Публичная презентация

Интервьюер: А как вот это реализуется на практике? Доносятся ли эти знания?

Информант: Ну, здесь вопрос … как раз таки мы подходим к теме вашего исследования про взаимодействие [смех]. Такой вопрос неоднозначный, т.е. они доносятся, вопрос в том: в каком объёме, и насколько качественно. И вот здесь некоторая проблема, которая, как мне кажется, связана, с одной стороны, с тем, что и учёные не всегда готовы … ну, т.е. научные результаты, которые получены - это одно, как их донести и сделать их понятными для широких масс, для неспециалистов в этой области - это отдельная задача. Наверное, не все к этому готовы. С другой стороны, есть ещё и посредники, т.е. журналисты, корреспонденты, которые тоже не всегда обладают достаточными знаниями и квалификацией для того, чтобы корректно эти результаты изложить. Вот поэтому мы изначально мы уходим из этой базовой точки, изначально могут быть какие-то искажения, потому что мы может говорить излишне сложным научным языком, могут быть искажения на серединке этого пути, и могут быть, конечно, искажения в понимании обществом того, что мы пытаемся донести. Т.е. доносятся, но опять таки вопрос в качестве и иногда лучше бы не доносились, скажем так [смех].

Интервьюер: Как вы понимаете термин популяризация?

Информант: Популяризация. Наверное. Это как раз относится к тому, чтобы делать научное знание доступным для понимания широкой общественности.

Интервьюер: А как реализуется это в социологии?

Информант: В социологии, опять же, это скорей всего реализуется за счёт каких-то публикаций, какого-то публичного освещения результатов исследований, за счёт проведения каких-то пресс-конференций, и которые нацелены опять же не на узкое научное сообщество, а на широкую общественность. Соответственно и формат тоже немножко отличается, т.е. для того, чтобы эти результаты донести.

Интервьюер: Т.е. вы выделяете две формы - это взаимодействие со СМИ и взаимодействие посредством публичных выступлений, как пресс-конференции и т.д.?

Информант: В плане популяризации? Ну, наверное, да.

Интервьюер: А могли бы вы выделить ещё какие-то формы?

Информант: Ну, есть, наверное, какие-то публикации, которые … ну, хотя это тоже получается взаимодействие со СМИ. Это, наверное, все. Может быть, в ходе ещё обучения, потому что многие учёные у нас совмещают академическую деятельность и преподавательскую, это у нас такое достаточно такое типичное сочетание. Наверное, вот в ходе обучения, разработки чтения курсов, это тоже можно считать популяризацией, потому что это не всегда на профильных каких-то факультетов преподается, но и на таких, для которых социология неблизкое дело, так скажем. Вот, наверное, это тоже в каком-то смысле можно считать популяризацией.

Интервьюер: Как вы считаете, нужна ли эта популяризация?

Информант: Мне кажется, что да.

Интервьюер: Как вы считаете, отличается ли популяризация в другие науках, например, в естественных и гуманитарных?

Информант: Ну, скорей всего, по формам нет. По тому, как внутри этот процесс происходит … Мне кажется, в социологии есть такая проблема, может быть, чуть-чуть усложняет этот процесс, мы в принципе говорим о таких вещах, которые людям близки. И вот как у нас все смеются, что все в общем-то считают себя экспертам в бедности, по среднему классу, потому что это такие понятия, которые на языке, в голове и т.д. То есть никто не будет, ну не никто, но гораздо меньше людей будет считать себя экспертом в генной инженерии. А бедность - все знают про бедность, зачем для этого проводить исследование на 4000 по всей России? Поэтому социология, она обладает таким вот ощущением … кажется, что это такое что-то более менее понятное, более простое, но это не всегда идёт на благо самой социологии, потому что у всех существует какое-то свое мнение, свой опыт. Все считают, что: «Ну, вот, вы нам тут рассказываете, а я и так всё прекрасно знаю». Вот, может быть, в этом есть отличие в восприятии, потому что предметы немножко разные, и в том, что люди часто считают себя экспертами в этой сфере. Ну, и плюс к тому, помимо социологии есть же большое количество и маркетинговых исследований, исследований на сайтах, которые, например, проводит Superjob.ru, какой-то опросик и вот результат, который мы получили, что 100% тех, кто ответил на нашем сайте, получается интернетом [смех]. Это, мне кажется, снижает доверие к социологии, к таким вот опросникам. Наверное, как мне кажется, вот в естественных науках и технических науках этого должно быть меньше, опять-таки потому, что это кажется такое «настоящей» наукой, а вот тут вот нас опрашивают, наверное, тоже самое и в Институте социологии делают.

Интервьюер: А какие бы вы выделили ещё основные трудности, с которыми сталкивается социолог в процессе популяризации? Вот, как я поняла, кроме недоверия.

Информант: Ну, наверное … какие трудности … наверное, всё об этом рассказали. Доверие и возможно иногда, когда мы говорим про взаимодействие со СМИ - это недостаток знаний со стороны тех, кто да, со стороны журналистов.

Интервьюер: Как вы оцениваете популяризацию в советское время?

Информант: Честно говоря, затрудняюсь сказать, я не специалист в этом. Мне, к сожалению, не с чем сравнивать.

Интервьюер: Хорошо. Давайте тогда поговорим о вашем личном опыте. Скажите, пожалуйста, как часто вы выступаете в СМИ?

Информант: Частоту сложно оценить, обычно, когда у нас проходит какое-то исследование, мы проводим, например, пресс-конференцию, потом идёт волна, т.е. некоторое время я там могу в разных СМИ комментировать одно и то же. Потом опять идёт там какое-то затишье, потом вдруг, вот Апрельская конференция в Вышке, тоже было результатом выступлений несколько контактов. Ну, т.е., вот такого, что каждый месяц регулярное количество интервью - такого нет. Вот, после какого-то информационного повода, 2-3 …

Интервьюер: То есть в основном вы комментируете результаты исследований?

Информант: Да.

Интервьюер: А с кем чаще всего вы общаетесь: с прессой, с радио, с телевидением?

Информант: Ну, с радио, наверное, чаще, но в принципе телевизионный опыт тоже есть и с онлайн изданиями тоже, и с газетами было тоже «Ведомости».

Интервьюер: А кто чаще всего выступает инициатором общения: журналисты, пресс-центр или может быть вы?

Информант: Журналисты чаще, т.е. есть уже какие-то установленные контакты, ну, с которыми мы регулярно, например, есть «Радио Москвы», где я регулярно комментирую исследования. Они всегда отслеживают, обычно сами звонят, как только у нас что-то выходит, ну, там как бы налаженный контакт. Иногда могу сама что-то предложить, честно говоря, в последнее время уже редко это делаю. Ну, тоже опять же есть каналы, можно предложить, что у нас вышла новость - не хотите ли вы, чтобы мы об этом поговорили.

Интервьюер: А как журналисты чаще всего связываются: кто-то рекомендует контакты учёного, знающего конкретную область, или пресс-центр? Активен ли вообще пресс-центр?

Информант: Честно говоря, я как-то никогда не задавалась этим вопросов, откуда узнали про меня. Я думаю, что … через пресс-центр да, приходили, но я так понимаю, приходят и как-то какими-то другими каналами, добыв телефон. Обычно без каких-то рекомендаций, без того, что вас там кто-то порекомендовал, т.е. телефон где-то засветился в базе, и дальше это едет. Но через пресс-центр да, тоже.

Интервьюер: А случалось ли так, что вам приходилось отказываться от сотрудничества?

Информант: Да, случалось. Ну, есть технические моменты, когда я не могу принять участие. Есть … ну, не то чтобы идейные, например, на Первом канале есть какая-то передача, в которую меня приглашали … боюсь название сказать, забыла … идёт днём. Я просто как-то посмотрела обзор, как это всё происходит: собирается достаточно большое количество экспертов, и потом все начинают кричать. Какая-то известная на самом деле передача, хочется сказать «Право голоса», но это не она, «К барьеру» может быть или «Пусть говорят», не помню. Меня как-то пригласили, я решила посмотреть сначала куда хотят, но решила, что всех там перекрикивать, что-то рассказывать, лезть на амбразуры, я, конечно, готова к популяризации социологии, но, наверное, не настолько.

Интервьюер: А вот в процессе выступления в СМИ, сталкивались ли вы с какими-нибудь трудностями?

Информант: Ну, трудности опять есть только в том, что может быть какое-то изначальное, ну, какие-то технические моменты, ну, какое-то непонимание. Люди ожидают услышать не то, что я готова им рассказать. Ну, как в СМИ бывает, на радио иногда зовут, когда прочитав какой-то выпуск новостей, не наш пресс-релиз, который мы делаем. А прочитав, например, какую-нибудь статью на «Lenta.ru» или «Ведомостях» или ещё где-то. Там уже информация уже немножко искажена. Люди читают что-то своё, и когда я прихожу, мы первое время пытаемся понять, о чём мы будем говорить. Потому что они прочитали что-то одно, а я готова им рассказать что-то другое. И вот идёт такая вот притирка. Всё решаемо, каких-то таких проблем нет.

Интервьюер: Вызывает ли у вас трудность доносить материал ненаучным языком?

Информант: Ну, вызывает, конечно, но я стараюсь [смех]. Это вот нужно что-то сильно переключить, но это тоже навык. То есть эта проблема, которая существует со стороны научного сообщества. Совсем не все умеют это делать, я не говорю, что я говорю, что я умею это делать, но я понимаю, что это другая аудитория, и тут опять же работа со студентами помогает, потому что это тоже учит переключаться, и понять, что есть одно дело научная конференция, и другое пресс-конференция. При общении с журналистами тоже нужно … ну, не упрощать, но как-то пытаться донести. Потому что иначе это всё останется совершенно незамеченным, и не понятым, тогда не очень понятно, в чём смысл.

Интервьюер: А как журналисты относятся к научной подаче материала?

Информант: Ну, журналисты … как они относятся … даже не знаю, если что-то не понятно, то они переспрашивают. Это вопрос такого «притирания». То есть излишняя научная терминология, конечно, здесь лишняя, потому что и они этого не поймут, то и аудитория, до которой они уже будут доносить, тоже это не поймёт. Вот, поэтому это вопрос как бы взаимодействия, попытки всё-таки понять, кто что хочет сказать.

Интервьюер: Понятно, а случалось ли так, что ваш материал трансформировался, либо урезали, либо искажали смысл?

Информант: Да. Случалось. Но, вот, наверное, совсем сильных искажений смысл не было. Мне повезло. То есть каких-то таких ярких претензий к тому, что всё получилось не так, как надо - у меня нет. Плюс, выступлений на телевидении и на радио у меня было больше, чем публикаций именно. Но, конечно, хорошее - это всегда хорошая практика, которая всеми одобряется, когда итоговый материал всё-таки присылают на просмотр. Это как раз мне кажется, очень сильно способствует, с одной стороны, что материал получится качественным, потому что какие-то грубые ошибки можно исправить, и, со второй стороны, но это вообще всегда очень интересно, смотреть после выступления, вот что люди понимают, что ты говоришь. Это как раз таки способствует обучению, что говорить там нужно проще, говорить нужно конкретнее, не углубляться в терминологию, потому что на тексте по твоим словам очень хорошо видно, где как бы тебя поняли, где ты сказал настолько криво, что смысл исказился. Но при мне даже журналист, он не должен быть узким специалистом, настолько узким специалистом, как и ты, чтобы хорошо понять, хорошо изложить, мог стараться - значит сам, так криво сказал. Вот, поэтому обмен материалами, он как бы и в плане обучения очень хорош и в плане итогового повышения какого-то качества материала очень хорош, поэтому я всегда приветствую.

Интервьюер: А идут ли они на контакт, когда вы говорите, что смысл исказился?

Информант: Ну, у меня он да, был положительный опыт.

Интервьюер: То есть они переделывали?

Информант: Да.

Интервьюер: Отлично. А как вы оцениваете в общем, ваши коллеги по Институту социологии, они активны в публичной сфере?

Информант: Ну, мне кажется да, у нас Институт достаточно активно публичной сферой занимается, с этой идеей публичной социологией стали активно звучать. Не так давно мне кажется, лет там 5-4 назад. И с тех пор у нас Михаил Константинович подчёркивает, акцентирует, и мне кажется, что это доходит до уровня нас, уже наконец-то. Все это воспринимают, как такую важную часть жизни. Появление там нашего сайта того же PR, в публичной сфере - это хороший пример. Мне кажется, что это, с одной стороны, идёт от администрации, а, с другой стороны, ну, когда это идет достаточно активно, когда это всё время повторяется, всё время акцентируется, к этому привыкаешь. То есть мне кажется, что у нас коллеги стали привыкать, что вот есть научная составляющая, педагогическая, и вот есть эта, такая вот публичная составляющая, тоже просто часть работы. Ею нужно заниматься.

Интервьюер: То есть руководство института активно призывает своих сотрудников быть публичными?

Информант: Да, да.

Интервьюер: И как вы оцениваете роль института? Положительно или отрицательно?

Информант: Положительно.

Интервьюер: Как вам кажется, в идеальном варианте, как должна организация призывать своих сотрудников быть публичными? Может быть вообще не должна?

Информант: Ну, наверное, зависит от цели организации. Мне кажется, что это опять же моя личная позиция, что это правильно. И я так понимаю, что она соответствует позиции руководства моего института. Здесь мы друг друга понимаем. Мне кажется, что это правильно, действительно нужно и не только для PR самого института, но и для того, что мы науку делаем не для своего какого-то узкого круга, да, а для того, чтобы это могло на что-то повлиять. Чем больше результаты будут упоминаться в разных местах, тем больше шансов, что какие-то позитивные изменения мы можем спровоцировать. Мне кажется это приятно позитивно и нужно для всех. А каким образом, ну, наверное, заставлять сложно, потом, наверное, не всех сотрудников нужно заставлять это делать. Ну, как будто это совсем неприятно, кто-то любит считать цифры и всё. Ну, и хорошо, ну, и замечательно. Но есть это можно каким-то образом стимулировать, т.е. не кнутом, да, а скорее пряником, это может быть включаться в стимулирующие надбавки, это может подаваться личным примером опять же руководством института, можно сделать красивый сайт, приглашать там писать какие-то тексты, и потом их учитывать в надбавках. Вот, это мне кажется такой самый правильный и хороший вариант.

Интервьюер: А какова у вас тогда мотивация к публичному выступлению?

Информант: К публичному, ну, с одной стороны, это следование такой общей институтской политике, которая мне понятна и, как я говорила, она соответствует моим представлениям. И, во-вторых, мне в целом интересно донести то, что я делаю, т.е. мне как раз не хотелось бы, что результаты оставались какими-то узкими, закрытыми. Мне это не интересно. В принципе, я для этого и со студентами работаю, потому что мне просто интересно рассказать. Я вот что-то делаю, мне интересно поделится об этом с миром, можно сказать. А мир есть совершенно разный, есть там студенты Вышки, а есть какая-то широкая публика. Я это всегда воспринимаю так достаточно позитивно. Ну, есть такая, это звучит очень масштабно, наверное, такое есть, что хочется более качественных материалов, и чтобы вот это отношение к социологии менялось, к чему-то такому, что опрос на сайте. Вот, и мне кажется, что рассказы тех, кто в этом участвует, они в общем-то этому способствуют. Мне хочется тоже какой-то посильный вклад внести. И когда я как бы уверена в результатах, когда я рассказываю не чужие какие-то результаты, а те, в которых я принимала участие, мне кажется, что это полезно, ну и потом для меня это тоже ещё большой опыт, тоже из личных побуждений, это как раз хороший опыт учится говорить, объяснять что ты делаешь, не замыкаясь в той среде. И вот этот вот взгляд со стороны общества, он ан самом деле очень важен, потому что это такая рефлексия получается. Ты тут же чувствуешь: что-то тебе очевидно, совершенно не очевидно окружающим, и ты понимаешь, что это надо излагать более понятно, может быть изучить с другой стороны, может быть увидеть там какие-то вещи, которые ты не видел, когда принимал участие в исследовании. То есть тут личная мотивация и какая-то общественная на благо Института и социологии в целом. Как бы это масштабно не звучало.

Интервьюер: Тогда последний вопрос. Существуют ли какие-нибудь нормативные документы у Института, где сказано должен ли быть учёный в публичной сфере

Информант: Мне, честно говоря, не известно, я даже не могу представить, что это может быть. Просто мне кажется, в договора это включать бессмысленно, потому что опять же к этому не все готовы, не всем это нужно. Есть люди, которые этим могут заниматься, а есть те, кто не могут или не хотят по разным причинам.

Транскрипт интервью №6

Дата проведения интервью: 24.11.2015

Время начала (окончания) интервью: 15:00 - 15:24 (24 минуты)

Пол: Женский

Возраст: 60

Учёная степень: Старший научный сотрудник

Окружающая обстановка: Информант находился в своём собственном кабинете. В кабинете было тихо. Интервьюер и информант сидели напротив друг друга.

Интервьюер: Начнем, давайте с более общей темы. Какова, по вашему мнению, роль социологии в современном обществе?

Информант: Роль не очень высокая. Раньше было больше, её роль была. Сейчас только прикладные исследования. Фундаментальные, они редко кому нужны, редко используются, хотя заказы есть. Но насколько их используют, это вопрос. Можно сказать так: раньше была выше роль социологии, её потребность, чем сейчас. Обобщая.

Интервьюер: А как вы думаете, какие сейчас основные цели перед социологией стоят?

Информант: Цели? Ну, смотря, кто их должен формулировать. Одно дела, там, формулируют эти цели на предприятиях, или руководитель какой-то отрасли или в регионе. Наверное, они бы хотели, чтобы социологи что-то изучали и делали. Другое дело, как эти цели формулируются на уровне госзаказов, которые нам сюда спускаются, т.е. это очень разнообразно. Третий вопрос: как в маркетинговых компаний это формулируют, т.е. однозначно не возможно ответить на этот вопрос. В разных всё будет по-разному.

Интервьюер: Как вы думаете, с какими трудностями приходится сталкиваться учёному-социологу?

Информант: Ну, опять же, если у него есть заказ, и кто-то знает, что он проводит такие исследования, ну, т.е. такого общего названия, как социолог - его не существует. Есть люди, у которых есть имя, и которые регулярно получают заказы от каких-то маркетинговых фирм. Ну, получают заказы, выполняют, отдают, деньги получают. Есть люди, которые только начинают свою карьеру, которые бегут ищут себе заказы. Вот, не всегда, может быть, удачно. Есть социологи, которые уже в возрасте, которые разрабатывали какие-то темы, и они продолжают пусть даже на бюджетные деньги, темы эти дальше разрабатывать, потому что это дело чести, а не какой-то пролонгированное исследование. Может быть, двадцать-тридцать лет отслеживают процессы. Ну, а если в общем-то говорить, то это поиски денег, это поиски того, кому твоё исследование будет нужно. Трудность. А, ну, ещё есть такие трудности, вот раньше, да это вот трудность касается практически всех - если раньше государство, доперестроичное, когда тебя пускали на завод, на фабрики, в школы, детские сады и везде, да, то теперь очень бывает трудно получить возможность попасть в школы, детские сады, ещё куда-то. Больше инстанций нужно пройти, чем раньше, потому что теперь это всё это забюрократизированно.

Интервьюер: Как вы видите, какое сейчас взаимоотношение между наукой и обществом?

Информант: Наука? Вообще наука?

Интервьюер: Ну, можно применительно к социологии.

Информант: Ну, я думаю, вообще учёные не в чести. Спутники падают, на орбиту не выходят. Я думаю тяжелое отношение к науке у нас у всех, людей, которые вокруг, которые сами не наука. Сложные, ну, сложные, тяжелые отношения, потому что действительно, раньше космос был передовой, теперь и космос не передовой. Там раньше какие-то отрасли медицины были, теперь и это. Да. Не очень хорошие, т.е. хуже, чем раньше. Раньше человек-науки - это было почётно, награждался, наряду с артистами.

Интервьюер: Как вы думаете, какое в идеале должно было бы быть это взаимодействие?

Информант: Между обществом и наукой?

Интервьюер: Да.

Информант: Ну, в идеале … ну, в каждой стране оно по-своему должно быть. Если применительно к нашей стране, то я думаю, что были такие годы доперестроичные, когда отношения были очень хорошие. Все знали имена этих учёных, особенно тех, кто космическими разработками занимался. Там, звёзды, планеты их именами называли, на доски вывешивали, ну, наверное, было очень даже неплохо. Вполне возможно, если бы у нас было как в доперестроечное время, было бы неплохо. Для нашей страны, я думаю.

Интервьюер: Как, по вашему мнению, какие сейчас у социолога есть обязательства перед обществом? И вообще есть ли они, может быть?

Информант: Я думаю, что каждый человек, я имею в виду социолог, каждый сам для себя этот вопрос решает, какие у него обязательства: у кого-то защитить диссертацию, повысить своё звание, у кого-то больше денег зарабатывать, у кого-то, как я говорила, продолжить свои лонгитюдные исследования, у кого-то, кто-то видит, что он должен что-то миру сделать. Я думаю, единого ни у кого нету. Если взять там, если опрашивать ведущих ученых, с нашей стороны, ведущих, ведущих, то они, каждый из них что-то сформулирует, как он себе это представляет. Опять же ведущие - это одно, такие как вот я, которые долго этим занимаются и совсем молодые, как Даниэла, то уже сформулируют другое. Если такой социологический срез брать, т.е. я думаю - единого мнения нет.

Интервьюер: А вот в вашей исследовательской практике, может быть, вы какими-то принципами руководствуетесь?

Информант: Я да, потому что я уже больше тридцати лет занимаюсь изучением дошкольного образования, вот, у меня своя методика, технологии свои, которые я теперь воплощаю в дошкольных учреждениях. Ну, исследовала, исследовала, в результате сделала свою технологию, которая полезна людям, теперь которая по всей России и она применяется. Ну, вот это вот от моей работы. Если про себя говорить.

Интервьюер: А, вот, как вы понимаете термин популяризация науки?

Информант: Ну, это обязательно надо делать, потому что люди должны знать, чем занимаются учёные, обязательно должны знать, иначе они скажут, что это за люди, которых мы зазря кормим и налоги платим. Популяризация, ну, что, надо рассказывать о своих достижениях, особенно в гуманитарной области, то чего люди понимают. Трудно там рассказать про физику, про какие-то там микрочастицы. А про социологию вполне можно рассказывать, как можно чаще надо выступать, и как можно чаще рассказывать. После моих выступлений, люди из тьмы таракани присылают письма на четырёх страницах, ещё правда не прочла, по поводу выступления.

Интервьюер: Благодарности?

Информант: Да, это хорошо.

Интервьюер: Здорово. А, вот, мы могли бы назвать основные формы популяризации, которые сейчас существуют?

Информант: Ну, всем это известно: телевидение, радио, радио, телевидение, интернет. Ну, интернет в самой наибольшей части, потому что он доступен всем, и молодёжь вся интернетом пользуется. Тут ничего не выдумаешь, интернет на первом месте, телевидение на втором, ну, радио в отдалённых районах, где ни того ни другого. Пожилые люди они слушают радио, немногие, а так интернет.

Интервьюер: А есть ли какое-то отличие популяризации, скажем, в социологии и каких-то естественных науках? Какие-нибудь существенные отличия?

Информант: Мне кажется, что допустим в некоторых других науках большей частью интересней видеть эти объекты, визуализировать их в реальности. Допустим, как архитектору дом описывать? Он естественно должен постройку показать, там или тот, кто изучает зоопсихолог, какие-то открытия сделал. Естественно, он показывает какие-то наблюдения за животными. Но хотя у меня тоже много видео материалов по поводу детей в дошкольных учреждениях, это тоже, кстати говоря, важно, но философ … что может философ показать? Нет, но, т.е. там, где видео ряд можно показывать, это реально можно показать, конечно, обязательно, потому что лучше один раз увидеть, чем один раз услышать. Это здорово, если ещё есть какое-то видео, но не везде оно возможно. Например, философов трудно представить, что могут показать.

Интервьюер: А социолог?

Информант: У социологов да. Если социолог прикладной, прикладная социология. Там, вот, допустим моя технология, много там уже существует видео материалов. И если это показать, людям будет намного интересней, чем мой рассказ. Хотя там, где я выступаю, даже, когда на телевидении, редко просят принести видео-материалы, в основном, это, вот, разговор. Но жаль, это жаль. Может быть, это связано с тем, что мы не снимаем профессиональной камерой, а наши любительские какие-то съемки, они, конечно, их не удовлетворяют.

Интервьюер: Ну, да, возможно. А вот как вы оцениваете популяризацию в советское время?

Информант: Ну, она была тенденциозной. Там популяризировались определённые вещи, которые нужно было идеологически популяризировать. Другие, которые людям, возможно, были интересны, они никак не популяризировались, потому что идеологически не подходило это. Это такое отличие я скажу. Идеологизированно было всё. Сейчас в этом смысле человек может выложить в интернете, что хочешь. Практически, чего хочешь.

Интервьюер: Давайте тогда сейчас поговорим о вашем личном опыте взаимоотношения с журналистами. Насколько я знаю, вы очень часто выступаете в СМИ. И скажите, пожалуйста, чему чаще всего посвящено ваше общение? Например, какое-то обсуждение повестки дня, либо комментарий соц. опросы, или, может быть, разъяснение каких-то социологических понятий, теоретических.

Информант: В основном да, в основном чаще всего - это комментарий с каким-нибудь предполагаемым, дома что-то обсуждают какие-то законопроекты, и вот мой комментарий, как социолога, психолога, по поводу того, что бы это могло быть. Или комментарий по поводу, что какие-то случаи происходят с детьми. Поскольку я детьми, большей частью, занимаюсь, подростками. Прокомментировать случай какой-то возникший. Ну, или участвую в каких-нибудь ток-шоу, где обсуждаются актуальные вопросы.

Интервьюер: А где чаще всего вы выступаете: пресса, радио, телевидение?

Информант: Чаще всего, наверное, на радио.

Интервьюер: А случалось ли так, что вам приходилось отказываться от сотрудничества со СМИ?

Информант: Ну, да, когда меня пригласили участвовать в газете «SPEED инфо». Я точно отказалась.

Интервьюер: Из-за тематики издания?

Информант: Ну, тематика нет. Там и про сексуальные вопросы тоже можно. Просто как они подаются в бульварном варианте жёлтой прессе, это меня не устраивает. Или, например, было такое, что мне заранее говорят, что в каком ракурс надо обсуждать. Это я тоже отказываюсь. Но это редко бывает, между прочим. Другой вопрос, что когда ты выскажешь своё мнение, которое расходится с мнением того, кто это организовывает, то они тебя больше не приглашают. Но зато другие, которые тебя видели, и которым ты понравился, они тебя пригласят, а эти уже не приглашают.

Интервьюер: А вот как бы вы вот оценили ситуацию в Институте социологии, насколько выше коллеги активно выступают в СМИ?

Информант: Ну, я думаю, это средняя активность. Не сказать, что низкая, но и не высокая. Средняя.

Интервьюер: А скажите, пожалуйста, вот, социологи часто сталкиваются с какими-то проблемами при общении с журналистами. Скажите, пожалуйста, тяжело ли вам доносить материал ненаучным языком?

Информант: Нет, мне нет.

Интервьюер: А как в целом журналисты относятся к подаче материала в научном стиле? Приветствуют ли они какие-то сложные термины или же они хотят, чтобы речь была проще?

Информант: Нет, ну, конечно, они правы, она должна быть очень простая, потому что люди же слушают, они никаких терминов не знают никаких терминов. И наоборот у них ценятся люди, которые, наоборот, могут популярно рассказать о самом сложном, а те, которые приходят и заумно рассказывают, естественно, что толку они пришли, никто ничего не понял.

Интервьюер: А случалось ли так, что ваш материал подвергался редактированию со стороны журналистов?

Информант: Если только печатный материал, когда редактор вносит … ну, на радио и телевидении нет, никогда не было. И когда в печати что-то, иногда бывает редактор отредактирует что-то. Иногда очень редко, ну, очень редко, даже исказит твою мысль, я думаю, что не нарочно, а просто не поняв там что-то, придав ему какой-то смысл. Было такое, ну, может, 4-5 раз. Было такое, но это редко бывает.

Интервьюер: А вот как чаще всего происходит ваше общение с журналистами, я имею в виду, как они с вами связываются: например, кто-то рекомендует ваш телефон или через пресс-службу?

Информант: Нет, кто-то рекомендует мой телефон. Бывает там, звонят и говорят: «Наталия Петровна, старший научный сотрудник Института социологии». Кто-то когда-то из журналистов услышал это и взял себе на заметку. Звонит в Институт и говорит: «Вот, дайте телефон Натальи Петровны». В основном метод снежного кома: кто-то что-то слышал, мне дали ваш телефон, вот мы вам позвонили.

Интервьюер: Понятно. Давайте поговорим напоследок о роли Института в процессе популяризации. Как вы считаете, какова роль научного учреждения в этом процесс?

Информант: Популяризации? Какая она есть или какая должна быть?

Интервьюер: Ну, вот например, Институт социологии, как он позиционирует своё положение в публичной сфере? Стимулирует ли он своих сотрудников к этому, либо, наоборот, как-то нейтрально относится к этому, к публичным выступлениям?

Информант: Ну, у нас баллы есть, они у нас до сих пор существуют, Даниэла? Вот, Даниэла знает. Но когда мы отчёты пишет, то начисляются баллы, за публичное выступление. Значит стимулирует. Так, чтобы как-то … Ну, допустим вывешивают какие-то … если сам человек не вывесил своё интервью на доску, то никто этим не занимается: «Вот наш сотрудник там выступил или что-то такое». Такого нету. А вообще-то это было бы правильно между прочим, чтобы кто-нибудь это делал. Тогда бы у других людей тоже бы появился стимул заняться.

Интервьюер: Спасибо большое. И вот тогда последний вопрос. А известны ли вам какие-нибудь нормативные документы Института, в которых прописано, должен ли учёный публично выступать, быть публичным или нет? Есть ли такие документы?

Информант: Нет, ну, вот эти баллы то.

Интервьюер: Ага, вот эти баллы.

Информант: Вот я считаю, что это и есть публичный документ, в смысле выступаешь и получаешь баллы.

Транскрипт интервью №6

Дата проведения интервью: 09.02.2016

Время начала (окончания) интервью: 14:30 - 15:32 (1 час 02 минуты)

Пол: Мужской

Возраст: 70

Учёная степень: Доктор социологических наук, профессор

Окружающая обстановка: Информант и интервьюер находились в аудитории одни. В кабинете было тихо. Интервьюер и информант сидели напротив друг друга.

Интервьюер: Прежде всего, давайте поговорим о социологи. Как вы считаете, какова роль социологии в современном обществе?

Информант: Не много не мало, ничего себе, вопрос на минуточку. Если я скажу вам, что роль большая, значительная - этого достаточно будет? [смех] Значительная, важная, очень важная.

Интервьюер: Давайте тогда поконкретней. Какие, вы считаете, цели наиболее приоритеты для социологии?

Информант: Вы имеете в виду наше общество или в мире?

Интервьюер: Российское общество

Информант: Я считаю наиболее важный аспект - это публичный аспект социологии, то, что Майк Буравой называет публичной социологией и социальной критический аспект. Поскольку мы знаем, что социология выполняет 4 функции, так если огрублённо: описание, объяснение, предсказание ... нет, 5 … социально-технологическая функция, т.е. рекомендации по поводу практического воздействия на объект изучения, и, наконец, 5 - это социально-критическая функция. Вот, на мой взгляд, не хватает, учитывая, что с оппозицией у нас в обществе дела обстоят не важно, т.е. её попросту нет, а она крайне необходима, с точки зрения социологии, общество без нормальной серьёзной небутафорской оппозиции - просто нежизнеспособно, с точки зрения социологии, современное общество. Так вот, учитывая это, вот эта пятая социально-критическая функция социологии в нашем обществе особенно важна. Она в какой-то мере может, это в принципе невозможно, но в какой-то мере может компенсировать отсутствие нормальной оппозиции.

Интервьюер: Как вы считаете, с какими трудностями сейчас сталкивается социолог?

Информант: Ну, прежде всего, вы знаете, основные трудности связаны с нынешним этапом информационного общества. Прежде всего, с тем, что это информационное общество. Вот, в чём основные трудности. Что я имею в виду? В информационном обществе резко возрастает количество информационного мусора. Это относится и к науке и к социологии, в частности, а может быть и в особенности. И вот этот информационный мусор, он, настолько его много, что он … он во всех сферах присутствует, кстати, во всех сферах культуры и науки … и вот в условиях такого замусоривания информационного пространства, очень сложно, когда в действительности есть что-то очень ценное и полезное, оно просто тонет в этом мутном, я бы так сказал, потоке информационного мусора, и очень сложно пробиться сквозь толщу этого самого мусора. Это проблема не только науки, не только социологии, я повторяю, это проблема вообще информационного общества. Но для социологии, на мой взгляд, это проблема номер один, потому что мусора много, прямо скажем, и отделить зерна от плевел, так сказать, особенно учитывая состояние научного сообщество, если оно само не выработало пока механизмы выбраковывания выделения истины от не истины, вредного или бесполезного. Ну, и вообще, когда научное сообщество такое специфическое, и в этих условиях трудно работать естественному отбору идей. А противоестественный работает хорошо.

Интервьюер: Как вы считаете, вот мы сейчас поговорили о взаимодействии внутри научного сообщества, да получается, а как сейчас происходит взаимодействие науки и общества?

Информант: Ну, как, хочется сказать сложно, но сказать так - это ничего не сказать. Опять-таки вопрос настолько общий, либо надо ответить одним словом, либо говорить часов пять подряд. Поскольку я не готов сейчас говорить пять часов подряд на эту тему. Я просто хочу сказать, что, конечно, сложное взаимодействие науки и общество. Вы имеет в виду российское общество?

Интервьюер: Да, российское.

Информант: Состояние науки сейчас у нас неважное, я имею в виду естественные науки и социальные, вообще. Наука переживает, что называется, не лучше времена, поэтому взаимодействие с обществом, сложно, очень сложно …

Интервьюер: А вот, насколько социология активно взаимодействует, сотрудничает с обществом?

Информант: Ну, я то полагаю, если вы имеете в виду эту направленность движения, от социологии к обществу, то мне кажется, что оно, это движение, достаточно активное. Это относится и к прикладным областям социологии, я имею в виду и маркетинг, и другие сферы, зондажи общественного мнения. Академическая наука, она тоже худо-бедно прорывается, есть более менее, в общем, качественные исследования, работы, я имею в виду и теорию, и эмпирию, и фундаментальные и прикладные работы. Причём, это относится и к периферии, и к провинции, и к столице. Но, а так, конечно, учитывая то, что я сказал перед этим, а именно информационный мусор, которого очень много, то обществу, конечно, сегодня трудно, ему трудно воспринимать то, что есть ценное в социологии, отсортировывать, и отделять его от мусора. И поэтому, когда мои уважаемые коллеги жалуются на то, как жаль, что социологов не слушают, я, с одной стороны, солидарен с ними, а, с другой, думаю: «Как хорошо, что нас не слушают», потому что столько бреда в этой сфере иногда встречается, или просто мусор: иногда бредовый, иногда сверхабстрактный, иногда какие-то, если иметь в виду теоретические суждения, они носят кухонный характер, от сохи, что называется, либо это заумные какие-то фантазии. Нет умеренной середины, с одной стороны, нет дистанции по отношению к повседневной реальности, без которой наука существовать не может, если она совпадает с повседневностью, то она и не нужна вовсе, достаточно хорошего опыта и здравого смысла, и, слава богу, этого часто не хватает. С другой стороны, нынешние теории, они настолько отрываются от матушки земли, что называется, и уходят в такие дебри, что часто фантазийно, бредовый характер носит, и тут тоже большая проблема. Я здесь негативно оцениваю влияние постмодернистской философии, литературной критики на социологию, и считаю, что ей не хватает, прежде всего, хороших контактов с серьёзной исторической наукой, серьёзной. Опять-таки не бредово фантазийной, в которой очень много всякого мусора, а серьёзной исторической наукой, и с серьёзной социальной антропологией мало связей, с серьёзной в кавычках позитивистской философией, я подчёркиваю в кавычках, философией, наукой серьёзной, не постмодернистской, культурной антропологией. Вот, этого не хватает, такого союза.

Интервьюер: То есть правильно ли я поняла, что основная трудность связана с качеством предоставляемых данных?

Информант: Если под данными понимать теоретические выкладки, и теории тоже. И интерпретация данных тоже входит.

Интервьюер: А как вы считаете, форма представления социологических данных адекватно представлена в СМИ?

Информант: Ну, мы не можем … выспрашиваете, адекватно ли представлено в СМИ, здесь надо разделить этот вопрос на две части: адекватно ли сами СМИ представляют, и адекватно ли мы, социологи, представляем её в СМИ. Начнём с первого. Конечно, нельзя требовать от журналистов, чтобы они также грамотно представляли результаты исследования, так же как социологи, у них другие задачи, другие подходы, и это понятно. Но, конечно, желательно, чтобы искажений было поменьше. Сам жанр журналистики - они заинтересованы в оперативности получаемой информации, иногда в сенсационности, поскольку опять-таки, учитывая, что в современном обществе происходит медиатизация всего и вся, в том числе и научного знания, и прорваться через информационные потоки очень трудно, то все борются за читателей, и поэтому иногда, учитывая это, и в угоду фактору привлечения внимая, журналисты, чтобы эпатировать публику, иногда искажают. Но, с другой стороны, я к этому отношусь, если конечно это не грубое вранье, то я отношусь достаточно снисходительно. Если более или менее адекватно, то уже неплохо.

Ну, а что касается представления их данных в публичном пространстве самими социологами, то здесь предстоит ещё много поработать, потому что некоторые коллеги из-за того, что они боятся, что их исказят, они вообще отказываются участвовать в этом процессе взаимодействия с публикой. Зря, на мой взгляд. Надо. Правильно говорит наш Михаил Константинович Горшков: «Если нас нет в публичном пространстве» … учитывая, что мы живём в состоянии информационного общества … «Если нас нет в публичном пространстве, то в каком-то смысле нас нет вообще», потому что мы должны, мы обязаны предоставлять обществу результаты своих исследований, иначе мы будет ждать, когда через 200 лет их кто-нибудь оценит. Но это тоже хорошо, но уж больно долго ждать. Мы можем ведь и не дожить, и наши потомки тоже. Теперь дальше … другие же, конечно, есть и особая категория, но я не считаю, что это вообще часто социологи, но в массовом сознании не различают политтехнологов и социологов. Это всё едино. И вот эта категория, конечно, там действует принцип: мели, Емеля, твоя неделя. Там, конечно, много всякой ахинеи, особенно в телевизионных дебатах, одни и те же лица, они несут такую околесицу, что уши вянут. Их тоже воспринимают как социологов, и это сильно дискредитирует социологическое знание, потому что эти с пеной у рта, ругающиеся там политики, публицисты, около-писатели, около-социологи, около-учёные, псевдо журналисты. Я не понимаю, кто они такие, но это некие крикуны, и меня, кстати, самого приглашают на такие ристалища, но я просто отказываюсь и говорю: «Ребят, вы хотите, чтобы я там что-то покричал в этом шуме? Мне это совершенно не нужно, и это только меня скомпрометирует». И они соглашаются, что самое интересное [смех]. Меня в одну такую передачу пригласили, и я спросил: «А вы мне можете объяснить, зачем мне это нужно?». Вот как научному работнику, как эксперт я всё равно не выступлю, потому что я знаю вашу передачу, хоть я и не смотрю, но мне достаточно было пару раз [смех] заглянуть в неё, чтобы всё стало ясно. Прокричать в течение 30 секунд с пеной у рта, что я думаю по тому или иному вопросу, ну, это мне не нужно и никому не нужно. И поэтому терять своё время и ехать туда, и чтобы вот это с места прокричать, и чтобы это считалось социологией - не хочу, и мне это не нужно. Что самое забавное, приглашавшая меня редактор, она согласилась: «Да, я понимаю» [смех]. Она меня прекрасно поняла. Там ведущие не могут слово вставить, что мне тогда говорить. Сами ведущие, они, может быть, сами всё и провоцируют такой шум, но они сами уже не могут остановить тот информационный и прочий шум, который сами же и создали. Вот забавно. Короче говоря, я хочу сказать, что я то, чтобы социология участвовала в публичном пространстве, активно, раз. Второе, чтобы это была серьёзная социология, а не абы какая. Третье, чтобы, конечно, сами средства массовой информации давали возможность научным работникам развернуть то, что они думают, а не просто там в этих громких спорах кричать, в чём я убежден, какой дурак этот противник. Вот, здесь таких споров, которые мы часто видим по телевидению - это тот случай, когда истина не рождается. Говориться, знаете, что в споре рождается истина, в таких спорах истина не рождается, независимо ни от чего. Там, как правило обе стороны неправы, или все пять сторон, которые участвуют заведомо все несут какую-то ахинею часто. И мне это чрезвычайно неприятно, я просто выключаю телевизор, если я его вообще смотрю, или смотрю что-нибудь другое, потому что эти все битвы телевизионные, они убеждены, главное - это чтобы никто ни с кем не соглашался, и чтобы орали, и что это якобы привлекает телезрителя. Они ошибаются во многом, потому что зрителям уже этого по горло, они уже сыты этой всей бредятиной, они хотят нормального обстоятельного разговора, опирающегося на какие-то серьёзные данные, данные науки. Не надо считать телезрителя глупее, чем он есть на самом деле. Вот мой принцип.

Интервьюер: Спасибо. Скажите, пожалуйста, есть ли какие-то обязательства у учёного перед обществом?

Информант: У социологов есть какие-то обязательства перед обществом?

Интервьюер: Да.

Информант: Разумеется, как и любых, извините, членов общества. Как и у слесарей и сантехников, они тоже обязаны обществу, как известно, потому что, как и у представителей других научных дисциплин, как у церкви есть обязанности перед обществом. У всех есть обязанности перед обществом. А как же иначе. Общество нам много чего предоставляет, мы довольно рано становимся его должниками, в каком-то смысле, и возвращать этот долг наша святая обязанность, что называется. А иначе, зачем мы тогда существуем. Мы, как ещё в 19 веке и 20, серьёзная социальная наука, она всегда доказывала, что мы обязаны обществу, потому что, едва родившись, мы уже становимся его должниками, потому что пользуемся многими благами, которые не мы создали. Это у меня ещё было актуально, потому что я очень люблю этого автора, был такой экономист Фредерик Бастиа, которого Маркс страшно ненавидел, Маркс, а на самом деле он был выдающийся экономист, хотя и не импонировал Марксу. Автор знаменитого труда «Экономические гармонии», Маркс его поливал последними словами. Так вот он писал, что, допустим, возьмём столяра, простого, не говоря о людях другого труда, он делает мебель, стулья, шкафы, но он пользуется многими благами, которые не он создал: он ходит по мостовой, которую для него кто-то сделал, освещение, он ходит в церковь, которую для него построили и так далее и так далее. Если бы он сам попробовал создать все те блага, которыми он пользуется, то ему бы не хватило и трёх жизней. Ну, я не точно знаю, но примерно так. Или студента возьмём парижского, который учится, у него книги, он там живет где-то. Он что уже заработал всё то, что уже начал тратить? Нет, он ещё должен вернуть этот долг. И кому он должен вернуть? И своей семье, может быть, глобальному обществу и так далее. И это никто пока не опроверг. Вот эту идею социального долга, так сказать.

Интервьюер: А у социолога, с учётом его профессии, есть какие-нибудь уникальные обязанности, специфические?

Информант: Конечно. Да, есть, поскольку мы исходим из того, что его специальность в изучении этого общества, мы предполагаем, что он знает о нём больше, чем другие члены общества. Предположим, я не берусь доказывать, что все обладают высокой квалификацией, но мы исходим из того, что это наша специальность. Раз так, значит, мы знаем об обществе больше, наше знание глубже, обстоятельней, серьёзней, значит в этом наша особенность. И наше призвание состоит в том, чтобы этим знанием, так сказать, поделиться обществом. А для чего же иначе мы его изучаем. Так же как, это всё равно как врач, у него есть прекрасные познания в медицине, но он бы никого не лечил, представляете что бы было. Мы исходим из того, что если социологическое знание полезно, а мы предполагаем, что оно полезно, причём не обязательно прикладное, я подчеркиваю, потому что социология - это форма самопознания общества. Если оно просто плохо себя знает и понимает, опять-таки я не говорю про прикладное знание, это само собой, но даже и теоретическое знание. Если этого знания нет, или оно … если социолог его, допустим, имеет это знание, но держит, что называется, при себе - это плохо. Его задача, конечно, поделится этим знанием с этим самым обществом, которое он изучает.

Интервьюер: А как вы понимаете термин популяризация?

Информант: Вы знаете, я понимаю его так, что, во-первых, это необходимое явление в науке, но нужно понимать, что популяризация связана с некоторыми потерями. Замечу, что, например, во французском языке слово популяризация часто понимается как вульгаризация, а в русском вульгаризация - это заведомо плохо, хотя по-французски не всегда. Есть понятие: научная вульгаризация - это популяризация, но при этом неизбежны потери, повторяю. Задача состоит в том, чтобы потерь этих было как можно меньше. И популярное не значит низкопробное. Также как не обязательно нужно считать, что репродукция картины, конечно, она отличается от оригинала, но это не обязательно её опошление. Это, может быть … да, копия всегда бледнее оригинала, но, во-первых, ничто не мешает нам после того как мы посмотрели копию, отправится в музей и посмотреть оригинал, если есть возможность. Тем более что сейчас возможности интернета велики в этом плане. Так и с наукой, мы познакомились с популярной формой, ничто не мешает дальше, это может быть формой привлечения к научному знанию, к его таком первозданном виде. К первоисточникам обратиться, к знаниям. Поэтому я считаю, что … да, и плюс к этому, даже серьёзные научные достижения часто связаны с популярной формой. Многие выдающиеся учёные были одновременно и выдающимися популяризаторами, и не случайно Людвиг Витгенштейн говорил, что, если действительно что-то серьёзное может быть сказано, значит, оно может быть сказано ясно. Сам он, правда, не очень отличался такой ясностью [смех], но, тем не менее, сам призыв его был в высшей степени правилен.

Интервьюер: А как этот процесс происходит в социологии?

Информант: Популяризации?

Интервьюер: Да.

Информант: Ну, вы знаете, тут, как вам сказать, с одной стороны, он проходит не очень успешно, потому что когда я захожу в магазин и вижу, что в разделе Социологии, 70-80% книги называется «Социология» - это плохо. Это значит, что социология находится не на должном уровне, потому что это всё какие-то учебники, как правило, низкого очень уровня, и какие-то словари, пособия. Иногда пишут псевдоспециалисты. В общем, хороших книг с заголовком «Социология» очень мало, при том, что таких книг очень много с таким заголовком. Среди них мало действительно серьёзных и полезных, ну, с этим предстоит её работать и работать над этой самой популяризацией. Ну, мне кажется, что опять-таки не случайно серьёзные в мировом масштабе учебники социологии, они пишутся серьёзными специалистами. У нас иногда считается, что он может специалист и хороший, но он не может написать хороший учебник, а вот этот ничего в социологии не понимает, но может учебник написать прекрасный. Нет, так не бывает. Бывает, но редко, есть особый жанр научной журналистики, мы знаем, были, такие как: Данин, ну, знаменитый популяризатор науки Перельман и т.д. Но это другой вопрос, это относится уже к жанру научной журналистики, научной публицистике, научной беллетристике. Я вот помню, по археологии прекрасная была книга К. Керам «Боги, гробницы и ученые», я читал в студенческие годы. Есть прекрасные образцы такого рода, всё это хорошо. Но пока хороших таких популяризаций довольно мало.

Интервьюер: А вы могли бы выделить какие-то формы популяризации?

Информант: Какую-то классификацию?

Интервьюер: Ну, да, как популяризируют? Есть ли какие-то виды.

Информант: Мне представляется, что есть две главные формы. Одна - это учебная форма, вот, то мы … когда речь идёт о науке, представленная в учебниках и учебных пособиях и тому подобное, это есть тоже популяризация, потому что там мы доводим до широких студенческих масс то, что называется «передний край науки», в боле или менее популярной форме, чтобы студенты поняли. А второй вариант - это уже не учебники, не учебные пособия, а то, что принято называть «научно-популярная литература». Вот, второй жанр в области социологии, мне кажется, он даже в каком-то смысле, и отсутствует. Если не считать тот факт, что некоторые социологи просто хорошо пишут, их труд можно одновременно рассматривать как научно-популярный. Такое я думаю, бывает, встречается. Вот, такие примеры можно найти, на мой взгляд, да, можно.

Интервьюер: А входит ли в этот второй тип выступление в СМИ?

Информант: Нет, я бы сказал, что это уже третий тип. Я бы добавил это в качестве третьего жанра. Вы мне просто напомнили. Выступление в СМИ тоже могут рассматриваться как популяризация, но это уже нечто привязанное больше к современности, как правило. Хотя бывает не только, конечно, … я привожу пример буквально неделю назад: я на радио, на радиостанции, которое, вообще, говоря занята, прежде всего, новостями, но у них есть такая передача, которая знакомит с основами разных наук, и, в частности, я вот выступал про социологию, как раз меня ведущие не расспрашивали, к счастью, про сегодняшний день, что сейчас носят в социологии, там и т.д. Хотя такие вопросы были бы вполне законны, я вполне понял бы, если бы меня об этом спросили, но почти не было такого. Мы говорили именно о природе социологического знания, что это за наука и так далее, и это да, журналистика, публицистика и выступление в СМИ социологов в этом смысле смыкаются с качественной журналистикой, или с вообще журналистикой, не обязательно с качественной. В общем, здесь есть миссия определённая, всё-таки. Я возвращаюсь к началу нашей беседы. Мне кажется, что социологи должны, не всегда, не везде, это не значит, что они должны быть всеядными. У меня, кстати, был период, когда меня приглашали на телевидение, и я отказывался в принципе. И говорил, я просто задавал вопрос: «Объясните, зачем мне это нужно. Если докажите, то я пойду, если нет, то нет». Может быть, я денег там заработаю? Нет. Денег нет. Может, я смогу там как-то самовыразиться? Тоже нет. Может, я смогу донести … Ну, в общем, может я общественную какую-то миссию выполню? Это тоже нет. И, в итоге, значит, если мне не могли это доказать: «Как? Вы разве не хотите выступить на телевидении? Не хотите прославиться?» - «Нет, не хочу». И значит, я отказывался в принципе, потом правда я всё-таки, может быть, из-за того, что человек с возрастом становится более таким оппортунистическим, что ли, оппортунистом, или компромайзером, больше склонен идти на компромисс, может быть по этому, а может по другой причине - не знаю. Но, в общем, я пришёл к выводу, что всё-таки надо в средствах массовой информации, в медиа, выступать, но только не везде и не всегда, а там, где я считаю, что это будет соответствовать моим убеждениям, моим взглядам, что меня там не исказят. Хотя у меня там был один случай, кстати, на одной телепередаче, но большое счастье, что меня просто вырезали, меня там вообще не было. Хотя меня там целый час записывали, но я радовался, что я не попал, в итоге, они там какую-то мистику запустили, что-то про потребление была передача, но они туда каких-то парапсихологов, каких-то непонятных людей, и если бы я там одну фразу произнёс, я бы попал в эту компанию, и меня бы тоже истолковывали, как несущего такую же ахинею. И один мой очень уважаемый специалист, психолог и мой друг, его не вырезали в этой передаче, и он там пару фраз произносит. Я говорю, из-за этого антуража, всего этого … всех, остальных псевдоспециалистов, которые чего-то там, чуткую какую-то мистику несли, какую-то чушь. Уже и его, он тоже выступил, непроизвольно, конечно, как выразитель такого рода взглядов, псевдонаучных.

...