Идеократическая традиция в российской консервативной политической мысли

Правильное государство - социально. Оно выступает против капиталистических порядков, «Русская Правда никогда не могла оправдать капитализм» (Н.Н. Алексеев «На путях к будущей России). убивающих не столько тело, сколько душу. Однако из ненависти к капитализму, по убеждениям евразийцев, отнюдь не следует поклонение богам коммунизма. Эта дихотомия, основание которой лежит в грубо материальном и плотском пан-экономизме, пропитана насквозь духом «Европы». «Праведное государство должно стать вне пределов диалектики, которая всецело входит в логику западной культуры». Н.Н. Алексеев «На путях к будущей России». Хозяйственная сфера и отношения общественной жизни, в ней возникающие, вторичны по отношению к высшим, религиозным целям, мотивам и ценностям. Об экономических воззрениях евразийцев мы будем вести речь ближе к завершению данной работы. Здесь нас интересуют не проблемы эффективного производства благ и их распределения, а смысл существования государства и верховная Миссия, возложенная на плечи этого макро-института и даже духовного центра, которая оправдывает его вмешательство в сферу хозяйствования, могущее перерасти при некоторых обстоятельствах в диктат. Широкие права государства есть следствие особого понимания прав индивидуальной личности: «У человека, в сущности говоря, есть только одно неоспоримое право - это право на внутреннее, духовное развитие». Н.Н. Алексеев «На путях к будущей России». Утверждение весьма сильное. Все остальные права являются производными от данной «обязанности» духовного роста. Иерархии ценности человеческих существ расцветают и становятся стержнями всей социальной структуры. Конечно, евразийцы не выводили из своих установлений каких-либо «людоедских» выводов, они скорее стремились доказать необходимость активного вмешательства государства в целях создания именно условий, создать всем членам общности площадку для свободного и творческого раскрытия заложенных в них потенций и талантов. Однако вопрос о допустимости побуждения к совершенствованию не раскрыт вовсе в трудах мыслителей, или затрагивается вскользь и должен вычитываться между строк. По нашему мнению, евразийская система смысла сама подталкивает к формулированию подобных выводов, дарующих государству и его Повелителю верховное право стимулировать развитие своих соплеменников. Простой люд отчужден от Истин в большей степени, нежели Мозг и Душа организующих общность структуры - Властитель и Элита. Церковь должна «обожить» Государство; Государство обязано искоренить грех и возвеличить своей созидающей «симфоничность» силою тварь; Государь есть лучший представитель Народа, знающий о его интересах; К познанию и чувствованию Истин ближе Элита или правящий слой; Единственное право - право на самосовершенствование, согласно верховным Истинам. Так не следует ли из всех этих элементов евразийской концепции необходимости наделения Государства правом, точнее нет - великой и самим Абсолютом и Историей освященным заданием и обязанностью - активно переделывать людей, делая из них сверх-евразийцев? Конечно, мыслители-евразийцы, по крайней мере, некоторые из них, постоянно подчеркивают важность «свободного» соединения с Истиной, однако это не отменят извечного вопроса, можно ли заставить человека быть «свободным», привив ему «желаемость» выбора определенного пути? Иными словами, можно ли «вывести» такого человека, который «свободно» и самостоятельно будет выбирать некоторый заданный сценарий своего развития? И где та грань, отделяющая наш самобытный, лишь из глубин себя сделанный выбор (в существовании которого у нас есть серьезные сомнения) от сделанного за нас «средой», «общественным мнением» или «государством», но остающегося для нас неведомым, а значит и не существующим?

Однако в области изучения идеологий все эти проблемные вопросы сводятся к одному: можно ли считать выводы, к которым с «неизбежностью» приводит некоторая система смысла при ее дальнейшем разворачивании сугубо ею обусловленными, а потому от нее неотчуждаемыми? Следствия, которые можно из него извлечь, многообразны, а орган, обладающий правом трактовать идеи индивидуального «самосовершенствования», обретает колоссальную власть. Государство является верховным судьей «Ситуаций» и окружающей среды, состояния реальности в целом, оно выносит свой громогласный вердикт: способствуют ли сложившиеся условия самосовершенствованию и духовному росту или нет. Однако столь масштабная власть-свобода порождает соответствующую ее размаху ответственность, ибо государство обязано, ему вменяется «тягло» постоянной борьбы с социальными условиями.

Последний вопрос, который необходимо рассмотреть в данном смысловом блоке работы, посвященном анализу образа «Государства», связан с идеей «правильной» Элиты общности. Столь часто упоминаемая евразийцами конкретная Истина, культурно-государственная державная миссия, осмысливающая существование коллективной личности, должна находить своих представителей в среде народа. В работе «О правящем отборе» политическая элита, группа людей наиболее ценных с точки зрения системы в целом, разделяющих ее базовые аксиомы и выступающих биологической и духовной базой, на которую опирается ведущий отбор, получает название - организованная среда. Но что такое «ведущий отбор»? Это ядро правящего слоя. Оно состоит из людей, располагающих монополией на формулирование, выражение и установление стратегии воплощения конкретных истин. Ведущий отбор есть «орден», в котором состоят лучшие, с точки зрения верховенствующего идеала. Через него осуществляется связь времен, адаптация Прошлого и связь с Будущим. Этот «орден» един, он спаян общностью миросозерцания своих членов. Стабильность и интеллектуально-духовная мощь касты «жрецов смысла» обеспечивает эффективность движения всей системы в потоке относительного. Однако эти люди не правят, не владеют напрямую исполнительной властью, они «лишь» направляют государственную машину и осуществляют контроль лифтов вертикальной мобильности и путей воспроизводства организованной среды. Властный аппарат, орудия управления сосредоточены в руках правящей группы, которая выделяется из среды «отбора». Эти три «института», вместе взятые, и составляют элиту идеократического государства - государства будущего, способного быть на высоте задач, которые ставит перед народами время. Общество, организованное по идеократическому образцу, способно преодолевать себя, исполняя самими же установленные задачи и оставаться собой, сохраняя внутренний стержень своего уникального бытия. Николай Трубецкой в ключевой для политического аспекта евразийства статье попытался заглянуть в недалекое будущее и наметить основные черты «правильной» Идеократии. Перечислим их: Во-первых, государственный максимализм (и в хозяйственной и в культурной сфере). Во-вторых, выборность. Правда, возникает вопрос, как связан глубоко и последовательно «аристократический» принцип господства неких глубоко идейных людей, «сознательного» меньшинства. с идеей выборности. Конечно, евразийцы могут легко отбить подобную критику ссылкой на «органичность» всех связей внутри сообщества, которая очень «гармонично» примиряет оба начала. Евразийцы в противовес демократическим и авторитарным режимам предлагают их некий «Органический» синтез - демотический строй. «Демотизм» есть отдельный аспект идеокртизма. Согласно этому принципу, полития жестко иерархизирована, однако «верхи» постоянно поддерживают живую связь с народной стихией. Идея, в некотором роде, утопична, однако, на теоретическом уровне позволяет примирять антагонизмы, а затем уверять последователей в преодолении ключевых расколов современной цивилизации и обнаружения истинного пути синтеза. Заметим, что по этому вопросу наличествует некоторый раскол в кругах евразийства. Например, Трубецкой выступает на страницах своих статей, как более последовательный сторонник «отбора» и отстаивает необходимость общего миросозерцания, а Алексеев, анализируя установленную советскую систему, отмечает полезность многоуровневой системы советов в деле выбора наиболее «деловых» людей с низов. «Советы - суть те лаборатории, в которых вырабатывается подбор истинно «деловых» людей, истинной соли земли русской, фундамента для построения будущей народной России» (Н.Н. Алексеев «НА путях к будущей России») По нашему мнению, между идеалом «идейной» России и «народной» существует серьезный разрыв, который ликвидировать не всегда просто. Конечно, все эти отстаиваемые «элитой» истины глубоко народны и адекватны лишь русской культурной почве, однако, с другой стороны, они отстранены от народа-масс, ибо требуют его - народа - совершенствования. Истина становится сверх-народной и представляет желаемый образ этого народа, но только в будущем. «Народная» Россия, основывающаяся на выборном начале, укоренена в Настоящем. Возможно, эти идеи формирования «отбора» примиряются уверенностью в том, что народ сам из себя будет порождать себе хлыст. К сожалению, мы на данном этапе работы, не в состоянии предоставить доводы евразийцев, которые бы разрешали этот конфликт между двумя способами формирования власти. Вероятнее всего, методы разделены по сферам задействования и по уровням, на которых они функционируют. В-третьих, огосударствление всех общественных организаций. Исключается многопартийность. Все должно быть проникнуто духом Целого, возвышающим часть, и Единства. Интересы должны представляться профессиональными корпорациями. Наконец, в-четвертых, партийность. Идеократизм в наступающую эпоху может быть облачен лишь в форму партии. Конечно, по сути эта «партия» «Жрецов» будет иметь мало общего с партиями, функционирующими в современных западных демократиях. Стоит отметить, что евразийцы не принимали «арифметическую» демократию, где все решается, если не «олигархами», то обезличенными и атомизированными индивидами, кидающими ничего не значащие листки бумаги в урны, а также с шумливой пропагандой, играющей на низменных страстях масС. Складывая все указанные элементы, получаем нечто похожее на итальянский фашизм или русский большевизм. Евразийцы не скрывают своего интереса к этим формам организации общности, однако, они убеждены, что истинная идеократия явится после них и не будет обладать их пороками. Они лишь создают для пришествия Идеократии политические, экономические и бытовые условия, разрушая прогнившее здание европейского индивидуализма-демократизма и утверждая верховенство Целого. В заключение, после произнесенного панегирика Государству и Власти, вверения в их руки судеб народных, нужно выбить в граните утверждение: Государство не может самодовлеть!

Экономика.

Перейдем к рассмотрению экономической составляющей доктрины евразийства. Постараемся изложить наиболее важные элементы интеллектуальной конструкции в данной области общественных отношений. Экономика находится на глубокой периферии всей системы смысла. Идеи, затрагивающие хозяйственную жизнь общности, полностью определяются сущностью основополагающих элементов системы. Евразийцы, оставаясь верными своей традиции поиска решений и ответов, стремились достигнуть «органического» синтеза начал капиталистических (индивидуализм) и социалистических (коллективизм) и тем самым выйти за пределы порочной дихотомии. Однако стремление к такому «примирению» не является следствием амбиций евразийцев в области чистой теории, это даже не попытка осуществить радикальный прорыв в понимании хозяйственных процессов. Сочетания частной собственности и коллективной, механизмов плана и рынка, роли государства и отдельных предпринимателей - есть суровая необходимость, к которой принуждают реалии Евразии - «континента в себе». На основе осмысления исторического опыта России и особенностей ее географического расположения и ландшафта, «Страна эта, помещенная между нередко враждебными ей странами Европы и Азии, с сухопутной границей огромного протяжения, которую нелегко защищать, принужденная бороться с большими трудностями экономического развития может жить и развиваться только при наличии сильной и жесткой власти, принудительно организующей страну в целях социальных, хозяйственных, военных» (П.Н. Савицкий «К вопросу о государственном и частном начале промышленности»). мыслители стремились выработать наиболее подходящие формы для сферы производства и распределения, чтобы достичь максимальной экономической эффективности. Наилучшей системой евразийцы считали государственно-частную или, используя термин Петра Савицкого, - систему «хозяинодержавия». Эта система полагает балансирование между частным и государственным началами. Роль государства заключается, в первую очередь, в необходимости гарантирования осуществления так именуемого «хозяйского ценения», а именно, внесения «соотносительных» ценностей в среду «абсолютных» оценок. Можно сказать, что государство, базируясь на «бесценных» религиозных идеях и непереводимой в денежный эквивалент «культуре», то есть, на ценностях в себе, наделяется правом выводить некоторые, понимаемые в поле экономическом, ценности из пространства, элементы которого в спонтанно генерируемой обстановке действующих сил оказываются функциями от денежного и материального. Например, таким образом под юрисдикцию правильного государства, могут попадать вопросы, связанные с трудом, землей и творчеством. Государство должно вводить коррективы в процессы рыночного оценивания, расставляя приоритеты в зависимости от ситуации. По отношению к «земле», евразийцы считали целесообразным введение мер «национализации», под которой понимали «утверждение права государства на регулирование тех отношений, которые возникают из факта частной собственности на землю». Н.Н. Алексеев «Собственность и социализм» По отношению к труду - социальные гарантии, «забота» о людях, участие в прибылях предприятия, стимулирование заинтересованности к работе. Проявляются начала типичной социал-демократической политики, призванной сгладить несправедливости чистого капитализма. Далее, государство должно принять на себя все тяжести и всю ответственность развития в России тяжелой промышленности. Однако государственной монополии в этой сфере быть не должно. Конкуренция с частными хозяевами, в теории, окажет стимулирующее воздействие на всю систему хозяйствования в промышленности. В целом, государство должно присутствовать во всех сферах хозяйственной деятельности не только в качестве арбитра, но и в роли актора, игрока. Лишь конкуренция двух различных начал и попеременное доминирование то одного, то другого, позволит системе эффективно приспосабливаться к изменяющимся условиям и воплощать в жизнь масштабные замыслы общности. Наконец последнее, государство обязано выстраивать хозяйственные связи на евразийском пространстве, стимулировать процессы экономической диверсификации в рамках «континента», создавая единое экономическое пространство. По мнению Петра Савицкого, переход к максимально возможной автаркии в рамках культурного мира позволит Евразии эффективно развиваться. Работа П.Н. Савицкого «Континент-Океан» посвящена выдвижению хозяйственных аргументов в пользу создания условий для осуществления максимально возможного «выхода» из системы океанического хозяйствования и торговли. Однако самая главная задача, даже миссия государства, заключается в том, что только оно способно сопрячь Собственность с Идеей, тем самым оправдав собственность. Государство хранит и оформляет идеологический и религиозный базис идеи собственности, который станет залогом коллективной веры в праведность экономической системы в целом. «Последней и подлинно прочной основой всякого строя может быть не личная корысть и не убеждение в его утилитарной нужности, а только глубокая бескорыстная вера в его праведность, в его религиозную ценность» (С.Л. Франк «Собственность и социализм») Несмотря на значимость государства-собственника, евразийцы отмечали серьезные недостатки данного начала хозяйствования. В целях их исправления должен разворачиваться частный принцип владения. Частная собственность обостряет начала личной ответственности, а также усиливает эффективность исполнения властно-хозяйственных функций. Однако важно другое. Собственность осуществляет связь человека с природой, что позволяет ему через труд и личное преобразование среды познавать и раскрывать себя. Собственность становится частью человека, и он наполняет свои вещи индивидуальными и уникальными смыслами и содержанием, материальное пронизывается духом. Лишая человека права собственности, мы убиваем часть его существа. Собственность расширяет границы свободы и ответственности, без нее и вне ее затруднено самосовершенствование. Проблема духовного упадка капиталистических стран кроется не в самой идее частной собственности, а в среде, формируемой вокруг этого принципа и по его законам. Важна не собственность, как таковая, а отношение к ней. Человек должен воспринимать ее в качестве средства для эффективного служения Целому, Государству и Общности и ценить ее сообразно ее статусу. Поклонение собственности недопустимо вне зависимости, в чьих руках она находится - в частных или в «коллективных». Индивид должен стать истинным господином своей собственности, а не ее рабом. Подобный взгляд на проблему частной собственности и трактовка принадлежащего ей места в системе общественных отношений отсылает нас к традиции консервативной революции, в особенности, к воззрениям Освальда Шпенглера.

О Революции.

Великая Октябрьская Социалистическая Революция или большевистский переворот в работах мыслителей - евразийцев.. Проанализируем выстраиваемый евразийцами образ Русской революции 1917 года и их отношение к этому образу. Для этого нужно ответить на три вопроса.

Первый вопрос: Что есть Русская революция? Революция вобрала в себя весь народный порыв отрицания старой, императорской России, силы на который накапливались в течение двух веков. «Позитивность», которую она несет с собой, оказывается, по мнению евразийцев, мнимой и лживой. Коммунизм есть выродившееся и мутировавшее западничество, которым травили Россию, начиная с властвования Петра Великого. Это последний, но очень громкий аккорд гибнущей заразы. «Миру новому начало» большевистская партия, пропитанная коммунистическими догмами, не положит, однако, конец миру старому она обеспечила со свойственным русской стихии размахом. Конвульсии бьющейся в агонии России Романовых, знаменуют, говоря словами Савицкого, конец эры науки, рационализма и хаоса и дают историческое право начаться эпохе воли, милости и веры. Революция 1917 есть глубоко «русское» событие по духу, по порыву и по проблемам, вскрываемым ею, по элементам распадающейся симфонической личности. «Русская революция, прежде всего, русская - по происхождению своему, по смыслу, по своему объективному содержанию; и то, что в ней раскрывается, есть русская правда о России». Г.В. Флоровский «О патриотизме праведном и греховном» «Революция явила в своих катастрофах в собранном обостренном виде весь исторический образ и все исторические грехи России, перебрала все тоны духовно-психического строя русского народа». П.П. Сувчинский «К преодолению революции» Подытоживая, укажем, что революция воспринималась евразийцами в качестве новой индивидуации Евразии, задаваемой, вторя Карсавину, доминированием политического качествования коллективной личности. Революция стала порывом России к самобытности, воплощением стремления к очищению от всего наносного и чуждого.

Второй вопрос: Что привело к русской революции? Ответ прост: переплетение противоречий, среди которых можно выделить: вырождение и распад правящего слоя, обусловленный потерей Воли к Власти; возникшее, в связи с умиранием властвующего слоя, противостояние правительствующей группы и интеллигенции; «Правящий слой и правительство, как орган его, погибают в саморазложении; и одно из проявлений этого саморазложения - борьба интеллигенции с правительством» (Л.П. Карсавин «Феноменология революции»). отчуждение правящего слоя от широких масс народа, ставшее результатом чрезмерного заимствования в области духовной культуры и «отступничества» «верхов» от истинной России (денационализация «верхов»); «Она (революция) - глубокий и существенный процесс, который дает последнее и последовательное выражение отрицательных тенденций, исказивших великое дело Петра…» («Евразийство»). Последователи первого императора не сумели удержаться на скользкой «золотой середине» в области заимствования западных технологий. Иностранная культура стала восприниматься не как средство, а как цель. Размышляя в рамках двухуровневой системы культуры, предложенной Петром Савицким, полагающей наличие высшей сферы идеальных духовных ценностей, в которой заимствование вредно, а также области материальной культуры, техники, разнообразных устройств, воспринимаемых только как средство, в которой заимствование может быть полезным (перенимать элементы других необходимо, ориентируясь на потребности и ценности своей культуры), можно сказать, что правители императорской России перескочили с нижнего уровня в высший в области «научения».

Здесь целесообразно отметить, что фигура Петра Первого внесла небольшой раскол в круг евразийцев. Например, Савицкий, Сувчинский и Ильин считали дело первого императора великим и необходимым России, как воздух. Россия стала обретать новые орудия для более эффективного и глубоко воплощения своей Воли, обезопасила свои границы, укрепила государственность. Позиция Петра Великого была последовательной и жесткой: он желал взять все нужное у Европы и повернуться к ней задом, но… не успел подготовить наследника, и его дело было искажено не столь дальновидными потомками. Однако Трубецкой и Флоровский придерживались более радикальных взглядов, хотя первый и признавал насущную необходимость овладения западными технологиями, а в ранней статье «Европа и человечество» (1920), которая и положила начало евразийству, отмечал, что Петр Первый продемонстрировал почти идеальный пример частичного заимствования. Но, несмотря на это, мы причислим Трубецкого к противникам реформ первого императора, ибо в более поздней работе «Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока» он пишет: «Выполнение задачи заимствования европейской техники взял на себя Петр I. Но задачей этой он увлекся настолько, что она для него обратилась почти в самоцель, и никаких мер против заразы европейским духом он не принял. Задача была выполнена именно так, как не надо было ее выполнять, и произошло именно то, чего следовало больше всего опасаться: внешняя мощь была куплена ценой полного культурного и духовного порабощения России Европой» (С.Н. Трубецкой «Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока»). Флоровский ведет критику великих преобразований с других оснований. Он осуждает Петра Великого именно за то, чего, по мнению Трубецкого, самодержцу не хватало, а именно за грубо прикладной подход к заимствуемой западной культуре. Подобная точка зрения моментально перенеслась на русскую культуру, которая также стала восприниматься в терминах полезности и эффективности, а также это привело утрате целостного понимания проблем культуры как таковой. образование пропасти между народным примитивом и интеллигентским сознанием; вырождение чувства Родины, связанное с утратой оформления выраженного своеобразного облика России. Но какова же роль главных виновников торжества страстей - большевиков? Они фитиль и, в то же время, часть исторического плана. По мнению евразийцев, революция была неизбежна, а большевики лишь попали в струю разворачивавшегося процесса. Революция родилась сама. «Революция сделалась сама, родилась неотразимо, как итог всего предшествовавшего русского исторического процесса» (Г.В. Флоровский «Разрывы и связи»). Императорство, как «отвлеченная мысль европеизма», отменило само себя. Общими тенденциями задан и выход из революции, ее разрешение. Большевики были успешны лишь там, где их вела логика русской государственности. В этом отношении евразийцы признают «успехи» большевиков в деле восстановления русской государственности, спасения ее от интервенции, установления новой целостности евразийского пространства, но снимают лавры спасителей с новой власти, признавая все ее «победы» неизбежными. Россия почти подчинила большевиков себе, осталось лишь выбить с пьедестала иерархии ценностей коммунистические догмы. Это подводит нас к третьему и последнему вопросу.

Третий вопрос: Что делать? Сначала нужно понять случившееся и уловить направления потоков, несущих Россию. Истина откроется познающему ее лишь через религиозные идеи, позволяющие возвыситься над суетой происходящего и расставить ценностные приоритеты, не попадая под власть чувственного и глубоко личного. Узрев истинную природу и сущность революции, нужно противопоставить ее (революции) отрицанию обновленное горением религиозное утверждение. Коммунистическую идеологию нужно ликвидировать, оставив, однако, формы, которые она для себя встраивала, в целях проведения в жизнь своих программ. Иными словами, нужно заменить одну идеократию - ложную, другой - истинной и глубоко и открыто русско-евразийской. Кто понесет новую идею? Конечно же, новая партия! «Без партии в настоящее время нельзя организовать однотипного поколения и, следовательно, однотипного миросозерцания»; «Идеи должны иметь аппарат прямых действий» (П.П. Сувчинский «К познанию современности»). Она станет такой же мощной и установит свою монополию на сферу ценностей и истин. Правильная партия создается из правильных кадров, но откуда выйдут они? Во-первых, силы перелома придут из государственного аппарата, набранного отчасти из «спецов», помнящих и ценящих русское Прошлое К вопросу о Прошлом. Оно не исчезает, а продолжает свое существование как часть пришедших ей на смену Реальностей. В поворотные моменты истории, бытия общности далекое Прошлое, глубокая старина может появляться на поверхности сознания наиболее тонко чувствующих реальность индивидов. Она помогает отделить «вечное», самоценное, исконное от всего наносного и ничтожного, глубоко относительного. В эпохи перелома необходимо уметь смотреть сквозь умирающую реальность, уходящую в Прошлое, в отдаленные от нас веками, прожитыми нашими предками, и отфильтрованные историей от тлена Реальности глубокой древности, преодолевая тем самым соблазны «реакции», к которой влекут старые воспоминания о покое и счастии. «Далеко назад и далеко вперед, но ни в коем случае не к близкому прошлому, вот куда должна звать будущая русская «реакция» (С.Н. Трубецкой «У дверей (Реакция? Революция?)»). Нам видятся в подобных размышлениях черты консервативной революции, идеологи которой непременно бы согласились с утверждением, что всякое новаторство хранит в себе идеи и ощущение духа очень старого исторического воспоминания. , чующих пагубность идеологически детерминированных большевистских реформ, ощущающих неприязнь к коммунистическим ценностям. Государственный аппарат может «переварить» саму партию. Но важнее другое. Придут сектанты, гонимые, чье Слово не было услышано, готовые нести свет истинной Веры и догматы правильной - русской - идеологии. Люди, разочаровавшись в коммунизме, сами потянутся к альтернативному миросозерцанию и примут его радостно, будто открывая самих себя, очищая свою душу и разум от слоя пыли и копоти, нанесенного трагедиями, временем и совершенными историческими ошибками. Создадут истинное миросозерцание русские «подвижники». Сувчинский отмечает «закономерность русской истории»: «подвижническое выхождение определенных групп рядовых русских людей из общего русла социальной жизни, определяющееся идейным фанатизмом, зажигавшим в определенные исторические сроки, сектантским пафосом наиболее качественные элементы русской духовной социальной жизни». П.П. Сувчинский «К познанию современности». Нужны воинствующие практики, обладающие сильной и развитой, истинно русской системой смысла. «Есть такая партия!» - Евразийство! Большевики закрыли одну историческую главу и подготовили плацдарм для дальнейшего приближения России через конкретные истины к Абсолюту. Нужно перевернуть исписанную историей страницу и войти в новую эру с гордо поднятой головой. На столь великую честь претендуют в эмиграции мыслители, объединенные идеей Евразии!

Евразийский взгляд на «Смену Вех».

Отношение евразийцев к традиции сменовеховства всецело определяется, исходя из содержания данной главы. Обозначим их позицию по отношению к «примиренцам». Во-первых, евразийцы солидарны со сменовеховцами в осуждении Белого движения с точки зрения идеологической составляющей, вокруг него оформляющейся и его легитимирующей. Однако евразийцы считали, что, несмотря на идейное убожество и «историческую» бессмысленность, «Белый» порыв был необходим с моральной точки зрения, ибо он привел к духовному очищению осколков императорской России. Белое движение, как явление воли, не приемлющей зла и не могущей идти на компромиссы, уверенной, что лучше гибель на поле брани, нежели служение антирусским силам хаоса. Кстати, по утверждению Трубецкого, евразийство возникло, как реакция на несостоятельность «белых» идеологов. Итак, оба движения признавали провал сил «контрреволюции» и понимали тщетность попыток возврата к прежним формам, видели пустоту «реакции». Во-вторых, евразийцы выступали за необходимость «принятия» революции. Однако они предпочитали «принять» события 1917 года в качестве факта, из осознания которого необходимо исходить при выработке программы действий. «Задрав штаны бежать за комсомолом», беря пример с наиболее рьяных сменовеховцев, «новые белые» мыслители явно не торопились. Коммунизм они принять не могли. Критику традиции «примирения» евразийцы проводили в основном по двум направлениям. Во-первых, они считали начала морали, черпаемой из своей системы смысла, более весомыми в деле «оправдания» того или иного события, нежели начала идеи становления, разворачивания истории со свойственной ей неизбежностью. Если суд истории признал большевиков, то из этого не следует необходимости оправдания всех их действий, как вынужденных историческим процессом, а потому естественных и важных в качестве этапа на пути к некоей Цели. Суд истории не исключает суда совести. Можно предположить, что евразийцы в некоторой степени мечутся между двумя началами: Закона и Воли. Идею Становления они признают, о неких естественных законах размышляют, однако, противятся полному поглощению своенравной и свободной Воли царством необходимости. Утверждение господства разумом открываемых законов и воздействующих на мир со слепой беспристрастностью приводит к печальному состоянию, когда «человек из деятеля-творца, свободного и самодержавного, становится игрушкой стихийно-причинного предопределения, звеном во всеобъемлющей системе природы» (Г.В. Флоровский «Хитрость разума»). Попытка их «примирения» проходит нитью второго плана через некоторые работы евразийцев.

В заключение приведем критически важное соображение, без которого идеология евразийства, современница большевистского диалектического и исторического материализма, не может быть понята адекватно.

Евразийство базировалось на противоречиях, которые разрывали целостность системы, приводили к болезненным расколам движения, однако, которые, и в этом кроется ирония, были необходимы для существования данной идеологии. Без них она утратила бы свою суть и индивидуальность. Марлен Ларюэель объял их в следующей фразе, составленной из риторических вопросов, обращенных к философским основаниям конструкции: «Гегелевский универсализм или ареалы цивилизаций? Биологический детерминизм или царство идей? Стремление к примирению материального и духовного начал и к «организации хаоса» или просто философская легитимация политический концепций? История циклическая или конечная? Развитие каждой нации по собственному принципу или мессианизм и всеобщность Евразии? Метафизическая иррациональность или сциентизм». Ларюэль М. Идеология русского евразийства, или Мысли о величии империи. С.60. Множественность смысловых разломов собирается воедино, выявляя то первичное противоречие, интеграция которого в учение и привела к их порождению. Это противоречие скрыто в самом термине, положившем начало данной традиции и заключающим в себе все богатство ее положений. Цымбурский В.М. в статье «Две Евразии: омонимия как ключ к идеологии раннего Евразийства» выявляет двусмысленность, содержащуюся в слове Евразия, ведущую к порождению двух расходящихся смысловых векторов, дестабилизирующих идеологию. С одной стороны, термин Евразия отсылает к материку в целом, где Россия является этой Евразией в свернутом состоянии, представляет образ его тотальности, а другие страны континента оказываются на периферии. Вывод о неизбежности разворачивания России в Евразию напрашивается сам собой и предполагает соответствующие идеологические следствия. С другой стороны, Евразия есть некая территория, находящаяся между Европой и Азией, а потому уникальная и требующая особенного к себе отношения и специфического общественного устройства. Автор статьи называет эти векторы осями и характеризует их следующим образом: «Я бы определил эти смысловые оси как рационализацию формулы «России-Евразии» «сверху» - от ценностей и заданностей и, соответственно, как ее рационализацию «снизу» - от фактических данностей, усиленно возгоняемых в ранг идеологии». Цымбурский В. Л. Две Евразии: омонимия как ключ к идеологии раннего евразийства//Вестник Евразии. 1998, №1-2, С. 21 Действительно первую ось поддерживают суждения о Великой Миссии Русского Народа, произведенной из недр идеалистически-материалистической философии истории, о призвании России сотворить нового Человека и о роли Всемирного Православия, весьма отличного от формальной обрядовости и «охранительства» императорской ортодоксальной Церкви, в котором должны преобразиться все народы. Эта ось скрывает в себе вполне определенную философию, согласно которой утверждается долгом реализация открытой возможности подчинить исторический процесс планомерному замыслу и организованному сознанию. Евразия существует с целью вытеснения Старого Света и выработки грядущей Культуры, превосходящей европейскую, с выяснением которой откроется новый этап в развитии человечества. Воспроизводится логика первого вектора: «Жизненная энергия идеократии в том, чтобы органично соединить логику истории с преобразовательной импровизацией на континенте «Россия», задающей другим континентам условия для общей импровизации» (Рожанский М. Я. «Евразия»: Власть идеи, продуманной до конца//Вестник Евразии, 1999, №1-2, С. 13). В итоге имеем волюнтаризм, впрочем, в максимально допустимой степени обоснованный, опирающийся на некие верховные духовные Ценности. Карсавина можно назвать наиболее ревностным апологетом подобного «прочтения» евразийского замысла, а также самым глубоким философом в созвездии мыслителей-евразийцев. Вторую ось можно обозначить именем Алексеева, правоведа и автора объемного труда «Русский народ и государство», заключающего в себе проект новой государственности. Здесь упор делается на естественную необходимость, приведшую к образованию общности, скованной единым пространством, «место развитием», и коллективной судьбой. Безусловно, географический детерминизм и размышления о сплоченности и родстве народов Евразии, составляют сами основы учения, поэтому всецело признаны склонными к первой оси мыслителями. Однако отсутствие мессианских стремлений и сосредоточенность на устроении общей жизни на данном участке суши, склоняет евразийцев этого направления к иным идеологическим следствиям. На этом пути перед нами возникают мотивы социального государства, которое евразийцы называют «гарантийным», на первый план выходит Система Советов, преодолевающая недостатки модели СССР, фашистского корпоративизма и западного парламентаризма, а также развивается концепт Демотии, органической демократии, где власть служит данному здесь и сейчас народу (не Идеям), а человек интегрирован в территориальные и трудовые ячейки. Данный вектор, сам по себе, чужд идеократическому духу. Однако ценность евразийской идеологии кроется именно в их сочетании, где первая ось, назовем ее «надстройкой», раскрывает себя, опираясь на вторую ось, назовем ее «базисом». Первая невозможна без второй: идеократическая мысль вырастает из почвы Евразии, не превращаясь в нечто целиком подчиненное почве и остающейся действенной, способной преобразовывать реальность. Комментарий. «Данность» может быть имплицитно полагаемой производной от «Ценности». Прозрение этого момента дано в статье, посвященной исследованиям Трубецкого о роли татаро-монгольского «ига» в истории российской государственности и культуры в целом. Автор пишет: «Изучение влияния ига на процесс становления российской государственности должно было (курсив мой - В.П.) подтвердить тот факт, что исторически сложившийся тип власти в России соответствует «тоталитарно-идеократической» доктрине евразийского учения». Тарасов К. Н. Влияние монголо-татарского ига на процесс формирования российской государственности во взглядах евразийца Н.С. Трубецкого (в контексте консервативного подхода к определению цивилизационных особенностей России)//Вестн. Том. гоС. ун-та. 2012. №354, С. 116. Ценностью должна обладать лишь первая, «идеократическая» ось, а естественные обоснования лишь полагают ее возможность. Лишь подобное их единство, хранящее в себе напряжение, является идеократическим. В произведенном нами контексте видится в любопытном ракурсе идеология сталинизма, как о ней пишет Гройс: «История описывается Сталиным как процесс, приводимый в движение наличием постоянного противоречия между базисом и надстройкой, в котором ни одна из сторон не может взять верх над другой». Гройс Б. Коммунистический постскриптум С. 60. Евразийство, явленное миру в эру, открытую большевистской Революцией, диалектично, заключает в себе тезис и антитезис, блокируя любые попытки прорубить «окно» во вне-системное, выходящее за пределы идеологии, ею необъяснимое. Действительно, мы наблюдаем эпоху тотальных идеологий, замыкающих все на себя. Ирония кроется в том, что желая стать неуязвимыми, посредством исключения внешнего, они интегрируют его в себя, тем самым поглощая, содержащуюся в нем, вернее в акте узнавания своего Иного, «болезнь» противоречия. В результате: не парламентская борьба «мнений», а битва с «ересями» за Истину. Очевидно, мы вновь стоим на пороге некоторой, обернувшийся к нам иной гранью, изначальной дихотомии, положенной в пространстве идеологии.

«Примиряется» разум и жизнь, линейная история и циклическая. Вероятно, ответом на вопрос о противоречии Евразийства станет диалектика Гегеля, благодаря которой преодоление противоречий стало возможным, вернее диалектика сама полагает необходимость их присутствия и борьбы в любом развивающимся едином. Манхейм в работе Консервативная мысль отмечает, что «через Гегеля совершается тесный союз между рационализмом и консервативной мыслью». Манхейм К. Консервативная мысль С. 591 Возможно, выстраивание на этом фундаменте идеологической конструкции привело к появлению столь многогранной идеологии как Евразийство или национал-большевизм Устрялова, или, наконец, ленинско-сталинский марксизм, смешивающий универсалистскую догму о «братстве народов» и коммунизме с выдвижением «старшего брата», русского народа. Примем решение считать данные идеологии постановившими приход второй эпохи становления идеократии.

Приложение №6. «Идеократия Традиции» и «Идеократия Становления»

В этом приложении нами предпринимается попытка выделить внутри идеократической идеологии ее виды, проведя связь идеократии с традиционализмом.

Вопрос о «Традиции». На первый взгляд интеллектуальное примирение столь различных понятий как «Идеократизм» и «Традиция» невозможно, ведь первое мыслимо лишь в системе «Становления», а второе полагает истинно существующим лишь «Вечное». Однако, по нашему мнению, можно мыслить целостную интеллектуальную конструкцию, в которой «Традиция» и «Идеократизм» будут дополнять и поддерживать друг друга. Обозначим позицию, которую может занимать «Идеократизм» в системе, задаваемой аксиомами и духом «Традиции».

1) Ключевой чертой общества, базирующегося на ценностях истинной «Традиции», является ориентированность на «космический», «идеальный» мир, к достижению познания и слияния с которым должна стремиться каждая Личность, избирая специфические средства, соответствующие месту, занимаемому ею в сакральной Иерархии Целого. Безусловно, согласно «Традиции», заветная Цель не может быть достигнута при помощи политической Власти. Личностное совершенствование - долг и право свободных людей. Общество должно быть проникнуто Агоническим духом, направляемым на нечто конкретное, а именно, на определенный, ясно очерченный и закрепленный каноном образ, истинность которого гарантирована лишь реальностью более высокого порядка. Однако прозрением Горнего мира, Вечности, Божества, а также формированием личностных идеалов должны заниматься определенные люди, достигшие Просветления и высокого статуса. Координация потоков сакрального, миф-символическое наполнение пространства Понятие миф-символического комплекса заимствовано у таких представителей направления этно-символизма в изучении феноменов «Нация» и «Национализм», как Дж. Армстронг и особенно Э. Смит. и поддержание гармонии - миссия, напрямую связанная с «Идеократизмом», который, однако предстает в данном случае в крайне мягкой форме и лишен ряда характерных черт, например, революционности. «Идея» становится тотальной и пронизывающей всю человеческую реальность; она задает собою Порядок, в которой установлены определенные Тенденции и Законы; достижение иных, сверх-человеческих состояний возможно лишь в рамках данного порядка, соответственно, в обязанность наиболее просвещенных будет входить поддержание гармонии и стабильности этого порядка.

2) Многогранный и «противоречивый» в силу позиционируемой сверх-рациональности, мир «Традиции» можно назвать миром «Войны», «Великой» и «Малой». Об отношениях между «Великой» и «Малой» Войнами в рамках философии «Традиционализма», а также о сакральной значимости Борьбы, пишет Ю. Эвола, например, в статьях «Великая война и Малая война», «Сакральность Войны», «Метафизика Войны». Так же подобные идеи излагает А.Г. Дугин в книге «Философия войны». Для духовного развития, преодоления разрушающего влияния пороков и страстей необходима борьба, не возможная без фигуры «Врага». Возможна ли война, служащая средством откровения личности, без обращения к понятию «Политического», Имеется в виду идея «Политического», разработанная К. Шмиттом и полагающая неизбежность мыслимости человеческой реальности категориями «Друга» и «Врага». ответственного за наполнение смыслами смысловые полюса «Друга» «Врага», и без Власти, объявляющей начало боевых действий? Инициирование Войны есть «идеократический» акт Целого, живущего по законам «Традиции».

3) Широкий простор для воображения оставляют упоминания о «Золотом веке», «Индуистская доктрина учит, что человеческий цикл, называемый Манвантарой, делится на 4 периода, в течение которых примордиальная духовность постепенно все более и более затемняется. Эти периоды древние традиции Запада называли Золотым, Серебряным, Бронзовым и Железным веками». (Р. Генон Кризис современного мира) эпохе «Солнечных» людей. Самый благодатный период цикла, наиболее приближенный к исходному Принципу, «Нисходящее движение проявления и, следовательно, выражаемого им циклически, осуществляющееся от позитивного или сущностного полюса существования и до негативного или субстанционального полюса, приводит к тому, что все вещи должны принимать все менее и менее качественный и все более количественный характер». (Р. Генон Царство количества и знамения времени) связан именно со свершениями этих «олимпийских» людей: «сакральных царей» - творцов ценностей, источника Божественного Света. Конечно, эти таинственные существа давно сменились менее величественными потомками, однако, в связи с циклическим пониманием времени, звезда «сверх-человека» воссияет вновь на заре нового цикла, в который в трансформированном виде перейдут все ценные творения цикла прошедшего. Относительно этого пункта важно сделать следующее замечание: выстраивающиеся в данном случае отношения между «Героем» (творцом) и «Истиной» («Ценности»; творение) не могут стать основанием некоторой идеологической конструкции. Мы привели некоторые размышления ранее по тексту. Однако «Традиция» задает, в качестве наилучшей, реальность, которая формируется вокруг «Творцов» Истин. Первая эпоха предвосхищает времена господства «идеократизма», возводит базис, состоящий из Смыслов, которые последующие падшие поколения будут стремиться раскрыть и прочитать.

4) Согласно Традиционалистской системе смысла в период «Титанов» или «Героев» наделенные могуществом индивиды обретают возможность вернуть себе «олимпийский» статуС. «Речь в данном случае идет о типе, в котором «олимпийские», «солнечные» качества перестают быть природными, а становятся долгом, который нужно выполнять путем внутреннего преображения, часто достигаемое в результате «второго рождения» или «посвящения», что только и позволяет выявить, в настоящем то, что скрыто, и вновь обрести утраченное». (Ю. Эвола Традиция и раса). Для этого необходимо совершить личностный подвиг, некое максимальное действие, совершаемое согласно Высшей Цели. Безусловно, «идеократизм» в данном случае не обнаруживается, ведь для «Титана» преобразование мира не является верховной целью, он лишь желает индивидуального преображения. Однако возникает вопрос: в чем заключается это Действие, и не связано ли оно с осуществлением Власти? Максимальное самовыражение заключается в оказании предельного воздействия на Реальность. Относительно человеческой реальности это позволяет сделать политическая Власть, реализовать которую в максимальной степени позволяет лишь доведенная до апогея и крайнего радикализма «Идеократия». «Идеократизм» превращается в узаконенное орудие самовыражения.

5) Идеократической является идея «Комиссарской Диктатуры», Рассмотрению феномена «Диктатуры» посвящена одноименная работа К. Шмитта, где разрабатываются понятия «Комиссарской» и «Суверенной» Диктатуры. направленной на восстановление порядка «Традиции». «Комиссарская Диктатура» предполагает восстановление ситуации осуществления Нормы, а не проектирования ее. Идеократизм в данном случае задается внутрисистемной логикой, где под Системой понимается космологический Цикл. В основании Системы лежит Норма или некий верховный Принцип, который может полагаться лишь Божеством (истинный суверен есть Бог) и который с течением времени, вследствие утраты связи с Прародителем и разрушительного влияния анархических сил, утрачивает силу и влияние в «мирском». Традиционалисты стремятся оживить этот Принцип, утвердить его господство. Для этого необходимо не только наличие отчетливого представления этого Принципа и понимания путей выстраивания соответствующих ему институтов, но и искоренения «духа Современности». «Современность» не является некой Системой, она утверждает себя посредством отрицания Принципа и его следствий, воплощенных в мире «Традиции». «Прогресс» ведет к низвержению мира в царство количества, гибели форм и триумфу материи. Иными словами, несмотря на радикальность стремлений традиционалистов, они могут осуществлять, согласно их воззрениям, лишь «Комиссарскую Диктатуру».

Однако стоит заметить, что среди традиционалистов теоретически могут проявляться радикально эсхатологические мотивы. Логика, ведущая к желанию гибели мира проста: Порядок неизбежно разрушается, лишь после завершения Цикла и мировой катастрофы будет Божеством утвержден новый Принцип и будет установлена новая Система. Пребывающее «Настоящее», порожденное разъедающим ткани Организма-Общности духом Современности, противно исконной и истинной «Традиции». «Традиция» предполагает «Норму», и она была нарушена, следовательно, естественный порядок должен быть восстановлен. Воскрешению духа и формы «Традиции», утверждению правильных смыслов конечных дихотомий человеческого и общественного существования и выстраиванию священных порядков должны посвятить себя те, кто «знают» Истину. «Идеократизм» в данном случае раскрывается во всей полноте, однако, подчиненный статус «идеократического» смыслового блока сказывается на сущности «идеократизма».

Итог: Система «Традиции» может стать фундаментом для «Идеократического» смыслового блока. «Традиция» может обращаться к «Идеократизму» как к средству для достижения определенных Целей в рамках мира «Традиции». Поэтому в большинстве приведенных примеров «Идеократизм» обуславливается целиком системой смысла «Традиции» и не выходит за ее пределы. Однако лишь один вариант «идеократизма» стоит рассматривать в рамках анализа

Идеократической идеологии. Мы говорим о Комиссарской Диктатуре Традиции. Она связывает собой несколько реальностей и потому является представителем сформированного нами идеального типа «идеократизма».

«Идеократизм Традиции» и «Идеократизм Становления». Рассматривая выработанный идеальный тип, можно выделить две его разновидности: «Традиционалистскую Идеократию» («Комиссарская Диктатура Традиции»; «Традиционализм») и «Чистую Идеократию». В первом случае «Идеократизм» становится элементом идеологической конструкции, базисом которой является система «Традиции», а относительно второй системы можно утверждать, что Идеократический блок является самодостаточным и выступает в качестве «ядра» и стержня всей идеологии. Обозначим смысловые блоки данных интеллектуальных конструкций, на основе рассмотрения которых проявляется различность двух идеологий.

Приведем размышления о демаркационной линии, пролегающей между этими понятиями. Предваряя последующее изложение, укажем, что разделение основано на сущностных чертах идеологических систем.

1) Подход к пониманию «Истины».

Начнем изложение с обращения к различным подходам ко «Времени». Доктрина Традиционализма полагает существование сверх-временной (Вечной) Реальности, обладающей Абсолютной Ценностью и являющейся Истоком и Целью проявленного, человеческого мира. Наличествует Нечто, являющееся первой и конечной причиной всего сущего. Прозрение данной реальности как объективной Идеи позволяет постичь некий первоначальный и верховный Принцип. Сознание данного Принципа открывает возможности по преобразованию преходящего бытия, выстраиванию его согласно образам «космического мира» - мира Идей и Совершенства. Истинной «Традиции» противен концепт «Становления» и «Развития», который, однако, оказывается неотъемлемой частью Чистой Идеократии. Различные подходы к понятью Времени приводят к расхождению в определении «места», отводимого Абсолютному Идеалу: Традиционализм обнаруживает Цель своих стремлений в недвижимой точке, вокруг которой обращается мир, подчиненный Времени, разворачивающемуся Циклически; Отметим: подробный подход к восприятию Времени при определенном смысловом развитии, может практически полностью перекрыть «окна Свободы» и тем самым привести к невозможности появления идеологии. Мир должен отдалиться от Принципа и погибнуть в «чистом количестве», чтобы настало вновь время «солнечных людей» - начало цикла. Нельзя коллективным усилием изменить тенденцию, заложенную в самой природе бытия, поэтому остается лишь индивидуальным актом попытаться «оседлать тигра» и ждать пока он не выдохнется. Однако в работах традиционалистов, особенно Ю. Эволы, прослеживается идея возможности преломления духовного курса, влекущего мир к смерти. Идеократизм, опирающийся на концепцию «прогресса», подчиняет «Идеал» Закону Становления, устанавливая лишь смутное представление об Абсолюте, которое должно проясняться через непрекращающийся процесс проектирования и реализации Относительных, Конкретных Истин, рождение которых с необходимостью следует из подчинения наличествующего бытия заданному Закону Развития. Указанное принципиальное расхождение можно представить так: «Традиционализм» постулирует «Объективную Истину», В данном контексте, можно утверждать, что «Традиционализм» поддерживает философскую концепцию Платона, предполагающую реальность и объективность чистых Идей. Седьмой диалог бессмертного «Государства» Платона, заложивший основы «Объективного Идеализма», можно признать за одну из ключевых отправных точек в познании системы «Традиции». Нельзя отрицать колоссального влияния, которое оказал «Платонизм» на формирование Идеократических идеологий. Полагание существования и познаваемости «Идеала» и мира вечных «Идей»; изображение Утопического государства Философов, узревших Истину; обоснование благотворности кастовой системы и слияния сфер индивидуального и общественного - все это выведено Платоном, но заимствовано, творчески развито и адаптировано к конкретным реалиям именно идеологами идеократами. а «Идеократизм» строит систему вокруг некоего «Стиля» бытия, обозначаемого Истинным. В целом, можно утверждать, что конечная Цель проявленного мира определяется представителями обоих направлений примерно одинаково. Абсолютный мотив движения и борения - достижение Полноты Бытия (Бога; Абсолютного Всеединства). «История» и отдельные реальности являются в ней становящимися и раскрывшимися в индивидуальном совершенстве, однако, она сама не движется и не меняется. Ее мыслимость дает основание установления закономерностей и целей для элементов, ее конституирующих, в ней пребывающих и из нее исходящих, однако, для нее самой правила разворачивания и цель стремления не установлены и не могут быть установлены. Высшая Идея - Бог - есть абсолютный покой и абсолютная свобода. Полноте бытия ничего не противостоит и, соответственно, ничто не может стать катализатором процесса создания контекста для нее. Само Ничто в данном случае вынужденно выводится именно из Полноты и, соответственно, является ее частью. Ничто есть Не-Полнота, оно определяется отрицанием, а любое «Отрицающее» уже в себе содержит то, что отрицается как основание возможности совершаемого акта отрицания. Ничто есть отдельный момент Полноты Бытия, своеобразная его индивидуация. Ничто полностью осмысляется Идеей Полноты, а значит, не требует измышления Идеи более высокого порядка. «Своеобразие» Абсолюта немыслимо, ибо его не с чем сравнивать. Его нельзя выразить какими-либо символами, рожденными и укорененными в «относительном», некоей определенной реальности. Задание человеческим языком формы Его с неизбежностью ведет к «ереси» и искажению Его истинной сути, которая преодолевает все конечное и частное. Как писал Т. Гоббс: «приписывать Богу какую-нибудь форму есть неуважение к Нему, ибо всякая форма конечна». (Т. Гоббс Левиафан)