Мультигенерационная травма репрессий в семейной эмоциональной системе

Блоки опросника были структурированы несколько отлично от первоначальной его формы (см. Приложение 2-3):

Предварительные вопросы / Статус участника

Были добавлены вопросы о возрасте, поле, месте рождения и проживания респондентов. Был включен вопрос об осведомленности респондентов о том, были ли пострадавшие от репрессий в семье. Из Части III были вынесены скорректированные вопросы о размере семьи, составе, выживших и потерях, специфике опыта репрессий. Без уточнения этих данных - исключения вопросов о Холокосте и включении вопросов об опыте репрессий - для респондентов был бы непонятен контекст опроса.

Часть 1. Стили посттравматической адаптации в семье родителей и прародителей.

Структура блока не изменилась. Включает в себя 61 шкалу (каждый ответ оценивается по пятибалльной шкале Ликерта). В инструкции по самостоятельному заполнению значится: «нижеследующие утверждения описывают образ жизни некоторых семей. Вам предложат указать, насколько вы согласны или не согласны с этими утверждениями применительно к семье, в которой вы выросли и по воспоминаниям о семье ваших родителей». По содержанию 16 шкал из 61 изменено, 3 исключено и 3 добавлено (см. Приложение 4, таблицу 1) Изменения были внесены с учетом реакции первых интервьюируемых и были связаны:

· с уточнением формулировок через расшифровку понятий (что такое приватность, например - самостоятельное поведение и личное пространство, быть отдельным);

· уточнениями через переформулирование понятий («привязанность» - «проявления нежности»);

· уточнениями контекста («близкие часто кричали, чтобы убедиться, что их слышат» - «разговаривали на повышенных тонах, чтобы убедить в своей правоте»; «родители) часто просыпались посреди ночи, крича из-за кошмаров» - «в семье рассказывали о психических проблемах близких…»; «родители грустили, когда слушали этническую музыку» - «в семье любили слушать «лагерные» песни» и др.);

· исключением утверждений, которые тесным образом связаны с ПТСР Холокоста и звучат неадекватно российскому контексту («родители часто казались разочарованными друг в друге», «родители не верили в бога после Холокоста», «долгосрочная безопасность Израиля беспокоила родителей»);

· с добавлением нескольких актуальных для российского контекста утверждениями, связанными с политически протестными настроениями, транслируемыми в семьях («меня учили быть несогласным (несогласной) с официальным мнением по политическим вопросам» и др.)

Часть 2. Адаптационные и восстановительные взаимовлияния.

Структура блока не изменилась. Включает в себя 35 шкал с утверждениями, касающимися личного семейного опыта, самоощущения, мировоззрения респондента. По содержанию изменены 4 шкалы из 36 (см. Приложение 4, таблицу 2)

Изменения были внесены с учетом реакции первых интервьюируемых и были связаны:

· с уточнением формулировок через расшифровку понятий (что такое «мне трудно прощаться», например);

· уточнением контекста («чувствовал, что должен заменить убитых членов семьи» - «чувство, что должен быть достоин памяти погибших»).

Часть III. Иная информация о семье.

Включает в себя данные об истории семьи в нескольких поколениях, получаемые из ответов на вопросы о браках родителей и прародителей, этнической и религиозной принадлежности, образовании, роде занятий и социально-экономическом статусе семьи до и после репрессий и в нескольких следующих поколениях, современных профессиональных занятиях и досуге в семьях респондентов.

Часть III изменена структурно (См. Приложение 2-3). Из нее в блок предварительных вопросов вынесены вопросы о размере семьи, составе, выживших и потерях, специфике опыта репрессий. Исключены вопросы, связанные с спецификой опыта Холокоста (помещение в гетто и др.). В вопросах о семейном статусе, этнической и религиозной принадлежности исключено разделение на ответы отдельно про мать и отца. В вопросах о социально-экономическом статусе унифицированы раскрытия в соответствии со спецификой социально-экономических делений в советской и постсоветской России:

Сравнительная бедность, финансовые трудности, рабочий класс и крестьянство

Сравнительная бедность, финансовые трудности, интеллигенция

Среднее, ни богаты ни бедны, рабочий класс и крестьянство

Среднее, ни богаты ни бедны, интеллигенция

Сравнительно состоятельны, финансово обеспечены, управленческая элита

2.2.2 Проверка выделенных Даниэли факторов на российской выборке

По результатам эксплораторного факторного анализа, проведенного командой Даниэли, шкалы по даваемой ими нагрузке были сформированы в тчетыре фактора, ассоциированные с постравматическими адаптационными стилями (См. Приложение 5):

a) фактор 1 - «застревание в утрате и травме», «гиперопека», «эмоциональная волатильность и контроль» - характерные черты виктимного («жертва») адаптационного стиля. («ценность поддержания еврейской (групповой) идентичности» также имела наибольшую нагрузку на этот фактор);

b) фактор 2 - «эмоциональная выхолощенность (изоляция, отрешенность)» и «заговор молчания в семье» - ключевые характеристики адаптационного стиля «оцепеневший». («нетерпимость к слабости», включая выражение эмоций, также дает наибольшую нагрузку на этот фактор);

c) фактор 3 - «ценность власти и справедливости» - характеристика бойцовского адаптационного стиля;

d) фактор 4 - «дистанцирование от прошлого» (оказался неработающим и не учитывался в дальнейшем описании Даниэли)

На российской выборке был проведен факторный анализ, опираясь на инструментарий и методику Даниэли. Структура из 4-х факторов дала только около 35% объясняемой дисперсии. Более точной была 2-х факторная модель, но и она не дала достаточных оснований для интерпретации (табл. 1).

Таблица 1 Двухфакторная модель многопоколенной травмы репрессий

Шкалы	F 1	F 2
1. Самостоятельное поведение и личное пространство в нашей семье были недопустимы . В нашей семье невозможно было быть отдельным. Нельзя было иметь секреты. Ни у кого не могло быть секретов от других членов семьи	-0,61	0,09
2. В нашей семье нельзя было проявлять слабость. Было не принято показывать эмоциональную уязвимость.	-0,69	0,05
3. Не считая членов семьи, предпочтение в общении отдавали людям своего круга - с похожей семейной историей	-0,36	0,33
4. Репрессии всегда «присутствовали» в доме (воспоминания, обсуждение, переживания)	0,15	0,63
5. Открытое выражение эмоций, проявления нежности и открытая демонстрация любви редко встречались в нашей семье.	-0,68	-0,13
7. Дом моих родителей/бабушек/дедушек всегда был полон еды. В доме всегда стремились накормить всех досыта.	-0,10	0,05
8. Наша социальная жизнь включала только ближайших членов семьи.	-0,47	0,07
9. Близость между родителями и детьми была редкой в нашей семье.	-0,70	-0,07
10. В нашей семье было принято уважать и помнить историю нашего рода. Мне много рассказывали об истории моей семьи, было принято ее обсуждать.	0,43	0,52
11. Мои родители и мои бабушка/дедушка всегда должны были знать, где находятся их дети.	-0,22	0,18
12. По сравнению с другими семьями, в нашей старшие близкие больше ценили все, что связано с прошлым, чем с настоящим (вещи, культурные ценности, манеры поведения, этикет)	-0,08	0,41
13. В нашей семье избегали смотреть/читать/слышать о чем-либо, связанном с репрессиями.	-0,37	-0,34
14. В нашей семье нельзя было признаваться, что тебе плохо	-0,79	-0,06
15. Близкие в семье часто разговаривали на повышенных тонах, стараясь убедить в своей правоте.	-0,53	0,09
16. Старшие близкие в семье часто стыдили меня, призывая поступать правильно.	-0,67	0,02
17. Я часто слышал в семье, как я важен(важна) для близких.	0,55	0,21
18. Члены семьи чрезмерно опекали друг друга.	-0,27	0,22
19. Мои родители и их родители не чувствовали, что к травматическому опыту семьи относятся с должным уважением в обществе.	-0,30	0,21
20. В нашей семье всегда принято было доедать еду до конца, не оставляя на тарелке. С этим были связаны разные ритуалы.	-0,30	0,03
21. От меня в семье ожидали успешности (образование, карьера, престижная работа)	-0,26	0,13
22. Моя семья казалась застрявшей в прошлом.	-0,55	0,26
23. В нашей семье никогда не упоминали репрессии.	-0,42	-0,49
24. В моей семье рассказывали о психических проблемах (ночные кошмары, страхи и др.), которыми страдали близкие, пережившие время репрессий.	0,06	0,31
25. Мои родители и их родители были чрезмерно эмоциональны: могли вспыхнуть от ярости, а потом плакать от раскаяния.	-0,36	0,24
26. В нашей семье близкие, пережившие репрессии, никогда не говорили о своем опыте.	-0,41	-0,28
27. В нашей семье не было открытого общения	-0,77	-0,21
28. В нашей семье любили слушать «лагерные» песни.	0,01	0,33
29. Я часто слышал (слышала) от близких, что они любят меня.	0,68	0,11
30. Браки в нашей семье основывались не на любви, а на других основаниях.	-0,56	0,08
31. В нашей семье не было места эмоциям.	-0,73	-0,12
32. Выражать эмоции дома и вовне казалось мне опасным.	-0,76	-0,05
33. Иногда близкие в семье выглядели безучастными к окружающему, так, как будто мысленно они где-то далеко.	-0,63	0,09
34. В нашей семье даже на небольшие перемены реагировали как на катастрофу.	-0,66	0,18
35. В семье снова и снова рассказывали истории репрессий.	0,08	0,60
36. В нашей семье безусловной ценностью является борьба с несправедливостью.	0,22	0,28
37. Мои родители (бабушки/дедушки) избегали быть членами официальных общественных объединений/организаций (молодежные организации, партии, профсоюзы,другие организации).	-0,28	0,38
38. Моя семья (моя родительская семья и мои бабушки-дедушки) казалась мне странной (старомодной, не похожей на других) по сравнению с другими семьями	-0,42	0,41
39. Независимость (от общества и власти) высоко ценилась в нашем доме	0,15	0,68
40. Члены моей семьи обычно были не согласны (несогласной) с официальным мнением по политическим вопросам.	0,05	0,69
41. В моей семье все всегда беспокоились по любому поводу.	-0,57	0,29
42. Я никогда не знал, какой из моих вопросов/замечаний расстроят моих близких поэтому предпочитал/а не говорить, что думаю.	-0,78	0,04
43. В нашей семье преобладали негативные эмоции и часто проявляли недовольство в связи с тем, что происходит вокруг (в обществе, во власти)	-0,51	0,42
44. В семье меня ориентировали на неучастие в каких-либо официальных общественных объединениях, организациях.	-0,30	0,51
45. В нашем доме даже мельчайшие решения тщательно обсуждались.	-0,16	0,44
46. В семье меня учили быть готовым ко всему, что может случиться в жизни.	0,03	0,34
47. Жалость к себе считалась слабостью.	-0,66	0,09
48. Меня учили не доверять официальной информации в СМИ	0,05	0,69
49. Меня учили сопротивляться официальным установлениям, противоречащим моим убеждениям	0,16	0,67
50. В семье мне не давали никаких советов.	-0,30	-0,19
51. В семье с трудом устанавливали понятные правила, касающиеся поведения детей.	-0,57	0,00
52. Даже когда дела шли плохо, в семье не теряли чувство юмора.	0,58	0,21
53. В семье часто обсуждали вопросы политики и действия властей.	0,26	0,58
54. В нашей семье считалось, что брак с человеком, не относящимся к нашему кругу - социальной группе - это предательство.	-0,33	0,41
55. Члены семьи слишком активно участвовали в жизни друг друга.	-0,41	0,23
56. Мои близкие чувствовали себя неуютно, когда общались с людьми за пределами своего круга.	-0,53	0,28
57. Мои близкие плохо относились к «вещизму» - желанию покупать много вещей и потреблять.	0,02	0,19
58. В семье считали, что люди никогда не должны забывать о совершенных в сталинские времена преступлениях против своего народа.	0,29	0,62
59. Мои близкие испытывали негативные эмоции во время советских, государственных, официальных праздников.	-0,09	0,60
60. Хотя нас хвалили за достижения, в семье было мало ощущения взаимной близости и доверия.	-0,78	-0,08
61. Мои близкие использовали чувство вины, чтобы контролировать мое поведение.	-0,76	0,04
Expl.Var	18,95	12,57

Таким образом, факторная структура, выделенная в предыдущем исследовании, на российской выборке жертв сталинских репрессий не подтвердилась. В дальнейшем было принято решение о проведении кластерного анализа, выбрав основанием для кластеризации 4 посттравматических семейных адаптационных стиля поведения, а затем проведении содержательного анализа ответов респондентов в каждом кластере.

2.2.3 Кластерный анализ по выделенным посттравматическим адаптационным семейным стилям поведения

Кластерный анализ проводился методом К средних. Первоначально были заданы четыре, затем три кластера. Их выделение оказалось недостаточно информативным (См. Приложение 6). Дистанция между кластерами не была выраженной.

Группировка по стилям в два кластера была наиболее информативна (рис.11-12).

Рис. 11 Дистанции между кластерами 1 («эмоциональный) и

2 («неэмоциональный»)

Distances between Final Cluster Centers	Number of Cases in each Cluster
Cluster	1	2	Cluster	1	233
1		1,80361108		2	150
2	1,80361108		Valid		383

Рис. 12 Различия средних значений между кластерами 1 («эмоциональный) и 2 («неэмоциональный»)

стили	Кластер 1	Кластер 2
Оцепеневший	1	5
Виктимный	1,8	4,5
Боец	1,8	4,5
Преодолевающий травму (дистанцирование от прошлого)	1,3	3,9

В первый кластер вошло 233 ответивших, во второй - 150. В дальнейшем, после содержательного анализа, эти два кластера получили название «эмоциональный» и «неэмоциональный». Респонденты в кластере 1 («эмоциональный») имеют равно низкие показатели по каждому параметру - стилю, респонденты в кластере 2 («неэмоциональный»), напротив - высокие. Самые сильные различия - по параметрам оцепеневшего, виктимного стиля (1 и 5) и преодолевающего травму (1,3 и 3,9). По параметрам виктимного стиля и стиля «боец» «эмоциональный» и «неэмоциональный» кластеры сближаются.

2.2.4 Качественный анализ ответов респондентов по двум кластерам - «эмоциональный» и «неэмоциональный»

Качественный анализ ответов респондентов в двух кластерах - «эмоциональном» и «неэмоциональном» - был проведен путем суммации однозначно положительных и скорее положительных ответов, однозначно отрицательных и скорее отрицательных ответов по каждой шкале в первой и второй части анкеты и их сравнения. Необходимо было посмотреть, как отличаются и к каким утверждениям тяготеют респонденты в каждом кластере (см. Приложение 7).

В двух кластерах выделяются различия в эмоциональном опыте семей. В первом, «эмоциональном», кластере демонстрация чувств приветствовалось и выражалась в объятиях, словах нежности, разговорах «по душам» и прочих проявлениях привязанности между членами семьи (между родителями-супругами, между родителями и детьми). Во втором, «неэмоциональном», кластере 74% ответов - о согласии с тем, что открытое проявление чувств в семье не приветствовалось, среди их проявлений преобладали забота, желание накормить, косвенная демонстрация привязанности через шутки и сдержанную похвалу.

Более половины положительных ответов в «неэмоциональном» кластере - о согласии с тем, что выражать чувства дома и вовне было опасно. Противоречивость и неосознанность чувств фиксируется в этом кластере наряду с отсутствием эмоционального контакта между старшими и младшими поколениями в семье, близкие часто выглядели ко всему безучастными. Столько же свидетельств в пользу того, что старшие близкие могли впасть в неконтролируемую ярость и после сокрушаться об этом, близкие часто разговаривали на повышенных тонах, чтобы донести до других свое мнение. 59% ответов - о согласии с утверждением, что дети в семье никогда не знали, что расстроит их близких. 56% - с тем, что ощущения близости и доверия в семье не было. 59%: близость между родителями и детьми была редкой.

В «эмоциональной» группе 44% положительных признаний в том, что старшие близкие говорили детям о том, что они важны для семьи. В «неэмоциональной» же, напротив 66% подтверждений того, что близкие не признавались в том, что их любят. 77% положительных ответов во втором кластере - кластере в пользу того, что взрослые прибегали к чувству стыда и вины для контроля за поведением детей. 42% согласий с тем, что в семье с трудом устанавливали правила, касающиеся поведения детей

Таким образом, ключевым фактором различия между кластерами является интенсивность и правила демонстрации эмоциональной близости (См. Таблица 2):

• Кластер 1: демонстрация чувств приветствовалось и выражалась в объятиях, словах нежности, разговорах «по душам» (между родителями-супругами, между родителями и детьми).

• Кластер 2: открытая демонстрация чувств в семье не приветствовалось, среди их проявлений преобладали забота, желание накормить, косвенная демонстрация привязанности через шутки, сдержанную похвалу.

В «неэмоциональном» кластере:

• выражать чувства дома и вовне опасно

• близкие часто выглядели ко всему безучастными

• старшие близкие могли впасть в неконтролируемую ярость и после сокрушаться об этом

• близкие часто разговаривали на повышенных тонах, чтобы донести до других свое мнение

• дети в семье никогда не знали, что расстроит их близких

• близость между родителями и детьми была редкой

• взрослые прибегали к чувству стыда и вины для контроля за поведением детей

По вопросам о частоте воспоминаний и разговоров о репрессиях различия в двух кластерах невелики, при этом респонденты придерживаются противоречивых суждений. Они, одновременно, в большинстве своем не согласны и с тем, что в семье избегали говорить и слушать о репрессиях, и с тем, что в семье снова и снова рассказывали о репрессиях. В первом, «эмоциональном» кластере преобладает отрицание того, что «репрессии всегда «присутствовали» в доме (воспоминания, переживания, обсуждения»). Сами респонденты в своей повседневной жизни не склонны постоянно обращаться к опыту репрессий в фильмах и разных публикациях. Это, очевидно, не соответствует их готовности отвечать на вопросы анкеты и рефлексировать на тему памяти о репрессиях.

Тревожность и гиперопека характерны для семей в обеих группах.

В частности, в обеих группах солидарны в ответах о том, что дом близких всегда был полон еды, и в семье всегда существовали ритуалы, связанные с тем, что еду необходимо доедать за столом до конца. Взрослые всегда должны были знать, где находятся их дети. Но во втором, «неэмоциональном» кластере уровень согласия с утверждениями об этом - 70-80%. 68%: в семье все беспокоились по любому поводу. 70%: старшие всегда должны были знать, где находятся их дети. 54%: члены семьи всегда чрезмерно опекали друг друга и участвовали в жизни друг друга в целом.

Именно по шкалам тревожности и гиперопеки можно фиксировать наиболее устойчивые проявления многопоколенной травмы. На уровне 50% и выше в «эмоциональном» кластере и 70-ти% и выше в «неэмоциональном» находятся согласия с утверждениями: «для меня важно все контролировать», «мне очень трудно просто расслабиться», «я чувствую себя ответственным за счастье близких», которые «кажутся мне уязвимыми».

Таким образом, тревожность и гиперопека проявлялась как в «эмоциональном», так и в «неэмоциональном» кластере, выражаясь в том, что:

• дом близких всегда был полон еды, и в семье всегда существовали ритуалы, связанные с тем, что еду необходимо доедать за столом до конца

• в семье все беспокоились по любому поводу

• старшие всегда должны были знать, где находятся их дети

• члены семьи всегда чрезмерно опекали друг друга и участвовали в жизни друг друга в целом

В современных репаративных стратегиях поведения с этим сопрягается важность контроля и самоконтроля:

• «для меня важно все контролировать»

• «мне очень трудно просто расслабиться»

• «я чувствую себя ответственным за счастье близких», которые «кажутся мне уязвимыми».

По шкалам стиля «боец» также много солидарного в обоих кластерах: борьба с несправедливостью, проективные ожидания успешности от детей, ценность независимости от общества и власти, а также памяти о семейной истории, частые разговоры «о политике» и транслируемое недоверие к официальным источникам информации, ощущение необходимости предъявлять обществу счет и требование о том, чтобы память о преступлениях сталинских репрессий поддерживалась и уважалась.

Но уровень ориентации на протестное поведение все же ниже «эмоциональной» группе. В ней те, в чьих семьях меньше обижались на общество, что оно не относится с должным уважением к опыту близких, прошедших через репрессии.

В «неэмоциональном» свидетельствуют, что обид было много и скорее согласны с тем, что их семьи застряли в прошлом: больше ценили то, что связано с прошлым, отдавали предпочтение в общении людям и семьям со схожим опытом, а по уровню негативных чувств в адрес обществ и власти и ориентации на ценности достижений «неэмоциональная группа» опережает другую значительно. 77% ответов в пользу того, что в семье нельзя было проявлять слабость и уязвимость. 78%: жалость к себе считалась слабостью. 59%: нельзя было признаваться, что тебе плохо. 54%: в семье преобладали негативные эмоции и недовольство в связи с общественной ситуацией. 56%: детей хвалили за достижения при малом ощущении взаимной близости и доверия. Выше 50% положительных ответов о том, что в семье были не согласны с официальной информацией по политическим вопросам и избегали быть членом официальных общественных организаций. В российском контексте это, скорее, показатели «бойцовсого» стиля нежели виктимного.

В итоге для современного поведения и самоощущения респондентов в «неэмоциональном» кластере характерно ощущение себя неудачниками, даже, если они объективно успешны, отчаяния при оценке себя как несоответствующих ожиданиям близких, ощущение предательства семьи, если они оставляют без реакции уничижительные высказывания о людях, испытавших репрессии.

Таким образом, стиль «бойца» (в обоих кластерах) включает в себя:

• борьбу с несправедливостью

• проективные ожидания успешности от детей

• ценность независимости от общества и власти, а также памяти о семейной истории

• частые разговоры «о политике» и транслируемое недоверие к официальным источникам информации

• ощущение необходимости предъявить обществу счет и требование о том, чтобы память о преступлениях сталинских репрессий поддерживалась и уважалась.

В «неэмоциональном» кластере в семье нельзя было проявлять слабость и уязвимость, жалость к себе считалась слабостью:

• нельзя было признаваться, что тебе плохо

• в семье преобладали негативные эмоции и недовольство в связи с общественной ситуацией

• детей хвалили за достижения при малом ощущении взаимной близости и доверия.

• в семье были не согласны с официальной информацией по политическим вопросам и избегали быть членом официальных общественных организаций

• семьи больше ценили то, что связано с прошлым, отдавали предпочтение в общении людям и семьям со схожим опытом.

«Неэмоциональные бойцы» сегодня

• ощущают себя неудачниками, даже, если они объективно успешны;

• переживают отчаяние при оценке себя как несоответствующих ожиданиям близких;

• ощущают себя предающими семью, если они оставляют без реакции; уничижительные высказывания о людях, испытавших репрессии.

Таблица 2 Посттравматические стили и репаративное поведение в «эмоциональном» и «неэмоциональном» кластерах

Кластер	Прошлое (постравматические стили)	Настоящее (репаративное поведение и стратегии)
«Эмоциональный» (Открытая демонстрация чувств)	Взрослые говорили детям, что любят их и они важны для них Репрессии не «всегда присутствовали в доме» Меньше обид на общество за неуважение к опыту репрессий, больший конформизм, большая терпимость, меньшая изоляция	Не склонны постоянно обращаться к опыту репрессий Меньшая протестность, конформизм, терпимость
«Неэмоциональный» (Запрет на открытое выражение чувств, забота как замещение чувств)	Выражать чувства опасно, родители непредсказуемы в эмоциональном плане, основные побуждения - вина и стыд. Резко негативные чувства в адрес власти и общества, протест, нетерпимость к слабости, ценность прошлого, большая изоляция	Ощущение себя неудачниками при объективной успешности, чувство отчаяния при несоответствии ожиданиям близких, чувство гнева, ощущение предательства, если не ответить на обиду
«Эмоциональный» и «неэмоциональный» в равное мере	Дом был полон еды, взрослые должны были знать всегда, где дети, все опекали друг друга чрезмерно. Борьба с несправедливостью, ожидания успешности от детей, ценность независимости от общества и власти, а также памяти о семейной истории, частые разговоры «о политике» и транслируемое недоверие к официальным источникам информации	Важно все контролировать, трудно расслабиться, близкие уязвимы, я ответственен за их счастье.

Выводы: «Эмоциональные конформисты» и «неэмоциональные бойцы» - это реальный портрет травмы в 3-м-4-м поколении на российской выборке.

Гипотеза о том, что в российских условиях наиболее ярко будет выражен стиль «боец» подтвердилась частично. Характерные для этого стиля поведенческие паттерны и коммуникативные стратегии действительно ярко представлены в российском контексте, но гораздо интереснее связь проявлений этого стиля, как и тревожного, опекающего с фактором интенсивности «эмоциональности» (открытой или запретной) в семейных коммуникациях. Чем более открытыми были выражения чувств в семье, в детско-родительских отношениях, тем менее склонны следующие поколения к конфронтации с окружающими и бойцовской позиции, и, наоборот, чем более закрытыми и подавляемыми были эмоциональные проявления, тем жестче, нон-конформистски настроены потомки к обществу и власти.

2.3 Общие выводы по результатам количественного исследования

1. Проверка выделенных Даниэли факторов на российской выборке дала отрицательный результат

Факторы, лежащие в основе выделенных Я. Даниэли посттравматических адаптационных семейных стилей поведения не работают в полной мере на российской выборке.

В первую очередь, травма Холокоста и травма сталинских репрессий различаются типологически из-за различий в социальном и культурном контексте. Их нельзя отнести в равной мере к травме геноцидов.Основная российская особенность: носители травмы сталинских репрессий не являются сообществом с ярко выраженной идентичностью, построенном на таком укоренившемся в международных масштабах символическом конструкте как Холокост. В российском обществе расширительная метафора - отождествление с жертвами (10% ответивших на все вопросы анкеты указали, что у них не было родственников, пострадавших во время Большого террора), аналогичная Холокосту, работает по-другому: не на очерчивание и признание группы, а на размывание ее и негативное признание: «кто в России 20 века не пострадал?» или, как в песне Высоцкого: «мои без вести павшие, твои безвинно севшие». В ходе анкетирования пришлось столкнуться с массой претензией, почему в число репрессированных не включаются пострадавшие в ходе Красного террора непосредственно после Октябрьского переворота, избежавшие репрессий путем сознательного социального эскапизма, пострадавшие от преследования инакомыслящих в годы «застоя» и др.? В данной ситуации невозможно сформировать контрольную выборку. Большая длительность травмы тоталитаризма с перманентной ретравматизацией в Советской России, охватывающая несколько поколений - основная особенность российского контекста.

Интересно отметить, что при всех различиях выборка исследования Даниэли имеет и много общего с российской: 67% женщин преимущественно с высшим образованием в исследовании Даниэли и 70% женщин преимущественно с высшим образованием в российской выборке.

2. Кластеризация российской выборки дала информативную группировку в 2 кластера. Эти кластеры при дальнейшем содержательном анализе получили название «эмоциональный» и «неэмоциональный».

Российская выборка разбивается на «эмоциональных конформистов» и «неэмоциональных бойцов». Гипотеза о том, что в российских условиях наиболее ярко будет выражен стиль «боец» подтвердилась частично. Характерные для этого стиля поведенческие паттерны и коммуникативные стратегии действительно ярко представлены в российском контексте, но гораздо интереснее связь проявлений этого стиля, как и тревожного, опекающего с фактором интенсивности «эмоциональности» (открытой или запретной) в семейных коммуникациях. Чем более открытыми были выражения чувств в семье, в детско-родительских отношениях, тем менее склонны следующие поколения к конфронтации с окружающими и бойцовской позиции, и, наоборот, чем более закрытыми и подавляемыми были эмоциональные проявления, тем жестче, нонконформистски настроены потомки к обществу и власти.

3. Выявлены особенности проявления травмы в третьем и четвертом поколении (внуки и правнуки) в связи с социально-демографическими характеристиками и семейной историей респондентов

· в социально-демографических характеристиках травмы репрессий в третьем-четвертом поколении на российской выборке, если их рассматривать в расширенном контексте семейной истории, можно отметить некоторые признаки травмоцентрического стиля жизни и сознания, а также его преодоления:

1) семейные проекции через ценность образования, принадлежности к интеллигенции и «среднему классу», поддержание истории и традиции семьи, больше падают на женщин и единственных или старших детей в семье;

2) для значительной части выборки достигательные ориентации выражаются в стратегии эмиграции;

3) для другой части они выражаются в стремлении к социальному одобрению вплоть до соблюдения религиозных обрядов при атеистических взглядах. Семейные узы ценятся выше, чем это было принято в родительских семьях. Люди часто себя связывают себя с социально значимыми профессиями и сферой коммуникаций;

4) преодоление изолированности и застревания в прошлом можно усмотреть в значительно более высокой ценности досуга для современных поколений, при низкой доле в нем общественной активности по поддержанию памяти о репрессиях.



Глава 3. Эмпирическое исследование. Качественный этап

3.1 Методика исследования - экспертный опрос

В фокусе экспертного интервью было обсуждение, встречаются ли в экспертной практике работы с клиентами (индивидуальными и семьями) выделенные по результатам количественного исследования типы эмоционального поведения - «неэмоциональный боец» и «эмоциональный конформист»? Что можно сказать о психологических процессах, стоящих за выделенными двумя типами эмоционального поведения в семьях с опытом коллективной, мультигенерационной травмы?

Было проведено15 полуструктурированных интервью с экспертами.

В качестве экспертов выступили психотерапевты, работающие с многопоколенными проявлениями травматического опыта семьи в разных терапевтических подходах, имеющих дело с семейной историей как контекстом актуальной ситуации клиента: системная семейная психотерапия (классические подходы), нарративная терапия, психодрама, теравматерапия, системные семейные расстановки, ориентированная на решение краткосрочная терапия, системная семейная терапия субличностей (IFS).

Интервью проведены в Москве, в ноябре 2019 - феврале 2020 года.

Полуструктурированное интервью включало в себя 15 вопросов (См. Приложение 8)

Отвечая на вопросы интервью, эксперты одновременно приводили свои наблюдения и опирались на самоотчеты клиентов. Терапевты часто выступали и из рефлексивной, клиентской позиции, приводя примеры из своей жизни и истории своей семьи. Важным представлялось уточнение, помимо психологических, также и социально-демографических характеристик клиентов, поскольку это давало возможность сопоставить данные количественного и качественного этапа исследования.

3.1 Методика анализа данных интервью

Этапы качественно-количественного символьного контент-анализа:

1) были определены системы опорных понятий (категорий анализа) - темы, категории, подкатегории;

2) в качестве индикаторов были выделены 162 утверждения экспертов;

3) была построена матрица контент-анализа;

4) был проведен качественный анализ и структурирование данных в рамках трех основных тем на категории и подкатегории; были выделены три (главные) темы: 1) эмоциональность; установки, жизненные стратегии; 3) опыт семьи;

5) была проведена статистическая обработка данных - анализ частотности утверждений по темам.

Эксперты признали, что встречаются в своем терапевтическом опыте с типом эмоционального поведения и жизненных стратегий, который был выделен на материалах количественного исследования. При этом сами эксперты склонны чаще оперировать понятием «боец», но в их утверждениях есть, как характеристики «неэмоциональных бойцов», так и «эмоциональных конформистов», поскольку, наряду с эмоциональной жесткостью, недоверием и протестностью, упоминаются и контроль, и гиперопека, и тревожность. Различия фиксируются экспертами в семейном опыте эмоциональной открытости и близости, что согласуется с результатами количественного этапа исследования.

В рамках случаев, когда я работаю с активистами, это очень часто звучащая история - то, что вы описываете: про специфическое детство, либо с лишениями, либо с каким-то насилием, либо с насилием в отношении их родителей, либо детство с условно странными семейными привычками. Ну то есть детство, в котором у кого-то было много гиперопеки, у кого-то, наоборот, гиперконтроля. И люди говорят о том, что эти паттерны в современности продолжают действовать и очень сложно их оттормозить…Люди хотят с этим работать, они хотят перестать это испытывать ровно потому, что жизнь сильно поменялась. И к прямому научению добавились ценности, добавилось то, что они сами в этой жизни откопали для себя. И там мы в таком случае с этим работаем.

Чаще всего я сталкиваюсь с «бойцами», с тем, что у вас описывается как бойцовская такая позиция. Сложно сказать, почему именно так. И более того, это не очень логично, потому что вообще в принципе представить себе другой тип, приходящий за помощью, наверное, проще. И сами запросы при этом, то, как это предъявляется изначально, по крайней мере, они очень разные. Но в целом это про людей, чья позиция скорее забота о других, кто скорее во многих случаях воспринимает это разделение на наших и не наших, необходимость отстаивать какие-то ценности. И есть еще понимание существующей несправедливости, с которой они сталкиваются и за которую надо бороться. Очень истощающая позиция.

Практически каждый день я вижу проявления [бойцов]. Сталкиваешься с последствиями детоцентристкого мифа, когда сверхопека, огромная тревога за детей. И выясняются какие-нибудь чудовищные истории про голодомор. Про то: как какая-то прабабушка выбирала, какого ребенка кормить, а кого не кормить. Как ни странно, про войну травм меньше. Такое ощущение, что в силу того, что это коннотируется все-таки, как героизм, это скорее про трудные времена, «мы это пережили». А вот именно репрессии, голодомор и раскулачивание оставляют более горький след.

О большинстве характеристик, которые присущи людям только в кластере «эмоциональных конформистов», без того общего, что объединяет их с «неэмоциональными бойцами» эксперты говорят, описывая цели терапевтического процесса. Характеристики только «эмоционального» кластера - это, скорее, ожидаемые и полученные изменения в результате терапии, нежели встречаемый в терапии отдельный психологический тип клиента.

«Неэмоциональные бойцы» на данном этапе исследования - это совокупность характеристик людей (клиентов), для которых терапевтические изменения становятся возможными с помощью обращения к семейной истории и работы с многопоколенной семейной травмой. При этом устойчивость травмы поддерживается многопоколенным опытом ограничения на эмоциональную открытость и близость в семье.

«Эмоциональные конформисты» - это совокупность характеристик людей (клиентов), испытавших терапевтические изменения с помощью обращения к семейной истории и работы с многопоколенной семейной травмой. При этом изменения достигаются, благодаря изменению отношения к многопоколенному опыту ограничения на эмоциональную открытость и близость в семье.

Выделены 129 утверждений о «неэмоциональном бойце» и 41 об «эмоциональном конформисте». Равноправие и значимость выделенных тем подтверждаются примерно равным в процентном соотношении распределением утверждений по темам для «неэмоционального бойца» и «эмоционального конформиста».



Рис. 13 "Неэмоциональный боец". Долевое соотношение утверждений по темам

Рис. 14 "Эмоциональный конформист". Долевое соотношение утверждений по темам.



3.2 Общие характеристики клиента (социально-демографический портрет) и терапевтической ситуации в работе с многопоколенной травмой

3.2.1 Социально-демографические и другие характеристики клиентов.

Выделение этих характеристик важно для сопоставления с показателями выборки количественного опроса: насколько люди, готовые свидетельствовать о травме в семейной истории, интересующиеся ею, и люди, обращающиеся в терапию многопоколенной травмы, похожи? Эксперты представили следующие характеристики и размышления по поводу них:

Женщины 30 - 60 лет, молодые мамы чаще, иногда пенсионного возраста женщины (Эксперт 1)

Женщины. Есть такое убеждение, что женщина про стабильность и про сохранение, собирание. Затем про передачу детям, более близкая связь и участие в жизни детей, больше вкладывает, больше передает. И еще потому, что женщины все время чему-то учатся...Но тренд постепенно меняется. (Эксперт 2)

Женщины... С какого-то момента вот эта тема памяти предков из мужской компетенции перешла в женскую. На одном из тренингов была такая история, что как будто предок передает родословную именно внучке: у тебя целее будет. Про то, что у женщин больше шансов выжить. (Эксперт 6)

Сначала были, в основном, женщины, но 10-12 лет назад что-то изменилось. Теперь много мужчин, три четверти моих клиентов. (Эксперт 7)

В начале практики было больше женщин. Но в последнее время, 10 лет может быть, наблюдается очень серьезный рост мужчин. (Эксперт 9)

Женщины. Почему? У женщины как будто нет возможности ограничиться делами. Она все равно находится в непрерывном каком-то диалоге: с детьми, мужем, миром в целом…с ощущением какой-то разорванности собственной жизни. (Эксперт 11)

У нас вообще в психологию раньше всего пришли женщины и превалируют до сих пор. Именно потому, что область эмоционального прикосновения к себе для женщин культурально более дозволена. Есть идея, что именно женщина должна что-то починить в семье, как ответственная за очаг. (Эксперт 15)

Чаще всего это тот ребенок, который чувствует себя наиболее ответственным, вероятно, не только за этот груз, а вообще. Он может быть ближе к кому-то из родителей, идентифицироваться с ними больше из-за пола, возраста, старшинства, в том числе, функционального. Часто впадают в это опять девочки. (Эксперт 15)

Очень часто приходящие ко мне клиенты говорят: «я - единственный человек в семье, которого волнует эта тема. Все остальные смотрят на меня как на человека с приветом: да что ты в этой фигне копаешься?» Так что, я бы не сказала, что на все поколение, но этот один амбассадор берет на себя эту миссию для семьи историю склеить. (Эксперт 3)

Те, кто уже очень много сделали сами, подготовленные клиенты. Они уже что-то читали, занимались своими проблемами вдоль, и поперек. (Эксперт 2)

Приходят достаточно опытные клиенты, которые уже проходили другие виды терапии и приходят за более глубокой терапией. Они уже поработали в других подходах и могут приносить семейные истории. (Эксперт 4)

Ко мне приходят двадцати с небольшим лет клиенты, это уже следующее поколение за мной, но я в сессиях слышу, как они воспроизводят слова своих родителей: я слышу ровно те же фразы, которые я слышал, например, в своем детстве. (Эксперт 4)

Люди 50 лет и старше. Люди поколения тридцати с небольшим, они, мне кажется, уже больше преодолевшие эту историю. Об этом много говорят, пишут, и они достаточно приходят психологизированные, грамотные, что-то поняли для себя, сделали уже какие-то выводы. Некоторые очень интересуются историй, поговорили с родными. Вот это поколение в каких-то моментах, если не очень тяжелая история, выходят из этого. (Эксперт 13)

Был период внуков, которые выросли, как они сами говорят, в академических домах. Прадеды и деды - советская научная и политическая элита, жившая в специально для них построенных домах с прослушкой в стенах. Они хорошо понимали, что водитель, который возит дедушку, не только водитель…И вот этот внук живет и боится - стуков, людей, подозрительных взглядов.. И он ничего хорошего не ждет ни от одного из происходящих событий. (Эксперт 15)

Люди, которые занимаются активизмом в нашей стране (Эксперт 8)

Но в целом это про людей, чья позиция скорее забота о других, кто скорее во многих случаях воспринимает это разделение на наших и не наших, необходимость отстаивать какие-то ценности. И есть еще понимание существующей несправедливости, с которой они сталкиваются и за которую надо бороться. (Эксперт 12)

Таким образом, это, преимущественно:

1) женщины;

2) поколение внуков и правнуков разных возрастов, от 20 и старше;

3) единственные в семье принимающие на себя миссию копаться в семейной истории («амбассадоры» семейной истории);

4) борцы с несправедливостью, активисты;

5) «опытные», «подготовленные» к терапии клиенты.

Таким образом, социально-демографические, социальные и семейные характеристики клиентов совпадают с данными социально-демографического блока выборки количественного этапа исследования (См. глава 2 данной работы).

3.2.2 Особенности травматического семейного опыта клиентов.

Клиенты, о которых говорили эксперты, имеют семейный опыт не только сталинских репрессий времени Большого террора, но и других трагических событий, связанных с насилием со стороны государства и общества и характеризующихся переживанием утрат разного рода. Интересно замечание эксперта о том, что семейная история в 20 веке в России, в целом, травматична. 12 экспертов из 15 непосредственно упомянули репрессии как составляющею семейной истории клиентов, работающих в терапии с трансгенерационной/мультигенерационной травмой (См. Приложение 9).

В числе перечисленных травматических событий помимо репрессий: голод, войны, убийства, суициды, насилие посткомбатантов, насильственные переселения, этнические чистки, раскулачивания, потеря бизнеса, вынужденные эмиграции, измены как травмы привязанности в нескольких поколениях.

Когда разговор о семейной истории становится актуальным и может отсылать к травме? Какие проблемы клиенты предъявляют?

Эксперты говорили об актуализации многопоколенной травмы в жизни клиентов, оценивая контекст возникновения и осознания клиентом психологической проблемы, сформированной и предъявляемой как запрос на терапию. Один из экспертов высказал мнение, что само возникновение в терапевтическом взаимодействии темы семейной истории, как правило, отсылает к травме:

Это зависит от длительности работы: когда работа краткосрочная, эти темы могут вообще не проявиться. Если работа долгосрочная, то они появляются всегда. В той или иной форме история семьи появляется всегда. А в нашей стране, в нашем контексте: появилась история семьи - появилась травма.

Среди утверждений экспертов можно выделить следующие проблемные ситуации, первичные и уточненные запросы, с которыми обращаются клиенты:

1) Субъективное переживание жесткости установок и требований, предъявляемых к самому себе, реализующихся в стратегиях выживания, борьбы за справедливость, повышенной лояльности к прошлому и др.:

Парадигма выживания, страхов за свое существование, за материальное положение, которые потом выливаются в то, что "я не могу распоряжаться деньгами"! (Эксперт 5)

Достаточно состоятельные, не нуждающиеся материально люди говорят: "я не могу выкинуть продукты" или "я не могу позволить себе купить лишнюю чашку кофе". Запросы, касающиеся материальной стороны жизни, про деньги. Очень часто сопровождаются ощущениями: я не знаю, чего хочу, я не могу хотеть.

Ощущения запретов на успех, на зарабатывание хороших денег, на богатство. (Эксперт 6)

Переживают свою деятельность и свое состояние сейчас сквозь призму того, что происходило тогда: не слишком ли сильно я в это вкладываюсь, насколько это безопасно для меня? Подойдет ли мне, хочу ли я каким-то образом пережить похожий опыт, как и мои предки? (Эксперт 8)

Часто та или иная проблема "говорит" определенным голосом - маминым, папиным, бабушкиным. Какая-то идея про жизнь оказывается сильно цементирована микросоциумом. (Эксперт 14)

Сын пришедшего с войны учится ригидности, а внук может сказать: да вы достали! У меня будет по-другому! Я буду космополит и поеду по всему миру. Материалом для преодоления, борьбы становится травматичный семейный материал. (Эксперт 15)

(Примеры с опорой на генерализованные клиентские истории и семейные истории терапевтов см. в Приложении 10)

2) Субъективные переживания эмоциональных разрывов с семейной историей, связи с прошлыми поколениями, семейной тайны:

Тема отсутствия связи с чем-то и поддержки. Есть тема какого-то такого неработающего и окрашенного виной наследства. Приходят с темой какой-то смутной, тяжелой семейной тайны, которая никак расспросами свидетелей не подтверждается. (Эксперт 6)

Есть такие фантазмы женского всемогущества. (Эксперт 6)

Когда ты не понимаешь, не находишь в реальности ничего и подозреваешь семейную историю. Когда понимаешь, что так может вести себя только травмированный человек, но ты не находишь эту травму в этом поколении. (Эксперт 7)

Проблемы с женской сексуальностью. Потому что это связано будет, например, с изнасилованиями в военное время. И, например, с ребенком, который рожден от насильника. Это может быть одной из форм той самой семейной тайны: я не могу об этом рассказать так просто. Сексуальность становится проблемой сама по себе, потому что она связывается с вот этими травматическими вещами (Эксперт 1).

(Примеры с опорой на генерализованные клиентские истории и семейные истории терапевтов см. в Приложении 10)

3) Трудности с реализацией жизненных задач, «застревание» в «типичных» для человека проблемных ситуациях, отношениях и т.д.:

Задачи, которые требуют внимания к собственным потребностям, вызывают сложности (Эксперт 1).

Когда у вроде бы подготовленных клиентов "не складывается пазл": не выруливают они в решении тех проблем, которые у них на поверхности, и с которыми они ходят по кругу. Сложные личные отношения, особенно у женщин, в том числе, сложные отношения с сыновьями. Как минимум 2-3 поколения "сильных женщин" при отсутствующих, "исчезающих", "слабых" мужчинах решают нерешаемые проблемы. (Эксперт 2)

Кризис самоидентичности: когда приходят люди, которые запутались, которым нужна поддержка в поиске себя. (Эксперт 5)

Сложные отношения с мамой. С целью разобраться с собой и не создать подобных отношений дальше со своей дочерью. "Я не хочу, чтобы моя дочь испытывала те чувства, которые испытываю я". (Эксперт 13)

Самореализовываться бывает непросто. (Эксперт 7)

(Примеры с опорой на генерализованные клиентские истории и семейные истории терапевтов см. в Приложении 10)

4) Эффект «годовщины» - достижение клиентом жизненных этапов, возрастов, в которых в прошлом близкие столкнулись с трагическими событиями. При этом важным является субъективное переживание клиентом эмоциональной значимости тех фигур в семейной истории, которые непосредственно приобрели травматический опыт.

Когда ребенок, свой ребенок, с которым наиболее тесная эмоциональная связь, достигает/ют того возраста, в котором что-то травматическое происходило с родителями. Эмоциональная связь может быть как позитивной - "его люблю больше всех", так и негативной - "с ним больше всех проблем", но он как бы назначается эмоционально значимым ребенком. (Эксперт 1)

Связь между определенной проблематикой, которая возникает в жизни людей и какими-то жизненными задачами и тем, в каких сферах им сложно и тем, что происходило. (Эксперт 3)

(Примеры с опорой на генерализованные клиентские истории и семейные истории терапевтов см. в Приложении 10)

5) Потери, утраты, вызывающие осложненное, патологическое горевание:

Осложненные потери детей, сложности с тем, чтобы иметь детей, из-за тяжелых обстоятельств люди вынуждены отказываться от своих желаний, планов. (Эксперт 1)

Шоковая травма, после которой наступает процесс осмыслениясемейных проблем и особенностей (Эксперт 9)

...