История Донского казачества

Большую роль в разрушении норм традиционной религиозной культуры сыграло и постепенное разложение православного духовенства в модернизационный период.

Казаки часто видели присущие ему негативные черты. Некоторые священнослужители пренебрегали пастырской репутацией: пьянствовали, занимались вымогательством, не знали церковных служб, развратничали, играли в карты [8].Они не пользовались уважением у своих прихожан, а их пороки, как правило, экстраполировались на все духовенство, что существенно понижало статус последнего. Не случайно проступки станичных священников сразу становились широко известны. Отсюда и возникли пословицы: «Не нам попов судить, на то черти есть», «Поп с живого и с мертвого сдерет».

Взаимоотношения казаков и священнослужителей осложнялись и в связи с земельными вопросами. Так как все церковные приходы располагались на станичных землях, то именно станичники выделяли священникам паи. Спор шел из-за их количества, качества, степени удаленности от церкви и вспыхивал то в одной, то в другой станице. Например, конфликт в станице Старовеличковской продолжался целых десять лет (до 1904 г.) [9].

Нередко стремление священников ко всемерному сохранению религиозных и эти-

ческих ценностей вступало в противоречие с уже изменившимися реалиями. Так, в станице Верхней Терской области населением на Рождество 1916 г. был избит местный священник М. Черных за то, что уговаривал станични ков в Сочельник не притрагиваться к спиртным напиткам, продолжать соблюдать сухой закон, введенный, по его словам, «по воле Господа нашего Бога Царем». Причем характерен тот факт, что за священнослужителя, как отмечалось в мате риалах дела, не заступился ни один станичник [10].

Наряду с социально-экономическими факторами общероссийского порядка на Юге страны действовали и другие, отражающие специфику казачьих областей, - факторы традиционного семейного, бытового плана, непосредственно относящиеся к образу жизни казачества. Казачка хранила традиционную культуру, постоянно передавала детям свой производственный опыт. Женщина понимала, что стабильность существования и материальное благополучие семьи во многом объяснялись необходимостью следовать традиции. Происходящая социокультурная модернизация российского Юга в значительной мере, наряду с общероссийскими элементами, все шире распространяющимися в казачьем сообществе, имела в своей основе и видоизменение традиционных сфер жизнедеятельности казачьего социума. Она опиралась на традиционные ценности общинного уклада, коллективной организации, патриархальности, которые постепенно трансформировались в данный период и обретали новую форму своего социокультурного выражения.

Действительно, казачье сообщество, несмотря на влияние извне, в целом в своей основе сохраняло присущие ему социокультурные характеристики и дальнейшее социально-экономическое развитие во многом происходило в их пределах. Важнейшими среди последних были: его аграрный характер и, следовательно, некоторое отставание от промышленных областей Центральной России; отсутствие гражданских начал в обществе и архаическая система управления и самоорганизации, препятствующая модернизации и т.д.

На рубеже веков наряду с модернизационными тенденциями в казачьем сообществе отмечался рост изоляционистских настроений, стремление к сохранению самобытности, отстаиванию собственных традиционных ценностей, нередко противоречащих модернизационным. Так, например, военный министр Д.А. Милютин в конце XIX в. указывал, говоря о казачьих областях Юга России, что это было «крепкое духом и энергичное население». Он писал: «Действительно, настоящие, так называемые старые казаки никогда не перейдут добровольно в гражданское состояние, но главную роль играют здесь не экономические, а чисто нравственные причины. Казак дорожит своим званием потому, что с ним связана память о славном прошедшем, боевые предания и обычаи, воспоминания об опасностях и подвигах... К этому присоединяется сознание, что казаки были всегда людьми вольными, что над ними не тяготело крепостное право и что в них уважалось всегда и всеми звание воина. Все эти нравственные элементы входят в состав того военнокорпоративного духа, который выработался в казаках под влиянием поголовной военной службы многих поколений и постоянной кровавой борьбы с инородцами на окраинах государства» [11]. Таким образом, перемены в культуре казачества Юга России происходили как бы в двух плоскостях: с одной стороны, они определялись общероссийским влиянием, а с другой - реакцией на них внутри самого казачьего социума и процессом видоизменения его традиционных социокультурных характеристик. Общероссийская модернизация в казачьих областях причудливым образом сочеталась со все возрастающими тенденциями к сопротивлению данному процессу, отстаиванию собственной самобытности и идентичности. Так, «на празднование 200-летия Кубанского казачьего войска в Екатеринодаре в 1896 г. от каждой станицы обязательно присутствовали старейшие жители и подростки-казачата с тем, чтобы они запомнили это торжество и передали будущим поколениям» [12].

В 1910 г. на Кубани началось переименование станиц. Казаки отказались это делать. «Старину надо хранить, а не забывать», - объясняли жители станицы Гиагинской. В народных представлениях переименование было связано с магической ролью имени, ликвидировать которое означало уничтожить его носителя, изменить судьбу и характер последнего [13].

Происходившие на российском Юге глубинные перемены в олитической, социальной и экономической сферах значительно усиливали противоречивость данных процессов, усложняли их, что в свою очередь оказывало влияние и на параметры трансформации традиционной культуры казачества, определяло ход его дальнейшего социокультурного развития.

Процессы модернизации и усиления по мере ее разрастания стремления к собственной цивилизационной самобытности социокультурной автаркии казачества значительно усилились к концу XIX в. и особенно явственно проявились в начале XX в. Несомненно, что в этот период существование и развитие культуры казачества Юга России определялось двумя достаточно сильными тенденциями. С одной стороны, происходило разрушение прежней традиционной культуры казачьего сообщества и шло формирование новой культуры и системы ценностей, а с другой стороны, этот затянувшийся переходный период привел к отмечавшемуся в казачьей среде стремлению к сохранению самых архаических элементов в своей культуре.

Постепенное разрушение самобытной традиционной культуры казачества как особого, специфического слоя российского социума было первым шагом в процессе изменения существовавшей длительное время в казачьей среде культуры вообще, в том числе и ее массовых, народных форм. Так, в отчете Владикавказской епархии за 1816 г. указывалось, что газетами интересуются не одни городские жите ли и не редкость видеть казака, сидящего на возу с газетой в руках [14].

На смену сугубо традиционным, консервативным формам культурной жизни казачьего сообщества пришли новые, определяемые изменившейся экономической и социальной реальностью, иными условиями общественного бытия. Однако произошло это не сразу: такому изменению предшествовал длительный переходный период. «Свободомыслие принимает формы: наклонности к чтению либеральных книг и газет... легкомысленного суждения о царском самодержавии», -- писал в 1916 г. один из благочинных [15].

Трансформация культуры казачьего сообщества в пореформенный период определялась многими причинами самой различной направленности. Среди них были и причины материального плана. Действительно, во многом изменения традиционной культуры определялись экономическими факторами, в частности, развитием рыночных отношений, расширением материальных, финансовых возможностей для развития культурной жизни. Важная роль принадлежала и факторам социального порядка, которые обуславливались изменением социальной структуры казачьего социума, а также характером социокультурных процессов, происходящих в нем. Так, например, начиная с середины XIX в. некоторое влияние на повседневную жизнь казаков оказывали библиотеки. На Кубани они появились вместе с переселенцами - запорожскими казаками. Самой крупной коллекцией книг была библиотека Межигорского Спасо-Преображенского монастыря. У истоков книжного дела находились полковые библиотеки Кубанского казачьего войска, которые официально стали открываться с 1863 г., хотя многие существовали и раньше. В библиотеках были книги по военному делу, сочинения Пушкина, Жуковского [16].

С течением времени крепнувшие в регионе представления о разумной общественной организации и о превращении культурных ценностей в достояние всего общества легли в основу процесса развития культуры южно-российского казачества. Среди недостатков просвещения отметим его избирательность, замкнутость, недоступность широким массам, которые должны были довольствоваться лишь проявлениями и плодами народной культуры. Так, новости узнавали на базаре или в станичном правлении, ведь газеты получали лишь учитель или писарь, и приходили они 1 - 2 раза в неделю. Купить книги было негде, иногда желающие приобретали их на привозе, на базаре. В начале века в крае функционировало всего 50 книжных магазинов [17].

Данные характерные особенности культуры российского Юга подчеркивали представители немногочисленной тогда интеллигенции. С этой точки зрения процесс разрушения прежней культуры был для казаков, несомненно, позитивным процессом, открывающим дорогу к новым формам социального бытия. Отсюда, культурные ценности прошлого во многом отражали вчерашний день существования общества и имели в большей степени элитарный характер. Необходимо было сделать их доступными широким массам.

Вместе с тем, другая часть интеллигенции отмечала и важность сохранения в неизменности народной, в частности религиозной, культуры казачества, находящейся в основе его существования и повседневной жизни. Для нее процесс постепенного разрушения традиционной культуры казачьего сообщества означал тотальный крах и ликвидацию всего наследия прошлого и был негативным, разрушительным фактором в существовании казачьего мира. Сторонники данной точки зрения указывали на тот факт, что в «настоящее время много вреда продолжает наносить... литература в виде дешевых копеечных газет, листков, брошюр и стенных календарей, посредством которых распространяется в народе... безбожие, анархизм и прочее» [18].

Однако им, конечно же, не удавалось избежать участия в данном процессе, определявшемся не только субъективными моментами, а еще и общими объективными условиями изменяющейся реальной действительности.

Часть интеллигенции российского Юга выступала за дальнейшее развитие модернизационных процессов в области образования и культуры и в деятельности по ликвидации отживших форм культурной жизни; опиралась на представление о том, что необходимо построить разумную и справедливую общественную организацию, в рамках которой местному населению будут доступны все блага и плоды цивилизации, а модернизационная культура станет частью повседневной жизни масс. Эти представления основывались не только на ее собственных мировоззренческих установках, но и на общих тенденция в развитии российской и мировой цивилизации, в которой образование и современная модернизационная культура приобрели ведущее значение.

Приверженцы такого подхода считали, что культура должна носить всеобщий коллективный характер, а не быть уделом избранных - ограниченной кучки интеллигентов, не имеющих социальных корней, и что именно на путях массовизации культуры и возможно будет осуществить план рационального переустройства общества на разумных началах. Определенное противоречие в среде казачьей интеллигенции имело место на протяжении всего исследуемого периода.

Представления, характерные в целом для народной культуры казачества, включали в себя мыслеобразы, отрицающие значение индивидуальности в обществе и необходимость получения научных знаний. Согласно им, только община-мир являлась главным субъектом общественной жизни и только от ее имени мог говорить человек, поскольку сам по себе он представлял лишь небольшую часть целого, одного из многих в общинном коллективе. Поэтому данные идеи вполне отвечали пониманию казачеством жизни и общества.

Тем не менее, несмотря на это, местные просветители стремились нести образование в массы. Однако процесс постепенной массовизации культуры и ее перехода на новый модернизационный уровень как в казачьих областях, так и в стране в целом во второй половине XIX - начале XX вв. определялся еще одним важным обстоятельством, а именно общим несоответствием «человеческого материала» тем целям и задачам общественного развития в пореформенной России, которые ставили правительство и интеллигенция перед российским социумом. Осуществление масштабных реформ, в том числе и в области просвещения населения, представляло собой один из самых грандиозных социальных экспериментов в истории, и оттого, как и кем они будут осуществляться, зависела судьба проводившихся в стране преобразований, успех или провал правительственного плана коренного переустройства России. Качество же человеческого материала, в среде которого и нужно было осуществлять социально- экономические реформы, заслуживало много лучшего, оно не вполне подходило для тех целей и задач, которые правительство Александра II ставило перед страной.

Действительно, большая часть населения России плохо осознавала цели образования и просвещения, которые для нее имели абстрактный отвлеченный характер, не связанный с реальной действительностью, с повседневной жизнью конкретного человека. В особенности данное обстоятельство первоначально было характерно для российского Юга. Уровень культуры среди населения здесь был крайне низок. В значительной мере это ощущалось и в казачьей среде. Так, учительница Бороздинского станичного училища Е. Бутова, долгое время жившая среди терских казаков, отмечала: «Народ не образованный, грубый, мало развитый умственно, в то же время гордый и завистливый. Уважение и личность определяется у них силою, с которой данная личность может „жать” и „давить”» [19].

Другой современник отмечал следующую особенность казачьего воспитания: «Голову ребенка с детства засоряют предрассудками, действуют на него преимущественно страхом, замучиванием и ребенок, начиная всего бояться, делается туповатым. Чувство страха задерживает его умственное развитие. Хорошим воспитательным средством считаются пинки, тумаки, битье. При детях произносятся бранные слова» [20]. П.А. Вострикова, учитель Елизаветинского городского училища, отмечала, говоря о культуре рассматриваемого периода в станице Наурской Терской области: «Народной читальни или библиотеки в станице нет, книги берут из двухклассного станичного училища. Есть те, кто просто берет книги, но дома не читает» [21].

Показательным также было отсутствие желания у казачьей элиты получать новые знания и образование. Так, например, в рапорте командиру Закаспийской казачьей бригады 1-го Кавказского полка отмечалось:

«В полку нет офицеров, желающих поступить на курсы восточных языков….

Офицеров, желающих поступить в Академию Генштаба нет….

Офицеров, изъявивших желание поступить в военно-юридическую Академию нет…

Нижних чинов с высшим образованием, изъявивших желание подвергнуться экзамену к производству в офицеры нет» [22].

В казачьей среде крайне мало было по-настоящему грамотных людей, способных вести хозяйство по-новому, формируя иной социально-экономический уклад в регионе. Известную притягательность для казачьего населения Юга России имели лишь те вещи, которые были наполнены конкретным содержанием и затрагивали повседневную жизнь.

Цели и задачи государственной власти в лице местной войсковой администрации и местной интеллигенции в области распространения грамотности имели для населения весьма смутный характер. Поэтому пропаганда образования среди казаков, разрушение прежней традиционной и создание новой модернизационной культуры представлялось местной интеллигенции делом первостепенной важности. Она должна была не только разрушить прежнюю культуру, но и стать средством улучшения человеческой массы вообще, ее воспитания в духе просвещения; средством огранки человеческого материала, которую нужно было провести в новых социально-экономических условиях пореформенной России.

Причем это, в отличие от передовых стран, нужно было осуществить в относительно короткий промежуток исторического времени. Дело осложнялось тем, что большин- ство населения России было не только не готово к восприятию ценностей новой модернизационной культуры, образования, но и не обладало элементарными образовательными навыками, необходимыми для жизни в менявшихся социально-экономических условиях. В особенности это относилось к российскому Югу и его казачьим областям.

Безмерное уважение к гостю обуславливалось тем, что гость считался посланцем Божьим. Самым дорогим и желанным гостем считался незнакомый из дальних мест, нуждающийся в приюте, отдыхе и опеке. В шутливой казачьей застольной песне-частушке «Ала-верды» наиболее точно выражено почитание гостя: «Нам каждый гость дается Богом, какой бы не был он среды, хотя бы в рубище убогом -- ала-верды, ала-верды». Заслуженно подвергался презрению тот, кто не оказывал уважения гостю. Независимо от возраста гостя, ему отводилось лучшее место за трапезой и на отдыхе. Считалось неприличным в течение 3 суток спрашивать гостя, откуда он и какова цель его прибытия. Даже старик уступал место, хотя гость был моложе его. У казаков считалось за правило: куда бы он не ехал по делам, в гости, никогда не брал еды ни для себя, ни для коня. В любом хуторе, станице, поселке у него обязательно был дальний или близкий родственник, кум, сват, деверь или просто сослуживец, а то и просто житель, который встретит его как гостя, накормит и его, и коня. На постоялых дворах казаки останавливались в редких случаях при посещении ярмарок в городах. К чести казаков, этот обычай и в наше время не претерпел особых изменений. В сентябре 1991 года, когда руководство Казахстана во главе с Назарбаевым отказало в приеме казаков в гостиницах, прибывших в город Уральск по случаю празднования 400-летия службы Яицких казаков государству Российскому, несколько сот казаков были разобраны по казачьим семьям и приняты с присущим казачьим гостеприимством.

В сентябре 1991 года при поездке в Азов на празднование юбилея Азовского сидения группа казаков из 18 человек остановилась на привал у родственников сотника Г.Г. Пелипенко в станице Октябрьской (в прошлом Ново-Михаиловка). Казаки не были отпущены до тех пор, пока не были накормлены наваристым кубанским борщом, домашней снедью под чарку горилки и были предупреждены, чтобы на обратном пути не вздумали не заехать и не рассказать о празднике.

Казачье гостеприимство давно было известно не только историкам, но и простому люду. Одно из воспоминаний современников, хранящееся ныне в архиве, говорит:

«Я служил 2 года в Богуславе (ныне Херсонская область), а оттуда недалеко казачьи рыбные заводы. Бывало, приедешь на завод, а тебя даже не спросят, что ты за человек, а тотчас: дайтека поесть казаку и чаркой водки попотчуют, может быть, он пришел издалека и устал, а когда поешь, еще и предложат отдохнуть, а потом только спросят: «Кто таков? Не ищешь ли работу?» -Ну, -- скажешь, -- ищу.

-Так у нас есть работа, приставай к нам».

Наравне с гостеприимством казаки отличались необыкновенной честностью. Как свидетельствует католический священник Китович, в Сечи можно было оставить на улице деньги, не опасаясь, что они могут быть похищены.

Накормить и угостить своим вином прохожего считалось священным долгом каждого казака.

Главные правила казачьей семьи - основной ячейки выдающейся русской субцивилизации.

Невозможно понять казачество, не узнав его базовой ценности - семьи. Казаки к чужим детям относились, как своим, даже если они рождены от нехристианина. Казаки считали позором иметь неграмотных сыновей, и мечтали о том, чтобы дочери были счастливыми. И, если казакам были суждено идти на смертный бой, станица не бросала его семью на произвол судьбы.

Чужих детей не бывает

В XVII веке донские казак и постоянно воевали. Жили они в поселениях, называемых юртами. Например, в царской грамоте, датируемой 1638-м годом, Михаил Фёдорович Романов обращался к ним так: «На Дон, в нижние и верхние юрты, атаманам и казакам Михаилу Иванову и всему Донскому Войску».

О казаках того времени пишут, что они были горланистыми и говорливыми. Оно и понятно, что все вопросы решались на юртовом круге. Женщины в управлении не участвовали и были на вторых ролях. Тогда считалось нормой брать в жены угнанных в рабство турчанок, персиянок и черкешенок. В частности, исторические источники свидетельствуют, что зимой 1635 года казаки в свои юрты привезли 1 735 пленниц с Чубура и с Ачаковской Косы.

Бывало и так, что казачки попадали в плен к крымским татарам или к туркам. Впрочем, донцы прилагали все усилия, чтобы их освободить от «басурман», мол, не по-божески это. Порой на это уходило годы. Как правило, в момент освобождения эти женщины уже имели детей от татар. По традиции, казаки таких казачек не оставляли одних и брали в жены, при этом её дети становились приемышами - «туминами» или «татаркиными». Детей же, которые родились от казака и пленницы называли «болдырями». Кстати, фамилии Бондыревы, Татаркины, Турчанкины и Тумины являются одними из самых распространенных на Дону.

Женитьба и развод на Кругу

В XVI и XVII веках Круг в юрте для казака значил всё или почти всё. Именно поэтому знатные отцы, которые хотели, чтобы их дочерей брали в жены достойные мужчины, требовали народного одобрения на Майдане - своего рода гарантии. Казак, давший слово на Кругу, всегда выполнял свое обещание. Со временем эта традиция распространилась на все свадьбы.

«Будь моей женой», - говорил жених парень невесте. «Будь моим мужем», - отвечала она ему. Такое предложение делалось прилюдно - опять-таки на Кругу. Если же казаки решали, что «этому так и быть», появлялась новая семья. Там же на Кругу и разводили, впрочем, мужчине требовалось объяснить свой поступок и убедить людей в своей правоте. Обычно другой казак прикрывал женщину полой своего кафтана, дабы защитить её от бесчестия. В этом случае, женщина становилась его женой. Но не только мужчины были инициаторами развода, но и женщины. Если её муж оказывался «такой-сякой», то Круг становился на сторону казачки.

«Я возьму их на себя!»

Донская вольница несла в себе уникальный институт социальной самоорганизации. Уходя на войну или в поход, казак был уверен, что его дети будут жить в достатке, если он погибнет. Касалось это не всех семей, а тех, чей союз одобрил Круг.

Например, в поселенье появляется гонец с плохой новостью, что на южные границы России напал лютый враг и надо его задержать любой ценой, пока не пройдет полная мобилизация Войска Донского. В этом случае собирался Круг, на котором атаман сначала снимал шапку, а затем сбрасывал кафтан. Это означало, высшую степень опасности.

«Кто хочет быть повешенным, на кол посаженным или в смоле сваренным»? - вопрошал атаман. В ответ выходили добровольцы, знающие, что идут на верную смерть. В полной тишине они спрашивали у собравших: «Кто возьмет моих сирот и мою вдову на себя»? Обязательно находились казаки, которые прилюдно говорили клятву: «Я возьму их на себя». Так оно и было!

Красота - страшная сила.

В XVIII столетье роль женщины в казачьих селениях резко возросла. Историк В.Д. Сухоруков связывает это с красотой казачек. Дело в том, в прошлые века казаки, как правило, брали в плен только видных девушек и женщин, чтобы не позориться. Смешения лучших представительниц самых разных этнических групп сказалось на красоте донских красавиц. «Пламенные черные глаза, щеки, полные свежей жизни, величайшая опрятность и чистота в одежде. Все они любили наряды и румянились», - писал Сухоруков.

В то же время казачки славились сильным характером. Этнограф Г.В. Губарев так характеризовал их: «века постоянных тревог выработали в казачке бесстрашную решительность. На реке она управлялась с каюком, скакала верхом на коне, ловко владела арканом и оружием. Умела защитить своих детей и свой курень…».

Постепенно поговорка «женщину и коня держи в поводу» в казачестве потеряла первоначальный смысл. Видя перед собой решительную красавицу, казак вольно или невольно проникался к ней уважением.

День матери.

В православный праздник «введение во храм Пресвятой Богородицы»

4 декабря у казаков появился обычай поклонятся матери-казачке. По сути это был первый женский праздник в России. Впрочем, в день поздравляли всех казачек, как состоявших, так и будущих матерей. Это сказывалось и на выборе спутницы жизни.

В восемнадцатом веке браки казака с не казачкой практически не заключались, ибо это считалось большим позором. Если же донец брал в жену хохлушку или русачку, то над ним насмехались до старости. Одновременно традиции запрещали жениться на девушке, ближе семи степеней родства. Запрет распространялся также на женитьбу с детьми крестных родителей. Дело в том, что кума и кум приравнивались к кровной родне, как, впрочем, у всех православных. Было еще одно строгое правило: жених обязательно должен быть старше невесты.

Мальчики и образование.

Детей в казачьей семье, в сравнении с русской крестьянской семьёй, было мало, поэтому они всегда были любимцами. Поскольку жизнь казака была полна опасностей, родители соблюдали все обычаи. Например, когда у малыша прирезывался первый зуб, заказывали молебен Иоанну Воину. Согласно другой традиции, первый раз мальчика стригли, когда ему исполнялся год, а второй раз - в семь лет, что означало, что закончилось детство. С этого возраста он учился метко стрелять, а с десяти лет - рубить шашкой. Впрочем, уже с 3-х лет казачонок уже садился на коня. Примерно в это время отмечали его личный праздник первых штанов-шароваров. С весны до осени мальчишки проводили время со своими дедами, как правило, на бахчах или при стадах или табунах. Там и осваивалась наука драться и воевать. В 14-ть лет казачонок обязан был броском камня подбить высоко и быстро летящую птицу.

Но самым большим позором считалось быть неграмотным, тогда как учеба в гимназии сына вызывала восхищение во всей станице. Студентов, например, даже старики именовали по имени-отчеству. Если не было возможности учиться в школе, обязательно занимались дома. Например, Якова Бакланова, будущего героя Кавказкой Войны, во время похода в Крым учил отец. Уж в семилетнем возрасте мальчик был образован на уровне школяров, а также знал молдавский и турецкий языки. По возвращению из похода, соседские мальчишки принесли книгу. Увидев, как он бойко читает, они его приняли в свой круг, иначе - могли и побить.

Фуражка донышком вверх.

По-другому воспитывали девочек. Был такой обычай, что первый раз дочку купала вся женская половина семьи - «смывали с неё заботы», чтобы жизнь было счастливой. При этом отец должен был съесть пересоленную кашу и не разу не сморщиться. Особо празднично отмечали первый шаг девочки, одаривая её подарками. Уже с пяти лет её приучали нянчиться с младшими братьями и сестрами.

Для девушки-казачки особо важно было красиво петь и плясать. Специально их этому не учили, но на праздниках рядом с взрослыми женщинами разрешали танцевать и подпевать. Когда приходило время думать о семье, дед дарил девушке серебреное колечко, тем самым давал знать, что его внучка «не дитя».

Кстати, на Дону никому и в голову не приходило насильно выдать девушку замуж. Обычно, молодой казак с отцом приходил в гости к понравившейся казачке. Если ему она нравилась, он клал фуражку на стол донышком вниз. Теперь все зависело от невесты. Она могла отнести головной убор на вешалку, тем самым дать знать, что не быть ему её мужем. Или перевернуть донышко наверх, что означает, что можно звать сватов.

Казачья военная форма до 1801 г. История Стародубского казачьего полка, за его недолгое по историческим меркам, время, но тем не менее, богата на славные дела и важные события. Стародубские казаки стремились сохранить свою вольность во всем.

Это стремление также проявилось и во внешнем виде. Не нужно забывать о том, что, отсутствие формы обусловливалось тем, что казаки, выступая на войну, обмундировывались, вооружались и снаряжались в основном за свой счет. Первой заботой, естественно, было достать «быстроногого коня, вострую сабельку, огнестрельный самопал», а вот об одежде думать было некогда -- была она у казаков разнообразной, по большинству -- крестьянской, но если удавалось добыть в бою «зипун» или ещё какую-нибудь приличную одежонку, не брезговал казак, напяливал на себя и шелковые, и парчовые одежды, чтобы показать своим товарищам, какой он храбрый и добычливый. На ноги казаки надевали длинные шерстяные носки домашней вязки и, шитые из овчины мехом вовнутрь -- сапоги.

Одежда должна была быть удобной в боевых условиях, а фасон или покрой не имели значения. Поэтому в казачьих рядах одновременно встречались русские кафтаны, польские жупаны и т. п. И все же некое подобие единообразия в одежде существовало, но вызвано это было несколько иными причинами. Рассмотрим, как выглядели казаки в глазах современников, какую одежду они носили в середине-конце XVIIвв. Исходя из документов, можно предположить, что в XVII века несколько раз казаки добыли сукно, но какого цвета и сорта неизвестно, скорее всего, что оно было серого или белого (не крашенное) и, с меньшей вероятностью, синего цвета, Итак, можно утверждать, что подавляющее большинство казаков Стародубского казачьего полка середины-второй половины XVII века во время войны одевалось в недорогие серые, белые серьмяги, белые и синие жупаны. Каждый казак одевался и снаряжался за свой счет, носил ту одежду, которую считал нужным и удобным, большая часть казаков одевалась согласно традиции. Также, обязательным элементом казачьего снаряжения являлась попона, которой всадник укрывал себя и лошадь во время внезапной пурги зимой или песчаной бури летом. По ночам попона могла служить палаткой, надёжно укрывая казака от холода.

Первая постоянная форменная одежда была введена в 1796 году, в царствование Павла I, для Лейб-Гвардии казачьего полка, который нес службу при императорском дворе, как в военное, так и в мирное время. При ее создании учитывали обычаи, привычки и традиции казачества, но также отдали дань немецкой моде. Новая форма 1796 года состояла из меховой шапки, кафтана, полукафтана, плаща, кушака, шаровар и сапог. Однако, на тот момент Стародубского казачьего полка, в силу исторических событий уже не существовало в данном статусе.

Примерный вид Стародубского казака и сотника середины-конца XVIIвв.?Примерный вид Стародубских казаков. Малороссы в повседневной одежде?начала-середины XVIIIвв конец XVIII в. Казачья военная форма 1801-1825 гг.

Перемены в гвардейском обмундировании произошли после восшествия на престол императора Александра I. В 1801 году вместо полукафтана введена куртка (длиной до талии или чуть ниже) со стоячим скошенным воротником. Воротники и обшлага офицерских курток украшаются фигурным серебряным шитьем, а в дополнение к кушакам офицеры начинают носить серебряные пояса-шарфы с кистями.?Одновременно вводится новая форма и в казачьих войсках (за основу были взяты костюмы лейб-казаков): черные барашковые шапки, темно-синие куртки, чекмени (так стали называться прежние кафтаны), шаровары с лампасами, разноцветные кушаки и черные кожаные сапоги, в холодное время - бурки, полушубки, позже - шинели.?В 1812 году был несколько изменен покрой войсковой формы, да и сами казаки немало поработали над своим внешним видом. Барашковая шапка стала больше походить на кивер: она была высокой - более 22 см и расширялась кверху; для того, чтобы она держала правильную форму, ее внутри начали проклеивать кожей, а чтобы она прочнее сидела на голове, внизу приделали кожаный подбородный ремень, убиравшийся внутрь. Слева крепился белый султан из конского волоса (у урядника верх окрашивался в черный и оранжевый цвета).В походе большинство нижних чинов носило произвольные суконные фуражки, а на шапках - черные чехлы.

Чекмень и куртка, уже с прямыми стоячими воротниками и пришивными обшлагами с выпушкой, утратили сходство со старинными кафтанами, что особенно бросалось в глаза после введения у казаков погон, а у офицеров в 1815 году эполет и петлиц. Чекмень стал несколько короче - до колен. Шаровары, широкие и свободные, приспособили для того, чтобы в них можно было заправлять куртку. Верх их настолько удлинили, что порой они закрывали половину груди, дополнительно утепляя ее, после тугого стягивания (до образования складок) они защищали казака от ветра и переохлаждения. Однако не во всех войсках казаки отправлялись на войну экипированными по форме. Например, уральцы предпочитали носить не куртки и чекмени, а яргаки (халаты) из жеребячьих шкурок и широкие овчинные тулупы шерстью вверх. Тем не менее, начало распространению казачьей формы было положено.

Казачья военная форма до 1825-1855 гг.

Шапка-кивер постепенно стала не такой громоздкой (короче на 3 см и уже не расширялась кверху), лишилась многочисленных украшений, остались только круглые помпоны (по прикладному цвету войска) и кокарды (у урядников делились на темно-серые и белые части, расположенные крестообразно).

закругленными воротниками. Эта удобная и практичная одежда, которая пришлась по душе казакам, вскоре была положена в основу нового казачьего обмундирования.

В 1892 году всю прежнюю форму (кроме формы кавказских войск) отменили. В качестве головного убора были установлены немного суженные вверху барашковые папахи общей высотой до 25 см, тулья изготавливалась из овчины с мехом длиной 18 см для уральцев, забайкальцев, амурцев и уссурийцев и из мелкого курпея (высотой до 14 см) для остальных. Двубортные свободные мундиры шили из неворсованного синего и темно-зеленого сукна. Они доходили до колен и застегивались на левую сторону четырьмя крючками, полы заходили одна на другую, стоячий мягкий воротник был без проклейки и с закругленными концами, со шнуром по верху (в артиллерии и по низу), а также по обшлагам, бортам и краю наружной полы по цвету прикладного сукна, с карманами по бокам.

Новым элементом казачьей формы стала теплушка такого же покроя, как и мундир, но короче, из произвольной ткани темного цвета и простеганной ватной подкладки. Ее полагалось надевать в холодное время под мундир, а без него под шинель, а также, по усмотрению полкового начальства, она могла заменять мундир и шинель на домашних учениях и занятиях.

В войсках вводились кушаки цвета прикладного сукна (с поясом, бантом и крючком), набрюшники, шаровары мундирного цвета с однорядным лампасом шириной 4,5 см и цвета прикладного сукна (в пехоте - с такой же выпушкой), с карманами в боковых наружных швах, черные сапоги с голенищами высотой до 40 см, белые перчатки и черные галстуки.

Форма кавказских казачьих войск осталась без изменения: свободные длинные черкески в конных частях, укороченные (до нижнего края коленной чашечки) в местных командах и у пластунов. Однако казаки допустили ряд отступлений от утвержденных образцов. Следуя кавказской моде, они стали носить более низкие папахи, ермолки, черкески в обтяжку с высоко пришиты напапатронниками, белые башлыки, закинутые на шнурке за спину, подобно гусарским ментикам. В Оренбургском войске широко употреблялась темно-зеленая рубаха-гимнастерка со стоячим воротником и застежкой, двумя накладными карманами, обшитыми светло-синим шнуром.

Казачья военная форма до 1895-1917 гг.

Последние преобразования в обмундировании, снаряжении и вооружении проводились в годы царствования последнего российского императора Николая II. Теплушку заменили полушубком образца 1886 года, но допускались отступления в зависимости от местных условий. Фуражку разрешили носить с козырьком. Металлические гладкие пуговицы украсились государственным гербом.

В 1909 году проводится полное переобмундирование всех войск в парадную форму мирного времени, которая напоминала существовавшую до 1881 года. Казачьи папахи сохранили прежний покрой и размеры. Фуражки были двух типов - зимние (цветные суконные, с 1910 г. без козырька) и летние (защитные с козырьком). Мундир стал с короткими полами (до 25 см) и шестью ровными складками сзади, со стоячим закругленным воротником высотой до 5 см и выпушкой прикладного цвета. Для всех казаков вводились шаровары серо-синего сукна с лампасами прикладного цвета, которые заправлялись в черные сапоги.

В 1912 году повседневный мундир заменили походной суконной защитного цвета рубахой (косовороткой) без карманов, со стоячим воротником и обшлагами, застегивающимися на две пуговицы. К нему полагались серо-синие шаровары с лампасами, обшитые в наиболее трущихся местах кожей. Гимнастерка, шаровары (без кожи) и зимняя фуражка составляли летнюю парадную форму казаков.

В настоящее время за основу, парадной казачьей формы, с некоторой адаптацией под современные реалии времени жизни современных казаков, взята форма последнего года существования Российской Империи.

Казачий фольклор - устное творчество (предания, сказки, былины, пословицы и поговорки), песенное творчество, музыка и танцы. «Казачье народное творчество - мудрость, накопленная веками. Специалисты отзываются о казачьем фольклоре не иначе, как о богатейшем кладезе для творчества, источнике высочайшего вдохновения. В нем вся жизнь народна, его боли и радости, думы о будущем,» - Владимир Шалыгин ("Мой край родной, казачий").

Пословицы и поговорки Казаки - известные острословы, и именно слово - тот «груз, которыйв пути не тянет и плеч не набивает,а душу согревает, а то и спасает»,так говорили казаки. Пословицы, поговорки так и сыпались из уст каждого взрослого. Атаманам пышки, казакам шишки. Без коня казак кругом сирота. Веселы привалы, где казаки запевалы. Житие собачье, зато слава казачья. Казак скорей умрет, чем с родной земли уйдет. Терпи казак,- атаманом будешь. Казацкому роду нема переводу. Казак из пригоршни напьется, из ладони пообедает. Пели бы еще да в животе тощо.

Сказки - сказки-былички, сказки -диалоги, сказки смешныеи страшные, веселые и серьезные . Казачьи сказки являются частью русского фольклора, хотя и имеют свои особенности.-Односум, что это тебе так рожу разнесло?Да вчера был на рыбалке - оса на губу села…И ужалила?Слава Богу не успела! Брат её веслом убил!(сказка-диалог-анекдот) В сказках- быличках любимый герой- атаман Матвей Платов.В быличках легко рассмотреть подлинные события.

Песни казаков - это не только идеальное выражение казачьей души, а и истинное отражение судьбы всего казачества. Песня окружала казаков с детства до могилы.С песнями рождались, с песней шли воевать, песнями мерили расстояние, застольные песни и песни свадебных обрядов.Песни исторические, былинные и сказочные.Гимны войсковые и полковые песни. Казачья служба была тяжела и опасна.В короткие минуты передышки гулял казак - звучали в песнях его удаль и веселье. Каждый казак знал более тысячи песен. Самобытностью и разнообразием отличается культура донского казачества. Она уникальна, как уникальна сама социальная общность, ее породившая. Донской фольклор часто называют фольклором ремесленников военного дела. Действительно, в нем много походных, военных песен, отличающихся суровостью напева. Много в донском фольклоре и лирических песен (любовных, семейных, хороводных, плясовых, охотничьих и других). Самый уважаемый и любимый герой казачьей песни - тихий Дон, как символ вольной жизни, батюшка-кормилец.

К несомненным достижениям культуры Дона относится не только песенно-танцевальный казачий фольклор, но и оригинальная литературно-историческая традиция. Культура донских казаков включает в себя окрашенную местным колоритом православную обрядность. Поэтому, так живы по сей день на Дону народные обычаи, быт и нравы. Уважение к духовным традициям, почитание всех святых - характерные черты самобытной культуры донского казачества.

Песенное искусство донских казаков не так полно представлено в нотографии, описано и изучено. Первая публикация о казачьем песенном творчестве появилась в 1824 году -статья Сухорукова и Корниловича «Общежитие донских казаков в 17-18 ст.» с 5 казачьими песнями, гармонизованными Кольбе в альманахе «Русская старина». Среди публикаций 20 в. Следует отметить статью В.Самарцева «Хуторские игры и гульбища с Бузулука» в «Донских областных ведомостях» за 1903 год, № 120 от 7 июля; № 121 от 8 июля; статью Е.Савельева «Проводы казака» в тех же «Донских областных ведомостях» за 1904 год, № 161 от 25 июля, где были представлены тексты казачьих песен, исполняемых при проводах казака-новобранца.

В 1936 году Сталинградским книжным издательством был выпущен сборник «Песни донских казаков», сост. И.Кравченко, под редакцией А.В.Швера. В 1937 году Московским книжным издательством выпускается сборник «Песни Донских и Кубанских казаков», сост. С.Богуславский и Н.Шилов, музгиз, 1937, 109 стр. В этом сборнике был представлен разножанровый материал: эпические, исторические, военно-бытовые, свадебные, лирические, плясовые, шуточные, частушки. В том же году Сталинградским книжным издательством выпускается второй сборник «Песни донских казаков», где наряду с уже традиционно публикуемыми жанрами появились и образцы детского фольклора.

В послевоенные годы появляется первое крупное собрание донского песенного фольклора, которое представил в своём пятитомном труде «Песни донских казаков» (Москва-Ленинград, 1949-1954 гг.) Александр Михайлович Листопадов (1873 - 1949). Отечественная музыкальная фольклористика не знает другого издания, столь же широко представившего местную песенную культуру. На сегодняшний день этот труд остаётся самым крупным собранием русских народных песен с нотами.

В обширной коллекции А.МЛистопадова представлены различные песенные жанры, сделаны описания народных обрядов, даны этнографические и метрические справки, особенности исполнительской манеры.

Несмотря на ряд недостатков (запись по слуху, с вытекающей из этого неточностью фиксации музыкально-песенного материала и авторской аранжировкой), этот пятитомный свод А.М.Листопадова по-прежнему сохраняет свою познавательную и художественно-практическую ценность. В своих исследовательских заметках собиратель сделал попытку описания особенностей структуры и лада, свойственных донскому музыкальному фольклору. Однако, это песенное собрание всё ещё недостаточно изучено как с текстологической стороны, так и со стороны музыкально-песенного анализа. Сравнительно недавно стали появляться статьи, посвященные как анализу наследия А.М.Листопадова, так и изучению современного бытования песенной традиции донских казаков. Среди таких работ следует отметить едва ли не единственный опыт критической оценки текстологической методики А.МЛистопадова книгу Б.М.Добровольского «Народная устная поэзия Дона». (Ростов-на-Дону, 1963 г.) Статья Т.Рудиченко «О песенной традиции родины А.М.Листопадова» посвящена впросу о многоголосии донской казачьей песни (сборник трудов ГМПИ им. Гнесиных «Традиционное и современное народно-музыкальное искусство, вып. 29, Москва, 1976 г., 258 стр., стр. 205-226).

Исследованию публикаций А.М Листопа-дова посвящен ряд журнальных статей. Среди них статьи И.Свиридовой «Песенные традиции Дона в публикациях А.М. Листо-падова» («Советская музыка», 1973, № 12). «Бытование народных песен. Современная песенная исполнительская культура. Дневник А.Листопадова». («Молодой гвардеец», 1967, №5).

Среди сборников последних лет, посвящённых песенной донской казачьей традиции следует отметить такие как «Песни над Доном», составитель ИЛ.Рокачёв-Вёшенский (Ростов-на-Дону, книжное издательство, 1980г.), «Песни донских казаков, напетые А.И.Каргальским (записали и составили А.Мехнецов и В.Бахтин, Ленинград, «Советский композитор», 1976 г.), «Песни донских казаков», сост. Б.Екимов (Волгоград, Нижне-Волжское книжное издательство, 1982).

Продолжается публикация статей, посвящённых описанию и исследованию народно-песенной традиции.

Список литературы:

1.Агафонов А. И. История Донского края (XVI - первая половина XIX в.Исторические источники и их изучение). - Ростов н/Д, 2001.

2.Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества. - Ростов н/Д, 1992.

3.Венков А.В. История Донского казачества 2008

4.Тикиджьян Р.Г. История и культура народов донского края и казачества

5.Агафонов История донского казачества

История и культура этносоциальных групп в составе казачества, донские базовые татары и калмыки.Система службы,особенности культуры и быта

Исследователь этносоциальных и культурно-бытовых особенностей донского казачества XVI - начала XIX в.в., С.В.Черницын, характеризуя его этнический состав, типологию и трансформацию этнокультурных процессов, особо выделил наличие позитивного влияния на формирование его этнических признаков сословной, корпаративной принадлежности. Такого же подхода к оценке соотношения этничности и сословности в культуре донского казачества второй половины 18 - начала 20в.в. придерживаются в своих научных наблюдениях А.А.Озеров, А.П.Скорик и Р.Г.Тикиджьян, Трут В.П.

Этническая неоднородность донского казачества, особенно на раннем этапе его истории конца 16-17в.в., уже давно признается многими авторами. Однако основное внимание уделяется процессам этнической ассимиляции (т. е. постепенному «растворению», стиранию культурных различий) в рамках казачьих общин представителей иных, неславянских этносов, что значительно обедняет картину этнической истории Дона. Рассматривая этническое состояние служилого сословия Области Войска Донского (донского казачества), С.В.Черницын обоснованно выделяет в его составе три основных группы.

Первой и основной группой, является русская, восточнославянская, в которой этническим субстратом( базовым ядром) к XVII столетию являлись великороссы и малороссы. Именно она, в первую очередь, имеется в виду, когда речь идет о донском казачестве. Названная группа уже с XVII в. преобладает в политическом и культурном отношениях, определяя облик всего сообщества. Ее формирование связано со следующими процессами: внутриэтнической консолидации (великорусы, преимущественно из южнорусских уездов) и межэтнической консолидации (преимущественно украинцы, выходцы из Левобережной Слободской Украины, и также - из южнорусских районов, являвшихся русско-украинским пограничьем). А также ассимиляции, которая распространялась на ногайцев, крымских татар, турок, горцев, калмыков (с XVII в.). Сюда же можно отнести выходцев из Европы: греков, поляков, валахов, реже (и преимущественно с XVII в.) немцев, шведов и др.

Второй - может быть названа группа казаков-мусульман, существующая уже во 2-ой половине XVI в. (донские, юртовые, базовые татары). Даже в названиях они противопоставляются своим враждебным для казаков соплеменникам. В составе донского казачества казаки-мусульмане были отдельной группой, сохранявшей культурно-бытовую обособленность и жившей в ст. Татарской, преобразованной в 1860г., после эмиграции значительной части донских татар в Турцию, в одноименный хутор. Сведения о ней ограничены, но можно сказать, что понятие татары носит обобщающий характер. Это не особый татарский субэтнос, а смешанная локальная группа конфессионального(религиозного) характера в составе служилого сословия. Можно предположить, что её основной были ногайцы, также она пополнялась за счет этнических татар, а в XIX в. часты упоминания и о зачислении в её состав горцев, преимущественно адыгов. Данная группа складывается вследствие процессов межэтнической консолидации представителей тюркоязычных этносов и в меньшей степени - ассимиляции горцев. Ислам- как вероисповедание, принадлежность к казачьему сословию и, возможно, ногайский язык, стали факторами ее формирования.

Третья группа - донские (базовые, юртовые) калмыки, которая по численности уступала только русской (донским казакам). Постепенно формировалась с конца ХУ11 в., уже с начала XIX в. им была выделена отдельная территория на юго-востоке земель донского казачества (Калмыцкое войсковое кочевье, Калмыцкий, а затем - с 1884г. Сальский округ). Они сохраняли религиозную обособленность- исповедуя ламаизм(разновидность буддизма), вплоть до 2-ой половины XIX в. - кочевой тип хозяйства и бытовой уклад, пережитки которого наблюдались и позднее в ХХ веке.. Общность донских калмыков-бузаавов формировалась, в основном, благодаря процессам внутриэтнической консолидации, охватывающей калмыков, в разное время причислявшихся к Войску Донскому, и может быть обозначена, как локальная (либо даже - субэтническая)самостоятельная группа калмыцкого этноса.

Названные группы, различаясь по численности, культуре, политическому статусу, являлись основными этническими компонентами служилого сословия Области войска Донского. Подобная картина наблюдается и в большинстве других казачьих сообществ: доминирующее этническое ядро, являющееся русским субэтносом (либо локальной группой) и интегрированные в то или иное Войско (сообщество) неславянские образования. Поэтому целесообразно терминологически разграничивать в научных построениях сословный и этнический уровни. Например, термин «донское казачество» использовать для обозначения всего служилого населения (сословия), а «донские казаки» - только применительно к его восточнославянской, преобладающей части, являющейся субэтнической группой русских. Калмыцкие поселения на Дону возникли во второй половине XVII в. и росли в течение всего XVIII в. за счет притока калмыцких групп. Калмыцкая знать постоянно обращалась к российскому правительству с просьбами запретить калмыкам селиться на Дону, однако это не остановило притока калмыков на Дон.

Донские калмыки, включенные в состав казачьего Войска Донского, продолжали заниматься традиционным для них видом деятельности - скотоводством.

Со второй половины XVIII в. небольшая часть донских калмыков стала заниматься земледелием. Жизнь донских калмыков вплоть до XIX в. строилась традиционно по национальным законам.

С середины XVIII в. донская администрация делила своих подопечных на три улуса и несколько сотен, при этом улусного предводителя именовали атаманом, а сотенного - сотником. Донские калмыки, в зависимости от общевойсковой мобилизации, обязаны были комплектовать отдельные сотни во главе со своими владельцами (атаманами) и пополнять состав казачьих полков и команд.

Список литературы:

1.Агафонов А. И. История Донского края (XVI - первая половина XIX в.Исторические источники и их изучение). - Ростов н/Д, 2001.