Идеократическая традиция в российской консервативной политической мысли

Революция и Россия.

Устрялов принял Революцию и явился выдающимся идеологом «примиренчества» старой интеллигенции с новой властью. Устрялов своими работами стремился вернуть Родину многим колеблющимся, открыв за напластованиями «советского» исконно русское и, особенно, царско-имперское. Основной аудиторией Устрялова стали наименее догматичные слои интеллигенции, в особенности, технической, наиболее необходимой строящейся стране и относительно «неопасной». Устрялов настаивал на необходимости «примирения», если не с большевиками, то с Россией, которая должна была выйти из периода кризиса и суметь отстоять свою целостность и суверенитет. Для этого специалисты, знатоки своего дела, должны осуществлять лояльное и деловое сотрудничество с установившейся властью, исповедуя политическую аскезу в том случае, если их собственные взгляды кардинально расходятся с проповедуемым и проводимым курсом большевиков. Н.В. Устрялов Ответ налево Неспособным работать в СССР и невостребованным властью людям, Устрялов советует вспомнить о превозносимом ими же патриотизме и отказаться от радикализма в пользу конструктивной критики, могущей помочь новой России встать на ноги и откорректировать «свой путь». Н.В. Устрялов Проблема перерождения Финальным аккордом «примиренчества» «Хочу быть с моим народом, разделить его судьбу и идти вперед вместе с ним, - вот психология возвращенчества» («Письмо Н.В. Устрялова Ю.А. Ширинскому-Шихматову». Опубликовано в книге А.В. Квакин Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего пути.) стал воистину героический поступок мыслителя - возвращение в Москву в 1935 году. Однако важно заметить, что, несмотря на восхваление большевистской власти, которое достигает апогея в год принятия сталинской конституции После принятия конституции Устряловым была написана краткая статья «Документ мирового значения», где основной закон СССР представал как добрый шаг по направлению к истинной демократии и взятый советским народом рубеж на пути к выполнению своей «Миссии». , Устрялов идеологически не желал сливаться с официальной доктриной партии, вынуждавшей признавать экономический материализм и концепт классовой борьбы. Несмотря на то, что активная критика данных компонентов пост-революционной власти постепенно сходила на нет, можно быть уверенным в том, что Устрялов не стал предавать своих взглядов и перекрещиваться в вульгарный материализм, ибо подобный ход полностью разрушил бы всю его систему, которую он так долго возводил.

Итак, на чем основывалась «сменовеховская» риторика Устрялова? История осудила адмирала Колчака и все Белое движение, ибо они потерпели сокрушительное поражение, не смогли отстоять свою Правду. «Мы стояли на ложном пути. Большевизм победил. И нет основания об этом печалиться. Жаль только, что не понял, не разгадал вовремя» - такие строки записывает в своем дневнике бывший министр правительства Колчака Николай Васильевич Устрялов 7 января 1920 года в Иркутске. Однако еще до падения Колчака, когда шансы на победу Белого движения еще были, а надежды на возрождение старой Росси имели основания, Устрялов воздавал дань уважения величию большевиков, ставил Ленина в ряды «героев русской истории». В то же время, он не отводил места в этом ряду адмиралу Колчаку, который был «слишком честен, слишком тонок, слишком "хрупок" для "героя" истории...». Н.В. Устрялов Белый Омск Устрялов чувствовал силу и мощь события, трагическое величие драмы, разворачивавшейся на его глазах, и лишь надеялся, что Россия воспрянет и возвысится, опершись на своего «героя», вне зависимости от его «лагеря» и «цвета». Девятнадцатый год продемонстрировал мощь большевизма и бессилие его противников, утрачивающих идеологический базис своего сопротивления, не способных остаться верными России в столь сложных условиях. Сражение за Россию стало бессмысленным, когда большевики продемонстрировали свою политическую состоятельность. Продолжение боев лишь множило страдания и ослабляло русский народ, не позволяло укреплять государственность, чего с нетерпением ждали геополитические соперники России, «союзники» по Согласию. В статье, посвященной Врангелю и его действиям в Крыму, Устрялов пишет: «Нет, нет, не они, националисты, нынешнее национальное дело, а полки центра под ненавистными красными знаменами». Н.В. Устрялов Врангель Ведь именно Врангель поддержал Польское государство, агрессивно настроенное не против советской власти, а против России, а в тоже время, именно большевики создали сильную армию и активно восстанавливали Империю в новых институциональных рамках. Устрялов призывает «признать красное знамя, так как оно расцветает национальными цветами», Н.В. Устрялов «Вехи» и революция так как большевики, продолжают политику царей на новом историческом витке. В результате, новая власть усилила Государство, сплотила народ, а самое главное, «именно революция наша с ее волевым порывом и напряженным мифотворчеством впервые и подлинно включает Россию в круг действительных факторов мировой культуры, реально открывает Россию миру!» Н.В. Устрялов На новом этапе

Итак, новая власть оказалась действенной, внесла вместе с собой в мир Идею и с жаром принялась ее воплощать. Но не уничтожает ли эта Идея Россию, не является ли органически чуждой русской почве и русскому духу? Вероятно, именно от ответа на этот вопрос зависело отношение к событию и его раскрытию. Революция глубоко и даже болезненно национальна, в ней сливаются крайности, она является высшим синтезом русской истории, где Московская Русь примиряется с Петербургской, славянофильство с западничеством и марксизм с народничеством - к такому ошеломляющему выводу приходит мыслитель в ходе анализа революции. Русский народ с его склонностью к максимализму, любовью к предельным ценностям и последней правде принял большевизм, ибо вырастил его. «Если мы перенесем проблему из чисто политической в культурно-историческую, то неизбежно придем к заключению, что революция наша не «гасит» нашего национального гения, а лишь с преувеличенной, болезненной яркостью, как всякая революция, выдвигает на первый план отдельные его черты, возводя их в «перл создания»». Н.В. Устрялов Логика национализма В советской России и большевиках Устрялов видит и признает печати Пестеля, «…Пестель - его (декабризма) несомненно, и ярко выраженный большевик» (Н.В. Устрялов Пестель). Рисуя нам образ Пестеля, и кратко рассматривая его программу захвата власти и преобразований России, Устрялов проводит явные параллели с большевиками и Лениным. Герцена, «Недавно мне довелось перечитать Герцена, - и с острой, свежей силой запечатлелась в сознании мысль о глубочайшей «органичности» русской революции, ее коренной связи с духовным ядром русской общественной мысли» (Н.В. Устрялов Пророческий бред). Достоевского ««Человекобожество» Достоевского… Но только оно вдруг облеклось в плоть и кровь, разлилось в ширь бесконечную, стало потрясающим фактом, в масштабе всемирно-историческом» (Н.В. Устрялов Религия революции). и ощущает неизбежность случившегося. Однако самое главное, революция, убив старого Бога, опрокинув его престол, возвела на пустующую вершину нечто новое, такое, что позволило заполнить лакуну в душах людей. Благодаря этому Россия избежала исторической смерти, прозябания в бессмысленности и холодной пустоте. Прочувствовав и осмыслив все это, Устрялов перестает сомневаться в правильности «признания» советской власти. Он даже перестает мечтать о «перерождении» этой власти в нечто национальное и экономически эффективное, ибо его мечты уже сбываются, и сначала «Термидор» сменяет оголтелые «Санкюлотство» и «Якобизм», а затем небо прорезают лучи нового «Цезаризма», или даже «Цезарепапизма». В итоге, «перерождение» наступило и даже превзошло ожидания. Устрялов принимал режим постепенно, чутко отслеживая все изменения, происходившие в любимой стране и во власти, и наступил тот день, когда он мог себе сказать, что отныне он принимает Советскую Россию полностью и без остатка.

Экономические воззрения Николая Васильевича Устрялова и его аргументация в пользу различных хозяйственных систем и схем имеют органическую связь с рассмотренными выше аспектами всей конструкции. Экономика находится на периметре «идейно ориентированной» системы Смысла мыслителя. Она полностью предопределяется «Ядром», «Идеей» и наличными условиями среды, что в синтезе и составляет форму «конкретного идеализма». Анализируя цепь умозаключений Устрялова, начиная с первых лет советского режима вплоть до успехов и достижений «социализма, строящегося в одной, отдельно взятой стране», озвученных на «Съезде победителей», может, на первый взгляд, поразить кажущаяся непоследовательность в поддержке того или иного экономического курса Устряловым. Однако при более внимательном рассмотрении подозрения об «оппортунизме» Харбинского интеллектуала, или его научно-публицистической недобросовестности испаряются, и остается лишь уверенность в бесстрастности и отсутствии склонности к догматизму, проявляемому профессором в грубо «материальной сфере» общественных отношений. Устрялова нельзя обвинить в пан-экономизме, наоборот, экономика у него всегда находится в сугубо подчиненном положении. Однако, по нашему мнению, некоторые хозяйственные системы в большей степени располагают к установлению прочной и долговременной синхронизации, симбиоза с «Ядром», путеводной звездой устряловского мировоззрения. Попробуем разобраться. В статье «Две Веры» Устрялов пишет о наличии базовых аксиом в мышлении, сознании, феномене, процессе. Анализ подобных «краеугольных камней», не ведающих колебания, бескомпромиссных и неразложимых, принимаемых исключительно и всецело на Веру, на которых строятся общественные Системы, приводит Устрялова к выводу о необходимости рассмотрения макро дихотомии: «Универсализм-индивидуализм», могущей принимать, например, такие формы, как «примат Цели-примат Средств» и «создаваемая опосредованно ценность Личности-самоценность Личности». Эту дихотомию можно развить, проецируя ее в некую среду, в которой сообщество обитает, или в среду обитания индивида, которая заключена границами сообщества. Также целесообразно добавить рассмотрение и анализ Ценности, обладаемой «сверхличными Личностями» в рамках данной Системы. Они могут или отрицаться и превращаться в нечто анти полезное и анти ценное, а могут устанавливаться в качестве господствующей Ценности, которая своим наличием и посредством служения ей отдельного сознательного существа наполняет индивидуальное бытие смыслом и определяет его ценность, исходя из его отношения к сверхличной Личности, принимаемой в данном сообществе за верховенствующую. Подобными над личностными, неминуемо не могущими материализоваться в своем полном и подлинном символическом великолепии, оказываются Государство (обязательно с большой буквы, если это слово употребляется в данном контексте и обозначает сверхличную сущность), Бог, Нация. Эти «Личности», если их «сверх» статус полагается, несут в себе семена, потенцию идеократии. В этом отношении последовательный Универсализм, как вовне, так и вовнутрь с неизбежностью отливается в разнообразные формы идеократий. Мы совершили этот небольшой экскурс область метафизики, чтобы установить, что Устрялов был сторонником Универсализма, направленного как во вне, так и во внутрь. Безусловно, подобные соображения напрямую относятся к «ядру» идеологии, однако, они были приведены здесь, чтобы подчеркнуть внутреннюю связь между «пан-идеализмом» устряловского «ядра» и социализмом, как формой организации хозяйства страны. По нашему мнению, при наиболее полном разворачивании тезиса о верховенстве Идеи и Государства, необходимость сосредоточения материальных ресурсов в одних руках для координированного их направления на достижение заданной цели является практически неизбежностью. Устанавливая над индивидом три массивные сверхличные личности - Идея (Бог (Закон)), Государство, Одной из важнейших функций Государства оказывается примирение каких-либо конфликтов, в том числе и классовых, преодоление их путем полагания сообщества Целым через идею Нации, например. Курс на увеличение роли государства в экономике, вплоть до тотального социализма, в теории способствует примирению антагонизмов, основанных на разделении труда и обладании рентообразующей собственностью. Нация - Устрялов в некотором смысле вынуждает себя писать о благости социализма, позволяющего с наибольшей эффективностью использовать материальные ресурсы сообщества во имя Сверхличных начал. С другой стороны, не всегда социалистические и пан-этатистские методы управления хозяйством приносят благо Государству. В этом случае, последнее слово остается за Государством, а не за Социализмом. Экономическая система, в большинстве случаев, не оказывается предзаданной Властью, а способна относительно безболезненно сменяться и преобразовываться при сохранении Государства и властных иерархий. Экономическая система суть инструмент, а значит, как в зависимости от поставленных задач молоток можно сменить на отвертку, так и рынок на план, например. Однако Советская Россия представляет собой скорее исключение из правила, ведь ее «социализм» оборачивается этической претензией, обретающей мировой размах и историческое значение. Социализм оборачивается ключевой составляющей той самой, воспеваемой Устряловым, живительной и творческой «Идеи», которая после революции оплодотворяла русский дух. Сугубо «материальное» окрашивается в «идеальное», приобщаясь к волей выработанной и ею же установленной Истине. Власть неразрывно связывается с экономическим курсом, однако, Устрялов не сразу увидел и понял это. В работах периода воспевания НЭПа мыслитель уверен в возможности отрыва советской власти, успехи которой на пути сплочения России, укрепления ее могущества и государственности были ему очевидны, от пропагандируемой ею и отчасти приведшей ее к власти хозяйственной политики, которая при наиболее полном воплощении уперлась бы в потолок военного коммунизма и уничтожила бы страну, В статье «Чрезвычайка» Устрялов утверждает, что курс на немедленный коммунизм в экономике был в корне ошибочен. Декретирование в период развала и кризиса, проводимое людьми, еще слабо понимающими как управлять страной, при практически полном отсутствии подобающей институциональной базы приводило к тому, что страна могла выживать только вопреки указаниям власти, вся Россия спекулировала, и все хозяйствующие, производительные субъекты стремились уйти на спонтанно организуемый «черный рынок». вызвав всплеск анархизма. Он был уверен в неизбежности окончательного и бесповоротного принятия исходов экономического Бреста большевизма. С течением времени дрейф Устрялова влево усиливался, и после завершения первой пятилетки он полностью отказался от своих «сменовеховских» идей и желаний и принял, с восторгом, сталинский социализм. Благодаря усилиям волевой власти, Империя набиралась мощи, становилась самодостаточной, а значит, могла воплощать свои всемирно-исторические замыслы по созданию Нового Человека и перекройки мира по новым стандартам. Зная последние выводы устряловской мысли, можно совершенно по-иному проинтерпретировать причины одобрения им периода НЭПа. Целостность картины вносит новые смыслы во все составляющие ее элементы. Империалистическая и Гражданская войны, Революция истощили страну, «жирок снимать» во имя всемирных задач и новых горизонтов было не с кого. Новая власть не могла моментально возвести здание новой экономической системы, а методами военного коммунизма можно было убить страну. Дух народа падал, и поднять его обещаниями о коммунизме, царстве свободы, не представлялось возможным. Вести страну к Новому можно было только, предварительно наверстав упущенное, пройдя период отката, восстановившись. Устрялов активно выступал за установление такой системы хозяйственного управления, при которой ткани страны могли бы восстанавливаться спонтанно при минимальном участии государственного мозга. Для выживания страны было необходимо ввести буржуазные методы и ориентиры и отказаться от каких-либо репрессий. Упор на частную инициативу внутри страны и переход к компромиссной внешней политике обеспечили бы выход из кризиса. Множество статей тех лет пронизано такими настроениями. Устрялов ждал «обмирщения коммунистической России», что, по его мнению, привело бы к ее ренессансу. Например, статьи «Обмирщение», «12-й Съезд», «Обогащайтесь». Логика мышления Устрялова привела его к одобрению группы Сталина, боровшегося за «реализм» в политике и экономике и выступавшего против «старых ленинцев», не способных оторваться от догматов в быстро изменяющихся и требующих новых решений условиях среды. В статье «Кризис ВКП» (1926) русский патриот из далекого Харбина пишет об исторической необходимости отлучения от рычагов управления старых ленинцев, держащихся за курс на мировую революцию и немедленный коммунизм. Революционный романтизм в экономике во второй половине двадцатых, после начала осознания «успехов» Коминтерна по фашизации Европы виделся Устрялову губительным для Государства. Он поддерживает Сталина, так как считает, что именно тот является истинным наследником дела Ленина и способен совершить необходимый в настоящих условиях шаг «Вперед от Ленина», чтобы укрепить страну и обрести возможность воплощения заданных Идеалов, при их творческом развитии, конечно. Течет время, яростные интернационалисты-коммунисты уходят со сцены, народ оживает и обрастает «жирком», государство расправляет плечи, дух, пресыщающийся покоем, начинает томиться без исполинских задач. Устрялов чувствует, что страна готова напрячь силы и инициировать цивилизационный рывок. Приверженность буржуазному НЭПу начинает рушиться, и мыслитель, например, в статье «На Родос» представляет своими тезисами гибридную экономическую систему, развив которую, предположительно можно получить некое подобие гинденбургского, жестко государственнического капитализма. Главный тезис: Нужна индустриализация. Пока эта гигантская стройка не будет завершена, пока проекты перевода экономики страны на качественно новый уровень не будут воплощены в жизнь, Россия не сможет выстоять на одной арене с промышленными и экономически развитыми гигантами, не сможет быть на высоте своих всемирных принципов, деспотизм прогресса требовал жертв. Россия должна обеспечить свою самодостаточность, возможность выдержать изоляцию. Лишь благодаря индустриализации «страна могла бы вывести город из положения неоплатной задолженности мужику», Н.В. Устрялов На новом этапе на котором все держится. В этом отношении, от индустриализации зависит межклассовый мир и установление баланса в сфере разделения труда. Однако Устрялов добавляет, что при реализации планов нельзя прибегать к военным методам, а также критически важно поддерживать баланс между народным благополучием и национально-государственными интересами и задачами. Коллективизацию мыслитель также поддерживал, считал ее не только необходимым злом для проведения индустриализации, но и предприятием, могущим повысить эффективность сельского хозяйства путем интенсификации, районирования на основе специализации, создания агропромышленных комбинатов, применения усложненного разделения труда и осуществления целесообразного размещения производственных факторов. Он лишь подчеркивал, что она должна проходить на добровольных началах, и государственные образования должны одолеть частников в честной конкуренции. Но не только стремление к эффективности оправдывало в глазах Устрялова столь масштабные предприятия. Николай Васильевич был заворожен пробужденным духом народа, его порывом к «социализму», подпитывающимся жертвенным долгом гражданина перед своим отечеством и его всемирно-исторической миссией. Бурление жизни, ее полнота, стремление к воплощению Идеи, вторичному внесению ее в мир уже в новом качестве, массовый энтузиазм, отражение Смысла сквозь призму новых ценностей в каждом действии, в любом труде. Историческое действо завораживает своим героизмом и трагичностью. Кровь и грязь растворялись в величии события не только потому, что оно рассматривалось из-за границ системы, из Харбина, а потому, что сам мыслитель стремился максимально отстраниться от частного, сменить фокус обозрения и прикоснуться к Вечному и Целому. «Строительство социализма - вот камень правящей веры», Н.В. Устрялов На новом этапе а пока душами правит вера, достижение Истины кажется неминуемым, значит, общность движется «вперед» и наполняет своими подвигами всемирную Историю, вносит свой символ в пантеон человеческого духа. Болея всем сердцем за Россию, надеясь на удачный исход величайшего предприятия, Устрялов в 1934 году в статье «От НЭПа к советскому социализму» окончательно и бесповоротно, и, кажется, со вздохом облегчения признает, что «сменовеховская позиция для него безвозвратно пройденный этап» и утверждает новую позицию «безоговорочного признания великой исторической правды советской революции в ее лейтмотиве, в ее руководящей политико-хозяйственной линии». Н.В. Устрялов От НЭПа к советскому социализму В итоге, Устрялов пришел к принятию советской экономической системы. Подведем итог кардинальной перестройке экономической составляющей интеллектуальной конструкции мыслителя. Изменил ли он своим взглядом или нет? Ответ очевиден: он остался верен себе. Для Устрялова верховные истины и ценности оставались незыблемыми, остальное должно было быть преобразовано, чтобы установить синхронизацию со временем. В этом отношении он был близок к realpolitik. Абсолютизация Цели и релятивизм в области средств - лозунг Устрялова. Для русского патриота верховной целью было Государство, остальное или вызревало само, могло полностью раскрыться лишь на почве развитого Государства (Культура; Нация), или оставалось на уровне безумной затеи, не имея шансов воплотиться в жизнь без мощи и инструментов Государства (Идея), или было подчинено его интересам и задачам (Экономика). Государство было не на вершине пирамиды идеологической структуры Устрялова, но в Центре, и сложно сказать, есть ли в мире Идей гравитация. За двадцать лет коренным образом преобразовались условия: что было вредным Государству в начала 20-х, стало полезным в 30-х. Завершим эту часть работы важнейшей для понимания всей идеологии Устрялова цитатой из его статьи с говорящим названием «О верности себе»: «Не мы, а жизнь повернулась "на 180 градусов". И для того, чтобы остаться верными себе, мы должны учесть этот поворот. Проповедь старой программы действий в существенно- новых условиях часто бывает наихудшей формою измены своим принципам». Н.В. Устрялов О верности себе

Идеократизм Устрялова и Политический спектр.

Заключение данной статьи будет посвящено попытке встроить идеологию Николая Васильевича Устрялова в заданные наукой, философией и «историей» в целом системы классификации. Изложим некоторые мысли, относящиеся к отношениям, которые возникают между идеологиями, предполагающими Идеократизм и Политическими спектрами, как формами упорядочивания многообразия «реальности».

Существование «гибридных» Мы можем говорить о «гибридных» идеологиях, если (а) их Авторы сами позиционируют свою систему смысла, как не встраиваемую в системы классификации, принимаемые в качестве базовых неким «общественным мнением» в наличных условиях, или (б) анализ идеологии, с точки зрения различных «спектров», признанных в данный момент, но имеющих разные основания, приведет к тому, что изучаемая идеология обозначится как «правая» и «левая» одновременно. Идеология Устрялова, согласно обоим вариантам, оказывается «гибридной». Заметим, что «гибрид» есть целостная система, в ней «составные части» органично переплетены и неразрывно связаны. идеологий ставит под вопрос актуальность интеллектуальной конструкции политического спектра, оперирующего дихотомией, образуемой, исходя из принятия единственного основания деления. Спектр в классическом понимании представляет собой ось, отображающую расположение «идей», занимающих четко определенную позицию по некоторому параметру, заложенному в основание данной оси и позволяющему ее мыслить. Подобный способ построения «карты» интеллектуального пространства вынуждает также определять некие «крайние позиции», которые обязательно должны обладать если не «конкретной», то «идеальной» реальностью. Ограничиваясь созданием таких примитивных «карт», мы ставим себя перед необходимостью упаковать всю реальность (как существующую, так и воображаемую) в эту схему, где появится возможность определять координаты всех «идей» и обозначать потенциальных и реальных «интеллектуальных соседей» и наиболее непримиримых противников. История доказывает, что подобное предприятие, с рядом оговорок, возможно и даже необходимо, ибо позволяет быстро и просто наклеивать ярлыки на носителей других идей, формируя ярко и выпукло образы «Друзей» и «Врагов». Мыслить реальность противоположностями и ориентироваться в мире четко и навечно установленных «Добра» и «Зла» проще, чем пытаться, страстно стремясь «по ту сторону добра и зла», чтобы выстраивать логику «истории» их преодоления, переосмысления и порождения новых дихотомий. Бинарные категории заложены глубоко в нашем сознании и наивно полагать возможность искоренения этой мыслительной рамки. «Бог» и «Диавол» всегда будут бороться за человеческую душу, разрывая ее и проникая в нее, тем самым осуществляя свое утверждение и устанавливая господство. За монопольное «право» заполнения Смыслами этих крайних позиций извечно велась борьба, и у нас нет никаких оснований полагать, что она вскоре прекратится, и установится царство мира и покоя. Ограниченность разума, способности к опытному знанию, а также, преследуемая конечная фатальность- Смерть- заставляют человека упрощать реальность, сводя ее многогранность и богатство, «цветущую сложность» к различным дихотомиям, которые в ходе дальнейшего «упрощения», будто матрешки, складываются в величайший антагонизм, полюса которого могут называться по-разному, но их смысл остается неизменным. «Дихотомии» в области миросозерцания и этики можно сравнить с плечами гигантов, на которые мы - карлики, последующие поколения, взбираемся, но не затем, чтобы дальше видеть, а чтобы удобнее расположиться в мире. Историю человечества можно определить как процесс сокращения издержек, в том числе и в области понимания социальной и нравственной реальности. Безусловно, «гении эпох» появлялись, чтобы ломать эти дихотомии и конструировать свои, и в этом плане они воистину могли выходить за их пределы, чтобы прикоснуться к богатству реальности, а затем заковать ее в броню новых знаков и символов. Однако «массы» в периоды покоя и мира принимали созданные ранее и внедренные в их душу «дихотомии», как правило, «модифицируя» их, перекладывая на еще более простой и доступный язык, что с неизбежностью вело к еще большему упрощению схем восприятия реальности, а иногда даже к их извращению. Массы, так или иначе, всегда формировались моделями и картами мира, а их воздействие на последних, или сводилось к нулю, или ограничивалось деструктивным началом. В мире антагонизма проще осуществлять управление, ведь можно ограничиваться лозунгами и призывами к прямому действию. Разъяснения не нужны, когда все на каком-то воспринимаемом в качестве примордиального уровне ощущения и мысли, понимают, что тот или иной символ обозначает и каких действий он требует от своего служителя. Человеку, вырванному из некоего контекста, а точнее сформированному в другом контексте, символы, заставляющие некоторые группы людей грызть друг другу глотки и, что более показательно, сознательно идти на смерть, могут показаться абсурдными. Принимая подобные рассуждения во внимание и полагая их истинность, мы осознаем отсутствие принципиального различия между символами-лозунгами: «Германия превыше всего!» и «Права человека превыше всего!». Осознание силы простой и всеобъемлющей дихотомии, ее влияния заставляет укреплять ее, подгоняя реальность таким образом, чтобы она «органично» вписывалась в схему, а также стремиться взять под контроль «контекст» и обрести право формирования «полюсов».

Несмотря на вышеприведенные размышления и предположения о неизбежности простого «спектра» в рамках целенаправленно политизированного обыденного сознания, мы должны подчеркнуть, что сознание, стремящееся к «научности», или даже «философичности» не может ограничиваться принятием таких грубых упрощений. Оно нацелено, если не на их преодоление, то на их разложение или простую замену, которая приводит не к разрешению проблемы, а к переклеиванию «этикеток» с «полюсов» старой дихотомии. Возникают другие основания деления и придумываются смыслы для новых антагонистических пределов. «Правые» и «Левые», противопоставление, подразумевающее непримиримость «Добра» и «Зла» и нередко облекающееся именно в такие формы, никуда не уходит при смене основания деления, закладываемого в базис оси взгляда на реальность. Спектр, возникший из разделения «идей» по отношению к собственности, ничем принципиально не отличается от спектра, представляющего реальность, разложенную по принципам функционирования политической сферы (направление импульса и запроса/требования снизу вверх или наоборот). Приведенные в качестве примера «спектры» объединены общностью принципа, их породившего: идеократизм. Он оперирует понятиями «Истины», «Добра» и хранит смысл «Прогресса», как поступательного движения к какой-либо «Цели», пускай даже она станет линией горизонта или полярной звездой. Безусловно, не все «идеократии» оформлялись четко и явно в некий «спектр», который затем признавался в качестве такового, однако, это не значит, что он не предполагался и не выражался в определенных, свойственных лишь ему формах, пускай иногда в «странных» и чуждых «классическим» и «признанным» «политическим спектрам». Принимая за основу «простой спектр», мы с неизбежностью достигаем (возносимся) уровня идеократизма, и не важно, что взято за основание деления и чем наполнены «полюса». Спектр, делящий общества на те, в которых торжествует демократия, и те, в которых господствует авторитаризм, принципиально идентичен реальности, задаваемой другим спектром, делящим реальность на «гибнущие, без-идейные, бессмысленные миры» и « миры светлого будущего, готовые сказать свое всечеловеческое слово». Идеократия не разрывает ткань «спектра», а ткет ее. «Правое» и «Левое» суть пустые «коробки» без «этикеток», которые «идея» наполняет содержанием и превращает в «Рай» и «Ад», «Будущее» и «Прошлое». «Идея» всегда первична «Спектру», и никакого «спектра» над «идеей» быть не может, ибо любой спектр распространяется на реальность и полагает ее заполненной идеально или потенциально, то есть, все возможное оказывается уже предзаданным. Из этого следует, что никакая «Идея» уже явить себя не может, а если такое случается, то импульс исходит не с уровня реальности, создаваемого «спектром», а исходит из иных, «потусторонних» реальностей, не охваченных мыслью, породившей данный «спектр». Именно поэтому, как правило, идеократии не умещаются и не могут уместиться в категориях «левого» и «правого», заданных задолго до их явления. Они ставят себя «по ту сторону». Но это не должно вводить в заблуждение и создавать иллюзию их чуждости простому спектру. Идеократии жестко отличают себя от созданной вне их реальности и поэтому одновременно отрицают как «левый», так и «правый» полюс сложившегося мира. Они будто хотят вырваться за пределы реальности, расширив ее рамки, якобы ограничивающие ее. На самом деле идеократии просто отменяют эти рамки вместе с реальностью, в них заключенной, и устанавливают нечто новое, границы которого с неизбежностью в будущем станут тесными новым «Истинам». Идеократии несут в своем сердце «Новое Слово», кое есть порыв к новой реальности, а в своем разуме - содержание «полюсов» новой дихотомии, которая и станет основой «Нового мира» и задаст ее собою. Идея находится по ту сторону Добра и Зла лишь до тех пор, пока она, войдя во власть, не отменит их волевым решением.

В таком случае, что можно констатировать, анализируя проблему существования политического спектра в настоящее время в «цивилизованном мире»? Критика «классических», традиционных способов упорядочивания действительности стала общим местом. Принято говорить о деидеологизации времени, гибели всеобъемлющих объясняющих мир систем, множественных вызовах времени, на которые все сложнее ответить создателям интеллектуальных конструкций, претендующих как на теоретическую разработанность, так и на способность «зажечь массы». Смысловое единство Западной Цивилизации рушится. И если оно, находясь в похожем состоянии в первой половине 20 века, смогло замкнуть друг на друга нации, претендующие на «высказывание идеи» мирового статуса, и тем самым частично канализировать мощные импульсы одной системы смысла и сокрушить импульсы другой и, параллельно с этим, подпитываясь ожесточенной идеологической борьбой, обновить ткани своей интеллектуальной конструкции, то это не значит, что подобный успешный исход случится вновь. В идеологических построениях западных систем смысла обнаруживаются противоречия между принципами, которые, казалось, органически выросли из базовых аксиом, заложенных в конструкцию понимания и устроения социальной реальности. Например, столкновение догмата о верховенстве принципа частной собственности с заповедью, требующей толерантности. Простые спектры трещат по швам и отменяются эпохой, не способной преодолеть противоречия новой всеобщей «идеей», которая с неизбежностью окажется первично деструктивной, но желающей охватить все и всех catch-all конструктом, основывающимся на пустоте или псевдо-идее, устанавливающем на вершину иерархии ценностей безостановочный рост материального благосостояния и социальных выплат. Появляются разнообразные системы классификации, стремящиеся охватить и упорядочить вырываемые из целостности реальности ее отдельные аспекты. Если система перестает понимать себя и ориентироваться в созданном мощью своих идей пространстве, значит, она входит в фазу кризиса. Вторым признаком кризиса можно считать появления систем смысла, не укладывающихся в выработанные ранее «спектры». В начале двадцатого века происходило нечто подобное, являли себя миру разнообразные идеологии «третьего пути», возникали ярко выраженные гибриды, которые, однако, представляли собой не механическое «склеивание» частей других идеологий, а оказывались системой, органически объединенной «идеей».

Вышеприведенные рассуждения подводят нас к ряду предположений. Во-первых, любая идеократия несет в себе систему классификации, основанную на простом спектре. Для понимания идеократии необходимо определить сущность основания деления, и, что особенно важно, смысловое содержание «полюсов». Во-вторых, новая «Идея», не сможет найти себя, свой идеал, на «карте», выработанной до ее появления. Она будет вне систем классификаций, или окажется представленной в качестве гибрида. Возможно, окажется целесообразным анализ этого «гибрида», с точки зрения заданных существующей системой классификаций и дихотомий.

Вернемся к Устрялову. Попытаемся определить место его идеологии. Нам видится два варианта выполнения данной задачи. Разделение мыслителей по принципу «принял революцию» - «не принял революцию» не считаем адекватной наличествовавшей реальности, ибо на начальных стадиях революции каждый видел в ней то, что хотел, а, в конечном счете «история» продемонстрировала со всей очевидностью, то упрямая «левизна» «революционной власти» была преодолена упорным и последовательным креном «вправо». С другой стороны, не являлся ли ядром доктрины, принесенной революцией именно «левая» коллективистская экономика и мероприятия, проводимые во всех остальных сферах, носили сугубо подчиненный характер? На этот вопрос ответить непросто. Однако ответ и не важен, ибо значимо для нашего исследование не «истинная» природа пост-революционной власти, а таковая, по-нашему мнению, не может быть выявлена, а отношение к образу этой власти, созданному анализируемым нами мыслителем, в данном случае Устряловым. А он «принял» революцию не по экономическим левым основаниям, а по политическим правым действиям. В этом отношении, даже эта, возможно не безосновательная в рамках те времен ось, демонстрирует Устрялова как явного приверженца «правых» взглядов. Первый вариант: поиск системообразующих концептов в идеологии с последующим анализом их на предмет идентификации их расположения в рамках некоего «спектра». Система в целом будет определяться «местом», присвоенным базовому концепту. В системе Устрялова ключевой концепт - Государство, которое превозносится им, что позволяет нам отнести идеологию в Целом к «правой» половине «спектра». Явная экономическая «левизна», проявлявшаяся в работах Устрялова тридцатых годов не должна влиять на обозначенное решение, ибо экономическая сфера играла подчиненную роль в общей структуре. Второй вариант, полагает невозможность определения места идеологии в рамках старых схем, ибо сама «новая» система, оказывается новой схемой мировосприятия. Она задает собой «спектр». По нашему мнению, идеократиям свойственно именно такое отношение к миру, ибо их притязания тотальны, они желают распространить себя на все, охватив все и став всем. Адекватно ли это утверждение по отношению к идеологии Устрялова? Для ответа на этот вопрос необходимо определить «полюса» вносимой схемы восприятия, конституирующие новую рамку понимания «реальности». По нашему мнению, основной разлом устряловского «мира» происходит по линии «Идейность - Без-идейность», или «Идея стремящаяся к воплощению - Идея воплощенная», или «Порыв к Новому (Борение) - Консервация установленного (Покой)», или «Великое и Возвышенное - Крохоборческое и Низменное». Все эти дихотомии неминуемо сводятся воедино и восходят к тезису о стремлении к полноте всечеловеческого бытия. Выстраивается своеобразный, пускай тривиальный по меркам тех, проникнутых тоской по совершенным мирам времен, спектр. Полюс «Добра» занимает Советский Союз, с его цивилизационными планами, его волей к новому человеку, готовностью освобождаться от груза ветхой старины. Он вносит новые идеи, является становящейся Империей Духа, преодолевающей исторический этап мышления категориями национальных государств. Россия несет интернационализм, стремящийся объединить человечества новыми ценностями, перевести его на следующую ступень развития. Курс на совершение качественного рывка. Центр «спектра» занимают фашистские государства, в коих тоже плещется Воля, обострено стремление Мощи и Порыву и обитает живой Дух. Однако они зажаты в тисках границ старого мира, и их явление лишь последняя, но безумно яркая вспышка уходящей эпохи. Их Идеи не переступают границ, не открывают новых путей, а лишь спешно и суетливо латают дыры, через которые поступает в старый чулан морозных воздух из Замка, врата в который были распахнуты русским народом. Другой полюс системы занимают цитадели демократии и буржуазных порядков. Девятнадцатый век прошел под знаменами демократии, это был идеал философов и политиков. Ослепительно блистал он в сознании, но по мере воплощения в реальность краски блекли, и в результате он отменил сам себя, ибо демократизм несет в себе свое отрицание. Развитие умственной силы опережало совершенствование нравственности, и человек, рационализируясь слишком спешно, лишил свое существо и общество гармонии. «Именно этот скептический, критиканский и в тоже время глубоко наивный век вырвал из душ людей вековую ограниченность, опустошил душевную стихию, изуродовал человека». Н.В. Устрялов Спорная аксиома Система демократии представляет собой институционализованное органическое сомнение, не дающее целостного миросозерцания. Кризис европейского парламентаризма, «шатание умов и сердец свидетельствует об исчерпанности определённых систем жизни и мысли». Н.В. Устрялов Хлеб и вера На смену формально-свободного и арифметически-демократического государства приходит «культурное государство». Буржуазный мир низвергнется, и на смену демагогической плутократии придет советская реальная демократия, способная органично сочетать свободу и авторитет. Н.В. Устрялов Самопознание социализма» В экономике капиталистические принципы, основывающиеся на аксиомах грубо рационального индивидуализма, сменятся этически обоснованным социализмом. Любая Идея, воплощаясь, гибнет, падение старых идеалов и систем, тонущих в мелочных проблемах, есть историческая неизбежность. Какой вывод можно сделать из изложенных размышлений? Попытка вписать идеократию в старые системы накладывает отпечаток на ее сущность, приоритеты в рамках всей Системы расставляются несколько по-иному. Стремление к полноте бытия невозможно обозначит, как «левое», или «правое», оно всюду и нигде. А вписать в «спектры», можно лишь раскладывая неразложимое на компоненты, попадающие в старые схемы. Но не уничтожаем ли мы идеологию, предпринимая нечто подобное?

Николая Васильевич Устрялов представил на наш суд систему взглядов, которую можно охарактеризовать, как «эталонный» идеократический национал-большевизм.

Идеология Николая Васильевича Устрялова: Краткая характеристика.

Идеология Николая Васильевича Устрялова выстроена на основе верховенствующих начал Эстетики в истории, полагающих образ Абсолютной Идеи или Полноты Бытия, и определяющих силы, напряжение которых гарантирует разворачивание «Истории», принужденной стать единственно возможным мыслимым в «конкретном» образом становящегося Абсолюта. Человеческая воля к «Идеям» и «новым рубежам» поддерживает борьбу между конкретной, стремящейся к воплощению «Истиной» и конкретной установившейся «Истиной», в которой (борьбе) проявляется Красота, рождается Великое, обогащается Бытие, а значит, приближается воображаемый момент достижения Полноты. Основанием системы смысла является борьба, установление, воплощение «Идей». «Периферия» оформляется смыслами, указующими путь адаптации вышеуказанной идеи к конкретной действительности определенного Целого, находящегося на некоторой стадии своего развития. Возникают идеи уникальной своеобразной Культуры как базиса, на основании которого возникают «Идеи», вступающие в борьбу, а также, Государства как главной оформляющей силы определенной культурно-исторической «почвы», выплавляющей Целое и исполняющей Великие Задачи. Целое - Общность- является представителем и «телом» некоторой «Идеи», которой оно служит и благодаря которой возвеличивается. Экономика вытеснена в «периметр», который она разделяет с догматом о необходимости интеллектуального принятия Русской Революции и пропаганды деятельного «примирения».

Приложение №5. Евразийство

Является ли евразийство идеологией? При анализе идейного наследия некоторого коллектива представляется необходимым и целесообразным понять, составляют ли мысли, высказываемые в разнообразных статьях членами данного сообщества, относительно законченную и непротиворечивую в себе систему смысла. Даже при изучении взглядов одного человека необходимо постоянно отвечать на данный вопрос, ибо понимание мыслителем мира или отдельных его образов может меняться вследствие преобразований среды и духовных исканий человека. В рамках данного исследования, посвященного идеологиям, он является первостепенным. Взгляды есть, но есть ли Система?

Будем исходить из предположения, что некоторая система все же присутствует. Мыслители евразийства объединились не столько на почве критики большевизма и белоэмигрантских реставраторских утопий, сколько, основываясь на ряде общих и утверждающих аксиом мировосприятия, осуществить выработку понимания обстановки в России и мире и определить пути спасения родины, во многом, от себя самой. Идея Евразии как особого культурного пространства объединила людей, работавших в разных сферах мысли. Каждый мыслитель подходил к анализу проблемы России-Евразии, имея свою, заданную уникальным опытом и мировосприятием, точку зрения. Однако сложилась ли система, хотя бы на определенном этапе и в сознании некоторых членов движения? Мы полагаем, что да.

Аргумент от противного. Простая совокупность взглядов, не сообразующихся в некоторую целостность, не допускает расколов. Тотальная эклектичность позволяет появляться противоречиям, которые могут даже не всплывать на поверхность и не обнаруживаться, если авторы работают в разных плоскостях и сферах, и объединены лишь объектом исследования, в нашем случае, верой в наличие этого объекта. Однако расколы были, и они оказывали существенное влияние на судьбу евразийства. Например, громкий уход Флоровского, или раскол на «левых» и «правых» происходил на почве принципов, становящихся критически важными именно в рамках целостной системы. Мыслители евразийства создавали коллективное мировоззрение, реализуя принцип разделения интеллектуального труда. Подобное предположение подтверждается рядом коллективных документов, наиболее важным из которых является работа «Евразийство: опыт систематического изложения», написанная коллективом, или, по крайней мере, получившей одобрение всех членом движения. В этом труде излагается система взглядов, претендующая на целостность, и коллективное авторство этой системы не должно смущать исследователя.

В рамках данной работы мы остановимся на первых работах евразийцев, написанных до ключевого для идеологии (название) раскола. За основу возьмем признанное одним из отцов-основателей движения Петром Николаевичем Савицким «Пятикнижие» Евразийства, а именно, книги «Исход к Востоку», «На путях» и три тома «Евразийского временника». Также мы рассмотрим ряд отельных работ ключевых деятелей движения, занесенных Савицким в евразийскую библиографию за 20-е годы.

О конкретном и абсолютном в поле Идей и Истин.

Предваряя дальнейшее изложение необходимо высказать ряд соображений о системах смысла, основывающихся на постановлении наличия Абсолюта, или некоторой Конечной Истины, и Конкретных, Относительных Истин.

Система мировосприятия, базирующаяся на идее абсолютного бытия или всеединой полноты и полагающая относительные или конкретные состояния сознания и среды, оказывается в несколько затруднительном положении при вхождении в заданный «мир». Это сопряжено с оцениванием, кое есть функция от обнаружения его «места» и «смысла» в системе разворачивания «истории» навстречу полагаемому «исходу». Истинно Абсолютное может мыслиться человеческим разумом лишь как «Полнота», ибо дальнейшая «конкретизация» окажется упрощением и ограничением данного, претендующего на всеохватность концепта. Наречение его, например, Добротой или Благом, по нашему мнению, уводит нас от первоначального смысла, закладываемого в «то, больше чего нельзя и помыслить». Подобные именования-расширения привносят в разряженную атмосферу венца и края мысли некоторые отголоски слишком человеческих координат, ориентирующих нас в конкретном. При «очищении» используемых маркеров от пыли действительности, прилипающей к мысли, облачаемой словом, мы с неизбежностью окажемся перед единственной и достаточной, ибо всеобъемлющей, идеей «Полноты». Она есть Все, что позволяет ей быть совершенно Свободной, ибо собой она отменяет то, что ее обуславливает. Принимая эту идею, мы обнаруживаем Ничто, то есть совершенную не-Полноту, следовательно, обретается дихотомия, к которой должна иметься возможность свести все создаваемые нами в процессе жизненного творчествования конкретные дихотомии. Например, Зло и Страдание оказываются мыслимыми как то, что не Есть, при наличии осознания того, что Должно Быть, и мыслимости Нечто конкретного, могущего положение «исправить». Л.П. Карсавин «О добре и зле» Зло лишается субстанции. Но насколько возможно мыслить мир через идею дихотомии Полнота-Ничто категориями Этики, насколько они обоснованы? Можно предположить, что в данном случае эти категории не применяются, ибо Добро и Зло в некоторой степени оказываются понятиями весьма отстраненными и не имеющими жесткой смысловой привязанности. Вне конкретно-данного, вотчины Добра и Зла, как «сосудов», наполняемых смыслами относительно ясными и определенными и порождаемыми рефлексией действительности, действуют законы Величины и Порыва, отсылающие к Полноте и заставляющие возвыситься над историческими моментами, а именно, вырвать их из этических систем координат. «Доброе» в Реальности (Х) может обернуться «Ничтожным» и «Пустым», а значит, слабо прогрессивным в отношении к идее Полноты, сопрягаемой с Возвышенным и Великим. Соображения и координаты Эстетики выходят на первый план, а точнее, некоторые ее аспекты, претендующие на Вне-временность, а значит и Все-временность, и соответственно, оказываются категорией Абсолютного. Источником оценивания стремления и пути к Полноте может быть только она сама. Мое «Я», или некая коллективная личность, находящаяся ниже всеединой личности, не способна на оценку, ибо она с неизбежностью укоренена в конкретном и относительном. Полнота мыслит только себя, ибо она есть все, она стремится к себе и достигла себя. Можно предположить, что любой момент конкретного оценивается только через Полноту и ею на основании напряжения в движении к состоянию Полноты, то есть к ней. Она есть Все, значит, Цель движения момента и личности не имеет значения, ибо для Полноты абсолютно ценно все, ибо без любой из ее «частей» она Полнотой не окажется. Важно лишь Движение, кое можно оценить по его порыву, «измеряемому» по Напряжению сил на пути к Совершенству, которое с неизбежностью будет чем-то конкретным, ибо устанавливалось из относительного, из состояния среды. Из данных размышлений вытекает принцип оценивания отдельных эпох, относительного всеединства. Сосредоточенность на возвышенной Цели и напряжение порыва к ней - вот критерии, на основании которых определяется значимость момента для высшей Цели развития - Полноты бытия.

Удержаться на данных идеях, не привнеся в концепт Абсолютного ничего Относительного, непросто. Однако и столь «простой» Идеи Полноты, содержащей Цель любого движения, в целом, достаточно для обоснования борения и деятельности. Она указывает направление Пути, мыслимого не в категориях пространства, а в категориях энергии и сил. Абсолют оказывается Полярной звездой для путников, бредущих по земле: его достичь нельзя, но без него осмысленное движение невозможно. Любое перемещение Абсолюта на «почву» станет для него губительным, ибо он лишится своей Полноты, снизойдя до утверждения конечности. Однако он есть не только «достигнутость», но и «достигаемость», стремление, что означает необходимость извечного преодоления относительного, которое невозможно без выработки и установления конкретных реальностей, снимающих своей полнотой и мощью действительности Прошлого, а точнее, Настоящего, переводимого ими в Прошлое. Вечность, представляемая Абсолютом, с неизбежностью в процессе ее мышления нашим разумом распадается на Прошлое, Настоящее и Будущее, рождается История, как совокупность последовательно сменявших друг друга образов реальности или раскрывающихся индивидуаций Абсолюта. Эти реальности хранят в себе конкретные Истины, запечатлевающие воспринимаемую действительность, и идеальное ее отображение, которое есть некоторая «утопия», или «Рай». Этими идеями рисуются «воспоминания» о Прошлом, Настоящее и варианты Будущего, что в совокупности и составляет Реальность или относительное всеединство. Конкретные Истины входят в Абсолют на правах его образов, через них и происходит процесс становления Полноты. Однако всегда имеется серьезная опасность подмены Абсолюта Конкретным, что осуществляется, по нашему мнению, всегда, когда мы стремимся расширить свое понимание Полноты, выйти за рамки данного определения и сформировать детальный образ «конца сознания» и времен в своем, созданном по несовершенным лекалам лишь становящегося, разуме. С другой стороны, максимальность напряжения в относительном, в данной «эпохе», возможна лишь при наличии непоколебимой напряжения в относительном, в данной "я мы стремимся расширить свое понимание Полноты, выйти за уверенности в истинности и все-благости цели, к которой мы с таким жаром стремимся. В конкретную Истину, детально проработанную в нашем сознании, необходимо Верить также, как в Абсолют, однако, в данном случае противоречие исчезает, ибо конкретное в относительном и есть индивидуация Абсолютного, то есть, тот максимальный «момент» Абсолютного, могущий быть достигнутым в условиях данной действительности. Получается, что неизбежно их, конкретного и Абсолютного, слияние в одном фокусе и их разведение в другом. Мы вновь подходим к упомянутой в начале статьи проблеме адаптации некоторых идей к действительности. Утверждая Абсолют в теории, мы тем самым разводим его с истинами относительными, но в то же время, осуществляя деятельность в конкретном, мы должны в качестве Абсолюта мыслить ясную и четко заданную Истину для выполнения своего исторического долга перед Полнотой Бытия и Всеединством. Какой же вывод можно сделать из вышеприведенных размышлений, если предположить их верность? Мировоззрение, утверждающее наличие Абсолюта в качестве сверх Цели, и одновременно выступающее с идеологической программой в конкретной действительности и, соответственно, полагающее верховенство определенных Идеалов, должно рассматриваться с точки зрения убеждения, что этот идеал с неизбежностью должен смениться в некоторый момент преобразования среды и реальности. А значит, утверждаемое мыслителями «совершенство» и ориентир с точки зрения этой же системы смысла не могут претендовать на бессменность и вечность. Это значит, что тезис о Полноте и тезис об Истине, в рамках понимания «мира», не вступают в противоречия, и даже второй раскрывает первый. Однако в ходе философского возвышения над «миром», при попытке к переходу на сверхчеловеческий уровень познания бытия, тезис о Полноте отменяет утверждаемую Истину. Из этого следует, что изучать миросозерцания, в которых уживаются оба этих тезиса, необходимо следующим образом: Во-первых, констатация факта наличия Полноты бытия, как последнего предела развития, снимающего мыслимость пределов как таковых. Во-вторых, анализ конкретной идеологии и полагаемых ею Истин. В-третьих, констатация потенции отмены этих Истин при их исчерпании и/или вследствие радикальной трансформации окружающей среды. Система, полагающая и достижимость своих повелений, и открывающая возможности для их смены, а также указующая подход к принятию Идеалов, по нашему мнению, является стабильной только в весьма долгосрочной перспективе, а также в восприятии ее «посторонним». Она хранит в себе начало, способствующее появлению «ересей», ибо постоянно проверяет мощь конкретной истины, сопоставляя ее со средой, определяя ее воздействие на действительность. В философском и отрешенно миросозерцательном смысле подобная система однозначно ценна, ибо заставляет обращаться индивида вовнутрь себя для поиска ответов, она рождает сомнения и постоянно требует подтверждений. Но на политической арене она терпит поражения, если не может «забывать» о сумеречном и таинственном Абсолюте и сосредотачиваться на Истине. Однако катастрофа всей этой двухуровневой системы заключается в том, что это самое «забывание» приводит к уничтожению самой себя, перечеркиванию основных и первостепенных догматов о Полноте Бытия и Всеединстве. Возможно, так же и в этом заключается причина склонности некоторых апологетов этой системы смысла к привнесению относительного в Абсолютное, смешиванию двух уровней понимания мира, двух пластов ценностей. идеократический идеология консервативный политический