общество выстраивается на основании определённых целостных структур, в нем доминируют конкретные целостные социальные системы, обеспечивающие политическое единство, общественную целостность, социокультурную идентичность и т.п. В то время как вторая платформа (основанная на либерально-демократической парадигме политического мышления), напротив, в качестве основ политического порядка видит индивидуализированные воли субъектов, а не тотальные социокультурные суперсистемы. «Ценности модерна особые, - справедливо по этому поводу замечает А.Г. Глинчикова, - это ценности индивидуализированного общества, т.е. главной ценностью модерна является индивидуальность, неповторимость, аутентичность и самостоятельность общественного и личного выбора. Общество модерна не просто состоит из личностей, оно ведет себя как личность в политике, экономике, культуре (курсив мой - А.М.)» Глинчикова А.Г. Модернизация, традиция и эволюция частного интереса // Политико-философский ежегодник. М., 2011. Вып. 4. С. 171.. Причем эти формы целостности и единства рассматриваются в качестве форм «подавления личности», «тоталитаристских средств» закрепощения гражданской активности и практик развития гражданских институций и проч.

Поэтому, с точки зрения консервативной платформы без той иной целостности нет власти, а есть не ограниченный никакими социальными, духовными, государственными, правовыми и иными рамками произвол и насилие. Напротив, вторая платформа обосновывает необходимость освобождения от тотальной власти традиционных целостностей, давления каких-либо социальных суперсистем, «выступает против концепции самостоятельного существования надындивидуальных сущностей вроде общества, государства и т.п. … приемлет общество только как мирное сосуществование находящихся в отношениях взаимовыгодного обмена индивидов, а государство готово терпеть в качестве “ночного сторожа” или слуги такового общества» Никитаев В. Указ. раб. С. 53.;

- во-вторых, противоречия межу этими двумя идеологическими платформами и, соответственно, стратегиями развития системы государственной власти связано с соотношением традиций и инноваций. Для консервативной платформы характерна жесткая связь между государственной политикой и историческими закономерностями развития общественной системы, доминирующими традициями и инновациями См. об этом подробнее: Овчинников А.И., Мамычев А.Ю., Манастырный А.В.. Тюрин М.Е. Юридические архетипы в правовой политике России. Ростов н/Д, 2009. С. 54 - 55.. Например, известный политический аналитик С. Эйзенштадт утверждал, что инновации и традиции не противостоят друг другу, а, напротив, в правильном сочетании приводят к стабильному и органичному развитию общества, политической системы и т.п. Он доказывал, что характер изменений в любом обществе не произволен, он задан традицией изнутри, в каждом обществе имеют место «реальные и символические события прошлого, порядок и образы которого являются ядром коллективной идентичности, определением меры и природы его социальных и культурных изменений. Традиция в таком обществе служит не только символом непрерывности, но и определением пределов инноваций и главным критерием их законности, а также критерием социальной активности (выделено мной - А.М.)» Eisenstadt S.N. Tradition, Change, and Мodernity. N.Y., Sydney, Toronto, 1973. P. 51 - 52. .

Следовательно, консервативная идеологическая платформа «опирается на традицию и полагает, что традиционно существующие человеческие общности (общества) имеют самостоятельное бытие, свои основания рациональности и первичны по отношению к индивиду данного общества (выделено мной - А.М.)». В свою очередь, модернистский вектор трансформации государственно-правовой организации (шире всей общественной системы) «исходит из концепции, согласно которой индивиды предшествуют обществу, являются носителями “естественных прав”, они рациональны и движимы стремлением к личной пользе; авторитет же и традиция, ограничивающие таких индивидов (и их социально-политическую, экономическую и иную активность - А.М.) своими рамками, суть предрассудки и пережитки, которые должны быть преодолены и отброшены (курсив мой - А.М.)» Никитаев В. Указ. раб. С. 53.. Именно в этом и состоит сущность модернизации (читай - приобщения к модернити, современности) и главным пафосом прогресса: «Здесь критерием выступает настоящее (modernity - настоящее, современное, прогрессивное - А.М.), с помощью которого выносится оценка прошлому как несовершенному, подготовительному, черновому, эскизному варианту» Дугин А.Г. Философия политики. М., 2004. С. 49..

Итак, рассмотрим более обстоятельно эти два стиля политического мышления, формирующие специфические идейно-политические платформы и стратегии развития государственной власти, применительно к российской политической реальности.

3.9 Модернизационные проекта трансформации национально-культурного и публично-властного пространства

Проект политической модернизации можно в целом охарактеризовать как идейно-политическую программу формирования, развития и распространения современных либерально-демократических идей, представлений, политических институтов и практик, а также соответствующей им политической культуры (имеющей тенденцию к социально-правовому универсализму и стандартизации политической мыследеятельности) Каптерев С.Е. Авторитет государственной власти и процессы трансформации в современной России: монография / под общ. ред. акад. О.А. Колобова; науч. ред. д.и.н., профессор С.В. Устикин.
Н. Новгород, 2005. С. 79. В основе такого понимания процесса модернизации, а также типологии политических систем на «пионерские» (первичные), «вторичные», «догоняющие» и т.п., как справедливо отмечает автор указанного монографического исследования, «лежит принцип европоцентризма, когда процесс модернизации в странах “второго эшелона” рассматривается как следование заданному образцу с использованием “западных” институтов и образцов»; и такое понимание является наиболее распространенным в политической науке и практике (Там же. С. 80).. Именно в ХХ веке моденизационный проект, после крушения альтернативных идеологических политических программ (коммунизма, фашизма), рассматривается в качестве единственно возможной идеологии и практики политической универсализации и социально-культурной типизации Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004.. Данный проект определения и навязывания единых для всех обществ принципов организации и практик реализации государственной власти «сводится к предписанию повсеместного установления одной единственной формы политического строя, независимо от культурных традиций и образов жизни его субъектов. То, что политические режимы признаны служить средствами сохранения сложившихся образов жизни (что отличает консервативную программу трансформации институтов публичной власти - А.М.), и то, что формы правления могут вполне правомерно различаться в соответствии с культурами народов, которым они служат, - это утверждение, отвергаемое всеми либералами, как новыми, так и прежними» Грей Д. Поминки по Просвещению: Политика и культура на закате современности. М., 2003. С. 273 - 274..

При этом механизм политической модернизации базируется на заимствовании конкретных образцов, идей, принципов, практик и т.п., которая может быть реализована при сочетании трех основных программ См. об этом: Ильин М.В. Очерки хронополитической типологии. М., 1995. :

- во-первых, это гармоничная (системная) имитация общих форм политической и социально-культурной организации, сопровождающаяся сменой не только институционально-властной организации, но и политической мыследеятельностью субъектов. Данный вариант заимствований является наиболее сложным и системным проектом политической модернизации, основанным на радикальной смене форм стилей, практик и т.п. социально-политической жизнедеятельности, предполагающим формирование нового качественного состояния общественной системы, становление новых политических традиций, верований, ритуалов и собственно «нового политического субъекта»;

- во-вторых, это механическая имитация, которая, по справедливой оценке М.В. Ильина, дает наиболее быстрый эффект и ощутимые результаты и направлена на перенос и адаптацию алгоритмов, при которых копируются политические процессы, т.е. механика политической жизни (процедуры, средства, приемы и способы, используемые в организации и осуществлении политической власти);

- в-третьих, это имитация результата или формы. Данный вид имитации (или точнее институциональной симуляции) характерен для многих государственно-правовых пространств переходного типа. Развитие данного вида имитации подталкивают две основные причины: с одной стороны, симуляция связана с распространением политических стандартов и процессов правовой унификации (посредством которых международным сообществом легитимируется та или иная политическая система), а с другой - транзитивными процессами (как правило, переходом институционально-властной организации от авторитарных к демократическим формам и режимам властвования). Чаще всего эту технологию политической имитации форм и результатов используют либо авторитарные политические системы, маскируются практики «изначального определения» ключевых властных позиций (например, несвободный и несоревновательный характер выборов, камуфлируется под демократический процесс свободного волеизъявления народа), либо конвергационные политические системы, сочетающие демократические институты и процедуры с административными рычагами давления.