Культурология

Новейшие открытия в области генетики и эволюции человека еще более укрепили позиции натуралистов, которые высказали немало оригинальных идей. Культурно-творческие и социальные элементы поведения, связанные с прочностью человеческих связей, объяснялись, например, отсутствием у человека сезонных брачных периодов, силой и непрерывностью полового чувства. Согласно чисто биологическим критериям, внутриутробное развитие ребенка должно было бы продолжаться около двух лет. Однако, после того как человек стал прямоходящим существом, дети стали рождаться недоношенными и это предопределило их длительную зависимость от взрослых, легкую обучаемость и пластичность нервной системы.

Разнообразие человеческих культур, стойкие черты менталитета каждого народа, проявляющиеся на протяженнии длительного времени, объяснялись тем, что человеческие этносы, подобно отдельным людям, имеют каждый свою особенную генетическую программу.

Ярким примером натуралистических взглядов является теория Ч. Ломброзо, одного из основателей физиогномики - науки о связи внешних признаков человека с его сущностными особенностями, определяющими характер поведения индивидов. К выводам такого рода Ломброзо пришел в ходе изучения физиологических признаков преступников. Форма и размеры черепа, параметры мозга, форма носа и ушей, цвет волос и т. п. в ходе изучения были типологизированы, и на этой основе были сделаны выводы о наследственной, биологической предрасположенности некоторых людей к преступной деятельности. Так, по мнению Ломброзо, человек с голубыми глазами и рыжим цветом волос является потенциальным насильником.

Многие реакционные теории (расизм, фашизм) непосредственно связаны с натурализмом, оправдывающим все формы насилия ссылками на природную неполноценность одних людей и даже целых народов, и превосходство других.

«Инстинктивный, биологически наследуемый слой» человеческой природы без сомнения существует. Он играет важную роль в массовом поведении и формировании культуры. Однако факты этнографии показывают, что основные инстинкты, обеспечивающие самосохранение, очень пластичны, подвергаются повсеместно культурной обработке. Требования и нормы культуры влияют на то, как и чем люди питаются, как удовлетворяют свою половую потребность, какую роль выполняют отцовство и материнство. Экономическая система, трудовые отношения, в особенности в ранних примитивных обществах, тесно связаны как с инстинктивным поведением , так и с религиозными верованиями.

Родовые потребности заставляют человека исследовать окружающий мир, чтобы выжить и приспособиться к среде обитания. Они стимулируют мышление, воображение, различные формы кооперации между индивидами и группами. Кроме универсальных родовых инстинктов существуют и такие, которые достигают большой силы лишь у небольшой части особей. Среди «немассовых» инстинктивных влечений важны две пары: властолюбия и готовности подчиняться, славолюбия и конформизм.

Русский космизм. В русской научной мысли известна такая разновидность натурализма, как русский космизм (Чижевский, Циолковский, Вернадский). Это система воззрений, ориентированных на целостное восприятие реальности и человека в виде органически единого Космоса. Во взглядах Чижевского, Циолковского, Вернадского сущность человека трактовалась как особая планетарная и космическая сила, играющая значительную роль в преобразовании мироздания. Среди этих взглядов наибольшую известность получили идеи Вернадского, выразившиеся в учении о биосфере и её переходе в ноосферу.

Биосфера - это системное целое, включающее наряду с геологической оболочкой планеты всё живое, в т.ч. и человека. Человечество, как один из видов живого вещества, влияет на изменение биосферы в целом. А под влиянием человеческой мысли и преобразующей деятельности человека биосфера превращается в ноосферу - сферу разума. Тем самым научная мысль приобретала масштабы планетарного и космического явления. Под её влиянием человечество может перейти от гетеротрофного состояния (жизнь за счёт других организмов) в автотрофное (жизнь за счёт преобразования энергии солнца).

Проблемы превращения биосферы в ноосферу в настоящее время конкретизируются в концепции коэволюции (согласованного развития) природы и общества, основные положения которой впервые сформулировал в 1968 г. русский ученый Н.В.Тимофеев-Ресовский. Центральное место в этой концепции занимает обоснование оптимальных путей взаимодействия человечества с остальной биосферой. Сторонник идей коэволюции, основоположник кибернетики Н.Винер однажды заметил: "Мы столь радикально изменили нашу среду, что теперь для того, чтобы существовать в ней, мы должны изменить себя".

Для этого человечество должно соблюдать два основных правила: первое - отказаться от тех видов деятельности, которые чреваты необратимыми последствиями для окружающей среды и могут поставить под угрозу само существование жизни на нашей планете; второе - изменение мировоззренческих ориентаций людей, поворот от потребительства к осознанию и уважению ценности всего живого.

К особого рода взглядам в рамках современного натурализма относится этическая концепция А.Швейцера, который утверждал, что не познание и практика, а переживание является самой существенной связью человека с миром. "Я есть жизнь, которая хочет жить", - вот первоначало человеческого бытия. Само бытие есть универсальная воля к жизни. Поэтому смысл человеческой жизни восходит не к разуму и деятельности, а к воле. Он заключается в благоговейном отношении ко всякой жизни. Поддержание жизни, возвышение её до высшей ценности - это благо; зло - это уничтожение жизни, принесение ей вреда. Благоговение перед жизнью и оценка человека как высшей ценности составляют, согласно Швейцеру, основу нового гуманизма.

Концепция Швейцера носит явно выраженный индивидуалистический характер. Этика не может быть универсальной, так как общество, отмечает Швейцер, далеко не едино. В более поздний период он уточняет свои взгляды и пытается несколько смягчить крайне индивидуалистические позиции своей этической концепции. Он выносит на обсуждение вопрос о добре как активном нравственном первом принципе человека. Добро выражается в деятельности человека на пользу другим людям и обществу.

Этическое учение Швейцера содержит важную тему "Человек и природа", в которой все человеческие действия в отношении к природе, ко всему земному являются объектом этической оценки. Её основа - принцип осознанной необходимости. Деятельность в согласии с этим принципом придает поступкам человека необходимую положительную нравственную ориентацию и гарантирует от хищнического, безнравственного отношения к природным богатствам. Швейцер выступает критиком разрушительных тенденций научно-технического прогресса. К ним он относит и угрозу мировой термоядерной войны, которая означала бы катастрофу для всего человечества, гибель культуры, возврат к дикости. Таким образом, в своей этической концепции Швейцер выходит к проблемам экологии.

Социологический подход. Второй, отличный от натурализма подход может быть назван социологизмом. Он характерен для Аристотеля, Маркса, Дюркгейма. Суть его в том, что главным свойством человеческой природы признается социальность. Аристотель прямо определял человека как животное политическое.

Согласно Марксу, общественное бытие людей определяет их сознание, т.е. мотивы поведения, мыслительные привычки и саму логику рассуждения. При этом «классовый интерес», по Марксу, действует подчас сильнее, чем любой инстинкт. Биологической потребности Маркс придает значение лишь тогда, когда она совпадает с классовым интересом. Пролетариат голоден и нищ. Одновременно он является тем классом, который призван победить буржуазию и отнять у нее несправедливо нажитые богатства. В данном случае голод и классовый интерес сливаются в «классовый инстинкт».

Хотя общественное бытие влияет на поведение, сводить к нему все мотивы деятельности и логику мышления было бы неверно. Маркс и Энгельс сами принадлежали буржуазии. Почему же тогда логика их мысли совпала не с буржуазным, а с пролетарским интересом?

Социологический подход к пониманию человека может многое объяснить, если учесть всю совокупность общественных воздействий на личность. При этом необходимо различать воздействия социальной жизни, которые формировали родовой облик человека в течение многих тысячелетий, от тех, которые влияют на отдельного индивида -- сначала в период детства и социализации, а затем, когда, будучи уже взрослым, человек включается в трудовую, семейную и политическую жизнь. Вполне вероятно, что эти три вида общественных воздействий будут влиять на человека совершенно различным образом. В детстве психика ребенка формируется в зависимости от характера семейных отношений, причем следы семейного воспитания остаются на всю жизнь. Во взрослом состоянии человек формируется под влиянием непосредственно окружающей его среды и всего культурного наследия.

Философско-антропологический подход. Он отличается сложностью и множественностью позиций, представлен такими именами, как М. Шелер, А. Гелен, М. Хайдеггер, Ж.П.Сартр, Л.Шестов, Э.Фромм.

Общие черты этого подхода таковы.

Во-первых, подчеркивается, что человек -- уникальное существо, инстинкты которого «расшатаны» и который биологически «недостаточен», хуже приспособлен к земным условиям, чем другие животные. Развитие разума у человека определяется его неприспособленностью и уязвимостью. Разум возникает и становится главным инструментом адаптации в результате «расщепления» психики, постоянного ее травмирования. Но и разум, как говорит Э. Фромм, -- не только благо, но и проклятье. Разум помогает человеку понять, что он смертен, что его ждут многочисленные опасности и страдания.

Во-вторых, благодаря разуму и своей биологической неспециализированности, человек вступает в диссонанс с природой. У него нет четко первоочерченной экологической ниши. Но благодаря технике и социальной организации он может выжить в очень широком диапазоне природно-географических условий. Человек как бы «выпадает» из надежных и прочных форм животного существования. Он живет, существует, но не имеет сущности. Он «обречен на свободу», он должен каждый раз заново определять себя.

В-третьих, вместо фиксированной сущности, составляющей некий «центр бытия» каждого вида, человек испытывает настроения тоски, тревоги, заботы, заброшенности, страдает от чувства одиночества и избытка общения. На самые значительные и важные события он реагирует смехом, плачем. Человек -- эксцентрическое существо.

В-четвертых, человек чувствует свою «разорванность». Он есть «трещина бытия»» Собственное существование является для него проблемой. Он удивляется тому, что существует. Он осознает неизбежность смерти и не может до конца в нее поверить. Он знает, что принадлежит человеческому роду и потенциально мог бы быть таким, как любой другой. Но почему-то из всех возможных ролей и позиций ему выпала в жизни именно эта роль, эта позиция, и он не может этого объяснить.

Человек -- свободное, открытое существо, не знающее своих границ своих целей. Ничто его до конца не удовлетворяет, он каждый день должен все начинать с начала. Подобно Сизифу, он обречен снова и снова вкатывать свой камень на вершину горы. Человек обречен на творчество. Он должен отвечать на вызовы природы и строить вокруг себя «культурные миры».

Философско-антропологический подход, несмотря на некоторую свою абстрактность, имеет особенно большую «объяснительную силу» в отношении культуры, подчеркивая ее игровой, творческий характер, глубокую укорененность в человеке и несостоятельность утилитаристских проектов, в которых культуре отводится роль падчерицы, некоего украшения.

В современных концепциях человеческой природы, как правило, присутствуют в своеобразном сочетании все три подхода. Действительно: и биопсихологические качества, и социальность, и уникальное положение в природе тесно взаимодействуют и проявляются в культурном творчестве. Они помогают преодолеть два противоположных заблуждения: религиозный миф о мгновенном сотворении культурного человека Богом и позитивистский миф о наличии культуры уже у животных (в виде зачатков социальной жизни, языка, нравственности).

В науке существует множество различных трактовок генезиса культуры. Остановимся на некоторых из них подробнее.

Орудийно-трудовая концепция происхождения культуры. Наиболее обстоятельно данный подход к культуре разработан в марксистской традиции. Отличие человека от животных усматривается исследователями этой ориентации в труде. Предполагается, что генезис социального и культурного непосредственно связан со становлением человеческого труда, который и превращает человеческую жизнедеятельность в общественную.

Эта теория происхождения человека изложена Ф. Энгельсом в 1873 -- 1876 гг. Она представлена в статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», которая являлась одной из глав его работы «Диалектика природы». Энгельсу принадлежит классическая формула: «Труд создал человека». Под трудом Энгельс понимал целесообразную деятельность, которая началась с изготовления орудий из камня, кости и дерева. По мнению К. Маркса и Ф. Энгельса, сознание возникло в результате труда. В процессе труда у людей возникла потребность что-то сказать друг другу. Так появилась речь как средство общения в совместной трудовой деятельности. Последствия этих предпосылок -- возникновение процесса труда и речи -- огромны.

Согласно трудовой концепции, антропо- и культурогенеза, обезьяны сообразили, что искусственные орудия гораздо эффективнее естественных. Тогда они стали создавать эти орудия и сообща трудиться. Появилась речь. Труд сотворил человека и культуру как способ его жизнедеятельности. Но для того чтобы трудиться, важно обладать сознанием. Неплохо также для этой цели жить в группе и общаться в процессе обретения трудовых навыков. Однако эти рассуждения образуют замкнутый круг. Сознание рождается только как результат труда, но, чтобы заняться деятельностью, нужно иметь нечто подобное интеллекту. Речь обретается внутри общности. Но какая сила побуждает жить сообща и искать общения? Все эти компоненты культурогенеза связаны, но непонятно, как они порождают друг друга.

Авторы трудовой концепции культурогенеза, к сожалению, не могут объяснить противоречия. Чтобы снять внутреннее противоречие в «трудовой» гипотезе, надо объяснить, каким образом прачеловек мог нечто выдумать, изобрести, открыть, не умея придумывать, изобретать, открывать и не делая этого.

При этом необходимо уточнить: что такое труд? Обычно мы даем ответ: «труд -- это целесообразная деятельность». Но такой деятельностью, строго говоря, занимаются почти все животные. Некоторые животные преобразуют среду обитания, координируют совместные действия. Но это еще не труд.

Если же признать трудом нечто, что отделяет человека от природного царства, подразумевая под ним специфически человеческий способ жизнедеятельности, приведший к культуре, то как он появился раньше человека? В силу чего человек мог обрести то, что не заложено в его генетической программе? Что заставило его искать внеприродные пути самовыражения? Именно эти вопросы не затронуты в трудовой концепции культурогенеза, которая озабочена только тем, чтобы выстроить последовательность чудодейственных благоприобретенных свойств, делающих человека человеком.

Итак, труд в марксистски ориентированной культурологии рассматривается как процесс взаимодействия человека и природы. Орудия труда действительно сыграли немалую роль в жизни человека. Однако они не могут объяснить тайну превращения обезьяны в человека, чуда сознания, дара совести, секретов социальной жизни. Обычная эволюционная теория, которая исходит из поступательного развития живой материи, здесь оказывается бессильной.

Теория возникновения культуры из магии. Новейшие этнографические исследования, накопленный эмпирический материал утверждают, что человек менее всего был озабочен тем, чтобы приблизиться к природе. В известном смысле он издревле старался, как бы отделиться от нее. Проще говоря, первобытный охотник, если глядеть на него современными глазами, не понимал собственной выгоды. Что проку, скажем, от наскальных рисунков? Вместо того чтобы успешно адаптироваться к внешнему миру, он, напротив, демонстрировал собственную неприспособляемость к природе, к ее велениям и законам.

Американский культуролог Теодор Роззак утверждает: до наступления палеолитической эры господствовала другая -- палеотаумическая (от двух греческих слов -- «древний» и «достойный удивления»). Еще не было никаких орудий труда, но уже была магия. Мистические песнопения и танцы составляли сущность человеческой природы и определяли его предназначение еще до того, как было создано первое орудие труда. Вот контуры этой древней жизни: сначала мистические видения, потом орудия, мандала вместо колеса, священный огонь для приготовления пищи, поклонение звездам еще до того, как появился календарь. Одним словом, молитвенно-восторженное восприятие жизни в противовес одностороннему практицизму палеолитической эры.

Обратимся теперь к концепции видного американского культуролога Льюиса Мэмфорда, который считает, что К. Маркс ошибался, придавая орудиям труда направляющую функцию и центральное место в развитии человека и культуры.

Многие антропологи, ссылаясь на сохранившиеся каменные артефакты, связывают развитие высшего человеческого интеллекта с созданием и использованием орудий труда. На самом деле, как показывают новейшие исследования, моторно-сенсорные координации, вовлеченные в подобное элементарное производство не требуют и не вызывают какой-либо значительной остроты мысли.

По мнению Л. Мэмфорда, ошибка в интерпретации природы человека - это существующая тенденция датировать доисторическими временами непреодолимый интерес современного человека к орудиям, машинам, техническому мастерству. Орудия и оружие древнего человека были такими же, как и у других приматов, -- его зубы, когти, кулаки. Так было в течение долгого времени до тех пор, пока он не научился создавать каменные орудия, более функционально эффективные, нежели эти органы.

Многие другие биологические виды создали массу устройств, искусных и оригинальных. В этом отношении они оказались более изобретательными, чем человек. Если техническое умение было бы достаточным для определения активного человеческого интеллекта, то человек долгое время рассматривался бы как безнадежный неудачник по сравнению с другими видами. И только позже производство символов резко обогнало производство орудий и, в свою очередь, способствовало развитию более ярко выраженной технической способности.

«Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное -- это значит пропустить основные главы человеческой предыстории, которые фактически были решающими этапами развития. В противовес стереотипу, в котором доминировало орудие труда, данная точка зрения утверждает, что человек является главным образом использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным; и основной акцент его деятельности -- его собственный организм. Пока человек не сделал нечто из себя самого, он мало что мог сделать в окружающем мире» (Л. Мэмфорд).

Психоанализ: феномен первобытной культуры. Основатель психоанализа З. Фрейд (1856--1939) в книге «Тотем и табу» пытался раскрыть культурогенез через феномен первобытной культуры. Он отмечал, что возможность обнажить первоначальные слои человеческого творчества позволяют подойти к выяснению специфики культуры в целом. Фрейд пытается разгадать первоначальный смысл тотемизма. Вместе с тем он показывает, что для истолкования феномена культуры огромное значение имеет система запретов, то есть табу.

Фрейд рассматривает табу как результат двойственности чувств. Человек, как он разъясняет, обладает свойством, которого нет в животном мире. Но это качество не прирождено человеку, не соприродно ему. Оно возникает неожиданно, случайно, хотя и не бессмысленно, потому что в самой природе человека заложена возможность такого благоприобретения. Речь идет о совести как даре, выделившем человека из царства животных и создавшем феномен культуры.

Фрейд выводил феномен совести из первородного греха, совершенного пралюдьми, -- убийства первобытного «отца». Сексуальное соперничество детей с отцом привело к тому, что они решили избавиться от него. Дети убили главу рода, а затем закопали его. Однако этот поступок не прошел для них бесследно. Страшное преступление пробудило раскаяние. Дети поклялись никогда больше не совершать таких деяний. Так произошло, по Фрейду, рождение человека из животного. Раскаяние породило и феномен культуры как средства преодоления навязчивых видений. Но как могло проявить себя чувство, которое прежде не было свойственно человеку? На этот вопрос Фрейд отвечает: «Я должен утверждать, как бы парадоксально это ни звучало, что чувство вины существовало до проступка… Людей этих с полным правом можно было бы назвать преступниками вследствие сознания вины». Врожденное бессознательное влечение вызвало грех, который оказался поворотным пунктом в антропосоциогенезе. Совершив коллективное преступление, пралюди со организовались в экзогамный род, то есть обрели способность к социальной жизни, что и содействовало превращению животного в человека.

Каждая культура, по словам Фрейда, создается принуждением и подавлением первичных позывов. При этом у людей имеются разрушительные, следовательно, противообщественные и антикультурные тенденции. Этот психологический факт имеет решающее значение для оценки человеческой культуры. Культурогенез, следовательно, обусловлен наложением запретов. Благодаря им культура безвестные тысячелетия назад начала отделяться от первобытного животного состояния. Главная задача культуры, по Фрейду, настоящая причина ее существования в том и состоит, чтобы защищать нас от природы.

Теперь поставим вопрос: достоверна ли прежде всего этнографическая версия Фрейда? Этнологи того времени отвергали гипотезу основоположника психоанализа. Они отмечали, что тотемизм не является древнейшей формой религии, что он не универсален и далеко не все народы прошли через тотемическую стадию, что среди нескольких сот племен были найдены только четыре, в которых совершалось бы ритуальное убийство тотема и т.д.

Первобытный грех Фрейд связывает с происхождением амбивалентной (двойственной) психики социальных существ. Психика человека еще на животной стадии двойственна, но при этом сам Фрейд подчеркивает, что мы ничего не знаем о происхождении этой двойственности. Следовательно - неясно, какова реальная причина тех действий прачеловека, которая привела к появлению феномена совести. Если же не удается объяснить генезис нравственности, то и теория культурогенеза оказывается абстрактной. Ведь она целиком строится на факте благоприобретения совести. Фрейд связывает генезис культуры с животностью человека, с тем, что люди наделены звероликой природой. При этом сама культура оказывается средством обуздания животных инстинктов. Однако даже в русле психоанализа, в наследии учеников Фрейда эта концепция оспаривается и считается малоубедительной.

Игровая концепция происхождения культуры. Многие европейские философы и культурологи усматривают источник культуры в способности человека к игровой деятельности. Игра в этом смысле оказывается предпосылкой происхождения культуры. Различные версии такой концепции находим в творчестве Г. Гадамера, Е. Финка, И. Хейзинги. В частности, Г. Гадамер анализировал историю и культуру как своеобразную игру в стихии языка, внутри которой человек оказывается в радикально иной роли, нежели та, которую он способен нафантазировать.

Голландский историк культуры И. Хейзинга (1872--1945) в книге «Homo Ludens» (1938 г.) отмечал, что многие животные любят играть. По его мнению, если проанализировать любую человеческую деятельность до самых пределов нашего познания, она покажется не более чем игрой. Вот почему автор считает, что человеческая культура возникает и развертывается в игре. Сама культура носит игровой характер. Игра рассматривается в книге не как биологическая функция, а как явление культуры и анализируется на языке культурологического мышления.

Хейзинга считает, что игра старше культуры. Понятие культуры, как правило, сопряжено с человеческим сообществом. Человеческая цивилизация не добавила никакого существенного признака к общему понятию игры. Все основные черты игры уже присутствуют в игре животных. Хейзинга делает допущение, что в игре мы имеем дело с функцией живого существа, которая в равной степени может быть обусловлена только биологически, только логически или только этически. Игра -- это прежде всего свободная деятельность. Она не есть «обыденная» жизнь и жизнь как таковая. Все исследователи подчеркивают незаинтересованный характер игры. Она необходима индивиду как биологическая функция. А социуму нужна в силу заключенного в ней смысла, своей выразительной ценности.

Хейзинга был убежден в том, что игра скорее, нежели труд, была формирующим элементом человеческой культуры. Раньше, чем изменять окружающую среду, человек сделал это в собственном воображении, в сфере игры. Однако, правильно подчеркивая символический характер игровой деятельности, Хейзинга обходит главный вопрос культурогенеза. Все животные обладают способностью к игре. Откуда же берется «тяга к игре»? Человек не только увлекается игрой, но создает также культуру. Другие живые существа таким даром почему-то не наделены.

Пытаясь решить эту проблему, Хейзинга отмечает, что архаическое общество играет так, как играет ребенок, как играют животные. Внутрь игры мало-помалу проникает значение священного акта. Вместе с тем, говоря о сакральной деятельности народов, нельзя ни на минуту упускать из виду феномен игры.

Когда Хейзинга говорит об игровом элементе культуры, он вовсе не подразумевает, что игры занимают важное место среди различных форм жизнедеятельности культуры. Не имеется в виду и то, что культура происходит из игры в результате эволюции. Не следует понимать концепцию Хейзинги в том смысле, что первоначальная игра преобразовалась в нечто, игрой уже не являющееся, и только теперь может быть названа культурой: «Стало быть, не следует понимать дело таким образом, что игра мало-помалу перерастает или вдруг преобразуется в культуру, но скорее так, что культуре в ее начальных фазах свойственно нечто игровое, что представляется в формах и атмосфере игры. В этом двуединстве культуры и игры игра является первичным, объективно воспринимаемым, конкретно определенным фактом, в то время как культура есть всего лишь характеристика, которую наше историческое суждение привязывает к данному случаю».

В поступательном движении культуры гипотетическое исходное соотношение игры и не игры не остается неизменным. По словам Хейзинги, игровой момент в целом отступает по мере развития культуры на задний план. Он в основном растворяется, ассимилируется сакральной сферой, кристаллизуется в учености и поэзии, в правосознании, в формах политической жизни. Тем не менее во все времена и всюду, в том числе и в формах высокоразвитой культуры, игровой инстинкт может вновь, как полагает голландский историк, проявиться в полную силу, вовлекая отдельную личность или массу людей в вихрь исполинской игры.

Концепция игрового генезиса культуры поддерживается в современной философии не только Хейзингой. Обратимся к работе известного феноменолога Е. Финка «Основные феномены человеческого бытия». В типологии автора их пять -- смерть, труд, господство, любовь и игра. Последний феномен столь же изначален, сколь и остальные. Игра охватывает всю человеческую жизнь до самого основания, овладевает ею и существенным образом определяет бытийный склад человека, а также способ понимания бытия человеком.

Игра, по мнению Финка, пронизывает другие основные феномены человеческого существования. Игра есть исключительная возможность человеческого бытия. Играть может только человек. Ни животное, ни Бог играть не могут. Лишь сущее, конечным образом отнесенное к всеобъемлющему универсуму и при этом пребывающее в промежутке между действительностью и возможностью, существует в игре.

Эти утверждения нуждаются в пояснении, поскольку они противоречат привычному жизненному опыту. «Каждый знает игру по своей собственной жизни, имеет представление об игре, знает игровое поведение ближних, бесчисленные формы игры, знает общественные игры, цирцеевские массовые представления, развлекательные игры и несколько более напряженные, менее легкие и привлекательные, нежели детские игры, игры взрослых; каждый знает об игровых элементах в сферах труда и политики, в общении полов друг с другом, игровые элементы почти во всех областях культуры».

Трактуя игру как основной феномен человеческого бытия, Финк выделяет ее значительные черты. Игра в его трактовке -- это импульсивное, спонтанно протекающее вершение, окрыленное действование, подобное движению человеческого бытия в себе самом. Чем меньше мы сплетаем игру с прочими жизненными устремлениями, чем бесцельней игра, тем раньше мы находим в ней малое, но полное в себе счастье.

Финк считает, что человек как человек играет один среди всех существ. Игра есть фундаментальная особенность нашего существования, которую не может обойти вниманием никакая антропология. Следовало бы, утверждает автор, когда-нибудь собрать и сравнить игровые обычаи всех времен и народов, зарегистрировать и классифицировать огромное наследие объективированной фантазии, запечатленное в человеческих играх. Это была бы история «изобретений», совсем иных, нежели традиционные артефакты культуры, орудий труда, машин и оружия. Они (эти «изобретения») могут показаться менее полезными, но в то же время они чрезвычайно необходимы.

С игрой у Финка связано происхождение культуры, ибо без игры человеческое бытие погрузилось бы в растительное существование. По мнению Финка, человеческую игру сложно разграничить с тем, что в биолого-зоологическом исследовании поведения зовется игрой животных. Человек -- природное создание, которое неустанно проводит границы, отделяет себя самого от природы. «Животное не знает игры фантазии как общения с возможностями, оно не играет, относя себя к воображаемой видимости». Поскольку для человека игра объемлет все, она и возвышает его над природным царством. Здесь возникает феномен культуры.

Э. Кассирер: культура как производство символов. На современном этапе развития культурологического знания, возможно, наиболее совершенной следует назвать символическую концепцию, предложенную Эрнстом Кассирером. Он выдвинул учение о языке, мифе, науке и искусстве как специфических "символических формах". Мы можем говорить о нем, как об одном из создателей символической концепции происхождения культуры. В этом отношении важнейшим из его трудов для нас является книга "Философия символических форм".

Кассирер выводит феномен культуры из факта несовершенства биологической природы человека. Человек утратил свою первоначальную природу.

Кассирер намечает подступы к целостному воззрению на человеческое бытие как протекающее в символических формах. Он обращается к трудам биолога И. Юкскюля. «Каждый биологический вид, - развивал Юкскюль свою концепцию, - живет в особом мире, недоступном для всех иных видов. Вот и человек постигал мир по собственным меркам». Юкскюль начинает с изучения низших организмов и последовательно распространяет модели их на другие формы органической жизни. По его убеждению, жизнь одинаково совершенна всюду: и в малом и в великом. Каждый организм, отмечает биолог, обладает системой рецепторов и системой эффекторов. Эти две системы находятся в состояний известного уравновешивания.

Можно ли, спрашивает Кассирер, применить эти принципы к человеческому виду? Вероятно, можно в той мере, в какой он остается биологическим организмом. Однако человеческий мир есть нечто качественно иное, поскольку между рецепторной и эффекторной системами развивается еще третья система, особое соединяющее их звено, которое может быть названо символической вселенной. В силу этого человек живет не только в более богатом, но и качественно ином мире, в новом измерении реальности.

Животные реагируют на внешний стимул непосредственно, у человека же этот ответ должен подвергнуться еще мысленной обработке. Человек живет уже не просто в физической, но и символической вселенной. Это символический мир мифологии, языка, искусства и науки, который сплетается вокруг человека в прочную сеть. Дальнейший прогресс культуры только укрепляет эту сеть.

Кассирер отмечает символический способ общения с миром у человека, отличный от знаковых сигнальных систем, присущих животным. Сигналы есть часть физического мира, символы же, будучи лишенными, по мысли автора, естественного, или субстанциального, бытия, обладают прежде всего функциональной ценностью. Животные ограничены миром своих чувственных восприятий, что сводит их действия к прямым реакциям на внешние стимулы. Поэтому животные не способны сформировать идею возможного. С другой стороны, для сверхчеловеческого интеллекта нет различия между реальностью и возможностью: все мысленное становится для него реальностью. И только в человеческом интеллекте наличествует как реальность, так и возможность.

Для первобытного мышления, считает Кассирер, весьма трудно проводить различие между сферами бытия и значения, они постоянно смешиваются, в результате чего символ наделяется магической либо физической силой. Однако в ходе дальнейшего развития культуры отношения между вещами и символами проясняются, как проясняются и отношения между возможностью и реальностью.

Вот откуда, оказывается, родилась социальная программа. Первоначально она возникала из самой природы, из попытки уцелеть, подражая животным, более укорененным в естественной среде. Потом у человека стала складываться особая система. Он стал творцом и создателем символов. В них отразилась попытка закрепить различные стандарты поведения, подсказанные другими живыми существами.

Таким образом, у нас есть все основания считать человека «незавершенным животным». Вовсе не через наследование благоприобретенных признаков он оторвался от животного царства. Для антропологии ум и все, что его занимает, относится к области культуры. Культура же не наследуется генетически. Из приведенных рассуждений вытекает логический вывод: тайна культурогенеза коренится в формировании человека как символического животного.

Выводы

1. В результате длительного процесса развития биологическая форма материального бытия преобразовалась в антропосоциокультурную. Проблема происхождения человека и культуры ставилась в донаучный период в рамках мифологии и религии. В науке наметились три основных подхода к ее решению -- натуралистический, социологический и философско-антропологический. В современных концепциях человеческой природы, как правило, присутствуют в своеобразном сочетании все три подхода.

2. В рассмотренных различных концепциях культурогенеза духовная природа и творческая, нравственная сущность человека осмысливаются по-разному. Концепции взаимосвязаны и взаимодополняют друг друга. Именно поэтому многие исследователи проблемы культурогенеза являются одновременно представителями разных концепций. Это говорит как о сложности проблемы происхождения культуры, так и о том, что причины ее возникновения носят комплексный характер и не могут рассматриваться односторонне.

Вопросы для повторения

1. Какой смысл вкладывают в понятие «антропосоциокультурогенез»?

2. Каковы мифологические и религиозные представления о природе культуры?

3. С каких позиций представители натуралистического, социологического и философско-антропологического подходов объясняют происхождение культуры?

4. В чем трудности эволюционной (трудовой) концепции культурогенеза?

5. Чем объясняется возникновение тотемов и табу в культуре?

6. Как можно раскрыть формулу «человек - символическое животное»?

7. Что объединяет все концепции происхождения культуры?

Глава 8. Статика и динамика культуры

Причины культурных изменений и механизмы культурной динамики. Культура представляет собой некое единство сохранения, воспроизводства и обновления, развития ее элементов, свойств и отношений. Состояние покоя, неизменности культуры выражается понятием «статика»; те изменения, которые происходят в культуре и во взаимодействии различных культур, выражаются понятием «динамика».

Итак, культура содержит в себе как устойчивые, так и изменчивые моменты. Устойчивость, «инерционность» в культуре -- это прежде всего традиция. Традиции -- это элементы культурного наследия (идеи, ценности, обычаи, обряды, способы мировосприятия и т.д.), которые сохраняются и передаются от поколения к поколению в неизменном виде. Традиции существуют во всех формах культуры. Можно говорить о научных, религиозных, моральных, национальных, трудовых и других традициях. Благодаря им развивается общество.

Система традиций отражает целостность, устойчивость, статику общественного организма. В нее нельзя грубо, «топорно» вмешиваться, так как это нарушает важные механизмы культуры.

Культура не может существовать, не обновляясь. Творчество, изменение являются другой стороной развития общества. Новация (от лат. novatio -- обновление, изменение) является способом обновления культуры. Единство традиции и обновления -- универсальная характеристика любой культуры.

Роль культурных традиций. Традиции, как и творчество, составляют фундамент жизни человеческого общества. В сфере обыденной культуры они -- основные накопители и трансляторы социального опыта того или иного сообщества. Фактически традиции -- это аналог «культурных текстов», только существующий в устной (фольклорной) форме и аккумулирующий в себе всю совокупность норм и образцов общественно одобряемого поведения, сложившиеся формы социальной организации, регуляции и коммуникации, нравы, обычаи, обряды и ритуалы. Основная сфера функционирования традиций -- это, во-первых, регуляция межличностных и отчасти межгрупповых отношений, во-вторых, трансляция социального опыта (до появления общих и профессиональных учебных заведений трансляция социального опыта носила почти стопроцентный характер, а позднее сохранилась лишь в форме регуляции обыденных норм поведения в приватной сфере). С этой точки зрения систему традиций можно считать функциональной предшественницей системы образования.

Культурные традиции не лишены некоторой внутренней динамики развития (т.е. в число их функций входит не только консервация социального опыта, но и определенная адаптация общества к меняющимся условиям бытия), однако это делается не путем радикальной замены устаревших образцов социального поведения на более эффективные (как, например, при революциях), а, напротив, путем осторожного «втягивания» необходимых инноваций в систему традиционных стереотипов.

Большинство традиций рождается прецедентным путем (на основании частного случая из чьей-то жизни); и хотя в последующем происходит неизбежный процесс их селекции с отторжением социально малозначимых казусов, в общественной памяти, как правило, не сохраняется подлинная информация о прецедентах, породивших ту или иную традицию (даже если она сравнительно новая). Напротив, традиции обрастают массой легенд, связанных с известными личностями, что в подавляющем большинстве случаев не имеет никакого отношения к действительности. С другой стороны, подобная практика придания социального значения приватным казусам из жизни частных лиц ведет к тому, что существенная часть подобных традиций уже давно потеряла практическую актуальность и исполняется более или менее автоматически. В свою очередь, это дает возможность без особого труда включать в корпус действующих традиций некоторые социокультурные новации (не противоречащие всей системе в целом) и давать им вполне приемлемые для сообщества объяснения. Разумеется, описанный путь -- далеко не единственный механизм образования традиций; нередко за ними стоит многовековой опыт повторения типовых жизненных ситуаций, зафиксированный народной мудростью.

Не следует смешивать понятие «традиция» с категорией «традиционное (или традиционалистское) общество». Традиционное общество -- очень широкое понятие: от первобытных племен Африки и Океании до стран вполне экономически развитых, но где буржуазно-либеральные отношения не возобладали (например, Саудовская Аравия). Многие общества (преимущественно крупные страны Востока) находятся на стадии постепенного перехода от традиционного к модернизированному состоянию. Но даже и в модернизированных странах традиции как инструменты социальной регуляции и трансляции культурных образцов в домашней сфере развиты весьма значительно, они жестко локализованы в определенной области обыденной культуры, преимущественно «переживающей» наследие этнорелигиозно-сословных комплексов. Вместе с тем, в области общественной жизни и образования таких стран традиции подобного рода практически полностью заменены институционализированными регуляторами жизни и трансляторами социально значимого опыта (конституциями, уставами, профессиональными учебниками и пр., а также государственными институтами их исполнения). В традиционных же обществах традиции продолжают доминировать как основное средство социальной регуляции и обучения.

Культурные изменения. Среди изменений, происходящих в процессе развития культуры, различают: изменения, ведущие к обогащению и дифференциации культуры; изменения, ведущие к ослаблению дифференциации и упадку культуры; изменения, которые могут никак не проявлять себя в течение длительного времени, обрекая культуру на застой.

Обогащение культуры. Обогащение культуры принято рассматривать как углубления дифференциации ее структуры при сохранении устойчивости фундаментальных частей системы, то есть духовно-нравственного наследия. Положительные изменения всегда связаны с формированием новых жанров, направлений, стилей искусств, внедрением новых технологий, появлением новых культурных центров, рождением гениев и т.д. Новое может служить синонимом прогресса лишь в том случае, когда оно способствует духовно-нравственному совершенствованию человека, помогая ему расширять зону свободы без ущерба для всего живого.

Деградация культуры представляет собой противоположное направление культурных изменений. Это как бы по устранению фундаментальных элементов социокультурных систем -- прежде всего норм и ценностей. Принято выделять два этапа культурной деградации: упадок и кризис.

Культурный упадок чаще всего связан с ослаблением значимости высоких сфер культуры, ее примитивизацией, ростом прагматической направленности общественного сознания, то есть с набором факторов, вызванных стандартизацией жизни в условиях массового общества. Упадок также может выражать себя либо как усталость, реакция расслабления на предшествующий бурный период развития культуры, либо как неудовлетворенность его результатами. Так, например, упаднические взгляды российской творческой интеллигенции начала XX в. были реакцией на неудачу первой русской революции и поражение популярных в обществе социалистических идей. Дала о себе знать и утомленность, вызванная напряженными поисками предшествующего «золотого столетия» русской культуры. Упадок как социокультурное явление может смениться новым взлетом культуры, и это отличает его от кризиса.

Культурный кризис сопровождается резким ослаблением традиционных связей между важнейшими элементами и институтами культуры. В силу этого система подвергается распаду. Кризис может быть окончательным, но может также дать начало формированию иных, более актуальных элементов и их связок, став зародышем новой культуры.

Ситуация культурлага (cultural lag). Это неспособность общественного сознания поспевать за сменой идей, моды, вкусов, отставание развития морально-нравственных качеств человека от темпов научно-технического прогресса, атрофия творческой активности на фундаментальных направлениях культурного развития и повышенная продуктивность на второстепенных. Главным итогом этого становится всеобщая потеря ценностных ориентиров, которые заменяются «культурной всеядностью». Падает престиж мировых религий, исполнявших роль стабилизаторов. И все же однозначной фатальной оценки исхода современного кризиса культуры давать не стоит. В итоге все будет определять степень духовной устойчивости человечества, его способность вовремя включить имеющиеся в его распоряжении и невостребованные пока резервы. И решающую роль здесь может сыграть не все человечество, а лишь его часть, чьи духовные устои крепче и глубже запечатлены в национальном самосознании.

О культурном застое говорят, когда изменения не происходят в течение длительного времени. Общество обнаруживает приверженность к традициям, ориентируется на повторяемость норм, ценностей, смыслов, знаний, распространяет запрет на нововведения. В таких социокультурных средах преобладает циклический тип динамики, выпрямить который в линию поступательного прогрессивного развития не в состоянии даже великие открытия.

Застойному характеру общественного бытия подвержены прежде всего небольшие этносы, жестко адаптированные к природной среде и неспособные в силу исключительной зависимости от нее выработать тот или иной механизм изменения. К ним, как правило, принадлежат народы, живущие в гармонии с природными циклами: аборигены Австралии, индейцы Америки, многие племена Африки, малые народы севера Евразии. В начале XX в. этнографы и антропологи насчитывали около 650 таких сообществ.

Застойный характер развития могут приобретать и высокоразвитые человеческие сообщества в условиях, когда обогащение культуры грозит подорвать сложные принципы социальной регуляции, ослабить механизмы консолидации общества. Именно в силу особой сложности и даже громоздкости социальных систем любые нововведения грозят им не пользой, а бедой, если только предварительно не осуществляется их скрупулезная настройка на систему. Гибель таких сообществ происходит не по внутренним причинам, а в результате силовых воздействий извне, как прямых (набеги, войны), так и косвенных (в результате инфильтрации чуждых идей).