Объединенная Германия на международной арене: участие в многосторонних связях и развитие отношений с Россией (1991-2008 год)

12. Укрепилось взаимодействие гражданских обществ ФРГ и РФ. В ходе заседаний форума «Петербургский диалог» произошло внедрение модели социального партнерства на международном уровне, что позволило оперативно доводить до сведения первых лиц германского и российского государств наработки участников форума. Вместе с тем в деятельности форума и его рабочих групп обнаружилось немало проблемных мест, где стороны не смогли прийти к единому мнению, в том числе по вопросу о развитии демократии в России.

Теоретическая и практическая значимость результатов исследования состоит в том, что фактические данные, положения и выводы диссертации могут быть использованы:

1) в процессе написания новых трудов, посвященных изучению механизма многосторонних и двусторонних взаимодействий на международной арене, внешней политики ФРГ;

2) при чтении лекций в рамках вузовского курса по теории и истории международных отношений, а также спецкурса по внешней политике Германии в постбиполярный период. В этой области диссертантом накоплен значительный опыт, ибо на протяжении многих лет он читал в различных вузах лекции по дисциплинам «Современные международные отношения», «Регионоведение», «История», «История государства и права зарубежных стран», «История политических и правовых учений», «История мировых цивилизаций» и «Политология», в которых нашли отражение материалы данной работы;

3) в деятельности органов власти РФ, принимающих ключевые решения в области внешней политики;

4) в работе российских коммерческих и некоммерческих организаций, поддерживающих контакты с германской стороной.

Обоснованность и достоверность результатов диссертации обусловлены опорой на широкий круг официальных источников, системным подходом к изучению проблемы многосторонних и двусторонних связей объединенной Германии на международной арене, непосредственной и косвенной верифицируемостью авторских утверждений.

Тема и содержание диссертационной работы соответствуют паспорту специальности 07.00.15 - история международных отношений и внешней политики: п. 3. «Международные отношения и внешняя политика на разных этапах исторического развития»; п. 5. «Реконструкция системы международных отношений, их эволюция и сущностные характеристики»; п. 6. «Национально-государственные приоритеты во внешней политике и международных отношениях»; п. 7. «Война и дипломатия как инструменты внешней политики»; п.8. «Политология международных отношений».

Апробация работы.

Основные результаты диссертационного исследования отражены в 41 научной публикации общим объемом 42,02 п.л., в том числе в 1 монографии, 17 статьях, опубликованных в рецензируемых изданиях, рекомендованных ВАК РФ (одна статья в соавторстве), и представлены на международных, всероссийских и межрегиональных конференциях. В их числе: Международный симпозиум, организованный Волго-Вятской академией государственной службы (Н. Новгород, 2010), международные научно-практические конференции в Москве, состоявшиеся под эгидой Института стратегических исследований («Теория и практика современной науки», «Теоретические и практические аспекты развития современной науки», «Современные проблемы гуманитарных и естественных наук», 2012), Нижегородского государственного технического университета («Актуальные проблемы социальной коммуникации», 2012), НП «Сибирская ассоциация консультантов» («Вопросы социологии, политологии, философии и истории», 2012), уфимского научного центра «Aeterna» («Актуальные вопросы развития науки», 2014), Дзержинского филиала Института внешнеэкономических связей, экономики и права в Санкт-Петербурге («Пути модернизации общества и государства в современных условиях», 2011, 2012), Международная научно-методическая конференция в ННГУ им. Н.И. Лобачевского («Великая Отечественная война: вопросы истории», 2000), всероссийские конференции («Дискуссионные проблемы российской истории в вузовском и школьном курсах», Арзамас, 1998; «Русь, Россия и мировая цивилизация», Санкт-Петербург, 1999; «Россия в глобальном мире», Санкт-Петербург, 2003; «Эффективность, результативность и качество государственного и муниципального управления», Чебоксары, 2011), межрегиональная конференция («Роль системы образования в обеспечении устойчивого развития города», Н. Новгород, 2008).

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, шести глав, содержащих в своем составе девятнадцать параграфов, заключения, списка использованных источников и литературы.

ГЛАВА 1. Стартовые позиции германии и их реализация в постбиполярный период

1.1 Роль объединенной Германии в переходной системе международных отношений

В конце 1980-х - начале 1990-х годов на международной арене произошли кардинальные политические и экономические перемены, вызванные окончанием холодной войны. Биполярная модель, определявшая ход развития мировой цивилизации на протяжении более половины ХХ столетия, осталась в прошлом.

Проявившийся глобальный тренд, казалось, не вызывал сомнений в том, что на смену своей предшественнице уверенно приходит однополярная система международных отношений, характеризующаяся концентрацией международной власти в руках единственной сверхдержавы. США приобрели весомые преимущества над остальными членами мирового сообщества ввиду обладания значительно более весомыми ресурсами, которые могли использоваться официальным Вашингтоном в качестве инструментов воздействия на остальных участников глобального процесса.

Во второй половине 1990-х годов стало заметно, что новая система международных отношений нацелена на унификацию общественного развития путем распространения западной модели. Любой субъект мирового сообщества, не вписавшийся в данную тенденцию, оказывался перед угрозой силового вмешательства в свои внутренние дела. Этому способствовало возрастание асимметрии основных участников международного процесса. Кризисные явления на постсоветском пространстве и ослабление позиций России резко контрастировали с усилением Запада, выступавшего в качестве центра притяжения для стран ЦВЕ, которые втягивались в орбиту влияния Североатлантического альянса и Европейского Союза, а затем становились членами этих организаций.

Рубеж ХХ - XXI вв. можно считать апогеем однополярной системы международных отношений, что нашло отражение в Концепции внешней политики Российской Федерации, подписанной президентом В.В. Путиным 28 июня 2000 г. «Тенденция по направлению формирования униполярной мировой структуры усиливается… Фундаментальные вопросы международной безопасности решаются западными институтами и форумами, а роль Совета Безопасности ООН ослабляется», - полагали авторы этого документа [45].

Однако уже в начале постбиполярной эпохи стала пробивать себе дорогу другая тенденция, обнаружение и изучение которой позволили усомниться в неизбежности безоговорочного торжества однополярной системы. Напротив, появились основания думать, что система международных отношений переживает переходное состояние, логическим завершением которого должно стать формирование многополюсного мира.

Такой характер мировой системы отразила тенденция к относительному падению американского веса в мировом сообществе. Уже в середине 1990-х годов проявилось ослабление ведущей роли США на международной арене, причем наметилось определенное противоречие между стратегическим курсом официального Вашингтона на сохранение мирового господства и тактическими разногла-сиями внутри американского истеблишмента. С момента окончания конфликта между Востоком и Западом изменилась не только структура международной системы, но и внешнеполитические обязательства Соединенных Штатов. Экономические и внутриполитические мотивы стали теснить классические постулаты в сфере политики безопасности на второй план: краткосрочные соображения, обусловленные предвыборной борьбой, играли все большую роль в американской внешней политике.

Финансовый и экономический кризис, отчетливо проявившийся на глобальном уровне в течение 2008 года, внес дополнительный вклад в расшатывание однополярного устройства международной системы. Положение США было ослаблено; к тому времени они накопили внешнеполитические проблемы, в том числе затянувшиеся войны в Ираке и Афганистане. Также Вашингтону не удалось предотвратить цивилизационные вызовы, которые Западу бросили Китай и мусульманский мир. В случае возникновения очередных конф-ликтов серьезного масштаба американских сил могло не хватить для их разреше-ния, поэтому новые международные проблемы настоятельно требовали не только участия США, но и подключения их партнеров, которые, обладая необходимыми ресурсами, проявляли политическую волю к укреплению своих позиций на мировой арене.

Такие обстоятельства давали основание говорить о постепенном формиро-вании новой версии глобального мирового порядка - системы международных отношений, которая не опиралась ни на две большие силы, что являлось краеугольным принципом периода холодной войны, ни на доминирование одной державы, как ключевой тенденции в переходный период. На этом фоне наблюда-лось усиление нескольких акторов международных отношений, стремившихся стать новыми центрами геополитического притяжения. Ими являлись государст-ва, вступившие в постбиполярную эпоху экономически окрепшими, демографи-чески усилившимися, стремившимися вносить более существенный вклад в под-держание баланса сил на региональном и глобальном уровнях. Одной из таких держав была Германия, потенциал которой благодаря объединению значительно увеличился.

В начале 1990-х годов статус ФРГ, как нового субъекта международных отношений, определялся следующими геополитическими параметрами: по размерам территории (357 тыс. кв. км) она занимала третье место в Западной Европе после Франции (552 тыс. кв. км) и Испании (505 тыс. кв. км); по численности населения - 12-е место в мире (82 млн чел.), но зато первое место в Западной Европе [588, с. 414-415].

Германские успехи, в первую очередь достижение единства, выглядели особенно выигрышно на фоне процессов государственного разрушения и политической атомизации, протекавших в этот период на постсоветском пространстве, в Югославии и Чехословакии. ФРГ обладала высокой степенью привлекательности для огромной армии переселенцев и беженцев, число которых в охваченных кризисом странах бывшего социалистического лагеря постоянно росло.

Сильной германской стороной стала высокая степень социального партнерства между работниками и работодателями, что отразилось в низком коэффициенте забастовочной активности (см. таблицу 1).

Таблица 1. Kоэффициент забастовочной активности в ФРГ и некоторых странах мира, 1990-е годы

Из таблицы 1 следует, что в ФРГ только 5 рабочих дней из 1000 не использовались по назначению вследствие забастовок; для сравнения: в Польше - 15, Великобритании - 25, США - 45 дней.

К этому добавлялись такие конкурентные преимущества, как высокий уровень образования и материальное благополучие немецкого населения, сравнительно благоприятная экологическая обстановка в стране, распространенность немецкого языка за рубежом, прежде всего в государствах ЦВЕ.

В пользу Германии играло то историческое обстоятельство, что она исторически рано перестала быть страной, обладавшей колониями. Потеряв свои внеевропейские владения еще в 1919 году, немецкая держава не была обременена отрицательным имиджем империи, с которым угнетенные народы были вынуждены долгое время бороться за свое освобождение.

Ключевым фактором могущества ФРГ оставалась экономика: по производству ВВП она занимала 3-е место (после США и Японии), по экспорту - 2-е место (после США), по торговле наукоемкой продукцией - 3-е место с 17% (уступая Японии - 21 и США - 19%) [229; 588, с. 415].

Германия удерживала одно из ведущих мест в мировой экономике, ключе-вой тенденцией развития которой стало нарастание процесса углубления между-народного разделения труда. Этому способствовала высокая конкурентоспособ-ность немецких товаров на глобальных и региональных рынках. Наиболее вост-ребованной за рубежом являлась продукция следующих отраслей германской промышленности: автомобилестроения; транспортного машиностроения (вагоно-строения, самолетостроения); общего машиностроения (производства станков, приборов); электротехнической промышленности; черной металлургии, точной механики и оптики; химической, фармацевтической, парфюмерно-косметической промышленности. Эти отрасли индустрии обладали комплексом конкурентных преимуществ, способствовавших успешному завоеванию иностранных рынков сбыта: высоким качеством и широким ассортиментом изделий; использованием международных стандартов и в то же время постоянной готовностью выполнять индивидуальные заказы; пунктуальностью в выполнении поставок; широкой сбытовой сетью и налаженным послепродажным обслуживанием. Благодаря этому осуществлялось планомерное наращивание наиболее высокотехнологичных видов машин и оборудования германского производства. Успехи в современных наукоемких отраслях в решающей степени определяли положительную динамику товарного экспорта ФРГ.

Объединенной Германии удалось приобрести сильные позиции на товарных рынках, где осуществлялось более половины мировых торговых операций, что вывело страну на второе место по стоимости экспорта. Глобальным лидером по этому показателю в 1990-е гг. являлись Соединенные Штаты, однако не следует забывать об их экономическом потенциале: он был почти втрое больше, чем у ФРГ. С 2002 г. Германии удалось занять место лидера в мировом экспорте товаров. Немецкие производители не только удерживали прочные позиции в США, странах ЕС и Японии, но и активно осваивали перспективные рынки стран ЦВЕ, Восточной Азии, Латинской Америки, Африки.

В последнее десятилетие ХХ в. все большее значение приобретал вывоз инвестиционного капитала за рубеж, на что также чутко отреагировали герман-ские компании. Для них экспорт капиталов превратился в основной инструмент завоевания новых рынков. При этом немецкие фирмы, стремясь минимализиро-вать свои издержки, отдавали предпочтение расширению производства и инвес-тиционной деятельности собственных филиалов и дочерних компаний в странах их пребывания. Обозначилась тенденция, в соответствии с которой темпы вывоза товаров и услуг из ФРГ стали значительно уступать продажам, осуществляемым подразделениями немецких коммерческих организаций за границей.

Усиление позиций Германии неизбежно поднимало проблему возвращения немцев к «нормали», т.е. обретения готовности брать на себя международные обязательства адекватно своей возросшей мощи. К тому же вставал вопрос о внешнеполитических предпочтениях германской державы в рамках постбиполяр-ной системы международных отношений.

Совокупность факторов, преимущественно субъективного характера, препятствовала устранению этой проблемы в максимально сжатые сроки. На протяжении нескольких послевоенных десятилетий органы власти и население ФРГ, рассуждая в духе политического реализма, свыклись с мыслью о скромности вклада своей страны в разрешение международных вопросов, который преимущественно сводился к оказанию второстепенных услуг международным организациям и сверхдержавам в гуманитарной, материально-технической и финансово-экономической сферах.

Объединение Германии привело к достижению важнейшего национального интереса, однако не смогло быстро изменить сознание немецкого населения, лишь нащупывавшего свое место в постбиполярном мировом порядке и интуитивно чувствовавшего, что ему предстоит пройти по этой дороге длинный и непростой путь.

Различные слои социума проявляли осторожность, отвергая радикальную оценку ключевых событий в области глобальной и региональной политики. Опросы общественного мнения свидетельствовали об антивоенной направленности настроений граждан ФРГ. Например, в январе 1995 г. лишь треть немецких респондентов положительно отнеслась к возможности применения боевых самолетов «Торнадо» германского производства в ходе операции НАТО на Балканском полуострове. Более половины опрошенных (51%) отвергали такую идею.

В значительно большей степени рядовых граждан ФРГ волновала проблема обеспечения собственной безопасности перед лицом многочисленных внешних угроз. За период с мая 1991 по январь 1995 г. озабоченность угрозой, исходившей от исламского фундаментализма, выросла: в Западной Германии с 20 до 44%, в Восточной Германии - с 14 до 31% [758, s. 130].

В свою очередь, политические, финансовые и промышленные элитарные группы ФРГ оказались не готовыми инициировать публичное обсуждение важнейших аспектов внешней политики немедленно после объединения. Им требовалось время для осмысления сложившейся геополитической ситуации и четкой формулировки обновленной редакции национальных интересов Германии, чтобы на этой основе безошибочно задать вектор развития в европейском и глобальном пространствах. В этот период лишь 22% представителей высшего звена немецкой политической и бизнес-элиты придерживались мнения, что у внешней политики Германии имеются ясные цели. Об их отсутствии заявляли 74% опрошенных. Остальные респонденты затруднялись четко сформулировать свое мнение [758, s. 130].

В таблице 2 представлены сводные данные опросов, проведенных среди представителей германской элиты (политических деятелей, чиновников, крупных предпринимателей и промышленников) дважды с небольшим промежутком - в сентябре 1993 и марте 1995 г.

Таблица 2. Приоритетные цели внешней политики объединенной Германии.

Как следует из таблицы 2, в качестве ключевого приоритета респонденты назвали принятие Германией на себя международной ответственности посредством участия в миротворческих операциях Организации Объединенных Наций (в 1993 г. 76%, в 1995 г. 67%). Также значительная часть опрошенных высказывалась в пользу приобретения ФРГ места постоянного члена Совета Безопасности ООН (в 1993 г. 65% против 49% в 1995 г.) и ускорения процесса европейского объединения (в 1993 г. 62%, а в 1995 г. 55%). Полученные результаты свидетельствовали о стремлении Германии интегрироваться в мировое сообщество с помощью активного участия в работе ООН. Вместе с тем обозначилась тенденция к снижению интереса политического класса и бизнес-элиты ФРГ к международной проблематике.

Такое положение сложилось в силу как внутренних, так и внешних причин. С одной стороны, федеральные власти сосредоточили свое внимание на подъеме восточногерманских территорий, что отвлекало значительные бюджетные средства. Общие инвестиции в экономику новых федеральных земель за период 1991-2000 годов составили 1,38 млрд немецких марок (далее ДM) [805].

С другой стороны, официальный Бонн был вынужден прислушиваться к мнению ключевых субъектов мировой политики, прежде всего союзников по Североатлантическому альянсу и Европейскому Союзу. Возраставшая мощь объединенной Германии породила их серьезные опасения. 8 октября 1996 г. депутат французского парламента Ш. Паска в интервью первому каналу национального телевидения заявил об опасности воскрешения имперских амбиций со стороны ФРГ [230, s. 132]. Польские ученые всерьез обсуждали опасность, что однажды Померания, Силезия, Богемия и Моравия обратятся к Германии с просьбой о вступлении в ее состав.

Озабоченность, высказываемая со стороны европейских партнеров ФРГ, объяснялась комплексом накопленных к тому времени факторов: учетом исторического опыта деятельности Германии на мировой арене в первой половине ХХ в., усилением политических позиций ФРГ на европейском континенте, опасением перед сильной немецкой валютой (дойчмаркой), популяр-ностью федерального канцлера Г. Коля как внутри страны, так и за рубежом.

Более того, создание единой Германии потенциально несло в себе угрозу для стабильности регионального геополитического порядка в постбиполярную эпоху, ибо у нее появился очередной шанс подорвать хрупкое стратегическое равновесие между талассократией и теллурократией, т.е. морским и сухопутным могуществом в Европе. Как свидетельствовал исторический опыт, мир на континенте периодически подвергался угрозе ввиду отсутствия четкой границы между западной морской силой и евразийской континентальной мощью.

Вместе с тем объединение Германии стало реальностью, в силу чего к стране оказалось прикованным внимание международного сообщества. Органы государственной власти ФРГ оказались в непростой ситуации, ибо каждый их сколько-нибудь заметный шаг вызывал интерес мирового сообщества и давал повод для сравнений: экономические проблемы позволяли проводить параллели с периодом нестабильной Веймарской республики, а выступления ультраправых политиков навевали отрицательные воспоминания об эпохе нацизма.

Появление мощной Германии резко изменило характер континентальной политики, став геополитическим поражением крупнейших европейских стран, в первую очередь Франции. ФРГ не только перестала быть ее младшим партнером на континенте, но и превратилась в важнейшее государство Западной Европы, вносившее крупный вклад в поддержку ключевых международных институтов. В процентном отношении к общему бюджету на долю объединенной Германии приходилось 28,5% бюджета ЕС и 22,8% бюджета НАТО; ФРГ стала крупнейшим акционером Мирового банка и Европейского банка реконструкции и развития [538, p. 128].

К тому же набирало силу мнение, согласно которому последующее сближение европейских стран по своей сути являлось продвижением германских интересов на континенте. Объективно ситуация складывалась таким образом, что нарастание региональных интеграционных процессов могло увеличить немецкую свободу действий, если Германия окажется в состоянии не только эффективно использовать свое возросшее влияние, но и узаконить его в рамках ведущих международных организаций, прежде всего Европейского Союза.

В этих условиях официальному Бонну пришлось проводить на континентальной арене взвешенный курс, учитывавший настороженность европейского - в первую очередь - и остального мирового сообщества ростом могущества ФРГ. Его дипломатические усилия были направлены на доказательство того, что от Германии более не исходит угрозы в любой форме.

Решать эту задачу предполагалось системным способом, прежде всего внушая зарубежным партнерам мысль о преемственности объединенной Германии со старой ФРГ - вполне миролюбивым, предсказуемым и склонным к компромиссу государством; агрессивное наследие нацистских времен решительно отвергалось. Официальные лица активизировали информационное сопровождение внешнеполитического курса, называя «вчерашним днем» политику с позиции силы. Выступая 26 сентября 1991 г. на заседании Генеральной Ассамблеи ООН министр иностранных дел ФРГ Г.-Д. Геншер заявил о «выдвижении на первый план большей ответственности Германии за свободу, демократию и человеческое достоинство», утверждая, что необходимо оставить в прошлом государственное мышление нацистских времен [390, s. 825].

Эта позиция акцентировала внимание на гражданском аспекте немецкой ответственности за ситуацию как в региональном, так и в глобальном масштабах.

В рамках трансатлантического сотрудничества официальный Бонн также стремился отвечать запросам, выдвигавшимся в его отношении американским союзником, которому было важно удержать контроль над усилившейся ФРГ. Еще в процессе объединения Германии администрация президента Дж. Буша-старшего занималась проектированием ее будущей роли в международной политике. Исходной посылкой являлось безусловное разделение Бонном мировоззренческих ценностей американского союзника, понимание его глобальных устремлений, а также поддержка в любой форме акций официального Вашингтона на международной арене, причем как в рамках НАТО, так и вне их.

Со своей стороны власти ФРГ понимали, что и после окончания холодной войны связь с США остается для них полезной, как и ранее, хотя акценты в германо-американском сотрудничестве сместились. В предшествующий период Соединенные Штаты выступали гарантом безопасности ФРГ, а их благожелатель-ная позиция явилась необходимым условием объединения Германии. После ухода биполярной системы в небытие тесные трансатлантические отношения стали играть роль своеобразного «зонтика», под прикрытием которого Федеративная Республика получила возможность постепенно утвердиться в роли континентального лидера путем укрепления своих политических и финансово-экономических позиций в структурах Евросоюза, а также беря курс на завоевание новых рынков сбыта в странах ЦВЕ.

Другим элементом позиционирования новой Германии стала ее приверженность демократическим ценностям, которые противопоставлялись тоталитарным и авторитарным принципам. Федеральные власти стремились найти убедительные аргументы, доказывавшие невозможность воспроизводства нацистского прошлого в новой ФРГ. Одним из них явилось утверждение, что в германской внешней политике послевоенного периода сформировались констан-ты, которые, как и важнейшие положения Основного закона ФРГ, не подлежат изменению.

В постбиполярный период наметилось укрепление других факторов, игравших роль гарантов безопасности европейских стран. К их числу принадлежали: глобализационная тенденция; отсутствие зримой военной угрозы со стороны какого-либо влиятельного государства или в результате противостояния великих держав; формирование нового баланса на континенте между регионализацией ее пространства, интеграцией и расширением ЕС; вхождение восточных немцев в атлантическое сообщество; взрывоподобный рост внутриполитических проблем демократических режимов в геополитическом окружении Атлантики, что требовало совместного их решения, а именно тесного взаимодействия Евросоюза с США; очевидность факта, что перспективы расширения глобальной ответственности Европы просматриваются исключительно в союзе с Вашингтоном.

С психологической точки зрения ситуация не выглядела столь однозначной. Попытка внести успокоение не только в ряды европейцев, но и обеспечить собственное спокойствие, свидетельствовала о латентном, подавленном страхе, испытываемом германскими властями, недостатке уверенности в себе, о непроизвольном желании защититься от самих себя. Такое состояние можно объяснить особенностями социализации послевоенного поколения немцев, привыкшего за долгие годы холодной войны к самоограничению. Это породило неамбиционный уклад политического мышления, с трудом привыкавшего к восстановлению командных позиций ФРГ в европейской системе после объединения и нередко отказывавшегося признать, что обладание возросшей силой неизбежно вынудит Германию к ее использованию, хотя бы в рамках солидарной ответственности.

Находясь в плену предрассудков, многие официальные лица в Бонне стали избегать публичных размышлений по поводу национальных или государственных потребностей ФРГ, ставя во главу угла коллективные интересы и ответственность в рамках таких международных организаций как НАТО, ЕС и ЗЕС.

Подобная боязливость не могла тянуться до бесконечности, ибо динамичный характер постбиполярного периода вынуждал принять меры к ее скорейшему преодолению. Складывавшаяся обстановка на континенте, образовавшийся после ухода из Восточной Европы российских войск вакуум силы, нарастание интеграционных процессов и настоятельные требования гарантий устойчивого континентального развития делали Германию востребованным субъектом международных отношений. Cо времен биполярной системы стабильный европейский порядок нуждался в центральной интегрирующей мощи, обладатель которой не только пользовался привилегиями, вытекавшими из его статуса, но и наделялся отягчающими обязанностями. В «малой Европе», геополитическое существование которой пришлось на период с 1945 по 1989 г., роль политического гегемона играли Соединенные Штаты, осуществляя вместе с Францией, Великобританией и ФРГ заботу о региональной безопасности. В 1990-е гг. реальностью стала так называемая «большая Европа», где важными субъектами, обеспечивавшими баланс сил, оказались Польша, Украина и Россия, а решающим партнером, способным влиять на эти страны и стабилизировать региональный порядок в Европе, явилась Германия, в долгосрочной перспективе способная занять место Соединенных Штатов.

Стало быть, серьезные препятствия на пути превращения ФРГ в руководящую региональную силу встретились как во внешней среде, так и внутри страны.

Между тем зарубежные официальные лица были вынуждены признать, что тенденции мирового развития объективно способствуют укреплению положения ФРГ. В речи, произнесенной 3 ноября 1999 г. по поводу открытия Трансатлантического центра им. Дж. Маршалла, американский посол в Германии Дж. Корнблюм, в частности, заявил: «Глобализация приводит к существенной перестановке мировых акторов. Процесс синергии и синтеза между США и Европой сильно концентрируется на Берлине. Последний всегда был центром интеграционных идей. Но сегодня, являясь свободной столицей объединенной Германии, Берлин имеет шанс проецировать эту энергию и динамику на все нации и Европу в целом». Посол подчеркнул, что в течение долгих лет Берлин (имелся в виду Западный Берлин. - А.Е.) был внешним форпостом западной демократии на востоке. Теперь у Германии появился шанс сыграть роль катализатора окончательной победы западной общественной модели во всей Европе [291].

Психологическая неготовность лидеров консервативно-либеральной коалиции, стоявшей у власти в ФРГ на протяжении 1991-1998 годов, взять на себя дополнительную ответственность активизировало традиционалистский подход, приверженцы которого пытались обосновать дипломатическую сдержанность Германии в международных связях. Они отождествляли ФРГ с торговым государством, основным признаком которого являлось стремление к отказу от автономности действий на мировой арене в пользу интеграции и кооперации с членами международного сообщества. В области внешней политики торговое государство выдвигало в качестве приоритета достижение общего блага, отдавая предпочтение гражданским стратегиям и инструментам перед военными средствами. Обладательницей таких черт, как считалось, Германия стала в бытность старой ФРГ, но и после обретения полного суверенитета над всей территорией она продолжала руководствоваться торгово-государственными принципами. Немецкий политолог М. Штаак, признавая очевидность перемен во внутренней и внешней жизни своей страны, полагал, что для федеральных властей ФРГ остался характерен стиль политики гражданской дипломатии. Поскольку интеграция и открытость рынков стали внешнеполитическими приоритетами Германии, Штаак объявил свою державу кооперативно-торговым государством. Пребывание в этом неофициальном статусе, прогнозировал политолог, сохранится до тех пор, пока в качестве главной цели ФРГ ставит поддержание интеграции и готовности к кооперации со странами-партнерами, а также при обеспечении консенсуса элиты во внутриполитическом курсе. В любом случае Штаак противопоставлял торговое государство так называемому «державному», целью внешней политики которого провозглашалось распространение на внешнюю среду своей внутренней мощи, и выражал уверенность, что возвращение к великодержавной политике в том виде, в каком она проводилась до краха гитлеровской Германии, практически исключено [530].

Данную позицию поддержал профессор Амстердамского университета (Нидерланды) М. Брандс, не допускавший мысли о преобладании внешней политики ФРГ с позиции силы. Распространенный взгляд на Германию как державу, запрограммированную на укрепление собственной военной мощи, был объявлен Брандсом морально устаревшим, поскольку «власть в современной Европе не является больше тем, о чем Макс Вебер говорил: навязывать свою собственную волю другому, вопреки его желаниям. Это слишком простая дефиниция, которая не пригодна сейчас, принимая во внимание нынешние многосторонние структуры. Власть в настоящее время подразумевает возможность играть центральную роль в важнейших международных структурах, а также крепкий авторитет» [699, s. 197].

Попыткой сохранить прежние опоры во внешнеполитическом курсе явилась линия разумного самоограничения, в соответствии с которой германская миссия виделась лишь в придании цивилизованных черт международной политике. Разновидностью этой позиции стала точка зрения, что статус ФРГ, как безъядерной державы, имеет более высокую степень, чем подобных стран, поскольку Германия рассматривалась в качестве центрального элемента европейского порядка. Разделявший такое мнение научный сотрудник Исследовательского института Немецкого общества внешней политики в Берлине Э. Хекель счел возможным назвать объединенную Германию суверенным государством с виртуальным потенциалом ядерной державы. «Ее техническая индустрия позволяет создать ядерное оружие, но Бонн отказался от производства и обладания им: в 1954 г. в условиях действия оккупационного режима; в 1969 г., когда ФРГ присоединилась к Договору о запрете испытаний ядерного оружия; в 1990 г. в договоре «2+4» для объединенной Германии. Последний пункт особенно важен, ибо согласие на германское воссоединение было получено при условии отказа ФРГ от ядерного оружия», - аргументировал свою позицию немецкий ученый [719, s. 101].

Элементы новизны в обсуждение проблемы роли Германии в мире привнес публицист П. Лютцелер, увидевший миссию своей страны в «построении мостов согласия и примирения» [746, s. 86]. С этой точки зрения ФРГ получила новые шансы ввиду глобальной и континентальной экономической интеграции, политического объединения и культурной диффузии.

Между тем германской внешней политике становилось тесно в заданных узких рамках. Самоограничение противоречило очевидному превращению ФРГ в фактор власти с собственным весом, центральную силу на европейском континенте.

Уже в первой половине 1990-х годов со стороны официального Бонна последовали шаги, свидетельствовавшие о начале неизбежного отхода от принципов внешней политики старой ФРГ. Он приступил к подготовке дипломатической и правовой почвы для применения подразделений бундесвера за пределами национальных границ. Весной 1994 г. Министерство обороны Германии подготовило «Белую книгу о безопасности ФРГ и состоянии и будущем бундесвера», авторы которой допускали возможность вмешательства ФРГ в конфликты и кризисы в других странах на основе легитимного международного правового мандата и в рамках действий таких организаций, как ООН, ОБСЕ, НАТО и ЗЕС [34].

При этом официальные лица отрицали возможность возобновления германской политики в духе первой половины ХХ в. Использование бундесвера за рубежом получило иное, европейское обоснование. Германия не могла стоять в стороне в то время, когда военнослужащие других стран Евросоюза рисковали своими жизнями ради достижения общих целей.

23 ноября 1998 г. во время церемонии аккредитации дипломатического корпуса федеральный канцлер ФРГ Г. Шредер заявил: «Руководимое мною федеральное правительство не допустит изменений в принципиальной ориентации германской внешней политики, европейской политики и политики безопасности». По-прежнему коренные интересы ФРГ объявлялись вписанными в европейский контекст [248, s. 97].

Но вскоре германские власти заговорили о наличии у немцев права на собственные, уникальные интересы, которые необходимо не только довести до сведения населения ФРГ, но и разъяснить ее зарубежным партнерам.

Дальнейшие события показали, что приоритеты Германии претерпели трансформацию. Культура «сдержанности» все более подвергалась критике. Заявляя о конструктивно-свободной нормальности немецкой нации, официальный Бонн (а после переезда федеральных органов власти Берлин) провозгласил принцип беспристрастности, основанный на осознании собственной силы. Лишь после длительных многосторонних переговоров с участием влиятельных в политике и экономике фигур было достигнуто согласие по вопросу о выделении дополнительных средств на выплату компенсации лицам, занятым на принудительных работах в нацистской Германии; расширение Европейского Союза ставилось в прямую зависимость от реализации национальных интересов ФРГ. Ключевой установкой явилась идея о невозможности проведения внешней политики и политики безопасности без опоры на военную силу.

Итак, обретение территориального единства позволило Германии выдвинуться в число ведущих европейских и мировых держав. Следуя традициям, заложенным в период существования прежней ФРГ, федеральные власти не стремились форсировать события и немедленно заявлять о своих претензиях на место одного из континентальных лидеров. Объединенная Германия предпочитала проводить осторожный и гибкий внешнеполитический курс, постепенно готовя мировое общественное мнение к восприятию своего нового статуса. Вместе с тем складывались предпосылки перехода на позиции жесткого политического реализма, учитывавшего новые возможности ФРГ и ищущего наиболее эффективные пути их применения.

1.2 Интересы ФРГ в теории и практике мультилатерализма

Классическая теория науки о международных отношениях учит, что в основе внешней политики государства лежат национальные интересы, осознанные и реализованные политической элитой страны. Их содержание составляют коренные потребности личности, общества и государства, которые в постбиполярную эпоху претерпели определенную трансформацию. Этому способствовала новая тенденция общественного развития - глобализация, проявившаяся в тесной взаимосвязи национальных экономик, а также основанная на беспрепятственном перемещении капитала, информационной открытости мира, быстром технологическом обновлении, понижении тарифных барьеров, либерализации движения товаров и капиталов [449, с. 9].

Благодаря глобализации осуществлялось преодоление прежней фрагментации международной системы и региональных подсистем; произошли серьезные перемены в структуре интересов государств, сохранявших значение ведущих акторов международных процессов. Поскольку сущностный аспект глобализации был связан с хозяйственной деятельностью, в постбиполярную эпоху на передний план выдвинулись интересы, связанные с обеспечением экономического благополучия субъектов мирового сообщества. При этом хозяйственный элемент национального интереса стал не просто фактором, способствовавшим увеличению государственной мощи. Он превратился в самодостаточную силу, что явилось адекватным ответом на возросшие требования со стороны населения к уровню и качеству жизни. Вместе с тем в экономике находила отражение сложная, протекавшая в латентной и открытой формах борьба между различными участниками мирохозяйственного процесса. Попытки государственных акторов укрепить свое влияние на экономическую сферу, в частности, получить полный контроль над распределением ограничен-ных и дорогостоящих ресурсов (нефти, природного газа, питьевой воды, атомной энергии) столкнулись с возражениями, а нередко и активным противодействием со стороны транснациональных корпораций, банков и неправительственных некоммерческих ассоциаций. Интересы этих субъектов зачастую не пересекались с коренными государственными потребностями, или даже противоречили им, что вело к конфликтным ситуациям. В таком случае приоритетность интересов государства ставилась под сомнение, а стратегия и тактика корпораций и прочих неправительственных акторов на международной арене не соответствовали руководящим указаниям и пожеланиям, исходившим от органов власти.

Несмотря на это усилившиеся национальные государства, к числу которых относилась ФРГ, стремились предложить мировому сообществу и внутренней аудитории идеологию, в полной мере отражавшую нарастание глобализационной тенденции в постбиполярную эпоху. Выбор альтернативных концепций, которые можно было использовать при разработке и претворении в жизнь германского курса на международной арене, оказался сравнительно небольшим. Немецкий ученый-международник Х. Брилль насчитывал четыре варианта: изоляционист-ский курс, стратегическое партнерство с США, углубленная интеграция страны в Евросоюз и доверительные отношения с обновленной Россией [459].

В решающей степени выбор идеологической базы внешней политики ФРГ в постбиполярную эпоху определялся новыми реалиями, сложившимися на европейском континенте. Если ранее разграничение между двумя враждебными военно-политическими блоками проходило по территории Германии, которая в любой момент могла превратиться в театр военных действий с применением ядерных, химических, бактериологических и обычных вооружений, то с объединением страна оказалась преимущественно в дружественном и отчасти нейтральном окружении. Ввиду этого положение ФРГ в центре европейского континента из прежней уязвимости превратилось в фактор безопасности. Движение НАТО и ЕС на восток, перманентно осуществлявшееся на протяжении 1990-2000-х годов, расширяло территорию, находившуюся под контролем Запада, и вносило свой вклад в укрепление безопасности ФРГ, непрерывно отодвигая рубеж возможного военного конфликта от германских границ.

Поэтому изоляционистская линия во внешней политике, предполагавшая минималистскую трактовку национальных интересов, которые сводились к защите суверенитета страны, ее территориальной целостности и безопасности на границах государства, не могла получить сколько-нибудь широкой поддержки в политико-управленческой элите и общественном мнении ФРГ. Напротив, достижение Германией единства и возросший экономический потенциал предоставляли ей уникальный шанс укрепления собственных позиций и более полной реализации своих национальных интересов через открытость глобальным мирохозяйственным связям и политическим процессам, что в сжатые сроки сумели понять лидеры германского государства.

В марте 1995 г. федеральный президент ФРГ Р. Херцог выступил с программной статьей, в которой были изложены основы новой внешнеполитической стратегии страны. Президент заявил о достижении Германией такого состояния, в условиях которого она сможет использовать свою возросшую силу: политическую, экономическую и военную. Эту готовность глава германского государства предложил реализовать в рамках нескольких направлений. Прежде всего, речь шла о выполнении ФРГ своих обязательств перед союзными державами по блоку НАТО. При озвучивании этой идеи Херцог мыслил военно-политическими категориями, отдавая приоритет доказательству способности германского бундесвера реализовать положения статьи 5 Североатлантического договора, предусматривавшей осуществление совместных действий в рамках оказания помощи любому члену альянса, подвергшемуся нападению со стороны государства-агрессора.

Понимая, что расходы Германии на обеспечение своего присутствия на международной арене в ближайшее время неизбежно возрастут, федеральный президент пытался найти способы их компенсации. Таковые он видел не столько в финансовой сфере, сколько в усилении влияния официального Бонна на процесс принятия решений в тех военно-политических и экономических союзах, членом которых Германия являлась. К тому же соответствующей национальным интересам ФРГ провозглашалась обширная европейская интеграция, позволявшая создавать вокруг себя пространство безопасности, параллельно увеличивая набор инструментов воздействия на обстановку в ключевых точках континентального пространства.

Германский президент отдавал себе отчет в том, что ни одна держава в мире не способна в одиночку бороться с глобальными угрозами. Совместные действия по борьбе с ними становились велением времени.

В связи с осознанными национальными интересами и вытекавшей из них расстановкой приоритетов на международной арене президент ФРГ сделал вывод о неизбежности роста масштабов внешней политики своей страны, намекая на ее выход за узкие национальные и региональные рамки. «Мы вступаем в новую фазу, которую я охарактеризовал бы как глобализацию внешней политики Германии», - писал Р. Херцог [249, s. 5].

Эти обстоятельства заставляли правящие круги ФРГ сделать выбор на международной арене в пользу стратегии мультилатерализма. В политическом обороте этот термин оказался востребованным после прихода к власти в ФРГ коалиции СДПГ-Союз 90/«Зеленые». Германия позиционировала мультилатера-лизм в качестве инновации теории и практики международного процесса, демонстративно противопоставляя его унилатерализму, т.е. традиционному способу ведения международных дел. В отличие от последнего, предусматривав-шего свободные и самостоятельные действия государства в рамках мировой политики, мультилатерализм воспринимался германской властвующей элитой в качестве глубокой включенности страны в систему межгосударственных отношений, прежде всего через международные организации, и ее внешнеполитической деятельности с опорой на методы многосторонней дипломатии. Действия, осуществлявшиеся в национально-эгоистических целях, были подвергнуты критике. Высокая степень активности ФРГ на мировой арене была проявлена на приоритетных направлениях, включая укрепление многосторонних институтов, развитие интеграционных процессов в Европе, сближение интересов региональных организаций. Последним была обещана максимально возможная политическая и финансовая поддержка.

Выбор властей ФРГ в пользу мультилатерализма детерминировался глубоким анализом собственного исторического опыта. На протяжении послевоенного периода ни одно западногерманское правительство не позволяло себе усомниться, что успехи его страны в достижении свободы и благосостояния связаны с политико-экономической интеграцией в европейское и трансатланти-ческое сообщества. Мультилатерализм предполагал ориентацию на широкое использование международных институтов, в том числе ООН, «Большой семерки» (G7), впоследствии «Большой восьмерки» (G8) и НАТО в целях обеспечения безопасности, а также сосредоточение внимания на коллективных процедурах принятия решений. Последние были призваны обеспечить баланс интересов, а, следовательно, жизненность и осуществимость принятых управленческих решений на международном уровне.

Германские политики признавали невозможность искоренения конфликтов из практики мировых взаимодействий, однако стремились найти оптимальные инструменты их смягчения. Их взор обращался на ООН, которую они считали организацией, способной взять на себя исключительное право на проведение мер, адекватных для каждой ситуации при урегулировании конфликтов разного масштаба. Хотя акции, решение о проведении которых был правомочен принять Совет Безопасности ООН, допускали возможность применения военной силы, германское руководство, в принципе, относилось к ним скептически и предпочи-тало использовать политико-дипломатические инструменты урегулирования конфликтов.

Идеология мультилатерализма создавала препятствия на пути к доминированию на европейском континенте самой Германии. Обращаясь к историческому опыту следует признать, что вхождение ФРГ в многосторонние международные структуры, а именно ЕС, НАТО, ОБСЕ и ООН стало на протяжении всего послевоенного периода лучшей страховкой от унилатерализма и гегемонистских устремлений. Тем самым четко проявился основной критерий жизнеспособности политики мультилатерализма, который состоял в эффективном решении ключевых международных проблем путем согласованных действий, осуществляемых заинтересованными субъектами в рамках международных организаций.

Мультилатерализм требовал от ФРГ учета объективной ситуации, сложившейся в начале постбиполярной эпохи. Реалиями того времени стало формирование устойчивых механизмов полномасштабного сотрудничества, что, к примеру, нашло отражение в функционировании G7 (затем G8) - ядра мирохозяйственного комплекса, где ФРГ пользовалась статусом полноправного члена.

Вместе с тем в германской интерпретации мультилатерализма обнаружился противоречивый момент. Предлагая мировому сообществу свое видение новой модели взаимоотношений субъектов международного процесса, власти ФРГ нередко считали проявлением мультилатерализма то, что на самом деле являлось его отрицанием и, по сути, плохо закамуфлированным унилатерализмом. Примером мог служить отчетливо выраженный в точке зрения федеральных властей НАТО-центризм, что выразилось в их стремлении построить систему региональной и глобальной безопасности вокруг Североатлантического альянса.

Мультилатерализм также можно рассматривать в качестве философии международной жизни, которая опиралась на реальности эпохи глобализации, неоднозначной в своей основе. С одной стороны, она породила цепь конфликтов в ряде точек земного шара (в том числе на европейском континенте), но с другой - вызвала глубокое осознание того, что преодоление новых вызовов возможно только благодаря совместным усилиям мирового сообщества.

Во весь рост вставала задача оформления демократической мультиполярной системы международных отношений, чему немецкая сторона не уделяла должного внимания, считая, что иной модели быть не может. Однако формирование новых разделительных полос на континенте и стойкое нежелание видеть Россию в числе участников ведущего континентального объединения, т.е. Евросоюза, заставляет усомниться в правоте такой точки зрения.

Идеология мультилатерализма набирала в Германии силу постепенно. В период пребывания у власти консервативно-либерального блока под руководством федерального канцлера Г. Коля внешняя политика ФРГ адаптировалась к реалиям постбиполярного мира. Сразу после появления единой Германии немцы не спешили с определением приоритетов и старались не делать резких шагов на внешнеполитической арене. В первую очередь подвергалась тщательному изучению текущая обстановка в регионе и на мировом пространстве, чтобы затем, с учетом исторического опыта, выявить круг коренных национальных интересов и подвернуть их ранжированию по степени важности.

Ситуация в ФРГ изменилась после победы на федеральных выборах 1998 года СДПГ и партии Союз 90/«Зеленые», создавших так называемую «красно-зеленую» коалицию. К этому времени предпосылки для начала массированной пропаганды идеи мультерализма в общественном мнении уже сложились и, более того, в дело вмешался субъективный фактор в лице политических амбиций новых правящих сил ФРГ.

Блок социал-демократов и «зеленых» вынужденно преобразовал механизм закрепления позиций победителя после успешных выборов. Эти политические силы Германии не обладали возможностью широко эксплуатировать тему исторической памяти и преемственности, в значительной степени узурпированную консерваторами. Учитывая сущность переживаемого периода локальной (национальной) и глобальной (транснациональной) трансформации, СДПГ и «зеленые» стремились продемонстрировать социально-инновационный характер своей правящей коалиции. Основную тяжесть по реализации этой линии взял на себя федеральный канцлер Шредер, чья не лишенная харизматичности личность способствовала успеху имиджевой политики нового правительства ФРГ.