Мультигенерационная травма репрессий в семейной эмоциональной системе

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ «НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ «ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

ФАКУЛЬТЕТ СОЦИАЛЬНЫХ НАУК

ДЕПАРТАМЕНТ ПСИХОЛОГИИ

МАГИСТЕРСКАЯ ПРОГРАММА «СИСТЕМНАЯ СЕМЕЙНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ»

Мультигенерационная травма репрессий в семейной эмоциональной системе

МАГИСТЕРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ

травма коллективный межпоколенный холокост

Миськова Елена Вячеславовна

Рецензент

Cherepanov Elena

Ph.D, Cambridge College School of Psychology and Counseling

Научный руководитель

кандидат психологических наук,

доцент А.Я. Варга

Москва 2020

Оглавление

травма коллективный межпоколенный холокост

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1. Теоретические основы исследования межпоколенной (трансгенерационной) и многопоколенной (мультигенерационной) коллективной травмы

1.1 Определение и интерпретация коллективной травмы в социокультурных подходах (социология, история, медицинская и психологическая антропология)

1.2 Психологические подходы к изучению проявлений коллективной травмы на разных уровнях - коллективном и индивидуальном

1.3 Исследования нескольких поколений семьи в России и за рубежом с точки зрения межпоколенной передачи травмы и семейной истории

1.4 Холокост и многопоколенная (мультигенерационная) травма

1.5 Эмоции, эмоциональная выразительность/открытость и эмоциональная близость как фактор многопоколенного функционирования посттравматических стилей поведения и жизненных стратегий

1.6 Общие выводы

Глава 2. Эмпирическое исследование многопоколенной травмы сталинских репрессий на российской выборке. Количественный этап исследования

2.1 Программа эмпирического исследования

2.1.1 Методика количественного этапа исследования

2.1.2 Процедура исследования

2.1.3 Выборка исследования

2.2 Оценка применения опросного инструментария Даниэли для исследования российского контекста многопоколенной травмы сталинских репрессий

2.2.1 Формирование опросного инструментария на русском языке для российской выборки

2.2.2 Проверка выделенных Даниэли факторов на российской выборке

2.2.3 Кластерный анализ по выделенным посттравматическим адаптационным семейным стилям поведения

2.2.4 Качественный анализ ответов респондентов по двум кластерам - «эмоциональный» и «неэмоциональный»

2.3 Общие выводы по результатам количественного исследования

Глава 3. Эмпирическое исследование. Качественный этап

3.1 Методика исследования - экспертный опрос

3.1.1 Методика анализа данных интервью

3.2 Общие характеристики клиента и терапевтической ситуации в работе с многопоколенной травмой

3.2.1 Социально-демографические и другие характеристики клиентов

3.2.2 Особенности травматического семейного опыта клиентов

3.3 Показатели клиентов с многопоколенной травмой на основе категоризации утверждений терапевтов в рамках выделенных тем

3.3.1 Эмоциональные показатели

3.3.2 Установки и жизненные стратегии клиента с многопоколенной травмой

3.3.3 Семейный опыт, связанный с недоступностью близких, семейными секретами, запретом на чувства и гиперопекой

3.4 Показатели клиентов добивающихся изменений в ходе терапии многопоколенной травмы на основе категоризации утверждений терапевтов в рамках выделенных тем

3.4.1. Эмоциональные показатели

3.4.2 Установки, жизненные стратегии

3.4.3 Семейный опыт

3.5 Общие выводы

Глава 4. Эмоциональная открытость и близость в семье как фактор устойчивости и интенсивности травмы репрессий в третьем-четвертом поколении (по результатам проведенного исследования)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ПРИЛОЖЕНИЯ



Введение

Исследования травмы - trauma studies-являются одними из самых динамично развивающихся в последней трети XX - нач.XI вв. на стыке социальных и гуманитарных наук. Это объясняется тем, что весь XX век, по выражению Шошаны Фелман, предстает как век посттравматический [Felman, Laub, 1992]. Трагические события первой и второй мировой войн, Холокоста, нацизма и других геноцидов, преступлений сталинского и иных тоталитарных режимов, терроризма позволили философам говорить о «неудаче культуры» [Адорно, 2014] и «банальности зла» отказа от самостоятельной мысли в массовом сознании [Арендт, 2008], стали мотивом и стимулом для переживания истории как травмы. Травма становится точкой сборки коллективных идентичностей многих групп. Социологи и философы приходят к выводу о том, что в основании нации находится не какое-либо значимое историческое событие само по себе, а лакуна, пробел - след травмы, который эти традиции и призваны описать [Ушакин, Трубина, 2009]

Доминирующей и модельной травмой для trauma studies стала травма Холокоста. Ей были посвящены основные исследования коллективного переживания и наследования травматического опыта в психологии, социологии и культурологии на протяжении большей части второй половины XXвека. Начиная с конца 90-х гг. в поле внимания исследователей попали и другие травмы геноцидов и рабства [Danieli, 1998; Hinton, Good, 2016]. В отличие от травмы Холокоста травма советского тоталитаризма, в частности травма сталинских репрессий, изучена гораздо меньше. (Под сталинскими репрессиями понимаются массовые политические гонения, осуществлявшиеся в СССР в период с конца 1920-х до начала 1950-х гг. XX века).

Использование теоретических и методических приемов изучения Холокоста для оценки травмы сталинских репрессий сопряжено с рядом трудностей. Травма репрессий тонет в общей травме тоталитаризма в Советской России, поскольку коммунистический режим просуществовал гораздо дольше нацистского. В связи с этим поколенческий анализ затруднен. В памяти о репрессиях в России после 50-х гг. XX века были перерывы и ревизии значимости событий репрессий для коллективной идентичности. В отличие от евреев, пострадавших в Холокосте, жертвы сталинского режима были более разнородны, несхожи между собой: пострадавшие в Холокосте не сомневались в своей идентичности, а в случае с жертвами сталинских репрессий трагические события, которые им пришлось пережить, подрывали основы их социальной и культурной идентичности. Этот внутренний конфликт и конфликт с обществом до сих пор выливаются в «войны памяти» о репрессиях и советском режиме в целом [Эткинд, 2016].

Тем не менее, в исследованиях травмы Холокоста разработаны важные теоретические и методические подходы к изучению многопоколенной травмы, что делает их необходимой отправной точкой и сравнительной перспективой для исследования травм других геноцидов, в том числе, травмы массовых сталинских репрессий.

Актуальность темы исследования продиктована несколькими причинами. Во-первых, травматический семейный опыт (репрессии) и многопоколенные способы совладания с травмой остаются важными факторами актуальных психологических проблем потомков уже в третьем и четвертом поколениях, и укореняющаяся в обществе системная семейная психотерапия должна опираться на актуальные данные исследователей российского контекста трансгенерационной передачи травмы. Во-вторых, в социальном плане сохраняется и в последние годы в ситуации обостряющейся ностальгии по сталинизму актуализируется необходимость объективной оценки психологических последствий преступлений сталинского режима для многих поколений россиян. Травмацентричность индивидуального и коллективного сознания определяет контекст социальных взаимодействий, в том числе, терапевтического.

Научная значимость заключается в том, что

1) исследование отдельных аспектов многопоколенной передачи коллективной травмы расширяет понимание связи травматического опыта семьи с актуальными психологическими проблемами потомков;

2) исследование роли эмоциональной составляющей в передаче и проявлении травматического опыта в нескольких поколениях отвечает современному акценту социально-психологических исследований на изучении социальных функций эмоций.

Новизна исследования:

1) первое количественное исследование многопоколенной травмы репрессий на российской выборке (третье и четвертое поколение травмы);

2) применен опросный инструментарий, отработанный в ходе исследования типологически схожей травмы Холокоста [Danieli, Norris, Lindert, Paisner, 2015];

3) исследована специфика многопоколенного проявления травмы в 3-4-м поколениях с связи с особенностями опыта эмоциональной коммуникации в семьях с травматической историей.

Проблема исследования связана с несколькими вопросами в изучении коллективной травмы, которые остаются в социальных науках актуальными и дискуссионными:

1) проблема комплексного воздействия семейного травматического опыта на несколько поколений семьи (эмоциональное поведение, поведенческие установки и жизненные стратегии) - как и что передается, какие уровни личностной и групповой идентичности затрагивает, какова специфика проявлений в третьем, четвертом и следующих поколениях, как она связана с социальным и культурным контекстом передачи? [Hinton, Good, 2016; Danieli, Norris, Lindert, Paisner, 2015].

2) вопрос о механизмах трансгенерационной передачи травматического опыта - одного из значимых эмоциональных процессов в семейной системе [К.Бейкер, А.Варга, 2015];

3) вопрос о том, как эмоциональность, в частности, открытость/выразительность и эмоциональная близость определяют социального взаимодействие и характер межпоколенной передачи. Как способность выражать и различать эмоции предсказывает позитивные результаты социального взаимодействия, а именно ослабление интенсивности и устойчивости травматического воздействия в нескольких поколениях? [Eibl-Eibesfeldt, 1989; Keltner, Tracy, Sauter, Cordaro, McNeil, 2016; Barrett, 2011; Collins, Feeney, 2004; Gaia, 2002; Куликов, Пастушик, 2009; Казанцева, 2011].

В связи с этим, ключевыми понятиями, которые операционализируются в работе, являются: многопоколенная (мультигенерационная травма) в ее соотношении с травмой коллективной/культурной; межпоколенная (трансгенерационная) передача и взаимодействие; семейная история; посттравматические адаптационные стили поведения; эмоциональная выразительность/открытость и эмоциональная близость в семье.

Цель исследования:

· выявить особенности травмы сталинских репрессий в третьем и четвертом поколении в связи с семейными стилями поведения, социально-демографическими показателями и характеристиками семейной истории.

Объект исследования:

· проявление многопоколенной (мультигенерационной) травмы политических (сталинских) репрессий в эмоциональной системе семьи.

Предмет исследования:

· особенности травмы сталинских репрессий в третьем и четвертом поколении в связи стилями поведения в родительских семьях и жизненными стратегиями потомков.

Гипотезы исследования:

1) многофакторная модель исследования мультигенерационной травмы, разработанная для изучения травмы Холокоста [Danieli, Norris, Lindert, Paisner, 2015] применима для исследования и описания многопоколенной травмы сталинских репрессий у третьего и четвертого поколения потомков;

2) с помощью исследования третьего и четвертого поколения потомков пострадавших в сталинских репрессиях могут быть выявлены посттравматические стили поведения в семьях, схожие со стилями, выделенными при исследовании многопоколенной травмы Холокоста, и связанные с определенными восстановительными жизненными стратегиями потомков;

3) среди посттравматических адаптационных стилей семейного поведения, связанных с современными жизненными стратегиями потомков репрессированных, в российском контексте преобладает стиль «боец».

Исследовательские вопросы исследования:

1) Наблюдаются ли в терапевтической практике определенные типы эмоционального поведения потомков, выявленные в результате количественного исследования?

2) Чем характеризуется эмоциональное поведение клиентов 3-4 поколения мультигенерационной травмы?

3) Чем характеризуются установки и жизненные стратегии клиентов 3-4 поколения мультигенерационной травмы?

4) Чем характеризуется эмоциональный опыт в семье клиентов 3-4 поколения мультигенерационной травмы?

Задачи исследования:

1) обобщить основные теоретические подходы к изучению многопоколенной (мультигенерационной) травмы, а также к изучению роли эмоций, эмоциональной открытости/экспрессии и эмоциональной близости в переживании многопоколенной травмы в семье и обществе;

2) оценить возможности применения многофакторной модели и опросного инструментария исследования травмы Холокоста [Danieli, Norris, Lindert, Paisner, 2015] для исследованиямногопоколенной травмы политических (сталинских) репрессий в России;

3) проанализировать данные, полученные на российской выборке, с целью выявления связей адаптационных стилей родительских семей с современными жизненными стратегиями потомков;

4) выявить особенности проявления травмы в третьем и четвертом поколении (внуки и правнуки) в связи с социально-демографическими характеристиками и семейной историей;

5) выявить и описать сходство и различия в выявленных стилях эмоционального поведения в самоотчетах респондентов количественного этапа исследования и утверждениях экспертов на качественном этапе исследования.

Методы исследования: теоретический анализ литературы, анкетный опрос, статистические методы анализа данных, экспертный опрос, качественный анализ данных.

Методики исследования:

· Опросник Даниэли для мультигенерационных проявлений травмы (Danieli Inventory on Multigenerational Legacies of Trauma©) [Danieli, Norris, 2015] (не апробирован, в переводе на русский язык);

· Экспертный опрос.

Выборка:

· В анкетном опросе исследовании приняли участие 383 человека в возрасте от 30 до 50 лет (M=42). Респонденты-женщины (n=307) преобладают над мужчинами (n=76). Выборка представлена третьим и четвертым (внуки и правнуки) поколением потомков репрессированных, проживающих как в России, так и за рубежом;

· 15 полуструктурированных интервью с экспертами - психотерапевтами, работающими с клиентами, в семейной истории которых присутствует травма репрессий.

Практическая значимость. Исследование сфокусировано на одном из важнейших эмоциональных процессов в семье - передаче эмоциональных способов справляться с травматическим опытом и строить на этом основании коммуникацию внутри семьи и с широким социальным окружением и значимо в нескольких аспектах:

1) уточняет специфику этой передачи в связи с характером опыта, особенностями семейной истории и социокультурного контекста - травмой сталинских репрессий, которая актуализировалась на разных этапах советского тоталитаризма и актуализируется сейчас различными социально-политическими кризисами и сопровождающими их идеологическими расколами в обществе;

2) уточняет особенности переживания и совладания с травмой в хронологически отдаленных от травматических событий поколениях - третьем и четвертом;

3) позволяет выделить ключевые факторы устойчивости и интенсивности многопоколенной передачи травмы, которые необходимо учитывать, как в терапевтическом процессе работы с травмой, так и при создании дизайнов ее исследований и мониторинга последствий;

4) в рамках исследования оценивается возможность введения в научный оборот нового исследовательского инструментария для изучения многопоколенной травмы.

Апробация исследования:

1. Миськова Е.В. Травма сталинских репрессий в контексте коллективных травм геноцидов // Психология и психотерапия семьи, № 4, с. 31-49. https://familypsychology.ru/mis-kova-e-v-travma-stalinskih-repressij-v-kontekste- kollektivny-h-travm-genotsidov/

2. Миськова Е.В. Социально-демографический портрет многопоколенной травмы сталинских репрессий в современной России (на основе модели исследования многопоколенной травмы Я.Даниэли) // Психология и жизнь: актуальные проблемы кризисной психологии. Материалы IV Международной научно-практической конференции 16-17 мая 2019 года, Институт психологии Белорусского государственного педагогического университета имени Максима Танка, г. Минск.

3. Миськова Е.В. Многопоколенная травма репрессий - травма или багаж семейной истории?//XIII Конгресс антропологов и этнологов России. Сборник материалов, 2-6 июля, Казань, 2019.

4. Травма: между индивидуальным и коллективными, историческим и культурным, психологическим и социальным. Вклад семьи в проживании коллективной травмы // Круглый стол в рамках II Международной научно-практической конференции по системной семейной психотерапии «Семья в современном мире: трансформация психотерапии», 28-29 сентября, Москва, 2019 (модераторы - Е. Миськова, О. Маркитантова).



Глава 1. Теоретические основы исследования межпоколенной (трансгенерационной) и многопоколенной (мультигенерационной) коллективной травмы

Первые работы на стыке психологии и антропологии, посвященные актуальным коллективным травмам и их последствиям, появились еще в 1940-х годах, например исследование Абрама Кардинера [Kardiner,1941], а синдром контузии (shell-shocked) исследовался со времен Первой мировой войны. В 1980-м году группа ветеранов Вьетнама смогла пролоббировать Посттравматическое стрессовое расстройство как диагноз для DSM. Одним из ключевых открытий в связи с исследованием ветеранов, стало то, что коллективная травма очень часто является травмой непризнания обществом значимости пережитого отдельной группой [Van der Kolk, 2015].

Коллективная травма в данном контексте понимается, в первую очередь, как травматический опыт и особенности его трансмиссии в нескольких поколениях. Взаимодействие между поколениями может рассматриваться и как конфликт и как ресурс в социальных отношениях [Сизова, 2010]. В зависимости от исследовательского контекста, само понятие “поколение” имеет биологическое, генеалогическое, демографическое и историко-культурное значение и варьируется от демографического показателя - возрастной структуры общества - до социально-исторической общности, описываемой через доминирующие политические, культурные, исторические события, пришедшиеся на период жизни группы [Ядов, Магун, Семенова, Левада, Шанин, Дубин, Данилов, Олейников, Энговатов, 2005].

Также и длительность поколений вызывает множество споров. Более или менее признано, что поколения сменяются каждые 20-25 лет [Howe, Strauss, 1991; Пищик В.И., 2015]. В ходе межпоколенного взаимодействия происходит вербальная и невербальная трансмиссия артефактов и информации (семейная история, мифы), интра и интерперсональных поведенческих паттернов, ценностей и мировоззренческих установок [Тарабрина Н.В., Майн Н.В., 2013]. Направления трансмиссии могут быть разными в зависимости от предписываемого культурой соотношения между традициями и новациями.

1.1 Определение и интерпретация коллективной травмы в социокультурных подходах (социология, история, медицинская и психологическая антропология)

1.1.1 Проявления травмы на коллективном уровне. Общее определение коллективной травмы разработано в социологии травмы: «вынужденное переживание членами некоторого сообщества каких-либо катастрофических событий, впечатавшихся в их групповое и личное сознание и коренным и необратимым образом изменяющих их будущую идентичность» [Александер, 2013:255].

П. Штомпка определяет коллективную травму, в первую очередь, как травму культурную, под которой он понимает негативное воздействие на группы людей и индивидов резких социокультурных трансформаций, происходящих в сжатые сроки, затрагивающих все сферы социальной жизни и подвергающих переоценке сложившиеся правила, нормы и ценности [Штомпка, 2015].

Здесь же подчеркивается и особая роль, которую играет в формировании современных коллективных идентичностеи? символическая конструкция травмы. В фокус внимания исследователей попадают механизмы создания символов, вызывающих интенсивное эмоциональное вовлечение, выделяются стадии и компоненты, условия и ингредиенты специфического смыслового комплекса, понимаемого как травма. Заимствуя из психиатрического и психоаналитического дискурса понятие латенция и концепцию разрыва между травматическим событием и посттравматическими переживаниями, в социальных и гуманитарных дисциплинах пришли к выводу о том, что исторический опыт базируется на актуальной репрезентации прошлого в настоящем [Беньямин, 2000].

Важной частью исследований травмы является изучение феномена «свидетельства» - дискурсивной модели оформления воспоминания о травматическом событии, получившей особое распространение в «посттравматическом» 20 веке, а также «свидетеля» - человека, являющегося проводником памяти о травматическом событии [Felman, Laub, 1992]. Свидетель получает особый статус и может выступать важным агентом коллективной памяти - конструируемого и разделяемого социальной группой представления о прошлом [Хальбвакс, 2005; Ассман, 2004]. Коллективная память базируется на нескольких мнемонических стратегиях, среди которых есть продуктивные для переживания травматических событий - отыгрывание (actingout) и проработка (working through) [La Capra, 2001]. Отыгрывание - это постоянная ресемантизация и реактуализация переживаний в текстах. В этом процессе могут быть задействованы свидетели разных уровней - как первичные (непосредственно пережившие травму), так и вторичные - имеющие дело с ее репрезентацией, в том числе потомки в нескольких поколениях. Проработка - это постоянное преодоление стереотипов памяти о травматическом событии, принципиально незавершенный процесс [Мороз, Суверина, 2014], в котором могут участвовать представители разных поколений.

Исследователи пишут и о различиях в воспоминаниях у разных поколений, дискутируя о понятии пост-память: «младшие поколения создают память о трагедиях с помощью воображения, позволяющего им реконструировать воспоминания, которых у них нет, или реконструировать прошлое, о котором они ничего не знают. Обычные воспоминания индексикальны по отношению к прошлому. Но для младших поколений такая индексикальность невозможна. Поэтому они совершенно по-другому воображают себе прошлое» [ван Альфен, 2016].

Исследования коллективной травмы делятся по своей фокусировке на акцентирующие индивидуальное измерение в коллективном опыте травмы и делающие своим предметом коллективное измерение. К триггерам коллективных травм относят:

· революции и государственные перевороты, уличные бунты;

· войны;

· финансовые кризисы и радикальные экономические реформы (национализация, приватизация и т.п.);

· иностранные оккупации, колониальные завоевания, рабство;

· принудительные миграции или депортации;

· геноцид, массовые убии?ства, репрессии;

· акты терроризма и насилия;

· радикальные религиозные реформы;

· политические убийства и скандалы, в том числе коррупционные;

· открытие секретных архивов и правды о прошлом;

· ревизии героических традиции? нации и «национальной гордости» [Штомпка, 2001].

Отличие культурных травм в их дискурсивном характере: в них как в публичных дискурсах рефлексируются основания коллективной идентичности [Айерман, 2016]. Самый «влиятельный» нарратив травмы в 20 веке, который позволил исследователям сделать множество выводов о ее природе - это нарратив о Холокосте. Выделяется множество факторов, которые связаны с его формированием: 1) нормативное стремление пережить событие холокоста как травму; 2) символическое расширение (symbolic extension) и психологическое соотнесение себя с жертвой? в широкой аудитории «истории о Холокосте»; 3) приобретение данным травмирующим событием статуса универсального или сакрального зла (sacred-evil); 4) сложные символические процессы кодирования и придания смыслового веса, например, создание ни к чему не отсылающего понятия «Холокост» (non-referential quality) [Александр, 2013].

В социокультурных исследованиях появилось деление на прогрессивный (героический) и трагический нарратив о травме Холокоста [Александер, 2013]. В трагическом нарративе сакрального зла массовое уничтожение евреев становится не событием истории, а архетипом, событием-вне-времени. Его трансцендентныи? статус обеспечивает возможность для психологического соотнесения с жертвой? в беспрецедентных масштабах, и, таким образом, умножения «множественного тела» травмы. В рамках социокультурного подхода было сформулировано понятие нарративного фетишизма, под которым понимается конструирование и использование нарратива, цель которого - как можно быстрее восстановить status quo и стереть следы утраты [Сантнер, 2009].

Концепция «множественного тела травмы» была разработана на материалах анализа разнообразных «ветеранских синдромов». Травмирует не только событие, но и искажение информации, превращающее тело в убежище противоречивых посланий на пороге речи, на границе абстрактного и конкретного. Не собственно события войны, а предательство со стороны своего народа лежит в основе травмы ветеранов. Знание и опыт трагических событий оказываются непроговариваемым знанием, которое поддерживается не в субъект-объектных отношениях, а в проявлениях соматических и символических - множественным телом травмы [Ф. Давуан, Ж.-М. Годийер, 2009].

В зоне внимания исследователей также особенность кодирования памяти в мозге человека в травматической ситуации: расщепленность между сенсорными отпечатками и сознанием. Происходит темпоральный разрыв между видением и знанием, поэтому травма становится нелокализуемым событием. Именно поэтому «тела детей рассказывают истории их родителей», и травматическая история указывает на более масштабное, многопоколенное, коллективное прошлое. Наибольшим травмирующим событием становится часто то, которое связано с императивом не рассказывать. Именно поэтому травматические события не могут рассматриваться лишь как примеры индивидуальных актов насилия и их симптоматических последствий и несут в себе более масштабное коллективное историческое (и политическое) значение. Со временем циркуляция эмоций и историй, порожденных травматическим опытом, формирует сообщества утраты, являющиеся и основным автором, и основным адресатом повествований о травмах [Карут, 2009].

Исследователи пишут также о травмацентричной ментальности, сформировавшейся, например, в российском обществе под влиянием ряда трагических событий 20 века, связанных с большим количеством человеческих жертв и резким ухудшением качества жизни [Varga, Cherepanov, 2016]. Черты этой ментальности - «осадное» самоощущение (кругом враги, изоляция), черно-белое мышление, социальная сплоченность только в кризисной ситуации, низкая ценность социального доверия [Christie, 2011], одиночество и восприятие внешнего мира как опасного [Bar-Tal, 2004]. Существует термин «избранная травма», который отражает бессознательный «выбор» группы в пользу причисления психического представления разделяемого события к значимым маркерам идентичности [Hamburger, Volkan, Hancheva, 2020]. Уточнения в таких исследованиях требуют группы носителей травмы (trauma carriers groups), а также субъекты и объекты социальной, коллективной виктимизации [Degloma, 2009].

1.1.2 Основные характеристики коллективной травмы в ее проявлениях на индивидуальном уровне. Особенность коллективной травмы в том, что она приводит к комплексному посттравматическому расстройству, характеризующемуся калибровкой нервной системы под такое состояние, когда она гиперактивно реагирует на целый ряд стимулов, например, звуки и зрительные образы, напоминающие о травме, а также слабо регулирует негативные эмоции. В каждом конкретном случае изучение природы травмы включает в себя исследование факторов уязвимости (vulnerability factors) и факторов, препятствующих, тормозящих восстановление от травмы (recovery inhibitors). Травмы, имеющие сильные соматические симптомы, вызывают сильные цепные реакции и реакции усиления и возобновления этих симптомов при воспоминаниях о травме. [Hinton, Good, 2016].

Когда травма оказывает воздействие на личностные и межличностные связи и отношения, индивидуальную и групповую картину мира, то она разрушает узы доверия, представления о справедливости, ведет к стигматизации, определяет идентичность. Память об унижениях и насилии одновременно вызывает эмоции гнева и стыда, а также унижающие воображение образы.

К характеристикам культурного контекста комплексной травмы, специфически проявляющейся на индивидуальном уровне, относятся:

• травма социальной утраты (social loss) (потеря значимого другого в результате смерти или сепарации (миграция, депортация), и культурной утраты (сultural bereavement - утрата культурных традиций и ценностей (революции, перевороты, оккупации); здесь же травма невозможности отправлять необходимые ритуалы (ritual omission violence), например, невозможность провести захоронение умерших и погибших в результате массового насилия;

• межпоколенная травма, которая передается эпигенетически, проявляется в склонности к психопатологиям родителей, оказывает влияние на ребенка через плохие, унизительные условия жизни родителей (бедность, социальная изоляция, маргинализация, стигматизация и т.п.);

• кросс-культурная симптоматика в биологии травмы (в разных культурных условиях может проявляться разное сочетание симптомов ПТСР (trauma symptom pool), связанное с проблемами в совладании со стрессовыми ситуациями (сoping difficulties);

• культурные синдромы - культурно специфическая атрибуция соматических симптомов, кодировка травмы через локальные метафоры для выражения страдания (metaphor-guided somatization). То, как личность оценивает и интерпретирует произошедшее с нею, становится основой для травматической идентичности или self-schema, spiritual-schema;

• экономико-экологические и правовые аспекты травмы (чувство личной безопасности и безопасности близких, уровень дохода, доступ к жилью, пище и воде, способы экономической и социальной компенсации - статусы инвалидности, беженцев и мигрантов, жертв репрессий) Эта детерминация публично репрезентирована и заставляет выживших соответствовать «предписанным» симптомам;

• профессиональные и массовые концептуализации способов справиться с травматическими симптомами (эпистема излечения травмы) - от традиционного целительства до конвенциональной медицины;

• разные зоны производства онтологии травмы (государственные и бизнес-институты, в частности, фармацевтическая индустрия, национальные агентства, некоммерческие организации, СМИ) [Hinton, Good, 2016].

Выводы

• В социокультурном аспекте коллективные составляющие травмы понимаются как кризисы коллективной идентичности, провоцируемые социальными потрясениями разного порядка, в результате которых меняются нормы, ценности, правила поведения людей и создаются нарративы и символические конструкты, которые становятся новыми точками сборки общества и социокультурно идентичности;

· основные дискурсивные характеристики нарративов травмы: предписываемое (нормативное) стремление переживать событие как травму в течение нескольких поколений; психологическое отождествление с жертвой; создание сложных символических конструктов, ложащихся в основу идентификации с сообществом травмы;

· нелокализуемость травмы в координатах памяти позволяет другим поколениям включаться в трансляцию травмы на уровне телесности, сознания, ценностей и норм;

· важными понятиями являются свидетельство о травме - модель высказывания о травматическом событии и свидетель травмы - агент трансляции коллективной памяти о травматическом событии. Вторичными свидетелями травмы могут быть представители поколений, не затронутых травматическими событиями непосредственно.

· субъективные и объективные измерения коллективной травмы тесно связаны. Разные онтологические измерения участвуют в создании субъективности - от биологии до правово-нормативной сферы.

1.2 Психологические подходы к изучению проявлений коллективной травмы на разных уровнях - коллективном и индивидуальном

В психологии травма - это «витальное переживание дисбаланса между угрожающими обстоятельствами и индивидуальными возможностями побороть их, сопровождающееся чувством беспомощности и незащищенности и вызывающее длительное потрясение в понимании себя и мира» [Fischerund, Riedesser, 1999:79].

К психологическим характеристикам индивидуальной травмы, в основном, относятся:

· невербальность: травма отрезает от языка, как основанного на общем опыте или воображаемом прошлом;

· застревание в прошлом, которое никак при этом не может состояться как прошлое, травматическое событие бесконечно проигрывается в настоящем;

· утрата способности к игре и воображению, а также ментальной гибкости в целом, гиперактивация правого полушария в ущерб левому; застревание в состоянии «борись или беги» [Van der Kolk, 2015].

В психотерапевтическом ключе травма часто подразумевает травму отношений. Например, Франц Рупперт из выделенных им четырех видов травм две напрямую относит к травме отношений, но и другие две так или иначе с отношениями связаны [Ruppert 2011]:

1) экзистенциальная травма возникает, когда человек переживает смертельную опасность и смертельный страх;

2) травма потери возникает в связи с внезапной смертью значимого близкого, с которым была эмоциональная связь;

3) травма отношений возникает, когда первичные потребности ребенка в эмоциональной привязанности не удовлетворяются родителями;

4) травма системных отношений возникает, когда вся система семьи или вся социальная группа оказываются под влиянием травмирующих событий.

То, что соединяет психологию и социологию травмы - это сюжет о межпоколенной (трансгенерационной) передаче семейного опыта, который стал разрабатываться психологами в 60-70-х годах XX века, когда обозначился общий подъем интереса к сфере социальной психологии и семейной психотерапии [Богатырева М.Х., 2009].

В собственно психологическом контексте межпоколенную травму рассматривают с двух позиций: как ресурс совладающего поведения потомков [Fonagy, Target, 1997; Kestemberg, 1983; Kupelian, Kalayjian, Kassabian, 1998; Danieli, 1982] или как негативный, снижающий функционирование фактор [Barocas, Barocas, 1973; Daudetal., 2005; Yehudaetal., 1998; OpdenVelde, 1998]. В этой связи исследуется механизм межпоколенной передачи.

Межпоколенная передача -- феномен реализации преемственности поколений путем передачи от предшествующих поколении? потомкам как функциональных структурирующих элементов, так и патологических, в частности, психической? травмы. Источником передачи является предок, перенесший? серьезную травму, при этом определяющими является не столько сила травмы, сколько степень ее психической? проработанности. Передача между поколениями осуществляется как вербально, так и невербально, причем особенно патологической является невербальная передача, связанная, например, с семейными тайнами. Основными механизмами передачи являются идентификация и проективная идентификация [Тарабрина, Майн, 2013]. Семейные правила, привычки и образ жизни передаются сознательно. То, что в семье умалчивается, передается бессознательно [Богатырева М.Х., 2009].

Различают межпоколенную и черезпоколенную передачу. В первом случае - это передача в прямом контакте, что обеспечивает хорошую проработанность содержания и способствует гармоничному функционированию. Во втором случае сам механизм передачи искажает содержание и затрудняет его усвоение, приводит к патологизации. Если событие символизировано и проработано пережившими, то они передают и способы совладания с потенциально пограничным содержанием опыта; если же пережитое не проработано, оно требует структуризации уже следующими поколениями, что сопряжено с особым напряжением сил и чувством вины [Тарабрина, Майн, 2013].

«Вина выжившего» и ПТСР первого поколения передается второму, поскольку ребенок сталкивается с отщепленными, неинтегрированными частями личности родителя, которые он проецирует на ребенка [Op denVelde, 1998]. Особой силой обладают «секреты» - информация, организуемая как запрет на знание фактов, подрывающих стабильность семейной системы и ее идеологию, и транслируемая через множество невербальных каналов коммуникации. Опыт символизируется только в одной модальности - аффективно-сенсорно-моторной в ущерб, например, вербальной и образной. Второе поколение сталкивается с невербальным, нагруженным стыдом «содержанием» секрета, что влечет за собой познавательные дефекты, а в третьем ребенок может столкнуться с образами, необъяснимыми из его опыта, что приводит уже к серьезным личностным нарушениям. В четвертом поколении секрет может разрешаться, но здесь человек может наследовать саму склонность к организации опыта в форме секрета [Тарабрина, Майн, 2013].

Концепция «контейнера» и «контейнирования» У.Р. Биона объясняет роль мышления матери в определении мышления ребенка через принятие и возвращение ему его чувств и ощущений в структурированном виде. Это важно для понимания механизма межпоколенной передачи травмы [Бион, 2009]. Структурирование чувств и ощущений основывается на опыте матери, в том числе травматическом, и таким образом снабжает ребенка травматическими образами, установками, мотивациями и навыками.

Ложное Я - результат идентификации ребенка с желаниями и представлениями матери [Винникот, 2002] или Псевдо Я - совокупность убеждений и установок, формирующихся под воздействием идентификации себя с группой и модифицирующееся под воздействием эмоционального давления группы или союза [Бейкер, Варга, 2015] также важны для понимания межпоколенной трансмиссии травматического опыта.

Идентификация и проективная идентификация у А. Фрейд [Фрейд, 1999], «радиоактивная идентификация» у потомков жертв Холокоста [Gampel, 1995], «эндокриптическая идентификация» - присутствие лакуны (crypte), формирующеи?ся в Я, которая подвергается передаче, сформулированная М. Торок и Н. Абрахам [Торок, Абрахам, 1995], проективная идентификация у М. Кляйн [Кляйн, 2001], «сбрасывание» сигналов блокированных у родителей гнева и агрессии следующему поколению у Х. и Ц. Барока [Barocas, Barocas, 1973] - все эти и другие концепции акцентируют в механизме трансмиссии элемент негативной идентификации потомка с травматической составляющей опыта родителей.

Межпоколенная передача травматического опыта приводит к пораженным, дисфункциональным стилям совладания с тревогой в критической ситуации в нескольких поколениях. Ненадежная привязанность, чувство вины как «шрам без раны», комплекс ребенка выжившего исследовались на широком кросс-культурном материале, в том числе, и в направлении отказа от стигматизации потомков коллективной травмы, уточнения характера воздействия на них травматического опыта: степень психической проработки травмы важнее самого факта ее переживания или наследования [Тарабрина, Майн, 2013]. При этом молчание родителей повсюду трактуется как негативный фактор. Третье поколение переживших коллективную травму имеет склонность к героизации первого поколения.

В психоаналитической и системной семейной психотерапии трансгенрационная передача касается любого опыта семьи, любой семейной истории, и акцент делается преимущественно на патологическом опыте и эффекте. «Дело детей» Ф.Дольто, «семейный склеп» и «семейный призрак» Н.Абрахама и М.Торок [Приводится по: Шутценбергер, 2005], «скрытая лояльность» семейной системе, парентификация, «делегирование» И.Бузормени-Надь - множество подобных метафор родилось в данном направлении исследований и терапии [Boszormenyi-Nagy, Spark, 1974].

«Со-бессознательное» Дж.Л. Морено - также одна из концепцией, раскрывающая механизм положительной и отрицательной эмоциональной связи и ее передачи в поколениях, сделавшей возможным появление «психогенеалогии» А.А. Шутценбергер [Шутценбергер, 2005], а также семейного «сценария» в транзактном анализе Э.Берна [Берн, 2009].

В семейной системной психотерапии фокус делается на передаче тревоги, неразрешенных конфликтов и правил функционирования при поглощении тревоги, которые закрепляется в семейном мифе и паттернах функционирования семьи [Бейкер, Варга, 2015].

Российские исследователи обращают внимание на то, что в большинстве подходов межпоколенное наследование изучается в контексте патологических феноменов, а их ресурсный, позитивный аспект игнорируется. Отечественная традиция склоняется, скорее, к рассмотрению социального наследования как объективного фактора психического развития [Сапоровская, 2010].

Выводы

· межпоколенная трансмиссия травмы в ее негативном аспекте связана с передачей непроработанного травматического опыта, структуризация которого ложится на плечи второго и дальнейших поколений;

· чем больше невербальная составляющая передаваемого опыта, а также объем утаиваемого (секретов), тем более патологическими будут приемы структуризации опыта у потомков и их копинг-стратегии.

· особенности третьего поколения в этой цепочке - в наследовании образных элементов опыта, необъяснимых из современной ему картины мира и личного восприятия, что может приводить к сильной деформации личности.

1.3 Исследования нескольких поколений семьи в России и за рубежом с точки зрения межпоколенной передачи травмы и семейной истории

Семейная история - понятие, важное для исследования передачи травмы в нескольких поколениях. Под семейной историей подразумевается способ организации жизненных событий, проявляющийся в стереотипах поведения, воспроизводящихся в нескольких поколениях. Это поведение базируется на правилах и ценностях родительской семьи, переносимых в жизнь нового поколения в виде привычек и стиля жизни. Способы функционирования большей частью передаются бессознательно [Эи?демиллер, Добряков, Никольская, 2006].

Исследования передачи травмы в нескольких поколений семьи включают в себя:

1) оценку связи структурных показателей семьи со складыванием личности и стратегий семейных отношений [Дымнова, 1996]. В ходе исследования анализировались семейные ситуации первого поколения (молодое поколение), второго поколения (дети послевоенных и военных лет), третьего поколения (дети годов репрессий и индустриализации), четвертое поколение (дети конца прошлого столетия). Проведённое исследование показало, что структурные особенности и дисфункции родительской семьи оказывают влияние, чаще негативное, на развитие личности, на выбор партнёра и на структуру супружеской семьи;

2) исследование потенциала семейной истории для копинг стратегий потомков в трудных ситуациях. Здесь ключевая роль отводится трансляции семейной памяти, включая традиции и правила, артефакты и образы (фотографии, дневники, видео) [Петрова, 2008];

3) изучение эффективных и неэффективных семейных паттернов совладающего поведения в нескольких поколениях, понимаемого как то, что помогает человеку справиться со стрессом или тяжелыми жизненными обстоятельствами при помощи осознанных действий и способов, соответствующих ситуации и его личностным особенностям [Сапоровская, 2013]. Данные исследования М.В. Сапоровской, в частности, показали, что опыт женщин в трудных жизненных ситуациях используется чаще, чем опыт мужчин, а подростки мало восприимчивы к опыту их бабушек и дедушек. На российской почве модели бабушек и мам имеют приоритет, из положительно оцениваемых паттернов совладающего поведения чаще всего указываются оптимизм, юмор и трудолюбие [Сапоровская, 2013].

4) исследование передачи паттернов отношения к себе и окружающим людям в контексте межпоколенной травмы [Куфтяк, 2014]. Были выделены четыре вида межпоколенного взаимодействия: активный и беспомощный, заботливый и игнорирующий. Заботливый интенсивнее всего проявляется у женщин;

5) лонгитюдное исследование межпоколенной передачи травмы плена и симптомов ПТСР в трех поколениях после Четвертой арабо-израильской войны [Zerach, Levin, Aloni, Solomon, 2017]. По результатам исследований, ПТСР отцов и матерей были положительно связаны с ПТСР их детей, становились фактором риска для ретравматизации жен и потомков ветеранов, а стресс родителей передавался и косвенно, через влияние одного супруга на другого [Zerach, Levin, Aloni, Solomon, 2017]. Терапевтическая ценность исследований заключалась в выводе о том, что восстановление хороших, безопасных отношений между мужем и женой способствует прекращению межпоколенной передачи ПТСР [Zerach, Levin, Aloni, Solomon, 2017].

6) Исследование межпоколенной передачи травмы Голодомора на Украине (три поколения) [Bezo, Maggi, 2015]. Исследования показали, что эмоциональные состояния и копинг-стратегии, названными «режимами выживания» после массового голода 1932-33 годов, наследовались вторым и третьим поколением. Эмоциональный статус включал в себя страх, недоверие, печаль, стыд, гнев, тревогу, понижение самооценки; ценности и копинг-стратегии - накопление еды, чрезмерное внимание к еде и переедание, накопление; социальную враждебность и рискованное отношение к здоровью[Bezo, Maggi, 2015].

7) единственное на данный момент опубликованное психологическое исследование трансгенерационной травмы репрессий на русском языке сделано на материале глубинных интервью с внуками жертв репрессий в 1993-1995 годах. Авторы исходили из двух важнейших постулатов концепции М. Боуэна о процессе трансляции опыта семьи в поколениях (multigenerational process) и эмоциональном разрыве/отрыве (cut off) и проверяли гипотезу о том, что непрерывное и активное вертикальное функционирование, отсутствие разрывов в трансляции памяти о трагической истории семьи коррелирует с повышением уровня функционирования потомков, в частности, внуков репрессированных. Материалы исследования позволили подтвердить данную гипотезу: семейные ресурсы в виде личностных образцов, историй, нравственных образцов являлись значимым фактором и ориентиром в совладании с социальным кризисом в России 90-х, по отношению которым релевантно было исследование [Baker, Gippenreiter, 1998]. В более функциональных семьях выжившим в репрессиях удалось создать позитивную основу для оценки опыта семьи и вписывания его в историю за счет задействования таких эмоциональных ресурсов, как стойкость, приверженность высоким моральным ценностям и идеалам. Информация о пережитых членами семьи репрессиях, в основном передавалась по женской линии. [Baker, Gippenreiter, 1998]

8) исследование правил выживания - сравнительные (в России и США) [Cherepanov, 2016] и на российской выборке [Варга, Маркитантова, Черепанова], в которых изучаются правила поведения в кризисных ситуациях, полученные от предков. Травмоцентричная ментальность характеризуется тем, что ее носители воссоздают культуру выживания даже тогда, когда она противоречит окружающей их действительности (нет угрозы голода или реальности постоянного насилия, как во время войны).

Выводы: травма в нескольких поколениях транслируется в виде:

1) ценностей и стратегий жизненного выбора (работы, партнера и др.);

2) копинг стратегий в кризисных жизненных ситуациях;

3) способствующего совладанию ресурса - знаний, установок и навыков, закрепленных в семейной истории и передающихся в форме семейной памяти через артефакты, образы и нарративы (в российском контексте ценности и паттерны совладающего поведения транслируются преимущественно женщинами);

4) стилей межпоколенного взаимодействия;

5) признаков ПТСР, усиливаемых в ходе семейного взаимодействия между пострадавшими в трагических событиях родителями или другими предками;

6) режимов выживания (эмоциональные состояния плюс копинг стратегии) и правил выживания (поведение в кризисных ситуациях, неадекватное проявлениям кризиса).

1.4 Холокост и многофакторная модель многопоколенной травмы Я. Даниэли (мультигенерационная) травма

Большинство исследователей-психологов изучало трансгенерационную травму, в основном, на материале свидетельств выживших и потомков выживших в Холокосте. Второе поколение привлекло особое внимание исследователей в качестве «мемориальных свечей Холокоста», чья миссия заключалась в поколенческом продолжении [Wardi, 1992]. К «проблемным областям» второго поколения Н. Келлерман отнес проблемы Я и идентичности (заниженная самооценка, идентификация с образом жертвы / выжившего, необходимость сверхуспешности для того, чтобы восполнить утрату); особенности мышления (катастрофическое мировоззрение, постоянное обращение к теме смерти, доминирование травматического опыта); аффективные переживания (подавление возбужденности, ночные кошмары, гнев, сформированный чувством вины); интерперсональные отношения (сверхпривязанность к семье и сверхзависимость от нее). Им соответствует гипероопека и гиперконтроль в родительских отношениях [Kellermann, 2000].

Постепенно фокус внимания исследователей сосредоточился на 1) разных типах переработки травматического опыта и стратегиях оперирования им; 2) проблеме особенностей передачи травматического опыта в связи с социальными и культурными факторами [Бурлакова, 2016].

Начиная с конца 90-х годов 20 века, Яэль Даниэли исследует посттравматическую адаптацию в связи с общественной реакцией на поведение людей, переживших трагические события. Нежелание окружающих слышать рассказы о трагедиях, приводит переживших травму к изоляции и недоверию, а то и конфронтации с обществом. Уход в «семью» сопровождается либо трансляцией памяти о трагедиях в формате семейной истории, либо превращается в “заговор молчания” [Danieli, 1998]. Даниэли разработала многомерную модель исследования травмы, цель которой была в выявлении связи травмы и целостности «Я» [Danieli, 1998].

В ходе многолетней клинической работы и работы с сообществом переживших Холокост, Я. Даниели разработала теоретическую рамку для описания комплексной природы травмы и адаптации к жизни после нее. Ею были выделены 4 посттравматических адаптационных стиля в семьях выживших:

1) «жертва» (виктимный стиль): характеризуется печалью, беспокойством, недоверием, страхом перед внешним миром и символическим слиянием с семьей;

2) «боец» (бойцовский стиль): выражается в интенсивном стремлении к достижениям, компульсивной активности и запрете на проявление слабости и жалости к себе;

3) «оцепеневший»: проявляется в подавленности и истощении эмоций, минимальной толерантности к стимулированию - дети растут, будучи предоставленными сами себе;

...