Мультигенерационная травма репрессий в семейной эмоциональной системе

4) «что сделано, то сделано» («что было, то прошло»): проявляется в отречении, отклонении опыта жертв Холокоста, ассимиляции и большой устремленности к получению высокого образовательного и социального статуса, славы и финансового успеха.

Это одновременно психологические и социальные копинг стратегии и защитные механизмы. Данные стили генерализуются до образа жизни и становятся интегративной частью личности. Они влияют на родительство и психологическое развитие и адаптацию детей, становясь межпоколенными жизненными стратегиями. Я. Даниэли не уточняет понятие «репаративных» жизненных стратегий, но по контексту его применения оно соотносится с тем, что чаще всего понимают под ним в психологии: способность проектировать жизнь с учетом индивидуальных особенностей и типом личности, а также способ преобразования условий, ситуаций жизни в соответствии с ценностями человека. «Жизненная стратегия» включает в себя систему ценностей и целей, позволяющих человеку реализовать наиболее эффективный сценарий жизни [Васильева, Демченко, 2001].

Целостность «Я» или самость или индивидуальная идентичность человека у Даниэли представляет собой многоуровневую динамическую систему: 1) биологический уровень индивида; 2) социальный, включая семью; 3) этнический и культурный, включающий ценности; 4) образовательный и профессиональный; 5) экономический и юридический; 6) политический и национальный; 7) наднациональный, универсальный уровень. Для создания непрерывный истории своей жизни от прошлого к настоящему и будущему человек должен иметь свободный, незаблокированный доступ ко всем уровням и гибко функционировать на каждом из них, балансируя в зависимости от этапа жизненного цикла, который он проходит. Травма образует разрыв в этом потоке идентичностей, регресс и “застревание” или фиксацию. Таким образом человек становится уязвимым для дальнейших травм в течение его жизни [Danieli, 1998].

Исследовательская группа под руководством Я. Даниэли в недавних актуальных исследованиях травмы Холокоста в качестве задач выделяет изучение влияния исторических и демографических факторов жизни людей, переживших Холокост, на адаптацию их потомков к жизненным вызовам [Danieli, Norris, Lindert, Paisner, 2015].

Модель многопоколенной (мультигенерационной) травмы Я. Даниэли выстраивает следующим образом: это разрыв в континууме или непрерывности личности/самости (continuity of Self), застревание в потоке динамически сосуществующих систем, составляющих идентичность (семейная, социальная, интрапсихическая, биологическая). Заговор молчания, стресс возвращения у ветеранов, ретравматизация у потомков, эмоциональные разрывы в семейной системе - все это приводит к фиксации и повторению травматических разрывов в течение жизни. Стратегии выживания родителей генерализуются до образа жизни и становятся устойчивыми посттравматическими адаптационными стилями. Посттравматические адаптационные стили формируют семейное взаимодействие и жизнь детей - стиль их воспитания, эмоциональное развитие, идентичность, самовосприятие и картину мира.

Таким образом, очень важная составляющая многофакторной модели исследования травмы Даниэли - это понятие «многопоколенной» (мультигенерационной) травмы, подразумевающей не только трансмиссию травматического опыта на второе поколение выживших, но комплексное воздействие и проявление травмы в форме репаративных жизненных стратегий в нескольких поколениях. Здесь, как в социокультурных подходах, травма длится и воспроизводится.

Интенсивность адаптационных стилей - результат множественных причин, оформленных в теоретической модели как семейная история (возрастная когорта родителей в годы Холокоста (дети, подростки, взрослые); особенности опыта Холокоста - гетто, рабочие или концентрационные лагеря, эмиграция, попытки спрятаться; поствоенный опыт переселения) и семейное окружение (социальное окружение (место проживания); конфигурация семьи; связь с группами поддержки; связь между поколениями).

Выводы

· Многопоколенная (мультигенерационная) травма представляет собой разрыв в целостности Я (связности идентичностей разных уровней), застревание (фиксацию) в потоке динамически сосуществующих систем, составляющих идентичность (семейная, социальная, интрапсихическая, биологическая), задающих непрерывную концепцию жизни из прошлого через настоящее в будущее;

· многопоколенная (мультигенерационная) травма Холокоста подразумевает не только трансмиссию травматического опыта на второе поколение выживших, но комплексное воздействие и проявление травмы в форме репаративных жизненных стратегий в нескольких поколениях. Здесь, как в социокультурных подходах, травма длится и воспроизводится;

· многопоколенная травма базируется на постравматических адаптационных стилях семейного поведения, которые представляют собой одновременно психологические, социальные и поведенческие копинг-стратегии и защитные механизмы. Данные стили генерализуются до образа жизни и становятся интегративной частью личности. Они влияют на родительство и психологическое развитие и адаптацию детей, становясь межпоколенными жизненными стратегиями (репаративными стратегиями в терминологии Я.Даниэли).

1.5 Эмоции, эмоциональная выразительность/открытость и эмоциональная близость как фактор многопоколенного функционирования посттравматических стилей поведения и жизненных стратегий

1.5.1 Теории дифференциальных эмоций отводят эмоциям центральную роль в мотивации, социальной коммуникации, познании и поведении. [Изард, 1999; Tomkins, Izard, 1965; Ekman, 1999]

Эмоция определяется как феномен переживания (в форме чувства (feeling)), которое мотивирует, организует и направляет восприятие, мышление и действия. Эмоция может функционировать и исследоваться и как состояние и как черта личности, представляя собой, таким образом, сложный процесс, протекающий на разных уровнях. На чувственном эмоция является переживанием, имеющем непосредственную значимость для индивида. Соединяясь с конкретным ментальным образом (символ, понятие или мысль), эмоция и когниция образуют аффективно-когнитивную структуру [Изард, 1999:56]. В качестве аффективно-когнитивных структур понятие эмоция используется в данной работе.

В структуралистских подходах к изучению эмоций различаются первичные (базовые) и вторичные эмоции [Ekman, 1999; Изард, 1999; Johnson-Laird&Oatley, 1989; Tomkins, Izard, 1965; Lazarus, 1991; Plutchik, 1962]. В характеристиках базовых эмоций в этих подходах для моей темы важна связь эмоций с специфическими переживаниями, которые осознаются человеком, а также то, что эмоции выполняют адаптивные функции, оказывая организующее и мотивирующее влияние на человека [Изард, 1999:64, Plutchik, 1962].

Проблема взаимодействия аффекта и знания - одна из ключевых в исследованиях эмоций. Для меня важно в этой связи выделить тезис о том, что эти взаимодействующие переменные результируют в таком феномене, как установка. Это понятие схоже с понятием аффективно-когнитивной ориентации.

Дифференцированные подходы к эмоциям делают акцент на важности эмоций в формировании ценностной системы человека, конкретно в процессе детско-родительского взаимодействия. Изард и другие увязывают, в частности, воспитание ценностей достижений и успеха со способностями родителей переживать и выражать радость и интерес. «Однако если успех воспринимается ребенком только как результат долгой, тяжелой борьбы, невыносимых тягот, лишений и жертв, то вероятность усвоения им ценностей и жизненных стандартов родителей снижается; в таких случаях ребенок из чувства протеста может начать стремиться к совершенно противоположному образу жизни, к такому, который не связан с постоянной погоней за успехом». [Изард, 1999:142]

Из методологии дискретного подхода важен доступ к эмоциям посредством изучения субъективного эмоционального опыта с опорой на самоотчеты людей о переживаемых ими чувствах.

Критика теорий первичных эмоций связана с различными конструктивистскими подходами, среди которых выделяются собственно психологические и социологические. В 1990-е статьей Э. Ортони и Т. Тернера [Ortony&Turner, 1990] была открыта продолжительная дискуссия о природе эмоций. Чаще всего в ней поднимается вопрос о самостоятельном содержании «производных эмоций», о роли «когнитивной оценки» в создании новых эмоций после актуализации базовых («комплексные эмоции»), об операционализации пересекающихся понятий эмоций, настроений, эмоциональных установок, личностных качеств и эмоциональных расстройств нарушения [Цит. по Райзенцайн, 2006].

Если сторонники субстантивистских подходов исходят из того, что человеку свойственны аффилиативные реакции (эмоциональная привязанность, альтруизм), опосредованные эмоциональными переживаниями, которые неизменны за все время эволюции человека, то конструктивисты, особенно радикальные, [Armon-Jones, 1986] настаивают на том, что механизмы эмоций человека целиком приобретаются в ходе социализации.

Их позиции в свою очередь также подвергаются критике, но для моей темы важно сделать акцент на социологическом взгляде на эмоции, предполагающем зависимость функциональных характеристик эмоций от социальных условий и правил их выражения. На данный момент в социально-психологическом и психолого-антропологическом дискурсе присутствуют вопросы:

· о доказательствах универсальности эмоций и о том, как культура модифицирует их выражение и ценность;

· о том, каким образом культура может способствовать гипер или гипоосознанию тех или иных эмоций (например, приемлемость или неприемлемость выражений гнева или стыда в определенных социальных стратах);

· о проблематизации научных обозначений эмоций как этноязыка, который не может быть принят в качестве нейтральных, кросс-культурных обозначений;

· о проблеме «универсальности» и «адекватности» распознавания чувств другого, которая во многих культурах ставится под сомнение;

· о проблеме коллективности и публичности эмоций, определенных «эмоциональных режимов», свойственных конкретным группам, эпохам, культурам [Eller, 2019].

В психологии внимание к социальной обусловленности эмоций и их коллективному выражению также усилилось в последнее десятилетие. В частности, существует различие между понятиями «коллективные эмоции» (collective emotions) и «эмоции, основанные на групповои? принадлежности» (group based emotions). Коллективные эмоции -- это эмоции, разделяемые группои? людеи?, как положительные (чувство гордости за коллективные достижения), так и отрицательные (чувство коллективного страха, гнева, протеста против власти). Эмоции, основанные на групповои? принадлежности -- это эмоции, возникающие на основе социальной идентичности, в связи с событиями/поступками, к которым лично человек не причастен. В связи с этим обсуждаются такие эмоциональные проявления как феномен «эмоционального бремени» (emotional burden) - чувство ответственности за «ношение» эмоции от имени группы, и эмоциональныи? перенос - перенесение негативных эмоции?, испытываемых по отношению к ингруппе, на конкретное событие. [Приходько, 2009].

Коллективные эмоции и эмоции групповой принадлежности формируют те эмотивы и эмоциональные режимы, которые связаны с коллективными травмами в том числе и оказывают воздействие на характер эмоциональных процессов в семье и на индивидуальных уровнях [Reddy, 2001; Плампер 2018].

1.5.2 Эмоциональная открытость/выразительность. Вопросы эмоциональной экспрессии продолжают оставаться в фокусе внимания исследователей, и последние годы получают новые толчки к расширению исследовательских подходов к ним. Под экспрессией понимают способы сигнализирования людьми о своих внутренних состояниях с помощью системы коммуникации, сформированной эволюцией и культурой [Keltner, Tracy, Sauter, Cordaro, McNeil, 2016].

То, что сегодня интересует исследователей - это различные сенсорные модальности выражения эмоций, набор которых все расширяется. Сегодня он включает в себя не только мимику, голос, жесты, но и обоняние, тактильность, цвет, музыку и другие модусы. Исследователи пишут о том, что некоторые эмоции могут преодолевать границы модальностей, например, гнев легко выражается и хорошо распознается в любой модальности. Другие предпочитают только определенные модальности, например, смущение или трепет - только телесные проявления особого порядка.

Для моей темы важно отметить такой предмет современных дискуссий в психологии, социологии и нейронауке, как степень выраженности эмоций в паттернах поведения [Barrett, 2011]. Здесь культурный фактор играет значительную роль: некоторые культуры предпочитают мимику для выражения эмоций, другие - голос, прикосновения или телесный ответ. Исследователи солидарны в том, что эмоциональные выражения - это грамматика социального взаимодействия [Eibl-Eibesfeldt, 1989]. Мимика, вокализации, паттерны движения тела, взгляд, жесты и прикосновения связывают людей в динамичные групповые интеракции - успокаивать ребенка, флиртовать, осуществлять сексуальное взаимодействие, играть, враждовать, участвовать в конфликтах за статус и др.

Проблема, которая сегодня ставится и решается разными учеными, принадлежащими к разным исследовательским доменам - как эмоциональная экспрессия координирует социальные взаимодействия? В основном, в числе социальных выделяют информативную, эвокативную и побудительную (стимулирующую) функции эмоциональной экспрессии [Keltner, Tracy, Sauter, Cordaro, McNeil, 2016]. Все эти функции важно упомянуть в контексте моего исследования, поскольку они уточняют понятие эмоциональной открытости, которое я использую.

Информационная функция. Эмоциональная экспрессия обеспечивает реципиента коммуникации важной, релевантной для него информацией, которая используется им как руководство для дальнейшего поведения. Выражение гордости, например, инициирует кросс-культурную оценку - суждение о статусности партнера по коммуникации и обмен экспертизой и знанием. Эмоциональная экспрессия несет информацию о надежности посылающего сигнала, о том, насколько он заслуживает доверия (например, долгая, искренняя улыбка в отличие от краткой и «блуждающей»). Открытое выражение смущения повышает готовность к кооперации. Передается также информация о степени безопасности окружения, которая позволяет координировать ответы возможным угрозам (и здесь признанная роль отводится прикосновениям и голосу родителей) [Keltner, Tracy, Sauter, Cordaro, McNeil, 2016].

Эвокативная функция. Вызывает специфические ответы в реципиентах сигналов. Некоторые эмоциональные выражения вызывают комплементарные эмоции: гневная мимика - страх, расстройства - симпатию, румянец в случае совершения ошибки - позитивный ответ.

Стимулирующая функция. Побуждает источника сигналов выбирать действия, которые работают на вознаграждение специфических паттернов поведения реципиента, например, обмен и альтруизм.

Исследования того, как эмоциональная экспрессия координирует социальные взаимодействия находятся на своем начальном этапе. На повестке дня, например, исследования выражения интереса или трепета голосом, благодарности - прикосновением, симпатии - голосом или прикосновением. Также актуальны исследования навыков эмоциональной экспрессии как предиктора позитивного социального взаимодействия [Keltner, Tracy, Sauter, Cordaro, McNeil, 2016]..

Роль эмоциональной выразительности/экспрессии и открытости в эмоциональном обмене в семье велика, а в контексте многопоколенной травмы уточняет разные аспекты регулирования социального взаимодействия.

Исследователями выделяются механизмы произвольной регуляции эмоций в социально значимых ситуациях при наличии социальных регуляторов: «симуляция» (выражение непереживаемой эмоции), «подавление» (сокрытие выражения переживаемой эмоции), «маскировка» (замена выражения переживаемой эмоции выражением другой, непереживаемой эмоции) [Ekman, Friesen, 1975; Shennum, Bugenthal, 1982].

Таким образом, эмоциональная выразительность важна для уточнения понятия эмоциональная открытость, поскольку она указывает на важность различных модальностей выражения эмоций, на то, что эти модальности опосредуют социальное взаимодействие, а также на то, что произвольные и непроизвольные регуляции эмоций находятся в сложном соотношении и могут конфликтовать друг с другом. Можно сказать, что эмоциональная открытость - это особая форма социального взаимодействия в разных форматах (группы разных уровней - от семьи от общества в целом), когда выражение эмоции опосредуется такой сенсорной модальностью, которая воспринимается отправителем и реципиентом сигнала как полная, информативная и побуждающая к ответным действиям, и препятствует симуляции, подавлению и маскировке эмоций.

1.5.3 Эмоциональная близость. Уточнение понятия эмоциональной выразительности и открытости тесно связано с описанием и уточнением понятия и феномена эмоциональной близости, которым я пользуюсь в своей работе. Эмоциональная близость - это феномен неформальных межличностных отношений, характеризующийся наличием психологического контакта и стремлением раскрыть свой внутренний мир, формирующийся на основе доверия, принятия, понимания, сочувствия и готовности к эмоциональной поддержке [Пастушик, 2009]. Эмоциональная близость - это и процесс, разворачивающийся в общении, и статичный феномен в форме отношений партнеров друг к другу - потенциал для проявления близости в общении.

Ранние теории фокусировались на понимании интимности как процесса развития и формы привязанности. Затем социальные психологи стали фокусироваться на роли эмоциональной близости в построении взрослых отношений: сказались изменения в социокультурном контексте - люди сегодня придают эмоциональной близости большее значение. Эволюционировало представление об интимности в сторону понимания ее как проявляющуюся в разных отношениях (не только гетеросексуальных брачных и романтических) комбинацию эмоциональной выразительности, самораскрытия, поддержки, обмена активностями и физической близости [Казанцева, 2011].

В зарубежной психологии используются два термина - интимность (intimacy) и собственно близость (closeness) [Куликов, Пастушик, 2009]. Под интимностью обобщенно понимается характер отношений, в которых есть возможность делиться значимыми переживаниями с партнером и получать эмоциональный отклик и принятие. Под близостью - когнитивная, эмоциональная и поведенческая взаимозависимость, участие партнера в удовлетворении важных потребностей на всех уровнях - физическом, эмоциональном, социальном [Collins, Feeney, 2004; Gaia, 2002]. Интимность предполагает взаимодействие и сходное восприятие опыта партнерами, взаимопонимание как способность предсказать поведение другого. Сходство восприятия при этом коррелирует с уровнем близости и степенью удовлетворенности отношениями. Близость предполагает глубину отношений - эмоциональную связь и возможность опереться на партнера. (Kouneski, Oslon, 2004)

Понятие эмоциональная близость соотносится со следующими терминами:

· психологическая близость - это близость на основе разделяемых ценностей;

· привязанность - переживание потребности в другом, при испытании комплекса чувств к объекту привязанности, которые могут быть амбивалентными. Эмоциональная близость отсутствует при амбивалентной и избегающей привязанности;

· аффилиация - стремление к установлению отношений с другими людьми. Направленность на аффилиацию (установление контакта) коррелируется с боязнью отвержения и потребностью в эмоционально-доверительных отношениях [Куликов, Пастушик, 2009].

К параметрам близости разные исследователи на разных этапах исследований относили разные психологические характеристики отношений.

Есть положительная связь между уровнем близости и самооценкой, эмпатией и открытостью новому опыту. К факторам близости относят наличие стабильной опекающей фигуры в детстве. Чрезмерно опекаемые дети могут при этом испытывать трудности в установлении эмоциональных связей, поскольку их потребность в эмоциональном контакте удовлетворяется в общении с родителями.

Важно в контексте моей темы уточнить и то, что описывается исследователями как препятствие для близости:

1) негативное самоотношение и чувство стыда. Индивиды с высоким страхом отвержения более склонны принимать негативную обратную связь - это дает им ощущение предсказуемости мира;

2) подавленная агрессия. Вытесняя злость и раздражение, человек теряет доступ и к другим переживаниям;

3) непостоянная дистанция в отношениях, продиктованная страхом близости. Страх отвержения, страх оценки и страх потери независимости (слияния) [Казанцева, 2011].

Страх близости может включать в себя такие переживания и паттерны поведения:

· трудоголизм;

· трудно расслабиться - тревога;

· перфекционизм - скрывать слабости и страхи;

· негативизм - отрицание проблем и потребностей;

· самонадеянность - отказывается просить помощь;

· нарциссизм - уверенность в праве на особое отношение при низкой самоценке, склонность видеть все в черно-белом свете [Казанцева, 2011].

Исследования обращают внимание, что межпоколенная передача страха близости оказалась очень устойчивой.

По результатам обзора исследований, интимность понимается как сочетание следующих качеств:

1) самораскрытие (обмен личной информацией);

2) эмоциональная выразительность (обмен озабоченностями, тревогами по поводу отношений);

3) поддержка (ощущение физической и эмоциональной поддержки особенно в кризисные моменты);

4) доверие (уверенность, что близкий соблюдет конфиденциональность твоей личной информации);

5) физическая интимность или тактильность (объятия, поцелуи, взять за руку и так далее);

6) может включать или нет сексуальный контакт;

7) взаимность (описывается как обмен опытом в интеракции) (часто включает устранение или подвижность физических или эмоциональных границ);

8) близость (closeness) (отношения, описываемые как необязательно включающие в себя интимность) [Казанцева, 2011].

Важно уточнить, что эмоциональные составляющие близости присутствуют в разных ее формах и предполагают возможность эмоционального выражения, принятия выражения другого и построение такого социального взаимодействия, которое включает в себя удовлетворение эмоциональных потребностей. Таким образом исследователи обнаруживают прямую связь близости с эмоциональной открытостью.

1.5.4 Эмоциональная близость в семье

В шестифакторной модели семьи Макмастера среди основных параметров функционирования семьи к эмоциональным относятся: способность к разрешению как инструментальных, так и аффективных проблем; коммуникация как открытый и направленный? обмен деловой? и аффективной? информацией? между членами семьи; эмоциональная отзывчивость как индивидуальная способность членов семьи к сопереживанию и выражению соответствующего диапазона чувств различного содержания и интенсивности; аффективная вовлеченность, определяющая степень заинтересованности и ценностной? значимости членов семьи друг для друга [Цит. по: Карабанова, 2005].

Трехмерная модель отношений любви Столина и Спиваковскои? включает в себя, наряду с симпатией/антипатией, уважением/презрением измерение близости/дальности. Описание дисфункицональных семей Олсона также строится на оценке характера эмоциональной связи. Взаимные, симметричные отношения: эмоциональное взаимное принятие - базовое для ребенка переживание того, что он любим и дорог в семье. Такие отношения обеспечивают высокую самооценку и самопринятие, доверие и доброжелательность к миру, готовность к сотрудничеству. Симметричная негативная установка: взаимное отвержение. В результате у ребенка формируется тотальная враждебность по отношению к миру, агрессивность, низкая степень самопринятия, негативная амбивалентная самооценка, демонстративное, социально-провоцирующее, протестующее поведение. [Карабанова, 2005]

Будучи структуралистски-функционалисткой по своей ориентации, теория эмоциональных систем Мюррея Боуэна, согласуется с теориями дифференцированных эмоций. Особый акцент при этом Боуэн, как психотерапевт, делал на управленческой функции эмоций по отношению к системам взаимодействий человека, ключевой из которых является семья. Эмоциональные дисфункции для Боуэна были тесно связаны с физическими и социальными. Боуэн косвенно говорил и об аффективно-когнитивном комплексе, когда писал о навыке различения чувств и мыслей, как о важном показателе уровня дифференциации Я человека. При этом он предлагал не путать автономную интеллектуальную систему со склонностью к интеллектуализации и другими механизмами защиты от свободного выражения чувств. Свободное выражение чувств он считал важным признаком здорового функционирования и поддержания близости в семье. "Недифференцированный человек, находящийся в ловушке своего эмоционального мира, может продуцировать противоречивые, интеллектуально звучащие объяснения своему состоянию, в то время как более дифференцированный человек, может, если хочет, разделить с другими всю полноту эмоциональной близости, не боясь оказаться слитым с ними." (Цит. по: Хамитова, 2001)

Важным для моей темы является и тезис Боуэна о структуре Псевдо-Я, состоящей из убеждений, установок, разделяемых с той группой, с которой идентифицирует себя человек, которые работают под влиянием эмоционального давления, существующего в любом эмоциональном союзе, будь то семья или общество. (Цит. по: Хамитова, 2001)

Установление эмоциональной? дифференцированности партнеров на основе разумного баланса привязанности и автономии признано условием эффективности функционирования семейной системы в целом [Боуэн, 2008].

1.5.5 Многопоколенная травма на семейном уровне в контексте эмоциональной открытости и близости

Франц Рупперт соотнес с выделенными им типами травм и травматических ситуаций эмоциональное содержание (основные чувства) и эмоциональные конфликты, их сопровождающие. Так страх быть покинутым и страх одиночества сопровождает травму потери и приводит к эмоциональному конфликту: отпустить и горевать или удерживать прошлое и то, что было потеряно? Травма привязанности вызывает чувство разочарования, беспомощности и гнева, которые провоцируют конфликт: доверять или не доверять людям, учиться ли любить вновь? А травма системных отношений вызывает стыд и вину, которые приводят к конфликту: скрыть ли факт преступления или принять ответственность за него? [Ruppet, 2011; Рупперт 2014] В последнем случае, в контексте травмы репрессий, можно было бы перифразировать: скрыть ли факт преступления (по отношению к «нам» и «другим») или принять ответственность за него, в том числе за обнаружение и трансляцию правды о нем?

Рупперт в рамках работы в семейных расстановках с разными составляющими личности выделил параметры «здоровых», «травмированных» и «выживающих» частей. В контексте моей темы важно обратить внимание на эмоциональную составляющую этих параметров. К признакам здоровых частей отнесены среди прочих способность адекватно выражать чувства; доверие к другим людям; способность создавать эмоциональные связи. Признаки травмированных частей включают в себя такие эмоциональные составляющие, как поиск выхода из травмы путем повторного переживания; реакция на триггеры неожиданным выплеском эмоций. Среди признаков выживающих частей обращают на себя внимание следующие составляющие: вытеснение и отрицание травмы и контроль [Ruppet, 2011; Рупперт 2014].

В целом, эмоциональное содержание травмы описывается в разных исследованиях с помощью таких характеристик:

· память об унижениях и насилии одновременно вызывает эмоции гнева и стыда, а также унижающие воображение образы. [Hinton, Good, 2016];

· при трансгенерационной передаче структуризация опыта следующими поколениями сопровождается особым напряжением сил и чувством вины («шрам без раны») [Тарабрина, Майн, 2013];

· опыт символизируется только в одной модальности - аффективно-сенсорно-моторной в ущерб вербальной и образной. Второе поколение сталкивается с невербальным, нагруженным стыдом «содержанием» секрета. [Op denVelde, 1998];

· «сбрасывание» сигналов блокированных у родителей гнева и агрессии следующему поколению [Barocas, Barocas, 1973];

· эмоциональный статус включает в себя страх, недоверие, печаль, стыд, гнев, тревогу, понижение самооценки; ценности и копинг-стратегии - накопление еды, чрезмерное внимание к еде и переедание, накопление; социальную враждебность и рискованное отношение к здоровью [Bezo, Maggi, 2015];

· в более функциональных семьях выжившим в репрессиях удалось создать позитивную основу для оценки опыта семьи и вписывания его в историю за счет задействования таких эмоциональных ресурсов, как стойкость, приверженность высоким моральным ценностям и идеалам [Baker, Gippenreiter, 1998];

· к «проблемным областям» второго поколения травмы относятся аффективные переживания (подавление возбужденности, ночные кошмары, гнев, сформированный чувством вины);

· в посттрамватических стилях поведения Даниэли «жертва» (виктимный стиль) характеризуется печалью, беспокойством, недоверием, страхом перед внешним миром и символическим слиянием с семьей; «боец» (бойцовский стиль) выражается в интенсивном стремлении к достижениям, компульсивной активности и запрете на проявление слабости и жалости к себе; «оцепеневший» проявляется в подавленности и истощении эмоций, минимальной толерантности к стимулированию - дети растут, будучи предоставленными сами себе; «что сделано, то сделано» («что было, то прошло») проявляется в отречении, отклонении опыта жертв Холокоста, ассимиляции и большой устремленности к получению высокого образовательного и социального статуса, славы и финансового успеха [Danieli, Norris, Lindert, Paisner, 2015].

Ограничения спектра выразительности эмоций преимущественно виной, стыдом, гневом, беспокойством и недоверием приводит при многопоколенной травме к различным ограничениям в эмоциональной близости в семье.

Выводы

1. Доступ к эмоциям в исследованиях возможен как к составляющей аффективно-когнитивных структур посредством изучения субъективного эмоционального опыта с опорой на самоотчеты людей о переживаемых ими чувствах. Важна связь эмоций с специфическими переживаниями, которые осознаются человеком, а также то, что эмоции выполняют адаптивные функции.

2. Функциональные характеристики эмоций зависят от социальных условий и правил их выражения. Исследуются феномены «коллективных эмоций» и «эмоций, основанных на групповой принадлежности». Феномен «эмоционального бремени» - чувство ответственности за «ношение» эмоции от имени группы, и эмоциональный перенос - перенесение негативных эмоции?, испытываемых по отношению к ингруппе, на конкретное событие.

3. Эмоциональная выразительность - это грамматика социального взаимодействия. Эмоциональная выразительность важна для уточнения понятия эмоциональная открытость. Эмоциональная открытость - это особая форма социального взаимодействия в разных форматах (группы разных уровней - от семьи от общества в целом), когда выражение эмоции опосредуется такой сенсорной модальностью, которая воспринимается отправителем и реципиентом сигнала как полная, информативная и побуждающая к ответным действиям, и препятствует симуляции, подавлению и маскировке эмоций.

4. Эмоциональная близость - феномен неформальных межличностных отношений, заключающийся в наличии психологического контакта и стремлении раскрыть свой внутренний мир, формирующийся на основе доверия, принятия, понимания, сочувствия и готовности к эмоциональной поддержке друг друга. Присутствует в разных отношениях - детско-родительских, супружеских, романтических, дружеских и даже профессиональных (эмоциональный интеллект). Эмоциональные составляющие близости предполагают возможность эмоционального выражения, принятия выражения другого и построение такого социального взаимодействия, которое включает в себя удовлетворение эмоциональных потребностей.

5. На описании характера эмоциональной связи строятся большинство моделей функционирования семьи. Способность к разрешению аффективных проблем, обмен аффективной? информацией?, эмоциональная отзывчивость как индивидуальная способность членов семьи к сопереживанию и выражению соответствующего диапазона чувств различного содержания и интенсивности, аффективная вовлеченность являются ведущими показателями функциональной семьи.

6. Многопоколенная травма приводит к ограничению спектра выразительности эмоций преимущественно виной, стыдом, гневом, беспокойством и недоверием и влечет за собой эмоциональные конфликты, ограничивающие эмоциональную близость.

1.6 Общие выводы

Коллективная травма, мультигенерационная травма, культурная травма - стык культурных, социальных и групповых исторических реалий с одной стороны, и индивидуальных жизненных историй, с другой, которая требует исследований на российском материале.

В русскоязычной психологии отсутствует многофакторная модель описания и исследования коллективной травмы, типологически схожей с травмами геноцидов (Холокост и др.)

Для современной российской ситуации актуально исследование третьего и четвертого поколения потомков коллективной травмы, в том числе травмы сталинских репрессий. Необходим коллективный социально-психологический портрет этих поколений потомков, проявляющих интерес к своей семейной истории.

Представляет интерес исследование этой травмы как многопоколенной (мультигенерационной), в которой посттравматические адаптационные стили поведения в родительских семьях связаны с жизненными стратегиями потомков в нескольких поколениях.

Ограничения на эмоции, эмоциональную выразительность/открытость и эмоциональную близость являются важными факторами многопоколенного функционирования травмы.

Эмоциональная выразительность - это грамматика социального взаимодействия. Эмоциональная открытость - это особая форма социального взаимодействия в разных форматах (группы разных уровней - от семьи от общества в целом), когда выражение эмоции опосредуется такой сенсорной модальностью, которая воспринимается отправителем и реципиентом сигнала как полная, информативная и побуждающая к ответным действиям, и препятствует симуляции, подавлению и маскировке эмоций.

Эмоциональные составляющие близости предполагают возможность эмоционального выражения, принятия выражения другого и построение такого социального взаимодействия, которое включает в себя удовлетворение эмоциональных потребностей. На описании характера эмоциональной связи строятся большинство моделей функционирования семьи. Способность к разрешению аффективных проблем, обмен аффективной? информацией?, эмоциональная отзывчивость как индивидуальная способность членов семьи к сопереживанию и выражению соответствующего диапазона чувств различного содержания и интенсивности, аффективная вовлеченность являются ведущими показателями функциональной семьи.

Многопоколенная травма приводит к ограничению спектра выразительности эмоций преимущественно виной, стыдом, гневом, беспокойством и недоверием и влечет за собой эмоциональные конфликты, ограничивающие эмоциональную близость.

Исследование показателей эмоциональной открытости и близости в семьях с многопоколенной травмой в связи с эмоциональным поведением потомков важно для выявления как факторов застревания в многопоколенной травме, так и преодоления ее.



Глава 2. Эмпирическое исследование многопоколенной травмы сталинских репрессий на российской выборке. Количественный этап исследования.

2.1 Программа эмпирического исследования

Эмпирическое исследование состоит из двух этапов: количественного и качественного.

Количественное исследование представляет собой анкетный опрос с использованием опросного инструментария исследовательское группы Яэль Даниэли, созданного для анализа многопоколенной травмы Холокоста.

Качественное исследование - экспертное полуструктурированное интервью.

2.1.1 Методика количественного этапа исследования: для количественного исследования использовался опросник, созданный на основе исследовательского инструментария Яэль Даниэли [Danieli Y., Norris F.N., Lindert J., Paisner V., 2015].

Для описания комплексной природы травмы, обуславливающей образ жизни потомков выживших и гетерогенность адаптации и приспособления (сочетание уязвимости и сопротивляемости), Даниэли выделила 4 посттравматических адаптационных стиля в семьях выживших:

1) «жертва» (виктимный стиль): характеризуется печалью, беспокойством, недоверием, страхом перед внешним миром и символическим слиянием с семьей;

2) «боец» (бойцовский стиль): выражается в интенсивном стремлении к достижениям, компульсивной активности и запрете на проявление слабости и жалости к себе;

3) «оцепеневший»: проявляется в подавленности и истощении эмоций, минимальной толерантности к стимулированию - дети растут, будучи предоставленными сами себе;

4) «что сделано, то сделано» («что было, то прошло»): проявляется в отречении, отклонении опыта жертв Холокоста, ассимиляции и большой устремленности к получению высокого образовательного и социального статуса, славы и финансового успеха.

Эта типология легла в основу первой части опросника Даниэли для исследования того, как посттравматические адаптационные стили воспринимаются детьми выживших. Затем к первой части опросника об оценке детьми стиля жизни в их родительских семьях, был добавлен блок, посвященный оценке детьми своего собственного образа жизни (вторая часть) и третья часть, посвященная четырех-поколенной семейной истории и социально-демографическому описанию.

Методика сфокусирована на выявлении конкретных, но многомерных адаптационных стилей, которые а) различаются по интенсивности, б) отражают функциональные измерения мыслей, чувств и поведения, в) служат основой для восстановительных стратегий поколений, изживающих травму.

Исследование имело методические и методологические ограничения: 1) высокообразованная выборка (пользователи, преимущественно, социальной сети Фейсбук в Интернете) с гендерным перекосом (67% женщин), не репрезентирующая определенные сегменты потомков выживших в Холокосте, например, тяжело больных или не интересующихся семейной историей и не стремящихся ее задокументировать; 2) отсутствие контрольной выборки, подвергающее сомнению, являются ли обнаруженные адаптационные стили специфичными для переживших Холокост?

Опросный инструментарий Даниэли был переведен на русский язык (См. Приложение 1). Двойной перевод не производился. Исследование задумывалось как модельное, предполагалось, что оно будет делаться на небольшой выборке (50 человек) и дополнится на втором этапе качественным исследованием данных полуструктурированных интервью. Поскольку изначально не ставилась задача полноценной апробации методики, а лишь предварительной оценки возможности ее применения и адекватности российскому контексту исследований травм геноцида, то решено было ограничиться прямым переводом. Тем не менее, выборка оказалась достаточно большой, что, конечно, вызывает необходимость двойного перевода для работы с методикой и данными в дальнейшем.

Исследование включало в себя три основные задачи:

1) оценка возможности применения многофакторной модели исследования коллективной травмы геноцида и опросного инструментария Даниэли для исследования травмы политических (сталинских) репрессий в России;

2) анализ результатов факторного и кластерного анализа данных, полученных на российской выборке, с целью выявления связей адаптационных стилей родительских семей с современными жизненными стилями и адаптационными стратегиями потомков.

3) выявление особенностей проявления травмы в третьем и четвертом поколении (внуки и правнуки) в связи с социально-демографическими характеристиками и семейной историей

2.1.2 Процедура исследования

Опрос проводился в течение трех месяцев, с декабря 2018 года по март 2019 года, в электронном виде (Google Forms) с помощью распространения анкеты через социальную сеть Фейсбук.

2.1.3 Выборка исследования

В работе использовалось данные 383-х заполненных анкет. Большинство респондентов составили женщины (80%) (N=307).

Блок семейной истории в опроснике позволяет более подробно выделить и связать социально-демографические характеристики с особенностями проявления травмы в третьем и четвертом поколении.

Преобладает возрастная когорта от 30 до 50 лет. Средний возраст - 42 года. Выборка представлена преимущественно внуками и правнуками репрессированных (рис. 1).

Рис. 1 Поколенный состав респондентов

Большинство ответивших (более 80%) осведомлены о том, через какие репрессии прошли их родственники (рис. 2). Это также связано с тем, что респонденты часто являются исследователями и летописцами своей семейной истории. На открытый вопрос о том, кто из близких был репрессирован, было дано множество ответов, некоторые с длинным перечнем близких и дальних родственников. Преобладает поколение бабушек/дедушек и прабабушек/прадедушек.



Рис. 2 Осведомленность об опыте репрессий

По месту рождения респонденты делятся относительно поровну на родившихся в крупном городе (свыше 1 млн. человек) - 58% и малом городе или деревне - 40% - на территории бывшего СССР. По современному месту проживания выделяется группа, проживающая за рубежом - 98 человек (25%). География ответов на вопросы анкеты обширна: страны СНГ, ближнее зарубежье, Западная и Восточная Европа, США, Новая Зеландия, Австралия.

Среди респондентов преобладают люди с высшим образованием (70%). 21% ответивших имеет ученую степень. Образовательный уровень поддерживается и повышается в поколениях, являясь очевидной семейной ценностью и проекцией: 67% матерей участников опроса и 56% отцов получили высшее образование. Доля среднего и профессионально-технического образования резко сократилась: в поколении респондентов на нем остановились только 6% ответивших, в поколении их родителей - 19% матерей и 21% отцов

Вопросы, направленные на прояснение семейных брачных стратегий, позволяют проследить частоту расторжения браков (один из признаков посттравматических стилей поведения) в нескольких поколениях. Обращает на себя внимание то, что в поколениях родителей и бабушек-дедушек разводы составляют приблизительно один и тот же процент - 38% в родительских семьях и 33% в семьях бабушек-дедушек (рис. 4-5), но в поколении респондентов он пока значительно ниже - 18% (рис. 3).

Рис. 3 Семейное положение респондентов

Рис. 4 Разводы в родительских семьях респондентов



Рис. 5 Разводы в семьях бабушек/дедушек респондентов

Большинство респондентов являются старшими (39%) или единственными (38%) детьми в семье, что позволяет предположить, что они являются носителями семейных проекций о необходимости поддержания памяти о репрессиях, поддержания семейных традиций.

63% ответило, что у них есть дети. Из них большинство имеет по одному (26 %) или двое детей (24%).

Большая часть респондентов (64%) самоопределяются как русские, вторая по этнической принадлежности группа - евреи (6%) (рис. 6)



Рис. 6 Этническая принадлежность респондентов

Религиозные установки в семьях транслируются между поколениями без серьезных изменений. Здесь не наблюдается характерных для травмы Холокоста резких качественных скачков в религиозности - от усиления до отказа от веры и обрядности. 50% респондентов нерелигиозны и 42 % считают, что их родители также были атеистами. В поколении респондентов сократилось число людей, ощущающих себя верующими, но не соблюдающих какую-либо религиозную обрядность (27%) в то время, как в старших поколениях в семьях таковых было на 10 процентов больше (38%). В поколениях внуков и правнуков появилась когорта людей (10%), определяющих себя как нерелигиозных, но соблюдающих некоторые религиозные обряды. В старших поколениях такой группы не выделялось.

Социально-экономические показатели семей значительно связаны с пертурбациями семейной истории: заметно снижение экономического уровня после репрессий - увеличилось число бедных представителей рабочего класса и интеллигенции. Репрессии сильнее ухудшили социально-экономическое положение семей управленческой элиты. После репрессий большинство семей пострадавших представляли обедневшую интеллигенцию и рабочий класс/крестьянство (рис. 7).

Рис. 7 Социально-экономическое положение прошлых поколений

В третьем-четвертом поколении ситуация изменилось в экономическом смысле, а также стал более однородным социальном статус внуков и правнуков: большинство респондентов причисляют себя к интеллигенции среднего класса (64%) и «бедной» интеллигенции, «бюджетникам» (18%) (рис. 8).

Рис. 8 Социально-экономическое положение респондентов

54% ответивших работают полный рабочий день, 21% частично заняты.

Ведущими видами деятельности является менеджмент (17%), социальные науки (14%), медиа и коммуникации (13%).

Третье и четвертое поколение в подавляющем большинстве (72%) высоко ценят возможность заниматься чем-то для себя и вместе с семьей в свободное от работы время. Контраст с родительскими семьями здесь разителен: только 20% респондентов считают, что в их доме досуг был очень важен, 45% признают, что более или менее, и 26% свидетельствуют, что он был не слишком важен (рис. 9). Изменились и досуговые предпочтения третьего и четвертого поколения (рис. 10). Появились и занимают значительное время компьютер и социальные сети в Интернете (67%). Выросли показатели: самообразование (тяга к знанию, повторное обучение) - 59% против 25% в прошлом, общение с друзьями (73% против 65%), посещение театра, кино, выставок (61% против 51%), физическая активность (32% против 20%). В свою очередь, сократились следующие показатели: время, проводимое у телевизора (16% против 56% в прошлом), садоводство, активность на даче (11% против 52%). Примерно на равном уровне во всех поколениях сохраняется ценность чтения - неизменный лидер среди предпочтений (78% сегодня и 76% в прошлом) и творчество, включая рукоделие (36% и 42%, очевидно, при перераспределении акцентов с рукоделия на творчество разного рода).



Рис. 9 Ценность досуга для респондентов

Рис. 10 Ценность досуга в родительской семье респондентов

Только 16% ответивших поддерживает контакты с какими-либо организациями потомков людей, переживших репрессии, работает волонтерами в различных проектах поддержания памяти жертв репрессий и занимается историческими и социальными исследованиями, связанными с данной темой.



Выводы

1. Социально-демографические характеристики респондентов в контексте семейной истории (третье и четвертое поколение травмы):

· преимущественно женщины;

· имеющие высшее образование и ученую степень;

· постперестроечное поколение, для которого знание о преступлениях сталинского режима, стало доступным и открытым;

· осведомленные о том, через что прошли их родственники во время сталинских репрессий;

· представители интеллигенции и причисляющие себя к среднему классу;

· треть из них живет не в России;

· выросшие в советских интеллигентских семьях с невысоким достатком, атеистических, часто с одним родителем;

· старшие или единственные дети в семье, считающие своим долгом восстановить семейную историю и поддерживать память о ее трагических страницах;

· состоящие в браке, первом или втором, и ценящие семейные узы больше, чем их родители;

· нерелигиозные, но иногда соблюдающие религиозную обрядность;

· менеджеры; занятые в медиа; социальные исследователи; социальные работники; занятые в бизнесе; работники образования;

· ценящие свой досуг намного больше своих родителей и предпочитающие занимать его в гораздо меньшей степени дачей или телевизором и в большей чтением, общением с друзьями, культурными событиями, соцсетями и физическими упражнениями.

· участие в поддержании памяти жертв репрессий в составе общественных организаций занимает не такое значительное место, как можно было бы предположить.

2. Таким образом, в социально-демографических характеристиках травмы репрессий в третьем-четвертом поколении на российской выборке, если их рассматривать в расширенном контексте семейной истории, можно отметить некоторые признаки травмоцентрического стиля жизни и сознания, а также его преодоления:

1) семейные проекции через ценность образования, принадлежности к интеллигенции и «среднему классу», поддержание истории и традиции семьи, больше падают на женщин и единственных или старших детей в семье;

2) для значительной части выборки достигательные ориентации выражаются в стратегии эмиграции;

3) для другой части они выражаются в стремлении к социальному одобрению вплоть до соблюдения религиозных обрядов при атеистических взглядах. Семейные узы ценятся выше, чем это было принято в родительских семьях. Люди часто себя связывают себя с социально значимыми профессиями и сферой коммуникаций;

4) преодоление изолированности и застревания в прошлом можно усмотреть в значительно более высокой ценности досуга для современных поколений, при низкой доле в нем общественной активности по поддержанию памяти о репрессиях.



2.2 Оценка применения опросного инструментария Даниэли для исследования российского контекста многопоколенной травмы сталинских репрессий

2.2.1 Формирование опросного инструментария на русском языке для российской выборки

Первоначально был осуществлен перевод опросника «Многопоколенная травма репрессий» на русский язык (См. Приложение 1). После перевода было проведено 7 полуструктурированных интервью с потомками репрессированных для уточнения высказываний и формулировок вопросов в опроснике. Коррекция затронула структуру анкеты и формулировки вопросов. Самое главное изменение, которое было внесено - не было раздельных ответов по каждой шкале для оценки материнского и отцовского стиля поведения отдельно. В русскоязычной анкете указывался стиль поведения в родительской семье и семье бабушек-дедушек в целом. В формулировках шкал использовались определения: «близкие», «близкие родственники», «родители», «бабушки-дедушки», «в семье моих родителей и семье бабушек-дедушек». Выбор в пользу объединения был сделан в связи с тем, что гендерные различия не были приоритетом в исследовании, главной была возможность применения массового опросного инструментария для исследования многопоколенной травмы репрессий. Кроме того, средний возраст опрашиваемых в исследовании Даниэли в 2012 году составлял 59,8 лет - родившееся сразу после войны поколение, для которого пострадавшими в геноциде родственниками были непосредственно матери и отцы, и сравнение их родительских стилей было возможным и актуальным. В русскоязычном исследовании средний возраст отвечавших на вопросы анкеты в 2019 году составил 42 года, и для респондентов пострадавшими в репрессиях является поколение их бабушек-дедушек и прабабушек-прадедушек, поэтому воспоминания отдельно по полам затруднительны и неактуальны.

...