Психология взаимодействия работников следственных органов с несовершеннолетними (Правонарушителями и потерпевшими по половым преступлениям) при допросе

А.Н.Тарасов (2004) функциями лжи считает информационную, защитную (оборонительную); функцию понимания ложной информации партнером по общению как достоверной; маскировку агрессивных или недружественных намерений; конфликтообразующую функцию (инфильтрация конфликта во взаимоотношения партнеров по общению); торможение процессов принятия решений в организации; инициацию ошибочных действий, мнений, установок партнерами по общению; компенсаторную функцию.

Особое внимание ученых традиционно привлекают вопросы, связанные с мотивацией лжи, в том числе и в судебно-следственном процессе. Так, А.Ф.Кони классифицировал ложные показания как дающиеся под влиянием гипнотических внушений; «патологических состояний, выражающихся в болезненных иллюзиях, различных галлюцинациях и навязчивых идеях»; под влиянием самовнушения, в том числе и у детей и сознательную ложь (1959, Т.1, с. 182). О.Б.Гольдановский к причинам возникновения неточностей в показаниях относил «нормальные ошибки памяти, «патологические страдания памяти» и «патологическую ложь» (М.В.Морозова, 2005, с.508).

В.А.Образцов и С.Н.Богомолова (2002) подразделяют ложь на пассивную (умолчание известных сведений), и активную (сообщение заведомо ложных сведений, оговор и самооговор) сведений. Криминалистическая интерпретация этих понятий, по мнению В.А.Образцова, предполагает дачу ложных и заведомо ложных показаний по поводу тех или иных обстоятельств, подлежащих установлению. Ложные показания автор подразделяют на оправдательные, обвинительные, одновременно обвинительные в отношении одних и оправдательные в отношении других лиц и нейтральные (например, сообщение ложных сведений о преступлении, которое не совершилось, без указания на конкретное лицо, якобы совершившее это преступление) (1997, с. 179). Исследователь утверждает, что в генезисе лжи существенную роль играют эмоции человека (страх, гнев, злорадство, зависть, тревога, надежда, отчаяние и пр.), а к причинам, порождающим ложные показания свидетелей и потерпевших относит «воздействие, которое они испытали со стороны заинтересованных лиц (просьбы последних, уговоры, подкуп, шантаж и т.д.); болезненное состояние психики; личную заинтересованность в исходе дела; намерение избежать не желаемого обременительного участия в уголовном процессе; нежелание помогать правоохранительным органам в установлении истины из-за негативного отношения к их работе, конкретным работникам» (1997, с. 180). М.И.Еникеев к разновидностям дезинформации, предъявляемой допрашиваемым следствию, относит «сокрытие, маскировку, инсценировку, демонстрацию и ложное алиби» (1998, с.239).

Исследуя детскую ложь и ее развитие в онтогенезе, Штерн, Баумгартен и Дюпре определяли ее как «кажущуюся ложь», «ложь-фантазию» и «ложь- самозащиту», переходящую в «ложь-обман» (Криминалистика, 1938). А.Брусиловский (1929), ссылаясь на работу Карла Рейнингера «Ложь у детей и подростков, как психологическая и педагогическая проблема», подразделял ее на три вида: ложь социальную, ложь асоциальную и ложь антисоциальную. Социальная ложь вытекает из положительной социальной установки - сострадания, желания помочь, обрадовать или избавить от страданий. Антисоциальная ложь имеет обратное содержание - она направлена на то, чтобы повредить другому человеку, либо отвратить от себя ответственность за причиненный вред. Асоциальная ложь не затрагивает чужих интересов ни в положительном, ни в отрицательном смысле, она социально безразлична и приносит пользу лишь тому, кто к ней прибегает. В пределах последних двух групп находится ложь оборонительная, когда путем лжи лицо защищает себя от того или иного вредного влияния, и ложь наступательная, когда субъекты самостоятельно добиваются на путях лжи определенного результата.

Применительно к несовершеннолетним, А. Брусиловский выделял ложь по требованию взрослых и ложь, так или иначе зависящую от них - оборонительную и подражательную, а также ложь под влиянием товарищей. По мнению автора, мотивы и характер лжи несовершеннолетних стоят в зависимости от двух факторов: окружающего мира и собственного «я» (уровня развития несовершеннолетнего, его возраста и пола). При наличии неблагоприятной среды «главными виновниками лжи» являются взрослые, т.к. ложные сведения ребенок дает по их прямому требованию или подстрекательству, в то время как социально-благоприятная среда содействует возникновению социальной лжи (А.Брусиловский, 1929, с.50- 52). Кроме того, А.Брусиловский (1929) определял ложь как сознательную и кажущуюся - когда лицо дает показания объективно-неверные, но субъективно-правдивые. Думается, что под «кажущейся» ложью автор понимал различные виды непроизвольного искажения информации, вследствие процессов вытеснения и замещения или (и) при наличии у субъекта признаков повышенного фантазирования, связанных с возрастом, типом личности и т.д. Мы не будем углубляться в анализ указанных процессов, т.к. в рассматриваемом нами аспекте ложных показаний можно говорить лишь о лжи сознательной и антисоциальной, которая нередко формируется под влиянием социально-неблагоприятной среды с предъявляемой к подростку необходимостью сопротивляться или вследствие влияния взрослых, «толкающих» его на эту ложь.

Несмотря на большое количество фундаментальных исследований в области психологии лжи , классификация, представленная А. Брусиловским, была взята нами за основу при эмпирическом исследовании мотиваций поведения «мнимых» потерпевших в части предъявления ложных сведений, направленных на оговор своих сексуальных партнеров. Выделено три вида лжи (наступательная, оборонительная и ложь по требованию взрослых) с определением периода ее формирования (внезапного или длительного, оформленного в ложь в результате построения логических умозаключений), в зависимости от особенностей взаимодействия подростка со значимыми взрослыми в конкретной ситуации (конфликтной или бесконфликтной по своей структуре).

1. Мотивация удовлетворения материальных потребностей - 8 испытуемых (3,2% от общего числа потерпевших).

Данный тип мотивации поведения «мнимых» потерпевших включает в себя два подтипа несовершеннолетних женского пола младшего юношеского возраста (16-17 лет). К первому (5 испытуемых) относятся несовершеннолетние, выявляющие признаки активно-провоцирующего поведения при взаимодействии с сексуальным партнером.

После добровольного или обоюдного полового контакта несовершеннолетние требуют компенсацию за его совершение, в случае отказа, шантажируя половых партнеров подачей заявления об «изнасиловании несовершеннолетней» в правоохранительные органы. При этом, формирование мотивации удовлетворения материальных потребностей может быть ситуационно обусловленным, связанным с субъективной оценкой несовершеннолетней личности сексуального партнера.

Поскольку, требования несовершеннолетних не выполняются, они подают заявления об изнасиловании в правоохранительные органы, надеясь на их удовлетворение. «Мнимые» потерпевшие данного круга - подростки из семей с низким уровнем материальной обеспеченности, выявляющие с периода младшего пубертатного возраста признаки асоциального поведения. Они рано начинают курить и употреблять спиртные напитки, ведут раннюю половую жизнь, не имеют мотивации к обучению, прогуливают занятия в школе, стремясь к признанию себя как взрослой личности в ближайшем окружении.

В структуре их личности всегда есть истероидный компонент, они демонстративны, эгоцентричны, лживы, изворотливы, беспринципны, стремятся к независимости при недостаточном развитии волевого компонента, самооценка - неустойчивая с тенденцией к завышению (см. прилож., примеры №№90, 91). В ходе проведения допросов ведут себя уверенно, эмоционально, легко аффектируются, пытаясь доказать совершение изнасилования, а используемая ими ложь носит характер наступательной и спланированной при устойчивой мотивации оговора своих сексуальных партнеров.

Ко второму подтипу (3 испытуемых) относятся несовершеннолетние потерпевшие, которые дают ложные показания вопреки своей воле - под прямым влиянием взрослых, поведение которых детерминировано корыстными мотивами, мотивами мести или самоутверждения (см. прилож., примеры №№92, 93). Несовершеннолетних потерпевших данного подтипа отличает инфантилизм, эмоциональная незрелость, конформность взглядов и установок, ведомость, зависимость от более сильной личности, нерешительность, боязливость, неуверенность в себе, неразвитость волевого компонента.

При проведении допросов «мнимые» потерпевшие, использующие ложь по требованию взрослых, которая всегда носит спланированный характер, с работниками следственных органов общаются крайне неохотно, на вопросы отвечают односложно, прямо или косвенно апеллируя к законному представителю. Те, в свою очередь, проявляя высокую речевую активность, нередко сопряженную с вербальной агрессией, пытаются отвечать на поставленные следствием вопросы за несовершеннолетних, стремясь управлять коммуникативным процессом.

2. Мотивация избежания наказания - 11 испытуемых (4,4 % от общего числа потерпевших).

Данный кластер, являясь самым многочисленным в группе «мнимых», включает в себя несовершеннолетних подростков женского пола младшего юношеского возраста 16-17 лет (исключение составляет один малолетний мальчик 10-ти лет). Потерпевшие этой категории - подростки из социально- благополучных семей, родители которых, не обладая достаточной педагогической культурой, прикладывают все усилия для правильного, в их понимании, воспитания своего ребенка, которое протекает, преимущественно, по типу доминирующей гиперпротекции. Как показывает практика, у 64% потерпевших данного типа матери являлись педагогами (завучами, директорами школ, учителями) и занимали лидирующее положение в семье. Девочки-подростки, воспитывающиеся в жестких, авторитарных условиях, ограничивающих проявление их свободы и самостоятельности, испытывали непреодолимое желание «вырваться» из-под контроля родителей, стремясь к автономии и независимости. Субъективное ощущение «взрослости» при стремлении взаимодействовать с противоположным полом, обусловленное эротическими переживаниями и потребностью соответствовать нормам и установкам референтной группы сверстников, способствовало легкому вступлению в добровольные сексуальные отношения, как правило, с лицами мужского пола, незначительно старше себя по возрасту.

Данный тип «мнимых» потерпевших как «продукта» авторитарного воспитания отличает личностная зависимость, несамостоятельность, некритичность, инфантилизм, эмоциональная незрелость, импульсивность при демонстративности в поведении и в высказываниях. Разоблачение дочери в плане наличия у нее сексуальных отношений с противоположным полом происходит всегда неожиданно как для подростка, так и для родителей. При этом, внезапно возникшая конфликтная ситуация с родителями, в большинстве случаев, разрешается стереотипно, посредством сложившегося в семье поведенческого репертуара обеих сторон: авторитарный прессинг со стороны взрослых - оборонительная, спонтанно возникающая ложь детей. Несовершеннолетняя признается родителям в сексуальной связи, объясняя ее осуществление принуждением со стороны мужчины. Мотивация оговора, несмотря на ситуационную обусловленность формирования, под влиянием внешних (поведение значимых взрослых в неожиданно сложившейся конфликтной ситуации) и внутренних (индивидуальные характеристики подростка) факторов приобретает устойчивый характер, практически, мгновенно. Страх наказания (разоблачения) при осознании неотвратимости применения санкций со стороны родителей или других значимых взрослых выступает доминантной при выборе линии поведения подростка, направленной на избежание негативных последствий конфликта любой ценой, не зависимо от дальнейшего развития судебно-следственной ситуации (см.: прилож., примеры №№95, 96).

Как показывает практика, значимые для подростка взрослые (в подавляющем большинстве случаев - матери) без какого-либо критического осмысления ситуации принимают версию дочери и, в дальнейшем, занимают активно-обвинительную позицию по отношению к «виновному», не приемля никаких объективных доводов со стороны следствия, идущих вразрез с их сформировавшимися установками (см.: прилож., пример №94). Сами несовершеннолетние данного типа контактируют с работниками следственных органов неохотно, путаются в показаниях, выявляя признаки личностной зависимости от законных представителей, в том числе и обращаясь к ним с просьбой ответить на поставленные вопросы.

3. Мотивация реализации отмщения - 4 испытуемых (1,6 % от общего числа потерпевших).

К данному типу относятся несовершеннолетние женского пола младшего юношеского возраста (16-17 лет) из социально-благополучных семей, характеризующиеся исключительно с положительной стороны. Они хорошо учатся в школе, проявляют вежливость и корректность в общении со взрослыми, имеют устойчивую мотивацию к обучению и т.д. Потерпевших данного круга отличает завышенная самооценка, хороший самоконтроль поведения, мстительность, злопамятность, эгоцентризм, демонстративность, артистичность, упорство в достижении поставленной цели, достаточное развитие волевых качеств, исполнительность, обязательность, пунктуальность и педантичность (в структуре личности всегда присутствуют истероидные и (или) эпилептоидные компоненты).

Несовершеннолетние данного типа, будучи полностью осведомленными в вопросах сексуальных отношениях и паттернах полоролевого поведения, вступают в добровольный сексуальный контакт, более того, желают его, выявляя признаки активно-провоцирующего поведения на еще начальных этапах взаимодействия с потенциальным сексуальным партнером. Являясь личностями эгоцентричными, стремящимися к сексуальной востребованности и признанию себя половым партнером как незаурядной личности, девушки соответствующим образом «рисуют» в своем воображении и предстоящий сексуальный контакт. Не получив желаемого результата от интимной близости, ощущая себя униженной и оскорбленной «особью женского пола», несовершеннолетние разрабатывают план отмщения «обидчику» («я всегда представляла первый половой акт как в сказке, а ничего этого не было», «все было грубо и мерзко, он меня даже не поцеловал ни разу»).

Таким образом, формирование мотивации оговора у «мнимых» потерпевших данного типа происходит на высоте негативных эмоций, вызванных крушением ожиданий, а иногда - при обнаружении последствий половой связи (заражение венерическими заболеваниями, наступление беременности). Мотивы, входящие в стуктуру психологической мотивации предъявления ложных сведений, являются для несовершеннолетних равными по своей значимости: мотивы мести сексуальному партнеру, мотивы самоутверждения и мотивы избежания раскрытия истинной информации значимыми взрослыми о добровольном вступлении подростка в сексуальный контакт (см.: прилож., примеры №№97, 98). При этом, первоначально предъявление ложных сведений значимым взрослым (родителям) происходит в бесконфликтной ситуации, а ложь несовершеннолетних носит ярко выраженный наступательный характер и всегда бывает тщательно спланированной.

Потерпевшие данного круга при общении, как с работниками предварительного следствия, так и со значимыми для них взрослыми (в первую очередь, родителями), демонстрируют произвольность действий при хорошем самоконтроле поведения. При допросах занимают активно- обвинительную позицию, охотно контактируют со следователем, подробно, в деталях, очень эмоционально излагают все нюансы «криминальной» ситуации, легко управляя своим поведением. С присущим им макиавеллизмом, несовершеннолетние данного типа используют разнообразные алгоритмы поведения - от демонстрации роли «жертвы злой воли» при наличии слезливых реакций до принятия образа «ожесточенного мстителя» с дисфороподобными проявлениями в ответ на выражение сомнений в правдивости их показаний.

Проведенное эмпирическое исследование показало, что влияние значимых взрослых на формирование мотивации предъявления «мнимыми» потерпевшими ложных сведений может быть прямым (авторитарным требованием, убеждением в необходимости данного действия) в бесконфликтной ситуации и косвенным как в бесконфликтной, так и в конфликтной. При этом, косвенное влияние взрослых порождает у несовершеннолетнего не только оборонительную ложь, но и ложь наступательную, когда поведение подростка в части использования лжи является полимотивационным, но один из мотивов всегда остается неизменным - сокрытие истинной информации о происшедшем от значимых взрослых.

Таким образом, присутствие на допросах «мнимых» потерпевших их законных представителей нередко является фактором, осложняющим процесс установления истины по уголовному делу, что актуализирует необходимость разработки правомерных методов психологического воздействия, направленных, с одной стороны, на преодоление лжи несовершеннолетних, а с другой - на максимальную нейтрализацию влияния значимых взрослых.

Табл. 5. Сводная таблица «мнимых» потерпевших

Результаты проведенного эмпирического исследования личности несовершеннолетних и малолетних потерпевших, поведение которых в юридически значимых ситуациях обусловлено различными мотивациями, показали, что в ходе проведения допросов они выявляют широкий спектр эмоционального и поведенческого реагирования - от проявления сверхактивности при предъявлении показаний до стремления к избежанию контакта или переходу на односложные ответы. При этом, 156 испытуемых (63,2% от общего числа потерпевших) крайне неохотно вступали в контакт с юридическими работниками, пытаясь избежать детализации показаний, в том числе и при сохранной способности к восприятию и воспроизведению происшедших событий Из них: несовершеннолетних с мотивацией сохранения тайны - 6,9%; с мотивацией эротичной идентичности- 12,8%; с мотивацией сохранения источника удовлетворения витальных и (или) гедонических потребностей - 10,3%; с мотивацией избежания микросредовой изоляции - 9,05%; с мотивацией сохранения.

Процесс установления и пролонгации позитивного психологического контакта работников следственных органов с несовершеннолетними и малолетними потерпевшими в ходе проведения допросов зависит от множества факторов: возраста потерпевшего, его социальной принадлежности, индивидуально-психологических особенностей; степени психотравмирующего воздействия сексуального насилия на его личность; отсроченности проведения допроса от ситуации деликта; поведения законного представителя на допросе; субъективного восприятия подростком личности законного представителя, педагога, психолога; профессионализма самого следователя и т.д. Совокупность указанных факторов существенно затрудняет осуществление коммуникативного процесса в ходе проведения допросов с несовершеннолетними потерпевшими, особенно в тех случаях, когда он носит характер одностороннего воздействия на личность подростка со стороны следователя при предъявлении несовершеннолетнему значимой для уголовного дела информации. Полагаем, что для достижения юристом профессионально-важных целей организация совместной деятельности с несовершеннолетним потерпевшим в ходе проведения допросов должна реализовываться через многоуровневый процесс психологического взаимодействия с ним, эффективность которого обеспечивается оценкой индивидуальности подростка с дальнейшим ее учетом при четкой регуляции юристом своих действий. Установление же психологической мотивации поведения несовершеннолетнего потерпевшего по половым преступлениям в юридически значимых ситуациях как необходимого компонента определения индивидуальности подростка, детерминирует психологические аспекты подготовки допроса (место проведения, подбор конкретных лиц из числа его возможных/обязательных участников и т.д.), необходимые для создания эмоционально комфортной обстановки получения показаний от подростка в ходе психологического взаимодействия с ним при допросе. жизни - 16%; с мотивацией удовлетворения материальных потребностей - 2,16%; с мотивацией избежания наказания - 6%.

Глава 6. Методика психологического взаимодействия работников следственных органов с несовершеннолетними правонарушителями и с несовершеннолетними потерпевшими по половым преступлениям при допросе

6.1 Теоретический анализ воздействия в уголовном процессе. Критерии правомерности психологического воздействия на личность несовершеннолетнего допрашиваемого

Проблема допустимости мер воздействия при расследовании преступлений остается наиболее сложной и дискуссионной как в сфере международного права, так и в отечественной юриспруденции. На состоявшейся в декабре 1975 года XXX сессии ООН была принята резолюция 3452 «О правилах по защите всех лиц, подвергшихся любой форме задержания и тюремного заключения», в ст.24 которой говорится о том, что «ни один арестованный или содержащийся под стражей не должен подвергаться физическому или психическому принуждению, пыткам, насилию, угрозам или влияниям какого бы-то не было рода, обману, хитростям, обманчивым внушениям, продолжительным допросам, гипнозу, воздействию наркотиков или любых других средств, способных нарушить или ослабить свободу его действий или решений, его память или его способность суждения; любое заявление его, вызванное применением какого- либо из упомянутых выше запрещенных методов, а также полученное таким образом доказательство не должно допускаться в качестве доказательств против него на любой стадии производства по делу». В утвержденном Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1988г. Своде принципов защиты всех лиц, подвергшихся задержанию или заключению в какой бы то ни было форме, также содержится запрет на применение в отношении задержанного в ходе его допроса насилия, угроз, или таких методов дознания, которые нарушают его способность принимать решения или выносить суждения («Международные акты о правах человека», 1998, С. 209).

Статья 5 Всеобщей декларации прав человека от 10 декабря 1948г. провозглашает, что никто не должен подвергаться пыткам или жестоким, бесчеловечным или унижающим его достоинство обращению и наказанию. Аналогичные нормы содержат ст.7 «Международного пакта о гражданских и политических правах» от 16 декабря 1966г. и ст.З «Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод» от 4 ноября 1950 г. («Международные нормы и правоприменительная практика в области прав и свобод человека», 1993, С. 88). 10 декабря 1984 года Генеральной Ассамблеей ООН была принята и открыта для подписания, ратификации и присоединения «Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания», определяющая понятие пытки «как любого действия, причиняющего сильную боль или страдание, физическое или нравственное с целью получения от него или третьего лица сведения или признания, наказания его за действия, которые совершило оно или третье лицо, или в совершении которых оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда такая боль или страдание причиняются государственным должностным лицом или иным лицом, выступающим в официальном качестве или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия» («Международные нормы и правоприменительная практика в области прав и свобод человека», 1993, С.89). Европейская конвенция по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения и наказания от 28 ноября 1987г., подтверждающая основные положения одноименной Конвенции ООН ратифицирована Федеральным законом N 44- ФЗ 28 марта 1998 года.

Несмотря на огромное значение указанных международных актов в решении проблемы предупреждения пыток и других видов физического и психического насилия, многие сформулированные в них положения предполагают расширительное толкование, что создает трудности в оценке и квалификации тех или иных действий. В этой связи, Комитет по правам человека ООН в замечании общего порядка № 20 к ст. 7 «Международного пакта о гражданских и политических правах», внесенных на 44 сессии 1992 года, подчеркнул, что не считает необходимым разрабатывать перечень запрещенных действий или устанавливать четкие разграничения между различными формами наказания и обращения. Норма, текстуально почти совпадающая со ст.7 «Пакта о правах человека», содержится в ст.21 Конституции Российской Федерации, предусматривающей, что никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию, а согласно ч. 4 ст. 164 УПК РФ, законодатель запрещает домогаться показаний обвиняемого и других участвующих в деле лиц путем насилия, угроз и иных незаконных мер. При этом, в самом Уголовном кодексе не содержится терминов «психическое» либо «психологическое» воздействие, а «психическое насилие» Законодатель рассматривает как угрозу в различных ее проявлениях.

В действующем Уголовном законе явно противопоставляются категории «насилие» или «угроза применения насилия», что и понятно - психическое насилие не может быть сведено лишь к угрозе, т.к. угроза может быть и правомерной: любой допрос свидетеля или потерпевшего начинается с правомерной угрозы уголовным наказанием за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний (Т.В.Аверьянова, Р.С.Белкин, Ю.Г.Корухов, Е.Р.Росинская, 2001). При этом, подход исследователей к определению психического насилия существенно различается. Так, Е.Г.Веселов под психическим насилием понимает «любое целенаправленное деструктивное воздействие на психику человека: оскорбление, систематическое унижение человеческого достоинства, жестокое обращение, гипноз, принудительная инъекция наркотических средств или психотропных веществ, в том числе угроза причинения вреда своей жизни или здоровью» (2002, с. 16). Аналогично трактуют психическое насилие JI.B.Сердюк (2002) и В.Ф.Иванов (1986).

И.Н.Алексеев предлагает формулировать понятие психического насилия «строго в узком смысле, так как при широкой трактовке оно фактически приравнивается к понуждению», считая психическое насилие, в любом случае, шире угрозы, т.к. в случае не причинения вреда психике угроза из разряда «насилие» переходит в категорию «ограничение свободы волеизъявления». Автор относит к психическому насилию и крайнюю степень психического принуждения, и систематическое унижение достоинства, сопровождаемое оскорблениями, и гипноз в случае непосредственного причинения вреда психике (в противном случае гипноз предлагается рассматривать как ограничение свободы волеизъявления), а если под психическим насилием понимать любое целенаправленное деструктивное воздействие на психику, тогда в него закономерно включаются и шантаж, и угроза уничтожением или повреждением имущества (например, объективная сторона преступления, предусмотренного ст. 133 УК РФ). При этом, поскольку принуждение реализовывается и в виде охранительной функции государства и права, не влекущей за собой намеренного целенаправленного причинения вреда, оно может употребляться как в положительном (меры принуждения, применяемые государством), так и в отрицательном смыслах (ч.1 ст. 120, п. «а» ч.2 ст. 141, ч.2 ст. 142, ч.1 ст. 144, 4.1 ст. 147, ст.179 УК РФ, понуждение через принуждение в ст.ст. 117, 133, 206 УК РФ), в отличие от «насилия», носящего исключительно отрицательный характер (2006, с.6-13).

Р.А.Левертова (1978) утверждает, что психическое насилие в отличие от физического, не нарушает целостности органов тела или его наружных тканей, оно не причиняет видимого физического вреда организму потерпевшего, а воздействует лишь на его психику, вызывая различные чувства - страх, гнев, возмущение. При этом, по мнению автора, психическое насилие выражается в угрозах причинить физический, моральный, имущественный вред, лишить каких-либо благ, ограничить субъекта в его свободном волеизъявлении. По мнению Л.Д.Гаухмана (1974), угроза применения насилия - воздействие на психическую сферу организма человека, выражающаяся в запугивании применением физического насилия. В.Г.Пушков (1997) говорит о том, что угроза психического принуждения трактуется законодательством двояко: с одной стороны, тем, кто препятствует или может препятствовать достижению задач правосудия, с другой - тем, кто решает эти задачи средствами, запрещенными законом, противоречащие нравственным законам общества и нарушающими конституционные права, свободы и интересы граждан.

Законодатель регламентирует оказание психического воздействия в сфере уголовного судопроизводства в общей форме - процессуального принуждения, к допустимым средствам которого относит задержание, избрание мер пресечения в отношении подследственных, привод, угрозу уголовной ответственности за дачу ложных показаний потерпевшими и свидетелями, принудительное освидетельствование, обыск и т.д. (раздел 4 УПК РФ - «Меры процессуального принуждения»), К средствам психического принуждения, запрещенным законом, относятся насилие, угрозы, издевательства, шантаж. В этой связи, полагаем, что психическое насилие является крайней формой психического воздействия отрицательного характера, часто сопряженного с оказанием и физического насилия.

Под психическим воздействием мы понимаем целенаправленные действия воздействующего, осуществляемые в форме психического принуждения, направленные на достижение поставленной цели, путем намеренного причинения вреда, повлекшие за собой изменения в психическом состоянии объекта воздействия. К формам реализации психического воздействия отрицательной направленности, можно отнести: 1) «суггестивную интервенцию» - насильственное вторжение в сознание субъекта с целью тотального подавления его воли, вследствие изменения психического состояния (гипноз, осуществляемый в противоправных целях); 2) использование в противоправных целях психотропных препаратов, наркотических и токсических веществ; 3) использование внешних раздражителей, действие которых несет в себе разрушительный характер для психической деятельности человека (использование в противоправных целях ультразвука, яркого света и т.п.); 4)использование вербальных деструктивных средств (угроз и шантажа).

Некоторые исследователи применение в противоправных целях психотропных препаратов, наркотических и токсических веществ относят к физическому насилию - виду физического принуждения, заключающегося в совершении общественно опасного и противоправного деяния в виде непосредственного физического деструктивного воздействия на потерпевшего (И.Н.Алексеев, 2006, с.9). Полагаем, что насильственное введение инъекций, сопровождающееся причинением лицу физических страданий в целях понуждения к каким-либо действиям, противоречащим воле человека, можно рассматривать как комбинированное неправомерное воздействие - физическое насилие, сопряженное с психическим, и наоборот. Однако, использование психотропных препаратов или одурманивающих веществ достаточно часто осуществляется завуалированно, в тайне от потерпевшего, без его желания на их применение, но и без применения физического насилия. Таким образом, полагаем, что использование в противоправных целях психотропных препаратов, наркотических и токсических веществ без применения физического насилия к субъекту в виде пыток, истязаний и причинения телесных повреждений, целесообразно относить к психическому воздействию.

В тех случаях, когда использование вербальных средств (угроз и шантажа) направлено на изменение психического состояния субъекта, которое может выражаться в возникновении различного рода нарушениях сознания, расстройствах приспособительных реакций (острая реакция на стресс, депрессивная реакция разной продолжительности и т.п.), вплоть до возникновения реактивных состояний, можно говорить о неправомерном психическом воздействии. Использование вербальных средств, имеющих меньшую психотравмирующую нагрузку для личности (обман, оскорбления), можно отнести к неправомерному психологическому воздействию, направленному на изменение эмоционального реагирования субъекта, первоначально выражающегося в возникновении различного рода эмоциональных реакций (страха, гнева, тревоги, испуга и т.д.), которые под воздействием ряда внешних и внутренних факторов, могут трансформироваться в негативно окрашенные эмоциональные состояния (эмоционального психологического стресса, состояния эмоционального напряжения или возбуждения, фрустрации и т.д.). Полагаем, что в исключительных случаях можно говорить об изменении психического состояния лица, вследствие оказания на него неправомерного психологического воздействия: например, разовое высказывание угрозы в адрес неустойчивой, тревожно-мнительной или истероидной личности может привести к возникновению у нее каких-либо невротических состояний (невроз навязчивых состояний, истерический или депрессивный невроз и т.п.). В любом случае, и психологическое, и психическое воздействие, реализованное через вербальное высказывание угроз, шантажа, обмана и (или) оскорблений в адрес объекта воздействия, является неправомерным.

Таким образом, неправомерным психологическим воздействием можно считать целенаправленные действия лица, имеющие целью лишение объекта воздействия свободы выбора в принятии решения и в линии своего поведения, посредством изменения его эмоционального реагирования через активное использование деструктивных вербальных средств (обмана, оскорблений).

Под воздействием, в широком смысле, подразумевается «взаимодействие двух или более систем, при котором функционирование одной системы оказывается причиной определенных изменений в структуре (пространственно-временных характеристиках) хотя бы одной из взаимодействующих систем» (Г.А.Ковалев, 1989, с.4-5). В более узком значении психологическое воздействие трактуется как «вид воздействия, осуществляемого в отношении субъекта (индивидуального или группового) и вызывающего причинно-следственные изменения в его психике и опосредованно в его поведении» (Т.С.Кабаченко, 1986, с. 13). Под правомерным поведением работника правоохранительных органов, по мнению В. В. Оксамытного (1985), следует понимать деятельность личности в сфере социально-правового регулирования, основанную на сознательном выполнении норм права, которое выражается в их соблюдении, исполнении и использовании.

В. В. Лазарев (1976), отмечая различия в правомерном поведении юриста в зависимости от характера правовых предписаний при их реализации, указывает на применение права как формы такого поведения. Ю. И. Новик (1989) при анализе форм или структуры правомерного поведения работника правоохранительных органов исходит не из формальнологической юридической позиции, а из психологической, полагая, что выявление элементов психологического механизма правомерного поведения должно характеризовать различные формы направленности личности на совершение правомерных поступков, ее психическое отношение к своему поведению в правовой сфере и его последствиям. Еремеев С.Г. (2010) психологическими составляющими критерия допустимости психологического воздействия следователя на участников уголовного судопроизводства, имеющего интегративный характер и включающего в себя этический, профессионально-этический и социально-психологический компоненты, считает обеспечение психологической безопасности личности на основе недопущения причинения психологического и морального ущерба.

Психологическое воздействие можно классифицировать по характеру (простое и сложное) и направленности воздействия (индивидуальное и коллективное). Форма осуществления психологического воздействия может быть открытой (обращение непосредственно к уровню сознания), закрытой (неочевидной), связанной с использованием приемов, воздействующих на сферу подсознания и комбинированной, сочетающей в себе обе предыдущие. Исследователи по-разному трактуют виды, способы, методы и приемы психологического воздействия. Так, к способам психологического воздействия Г.М.Андреева (1988) относит заражение, внушение, убеждение и подражание, а В.Н.Куликов (1974) подразделяет их на убеждение, внушение и конформизм; В.Б.Ольшанский (1975) воздействием в процессе общения считает информирование, инструктирование и стимулирование; А.Ю.Панасюк (1992) выделяет принуждающее, манипулятивное, внушающее и убеждающее психологическое воздействие. В.Г.Пушков говорит о «недостаточности сведения психологического воздействия к процессу передачи информации, так как такой подход фиксирует лишь его формальную сторону, в то время как важна не только информация, но и ее личностный смысл для объекта воздействия, способы передачи, учет ее прохождения через защитные барьеры личности, включение психологического воздействия в некую общую систему взаимодействия при понимании ситуации и ее контекста, учета связи между психологическим воздействием на практическом уровне, взаимоотражением сотрудников и иных участников уголовного процесса на когнитивном уровне и их взаимоотношениями на эмоциональном» (1997, с. 152). При этом, автор совершенно справедливо замечает, что «успешность реализации сценариев психологического воздействия зависит от компетентного владения сотрудниками достаточным арсеналом соответствующих средств, способов и тактик применения психологического воздействия» (2000, с. 16).

А.В.Дулов, в свою очередь, не отрицает возможности «использования при психологическом воздействии нейтральной информации, не передающей целевого содержания, но оказывающей влияние на регулирование эмоциональных состояний, отношений, ослабление противодействия, распространения ее на принятие решений, формирование представлений объекта воздействия в силу наличия у него собственной информации» (1975, с. 140). По мнению В.В.Аврамцева психологическое воздействие - это активная, целенаправленная деятельность, продуктом которой является изменение параметров психики (мотивов, целей, отношений, установок, потребностей) объекта воздействия, значимых для достижения целей воздействующего. Автор выделяет следующие элементы психологического воздействия: 1 Целенаправленность воздействия, наличие определенной цели, которую необходимо достичь в результате оказания воздействия на объект, в общении юриста цель задается в соответствии с профессиональными требованиями и на основе закона; 2)активный характер воздействия, что подразумевает произвольное управление воздействующим субъектом состоянием объекта воздействия; 3)изменение в результате воздействия субъективных характеристик объекта воздействия (потребностей, установок, отношений, способностей, деятельности, поведения и т.п.), значимых для достижения целей воздействующего (2000, с.23).

А.Р.Ратинов предлагает критерии правомерности психологического воздействия в следственной практике, говоря о том, что правомерное психологическое воздействие отличается от психического насилия наличием у подследственного лица свободы выбора той или иной позиции. Автор утверждает, что «правомерное психическое влияние само по себе не диктует конкретное действие, не вымогает показание того или иного содержания, а, вмешиваясь во внутренние психические процессы, формирует правильную позицию человека, сознательное отношение к своим гражданским обязанностям и лишь опосредованно приводит его к выбору определенной линии поведения (добровольность выбора отличает, например, допрос, направленный на получение правдивых показаний, от домогательства признания)» (2001, с. 57-163). М.И.Еникеев приводит аналогичный критерий правомерности психологического воздействия: «средство достижения истины допустимо, если лицо, дающее показания, остается свободным в выборе линии своего поведения» (1996, с.463). Подобной позиции придерживается и Н.П.Хайдуков, полагая, что воздействие на подследственного должно оказываться в «допустимо правомерной форме, когда оно не согласуется с волей и потребностями объекта воздействия, но и не ограничивает его прав, свободы выбора поведения и не противоречит законности и нравственным принципам общества» (Криминалистика, 2001, с.510).

Психологическое воздействие в деятельности расследования приобретает характер специфического феномена, присущего только ей (А.В.Дулов, 1975), будучи обусловленным психологическими защитами подследственных и иных противодействующих лиц, интерпретацией ими событий преступления в собственных интересах, осознанным и неосознанным использованием средств противостояния задачам расследования и оказываемому на них психологическому воздействию (А.Р.Ратинов, Н.И.Ефимова, 1988; В.И.Черненилов, 1989). Поскольку, арсенал противодействия следствию очень широк: от уклонения (завуалированного отказа участвовать в процессе расследования), сопротивления (открытого отказа выполнять законные требования сотрудника) и препятствования (противодействия путем активных действий) до дачи ложных показаний, использования инсценировок и т.д., психологическое воздействие в деятельности следователя должно быть направлено на преодоление противодействия допрашиваемого лица (В.Г.Пушков, 1997)

При этом, необходимо отметить, что «обман» не упомянут в Кодексе в числе незаконных мер, вследствие чего его применение обсуждается с точки зрения морали и разграничения от введения в заблуждение (В.Г.Пушков, 1997). Придерживаясь категорично-отрицательной позиции в части использования обмана как средства достижения юристом профессионально- важных целей, полагаем, что обман сам по себе является неправомерным психологическим воздействием, а введение объекта воздействия в заблуждение - спорным с позиции признания правомерности его применения, т.к. использование данного, безусловно, манипуляционного действия, в случае профессиональной обоснованности его применения, прямо предусмотрено Законом об оперативно-розыскной деятельности (п.п.З, 4 с. 15 Закона об ОРД). Однако, граница между «обманом» и «введением в заблуждение» (например, в рамках использования такого приема изобличения во лжи как «создание у допрашиваемого впечатления о большей осведомленности следователя в деталях расследуемого события») весьма тонка и переступить ее очень легко при отсутствии у

Таким образом, правомерным психологическим воздействием мы считаем активные, целенаправленные, подготовленные и инструментально оснащенные действия юриста, приводящие к изменению или коррекции мотивационных линий, взглядов и установок объекта воздействия в ходе осуществления прямого или опосредованного вербальными и невербальными средствами процесса убеждения при условии сохранения за допрашиваемым свободы выбора в линии своего поведения и принятии решения.

Как видно из приведенной схемы (рис.4), пусковым механизмом для изменения соматического, психического или эмоционального состояния допрашиваемого как следствия оказания на него любого из видов воздействия является возникновение эмоциональных реакций субъекта. В случае оказания неправомерного воздействия (физического, психического, психологического) изменение когнитивного и интеллектуального компонента допрашиваемого происходит под влиянием первоначально возникающих негативно окрашенных эмоций (страха, гнева, испуга и т.д.), сохраняясь, как правило, только в ситуации «здесь и теперь» без смены глубинной мотивационной направленности субъекта. При правомерном психологическом воздействии прямой или опосредованный вербальными и невербальными средствами коммуникации процесс убеждения, влияющий на динамику протекания когнитивных процессов, становится побудительной силой в мотивационной сфере личности допрашиваемого. При этом, регуляционные воздействия на эмоциональную сферу допрашиваемого способны оказывать влияние на все составляющие его деятельности (мотив, цель, принятие решения и т.д.), сохраняя свою эффективность в течение длительного промежутка времени.

Проблеме оказания психологического воздействия в ходе осуществления коммуникативного процесса вообще, и в уголовном процессе, в частности, посвящено множество научных исследований (Т.В.Аверьянова, А.Аврамцев,А.Александров, Э.У.Бабаева, С.Белов, Р.С.Белкин, С.Н.Богомолова, А.Н.Васильев, В.Л.Васильев, Е.Г.Веселов, В.Н.Волков, Л.П.Гримак, Е.Л.Доценко, А.В.Дулов, М.И.Еникеев, С.Г.Еремеев, Г.А.Зорин, Т.С.Кабаченко, О.Д.Калашников, В.Н.Карагодин, Г.А. Ковалев, Ю.Г.Корухов, М.М.Коченов, И.А.Макаренко, А.Р.Ратинов, Н.Р.Осипова, А.Образцов,А.Ю.Панасюк, С.К.Питерцев, В.Г.Пушков, Е.Р.Росинская, Н.А.Селиванов, О.Ю.Скичко, А.Б.Соловьев, А.М.Столяренко, Е.В.Стрельцова, М.С.Строгович, С.Ю.Якушин, Л.Б.Филонов, В.Д.Хабалев, Е.Центров, В.Н.Цомартов, А.У.Хараш, В.И.Черненилов, Ю.В.Чуфаровский, В.М.Шевченко, Г.Г. Шиханцов и др.). Так, Г.А. Ковалев выделяет три основных парадигмы, соотнося их со стратегиями межличностного воздействия, утверждая, что «любая современная концепция воздействия может быть понята в отношении каждой из следующих трех пар альтернативных моделей: транзактная (двусторонняя) модель против гиподермической (односторонней) модели; акциональная, интенциональная модель против реактивной (пассивной) модели; процессуальная модель против эффектационной (конечной) модели (1987, с.42-43). Наиболее релевантной реактивному подходу автор считает стратегию, условно названную им как императивное воздействие, основными функциями которого являются функции контроля поведения и установок человека, их подкрепление и направление в нужное русло, а также функция принуждения по отношению к объекту воздействия. В рамках акциональной парадигмы Г.А.Ковалев выделяет манипулятивную стратегию, подчеркивая, что акциональный подход к организации воздействия по своей внутренней сути в принципе может вести к таким же, а иногда, к еще худшим психологическим последствиям, нежели реактивный подход (1987, с.42-45), т.к. «несмотря на признание активности и индивидуальной избирательности психического отражения, при использовании конкретных методов воздействия человек на самом деле все так же остается объектом внешних влияний и психического манипулирования», поэтому императивную и манипулятивную стратегии психологического воздействия можно отнести к одному и тому же одномерному, объектному, монологическому взгляду на человеческую природу, где человеку отводится пассивная роль, где его уникальная сущность, индивидуально-психологическое содержание обезличивается, а творческий саморазвивающийся потенциал редуцируется (1989, с.5 8-63). Оптимальным для организации продуктивных и личностно развивающихся контактов между людьми, адекватным субъект-субъектному характеру самой человеческой природы, автор считает диалог (развивающую стратегию), основными нормативами и принципами организации которого являются: эмоциональная и личностная раскрытость партнеров по общению, психологический настрой на актуальные состояния друг друга, безоценочность, доверительность и искренность выражения чувств и состояний (1987, с.46).

Аналогичной позиции придерживается и В.Г.Пушков, оценивая развивающую стратегию психологического воздействия как гуманистическую, основанную на «субъект-субъектом подходе, глубокой (интимной) включенности, развитии диалога с учетом соприкосновения личностных сфер взаимодействующих» (1997, с.155). Невозможно не согласиться с приведенными утверждениями, т.к. наиболее корректной, этически выверенной, а часто и продуктивной, безусловно, является развивающая стратегия. Однако, ее использование предполагает проявление искренности и открытости при наличии у воздействующего эмпатии к объекту воздействия - безусловно положительного принятия его личности в целостности. В этой связи, применение развивающей стратегии в уголовном процессе может оказаться невозможным, независимо от процессуального статуса допрашиваемого лица (например, когда потерпевший активно противодействует следствию, предъявляя ложные сведения или когда характер совершенного обвиняемым деликта,. а, следовательно, и его личность вызывает негативное отношение юриста).

Возможность применения императивной стратегии психологического воздействия в уголовном процессе большинство исследователей считают правомерным лишь в случаях осуществления необходимых, законодательно закрепленных функций принуждения, когда подследственные рассматриваются как пассивные объекты деятельности, обладающие ограниченными возможностями для самостоятельного выбора поступков или решений. В.Г.Пушков считает целесообразным использовать императивную стратегию только «в обусловленных законом случаях», по той причине, что «она приводит лишь к внешнему кратковременному подчинению субъекта психологического воздействия и не затрагивает глубинной структуры его психической организации; осуществляемая без учета актуальных состояний и отношений подследственных, условий межличностной коммуникации, она приводит к отрицательным последствиям, обратным ожиданиям» (1997, с.154-155).