Семантика и прагматика русских перформативных высказываний

Иллокутивная цель высказывания по своей сути является коммуникативной импликатурой (conversational implicature) (П. Грайс, 1985, с. 227). Если импликатура коммуникативная, а не конвенциональная, то в идеале говорящий задает, а слушающий адекватно воспринимает и использует следующую информацию:

“1) конвенциональное значение использованных слов и знание всех их референтов;

2) Принцип Кооперации и постулаты;

3) контекст высказывания - как лингвистический (языковой. - Е.К.), так и любой другой;

4) прочие фоновые знания;

5) тот факт (или допущение), что вся указанная выше релевантная информация доступна для обоих участников коммуникации, и что они оба знают или предполагают, что это так” (там же).

Таким образом, иллокутивная сила высказывания проявляется в речевом акте как некий переход от функции-потенции к функции-реализации, тогда как иллокутивная цель - это один из компонентов иллокутивной силы, который позволяет объединить речевые акты в классы. Кроме того, составляющими иллокутивной силы F является ее интенсивность, особенности зависимой пропозиции p в F( p), а также условия употребления или контексты речевых актов. В теории речевых актов все компоненты иллокутивной силы F упорядочиваются либо через описание семантики иллокутивных глаголов, либо посредством классификации иллокутивных актов.

В целях уточнения понятия иллокутивной силы при сравнении высказывания и предложения вводится понятие иллокутивного потенциала (Е.В. Падучева, 1996, с. 230). Предложение обладает иллокутивным потенциалом, который задается глагольным наклонением, связан с модальностью и совместим с более или менее широким спектром конкретных функций предложения. Высказывание в отличие от предложения, обладает иллокутивной функцией: “В высказывании иллокутивный потенциал достраивается до полной иллокутивной функции” (там же). Таким образом, переход к высказыванию и осуществлению речевого акта связан с реализацией иллокутивной силы как функции-потенции предложения.

1.4.5 Классификация иллокутивных актов

Первая таксономия иллокутивных актов была предложена Дж. Л. Остином. Она весьма гипотетична, поскольку в основу положена классификация иллокутивных глаголов, главным образом перформативов. Исходным принципом считается отсутствие синонимических отношений: любые два несинонимичных глагола характеризуют два различных иллокутивных акта. Выделив пять классов речевых актов - экспозитивы (expositives), или акты утверждения; вердиктивы (verdictives), или акты осуждения; комиссивы (comissives), или акты обязательств; экзерситивы (exersitives), или акты побуждения; бехабитивы (behabitives), или акты этикетного поведения, Дж. Остин не только опирался на соответствующий список глаголов-перформативов, но и учитывал синтаксические структуры, формулы, единые для класса перформативов: “Я х, что”, “Я х + инф.” или “Я х”, где “х” - иллокутивный перформативный глагол. Наиболее общей формулой речевого акта и соответствующего перформативного высказывания будет “Я х, что”, поскольку в ней более разнообразно эксплицируется цель говорящего как убеждение, желание, намерение и т.п. Самой неопределенной будет модель“Я х”, если не принимать во внимание контексты речевых актов, поскольку в рамках этой модели чрезмерно расширяется круг иллокутивных глаголов. Отметим возможность наличия и других вариантов: Я х, чтобы и Я х Imper, обусловленных иллокутивной целью речевого акта.

Особо указывая на тот факт, что “эксплицитная перформативная формула - это лишь последнее и “самое эффективное” из многочисленных речевых средств, которые всегда использовались с большим или меньшим успехом для осуществления одной и той же функции” (Дж. Остин, 1986, с. 70), Остин специально обсуждает дополнительные условия оформления речевых актов, например конвенциональность актов приветствия, благодарности и т.д. вплоть до более развернутых ритуалов; учет внешних условий речевых актов, в частности, сопровождение высказывания физическим действием, жестом, мимикой; отличие формулы “Я х, что” от структур косвенной речи, необязательность “что” для эксплицитного перформатива и др.

Наряду с эксплицитными, или каноническими, по Ю.Д. Апресяну, перформативами Дж. Остин указывает на наличие многочисленных конвенциональных выражений, или квазиперформативов. Сравните следующие употребления:

Перформативные высказывания

Благодарю. Приношу свои извинения. Я против. Я порицаю. Я одобряю. Приветствую Вас. Поздравляю.

Квазиперформативы

Признателен. Сожалею. Я осуждаю. Мне нравится. Рад Вас видеть. Я очень рад, что...

Простые сообщения

Я чувствую признательность. Я испытываю раскаяние. Я потрясен тем, что... Я испытываю отвращение. У меня сложилось благоприятное впечатление.

Указанные различия обусловлены конкуренцией между дескриптивными и перформативными значениями глагола или предикатива, при этом дескриптивное значение тяготеет к лексическому значению, зафиксированному в толковом словаре, а перформативное является грамматическим, структурным, конструктивно обусловленным, прагматическим значением, т.е. скорее значимостью, а не значением.

Сведение таксономии речевых актов к таксономии перформативных глагольных предикатов в типизированной грамматической форме не может не сделать ее уязвимой, поскольку, с одной стороны, “...“глагольная форма” находится во взаимообусловливающем отношении с актом индивидуальной речи, так как она постоянно и обязательно актуализируется в определенном акте речи и зависит от этого акта. Глагол не может иметь никакой виртуальной и “объективной” формы” (Э. Бенвенист, 1974, с. 289). С другой стороны, недопустимо и чрезвычайное расширение перформативных высказываний. Если такие структуры, как Решение принято. Запрещается ходить по газонам и даже Спокойной ночи! включаются в число перформативов в силу того, что они легко сводимы к привычной перформативной формуле, то из числа иллокутивных актов исключаются императивы, которые не являются речевыми действиями, а только стремятся воздействовать на слушателя с целью достижения перлокутивного эффекта. Тем более не могут быть включены в круг речевых актов и перформативных высказываний надпись на табличке “Собака” или гудок автомобиля, хотя оба сигнала, по Дж. Остину, можно интерпретировать как предупреждение: “Внеязыковые следствия не следует приравнивать к языковой реализации действия (речевому акту. - Е.К.); эти явления относятся к двум совершенно разным категориям. В случае сигнала функцию предупреждения выполняем мы сами” (там же, с. 310).

Отталкиваясь от таксономии Дж. Остина, другие лингвисты предпринимали попытки создания иной классификации иллокутивных актов. В частности, Дж. Серль и Д. Вандервекен положили в ее основу не таксономию иллокутивных и перформативных глаголов (“Не все иллокутивные глаголы являются перформативными”), не синтаксические формулы перформативных высказываний, а “три “измерения” речевого акта - иллокутивную цель, направление приспособления и условие искренности” (Дж. Серль, 1986, с. 174).

Помимо основных параметров иллокуции, вводятся также дополнительные дифференциальные характеристики речевых актов: учет интересов говорящего и слушающего; различия в статусе их положения; соотношение с дискурсом в целом или частью дискурса; различия в пропозициональном содержании высказывания; различия в стиле осуществления речевого акта; различия между речевыми актами в зависимости от иллокутивных глаголов; различия между речевыми актами в зависимости от внеязыковых установлений, а также использования речевых и неречевых средств.

Исходя из того, что “основной единицей языкового общения между людьми является иллокутивный акт”, Дж. Серль вводит понятия иллокуции, типаиллокуции, иллокутивной цели как составляющей иллокутивной силы высказывания F.

Роль иллокутивных глаголов в таксономии речевых актов сводится к роли индикаторов различий между актами, поскольку эти глаголы “всегда часть некоторого конкретного языка” (там же, с. 172), прежде всего его словарного состава.

Будучи свойством любого языка как формы жизни, как деятельности, иллокуции устанавливают соотношение между словами и миром: утверждения стремятся сделать так, чтобы слова соответствовали миру, а обещания и просьбы - чтобы мир соответствовал словам. Характеризуя таким образом направление приспособления речевого акта - “слова - реальность” или “реальность - слова”, Дж. Серль утверждает, что этот параметр является следствием осуществления иллокутивной силы высказывания. В свою очередь, условия искренности определяются как психологическое состояние говорящего я при совершении иллокутивного акта, т.е. интенциональность; ср. S ( r ) в соотношении F (p).

Очевидно, что основным параметром речевого акта оказывается иллокутивная цель, которая понимается как смысл конкретного типа иллокуции. При этом делаются два существенных ограничения: 1) иллокутивная цель не предполагает никакого перлокутивного воздействия на слушающего; 2) иллокутивная сила не сводима к иллокутивной цели, тем более не тождественна ей; “понятие иллокутивной силы производится от нескольких элементов” (там же). В концепции Дж. Серля и Д. Вандервекена (1986, с. 251 - 252), иллокутивная сила F включает семь компонентов: 1) иллокутивную цель; 2) способ достижения иллокутивной цели; 3) интенсивность иллокутивной цели; 4) условия пропозиционального содержания речевого акта; 5) предварительные условия речевого акта; 6) условия искренности и 7) интенсивность условий искренности речевого акта.

Если первые три свойства F группируются вокруг понятия иллокутивной цели и потому оказываются внутренними характеристиками F, то пропозициональное содержание принадлежит языку и миру, отражая некоторое положение дел, а предварительные условия и условия искренности, включая интенсивность, определяются участниками речевого акта, в первую очередь говорящим субъектом я.

Если иллокутивную силу речевого акта можно соотнести с перформативным или иллокутивным глаголом, который ее именует, то понятие иллокутивной цели оказывается “фундаментальным неопределимым исходным понятием иллокутивной логики”, а формальное определение принадлежит теории интенциональности. Операционный подход к определению иллокутивной цели позволяет представить ее как внутренний замысел иллокутивного или шире - речевого акта. В силу этого в теории речевых актов иллокутивная цель представлена пятью и только пятью типами:

1) ассертивная цель: “сказать, как обстоят дела”;

2) комиссивная цель: “обязать говорящего сделать нечто”;

3) директивная цель: “попытаться заставить кого-либо другого (других) сделать нечто”;

4) декларативная цель: “изменить мир”, “каузировать положение дел, отраженное в пропозициональном содержании p”;

5) экспрессивная цель: “выразить чувства или установки относительно положения дел, представленного пропозициональным содержанием p”. (Дж. Серль, 1979; Дж. Серль и Д. Вандервекен, 1986).

Каждому типу иллокутивной цели соответствуют иллокутивная сила и иллокутивные глаголы: ассертивы, или репрезентативы; комиссивы;директивы; декларативы; экспрессивы. При этом иллокутивные глаголы выявляют перформативные смыслы и значения, а иллокутивная сила представлена перформативными высказываниями.

Если полагать, что “иллокутивная цель - это базисное понятие, вокруг которого группируются различные способы использования языка, то окажется, что число различных действий, которые мы производим с помощью языка, довольно ограничено” (Дж. Серль, 1986, с. 194), исходя из того, что все речевые действия, как правило, комплексные, направлены на изменение положения дел в существующем мире. Теория речевых актов в целом и таксономия речевых актов в частности - это попытка ответить на вопрос, сколько существует способов использования языка в иллокутивных целях.

Основные положения и выводы

Лингвистическая прагматика - это одна из областей языкознания, которая рассматривает комплекс проблем, связанных с говорящим субъектом, адресатом и их взаимодействием в ситуации общения, в процессе коммуникации. Объединяющий принцип прагматики - употребление языка, при этом значение в языке в принципе осознается как антропоцентричная категория, в которой отражены свойства человека вообще, характер и особенности некоторого этноса, а также индивидуума в плане отбора способов и средств ее выражения.

В сферу прагматики попадают прежде всего такие языковые элементы, у которых установочные компоненты - субъективность, экспрессивность и другие - преобладают над денотативными, не обращенными к говорящему. Тогда прагматика понимается как область семантики, ориентированная на языковые элементы и речевое взаимодействие, когда “отсылка к говорящему играет ключевую роль” (Е.В. Падучева). В этом смысле языковые значения оказываются в принципе прагматичными, а граница между семантикой и прагматикой - размытой. Кроме того, прагматические значения и смыслы через речевую ситуации, в составе высказывания приобретают коммуникативный статус, хотя они могут и не сообщаться слушателю непосредственно, а носить характер презумпции, фоновых знаний и под.

Прагматические исследования охватывают широкий круг языковых и речевых объектов, а теория речевых актов - один из главных разделов лингвистической прагматики - изучает высказывание с точки зрения его иллокутивных функций, т.е. коммуникативных намерений говорящего субъекта я. Понятие речевого акта включает понятие действия, которое осуществляется только в процессе общения, поэтому перформативность как свойство особых высказываний и особых глаголов-предикатов непосредственно осуществлять некоторое действие, а не просто описывать его и была положена в основу теории речевых актов.

Многие существенные вопросы современной науки о языке связаны с установлением соотношения между предложением и высказыванием, а также определением отношения высказывания к говорящему субъекту. Утверждая коммуникативный статус высказывания, постоянно связывая в нем действительность с говорящим субъектом, нельзя не признать, что высказывание, будучи эксплицированным вариантом предложения, принадлежит языку в действии, выступает в контексте речевой деятельности, речевого акта, в то время как предложение - носитель инвариантных значений, виртуальная языковая единица. Высказывание - это всегда индивидуальный и, как правило, единичный акт, что ярче всего проявляется при обозначении в нем субъекта первого лица - я. Существенные различия между предложением и высказыванием обнаруживаются при анализе модальности и референтности.

Высказывание содержит сообщение о действительности, о предметном мире, о ситуации, т.е. пропозицию, и одновременно выражает отношение говорящего к обозначаемой действительности. Таким образом оно имеет двойственную, субъективно-объективную природу, что находит свое отражение в членении на модус и диктум (Ш. Балли). Субъективность, исходящая от говорящего субъекта я, - это одно из фундаментальных свойств языка, которое обеспечивает коммуникативную функцию языка и задает модусную характеристику высказывания. И модус, и коммуникативный аспект противопоставлены пропозиции как объективному содержанию высказывания. Если пропозиция любого высказывания содержит информацию о некотором положении дел в реальном мире или в одном из возможных миров, то смысл ее выделения обусловлен необходимостью “в разграничении объективного и субъективного в содержании высказывания” (А.В. Бондарко). Содержание пропозиции не зависит от ситуации речевого общения в целом и от ее составляющих, поэтому одна и та же пропозиция способна сочетаться с различными модусами, тем самым реализуя различные коммуникативные намерения говорящего и коммуникативные цели высказывания.

Актуализационные категории модуса включают временную и пространственную локализацию и персональность, не исключая и случаев их возможной нейтрализации. Лексические и грамматические показатели и средства выражения модальности различаются прежде всего в отношении категории персональности, при этом лексические средства оказываются более подвижными и полифункциональными, а грамматические по сути дела привязаны к одному-единственному значению - 1-го лица говорящего субъекта. В силу этого перформативные значения не могут не быть включены в круг модальных значений: поскольку перформатив обладает семантической сложностью с точки зрения модусных значений, являясь одновременно актом и языковой и социальной деятельности, постольку перформатив выражает “особое отношение события к действительности, устанавливаемое говорящим” (т. В. Шмелева). При этом субъективность модуса проявляется “в интересах говорящего”, а субъективность коммуникативного аспекта - “в интересах слушающего”.

“Позиция говорящего субъекта” включена в любое значение модальности. Если в концепции Ш. Балли модальность понимается как синтаксическая категория, связанная с модусом высказывания, выражающим суждение относительно диктума, то в теории функциональной грамматики модальность предстает как актуализационная, или семантико-прагматическая категория.

Проблема интенциональности занимает одно из центральных мест в теории речевых актов. Интенциональность в первую очередь связана с разработкой проблемы коммуникативных целей высказывания, которые реализуются как вопрос, ответ, приказ, просьба, обещание и др. Интенциональность - как свойство многих метальных состояний и событий, а не как умственный акт - характеризуется направленностью на объекты и положения дел в действительности, в реальном мире, но она не тождественна осознанности и не ограничивается намеренностью. Модель речевого акта связана с пониманием интенциональности как репрезентации, поскольку “интенциональные состояния представляют объекты и положения дел в том же самом смысле. В котором их представляют речевые акты” (Дж. Серль).

Интенциональность речевого акта предстает как параметр говорящего субъекта я, как его психологическое состояние, соотносимое с пропозициональным содержанием высказывания и с условиями выполнимости, искренности речевого акта. Однако она может быть проинтерпретирована и вне речевого акта - как проекция на коммуникативные цели высказывания, как анализ семантических функций грамматических форм в их отношении к смысловому наполнению высказывания говорящим субъектом.

Речевой акт, ядром которого является высказывание, представляет собой “акт речи, состоящий в произнесении говорящим предложения в ситуации непосредственного общения со слушающим” (И.М. Кобозева) и имеет трехуровневую организацию, включая: локутивный акт, иллокутивный акт и перлокутивный акт. Локутивные акты принадлежали к объектам лингвистической семантики, перлокутивные акты рассматривались в риторике, иллокутивные акты являются собственно предметом теории речевых актов, которая рассматривает их как модели коммуникативной ситуации.

Интенциональность создает семантическую основу речевого акта: осуществляя высказывание говорящий субъект осуществляет речевое действие, а последствие-изменение наступает либо вне пределов речевого акта как возможная реакция слушателя или замыкается на самом речевом акте.

Речевые акты часто называют иллокутивными, что связано с понятием иллокутивной функции или иллокутивной силы высказывания. В большинстве случаев иллокутивная сила понимается как некоторый “ментальный акт” или метальное состояние”, которые говорящий субъект хочет получить от слушателя. Иллокутивная сила обнаруживается преимущественно благодаря контексту и ситуации. Ядром иллокутивной силы высказывания является иллокутивная цель, которая связана с основными характеристиками речевого акта и по своей сути является коммуникативной импликатурой. Если иллокутивная сила высказывания проявляется в речевом акте как некоторый переход от функции-потенции к функции- реализации, то иллокутивная цель - это один из компонентов иллокутивной силы, позволяющий объединить речевые акты в классы. Таким образом речевой акт - это особая разновидность коммуникативного акта, а именно иллокутивный коммуникативный акт.

В основе первой таксономии речевых (иллокутивных) актов Дж. Остина лежит классификация иллокутивных глаголов, в основном перформативов. Ее исходным принципом считается отсутствие синонимических отношений: любые два несинонимичных глагола характеризуют два различных речевых акта. Дополнительным принципом служили синтаксические структуры, формулы Я х, что; Я х + инф. и Я х, где х- иллокутивный перформативный глагол. Специально обсуждались и условия оформления речевых актов, например, конвенциональность приветствий, благодарности; сопровождение высказываний физическими действиями, жестами, мимикой, отличия перформативных формул от структур косвенной речи. Наряду с эксплицитными перформативами различались и квазиперформативы - многочисленные конвенциональные выражения. Однако сведение таксономии речевых актов к таксономии перформативных глагольных предикатов в типизированной грамматической форме значительно сужает круг и самих речевых актов, и перформативов, их оформляющих.

В основу другой классификации иллокутивных актов были положены не характеристики иллокутивных перформативных глаголов, не синтаксические формулы перформативных высказываний, а три параметра речевого акта - иллокутивная цель, направление приспособления и условие искренности (Дж. Серль и Д. Вандервекен). Понятия иллокуции, типа иллокуции, иллокутивной цели как составляющей иллокутивной силы высказывания получают объяснение и приобретают свой статус исходя из того, что речевой (иллокутивный) акт является основной единицей языкового общения между людьми. Учитываются и дополнительные характеристики речевых актов, например, интересы говорящего и слушающего; различия в их статусе; соотношение с дискурсом или частью дискурса; различия в пропозициональном содержании высказывания и другие. Роль иллокутивных перформативных глаголов в таксономии Дж. Серля сводится к роли индикаторов различий между актами, поскольку эти глаголы принадлежат конкретному языку, прежде всего его словарному составу, а иллокуции - свойства любого языка как формы жизни, как деятельности, благодаря чему устанавливается соотношение между словами и миром. Характеризуя направление приспособления речевого акта - “от слова к миру” или “от мира к слову”, Дж. Серль рассматривает его как следствие осуществления иллокутивной силы высказывания. Наконец, параметр искренности определяется как психологическое состояние говорящего субъекта при совершении речевого акта, т.е. интенциональность.

Если иллокутивную силу речевого акта можно соотнести с иллокутивным или перформативным глаголом, который ее именует, то понятие иллокутивной цели оказывается одним из неопределимых фундаментальных и исходных понятий иллокутивной логики, а ее формальное определение принадлежит теории интенциональности. Операционное определение представляет иллокутивную цель как внутренний замысел речевого (иллокутивного) акта. Поскольку иллокутивная цель представлена пятью основными типами: 1) ассертивная цель; 2) комиссивная цель; 3) директивная цель; 4) декларативная цель, 5) экспрессивная цель, постольку в таксономии Дж. Серля рассматривается соответственно пять типов речевых актов, а каждому типу соответствуют иллокутивная сила, представленная в перформативных высказываниях, оформляющих тот или иной речевой акт, и иллокутивные глаголы, выделяющие перформативные смыслы и значения.

Исходя из того, что все речевые действия направлены на изменение положения дел, теория речевых актов в целом и таксономия речевых актов в частности - это попытка исчислить способы использования языка.



2. Русские перформативные глаголы

2.1 Теория перформативного глагола

2.1.1 Перформативные глаголы в таксономиях Дж. Остина и Дж. Серля

Перформативность, или способность к перформативному употреблению - это особенность некоторых глаголов, прежде всего глаголов речи, говорения. Перформативное употребление глагола речи приравнивается к “однократному выполнению обозначаемого этим глаголом речевого действия: БлагодарюВас! Прошу прощения! Я прощаюсь!” (Е.В. Падучева,1996, с. 161).

Понятие перформативного глагола, эксплицитного перформатива тесно связано с перформативным высказыванием, оформляющим речевой акт, с одной стороны, а также с реализацией иллокутивной цели в ходе осуществления речевого, иллокутивного акта, - с другой. Именно поэтому перформативные глаголы часто называют иллокутивными. Перформативные глаголы не сводимы к глаголам речи (Н.Д. Арутюнова, 1988; Е.В. Падучева, 1996), более того, нет и не может быть тождества между глаголами речи, перформативными глаголами и иллокутивными глаголами. Их соотношение устанавливается на основе своеобразных логических отношений “включения”: не всякий глагол речи - перформатив; не всякий иллокутивный глагол - перформатив.

Примерами классификаций перформативных глаголов служат таксономии глаголов Дж. Остина и иллокутивных актов Дж. Серля. Дж. Остин поставил задачу: составить список всех глаголов, обладающих свойством перформативности, в целях исчисления речевых актов. При этом он отлично осознавал, что перформативное употребление глагола порождает асимметрию дескриптивного (констативного) значения формы 1-го лица настоящего времени несовершенного вида активного залога индикатива и перформативного значения той же самой формы, однако не считал перформативность “просто частным значением” данной глагольной формы.

В своей классификации Дж. Остин исходил из семантики и прагматики перформативных глаголов и на этом основании строил классификацию иллокутивных актов. В ее основу он положил пять классов иллокутивных глаголов, сближая иллокутивные функции речевых актов и иллокутивные функции перформативных глаголов:

1) экспозитивы (отвечать, допускать, соглашаться, спрашивать и др.);

2) вердиктивы (характеризовать, описывать, интерпретировать и др.);

3) комиссивы (обещать, приглашать, гарантировать, клясться и др.);

4) экзерситивы (приказывать, предупреждать, советовать, назначать и др.);

5) бехабитивы (поздравлять, приветствовать, благодарить, извиняться и др.).

В идеале каждая из групп глаголов должна соответствовать одному из типов иллокутивных актов. Например, в оформлении комиссивных актов участвуют только комиссивы; бехабитивы “обслуживают” только этикетное общение и ритуалы; экспозитивы - только утверждения или сообщения-утверждения. Однако этого не происходит по той простой причине, что существует масса переходных случаев, а при выделении групп перформативных высказываний и закреплении их за определенными иллокутивными актами совершается некоторый логический круг: глаголы выделяются из высказываний, а высказывания и речевые акты получают интерпретацию через выделенные из их состава глаголы.

Уже на этом этапе становится очевидной некорректность таксономии Дж. Остина. Кроме того, постоянный конфликт дескриптивного значения, по природе лексического, и перформативного значения, по сути структурного, прагматического, тяготеющего к грамматическим значениям, не позволяет ограничиться исключительно ни словарным толкованием глаголов, ни исчислением их грамматических значений, и за этим стоит конфликт объективного и субъективного. Чтобы увязать в единое целое лексические и грамматические аспекты перформативов, нужно выйти на уровень высказывания, речевого акта, в котором они выявляются, и прибегнуть к описанию предпочтительных синтаксических формул: Я х + инфинитив; Я х, что; Я х (по Остину) или Я V+ с лексическими комментариями (по Вендлеру), где V+ - перформативный глагол с соответствующим расширением (З. Ведлер, 1986, с. 239).

Если Дж. Остин создает таксономию иллокутивных актов исходя из таксономии перформативных глаголов, то таксономия иллокутивных актов Дж. Серля, в основу которой положено понятие иллокутивной функции, иллокутивной цели, представляет классификацию иллокутивных и перформативных глаголов как производную: глаголы именуют иллокутивную силу. Поэтому иллокутивные акты и глаголы иные, хотя по-прежнему выделяется пять групп или типов:

1) ассертивы: утверждать, заявлять, уверять, предсказывать, сообщать, рассказывать, докладывать, извещать, осведомлять, информировать, признавать, допускать, напоминать, свидетельствовать, подтверждать, удостоверять, доказывать, признаваться, предполагать, догадываться, констатировать, выдвигать гипотезу, клясться и настаивать;

2) комиссивы: обязываться, обещать, угрожать, быть согласным, давать торжественное обещание, присягать, давать зарок, ручаться;

3) директивы: просить, предписывать, требовать, приказывать, предлагать, ходатайствовать, побуждать, подстрекать, склонять, соблазнять, умолять, советовать, рекомендовать, подавать прошение;

4) декларативы: объявлять, провозглашать, утверждать, санкционировать, выносить приговор, визировать, отлучать (например, от церкви), давать имя, нарекать, сдаваться, вводить аббревиатуру, благословлять;

5) экспрессивы: извиняться, поздравлять, благодарить, хвалить, говорить комплименты, сожалеть, соболезновать, приветствовать.

Данные примеры приведены по переводу работы J. Searle, D. Vanderveken (1984), сделанного А.В. Блиновым для сборника “Новое в зарубежной лингвистике” (вып. XVIII, 1986) в котором освещаются проблемы логического анализа языка. Переводчик указывает (с. 253), что в подлиннике приводятся английские глаголы, следовательно, возникает вопрос: в русском варианте мы имеем дело с переводными эквивалентами глаголов или же с соответствующими русскими перформативами. Судя по спискам, здесь представлены словарные эквиваленты английских перформативов, хотя большинство из них, как будет показано далее, действительно русские перформативы. Совпадение обусловлено тем, что иллокуция - свойство языка вообще; а различия обусловлены тем, что иллокутивные глаголы в каждом конкретном языке специфичны в силу специфичности словарного состава языка. в силу различий в языковой картине мира. Более разнообразно специфика отдельных языков проявляется в так называемых культурных моделях: “Культурные модели действительно важны, но они не являются “другим важным фактором”, дополнительным к значению. Культурные модели отражаются непосредственно в значениях слов. Модель, закодированная в значении врать, отличается от модели, закодированной в значении лгать; и обе они отличаются от модели, закодированной в значении lie” (А. Вежбицка, 1996, с. 207).

В классификации Дж. Серля, по сравнению с классификацией Дж. Остина, общая картина становится более четкой, “списки” глаголов более упорядоченными, менее противоречивыми. Однако по-прежнему таксономия глаголов вызывает вопросы и сохраняется необходимость уточнений.

2.1.2 О перформативности глагола говорить

Возвращаясь к вопросу о том, все ли глаголы речи являются перформативными, остановимся на одном частном, но весьма показательном случае - глаголе говорить.

Цитируя Л. Витгенштейна (L. Wittgenstein, 1966, p. 192), “Подумай о выражении Я говорю, например, в высказывании Я говорю, что сегодня пойдет дождь, которое попросту сводится к тому же, что и утверждение Сегодня пойдет дождь”, А. Вежбицка констатирует, во-первых, что любое повествовательное предложение с подлежащим Я и дополнением ТЫ как бы имплицирует перформативный глагол, но не глагол говорить (А. Вежбицка, 1986, с. 251-252). Говорить - это, по Вежбицкой, один из семантических примитивов, элементарная неопределяемая семантическая единица, которая “сама служит для толкования других единиц, наряду с другими семантическими примитивами, например, знать, истинный, каузировать” (там же). А. Вежбицка полагает, что единица Я говорю - это семантический коррелят иллокутивной силы высказывания. По Дж. Остину, вопрос заключается в том, как устроена эта единица: как простой элемент “Я ГОВОРЮ” или как сочетание двух простых неопределяемых элементов “Я + ГОВОРЮ”. В пользу простоты этой единицы свидетельствует соотношение со временем: Я говорю - не сокращенный вариант Я говорю сейчас. Таким образом, А. Вежбицка как бы “выводит” глагол говорить из числа перформативных глаголов речи, полагая его либо семантическим множителем, некоторой архисемой глаголов речи, либо представляя как ментальную составляющую любого речевого акта - очевидный и необходимый компонент иллокутивной силы.

Диаметрально противоположную точку зрения обосновывает З. Вендлер (1986, с. 239): “... глагол say “говорить/сказать”, по крайней мере в его основном смысле, является наиболее общим перформативом”. В качестве аргумента предлагается процедура, которая все перформативные высказывания выстраивает как ответы на вопрос “Что он сказал?”: “Он заявил... Он назвал меня... Он обещал... Он приказал мне... Он извинился...”; заметим, что представлены все основные классы перформативных глаголов, которые удовлетворяют процедуре. Правда, в данном случае З. Вендлер, очевидно, исходит из того, что структуры косвенной речи предшествуют перформативному высказыванию, а говорить выступает в качестве обязательного семантического компонента перформативного глагола речи, проявляющегося в речевом акте на этапе локуции, совмещающем произнесение и называние.

Однако интуитивно осознавая недостаточную убедительность аргументации, З. Вендлер упоминает и “более слабые смыслы” глагола говорить: можно “говорить отдельные слова, предложения, чепуху, скороговорку, бессмысленные слоги” и т.д., не осуществляя при этом никаких иллокутивных актов” (там же). Сравните:

1) Что он сказал? - Он сказал слово “мама”.

2) “Какая погода хорошая!” - сказал он.

Компромиссом можно считать точку зрения Э. Бенвениста: “Любой глагол речи, даже самый обычный из них говорить, способен образовывать перформативное высказывание, если формула я говорю, что... произнесена в соответствующих условиях, создает новую ситуацию” (выделено нами. -Е.К.) (Э. Бенвенист, 1974, с. 307).

Сущность семантической основы перформативности - смысл каждого перформативного глагола включает семантический компонент “говорить” (Е.В. Падучева, 1985, с. 22) - требует уточнения, прежде всего в отношении самого глагола говорить, поскольку, по мнению Ю.Д. Апресяна, “Я говорю”выступает как некий эксплицированный модус, предшествующий обозначению физического действия, события, ситуации, наконец, сообщению, которые существуют до д а н н о г о а к т а р е ч и; а поскольку речевой акт включает локуцию, т.е. и говорение, произнесение, то нет необходимости привлекать внимание экспликацией модуса “Я говорю”: “Акт речи бессмысленно предварять эксплицитным модусом Я говорю, потому что и без того ясно, что говорящий говорит” (Ю.Д. Апресян, 1995, с. 210). Однако в речевой практике может быть и по-другому. Обратимся к примерам.

“Ну, теперь мне все ясно”, - сказал Воланд и постучал длинным пальцем по рукописи.

“Совершенно ясно, - подтвердил кот (...). - Что ты говоришь, Азазелло?” - обратился он к молчащему Азазелло.

“Я говорю, - прогнусил тот, - что тебя хорошо было бы утопить”. (М. А. Булгаков. Мастер и Маргарита)

“Я говорю” выявляет дескриптивное (лексическое) значение, поскольку является ответом на вопрос “Что ты говоришь?”, тем более при противопоставлении “говорить - молчать (молчащий)” и дополнительной характеристикой способа говорения - “прогнусить”, т.е. “говорить невнятно, в нос, себе под нос, тихо и под.”.

Ничего на это не ответил, только побледнел ужасно и говорю: - Мне, говорю, товарищ деверь, довольно обидно про морду слушать. Я, говорю, товарищ деверь, родной матери не позволю мне морду арбузом разбивать (...)

Ничего я на это не ответил, только говорю: - Тьфу на вас всех, и на деверя, говорю, тьфу. (М.М. Зощенко. Стакан)

В данном контексте встречается два употребления говорю: 1) говорю на фоне прошедшего не ответил, побледнел с транспозицией во временном плане и дескриптивным значением и 2) говорю - вводное предложение, подчеркивающее роль говорящего субъекта я, стоящего вне описываемой ситуации. Вводное говорю актуализирует ситуацию в целом и роль субъекта я, т.е. вводное говорю является компонентом модуса, носителем субъективной модальности. Очевидно, что оба употребления не перформативны.

“Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе ни народу твоему, - и Пилат указал вдаль, направо, туда, где в высоте пылал храм, - это я тебе говорю, - Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье” (М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита).

Реконструируя структуру с учетом логической последователь-ности, получим следующую цепочку: Я (Понтий Пилат) говорю тебе (первосвященнику), чтобы ты знал, что будет то-то и то-то. Опустив целевой компонент чтобы ты знал, получим структуру косвенной речи, изоморфную перформативной формуле Я х, что: Я говорю тебе, что будет то-то. Казалось бы, что с позиции говорящего субъекта - Понтия Пилата высказывание соответствует перформативному акту утверждения, однако значение глагола “говорить” в данном контексте равнозначно “предсказывать, предвещать, предрекать”, хотя бы потому, что пропозиция придаточного предложения направлена в будущее и осложнена побуждением. Сравните обычное описательное констативное высказывание от 3-го лица: Понтий Пилат говорит первосвященнику, что будет то-то. Полагаем, что употребление “говорю” в исходном примере скорее указывает на способ предсказания, становясь синонимичным директивным глаголам.

Таким образом, в данных примерах наблюдается расхождение формы и функции (особенно в примере из М.М. Зощенко), что в целом подтверждает идею асимметричности плана выражения и плана содержания. Очевидно, что дескриптивное значение выражения “Я говорю” обусловлено сразу несколькими факторами, включая: наличие синонимов и антонимов; транспозицию во временном плане; модальной и пропозициональной характеристикой высказываний, наконец, речевой ситуацией и контекстом.

Кроме того, включение глагола говорить в число перформативов разрушило бы одно из существенных свойств перформативного высказывания, а именно: в силу аутореферентности и отчасти уникальности перформативное высказывание не является ни истинным, ни ложным независимо от эксплицитности/имплицитности модуса “Я говорю”.

Смысл “говорить” как семантическая первооснова перформативности важен не сам по себе, а в зависимости от его роли и места в семантической структуре перформативного глагола: ведь есть такие перформативные глаголы, “в словарные толкования которых смысл “говорить” явным образом не входит”: Слушаюсь и повинуюсь. Посвящаю Вас в рыцари и т.п. (там же, с. 211). Если же смысл “говорить” и включается, то нужно, “чтобы он входил в ассертивную, а не в пресуппозитивную часть толкования”: лгать, врать, клеветать и под., иначе высказывания с подобными глаголами будут верифицироваться как ложные, а потому - коммуникативно не успешные (там же).

Целый ряд запретов на перформативность связан с семантической структурой высказывания. Смысл “говорить” в ассертивной части не должен сочетаться или пребывать в области предикатов “способ”, “цель”, “оценка”, “неоднократность” и некоторых других, так как в противном случае параллелизм семантической структуры слова, перформативного глагола и семантико-синтаксической структуры перформативного высказывания будет разрушен, что и приведет к разрушению перформативных смыслов (там же, с. 213).

Тем не менее, утверждая, что любые уточнения смысла “говорить” справедливы и верны только в отношении перформативных высказываний, но не перформативных глаголов, поскольку “автоматически вывести свойство перформативности лексемы из смысла “говорить” или свести перформативность к этому смыслу не удается” (там же), Ю.Д. Апресян определяет смысл “говорить” как первооснову перформативности, т.е. приписывает глаголу говоритьстатус семантического примитива, по А. Вежбицкой.

Итак, на наш взгляд, более аргументированной оказывается точка зрения А. Вежбицкой, которую, по сути, подтверждают методом “от противного” рассуждения З. Вендлера и которая получает развитие и большую доказательность в концепции перформативности Ю.Д. Апресяна. Тем не менее, эта проблема гораздо сложнее, чем представляется на первый взгляд: речь идет о природе перформативного значения, постоянно конкурирующего с дескриптивным значением перформативных глаголов речи и других иллокутивных глаголов.

2.2 Перформативность и концепция коинциденции Э. Кошмидера

Открытие явления перформативности, определение и описание перформативных глаголов и высказываний, оформившиеся в рамках теории речевых актов в отдельное самостоятельное исследование, традиционно связывают в лингвистике с именем Дж. Л. Остина, особенно после опубликования его курса лекций “How to Do Things with Words” (1962). Однако приоритет в этой области, безусловно, принадлежит Э. Кошмидеру, что стало очевидно к началу 80-х гг. (А.В. Бондарко, 1996, с. 97).

Э. Кошмидер назвал это явление “коинциденцией” (E. Koschmider, 1929) и рассматривал его на материале различных языков, но прежде всего славянских и немецкого, изучая видо-временные отношения в высказываниях типа: Прошу/попрошу билеты. Создавая аспектологическую концепцию и разрабатывая методы исследования коинциденции, в качестве одного их них Э. Кошмидер предложил осуществлять выявление и проверку аспектологических смыслов с помощью вопроса “Что это ты делаешь?”. Такая тривиальная процедура позволила установить возможность совмещения одного из значений настоящего времени и одного из значений совершенного вида глагола, а именно: внутренней завершенности действия, своеобразной “перфективности”. Оказалось, что в случаях “попрошу к столу, признаюсь..., позволю себе...” в польском языке подобные высказывания не являются ответом на поставленный вопрос, а передают значение того самого настоящего, когда “произнесение высказывания и есть данное действие. Здесь-то и имеет место коинциденция слова и действия” (E. Koschmider, 1979, s. 274).

Основные характеристики коинциденции, по Э. Кошмидеру, таковы:

1) определение самой сущности изучаемого явления как совпадения произнесения высказывания и действия;

2) ограничение коинциденции только глаголами речи (в широком смысле) и только 1-м лицом;

3) внимание к тонким оттенкам, связанным с употреблением либо совершенного вида, либо несовершенного вида в данном типе высказываний;

4) истолкование коинциденции в связи с соотнесением понятий “содержащегося в мысли” - I (intentum, das Gemeinte) и “обозначаемого” - D(designatum, Bezeichnetes) на материале таких языков, как славянские, немецкий, древнееврейский (А.В. Бондарко, 1996, с. 97-98).

“Содержащееся в мысли” I и “обозначаемое” D наряду с “обозначающим” S (signum, Bezeichnendes) составляют концептуальную систему Э. Кошмидера, при этом D и I относятся в ней к плану содержания. Абстрактное D раскрывается как содержание языкового знака в системе отдельного языка и может быть определено в результате употребления его форм. D образует грамматическую систему. Количество D-систем ограничено числом существующих языков. Мыслимое I трактуется как некий межъязыковой семантический инвариант, определяющий общие для всех языков понятия типа:настоящее, множественность, одушевленность и др. Мыслимое I исходит от говорящего (ср. Интенциональность Дж. Серля). При этом существенной оказывается локализованность I во времени и в пространстве (ср. известную семантическую формулу: “я - здесь - сейчас”). Если интерпретировать содержание элементарного предложения Собака лает, то мыслимое I может быть и нелокализованным во времени и пространстве, обозначая характерологический признак собака лает, корова мычит, пчела жужжит; и локализованным (ср.: Кто-то идет. Собака лает). Область I заключает огромное число возможностей интерпретации, а будучи обращенной к мышлению отдельного человека, она обладает тремя измерениями: 1) называнием; 2) “включением во время” наряду с направительной отнесенностью к настоящему, прошлому или будущему; 3) “достижением цели” L(Leistung, по К. Бюлеру) в выражении сообщения, вопроса, приказа или запрета и т.п. (E. Koschmider, 1965, s. 56 и др.).

Совершенно очевидно, что по крайней мере два измерения - “называние” и “достижение цели при выражении сообщения вопроса, приказа или запрета и т.п.” - имеют непосредственное отношение к перформативности и речевому акту, в которых они раскрываются в рамках локуции и иллокуции, прежде всего иллокутивной цели высказывания.

Таким образом, следует признать, что Э. Кошмидер не только выделил особое перформативное употребление глаголов, но и описал соответствующие аспектологические и временные контексты данного употребления, поэтому можно сказать, что его аспектологическая концепция, семантическая в своей основе, в определенном смысле создала предпосылки возникновения и развития теории речевых актов.

2.3 Природа перформативности

Если для Дж. Остина определяющим фактором был перформативный контекст в пределах от грамматической формы глагола до высказывания и речевого акта, который, в свою очередь, предполагал строгую форму перформатива-глагола и перформатива-высказывания, то для него столь же очевидной, как и для других лингвистов, была конкуренция употреблений, смыслов, значений: дескриптивного (констативного), с одной стороны, и перформативного, - с другой. Как отмечает А. Вежбицка (1986, с. 279), экспозитивы сообщать, спрашивать, отвечать, выделенные Дж. Остином, конвенциональны и “не составляют какой-либо естественной категории”. З. Вендлер прямо утверждает, что “первичным” употреблением для всех глаголов говорения является дескриптивное, а не перформативное значение, т.е. первоначально эти глаголы использовались “для передачи речевых актов других людей” (З. Вендлер, 1986, с. 248). Перформативными они стали потому, что их семантическая структура органично взаимодействует с перформативным контекстом.

Казалось бы, решение очевидно: перформативное употребление контекстуально обусловлено; оно порождает контекстуально обусловленные смыслы, структурные смыслы, коннотативные и прочие прагматические оттенки значения. Тем не менее, не всякое употребление даже в соответствующем контексте становится перформативным. Например, целый ряд английских, по З. Вендлеру, и русских, по Ю.Д. Апресяну, иллокутивных глаголов не может употребляться в 1-ом лице, кроме как в значении узуального настоящего:

Экспозитивы:

lie - лгать

allege - голословно заявлять

insinuate - инсинуировать

hint - намекать

brag - похваляться

boast - хвалиться

Экзерситивы:

egg on - подбивать

goad - побуждать

incite - подстрекать, поощрять

threaten - угрожать

Бехабитивы:

scold - ругать

berate - поносить

scoff - высмеивать

flatter - льстить

Прежде всего разрушается внешний, более объемный, “длинный”, синтаксический перформативный контекст, так как к этим и подобным глаголам не применимы все формулы, объединяющие и выявляющие их перформативные значения, например:

сказать (say) “Я V+ , значит V+”

сказав (in saying) “Я V+, что V-л+”

настоящим (hereby) Я V+ (З. Вендлер, 1986, с. 239).

Истинная причина состоит в другом: утверждение пропозиции p в F (p) несовместимо с допущением, что p - сомнительно или ложно. Это, по Вендлеру, равносильно “иллокутивному самоубийству”. Приведем лишь один пример глагола лгать, используя толкования А. Вежбицкой на языке “дискретных семантических признаков”:

X солгал Y-у =

X сказал нечто Y-у

Я знал, что это не правда

X сказал это, потому что хотел, чтобы Y думал, что это правда;

поэтому люди сказали бы: тот, кто так поступает, поступает плохо (А. Вежбицка, 1996, с. 206).

В случае “иллокутивного самоубийства” иллокутивная цель самоликвидируется на фоне дескриптивного значения иллокутивного глагола. При этом ни говорящему субъекту я, ни слушающему нет необходимости осуществлять ее, и поэтому не совершается иллокутивный акт, не достигается перлокутивный эффект. В результате оказывается, что ни более широкий внешний синтаксический контекст, ни специфический, более узкий контекст грамматической формы не являются абсолютными индикаторами перформативности, хотя и способны выступать отдельно и совместно в качестве одного из условий перформативности.

С точки зрения постулата искренности “Говори правду”, ориентированного на утверждение, или в отношении вопроса, обещания, побуждения - постулата искренности “Говори искренне” (о постулате “истин-ности - искренности” см. Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева, 1985, с. 28) высказывания с названными глаголами невозможны, так как происходит саморазоблачение говорящего субъекта я. Именно поэтому А.Д. Шмелев характеризует такие высказывания как “самофальсифицируемые” (Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев, 1997, с. 455 и сл.).

Тем не менее речевая практика показывает, что подобные высказывания нередки и встречаются в речевых произведениях различных типов (в научном докладе, в романе или повести, например). Они достаточно клишированы, и поэтому их можно рассматривать как фигуры речи, например: Я не буду даже упоминать... (и говорю об этом); Не стану описывать...(и даю описание); Намекаю, что... (и тут же подтверждаю) и др. (В.З. Санников, 1999, с. 420; см. также В.В. Виноградов, 1976, с. 119).

Исходя из того, “что “глагольная форма” находится во взаимообусловливающем отношении с актом индивидуальной речи”, она зависит от данного речевого акта и актуализируется в нем, - признаем вслед за Э. Бенвенистом, что и “все элементы глагольной парадигмы - вид, время, род, лицо и т.д. - вытекают из актуализации и зависимости от единовременного акта речи”, поэтому “глагол не может иметь никакой виртуальной и “объективной” формы” (Э. Бенвенист, 1974, с. 289).

...