Объединенная Германия на международной арене: участие в многосторонних связях и развитие отношений с Россией (1991-2008 год)

Вместе с тем обнаружилась закономерность, позволявшая говорить о влиянии аспекта предвыборной борьбы на ход германо-российского межгосударственного диалога. В рамках избирательных кампаний (например, летом - осенью 2005 г.) конкурирующие германские партии разыгрывали российскую карту, стремясь в полной мере соответствовать ожиданиям своего сегмента избирателей.

Фактор политической окраски правящей германской коалиции наложил на двусторонние отношения серьезный отпечаток. В период 1991-1998 годов консервативно-либеральная коалиция ХДС/ХСС-СвДП, испытывавшая некоторую робость перед серьезными шагами на внешнеполитической арене, предпочитала строить отношения с Россией в русле «крепкой мужской дружбы» федерального канцлера Г. Коля и президента РФ Б. Ельцина. Сформированная повестка дня отличалась разнообразием, о чем свидетельствовал перечень обсуждавшихся вопросов: участие России в системе обеспечения безопасности в Европе, разработка принципов двусторонних политических отношений, ускоренный вывод Западной группы войск с территории бывшей ГДР при одновременной реализации жилищной программы по обустройству в России военнослужащих ЗГВ, переговоры о возвращении культурных ценностей, вывезенных с территории Германии в годы Второй мировой войны.

1998-2005 годы прошли в попытках формирования стратегического партнерства, факт существования которого германская и российская стороны пытались объяснить общностью или близостью своих интересов, а также долгосрочных целей. Насыщенность политического диалога возрастала, что в значительной степени определялось личными контактами федерального канцлера ФРГ Г. Шредера и президента РФ В.В. Путина. Однако риски непонимания и различной оценки демократических процессов в России дали о себе знать.

На этапе 2005-2008 годов, после прихода к власти в ФРГ «большой коалиции», стороны фактически отошли от неудавшейся модели «стратегического партнерства», перейдя на рельсы прагматического сотрудничества. Федеральный канцлер Германии А. Меркель продвигала несколько перспективных экономических проектов, при этом пренебрегая традициями «крепкой мужской дружбы». Новым элементом политического диалога стало установление контактов официального Берлина с российскими оппозиционными силами.

ГЛАВА 4. ФРГ - РФ: Взаимовлияние в контексте деятельности международных организаций

4.1 Дипломатическая позиция ФРГ по вопросу расширения НАТО на восток

Одной из ключевых проблем, препятствовавших диалогу Германии с Россией в начале постбиполярной эпохи, стал целенаправленный курс Североатлантического альянса на расширение путем включения в свой состав бывших социалистических стран Европы.

Данный процесс, запущенный в середине 90-х годов ХХ в., явился следствием двух взаимосвязанных тенденций: возникновения в регионе ЦВЕ после распада СССР геополитического вакуума силы, который спешил заполнить собой блок НАТО, а также процесса формирования единого евроатлантического пространства безопасности, отражавшего один из важнейших аспектов глобализации.

К числу твердых сторонников расширения альянса относилась Германия, чей исторический опыт убедительно свидетельствовал в пользу пребывания в военных структурах западных стран. Став членом НАТО в 1955 году, послевоенная ФРГ приобрела жизненно необходимую защиту от возможной агрессии, что в свою очередь создало предпосылки для ее превращения в авторитетное государство Западной Европы. С другой стороны, пребывание Германии в НАТО служило надежной гарантией ее отказа от агрессивно-милитаристского курса, присущего руководству этой страны в первой половине ХХ в., а стало быть, позволяло остальным членам альянса чувствовать себя в безопасности, несмотря на усиливавшиеся позиции ФРГ в рамках континентального пространства.

Достигнув единства, Германия подтвердила свои стратегические приоритеты, прежде всего выбор прежнего цивилизационного пути развития. В этом контексте власти ФРГ рассматривали НАТО в качестве центрального форума, связывавшего с политической точки зрения страны ЕС с государствами Северной Америки, а также инструмента фиксации решающего веса США в Европе, что рассматривалось в качестве главной предпосылки политической стабильности на континенте. Не сбрасывая со счетов идеологический аспект, оправдывавший существование Североатлантического альянса, первый федеральный канцлер объединенной Германии Г. Коль усматривал в этой организации «общность наций, исповедующих совместные ценности человеческого достоинства, господства права, свободы и демократии» [472, s. 129].

Между тем функционал НАТО германские власти предпочитали определять с прагматической точки зрения, вытекавшей из анализа наиболее значимых угроз, которые больше не ограничивались территориальными рамками границ стран-членов Североатлантического блока ввиду технического прогресса, все возраставшего распространения оружия массового уничтожения, военных средств доставки.

Важным направлением деятельности альянса становилось обеспечение эффективного взаимодействия США с европейскими союзниками в сфере политики безопасности, что Германия рассматривала в качестве основной предпосылки глобальной и региональной стабильности. Здесь вызов лежал в поиске инструментов упрочения трансатлантического партнерства на фоне невысокого интереса, проявленного в ФРГ к применению военных ресурсов в начале постбиполярной эпохи.

Мониторинг общественного мнения, имевший место в объединенной Германии, демонстрировал нацеленность ее населения на укрепление НАТО. Согласно соцопросу, проведенному в марте 1994 г., 71% немцев выступали за сохранение НАТО в качестве мощного военно-политического союза, способного оперативно и адекватно реагировать на появление угрозы любого масштаба, как регионального, так и глобального. 41% жителей Германии полагали необходимым расширить с течением времени круг задач Североатлантического альянса [758, s. 131].

Опираясь на сложившееся в немецком обществе благоприятное отношение к блоку НАТО, руководство ФРГ проявило заметный интерес к расширению альянса, обусловленный пониманием как евроатлантических, так и специфически немецких интересов. Что касается первого аспекта, то включение в НАТО новых стран сулило повышение веса и авторитета блока, способствовавшее укреплению его позиций по обе стороны Атлантики. Юридической гарантией безопасности новоиспеченных членов альянса от вызовов всех уровней становилась статья 5 Североатлантического договора, предусматривавшая коллективную оборону от нападения агрессора. В рамках второго направления ФРГ получала шансы на продвижение своих экономических и политических интересов в регионе ЦВЕ. Благодаря расширению НАТО на восток Германии было проще регулировать отношения с Польшей и Чехией, а также корректировать свою дипломатическую деятельность в рамках так называемого «четырехугольника напряженности» Берлин - Варшава - Москва - Киев.

В конечном счете Североатлантический альянс расширял пространство, где контролировал практически все возможные угрозы безопасности. Не ставя под сомнение доминирование в поле НАТО американского союзника, ФРГ заняла стартовые позиции, выгодные для наращивания собственного влияния.

Осенью 1994 г. вопросы расширения блока на восток были переведены в практическую плоскость. Германия предприняла усилия в дипломатической, аналитической и технической областях для положительного решения вопроса, что проявилось в активной деятельности ее представителей в Североатлантическом альянсе. 2 декабря 1994 г. на сессии Совета НАТО министр иностранных дел ФРГ К. Кинкель жестко и безапелляционно высказался в пользу принятия в блок новых государств ЦВЕ [142]. Также было санкционировано создание рабочей группы НАТО, которой поручалось изучить условия и последствия движения альянса на восток европейского континента.

Подготовительные мероприятия НАТО к расширению вызвали предсказуемо отрицательную реакцию официальной Москвы. Военная машина Североатлантического блока была готова двинуться к границам РФ, расширяя контролируемое Западом геополитическое пространство.

Учитывая ограниченность своей ресурсной базы, российское руководство стремилось дипломатическими средствами воздействовать на ситуацию в нужном для себя направлении. Однако шаги Москвы во многом носили декларативный характер и напоминали скорее хаотичные действия, чем продуманную линию поведения. РФ демонстративно отказалась подписать индивидуальную программу сотрудничества с НАТО, что планировалось сделать в декабре 1994 г. По сути, речь шла о превентивном характере действий со стороны России. Подписание партнерского соглашения фактически означало согласие с расширением альянса и открывало ему виды на новых членов после краткого подготовительного этапа.

К этому моменту стало очевидно, что надежды на трансформацию Организации Североатлантического договора в сугубо политический союз не оправдались. Несмотря на сокращение военного потенциала альянса, разработки его стратегов были ориентированы на безусловное использование силовых ресурсов для решения проблем безопасности.

В ноябре 1991 г. была принята Стратегическая концепция НАТО, где выражалась озабоченность ввиду непредсказуемости новых угроз в отношении европейской безопасности, а также звучало предположение о том, что для решения этой проблемы может потребоваться военная мощь Североатлантического союза [140].

На встрече глав государств и правительств стран-членов НАТО в Брюсселе (Бельгия, январь 1994 г.) получила одобрение концепция многонациональных оперативных сил, предполагавшая создание мобильных многофункциональных армейских подразделений, объединяющих формирования всех родов войск, а также предусматривавшая совместное участие вооруженных сил стран-членов блока в антикризисных операциях [83, s. 127-134].

Мероприятия по отработке средств и методов кризисного реагирования стали неотъемлемой частью других инициатив, предпринятых в рамках трансформации альянса, в частности программы «Партнерство ради мира» (далее ПРМ). Ключевой смысл программы состоял в том, чтобы смягчить остроту противоречий, связанных с расширением Североатлантического союза на восток, а также обеспечить эффективную подготовку и реформирование вооруженных сил стран-кандидатов в члены НАТО с целью достижения их взаимодополняемости с силами альянса.

Утрачивая влияние в странах ЦВЕ, Россия была вынуждена отказаться от линии игнорирования ПРМ и 31 марта 1995 г. в Нордвейке (Нидерланды) одобрила индивидуальную программу сотрудничества с НАТО.

Через два месяца, 31 мая 1995 г. во время очередной специальной встречи по программе ПРМ российский министр иностранных дел А.В. Козырев договорился с коллегами из стран-членов Североатлантического союза о необходимости определить рамки особых отношений между РФ и НАТО до конца года. Козырев подтвердил российское неприятие расширения альянса на восток и высказался за преобразование этой организации в политический союз [142]. Идея руководителя МИД РФ не встретила понимания со стороны ФРГ. К середине 1990-х годов стало заметным тесное переплетение двух внешнеполитических задач Германии: с одной стороны, укрепление военной мощи и осторожное расширение Североатлантического альянса за счет государств региона ЦВЕ, а с другой - внесение существенного вклада в процесс конструирования партнерства НАТО с РФ в сфере безопасности. Такая линия в наибольшей степени отвечала интересам ФРГ, позволяя ей, как одной из ведущих держав блока, расширить сферу своего влияния, сменив традиционное положение импортера безопасности на противоположный статус. Однако лукавство официального Бонна заключалось в убеждении Москвы в том, что расширение границ Североатлантического союза не противоречит интересам РФ. Напротив, как пытался доказать в 1995 году министр иностранных дел ФРГ К. Кинкель, вовлечение стран Центральной и Восточной Европы в альянс уменьшит риски для России, так как сократит зону нестабильности на континенте [280]. Этой позиции Кинкель придерживался и в дальнейшем [281], заявляя об открывающихся перспективах сотрудничества НАТО и РФ, начало которому было положено совместным участием в операции по поддержанию мира в Боснии и Герцеговине (IFOR).

Между тем факт пребывания в Североатлантическом альянсе использовался Германией для реализации ее национальных интересов, в первую очередь собственного продвижения на восток. Объектом пристального внимания ФРГ становилось пространство СНГ, которое Россия с начала постбиполярной эпохи рассматривала в качестве безусловной сферы своего влияния. О намерении официального Бонна подготовить почву для усиления собственных позиций в регионе СНГ можно было судить по действиям немецких дипломатов. В середине 1990-х годов министр иностранных дел ФРГ К. Кинкель уделял повышенное внимание развитию отношений с Украиной, которую он cчитал ключевой державой в решении задачи обеспечения безопасности и стабильности региона ЦВЕ. Неоднократно звучали заявления о поддержке режима президента Украины Л.М. Кучмы и необходимости приложить усилия для укрепления сотрудничества этой страны с евроатлантическими структурами.

К тому же Германия стремилась к налаживанию тесных взаимоотношений с государствами Каспийского региона и Центральной Азии, прежде всего нуждаясь в доступе к местным нефтяным и газовым месторождениям.

10 декабря 1996 г. Североатлантический совет на уровне министров иностранных дел в Брюсселе обсудил широкий круг вопросов, включая реформу в НАТО и перспективы партнерства с Россией в области безопасности. В связи с предстоящим принятием новых членов в альянс министры иностранных дел натовских государств пообещали, что «расширение союза не повлечет изменений в современной ядерной доктрине НАТО, и поэтому у ее стран-членов нет намерений размещать на территории новых членов ядерное оружие» [140].

Ввиду своей длительной болезни президент РФ Б.Н. Ельцин не имел возможности уделять внешней политике большого внимания, а новых серьезных аргументов против расширения НАТО не возникло, что наглядно проявилось в ходе встречи 21 марта 1997 г. российского и американского лидеров. Б.Н. Ельцин и Б. Клинтон обсуждали - наряду с двусторонними вопросами - будущую архитектуру Европы в сфере безопасности. Спор по поводу расширения Североатлантического союза продолжился: Россия отклоняла идею принятия в НАТО новых членов, а США подтверждали суверенное право альянса на расширение. Не договорившись, Клинтон и Ельцин все же подписали декларативное по своему содержанию Совместное заявление, в котором лишь обозначили общую цель - «строить стабильную, уверенную в себе, интегрированную и демократическую Европу» [142].

Однако Североатлантический альянс и Российская Федерация по-разному понимали смысл этих слов, что подтвердили их последующие шаги. 8 мая 1997 г. в Мадриде страны НАТО пригласили к вступлению Польшу, Венгрию и Чешскую Республику. Москва отреагировала на данный шаг заявлением, в котором назвала это решение фатальной ошибкой, способной вызвать крайне отрицательные последствия [135].

Отдавая приоритет в принятии решений руководящим органам альянса и объявляя расширение НАТО на восток безусловным интересом Германии, федеральное правительство Г. Коля отметало всякую возможность перенесения сроков расширения блока. 12 мая 1998 г. министр иностранных дел ФРГ К. Кинкель заявил, что Германия считает обсуждение этого вопроса излишним. «Центрально- и восточноевропейские державы должны знать, что мы, немцы, являемся их адвокатами при вступлении в евроатлантические организации», - пообещал глава германского внешнеполитического ведомства [377].

Доводы России по поводу недопустимости движения НАТО на восток не были услышаны. В очередной раз проявилась закономерность в развитии системы международных отношений: к ослабевшим державам интерес мирового сообщества падает, а их интересы учитываются в последнюю очередь. Показательным являлось единодушие научного и экспертного сообщества Германии, которое оно проявило, солидаризируясь со своими властями. Более того, директор Института изучения стран Восточной Европы и международных отношений Г. Фогель обвинил Россию в неконструктивности занятой ею позиции в отношении расширения НАТО. Модель мировой системы, поддержанная официальной Москвой, была объявлена Фогелем «консервативно-националистической», а потому неприемлемой для глобализационной эпохи. Российское отношение к расширению Североатлантического блока называлось «скорее оппозицией, чем растущей готовностью к сотрудничеству с НАТО» [854].

Хотя мнение ФРГ вписывалось в общую стратегическую линию альянса, но вместе с тем обнаруживало тактические расхождения с позицией американского союзника, в решающей степени определявшего линию НАТО. Администрация Дж. Буша-младшего намеренно сгущала краски, стремясь поддерживать в общественном мнении государств-членов Североатлантического альянса негативное отношение к России и перспективам сотрудничества с ней. Государственный секретарь США М. Олбрайт допускала возможность возврата угрозы из Евразии, т.е. России. Из этой посылки вытекало большинство аргументов в защиту идеи «усиления стратегической глубины НАТО», озвученной американским министром обороны У. Коэном [294]. Фактически такая замысловатая дипломатическая формулировка прикрывала собой курс Североатлантического союза на расширение своих рядов.

Воинственную риторику официального Вашингтона Германия считала излишней, а ее федеральное правительство высказывало оптимистичный настрой в отношении будущего международной системы. Официальный Бонн был уверен, что Российская Федерация слишком ослаблена на обозримое время и не в состоянии проводить «воинственную» внешнюю политику. Остаточный же риск военной агрессии со стороны России объявлялся ничтожным и поддающимся управлению с помощью гибкой финансово-кредитной и военно-дипломатической политики Запада, а также влиятельных международных организаций, к числу которых относился блок НАТО.

В самом альянсе тем временем обострялась борьба между сторонниками мягкой и жесткой линий в отношении РФ. Умеренные политики Североатлантического союза старались по мере возможности учесть мнение официальной Москвы, понимая, что компромиссные шаги способны подтолкнуть российское руководство к выбору между непредсказуемой стратегией форсированного восстановления статуса великой державы, потенциально способной к соперничеству с Западом, и сотрудничеством с альянсом на правах младшего партнера в пользу последнего.

Для успешной реализации этой политической линии требовалась активная деятельность Германии, которая, с одной стороны, пользовалась авторитетом у руководителей российского государства, а с другой - незыблемо стояла на страже интересов НАТО. Тогда официальный Бонн становился проводником ключевых интересов альянса, но не в грубой, откровенной форме, а более тонким способом.

В этом контексте можно говорить о германской миссии, состоявшей в том, чтобы, используя рычаги влияния на официальную Москву, сначала успокоить, а потом переубедить ее, доказав, что расширение альянса не противоречит национальным интересам России. Эту сложную задачу предполагалось решать постепенно, используя комплекс наиболее эффективных средств воздействия, в первую очередь политические инструменты.

По дипломатическим каналам немецкая сторона активно снабжала Москву информацией, свидетельствовавшей об ее понимании озабоченности со стороны России предполагаемым расширением НАТО. Германия считала необходимым подтвердить принципиальную готовность Североатлантического альянса к установлению с РФ отношений, основанных на взаимном уважении, обоюдном внимании, доверии и учете интересов партнера. Сначала планировались меры по созданию предпосылок для вхождения России в систему глобальной и европейской безопасности. Вне этой системы, равно как и не занимая в ней достойного места РФ потенциально играла на международной арене роль дестабилизирующего фактора.

Между тем реальные шаги в рамках политики безопасности явно не соответствовали декларациям НАТО, если не принимать во внимание робкие попытки нащупать точки соприкосновения позиций альянса и России в нестабильных регионах Европы, в частности во время операции IFOR на территории Боснии и Герцеговины.

Власти ФРГ использовали миролюбивую риторику, подчеркивая, что вовлечение стран ЦВЕ в НАТО уменьшит риски для РФ, ибо сократит обширную зону нестабильности, возникшую в связи с распадом социалистического лагеря. При этом германская дипломатия искусно оправдывала деятельность альянса обвинением Москвы в нежелании признать интересы держав региона ЦВЕ, стремившихся присоединиться к евроатлантическим структурам для вхождения в зону безопасности. В дополнение к тому власти ФРГ пытались играть на чувстве страха, испытываемом населением государств бывшего советского блока перед нестабильной Россией и транслировавшемся в публичную сферу региональными лидерами стран ЦВЕ.

На деле же немецкая сторона надеялась воспользоваться фактом расширения альянса в собственных интересах. Не утруждая себя политическими декларациями, Германия стала осуществлять быстрое хозяйственное продвижение в страны ЦВЕ. Прямые инвестиции ФРГ в экономику стран ЦВЕ выросли с 387 млн долл. США в среднем в год в 1990-1992 гг. до 4,146 млрд долл. США в 1997-1999 гг., т.е. в 10,7 раза [234, s. 19, 29].

Германские компании взяли на вооружение эффективную тактику, наращивая свои активы преимущественно путем самофинансирования крупных автомобильных, химических и электротехнических предприятий, например, заводов «Шкода» в Чешской республике. Это привело к росту капиталовложений со стороны субпоставщиков, производивших комплектующие, а также сервисных фирм.

Стратегическая мысль ФРГ удачно вписалась в новые руководящие документы Североатлантического альянса, с точки зрения которых последний нуждался в превентивном управлении кризисными ситуациями. Решению данной задачи и был подчинен процесс расширения НАТО. Для России ситуация смягчалась тем, что движение альянса на восток не влекло в настоящем и обозримом будущем изменений в ядерной доктрине НАТО, так как у руководства этой организации отсутствовали намерения разместить на территории своих новых членов ядерное оружие.

В развитие событий вмешался фактор выборов президента России. 4 июня 1996 г. канцлер ФРГ Г. Коль выступил перед членами Североатлантического совета в Берлине. Используя в качестве предлога конфликт в Боснии и Герцеговине он отметил, что альянс открыт для новых членов. Вместе с тем канцлер занял взвешенную позицию, предостерегая НАТО от резких антироссийских действий, напоминая всем заинтересованным лицам, что в РФ грядут президентские выборы и активной деятельностью по своему расширению альянс предоставляет лишние аргументы оппозиционным силам в лице коммунистов и националистов [140].

Противоречия в определенной мере был призван сгладить «Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности» между НАТО и РФ, подписанный 27 мая 1997 г., где стороны подчеркнули, что не рассматривают друг друга в качестве противников, а наоборот, стремятся к формированию системы безопасности и стабильности в Европе путем тесного сотрудничества [180, s. 76-84]. Документ носил компромиссный характер, поскольку в его положениях нашла отражение попытка учесть интересы обеих сторон. Впервые в своей новейшей истории РФ приобщалась, пусть формально, к структурам трансатлантической и европейской безопасности, получая с помощью формируемого совместного Постоянного Совета (далее СПС) Россия - НАТО возможность оперативно донести свою точку зрения по актуальным международным проблемам до институтов Североатлантического альянса. Впрочем, других и более эффективных инструментов влияния на принятие решений в НАТО, например, право вето (хотя бы отлагательного), РФ не имела. Разработанный сторонами механизм функционирования СПС Россия - НАТО гарантировал, что при голосовании по принципиальным вопросам Москва всегда окажется в меньшинстве, скорее всего, в одиночестве. А вот Североатлантический союз получил легальное средство давления на позицию России.

Возникла двусмысленная ситуация: подписанные договоренности, в принципе, были призваны углубить отношения НАТО с Россией, способствовать поиску ими политического консенсуса, чего, однако, не произошло. Хуже того, вскоре проявился дрейф альянса в сторону ужесточения позиции и свертывания едва начавшегося диалога с руководством РФ, причем органы власти Германии содействовали закреплению негативной тенденции. Североатлантический блок в целом и ФРГ в частности не только перестали признавать за Россией право на военно-политические интересы в Европе, но и не собирались учитывать ее особое мнение в процессе разработки решений по расширению альянса. Даже факт пристального внимания со стороны Москвы за движением НАТО на восток вызывал отрицательную реакцию германских официальных лиц.

Вопреки настоятельным пожеланиям российского руководства 12 марта 1999 г. Венгрия, Польша и Чешская Республика стали членами НАТО. Вследствие этого события граница альянса, проходившая ранее по восточным рубежам ФРГ, отодвинулась на восток на 600 км. Из окраины Западной Европы, как геополитического образования, Германия превратилась в ее центр, что отвечало интересам Берлина и шло вразрез с позицией России.

Другим последствием расширения НАТО явился отказ РФ продлить индивидуальную программу сотрудничества с блоком, а за неделю до начала бомбардировок территории Югославии (март 1999 г.) Москва официально заявила об ограничении своего участия в ПРМ ролью наблюдателя, что следует признать формой протеста против вступления в альянс Венгрии, Польши и Чехии, а также нагнетания обстановки вокруг ситуации на Балканском полуострове. Контакты РФ с Организацией Североатлантического договора к тому времени ограничились составлением рабочих программ, протокольными мероприятиями и иными действиями организационного характера. Обмен мнениями по более существенным вопросам развития военной инфраструктуры, проблемам ядерной безопасности, сотрудничества в области чрезвычайных ситуаций и стихийных бедствий не привел к конкретным результатам. Не оправдалась и надежда официальной Москвы на то, что ей удастся использовать СПС как инструмент влияния на позицию отдельных членов НАТО (в первую очередь Германии) и расколоть единство стран альянса по вопросу об его расширении на восток.

Операция НАТО против Союзной Республики Югославия спровоцировала кризис в отношениях между Североатлантическим блоком и РФ. Она воспринималась Россией в комплексе с двумя другими событиями в жизни НАТО - официальным вступлением в союз трех стран ЦВЕ и принятием новой Стратегической концепции (1999 г.), распространявшей «зону ответственности» Североатлантического блока на все евроатлантическое пространство и создававшей формальную базу для проведения новых силовых операций, не обеспеченных мандатом Совета Безопасности ООН. Военная акция НАТО на Балканском полуострове в целом подтвердила правоту тех, кто подвергал критике политику расширения блока и выражал опасения в связи с двумя важнейшими процессами, протекавшими в альянсе: пересмотром своих функций и трансформацией за счет увеличившихся ресурсов.

В связи с агрессией НАТО на Балканах РФ заморозила отношения с альянсом, справедливо мотивируя свой шаг нарушением ряда базовых принципов взаимоотношений с Североатлантическим союзом. К их числу относились отказ от применения силы или угрозы силой друг против друга или против любого другого государства, его суверенитета, территориальной целостности или политической независимости, предотвращение конфликтов и урегулирование споров мирными средствами. Вместе с тем этот демарш российского руководства вряд ли стоило переоценивать, поскольку он был продиктован скорее сиюминутными амбициями, сопровожденными раздражением, чем точными расчетами, а поэтому не мог иметь долгосрочных последствий. Стороны нуждались хотя бы в формальных контактах, в силу чего в июле 1999 г. официальные отношения были возобновлены, а 16 февраля 2000 г. Генеральный секретарь НАТО Дж. Робертсон и российский министр иностранных дел И.С. Иванов подписали Совместное заявление. В документе было подчеркнуто, что натовские и российские вооруженные силы продолжат сотрудничество в области политики стабилизации в Боснии и Герцеговине (SFOR), а также в Косово по программе KFOR в рамках реализации резолюции 1244 Совета Безопасности ООН [268].

Приход к власти В.В. Путина сопровождался принятием ряда важнейших документов в области национальной безопасности РФ. 21 апреля 2000 г. прези-дент утвердил новую военную доктрину, предусматривавшую право России применять все находящиеся в ее распоряжении средства, включая ядерное ору-жие, при вооруженном конфликте, если другие средства урегулирования будут исчерпаны [43]. Концепцию внешней политики РФ от 28 июня 2000 г. пронизы-вала мысль о том, что политические и военные цели НАТО не совпадают с оборонными интересами Российской Федерации, более того, противоречат им в целом ряде случаев [45]. 3 апреля 2001 г., выступая с ежегодным посланием Федеральному Собранию, президент Путин оказался еще более категоричен: «Эта организация (Североатлантический союз. - А.Е.) зачастую игнорирует мнение международного сообщества и положения международно-правовых документов, в этом самая главная проблема» [53].

Вместе с тем официальная Москва не теряла надежды на благоприятный поворот в отношениях с блоком НАТО. Допуская резкие дипломатические выпады против него, российская сторона по-прежнему пыталась найти подходы к его отдельным членам, видоизменяя тактику и прощупывая мнение их руководства. В этот период Берлин и Москва поддерживали оживленные дипломатические контакты, в рамках которых российские представители регулярно посылали информационные импульсы в адрес своих партнеров, свидетельствовавшие о стремлении РФ интегрироваться в систему европейского пространства безопасности. В данной сфере российским интересам соответствовало формирование унифицированной оборонительной структуры для всей Европы, в строительстве которой Москва стремилась принять самое активное участие.

21 марта 2002 г. состоялись консультации министров иностранных дел РФ И.С. Иванова и ФРГ Й. Фишера, в ходе которых первый напомнил второму о тех общих угрозах, перед которыми оказались Россия и страны-члены Североатлантического альянса, а именно международном терроризме, организованной преступности, опасности распространения оружия массового уничтожения. В силу этого он считал необходимым совершенствовать механизм сотрудничества [166], призванный обеспечить более высокий уровень взаимодействия. Между тем данный общий тезис не конкретизировался.

Этот пробел был восполнен в рамках германо-российских межгосударственных консультаций, прошедших 9-10 апреля 2002 г. в немецком Веймаре. Ключевым вопросом на переговорах стало обсуждение активизации контактов Североатлантического альянса и России, а также посильного вклада Германии в этот процесс. Интересы официальной Москвы состояли в том, чтобы, не ставя вопрос о праве вето для себя в СПС Россия - НАТО (ввиду нереальности его достижения), равно как и об участии в решении проблем, находившихся исключительно в компетенции Североатлантического союза, занять место равноправного партнера НАТО, чтобы вписаться в новую архитектуру трансатлантической и европейской безопасности. Итоги переговоров внушали осторожный оптимизм, поскольку немецкая сторона вела себя адекватно, внушая Москве надежду на партнерскую помощь в рамках альянса.

Вместе с тем учет российской позиции не являлся приоритетом германской стратегии в рамках Североатлантического блока. Расширение НАТО соответствовало немецким интересам, поскольку позволяло получить дополнительный запас стабильности и безопасности на фоне нарастания региональных проблем.

В такой ситуации стороны искали новые организационные формы сотрудничества, позволявшие обеспечить сближение позиций по проблемам глобальной и европейской безопасности. В Рейкьявике (Исландия) на встрече министров иностранных дел стран-членов НАТО и России была согласована Декларация о новом формате сотрудничества, а 28 мая 2002 г. на заседании СПС Россия - НАТО на уровне глав государств и правительств в Риме состоялось подписание соответствующего заявления [179]. СПС, в рамках которого до сих пор осуществлялось политическое сотрудничество между РФ и альянсом, был заменен Советом Россия - НАТО (далее СРН). Стороны надеялись превратить его в эффективный форум для выработки консенсуса, проведения консультаций, принятия совместных решений и осуществления общих действий. При этом в рамках нового совета предполагалось активизировать усилия в борьбе против терроризма и кризисном регулировании. В определенных темах и сферах сотрудничества Москва в рамках СРН получила статус равноправного субъекта. Формально она имела право голоса в процессе консультаций, принятии решений и их реализации.

Однако дрейф Североатлантического альянса в сторону милитаризации был продолжен, причем официальный Берлин в лице правящей коалиции СДПГ-Союз 90/ «Зеленые» выступил одним из горячих поборников такой линии. Германия все настойчивее поднимала вопрос об активизации военного элемента в рамках борьбы с многочисленными угрозами, прежде всего террористической опасностью и региональными конфликтами. Свое мнение ФРГ продвигала как по линии НАТО, так и в СРН.

Это нашло подтверждение в ходе саммита Североатлантического альянса, а также заседания СРН, состоявшихся в Праге (ноябрь 2002 г.). В течение двух дней заинтересованные стороны обсуждали злободневные темы европейской и глобальной безопасности, в том числе был проведен общий анализ угроз, исходивших от международной террористической организации «Аль-Каида». Германия, представленная на мероприятиях федеральным канцлером Г. Шредером и министром иностранных дел Й. Фишером, проявила повышенную активность. Произнося речь 21 ноября на заседании глав государств и правительств стран-членов НАТО, Шредер обратил внимание участников саммита на то, что новые угрозы безопасности, как никогда ранее, поддаются управлению военными средствами. Свой милитаристский уклон глава федерального правительства ФРГ обосновал указаниями на нередкие ситуации, когда дипломатических, экономических и гуманитарных средств оказалось недостаточно для решения проблемы [363].

В свою очередь, Й. Фишер, выступая 22 ноября на заседании СРН с заключительным словом, попытался смягчить противоречивые оценки нового расширения Североатлантического союза на восток. Он заявил о первых положительных результатах контактов в рамках СРН, достигнутых в ходе консультаций. Устами Фишера Германия предложила новую повестку дня в рамках сотрудничества НАТО и России, считая необходимым акцентировать внимание сторон на трех направлениях: повышении роли вооруженных сил в рамках общей борьбы против терроризма, совместной деятельности по предотвращению распространения оружия массового уничтожения и средств его доставки, кризисном предупреждении и управлении кризисными ситуациями [362].

Некоторое смягчение остроты дипломатического противостояния с Россией не помешала альянсу возобновить продвижение на восток, и осенью 2002 г. он, вопреки возражениям официальной Москвы, принял в свои ряды семь новых членов, включая бывшие советские республики в Прибалтике. Как и прежде, Германия являлась активным поборником расширения Североатлантического союза. Министр обороны ФРГ П. Штрук, выступая 8 февраля 2003 г. на 39-й международной Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности, выразил уверенность в том, что открытие для семи новых членов дверей НАТО усилит эту организацию [320].

В самом альянсе ФРГ попыталась сместить акценты, делая ставку на укрепление евроцентристской тенденции. Представители правящей коалиции социал-демократов и «зеленых» осторожно изучали ситуацию, пытаясь спрогнозировать возможную реакцию на свою инициативу со стороны партнеров по блоку НАТО. При этом Германия ненавязчиво внедряла мысль о том, что военно-силовая дееспособность европейских стран-членов Организации Североатлантического договора позволит в будущем решать проблемы региональной безопасности самостоятельно, без привлечения американских сил. Это открывало перед официальным Берлином заманчивые перспективы, поскольку готовило почву для обретения Германией неформального статуса главной военной опоры Североатлантического альянса среди европейских членов НАТО. В качестве инструментов достижения поставленной цели власти ФРГ рассматривали осуществлявшиеся под эгидой блока интеграционные шаги, которые преподносились ими как самое эффективное средство, способное придать импульсы воссоединению Европы после окончания холодной войны и довести этот процесс до логического конца. При этом собственная заинтересованность ФРГ в укреплении военного элемента альянса искусно камуфлировалась.

Законодательная и исполнительная ветви германской власти демонстрировали полное взаимопонимание, формируя благоприятную среду для очередного наступления на дипломатическом фронте. 9 мая 2003 г., выступая с речью перед бундестагом, министр иностранных дел ФРГ Й. Фишер акцентировал внимание своих парламентариев на том, что состав альянса пополняется преимущественно теми государствами, которые длительное время были вынуждены жить по ту сторону «железного занавеса», а значит, по мысли главного германского дипломата, НАТО выполняет свою миссию, являясь фактором сплочения европейских стран ради сохранения ими основополагающих благ, в первую очередь демократии и национальной безопасности [386].

Между тем в различных регионах земного шара Североатлантический альянс столкнулся с трудностями, преодолеть которые в одиночку оказался не в состоянии. На неопределенный срок затянулось окончание антитеррористической операции в Афганистане, что вынудило НАТО искать сотрудничества с Россией, которая рассматривалась в качестве важного партнера по борьбе с террористической опасностью в силу ее географического положения и военных позиций в Центральной Азии. Германия стала одним из тех активных участников коалиции, усилиями которых Российская Федерация была втянута в афганскую операцию. Основным инструментом воздействия на позицию официальной Москвы стали дипломатические консультации, проводившиеся как в двустороннем, так и в многостороннем форматах. В обоих случаях германские представители делали упор на угрозы, которым совместно подвергались страны антитеррористической коалиции и РФ.

Нужно признать, что Москва сама осознавала неизбежность и важность совместной борьбы с террористической опасностью, что вынудило президента

РФ В.В. Путина подписать в ходе российско-германского саммита в Екатеринбурге (8-9 октября 2003 года) Межправительственное соглашение о транзите военного имущества и персонала через территорию Российской Федерации в связи с участием вооруженных сил Германии в усилиях по стабилизации и восстановлению переходного исламского государства Афганистан. Следует считать данное соглашение конкретным вкладом России в борьбу с международным терроризмом, в работу ООН по обеспечению стабильности положения в Центрально-Азиатском регионе, а также в сотрудничество с НАТО.

Соглашение предусматривало, что транзитная авиаперевозка вооружения и военной техники над территорией РФ будет осуществляться при обязательной промежуточной посадке на ее территории (в г. Ростов-на-Дону), а беспосадочная транзитная перевозка коллективных средств защиты, специального тылового оборудования - производиться при получении отдельного разрешения российских властей. Транзит военного персонала допускался без совершения промежуточной посадки на территории РФ [161, 152]. Соглашение явилось важным психологическим шагом в отношениях между двумя странами, ибо немецкие войска за долгое время впервые оказывались на российской территории. Полеты германских военных судов начали осуществляться с февраля 2003 г., причем около 20% рейсов были отправлены с вооружением и военной техникой.

Другим инструментом привлечения России к сотрудничеству с международной антитеррористической коалицией стал СРН, в котором ФРГ также проявляла высокую степень активности. На заседании Совета, прошедшем 22 ноября 2002 г., германский министр иностранных дел Й. Фишер от имени НАТО заявил о готовности интенсифицировать практическое сотрудничество с Россией в борьбе с терроризмом, подчеркнув, что с последним нужно бороться по-военному решительно [362]. 4 декабря 2003 г. в Брюсселе состоялось очередное заседание СРН на уровне министров иностранных дел, где альянс приветствовал предложение России осуществить практическую поддержку силам ISAF в Афганистане, действовавшим под эгидой НАТО [182].

События зимы 2004 года внушили некоторый оптимизм в отношении перспектив диалога НАТО с РФ. Хотя альянс готовился к очередному расширению, что позволяло ему действовать в зоне жизненно важных интересов России, Москва посылала в адрес партнера позитивные сигналы. В начале года Североатлантический союз был приглашен к сотрудничеству в рамках учения «Калининград-2004», а в феврале министр обороны РФ И.С. Иванов предложил предоставить российским экспертам доступ к базам НАТО в странах, вступающих в Североатлантический блок [290].

Однако импульсы со стороны РФ были фактически проигнорированы НАТО, причем официальный Берлин внес лепту в укрепление негативной тенденции. После прихода к власти в ФРГ «большой коалиции» ХДС/ХСС-СДПГ Германия ослабила усилия по втягиванию России в диалог с альянсом. Москва оказалась перед лицом новой угрозы, а именно сближения с Организацией Североатлантического договора Украины и Грузии, чьи власти не скрывали своего стремления занять места стратегических партнеров альянса, и в скором будущем интегрироваться в НАТО в качестве полноправных членов. Со стороны Киева и Тбилиси начался дипломатический зондаж, что, однако, не встретило понимания у ряда стран-членов альянса, включая Германию. Политические беспорядки и существовавшие среди населения Украины и Грузии серьезные разногласия в отношении членства в НАТО свидетельствовали о неготовности этих государств подключиться к плану действий по вступлению в Североатлантический блок. Также «большая коалиция» дипломатично выражала понимание озабоченности России по поводу перспективы очередного расширения Организации Североатлантического договора на восток. Впрочем, это не означало, что ФРГ намеревалась ставить в повестку дня вопрос о предоставлении РФ права вето на дальнейшее расширение НАТО.

На саммите альянса в румынском Бухаресте (2-4 апреля 2008 г.) при обсуждении пункта о вступлении Украины и Грузии в НАТО Германия, с которой солидаризировалась Франция, не поддержала положительное решение вопроса. Заманчивость нового расширения отступила на второй план перед непредсказуемостью последствий такого шага, грозившего окончательно подорвать хрупкий баланс сил в Европе.

Этой точке зрения противостояла позиция официального Вашингтона, который стремился форсировать прием новых стран в Североатлантический союз, не исключая действий в обход установленной процедуры. К тому же рассматривались варианты, когда вместо предоставления Грузии и Украине плана действий по присоединению к альянсу будут задействованы иные механизмы, прежде всего интенсификация контактов с этими странами в рамках профильных комиссий НАТО.

Ввиду разногласий внутри блока амбиции двух бывших советских республик по вступлению в Североатлантический союз не были удовлетворены.

Однако германскую позицию нельзя назвать пророссийской. ФРГ имела виды на Украину, стремясь использовать ее в своих политических и экономических интересах, причем первые во многом лежали в русле стратегии НАТО. Привязка Украины к альянсу позволяла поставить надежные барьеры на пути российских притязаний по «возрождению советской империи» и продолжить политику вытеснения РФ из зоны ближнего зарубежья. Этим объяснялись кампании против Москвы, развернутые во время конфликтов между «Газпромом» и украинским правительством в январе 2006 и марте 2008 г. Хотя факты хищений транзитного газа Украиной были доказаны независимыми экспертами, в Германии объявили Россию ненадежным поставщиком [420, с. 59].

На фоне конфликта в Южной Осетии, разразившегося в августе 2008 г., работа СРН была прервана. Россия провела в регионе операцию по принуждению Грузии к миру, а затем признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Страны НАТО, включая Германию, подвергли РФ критике за действия в Южной Осетии и обвинили ее в непропорциональном применении силы.

Итак, германские правящие круги оказались в состоянии превратить расширение НАТО в важный инструмент проводника влияния собственной державы на региональном уровне. Действуя в духе политического реализма, ФРГ использовала ослабление позиций России для своего утверждения в странах ЦВЕ. При этом немецкая позиция претерпела эволюцию: от допущения сотрудничества с РФ в сфере обеспечения безопасности до игнорирования ее интересов в ходе расширения Североатлантического альянса на восток.

4.2 Германский фактор во взаимоотношениях ЕС и РФ

Традиции германо-российских отношений, сложившиеся на предыдущем этапе, с переходом к постбиполярной эпохе претерпели значительные перемены. Двустороннее сотрудничество приходилось развивать в новом контексте: ФРГ стала влиятельным участником интеграционных процессов, протекавших на европейском континенте, где в роли мощного институционального механизма объединения выступал ЕС. Германия пыталась утвердиться в неформальном статусе локомотива европейской интеграции, определяя решающим образом направления развития Евросоюза, а также стремилась использовать эту международную организацию в качестве инструмента усиления собственного влияния в регионе ЦВЕ. Осуществление контроля над мощью Европейского Союза с помощью финансово-экономических и политических инструментов позволяло ФРГ создать предпосылки для изменения баланса сил на континенте в свою пользу, получить дополнительные преимущества в рамках трансатлантических взаимодействий, а также укрепить собственное положение перед лицом возможного усиления России.

При формировании внешнеполитического курса Германии ее руководство ориентировалось на реализацию национальных интересов, которые дефинировались им исключительно как общеевропейские целевые перспективы. Провозглашалась высокая миссия ФРГ: являясь интегрированной частью североатлантического геополитического пространства, играть роль моста между Востоком и Западом континента, тем самым способствуя созданию единого европейского пространства [379, s. 483].

Выполнение этой миссии предполагало курс официального Берлина на признание Евросоюза организацией, открытой для стран региона ЦВЕ. Их подключение к ЕС обещало принести ФРГ ряд выгод, так как позволяло преодолеть ее уязвимое положение выдвинутого на Восток форпоста западной цивилизации; ликвидировать барьеры, возникшие в связи с послевоенным расколом европейского пространства; укрепить демократические режимы в государствах ЦВЕ, обеспечивая безопасность ФРГ на региональном уровне; постепенно поднять уровень благосостояния населения стран ЦВЕ до западных стандартов, что должно было стать основанием для местного населения искать работу на родине, а не стремиться на заработки в благополучную Германию, создавая напряжение на ее рынке труда.

Став в 1994 году государством-председателем Европейского совета, ФРГ активно способствовала формированию политики ЕС, направленной на вхождение стран ЦВЕ к эту международную организацию. 9-10 декабря 1994 г. в германском Эссене состоялась 53-я встреча глав государств и правительств стран-членов ЕС [141], на которой была принята концепция открытия Евросоюза для шести центрально- и восточноевропейских стран (Польши, Чехии, Венгрии, Болгариии, Румынии и Словакии), проводивших рыночные преобразования и юридически связанных с ЕС Европейскими соглашениями.

Расширение Евросоюза на восток неизбежно порождало проблему его взаимодействия с Россией. Для ЕС последняя представляла интерес с точки зрения обеспечения безопасности в рамках европейского пространства, а также в плане укрепления экономических и научно-технических позиций перед лицом конкуренции со стороны США и Японии. Освоение емкого российского рынка могло стимулировать ускорение темпов развития экономики и сокращение безработицы в странах Евросоюза.

Что касается РФ, то она лишь в 90-е гг. ХХ в., по сути, впервые обратила пристальное внимание как на сам факт существования ЕС, так и на глубокую интеграцию в него Германии. Это объяснялось непрерывно растущей совокупной мощью Евросоюза, а также повышением значения ее отдельных стран-членов в качестве хозяйственных партнеров для России. Хотя последняя являлась евро-азиатской державой, ее внешнеэкономические и внешнеполитические интересы в немалой степени были сосредоточены на европейском континенте. Следовало учитывать такие факторы сближения, как географическая близость, прежде всего наиболее населенной и промышленно развитой части территории РФ к Европе; взаимодополняемость экономик; возможности Евросоюза в предоставлении капиталов и технологий, необходимых России для модернизации ее хозяйства; традиционно налаженные культурные связи, имевшие многовековую историю.

ФРГ внесла существенный вклад в разработку оптимальных инструментов политики ЕС в отношении РФ, что нашло отражение в создании и внедрении программы ТACIS. Начиная с 1991 года в рамках данной программы были поддержаны проекты, специализировавшиеся на оказании консультационно-технической помощи, содействии правам человека, формировании основ правового государства и гражданского общества. На реализацию этих проектов в России за период 1991-1996 годов Евросоюзом были выделены 1,2 млрд евро [95]. Примечательно, что федеральное правительство разработало дополнительные трансформационные программы, преследуя аналогичные цели. Собственно германская поддержка России в строительстве правового государства стала осуществляться позднее, с 1994 года.

Одновременно ФРГ способствовала закладыванию нормативно-правового фундамента под сотрудничество ЕС и РФ, обеспечив принятие Европейским Союзом соответствующего Регламента в отношении России. Его первая редакция появилась на свет в 1991 году, имея прямое действие, являясь юридической базой программы ТАCIS, а также заявляя в качестве цели содействие переходу РФ к рыночной экономике. В 1993 году новая редакция Регламента добавила к этому выражение «и таким образом содействуя укреплению демократии», а Регламент 1996 года уравнял в правах эти две цели, объявив о желании Евросоюза видеть переход к рыночной экономике и укрепление демократии в России [446, с. 55].