Национально-культурные основы российской государственности и правовой политики

Разрушение имперской системы власти, самого самодержавия и становление советской институциональной системы государственной власти связывают с разными причинами. Так, Н.А. Бердяев отмечал, что преобладание социализма в русской теории и практике было следствием разрыва «между высшими руководящими слоями русского общества и народными массами, в которых сохранились старые религиозные верования и упования» Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 15..

Причем «в России революция либеральная, буржуазная, требующая правового строя, была утопией, не соответствующей русским традициям и господствующим в России революционным идеям. В России революция могла быть только социалистической. Либеральное движение было связано с Государственной думой и кадетской партией. Но оно не имело опоры в народных массах и лишено было вдохновляющей идеи» Там же. С. 214.. По мнению Н.Н. Алексеева, социалистическая революция стала ответом на «внутреннюю болезнь в общественном организме», которая поразила как идейный склад общества (начиная с петровских реформы), так и институциональную систему монархической власти (связь царя и земли, крепостничество, раскол между ведущим слоем и народом) См. Алексеев Н.Н. На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности) / Русский народ и государство. М., 2000.

Сходны оценки и у современных ученых. Так, профессор С.В. Перевезенцев связывает это становление с кризисом традиционной русской православной духовности, ее соперничества со светским миросозерцанием Перевезенцев С.В. Указ. соч. С. 313.. В.Н. Синюков утверждает, что формирование советского строя было исторической закономерностью для России, ответом на либерально-демократические реформы социума, именно в социализме Россия «смогла сохраниться, выжить и, в конечном счете, возобладать тенденция к национальной идентичности» Синюков В.Н. Указ. соч. С. 132. «Социализм, - продолжает ученый, сам по себе наиболее близкий принципам русского национального уклада жизни и русской ментальности в силу исторически сложившихся обстоятельств, связанных с последствиями революции Перта Великого, не мог не выступать во внешнеаберративной - западнической форме либерал- и социал-демократизма» / Там же. С. 133.. Д.А. Андреев, Г.А. Бордюгов связывают становление советской системы с переконфигурацией политического пространства власти, со становлением нового носителя власти и новой управленческой элиты, ибо последняя многовековая управленческая традиция и носители власти себя социально дискредитировали Андреев Д.А., Бордюгов Г.А. Указ. соч. С. 106 - 107..

С точки зрения западных ученых К. Манхейма, Э. Юнгера, Х.. Ортега-и-Гассета, Г. Маркузе и др., социализм является общемировой тенденцией конца XIX начала ХХ века, связанной с институциональным кризисом бюрократической системы управления, с противоречием общества и государства, частного и классового, с «выходом масс на сцену истории», с «полным захватом массами общественной власти» и т.п. См.: Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994; Маркузе Г. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества. М., 2002; Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М., 2003; Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. СПб., 2000.. Акцент в институциональном устройстве государственной власти смещается от принципа элитарности и избранности в сторону широкого доступа масс к управлению посредством демократических институтов и учреждений.

Социализм, в конечном итоге, при практическом воплощении представил собой, по удачному определению И.А. Исаева, «сочетание стремления масс к свободе, окрашенное страхом принимать самостоятельные решения и самоуправляться», что привело, не только в России (но например, в Германии, Италии) к тому, что «массы ищут вождя или иную персонификацию, которая должна сделать это за них». Таким образом, «социализм вторгся в сферу политики, когда решил, что он сам сможет решить проблему самоуправления масс, их социальной самоорганизации (его предельным опытом должно стать “отмирание” государства и замена его самоуправлением демократии)» Исаев И.А. Politica hermetica: скрытые аспекты власти. М., 2003. С. 505 - 506..

Подводя итоги, следует отметить, что появление на политической карте нового государства - советской России, было закономерным ответом на кризисные явления в политическом сознании граждан, в институциональной системе государственной власти и практике ее осуществления (при дуалистической монархии и особенно после февральской революции, когда установилось, по сути, двоевластие). Очевидно, что каждая политическая организация проходит суровые испытания на эффективность и в силу этого обстоятельства существует мало пригодных институтов. Таковыми непригодными к новым социальным условиям, как видится, оказались и старая система имперской власти и вновь установившаяся, но не поддерживаемая и не понимаемая народными массами, - либерально-демократическая политическая система.

Безусловно, советская политическая система по внешней форме представляла собой прогрессистский вектор развития: разрыв с традиционно-православными верованиями, перестройка институциональной системы властвования, обострение классовых и, соответственно, социально-политических противоречий, ориентация на поступательное достижения лучшей политической организации общества (достижение справедливости и равенства в социальной и политической жизнедеятельности.

В тоже время по своему содержанию коммунистический политической строй базировался на духовно-нравственных и ментальных характеристиках русского народа, институциональное построение системы власти и властных отношений опиралось на традиционные начала. Властно-политическое взаимодействие граждан и государства носило, по сути, не столько формально-нормативный, сколько моральный характер, а само государство и его представители одухотворялись, мифологизировались и сакрализировались.

Основными факторами в политическом развитии остались традиционные для отечественной политической культуры идеи: поиск царства правды, могущество государства и мессианская идея - «идея России всегда обосновывалась пророчеством о будущем, а не тем, что есть, - да и не может быть иным мессианское сознание» Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 47.. Советский политический проект, с нашей точки зрения, был попыткой на государственном уровне совместить две отличные тенденции: русский традиционализм и западный прогрессизм, социал-утопизм. В условиях кризиса, как отмечает И.Н. Ионов, произошло смещение (конвергенция) консервативных и либеральных политических стратегий развития Ионов И.Н. Построение образа российской цивилизации в свете психологии мышления и социологии знания // Общественные науки и современность. 2003. № 6. С. 111..

Институциональная система государственной власти Советского государства основывалась на ряде принципов.

Во-первых, это традиционный принцип «народности». Общность, коллектив становятся базовой единицей советского общества, распространенной и обыденной организации жизни советских людей, каждая социальная группа должна была преследовать кроме индивидуальных, общие интересы, как они определялись всем советским обществом. Весь политический организм выстраивался на первоначальных организованных ячейках граждан - советов (деревенских, городских, фабрично-заводских). Именно они провозглашались фундаментом всей советской системы, основными первичными элементами советской политической системы.

Подобная политическая система, как справедливо отмечает Н.Н. Алексеев, «в принципе своем преодолевает индивидуализм и атомизм европейской демократии… Советская система за отправную точку свою и берет не отвлеченного голосующего индивида, а известную социально экономическую единицу - деревню, волость, фабрику - с ее первичным государственным органом - советом депутатов» Алексеев Н.Н. Указ. соч. С. 350 - 351.. Таким образом, заключает исследователь, подобный способ организации политической власти и соответствующий ей косвенный принцип избирательного права, который предполагает многостепенное формирование центральных органов государственной власти, гораздо совершеннее непосредственной демократии и куда ближе для русской политической культуры.

Причем система организации государственной власти, принятая в Советской России, была во многом синонимична земскому управлению, при этой системе «депутаты выбираются не политическими партиями (отвлеченными от народа и «зашоринными» своими корпоративными интересами - А.М.), а теми территориально административными государственными органами, иерархический порядок которых образует скелет советского государства» Алексеев Н.Н. На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности). С. 353..

Во-вторых, утверждался «опосредованный демократический» принцип - народ управляется не сам, а через наиболее лучших, полномочных представителей, т.е. тот или иной социальный коллективы имеют право (отраженное во всех конституциях СССР) посылать от себя непосредственно депутатов на различные съезды Советов. Кроме того, этот принцип формировал и саму управленческую элиту, свой бюрократический аппарат - номенклатуру, где каждый номенклатурщик имеет свой в иерархической структуре отведенный ему участок властвования. Причем одним из основополагающих принципов развития бюрократии стала заложенная еще В. Лениным партийная норма, согласно которой в вопросах, допускающих отсрочку, центральные органы обращаются к съезду всей партии, в случаях, не допускающих отсрочки, центральные органы по единогласному решению поступают самостоятельно.

В-третьих, это принцип сильной государственной власти, которая находится в руках одной партии. Коммунистическая партия становится руководящей и направляющей силой развития советского общества, ядром его политической системы, политическая сфера и государственная сфера становятся полностью тождественной, но кроме того политическим становится все общество. Именно большевики полностью воплотили петровскую идею, «превратили “государство” в часть повседневной жизни каждого гражданина России и сделали значение этого слова очевидным для всех… государство как автономная машина власти начало вторгаться в жизнь большинства советских людей - и стало казаться для многих реальностью, отличающейся как от личностей его руководителей, так и от людей» Хархордин О. Указ. соч. С. 189..

В-четвертых, советское государство реализовывало традиционный идеал русской политической культуры - «справедливость». Как отмечал Б.А. Кистяковский, социалистический строй провозглашал быстрый переход «к лучшему, высшему порядку, минуя среднюю стадию европейского развития, стадию буржуазного государства». Поэтому, «законные права личности, охрана личной свободы правом с призрением отвергалось как формальные и ограниченные, как совершенно незначительные по сравнению с грядущим царством социалистического братства… существующие законы применялись только в случае когда они не противоречили “революционному правосознанию”, специфическому представлению о справедливости, “правде”».

В-пятых, в институциональной системе советской государственной власти действовал принцип, сформированный еще в Московском царстве, - «замещения властей», когда каждый нижестоящий орган вполне мог замещать в периоды между сессиями каждый вышестоящий орган. Например, высший орган государственной власти - Верховный совет - замещал Президиум верховного совета, а Центральная Комиссия замещают Съезды Советов, президиумы и Советы народных депутатов. Получается, что в реальной политической практике «вопреки, например, основным законам, советская Конституция десятки раз изменялась не Съездом Советов, а постановлениями других органов, уже не говоря о том, что важнейшие законы издавались иногда некомпетентными властями», т.е. нижестоящий орган может заступать вышестоящий во всех вопросах Алексеев Н.Н. На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности). С. 341..

В начале 90-х гг. российское общество стало на путь модернизации своей экономической и политической систем. Модернизация включает освоение образца правового государства, получившего международное признание. Резкий политический переход от советской к демократической организации политической системы был вызван глубоким кризисом советской экономической системы и, как следствие, неспособность Советского государства осуществлять свою социальную функцию.

Кроме того, непосредственной причиной распада СССР был этнонационализм - движение сепаратистского характера. Идентификация групп населения с этнической нацией как своей судьбой происходила под влиянием лишений индивидуального начала и социально неравного распределения отягощающих последствий экономического кризиса. Инициатором отделения был не народ, а местная этнополитическая элита, поддерживаемая частью националистической интеллигенции. Они мобилизовали субнации тактикой поляризации межнациональных отношений и трансформировали социальное недовольство в межнациональное недоверие центральной (союзной) политической власти.

Модернизация российской государственности была подготовлена либерально-демократическим движением 80 - начала 90-х гг. И с учетом международного опыта получила институциональное воплощение в принятии Конституции РФ в 1993 г. Она представляет собой институционално-политическую и экономическую основы правового государства России и существенно отличается от советского образца.

Сущность демократической политической организации заключается в обеспечении полновластия народа посредством защиты государством индивидуальных прав и гражданских свобод граждан. За короткий период политической модернизации понимание характера политических свобод в экономическом, демократическом и социальном смыслах является высшей конституционной ценностью. В России стали возможными демократические по процедуре выборы в местные и центральные органы власти.

Модернизация Российского государства включает переход от формального федерализма к реальному. Стержнем советского федерализма были монополия партбюрократии на власть и командно-административная система управления. Устранение этого стержня привело к определению реальных прав субъектов Федерации. Далее Конституция РФ нормативно закрепила конкурентную многопартийность, строгую формализацию поведения политических партий, их взаимодействия. Произошла отмена цензуры и информационных привилегий, что привело к плюрализации общественного мнения и активности СМИ.

В тоже врем процесс политической модернизации российской системы государственной власти, по справедливому замечанию многих аналитиков, является незавершенным и отмечен противоречивыми тенденциями. Переходный период - крупномасштабный социальный переворот. “Его суть в том, что в нашей стране на встречных курсах протекают два процесса - демонтаж традиционных государственных институтов, привычек и стереотипов в реализации властных функций, с одной стороны, и наращивание совершенно новых, нетрадиционных институциональных структур, а также правил и норм политического поведения - с другой” Становление новой российской государственности: реальность и перспективы. М., 1996. С. 17..

К негативным тенденциям в сфере гарантий экономических прав и политических свобод относится распространенность параллельных и замещающих практик в отношениях хозяйственного оборота, имеющих противоправный характер. По данным С.А. Пашина, мотивами граждан, использующих эти практики, являются: желание избежать уплаты налогов, уйти от огласки, застраховать себя на случай возможной конфискации имущества. Коррупция чиновников способствует созданию и распространению внеправовых, теневых и замещающих, внеправовых практик. По мнению Ю.А. Агафонова, «нерешенность проблемы легализации влияния групповых интересов увеличивает коррупцию бюрократии и противоправные действия групп давления» Агафонов Ю.А. Социальный порядок в России. М., 2004. С.171.. Отсутствует устойчивая демократическая политическая традиция компромиссного решения противоречий между различными ветвями и органами власти, что приводит к политическим кризисам.

3.7 Постсоветская (либерально-демократическая) трансформация политико-правовой организации российского общества

В современном политическом процессе происходят значительные трансформации, связанные как с изменением демократических принципов, практик демократического волеизъявления и публичного взаимодействия, так и с деформацией самой идейно-концептуальной основы демократии. В этом плане симптоматична книга «Постдемократия» известного английского политолога Колина Крауча. В своем нашумевшем исследовании он обосновывает, что современные формы демократии и принципы организации демократической политической системы подвергаются существенной трансформации. Общий характер этих изменений сводится к тому, что публично-властное пространство постепенно закрывается от массового влияния и участия, а сфера государственного управления значительно «элитототализируется», т.е. основные рычаги воздействия, механизмы перераспределения общественных благ, возможности влияния на принятие общественно значимых управленческих решений постепенно концентрируются вокруг определенной группы политико-экономической элиты.

В то же время он отмечает, что, конечно, «постдемократические общества и дальше будут сохранять все черты демократии: свободные выборы, конкурентные партии, свободные публичные дебаты, права человека, определенную прозрачность в деятельности государства». Однако «энергия и жизненная сила политики вернется туда, где она находилась в эпоху, предшествующую демократии, - к немногочисленной элите и состоятельным группам, концентрирующимся вокруг властных центров и стремящихся получить от них привилегии» Крауч. К. Постдемократия. М., 2010. С. 9..

При этом английский исследователь, подчеркивая, что публичная политика и правительство, осуществляющее текущее управление всеми процессами общественной жизнедеятельности, все чаще и все больше оказываются под контролем привилегированных элит, тем не менее, не связывает эти процессы с ослаблением социально-политической активности личности, создаваемых ею институтов гражданского общества. Так, например, он отмечает, что «винить в болезнях демократии средства массовой информации и рост влияния политтехнологов - значит не замечать куда более глубоких процессов, которые разворачиваются на наших глазах» Крауч. К. Постдемократия. С. 21. .

К. Крауч полагает, что современная публичная политика имеет дело с «запутавшейся общественностью», а действующие формы взаимодействия общества и государственной власти формируют пассивную позицию населения в выработке собственной политической повестки дня, что, по его мнению, в известной степени ведет к выходу «за рамки идеи народовластия» и формированию корпоративно-элитарной политики с преобладанием интересов властно-экономической элиты. Поэтому «чем больше государство уходит от обеспечения жизни простых людей, порождая у них апатичное отношение к политике, тем проще корпоративным интересам более или менее незаметно использовать его в качестве своей дойной коровы. Неспособность признать это служит отражением глубокой наивности неолиберальной мысли» Там же. С. 35..

В этом аспекте автор призывает к пересмотру идейно-концептуальных основ организации демократического политического процесса и государственного управления, к формированию относительно новых и более эффективных форм и методов взаимодействия общества и государства, которые учитывали бы как социокультурные среды реализации демократических принципов и процедур, так и глобальные тенденции развития.

Думается, в этом плане будет вполне уместным поставить вопрос о том, что такое демократия и как это понятие (идейно-концептуальный принцип) влияет на организацию современного политического процесса в России. Ответ на него равнозначен пониманию того, что есть настоящие политико-правовые и социально-духовные процессы, современность, которую мы переживаем в целом.

С нашей точки зрения, в настоящее время о демократии нельзя говорить как о конкретном понятии, поскольку сегодня оно стало предельно размытым и концептуально варьирующимся политическим феноменом, чье содержание меняется в зависимости от политико-идеологических и узкокорпоративных интересов. В то же время в качестве политической практики «демократия» характеризуется сегодня «плавающими» рамками и требованиями, что особенно проявляется при сравнительно-правовом анализе различных государственно-правовых пространств современности, в развитии современного международного порядка. Итак, именно слово «демократия», перешагнув уровень уникальной цивилизационной модели государства, стало составляющей нового квазирелигиозного вероучения, претендующего на мировое доминирование.

Справедливости ради следует признать, что претензии на мировое господство этой новой «мессианской» доктрины вполне оправданны, т.к. действующая система демократических догматов, символов и ценностей позиционирует себя как универсальная, сглаживающая религиозные, социокультурные и институционально-правовые различия. Причем демократическая парадигма мышления «ставит себя» над традиционными формами и механизмами общественного единства и организации, представляя новый уровень, контекст существования государственно-правовых пространств Например, известный исследователь У. Альтерматт заключает, что процессы глобальной демократизации открыли простор для новых форм социального единства, основанного на идеях равенства и свободы. В этом новом свободном мире-единстве «национально-государственное мышление и действия должны быть денационализированы». Автор убеждает, что в современном глобализирующемся мире формируется новая нормативно-институциональная форма общественной организации, освобожденная от традиционных национально-культурных пут - глобального гражданского общества. Именно формальный (т.е. основанный на формальной триаде равенства, свободы и справедливости) и глобальный характер гражданского общества представляет единственно возможный вариант обеспечения демократизма, стабильности и свободы в изменяющемся мире. При этом «современные демократические государства, - замечает автор, - могут существовать лишь в том случае, если они освобождают политическое гражданство от культурной и этнической идентичности». Объективные тенденции, по его мнению, требуют, чтобы гражданство стало исключительно абстрактно политическим феноменом, лишенным какого-либо культурного или этнонационального содержания: «Гомогенность национального государства должна основываться на политических, а не на этнокультурных факторах» / См.: Альтерматт У. Этнонационализм в Европе. М., 2000.. Вместе с тем альтернативной доктрины, имеющей социально-духовные, институциональные, материальные и иные ресурсные основания, на сегодняшний день нет! В современном научном и обыденном сознании нет альтернативы демократическому образу мысли. «Демократия» выступает в настоящее время в качестве матрицы познания и интерпретации действующих социальных, политических, правовых и иных событий и процессов, представляет единственно верную (по крайне мере серьезно не оспариваемую) нормативно-ценностную систему.

Общеизвестно, что стереотипы, символы, образы и установки (преимущественно организующие наше мышление и понимание происходящего) играют существенную, а порой и решающую роль в эволюции политической практики, развитии научного дискурса, политической идеологии и проч. Неслучаен поэтому и дефицит современных исследований, критически анализирующих существующие «авторитетные» установки и образы, категории и понятия теории государственной власти. Сегодня под видом государствоведческих исследований в основном выходят статьи и монографии, посвященные проблемам правового государства, его построения, реализации и т.п. Вряд ли теория государственной власти сводится исключительно к толкованию, комментированию и интерпретации одного уникального (с цивилизационной точки зрения) проекта политической организации.

Причем чем больше выходит научных публикаций, посвященных данному вопросу, тем более расплывчатым становится вопрос о сущностном различии таких категорий, как «демократия», «государство», «правовое государство», «государственная власть», «права человека» и проч. При дефинитивном анализе содержание данных категорий выводится практически одно из другого, читателю неизвестность определяется через неизвестность, государство определяется через систему демократического правления, права и свободы, правовое государство в целом (другой модели государства, видимо, не существует) или наоборот и т.д.

Другой пример описания сути государственной власти сводится к форме ее правовой организации, проблематике первичности и вторичности субъектов публичной власти либо правовым способам ее реализации. Существо государственной власти в этом свете совпадает с правовым инструментарием, который обеспечивает демократизм, реализацию прав и свобод. При этом механизмы публичных органов власти (т.е. институтов государственной, региональной и муниципальной власти) весьма часто совпадают с самим правовым регулированием («власть есть специальный вид права» - Ф.Ф. Кокошкин), а государственная власть вообще понимается как средство для достижения, реализации, прежде всего, правовых целей.

В этой связи мы имеем, как это ни странно, весьма существенный разрыв, а порой и противоречие между концептуальным полем понятия «власть» (сформированным целым корпусом гуманитарных наук) и теориями государственной власти (построенными, по мнению С.А. Котляревского, на «искусственной стилизации»).

В последнее время в понятие «государственная власть» более или менее удачно вкладывают систему признаков демократического политического режима, т.е. сводя первую к одной из форм ее реализации. При этом блестяще доказывается, что в тоталитаризме и авторитаризме власти как таковой не существует (поскольку государственная власть основана на юридических формах и свободе), а функционирует принуждение, насилие, которые не имеют общего «с существом государственной власти, учрежденной демократически и реализуемой в публично-правовых формах».

Существует определенная сдержанность, а нередко и исследовательская боязнь в социокультурном, ментальном, этнополитическом и антропологическом анализе государственных феноменов, реконструкции тенденций и закономерностей цивилизационного развития политических, правовых, экономических, духовных институтов и структур Слишком уж схожи исторические параллели и аналогии, тенденции в развитии властно-правовой деятельности, которые зачастую высвечивают непопулярные, но устойчивые типы и формы национальной мыследеятельности, преемственно воспроизводящиеся модели публично-властного взаимодействия в системе личность - общество - государство.. За позитивистскими (легалистская трактовка политических процессов) или метафизическими (естественно-правовая, коммуникативная, постмодернистская и прочие интерпретации политической реальности) рассуждениями скрывается игнорирование, сознательное абстрагирование от действующих национально-культурных факторов и доминант Хотя в то же время каждый из исследователей предполагает (или, по крайне мере, догадывается), что любая абстракция (позитивистского и метафизического характера) всегда наполняется специфическим, конкретно-историческим, социокультурным и проч. содержанием, интерпретируется и понимается в контексте определенного общества, свойственного ему стиля мышления и т.п. Отсюда традиционно велика значимость сравнительных исследований, которые можно сравнить со значимостью теории сопротивления материалов в естественно-научной картине мира, поскольку именно познание специфических национально-культурных закономерностей, трендов и доминант развития государства, отдельных форм деятельности и взаимодействия, различных институтов и структур позволяет отразить сопротивляемость, готовность национального материала (политического бытия) к тем или иным новациям, рецепциям, заимствованиям..

Согласимся с Е.А. Лукашевой, утверждающей, что хотя российская цивилизация - относительно молодое социокультурное образование, и ее цивилизационные модели, институты и структуры еще находятся в стадии развития, формирования, однако «у нее сформировались свои принципы социального устроения, взаимодействия людей, отношения человека к власти». Поэтому российскую цивилизацию и ее социокультурные феномены - политико-правовые, социально-экономические, духовно-нравственные - необходимо исследовать, - настаивает член-корреспондент РАН, - как «самобытное социокультурное образование, в основе которого лежат свои принципы и устои. Они, как и у других цивилизаций, не остаются неизменными на различных этапах исторического развития, а трансформируются, преобразуются в соответствии с новыми процессами национального и мирового развития. Некоторые отмирают по мере неизбежного движения общества по пути прогресса, возможно появление новых устоев и стержневых опор, но они включаются в общую систему соционормативной цивилизационной системы, взаимодействуют со всеми компонентами и создают особый сплав, сохраняющий своеобразие системы. Любая цивилизация обладает устойчивыми компонентами, скрепляющими характер общественного взаимодействия, определяющими ее “стиль”» Лукашева Е.А. Человек, право, цивилизация: нормативно-ценностное измерение. М., 2011. С. 309, 311..

Сегодня можно констатировать, что апеллирование к социокультурным основам политического процесса, к пониманию динамики государственной власти, в частности, при обосновании той или иной научной гипотезы, вызывает (как это ни странно) негативную реакцию со стороны научного сообщества. Подобные исследования маркируются как научная деятельность, сбившаяся с «магистрального пути» развития современного гуманитарного дискурса. Например, о действующих институтах власти (Президента РФ, Федерального собрания, правительства, судов) не пишет только ленивый. Однако описание данных институтов ограничивается формально-нормативистской трактовкой, редко анализом причин адекватности их функционирования нормативной модели, закрепленной на конституционно-правовом уровне. Рассмотрение публичных институтов власти в качестве национально-культурных феноменов, трансформаций и преемственности в их функционировании, возникающих дисфункций и аномических эффектов при национальной адаптации абстрактных ценностно-нормативных и институциональных моделей - не популярно. Не говоря уже о формировании соответствующего теоретико-методологического и социолого-методического обоснования подобных исследовательских проектов.

Таким образом, все мы увлечены перспективами демократии и правового государства, не понимая четко (или понимая каждый по-своему), что это такое. Скорее всего, здесь важно не содержание этих крайне актуальных «понятий», а вера в них. Впрочем, то, что демократия основана на рациональной вере в нее, мысль не новая. О том, что демократические формы не в состоянии достичь взятых на себя «обязательств» (прямое правление народа, учет общественных интересов и потребностей в парламентаризме, обеспечение наиболее полной свободы и социальной справедливости и т.д.), что демократия представляет собой рационализированную веру в недостижимые идеалы индивидуальной свободы, за которую ей прощают все (А. де Токвиль), или что она есть великая ложь современности (К.П. Победоносцев), или массовая политическая иллюзия (Ж. Эллюль), или новая форма деспотизма (Ж. де Местр, Э. Берк), или безликая и анонимная форма дисциплинирования и муштры социального и индивидуального тела и души (М. Фуко), писалось достаточно много. Однако сегодня эта традиция критического анализа демократических форм политической организации, рассмотрения их достоинств и недостатков, проектирования и моделирования современных, смешанных типов и форм государства постепенно сходит со страниц научных изданий, публичных лекций, политического лексикона и проч.

Причем мировой демократический транзит возобновляет, правда в новых формах и формулах, средневековую риторику: об истинности знания («демократическая истина» становится новой формой политического деспотизма - все, что выходит за пределы демократической модели западного образца, объявляется неразумным, иррациональным); о праведности государственного обустройства (институционально-нормативном оформлении «рая» на Земле); сакральности определенных символов, образов, трактуемых как изначальные, общечеловеческие; о неизменном установленном порядке правового устройства, «ранга» источников права; о священности гуманитарных интервенций и проч. К слову, именно средневековый западноевропейский пафос мессианства и универсализма породил целый ряд современных явлений и феноменов. Например, понятия «священная война», «джихад», формы военных и гуманитарных интервенций, логика обоснования которых преемственно воспроизводится в современной глобальной демократизации. По справедливому заключению В.Д. Соловья, «на самом деле мы наблюдаем классический пример регрессии к формам социального господства, которые казались исторически изжитыми» Соловей В.Д. Кровь и почва русской истории. М., 2008. С. 451..

Современная доктрина демократии и концепция прав человека отправили в хранилище истории и традиционные формы толерантности и культурного плюрализма. Так, толерантность и этнокультурные различия в государственном развитии стали не только невостребованными в глобальном демократическом дискурсе, но и в целом замещаются «институциональной нетерпимостью» (к иным, недемократическим - традиционным формам государственного строительства) и культурной неприязнью к тем цивилизационным пространствам, которые «идут не по столбовой дороге современности» (К.Райз). Принцип плюрализма культурных форм и идентичностей, а также процессы «национализации» публично-правовых институтов очевиднейшим образом противоречат современным основополагающим признакам демократии (равенства прав, приоритета суверенности личности, свободы и т.п.), поскольку национальное, этническое, локальное и групповое становятся приоритетней по отношению к индивиду, блокируют формирование схожих индивидуальностей (или «гомогенных субъективностей» - М. Фуко), препятствуют формированию глобального гражданского общества.

Более того, в ряде исследований доказывается, что универсалистские ценности, сформированные в эпоху Просвещения, являются сегодня единственным способом обеспечения устойчивого развития общества и цивилизации. При этом само собой разумеющимся и не подлежащим критике считается, что понимание сущности, содержания и социального значения этих ценностей имеет одинаковое прочтение во всех юридико-политических континуумах. На этих «исследовательских фикциях» обосновывается, что только данные ценности способны обеспечить единство общественного развития, стабильность международного порядка, заместив конфликтогенные и, по своей сути, иррациональные общественные нормативно-ценностные скрепы, такие как традиции, обычаи, религия, этнос, нация и т.п., которые в современном мире не обеспечивают сплоченность и социальное доверие.

Отсюда, например, и стремление связать такой феномен, как правовой нигилизм, с незападной формой политического и правового мышления, что обосновывается, как верно отмечает И.Д. Неважжай, «подспудным социокультурным несоответствием между требованиями, предъявляемыми актуальной правовой культурой, и архетипическими в своей основе представлениями о праве и правовом. Из этого противостояния вытекает общее негативное отношение к чуждому правопониманию и чуждой модели права в культуре» Неважжай И.Д. Типы правовой культуры и формы правосознания // Правоведение. 2000. № 2. С. 27..

С точки зрения М. Фуко, которого Дж. Коэн и Э. Арато называют великим критиком демократии и гражданского общества после Маркса Коэн Дж., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. М., 2003., практика правления, сформированная в демократических сообществах, изначально направлена не просто на то, чтобы гарантировать некие предварительно признанные, данные априорно свободы, но на то, чтобы потреблять свободу и, следовательно, ее производить, а также организовывать С точки зрения М. Фуко, действующий демократический дискурс в научном мышлении и политической практике обосновывает и реализует новую универсальную форму властного господства - биополитическую.. Причем это такая политическая организация, при которой можно быть свободным, однако эта свобода «означает, что il mondo va da se вырисовывается игра интересов, которая мобилизует стратегии безопасности, предназначенные для отражения внутренних опасностей, связанных с производством свободы. Отсюда - закрепление тех или иных форм принуждения, контроля, механизмов надзора, которые вырабатываются в дисциплинарных техниках, тотально инвестирующих поведение индивидов» Фуко М. Нужно защищать общество: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975 - 1976 учебном году. СПб., 2005. С. 274..

Становление демократической установки политического мышления начинается с эпохи Просвещения. В различных политических и правовых учениях и доктринах под воздействием секуляризации и натурфилософских представлений о развитии социальной организации формируется либеральный тип политической рациональности, постулирующий универсализм политико-правовых принципов и аксиом. Развивающиеся различные типы, модели, формы политической организации и идеологии, отношения к власти, ее трактовке, политике, государственному устройству и проч. - естественно-правовой, позитивистский, формационный, в различных логико-методологических схемах продолжают и поддерживают этот универсализм.

С этого момента политические формы (либеральной демократии), нормативно-правовые процедуры кодирования общественных/властных отношений (например, избирательные процедуры), фундаментальные экономические механизмы (рыночной экономики), которые некогда были чистыми западноевропейскими феноменами, начинают интерпретироваться в качестве универсальных, трактуются как изначальные аксиомы человеческого развития.

Основной программой политических учений становится объяснение и оправдание универсальных человеческих законов, связанных с прогрессом правового государства и гражданского общества. То же можно смело отнести и к развитию социалистических и анархических учений XIX века, представляющих универсальные программы социальной организации. При этом Просвещение отодвинуло духовно-нравственную проблематику общественной организации и социального единства от правотворческого процесса и государственного строительства. Общественное структурирование и нормирование перестало быть гармоничным и целостным, поскольку переформатировалось исключительно на формальные рамки и абстрактные нормы, предельно юридизировав и политизировав социальное взаимодействие.

Для доминирующего стиля демократического политического мышления главным становится не внутреннее содержание жизнедеятельности человека и общества, а его формальная структурированность и господство идеократических факторов (идей формального равенства, свободы, справедливости и проч. Здесь «форма правления и парламентское устройство представляют значительно больший интерес, чем общественное, религиозное или моральное состояние общества». Здесь «чужд какой-либо органический взгляд на политическую природу вещей; не ощущая их генезиса и качественной самобытности, он уверен (либерально-демократический стиль мышления - А.М.) во взаимозаменяемости и рациональной конструктивности многих политических институтов и структур, в его представлении они не “вырастают” (исторически - А.М.), но создаются (формально, искусственно - А.М.)» Исаев И.А. Господство: очерки политической философии. М., 2008. С. 183. - отмечает по этому поводу И.А. Исаев.

С другой стороны, Просвещение формирует установку на квазирелигиозную веру в абсолют человеческого разума, его способности и возможности рационального конструирования гармонического единства, счастья, вечного порядка и т.п. Так, в традиционной мировоззренческой системе человек воспринимался как «антиномичный субъект», сочетающий греховную природу и стремление к истине и добру (при этом основная проблематика сводилась к свободному выбору индивидуальной воли между добром и злом). Поэтому его совершенство рассматривалось как в плоскости духовного, так и внешнего - формально-нормативного. В рамках демократической дихотомии проявляется другой ряд демаркации - рационального и иррационального, а внутреннее, духовно-нравственное содержание «отодвигается» за пределы публичной организации и социального взаимодействия.

Неолиберализм и неосоциализм О схожести демократических представлений, их важности и значимости для будущего проекта социальной организации в неосоциалистических и неолибералистских доктринах см.: Хардт М., Негри А. Множество: Война и демократия в эпоху империи. М., 2006., развивающие сегодня демократический способ мышления, источники «социального зла» переносят с внутреннего мира человека на внешнюю организацию (форму правления, государственное устройство, отдельные политические и культурные институты). Резюмируя многие неолиберальные и неосоциалистические публикации, можно с уверенностью говорить, что на деле последние «исповедуют» один стиль политического мышления, разница лишь в проектах будущего структурирования общества и мирового порядка.

В этом контексте становится очевидным и то, что современный демократический стиль мышления исходит из рискогенной и нестабильной социальной среды, которая стабилизируется не гармоничным взаимодействием духовно-нравственных, идеократических и иных ценностно-нормативных систем, а формально-организованным и абстрактным началом во властно-правовом взаимодействии. В этом аспекте очевидна и логична актуализация проблематики риска и нестабильности в развитии современных демократических систем, поиска адекватной формально-нормативной и институционально-управленческой (бюрократической) «прививки» в постоянно меняющемся мире. Отсюда вполне понятны современные «футурологические догматы мышления», развиваемые в социологических и политологических исследованиях, в контексте которых утверждается, что общественные системы и политические режимы должны «научиться жить» без каких-либо устойчивых ориентиров, культурных доминант и ценностей, национальных идентичностей, долгоживущих факторов порядка, общепризнанных авторитетов и проч.