Проблемы психологической герменевтики

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Институт психологии имени Г.С. Костюка АПН Украины

Монография

Проблемы психологической герменевтики

Под редакцией члена-корреспондента АПН Украины

доктора психологических наук

Чепелевой Наталии Васильевны

Киев - 2009

ББК 88.4

Печатается по решению Ученого совета Института психологии им. Г.С. Костюка АПН Украины, протокол № 1 от 29 января 2009 г

Рецензенты: Член- корреспондент АПН Украины, доктор психологических наук, профессор Балл Г.А. Доктор психологических наук, профессор Швалб Ю.М.

Проблемы психологической герменевтики /Под ред. Н.В. Чепелевой - К.: Издательство Национального педагогического университета им. Н.П. Драгоманова, 2009. - 382 с.

В монографии рассматриваются теоретико-методологические и прикладные проблемы психологической герменевтики как направления исследований, изучающего проблемы понимания и интерпретации реальности, в том числе психической реальности человека, его личного опыта. Монография адресована преподавателям психологии высших учебных заведений, аспирантам, студентам, практическим психологам всем специалистам, разрабатывающим проблемы понимания и интерпретации.

Этот вариант издания (2015) создан для нужд пользователей с низкими скоростями доступа к Интернету с целью сократить объем загружаемого документа. Технические службы сделали все, чтобы заново вычитать текст и привести его в соответствие с исходным печатным изданием (макетом). Отличия от полного издания (макета): оригинальная нумерация страниц дана в тексте (номера вставлены в разрыв между абзацами), начертание шрифтов не везде совпадает с исходным, начала разделов не даются с новой страницы. Нумерация в содержании такая же как и в печатном издании, она не совпадает с разбиением в этом документе. Исправлены были также мелкие опечатки.

© Национальный педагогический университет им. Н.П.Драгоманова, 2009

ВВЕДЕНИЕ

Проблема понимания в последнее время становится одной из центральных проблем не только психологии, но и всех гуманитарных наук. Она привлекает внимание специалистов по теории познания, логики и методологии науки, исследователей в области социологии, эстетики, истории и филологии. Связано это, прежде всего, с тем, что современная культура все чаще имеет дело с ситуациями, когда возникает необходимость в понимании, которое все больше осознается как важнейший факт духовной жизни личности. Сам характер современных процессов коммуникации, интерпретации, толкования разного рода сообщений выдвигает на первый план необходимость разработки общей теории понимания.

Исследования проблематики понимания имеет достаточно давнюю традицию и в психологической науке. Однако невыясненными остаются многие вопросы, касающиеся психологических механизмов понимания, его связи с другими психическими процессами, проблемы психологических, социокультурных и иных факторов, обусловливающих этот процесс. Почти не разработан личностный аспект понимания, значимость которого все больше осознается исследователями. Прежде всего, это касается особенностей понимания и интерпретации личного опыта, выяснение механизмов и факторов, обусловливающих данный феномен, его влияния на поведение и развитие личности.

Проблемами понимания и интерпретации разного рода сообщений занимается герменевтика, которая на протяжении длительной истории своего развития наработала целый ряд правил, приемов, методов толкования разного рода текстов. Основной ее задачей является построение теории и общих правил интерпретации и понимания текстов.

Предметом исследования психологической герменевтики является также личностный аспект понимания и интерпретации, т.е. определений намерений, мотивации, целей и стремлений автора текста, роли личного опыта субъекта в процессах понимания и интерпретации.

К ведущим факторам, обусловливающим понимания и интерпретацию личного опыта, относятся социальные, культурные, возрастные, профессиональные и гендерные. Кроме того, на осмысление личного опыта в большой степени влияют и иррациональные факторы, т.е. упрощенные иллюзорные представления, являющиеся продуктом глубинных чрезвычайно трудно рефлексируемых смысловых образований, которые при этом влияют на конституирование внутреннего смыслового пространства личности.

Именно указанной выше проблематике и посвящена данная монография, в которой осуществлено попытку определить психологические закономерности и механизмы понимания и интерпретации личного опыта в контексте психологической герменевтики, а также психологические условия и детерминанты осмысления личного опыта в зависимости от социокультурных, возрастных, гендерных, профессиональных и ситуационных факторов.

Монография состоит из трех глав, каждая из которых раскрывает существенные аспекты психогерменевтической проблематики.

Первая глава посвящена характеристике теоретико-методологических основ психологической герменевтики, В ней анализируются истоки данного направления исследований, исходные теоретические положения и понятия. Обосновывается подход к толкованию личного опыта как к явлению, зарождающемуся во внешних жизненных ситуациях, основной составляющей которых является событие. Характеризуются также психологические механизмы, с помощью которых событие осмысливается и трансформируется в личностный опыт, основной единицей которого есть смысл. В главе также дается характеристика текста как объекта психологических исследований, а также иррациональных смысловых образований как неотъемлемой составляющей личного опыта.

Во второй главе освещается проблематика нарративной психологии как неотъемлемой составляющей психологической герменевтики. В частности характеризуются ключевые теоретические положения нарративной психологии, подробно анализируется понятие нарратива как средства осмысления, организации, упорядочивания и фиксации личного опыта. Показана специфика нарратива по сравнению с другого вида текстами, а также определены подходы к его смысловому анализу. Определены типы нарративов, отражающие индивидуальные отличия в понимании и интерпретации личного опыта и их влияние на развитие идентичности личности. Представлены также нарративные психотехнологии работы с людьми разного возраста.

Третья глава посвящена характеристике ключевых факторов понимания и интерпретации личного опыта. В частности проанализированы представления о культуре и ее влиянии на процесс осмысления личного опыта. Представлены результаты теоретико- экспериментальных исследований социокультурных, профессиональных,возрастных, гендерных и ситуационных фактор понимания и интерпретации личного опыта.

Исходя из того, что большинство понятий психологической герменевтики неоднозначно трактуются в разных психологических источниках, в конце монографии приводится небольшой глоссарий, в котором представлено толкование таких понятий авторами монографии.

Монография подготовлена научным коллективом лаборатории когнитивной психологии Института психологии им. Г.С. Костюка Академии педагогических наук Украины. Авторами отдельных глав и параграфов являются: Чепелева Н.В. (Введение, Заключение, 1.1, 1.2.1, 1.2.4, 1.4, 2.1, 2.2, 2.6, 3.1), Титаренко Т.М. (1.5, 3.2.2), Смульсон МЛ. (2.5, 2.7, 3.2.3). Зарецкая О.А. (1.2.2, 1.2 3, 3.4). Васильченко А.А. (1.3). Андриевская В.В. (3.3), Шиловская Е.Н. 2.3, 2.7, 3.2.1), Гуцол С.Ю. (2.4, 2.7), Березко И.В. (1.6).

Глава 1 ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

1.1 ИСХОДНЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ПОНЯТИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

личность нарратив конструктивизм семиотический

Психологическая герменевтика рассматривается нами как направление исследований, изучающее психологический аспект общегерменевтической проблематики, т.е. проблемы понимания и интерпретации реальности, в том числе психической реальности человека, его личного опыта, зафиксированного в разного рода текстах.

При этом мы отталкиваемся от характерной для современного постструктурализма идеи о том, что не только сознание личности, но и действия человека, события его жизни можно уподобить некоторой сумме текстов, подлежащих пониманию и интерпретации. Мы принимаем также мысль Х.Г.Гадамера о том, что язык уже содержит в себе мир. Иными словами, мир и человек изначально включены друг в друга, а язык - это среда, в которой объединяются или вернее предстают в своей исконной принадлежности «Я» и мир. И далее: «Бытие, которое может быть понято, есть язык» [Гадамер, 1988, с. 548], точнее, текст. Таким образом, основным средством понимания человека и мира выступает язык, а ведущим методом такого понимания есть истолкование, трактуемое нами как развернутая, отрефлексированная, обращенная к себе или другому интерпретация.

В свою очередь, В.Дильтей предметом герменевтики считал получивший словесное выражение душевный опыт, а П. Рикер определял ее как теорию операций понимания в их соотношении с интерпретацией текстов, отмечая при этом, что слово «герменевтика» означает не что иное, как последовательное осуществление интерпретаций. То есть герменевтика занимается общими правилами истолкования текстов [Рикер, 1995].

Термин герменевтика греческого происхождения, он имеет три основных значения:

1) просто высказывать что-либо, говорить, произносить;

2) объяснять, излагать, преподавать, интерпретировать сказанное;

3) истолковывать сказанное на другом языке, переводить [Притц, Тойфельхарт, 1999, с. 20-21].

Герменевтику чаще всего рассматривают как искусство понимания и освоения смысла или же как теорию и общие правила интерпретации текстов. Иными словами, герменевтика работает с текстами, причем как с текстами письменными, что характерно для классической герменевтики, так и с текстами в широком семиотическом смысле, т.е. с любым семиотическим объектом, имеющим знаковую природу и подлежащим пониманию, интерпретации, декодированию. Создатели классической герменевтики Ф. Шлейермахер и В. Дильтей рассматривали ее как универсальный метод познания культурно-исторических явлений. Понимание при этом трактовалось как процесс, в котором из внешних явлений чувственно данных знаков развертывается внутреннее содержание, т.е. как процесс раскрытия духовного мира и целостного смысла.

Герменевтика как метод понимания включает в себя следующие этапы: 1) выдвижение некоторой гипотезы, в которой содержатся предчувствие или предпонимание текста как целого; 2) интерпретация исходя из этого смысла отдельных его фрагментов, т.е. движение от целого к его частям; 3) корректировка целостного смысла исходя из анализа отдельных фрагментов текста, т.е. обратное движение от частей к целому. Иными словами, осуществляется как бы движение по кругу от целого к частям текста и назад к целому, т.е. обогащенное понимание целого позволяет по-новому переосмыслить и понять части целого, что, в свою очередь, обогащает понимание целого. Круг, таким образом, не только замыкается, но и многократно повторяется [Коршунов, Мантатов, 1988]. Окончательно же круг замыкается в самом интерпретаторе, который открывает этот символизированный круг через предмет понимания смысла в самом себе. Как считал В.Дильтей, то, что я понимаю в другом, я нахожу в самом себе как переживание и то, что я переживаю, я могу снова найти в другом посредством понимания. Отсюда понимание есть самопонимание, так как в проявлении чужой индивидуальности не может выступать ничего такого, чего не было бы в познающем субъекте, и интерпретатор может усмотреть в понимаемом материале лишь то, что уже есть в нем самом. Как порвать этот порочный круг? В. Дильтей и Ф. Шрейермахер не дали вразумительного ответа на этот вопрос.

Большой вклад в развитие идей герменевтики внес Р.-Х. Гадамер, который считал, что во всех формах духовно-практического освоения мира человеком мы имеем дело не только с объективным познанием, но также с субъективным переживанием истины, нуждающемся в философском прояснении. Существенное место в его теории занимает понятие предпонимания, согласно которому предпосылки нашего понимания складываются в исторической традиции, которая и лежит в основе предпонимания. Им определяются и вопросы, которые человек ставит себе и окружающему. При этом наличие предпонимания одновременно гарантирует и то, что ответ на вопрос будет иметь определенный смысл, ибо ответ имеет смысл только в соответствии с вопросом. В качестве модели для уразумения герменевтического характера всего человеческого опыта послужила проблема понимания текста, в ходе которого нечто «чужое» становится «своим» [Гадамер, 1988].

Еще одним исследователем, внесшим существенный вклад в разработку герменевтической проблематики, был П. Рикер. Суть его взглядов сводится к следующему. Если определить предмет гуманитарных наук как исследование поведения, ориентированного на определенные смыслы, то поведение можно анализировать так же как анализируется текст - в том и другом случае имеет место смысловая деятельность. Подобно тому, как при истолковании текста необходимо прояснить смысловую связь, так и анализ человеческой деятельности имеет своей целью обнаружение ее смысловых структур. Поэтому текст можно рассматривать в качестве модели социального явления, а принципы его интерпретации - в качестве методологической парадигмы [Рикер, 1995].

Процесс интерпретации начинается с высказывания интерпретатором некоторой гипотезы о предполагаемом содержании текста, а герменевтические правша служат инструментами проверки этой гипотезы т.е. выполняют как бы функцию эксперимента в естественных науках. Важнейшими являются следующие 5 правил: 1) принимать текст "сам по себе"; 2) целое должно пониматься из частей, а части из целого; 3) интерпретатор должен определить соотношение собственных установок и объективного содержания текста; 4) необходимо дополнить наличные смысловые взаимосвязи текста соответствующими условиями и предположениями; 5) текст должен быть понят интерпретатором лучше, чем самим автором [Коршунов, Мантатов, 1998].Таким образом, интерпретация текста создает диалогическую ситуацию, в которой речь идет не просто о выявлении замысла автора (объективного содержания текста), но также о высказывании собственной позиции относительно его содержания. Все эти характеристики образуют в своей совокупности «парадигму текста», в рамках которой рассматривается любое социальное действие.

Как отмечают A.M. Коршунов и В.В. Мантатов, значение герменевтики во многом обусловлено тем обстоятельством, что она обратила внимание на методологическую роль интерпретации в гуманитарных науках как процедуры, направленной на выявление смысла и значения социальных явлений. Ее можно рассматривать как метод понимания действий других людей путем приписывания этим людям определенных мотивов, социальных значений, ценностных ориентаций. В ее развитии как методологии гуманитарного знания есть непреходящее рациональное зерно, связанное с постановкой проблемы понимания как постижения смысла любых проявлений человеческой деятельности, всех предметов культуры.

Область применимости герменевтики в психологическом исследовании очерчивается, прежде всего, изучением уникальной индивидуальностью личности, ее неповторимого и невоспроизводимого жизненного пути. И в связи с этим, как отмечает В.Н. Дружинин, герменевтический метод с самого своего возникновения является собственно психологическим методом. Его основная особенность - непосредственное познание психической реальности другого, осуществляемое путем моделирования в психике исследователя психической реальности испытуемого [Дружинин, 1999]. Прежде, чем рассмотреть основные понятия психологической герменевтики, остановимся кратко на исходных методологических положениях, на которые мы будем опираться в дальнейшем изложении.

Это положения конструктивизма, касающиеся идей о представленности человеку мира, окружающей действительности, реальности в целом только через призму культурных схем, образцов, моделей и т.п. К ним, прежде всего, следует отнести язык как средство конструирования «действительности второго порядка». По мнению П. Ватцлавика, она создается путем приписывания смыслов, значений или ценностей, соответствующей действительности первого порядка.

Идея социального конструирования реальности опирается на следующие постулаты:

Мир не предстает человеку объективно, человек постигает реальность через опыт, а опыт находится под влиянием языка.

Языковые категории формируются в социальном взаимодействии в конкретном социуме, следовательно, - имеют социальную природу.

Понимание действительности в данный момент зависит от того, что сформировалось в социуме (от действующих норм социальных конвенций).

Формируемое социальное понимание действительности определяет многие стороны человеческой жизни [Ватцлавик, 2001].

Таким образом, мир, в котором мы живем, действуем, - это сконструированный нами осознанно, а чаще неосознанно, мир, к которому мы адаптированы и который является удобным и предсказуемым. Выход из него доставляет нам массу огорчений, создает чувство дискомфорта и желания вновь вернуться в привычный, обжитый «наш» мир. Конструируем эту действительность второго порядка мы на основании культурных моделей, исходя из своего опыта - как личного, так и опыта общения с другими.

Кроме идей конструктивизма, мы базируемся на положениях постмодернизма об интерпретации жизни как текста, который может заимствоваться из культурных образцов, порождаться субъектом, переписываться, переформулироваться на протяжении жизни. Таким образом, мы исходим из представления о языке как средстве конструирования реальности, особенно реальности личного опыта. При этом, фиксируя внимание на том, что наш язык конституирует наш внутренний мир и наши убеждения, а личный опыт получает значение только через специфические лингвистические, исторические и социальные структуры. Именно в языке сообщества конструируют собственное видение мира, а каждый раз, когда мы говорим, мы создаем реальность [Фридман, Комбс, 2001].

Перейдем к рассмотрению основных понятий психологической герменевтики. С нашей точки зрения, к ним относятся «понимание», «интерпретация» и «текст».

Понимание трактуется нами как процесс усвоения и порождения смыслов, основными характеристиками которого есть восстановление смысла (концепта) исходного сообщения и синтез нового смысла, осуществляемый в результате взаимодействия, столкновения смысла, заложенного в текст его автором и смыслового поля субъекта, воспринимающего данное сообщение.

Таким образом, понимание может осуществляться на двух уровнях: структурном (значенческом), основной характеристикой которого является восстановление смысла исходного сообщения, и смысловом, рассматриваемом как процесс трансформации содержания исходного текста в иную знаково-смысловую систему, т.е. его переосмысление реципиентом.

Основной характеристикой понимания на первом уровне есть процесс восстановления смысла текста. Отметим, что характеризуя «текстовый смысл» (или концепт), мы опираемся на идеи Н.И. Жинкина, определявший смысл как информационное образование, которое не содержит слов, но может быть развернуто в ряд синонимичных текстов.

Таким образом, это понятие является одним из ключевых для понимания, поскольку является начальной и конечной стадией процесса разворачивания и сворачивания информации. Иными словами, понимание на значенческом уровне можно рассматривать как процесс, характеризующийся сворачиванием информации, переводом ее на внутренний язык реципиента - язык смысла. Осуществляется данный процесс благодаря формированию предметно-схемного кода (Н.И. Жинкин), позволяющего фиксирован содержание текста в виде некоторой обобщенной смысловой схемы.

Таким образом, значенческий уровень понимания текста предполагает активную переработку материала путем его сворачивания, компрессии. В результате воссоздается смысловая структура исходного сообщения, что и является основной целью понимания на этом уровне. Основными механизмами данного процесса являются когнитивные операции понимания, прежде всего, структурирование и переструктурирование текстовой информации, ее сжатие и семантическое взвешивание.

Однако, как показывают многочисленные исследования, понимание достаточно редко восстанавливает именно тот смысл, который был залажен в произведение его автором. Возникает это, прежде всего, потому, что текст имеет потенциальную множественность смыслов, которая, в свою очередь, обусловлена контекстуальным богатством исходного сообщения. Последнее подразумевает наличие в тексте достаточно большого количества смысловых слоев, каждый из которых отсылает читателя к соответствующему контексту. И задача реципиента - отыскать те «смысловые ключи», которые и позволят ему воспроизвести концепт воспринимаемого произведения.

Однако дело осложняется тем, что контекстуальные системы автора и читателя могут не совпадать или же пересекаться лишь частично. В первом случае происходит то, что получило название «вчитывание читателя в текст» или же «набрасывание смысла на текст», что, в свою очередь, приводит к усмотрению некоего содержания, отсутствующего в тексте.

Более распространенной есть вторая ситуация, предполагающая частичное совпадение контекстуальных систем автора и читателя. Это дает возможность последнему, воспринимая сообщение, строить свои «встречный текст», базирующийся на смысловой основе исходного сообщения, однако, дополненный собственным осмыслением излагаемых в тексте проблем.

Такое дополнение, привнесение собственного смысла в текст зависит от информированности читателя предметной области, освещаемой в тексте (близкое знакомство с родственными контекстами), широкой общекультурной подготовки (знакомство с далекими контекстами), его ценностей, установок и отношений, а также целей чтения и мотивов той деятельности, в которую оно включено.

Взаимодействие этих компонентов и создает те интерпретационные рамки (или схемы), наложение которых на исходный текст приводит к различным его толкованиям. В данном случае, очевидно, что речь идет не о понимании как восстановлении содержания исходного текста, построении его смысловой структуры, а об осмыслении текста, проявляющемся в столкновении двух смыслов - авторского и читательского, что в свою очередь, приводит к порождению, синтезу нового смысла. Этот процесс мы будем называть интерпретацией.

На первый взгляд предложенное толкование интерпретации не соответствует общепринятому определению П. Рикера, который рассматривал интерпретацию как работу мышления по расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом. Однако именно этот скрытый смысл, который призвана расшифровать интерпретация, в большой степени зависит не только от контекстуальной насыщенности исходного сообщения, но и от сложности и многоплановости смысловой сферы реципиента, позволяющей ему по-разному осмысливать исходный текст.

И если на структурном уровне читатель работает в основном с авторскими контекстами, стремясь их отыскать, в смысловой структуре произведения, то смысловой уровень понимания предполагает взаимодействие двух контекстуальных систем (автора и реципиента). Это, в свою очередь расширяет и обогащает не только смысловое пространство исходного сообщения, но и смысловую сферу личности, воспринимающей его. Раскрыть и прокомментировать смысл, по мнению М.М. Бахтина, можно лишь с помощью другого (изоморфного) смысла, растворить его в понятиях невозможно. Тут, считает исследователь, есть два возможных пути: или относительная рационализация смысла, или же углубление его с помощью других смыслов, т.е. интерпретация [Бахтин, 1986].

Таким образом, интерпретация является механизмом смыслового обогащения текста, осуществляемым благодаря погружению в контекст - личностный, деятельностный, культурный. Именно он задает те интерпретационные рамки, которые, с одной стороны, ограничивают смысловое пространство текста, позволяя отбросить несущественные смыслы, с другой - расширяют его, обогащая новым пониманием содержания сообщения собеседника. Как отмечает М.Д. Макаров, интерпретационные схемы позволяют формировать интенции и мысли, направлять действия людей. Позволяя осмысливать ситуацию, они способствуют выработке альтернативных способов осуществления этих действий и реализации интенций [Макаров, 2003]. Такими интерпретационными схемами могут быть имеющиеся в культуре образцы, присвоенные субъектом и включенные в его смысловую сферу, а также знания, опыт взаимодействия с другими текстами и т.п. Нами были выделены следующие виды интерпретационных схем:

* смысловые, включающие, прежде всего, личностные смыслы, т.е. мотивированное отношение к значению, форму включения значения в структуру сознания личности;

* культурные, использующие имеющиеся в культуре образцы;

* когнитивные, включающие концептуальные схемы, знания и представления субъекта

Таким образом, интерпретационные схемы являются, по сути, теми рамками, которые ограничивают личный контекст реципиента и задают границы «встречного текста», т.е. текста, который он строит, опираясь на свои знания, смыслы, наличные в культуре образцы, собственный опыт. Характерное для семиотики толкование текста как средства интерпретации реальности, а также других произведений может быть, по нашему мнению применено и в психологических исследованиях.

К сожалению, нам пока неизвестны средства, позволяющие объективировать этот субъективный текст интерпретации, про его характер мы можем судить лишь опосредовано, анализируя результаты понимания сообщения.

В реальных условиях взаимодействия с текстом или же с реальными собеседниками интерпретация может не осознаваться. Это приводит к стихийному выбору интерпретационных схем, которые, особенно в случае одновременного применения нескольких схем, могут даже привести к «смысловому хаосу», создавая у реципиента не целостное представление о воспринимаемом сообщении, а некоторую «мозаику смыслов», каждый из элементов которой отражает преломление текстового материала через собственный «интерпретационный фокус».

Неотрефлексированное применение интерпретационных схем может привести и к псевдоинтерпретации, т.е. к бездумному, механическому наложению на текст готовых стереотипов, шаблонов, действующих на уровне значений, не касаясь глубинных смысловых пластов текста. Такая «значенческая» интерпретация, не предполагающая глубокого осмысления текста, взаимодействия смысловых позиций автора и реципиента, определяется нами как квазиинтерпретация. Она не имеет ничего общего с действительно смысловой интерпретацией и ведет к псевдопониманию, неадекватных оценок произведения, возникновению псевдосмыслов.

Основной механизм интерпретации - диалог, базирующийся на установлении связей с контекстами, т.е. помещение высказывания в новый контекст, ограниченный интерпретационными рамками, который этот контекст «высвечивает». Именно контекстуальное богатство текста и определяет присущую большинству из них потенциальную множественность смыслов.

Сумму контекстов, в которой данный текст становится осмысленным и которые определенным образом могут быть, как бы инкорпорированы в нем, Ю.М. Лотман называл памятью текста [Лотман, 1999].

В случае несовпадения смысловых позиций партнеров по коммуникации (в том числе автора и читателя) может возникнуть смысловой конфликт, который осложняется тем, что в процессе восприятия текста часто актуализируется не один, а несколько контекстов реципиента. Это приводит к столкновению двух и более интерпретационных схем, рождая у реципиента, кроме смыслового, еще и конфликт интерпретаций, что, в свою очередь, может существенно осложнить процесс понимания сообщения.

Условием успешного разрешения такого конфликта является диалог, осуществляемый, как правило, в виде диалогических реакций, важнейшей из которых есть вопросно-ответная процедура. Диалог позволяет запустить процессы смыслообразования, рефлексии, что способствует не только прояснению смысла воспринимаемого текста, но и порождению, синтезу нового смысла, возникающего как результат диалогического взаимодействия тора и реципиента.

Включение интерпретации в контекст межличностного общения превращает диалог в средство прояснения личностных смыслов партнеров по коммуникации. Часто неосознаваемые (например, в психотерапевтической ситуации) интерпретационные схемы участником взаимодействия становятся предметом обсуждения, анализа, рефлексии. Это требует от собеседников осознания и разъяснения не только результатов понимания высказываний другого, но и собственных контекстов и тех интерпретационных схем, в которые эти контексты были включены. В этом случае интерпретация превращается в толкование, предполагающее развернутую рефлексию не только воспринимаемого сообщения, но и собственных интерпретационных процессов, а также их разъяснения другому. Иными словами, если интерпретацию можно рассматривать как диалог с другим, осмысление его высказываний и соответствующую артикуляцию результатов такого осмысления, то толкование это диалог для другого, которому разъясняется и обосновывается выбор тех или иных интерпретационных схем и собственное понимание воспринимаемого текста.

Перейдем к рассмотрению следующего ключевого понятия психологической герменевтики - понятия текста. Подробные характеристики его будут приведены далее, здесь же мы остановимся на некоторых общих положениях.

Отметим, прежде всего, что текст трактуется нами в широком семиотическом смысле и как текст, представленный в письменных источниках, и как сообщение, порождаемое клиентом в процессе психотерапевтической работы, и как текст, который творит человек во внутреннем диалоге, пытаясь осмыслить, понять себя, свой опыт, свои проблемы. Таким образом, текст выступает средством интерпретации не только окружающей действительности, но также и другого человека, а, кроме того, одним из ведущих средств самопонимания.

Мы рассматриваем текст как модель реального межличностного взаимодействия участников коммуникативного процесса, диалога двух субъектов относительно тех или иных проблем. Само сообщение при этом выступает не просто как автономная система знаковых элементов, но как подсистема более сложной системы языковой коммуникации. Иными словами, в тексте заложены, с одной стороны, цель и коммуникативное намерение автора сообщения, с другого -- программа взаимодействия реципиента с ним.

При этом мы принимаем характерную для постструктурализма идею о том, что не только сознание личности можно уподобить некой сумме текстов, но и действия человека, события его жизни. П. Рикер называет такие сообщения квазитекстами и выделяет следующие свойства действия, роднящие его с текстом:

Действие может быть прочитано, так как оно, во-первых, формируется с помощью знаков, правил, норм, значений, совокупность которых не коренится изначально в головах, но может быть прочитана. Во-вторых, действия имеют строение, сопоставимое со строением текста. Невозможно понять смысл какого- либо обряда, не определив его место в ритуале как таковом, а место ритуала - в контексте культуры и т.д. И любое действие интерпретируется не само по себе, а в зависимости от контекста в который оно помещено (например, поднятую руку можно интерпретировать то как голосование, то как молитву, то как желание остановить такси). В- третьих, действия, подобно знакам, могут наполняться различным содержанием, приобретая каждый раз иное значение, понимание (восстановление) которого требует специальной работы, в существенных чертах совпадающей с процессом чтения текста.

В действии есть свое содержание - то, что может быть понято. Это содержание, как и временная развертка действия, обладают своей внутренней логикой.

Действие вписывается в ткань истории, на которую оно накладывает отпечаток и в которой оставляет свой след.

Таким образом, заключает П.Рикер, о действии можно говорить как о квазитексте. «Как и в сфере письма, здесь то одерживает победу возможность быть прочитанным, то верх берет неясность и стремление все запутать» [Рикер,1995].

Еще одной существенным признаком современных подходов к характеристики текста является тот факт, что он рассматривается как средство организации, осмысления и упорядочивания личного опыта, содержанием которого является не только концепты, отражающие понимание, интерпретацию человеком действительности и самого себя, но и мир его внутренних переживаний, мир его индивидуально-авторского отношения к действительности. Таким образом, переживание может стать текстом, и такого рода трансформация удивительным образом облегчает переживание [Лобок, 1996]. Особого значения такая способность текста упорядочивать действительность приобретает в процессе аутокоммуникации. Как отмечает Ю.М. Лотман, текст в канале «Я» - «Я» имеет тенденцию обрастать индивидуальными значениями и получает функцию организатора неупорядоченных ассоциаций, накапливающихся в сознании личности. Он перестраивает личность, включенную в процесс аутокоммуникации [Лотман, 1999]. Иначе говоря, текст является не только важным средством самопонимания, но и саморазвития личности.

Как правило, такая функция текста проявляется особенно ярко, когда он приобретает вид нарратива, т.е. текста-повествования. И тогда становится возможным говорить о повествовательном модусе человеческой жизни как специфической для человеческого сознания модели оформления жизненного опыта.

Иначе говоря, когда сообщается нечто об определенном жизненном событии, например, затруднении, конфликте, намерении страхе и т.п., как правило, такое сообщение приобретает форму нарратива.

Сообщение строится в форме истории, которая рассказывается по определенным правилам. Как отмечают И. Брокмейер и Р. Харре, отвечая на вопрос, каким образом люди пытаются осознать свой опыт, как они оформляют при этом собственные интенции, ожидания и страхи, как преодолевают затруднения, противоречия и конфликты, мы должны ответить рассказывая истории [Брокмейер, Харе, 2000].

Однако невыясненной остается проблема сути нарратива, его психологической природы. Попыткам разрешить эту проблему посвящен в отдельны раздел данной монографии.

В связи с изложенным выше можно определить основные проблемы, стоящие перед психологической герменевтикой.

Однако прежде сформулируем основные положения, опираясь на которые, следует разрабатывать проблематику психологической герменевтики:

1. Принятие положения о том, что человеческий опыт зафиксирован и представлен в форме текста (или квазитекста) и, соответственно, может быть прочитан.

2. Установка на работу со смыслами (а не со значениями), которые и схватываются, и выражаются в речи, дискурсе, тексте, символических действиях и т.п.

3. Осознанная установка на диалог, предполагающий интерпретацию, толкование, а не пассивное, отстраненное восприятие текста другого. Иначе говоря, ориентация на «выявление скрытого смысла, стоящего за очевидным смыслом» (П. Рикер). Это, в свою очередь, возможно лишь в процессе взаимодействия смыслов собеседников.

4. Осознание того факта, что доступ к реальности, в том числе психической реальности человека, мы имеем, прежде всего, через язык, понимаемый в широком семиотическом смысле.

5. Ориентация на работу с контекстами, т.е. осознание того, что каждое явление, событие погружены в контекст, и, в зависимости от контекста, по-разному может высвечиваться их значение.

Вернемся к актуальным проблемам психологической герменевтики. Прежде всего, это проблема текста как средства фиксации и выражения внутреннего опыта личности. Очевидно, что здесь недостаточно ограничиваться базирующимися на структуралистском подходе к тексту теми его характеристиками, которые традиционно применяются в когнитивной лингвистике, лингвистике текста при описании письменных произведений: связность, целостность, структурность, завершенность, предметно-смысловая исчерпанность.

Структуралистский подход к нарративу, соответственно, предполагает рассмотрение его как замкнутой завершенной структуры, включающей в себя такие характеристики, как последовательность и завершенность действия, сменяющие друг друга события, расположенные в хронологическом или, по крайней мере, подчиненном какой-то единой логике порядке. Он представляет собой трансформацию неупорядоченных жизненных событий в какую-то единую последовательность, выстроенную исходя из общей жизненной концепции рассказчика, определяющей внутреннюю логику разворачивания текста.

Однако в реальности, особенно в обыденных ситуациях, такие четко выстроенные автонарративы встречаются крайне редко, являясь следствием достаточно сложной рефлексивной работы, недоступной большинству. Они скорее факт литературы, чем жизни. Поэтому, говоря об особенностях нарратива, порождаемого человеком в обыденных, психотерапевтических и др. ситуациях, следует учитывать и те идеи, которые сформулированы в последнее время в постструктуралистской литературе и которые связаны с именами Ю Кристевой, Ж. Деррида, позднего Р. Барта и некоторых других исследователей, во многом продолжающих линию Ж. Лакана. В постструктурализме изменяется как подход к тексту, так и подход к пониманию человека. В понимании человека представителями данного подхода на первое место выступают несистемные, неструктурированные явления. Вместо структурной логической упорядоченности сознания приходит его понимание как разомкнутой, хаотической «магмы» желаний, стремлений, вопросов к окружающему миру. При анализе текста объектом изучения становится, прежде всего, контекст, то есть совокупность индивидуальных явлений и черт, которая стоит за текстом [Культурология, 1997].

Текст, таким образом, понимается как пространство, где идут процессы образования значений и смыслов, т.е. процессы означивания и осмысления. Поэтому он подлежит наблюдению не как законченный, замкнутый продукт, а как идущее на наших глазах производство, «подключение» к другим текстам, другим смыслам, связанное с культурой, обществом, историей.

Таким образом, для текста самоповествования, автонарратива характерны множественность смысла, причем множественность неустранимая, а не просто допустимая, а часто и конфликт смыслов. Характерной для нарратива является и незавершенность, фрагментарность дискурса, прерывистость и избыточность текстов, направленные на нарушение традиционной связности повествования, иногда, наоборот, - сверхсвязность, назойливая избыточность, затрудняющая целостное восприятие текста.

Вторую проблему, стоящую перед психологической герменевтикой, можно сформулировать следующим образом: каковы механизмы создания, порождения такого текста-истории, автонарратива, т.е. механизмы «осюжетивания» опыта, воплощения его в тексте? Для ответа на этот вопрос продуктивным, на наш взгляд, является обращение к механизмам создания метафоры, поскольку метафоричность также является одной из ключевых характеристик автонарратива. В контексте означенной проблемы наиболее значимой является одна из теорий метафоры, группирующаяся вокруг идеи «семантической аномальной» или «парадоксальной предикации». В этой теории акцент смещается на механизмы образования метафор, на субъективно вырабатываемые самим говорящим ситуативные (контекстуальные) правила и нормы метафорического синтеза нового значения и пределы понимания его другими, которым адресовано конституированное метафорой высказывание. Такой подход дает возможность рассматривать метафору как ведущий механизм смыслопорождения [Культурология, 1997].

Метафора, таким образом, порывает с устоявшимся видением предмета, предлагает его смысловую интерпретацию, которая как бы вводит предмет в новый контекст, иное смысловое пространство. Метафорическое значение, по Рикеру, состоит в семантическом конфликте и рождается из руин реального значения, опирающегося на обыденное словоупотребление. Отдельные идеи внезапно становятся близкими, логическое пространство, разделявшее, казалось бы, полярные значения, исчезает, способствуя их сближению. Метафорическое высказывание сводит воедино, казалось бы, несовместимые смыслы, открывая путь к созданию новых понятий. Образная схема, речь и понятийность образуют как бы единый поток и замыкаются на опыте субъекта, его присутствии в жизненном мире [Рикер, 1990].

Следующая проблема, стоящая перед психологической герменевтикой, - определение процедур анализа, интерпретации текста- самоповествования, автонарратива. В глубинной герменевтике А. Лоренцера разделяются логическое и сценическое понимание. Если первое предполагает установление связности высказываний пациента, го второе позволяет выявить те ситуативные смысловые единства, те «точки», которые вызвали конфликты и страдания. В отличие от него, другой представитель герменевтической трактовки психоанализа - Ю. Хабермас - видит цель психоанализа в связном рассказе пациентом своей жизненной истории. Связно рассказав историю своей жизни, ликвидировав все «пропуски», пациент освобождается от невроза, а в равной степени, от «систематических искажений коммуникации».

Однако, как справедливо отмечает А.Лоренцер, действительная история жизни зачастую имеет лишь косвенное отношение к тем смысловым связям, которые сложились в психике пациента [Руткевич, 1992].

По нашему мнению, в первую очередь следует определить характер текста, создаваемого клиентом, следуя принципу порождения автонарратива здесь-и-теперь. То есть мы должны выяснить, с чем имеем дело - с действительной «историей», игрой в текст, игрой текстом (игрой означающими) или же с симулякром. Иными словами, следуя за Ж. Бодрийяром, необходимо определить, с чем все-таки мы работаем -- с текстом, обозначающим реальность; текстом, маскирующим реальность; текстом, маскирующим отсутствие реальности, или же с текстом-фикцией (симулякром), никак не связанным с обозначаемой реальностью, текстом, в котором зафиксирован смысл, самому себе не соответствующий. И, очевидно, процедуры работы с каждым из этих текстов должны быть различны. В определении таких процедур также видится одна из перспективных задач психологической герменевтики

Таким образом, следующая задача - определить процедуры работы с текстом-автонарративом. Тут явно недостаточно структурного анализа, на который опираются большинство исследователей проблемы нарратива. Возможно, следует обратить внимание на предложенные Р. Бартом принципы текстового анализа. По Барту, текстовый анализ не ставит перед собой целью описание структуры произведения; задача видится не в том, чтобы зарегистрировать некую устойчивую структуру, а скорее в том, чтобы произвести подвижную структурацию текста, проникнуть в смысловой объем произведения, в процесс означивания; попытаться уловить и классифицировать (ни в коей мере не претендуя на строгость) отнюдь не все смыслы текста (это невозможно), а скорее те формы, те коды, через которые идет их возникновение. Текстовый анализ, иными словами, прослеживает пути смыслообразования, не ставя перед собой задачи найти единственный смысл, ни даже один из возможных смыслов текста. Таким образом, текстовый анализ - это не пояснение текста, а попытка уловить повествование в процессе его становления. Именно «раздергивание текста на нитки» составляет различие между структурой (объектом структурного анализа) и структурацией - объектом текстового анализа [Барт, 1989].

Такой подход представляется продуктивным, однако, это не значит, что мы можем механически переносить предложенные Р. Бартом процедуры анализа письменных текстов на анализ текста-самоповествования, как это пытаются делать некоторые авторы. Необходимы специальные исследования, направленные на разработку процедур анализа именно текстов, порождаемых человеком в процессе осмысления и эксплицирования собственного опыта.

Таким образом, психологическая герменевтика ставит перед исследователями задачи, решение которых позволит не только выяснить суть процесса понимания и интерпретации личного опыта, определить его психологические механизмы, но и будет способствовать исследованию проблемы понимания в культурном контексте, связывая его с жизненным контекстом личности.

1.2 ПОНИМАНИЕ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ЛИЧНОГО ОПЫТА В КОНТЕКСТЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

Понятие опыта в контексте психологической герменевтики.

К. Роджерс определял опыт личности как довербальную, дорефлексивную составляющую сознания [Роджерс, 1986]. По нашему мнению, это определение касается именно личного опыта, т.е., опыта, возникающего в тех или иных жизненных ситуациях и присваемого человеком как бы «автоматически», без переработки и осмысления. В этом смысле о личном опыте, действительно, можно говорить как о сумме пребываний в различных житейских ситуациях [Воробьева, Снегирева, 1990].

Однако, если речь идет об опыте личностном, т.е. об образовании, во многом определяющем наше поведение, восприятие и понимание окружающей действительности, других людей, короче говоря, жизни и мира в целом, нашего места в нем, то тут без вербализации и рефлексии не обойтись. Как отмечал А. Шюц, опыт является рефлексивным применением «Я» к текущим переживаниям [Абельс, 1999]. Здесь же можно вспомнить и слова СЛ. Рубинштейна: «То, что существовало как непосредственный чувственный опыт, должно приобрести опосредствование, знаковую форму, а выраженная в опосредствованной форме знака идея - стать непосредственным опытом ... Показания сознания, «непосредственные данные» переживания подлежат - в целях подлинного их познания - такому же истолкованию, как текст цели» [Рубинштейн, 1946].

Таким образом, личный опыт задается теми или иными жизненными ситуациями, характером поведения Человека в них, особенностями взаимодействия с другими людьми и т.п. Однако, чтобы он был интегрирован личностью, преобразован в структуры ее сознания, этот опыт должен быть осмыслен и проинтерпретирован, т.е. тем или другим способом структурирован личностью. При этом личный опыт может быть как внешним, так и внутренним. Опыт же личностный - всегда внутренний, объективируемый наружу в виде определенных культурно заданных схем (нарративов, концепций, знаний, других когнитивных структур). Нам представляется, что оба вида опыта могут действовать как на осознаваемом, так и на неосознаваемом уровнях.

При этом возникает вопрос все ли, что происходит с человеком, все ли ситуации (обыденные, коммуникативные, профессиональные, и т.п.) включаются в его опыт, становятся составляющей его сознания, преобразуются в опыт личности, личностный опыт? Остановимся в связи с этим на понятии ситуации. Л.Ф. Бурлачук и Н.Б. Михайлова выделяют пять уровней определения ситуации:

1. Стимулы - отдельные объекты или действия.

2. Эпизоды - особые значимые события, имеющие причину и следствие.

3. Ситуации - физические, временные и психологические параметры, определяемые внешними условиями. Восприятие и интерпретация ситуации придает значение стимулам и эпизодам.

4. Окружение - обобщающее понятие, характеризующее типы ситуаций.

5. Среда - совокупность физических и социальных переменных внешнего мира [Бурлачук, Михайлова, 2000].

Сам факт рождения ситуации, отмечают исследователи, происходит в момент соотнесения данного фрагмента среды с конкретным субъектом посредством придания данному фрагменту особого для субъекта значения [Бурлачук, Михайлова, 2000]. Мы охарактеризовали данный процесс как осмысление жизненной ситуации и превращения ее в ситуацию психологическую [Чепелева, 1999]. Однако в процитированном выше определении обозначен еще один важнейший для нас признак ситуации - «выделенность» из макромира и «отграниченность» от него. Эта психологически значимая характеристика требует, как отмечают Л.Ф. Бурлачук и Н.Б. Михайлова, решения вопроса о «границах» ситуации, которые задаются как средой, так и самим человеком. Среда определяет место, время событий, их участников и пр. Границы задаются также через содержание происходящих событий. Важнейшую роль в определении границ играет и сам человек, принимая данную ситуации как свою, значимую для себя и отвергая другие ситуации как чужие, незначимые. Психологические феномены, связанные с определением границ ситуации, изучены явно недостаточно и требуют специальных исследований.

По нашему мнению, границы ситуации могут быть заданы только самим человеком, который только и может «вынуть кусок» из текущего потека жизни и поместить его в определенную структуру, которая и будет рамкой, отграничивающей ситуацию от неструктурированного потека жизни. Такой структурой, как будет показано ниже, может быть нарратив, концепт или же любая другая интерпретационная схема.

Существенная содержательная характеристика ситуаций представлена в феномене событий, которые могут быть яркими, важными, переломными, критическими, негативными, трагичными. Некоторые из них являются поворотными в жизни человека. И очевидно именно событие является маркером ситуации, ее центром, именно они являются той ниточкой, потянув за которую, можно вытащить кусок из бесконечного жизненного потока, структурировав его. Именно отделение событий от несобытий позволяет структурировать ситуацию, превратив ее из внешней, жизненной в ситуацию психологическую. При этом событие только тогда становится осмысленным и целостным, когда его можно перевести в структурную форму или поместить в уже имеющуюся структуру. В противном случае оно «зависает», становясь отколовшимся фрагментом опыта, который, не будучи переведен в опыт личностный, не будучи интегрирован, выступает в качестве «больной мозоли», осложняющей человеку жизнь.

Здесь можно провести аналогию с выдвинутыми Т. Лукманом понятиями тематического ядра и тематического поля, находящихся в структуре предметов сознания. Тематическое ядро представляет собой то, на что актуально направлено сознание, а тематическое поле -- смысловые связи, в которых сознание воспроизводит феномен в качестве типичного. Тематическое поле представляет собой релевантные отложения и ссылки на другие смысловые отношения, актуальные в настоящий момент. Тематическое ядро представляет собой переживание, которое в случае его повторения или предвосхищения потребного будущего считается типичным и тематически упорядочивается в качестве опыта. Тем самым совершается переход от конституирования к социальному конструированию реальности. Сознание связывает опыт прошлого с поступком, который должен осуществиться в будущем на основе этого опыта [Абельс, 1999]. В качестве тематического поля выступает ситуация, а событие является ее тематическим ядром, которое и служит основой для формирования личностного опыта.

Таким образом, единицей личного опыта, побуждающей человека интерпретировать, осмыслять происходящее с ним, является событие. Отсюда возникает следующий вопрос, что собой представляет событие как единица личного опыта?

В.В.Нуркова выделяет два вида событий: событие-случай (момент жизни) и событие - этап жизни [Нуркова, 2000]. Однако чаще под событием понимается именно второй его вид. Так, C.Л. Рубинштейн рассматривал событие как это поворотный этап, когда принимаются важные решения на длительный период. Т.М.Титаренко определяет событие как значимое для личности, надолго запоминающееся происшествие, привносящее существенные изменения в ее жизнь [Титаренко, 2001]. Сама В.В. Нуркова также большее внимание уделяет именно такому толкованию событий, выделяя яркое, важное, переломное и характерное событие. И только последнее попадает под первый его вид, т.е. событие-случай.