Информационно-аналитический медиадискурс: прагмасемантический, когнитивный и коммуникативный аспекты (на материале российской деловой прессы)

Следует отметить одно важное свойство рецепции делового медиадискурса: в силу того, что деловой дискурс все активнее проникает во все слои общества - повседневное общение, профессиональную коммуникацию, - ряд терминов из разряда специальной лексики постепенно переходит сначала в разряд профессиональной (например, в дискурс банковских служащих, бизнесменов), а затем - повседневной коммуникации. Так случилось в течение 2000-2010 гг. с терминологией банковского дела: если еще в 1990-х такие термины, как депозит, процентная ставка, онлайн-банк, транзакция, дебетовая карта, кредитная карта были известны лишь экономистам и специалистам банковского дела, то сейчас эти слова вошли в повседневную речь, став частью обыденной реальности (почти каждый современный россиянин является клиентом коммерческого или государственного банка и, соответственно, напрямую участвует в банковском дискурсе).

Широкое распространение новых социокультурных, экономических реалий, таким образом, способствует перемещению отдельных пластов лексики (терминологии, например) из узкоспециальной категории в общеупотребительную. Из этого можно заключить, что аудитория деловой прессы в сравнении с периодом 1990 гг. значительно расширилась. Освоение терминологии повседневным дискурсом отражается и на восприятии и кодификации иностранных слов: поток капиталистических реалий, хлынувших в русский язык в 1990-2000 гг., вначале фиксировался в оригинальной форме (на английском языке), затем новые слова транскрибировались и фиксировались в текстах СМИ, рекламы, утрачивали отдельные фонемы, кодифицировались в словарях как заимствованные. Ср. история адаптации слов «риэлтор», «офис» и пр.

В некоторых случаях авторы журналистских текстов выстраивают стратегию убеждения на языковой игре - как в аналитической статье «Картхолдер стране не товарищ» (Экономика и жизнь. С. Суранов. 23.03.2007). Здесь обыгрывается двойственность языкового знака: одна и та же семантика может быть прагматически выражена по-разному: как, например, общеупотребительное «владелец (держатель банковской карты» - и английский банковский термин cartholder, переданный в транскрипции кириллицей. Аналогичным образом обыгрывается различная прагматическая окраска слов с общей семой: профессиональные жаргонизмы «наличка», «черный нал» - и экономические термины «наличная масса», «наличные денежные средства», «проникновение банковских услуг» - и «банкизация». Кульминация иронии - в заголовке, где английский банковский термин введен в комический контекст прецендентного русского текста - поговорки «гусь свинье не товарищ»: «Картхолдер стране не товарищ». Таким образом автор выражает ироническую позицию по отношению к необоснованно усиленному контролю государства за банковскими операциями физических лиц. Аналогичная языковая игра, еще и усиленная ритмизацией рамочного текста, - в статье «Агент НДФЛ. Не “007”, но тоже круто» (Экономика и жизнь. 30.06.2006).

Появление подобных прецедентов - вовлечение новой лексики с различной прагматической семантикой в языковую игру - возможно именно в дискурсивных, открытых для конвергенции с «чужими» дискурсами.

Номинализованные структуры

Данный тип языковых конструкций достаточно часто встречается в информационно-аналитическом медиадискурсе. В основе его прагмасемантики - абстрагирование, представление процесса или явления в его обобщенных чертах. Ср.:

Вступление в силу новых правил сброса сточных вод в канализацию приведет к крайне негативным последствиям. <…>

В противном случае грозят не просто штрафы, а остановка предприятий по решению суда. <…>

Требования к очистке воды не изменились, но регулирование коснется не столь большого числа компаний. <…>

Минэкономразвития поддерживает перенос сроков <…>. Ведомство поддерживает и уточнение критериев с точки зрения объемов загрязнения» (Ведомости. «Новые правила очистки воды могу привести к закрытию предприятий…». 14.09.2014).

Снижение пошлины на нефть в рамках режима "60-66" поднимет цену экспортного паритета и повысит внутренние цены на нефть (Коммерсантъ. «Бензина дешево не бывает». 13.08.2011).

Данный тип конструкции также часто употребляется в текстах «Эксперта», «Экономики и жизни», «РБК-daily».

Глаголы в связочной функции

В информационно-аналитическом дискурсе, тяготеющем к абстрагированию, обобщенному представлению фактов как аргументов в пользу неких выявляемых закономерностей, достаточно часто используются глаголы в связочной функции. В большей степени это относится к материалам о науке, технологиях, образовании, обществе, праве - т.е. о тех сферах, где СМИ выявляют социальные и рациональные закономерности.

Ср.:

Первый этап является модельным и включает анализ текущей ситуации, модель будущего и программу перехода. (Эксперт. Умное государство. 2011. №33 (766)).

Большой объем наличных денег сам по себе не представляет угрозу финансовой безопасности России, хотя и является благодатной основой для функционирования теневой экономики <…>

По мнению российских чиновников, большой объем наличных денег представляет определенную опасность для экономики по следующим причинам… («Картхолдер стране не товарищ» (Экономика и жизнь. С. Суранов. 23.03.2007).

Однако все же Р2Р сейчас не является определяющим типом каршеринга (Эксперт. Ничего личного. 2013. №17-18 (849)

Пассивный залог

Выбор формы активного или пассивного залога свидетельствует о доминировании в дискурсе персонализированной (субъектной) или объектной интенции. В первом случае актуализируется носитель знания, мнения, высказывания (кто), во втором - собственно сообщаемая информация (что). В письменной речи пассивный залог используется чаще, чем в устной, почти всегда персонализированной. «При письменном <…> дискурсе <…> происходит отстранение говорящего и адресата от описываемой в дискурсе информации, что, в частности, выражается в более частом употреблении пассивного залога. Например, при описании научного эксперимента автор статьи скорее напишет фразу Это явление наблюдалось только один раз, а при устном описании того же эксперимента с большей вероятностью может сказать Я наблюдал это явление только один раз. В корпусе Чейфа частоты пассивных конструкций (на тысячу слов) составили для устного и письменного дискурса 5 и 25,4 соответственно, а частоты местоимений 1-го лица, напротив, 61,5 и 4,6 соответственно» [Кибрик 2003: 18].

В научной речи особенно высока частотность форм пассивного залога, т.к. абстрагирование от события, предмета составляет когнитивно-коммуникативную природу научного дискурса. Достаточно часто пассивный залог используется в аналитических жанрах журналистики и значительно реже - в информационных. Новостная интенция, как правило, ориентирована на персонализацию события, его агенсов: это наглядно демонстируют заголовки новостей (см. в Приложении: «Враг пива обрел союзников», «Калининград перейдет на китайский», «Россия и Каймановы острва ждут решения своей судьбы» (Коммерсантъ) и т.п.). В аналитических статьях, интервью, в рецензиях сильнее тенденция к абстрагированию, обобщенно-предметному суждению о действительности. Эта тенденция находит отражение в предпочтении пассивного залога активному. Ср.:

Хотя сама программа, разработанная при участии PricewaterhouseCoopers, должна утверждаться на ближайшем заседании совета директоров «Газпроам», «Ведомостям» удалось узнать некоторые ее детали <…>

Выкуп акций может быть ограничен и дополнительными персональными условиями <…>

Первый транш будет распределен только среди менеджеров

(Ведомости. Крупным планом: Почем опционы для народа. 18.09.2001)

Глагольные конструкции в модальности долженствования (следует, надо, стоит, должно, требуется, необходимо + смысловой глагол / отглаг. сущ.). Семантику модальности должнствования мы уже рассматривали во 2-й главе нашего исследования. Там мы сосредоточили внимание на прескриптивности, регламентации как интенциях и стратегиях моделирования деловой картины мира. Здесь мы обращаем внимание на исключительно дискурсивную природу данной тактики: она стереотипизирует процесс развертывания мысли, отражает общую коммуникативную установку на должное, а значит - истинное. Данная тактика роднит исследуемую нами дискурсивную формацию с научной. Модальность долженствования наиболее часто актуализируется в текстах изданий «Эксперт» и «Экономика и жизнь». Ср.:

Хотя сама программа, разработанная при участии PricewaterhouseCoopers, должна утверждаться на ближайшем заседании совета директоров «Газпроам», «Ведомостям» удалось узнать некоторые ее детали (Ведомости. Крупным планом: Почем опционы для народа. 18.09.2001)

Среди типичных ошибок, совершаемых эмитентами при выходе на рынок, прежде всего следует выделить группу самых элементарных заблуждений, связанных с незнанием эмитентами, их собственниками и менеджерами фондового рынка, его нормативных требований и закономерностей.

К таким ошибкам следует отнести <…>

Следует также помнить, что среди возможных целей IPO есть по меньшей мере две, которые могут оказаться противоположными друг другу -- при определенных редакциях. <…>

Если 2007 год будет именно таким годом, на что намекают некоторые отечественные эксперты, то в следующие годы следует ожидать некоторого снижения объемов IPO (Эксперт. Фондовая грамота (2007. №17 (558)).

Требуется лишь минимум политической воли и применение давно известных в мире теорий реинжиниринга административных процессов. <…>

Для реализации этого постулата требуется создать материально-техническую и организационную базу коллективной работы. <…>

Программа обучения должна включать изучение российского исторического опыта и опыта зарубежных стран, стратегическое планирование, навыки профессиональной организации коллективной работы. <…>

Стоит проверять варианты акцизов и пошлин на подобных моделях, прежде чем править законы. (Эксперт. Умное государство. 2011. №33 (766)).

Построение экономики знаний должно происходить последовательно <…> все наши открытия должны незамедлительно трансформироваться в изобретения. Для этого сюда следует подключать лучших изобретателей и патентных поверенных, создающих наиболее качественные описания изобретений, чтобы затем их было трудно обойти конкурентам. (Экономика и жизнь. Миражи экономики знаний. 12.05.2006).

Дискурсивные маркеры логичности и связности.

В ходе нашего исследования мы уже анализировали в разных аспектах стратегии рационального убеждения читателя, реализуемые авторами журналистских аналитических текстов. Сверхфразовые единства, формирующие дискурс, организуются по законам логического, поступательного развертывания, если речь идет о научном или квазинаучном - массмедийном аналитическом - дискурсе.

Рассмотрим пример.

Статья «Эффективна ли эффективная процентная ставка» (Экономика и жизнь. А. Зотов. Б. Путятин. 31.08.2007) написана в соответствии со свойственной научному стилю «подчеркнутой логичностью» [СЭСРЯ: 244-246]. Так, аргументы авторов, представленные как ответы на контраргументы незримого оппонента, не просто приводятся - они нумеруются и озаглавливаются по ходу текста: «Заблуждение №1 - организационное», «Заблуждение №2 - техническое» и т.д. Когезия мысли-текста реализована в квантитативных маркерах, в маркере стадиальности развертывания мысли («наконец»), в гипотетической связке «если… то». Кроме того, имеются типичные для научного дискурса коммуникативные тактики адресации: «предположим», «посмотрим», «рассмотрим». Завершается текст не менее типичным для научного дискурса приемом - иллюстрацией тезисов инфографикой и таблицей, т.е. систематизированными и графически представленными данными исследования:

Этот пример свидетельствует о том, что использование приемов научной коммуникации не является случайным в информационно-аналитичском медиадискурсе - они входят в целый спектр коммуникативных стратегий и тактик, сближающих его с научным дискурсом. В качестве еще одного приема логической организации дискурса назовем рубрикацию текста: выделение относительно завершенных блоков, которым дается название, маркирует их внутри текстового целого. Такая композиционная маркированность характерна для объемистых аналитических статей и интервью в изданиях «Эксперт», «Коммерсантъ», «Ведомости», «Деньги», «Секрет фирмы».

В завершение данной темы параграфа добавим, что отмеченная мимикрия медиадискурса под научный стиль не является только формой - она отображает содержательную основательность данного типа журналистики. Специализированный подход к исследованию тем накладывает определенные требования и на самих авторов: именно в деловой аналитической прессе работает наибольше число журналистов узкой специализации: здесь о кино пишут кинокритики, о банках - финансовые аналитики, о законодательстве - специалисты в области юриспруденции («специализацию» они приобретают по мере профессионального роста, отнюдь не всегда имея диплом в исследуемой ими области).

В деловой прессе каждый автор, как правило, компетентен в одной сфере знания, подобно тому как ученый не может быть одновременно биологом и историком, а развивает свои знания в одной области науки (исключения бывают, но они лишь подтверждают правило). В этом отношении российскую аналитическую прессу можно назвать наиболее консервативной, ориентированной на классическую парадигму знания, беря во внимание ситуацию культуры постмодерна, в которой она развивается. Эта консервативность особенно показательна на фоне превалирующей игровой стратегии других СМИ - глянцевых, «желтых».

Учитывая, что в постнеклассической научной картине мира ХХ в. возобладала категория «неопределенности» - т.е. открытости, алогичности, непредсказуемости, многовариантности решений, а системность как классический атрибут научной модели мира, подверглась активному пересмотру и деконструкции, обращение к классическим научным методам (или их имитация) репрезентируют консервативную идеологическую позицию СМИ.

В области стилистики и методов социального познания и моделирования деловая пресса занимает именно такую позицию, значительно «отставая» от новостных и развлекательных СМИ в «игровом» подходе к факту и слову. Мироощущение постмодерна победило не только в популярной и «желтой» прессе, но все более властно обнаруживает свое воздействие на некогда строгий, тяготеющий к достоверности.

Ж.-Ф. Лиотар в своей книге «Состояние постмодерн» (1979) [Лиотар 1998] осуществил радикальную критику рациональной картины мира, лежащей в основе западноевропейской науки - он выявил ее мифогенные основы. Созданный им термин «метарассказ» (mйtarйcit) описывает все те объяснительные системы, которые, по его мнению, организуют современное буржуазное общество и служат средством его идеологической легитимации: религию, историю, науку, психологию, искусство (иначе говоря, любое «знание») [Лиотар 1998]. Критика логоцентризма как своего рода «метарассказа» содержится также в философских построениях Ж. Деррида, принципиально отвергающего «референциальность» научного и философского дискурса. Таким базовым рациональным категориям, как «истина», «знание», «предметность» (или референциальность как соотнесенность означаемого с определенным фрагментом экстралингвистической реальности) он противопоставляет авторский термин «след» (trace): по его мнению, знак содержит вовсе не объективное присутствие предмета в виде значения, а «след» корреляций, многочисленных соотнесений немотивированной оболочки означающего с предметом [Деррида 1998, 2001].

Такой подход полностью устраняет сам вопрос о достоверности, истинности, объективности знания, поскольку слова оказываются принципиально оторванными от действительности и отсылают лишь к другим словам. Неслучайно столь плодотворная на метафоры-терминоиды эпоха постмодернизма обозначила модель современного знания словом «ризома» (rhizome): французские постструктуралисты Ж. Делёз и Ф. Гваттари в книге «Ризома» (1974) описывают знание не как «структуру», а как ветвящееся в разные стороны, хаосомное корневище [Делез 2010].

Данные постмодернистские тенденции повлияли на выбор коммуникативных модальностей не только текстов художественного и эссеистического типа, но и научного, философского, профессионального, массмедийного аналитического дискурсов (см. на эту тему, напр.: [Негрышев 2005]. Современные деловые СМИ балансируют между провокационностью и семантической двойственностью отдельных компонентов текста (заголовок, начало и финал статьи), и установкой на точность, наукообразность, фактоемкость - с другой стороны.

Установка на консервативность в подаче информации, в сравнении с игровыми методами постмодерна, проявляется не только в аналитическом подходе к фактам, но и в формировании особого типа читателя - читателя-профессионала. Действительно, декодирование семантики статей о финансовых рынках, банковском деле, специфике страхового рынка, химической, нефте- и газопромышленности, цифровых и биологических технологиях, а также других видах специализированной деятельности невозможно без наличия профессиональных знаний.

Таким образом, можно справедливо заключить, что информационно-аналитический медиадискурс устанавливает негласную стилевую и референциальную конвенцию элитаризации аудитории, применяя приемы научного дискурса, используя профессиональную лексику и профессиональные жаргонизмы, почти не прибегая к пояснениям специальной терминологии. Эти факторы свидетельствуют об осуществляемой в аналитических деловых СМИ конвергенции профессионального, научного и публицистического дискурсов.

4.2 Структура языковой личности журналиста: корреляции стереотипного и индивидуального (формат, жанр, автор)

Параграф 4.2. «Структура языковой личности журналиста в информационно-аналитическом медиадискурсе: корреляции стереотипного и индивидуального (формат, жанр, автор)» посвящен выявлению дифференцирующих признаков авторского и коллективного (конвенционального) типов коммуникации.

Опосредованность человеческого сознания языком - тема, не утрачивающая своей актуальности в начале XXI в. [Borsche 2009: 69-78]. Немецкий исследователь Т. Борше подчеркивает, что реализация «языковой» природы человека возможно лишь одновременно на нескольких уровнях - реализации личности как слушающей, говорящей, текстопорождающей (письменная речь), как ожидающей и реагирующей на коммуникативные вызовы других носителей языка [Borsche, 2009: 70-71]. Эта тема заново осмысляется лингвистами, философами, медиатеоретиками ввиду усложнившихся технологий коммуникации (инфокоммуникационные системы), изменений стиля и приемов общения между коммуникантами, повсеместного внедрения интерактивности как коммуникативного модуса и пр. [Jones 2009: 13-32].

В современных медиаисследованиях четко обозначилось разделение двух эпох в понимании коммуникативных, технологических, вербально-логических стратегий - гутенбергова и постгутенбергова эпоха, или «старые» и «новые» медиа» [Маклюэн 2007], [Jones 2009: 13-15]. С другой стороны, исследователи доказывают, что новые параметры коммуникации, такие как интерактивность, многозадачность и пр. не являются абсолютно новыми, они лишь актуализировались и тиражировались с адаптацией общества к интернет- и мобильной связи. Вопрос о моделировании языковой личности в процессе порождения, презентации и рецепции дискурса, т.е. всех стадий вербального смыслосозидания, связан с вопросом идентичности.

Формирование личностно-речевой идентичности осуществляется на нескольких уровнях. Стереоскопичность формируемого СМИ портрета адресанта и, соответственно, адресата, моделируется именно многоуровневостью коммуникации [Bloor & Bloor 2009].

Мы придерживаемся коммуникативного подхода в понимании субъективной и конвенционально-институциональной природы журналистских текстов. «При коммуникативном подходе к жанру, усиливающем потенциал функционального подхода за счет вторжения в сферу социально-психологического, т.е. жанр начинает рассматриваться вплетенным в процесс коммуникации. Если при функциональном подходе ситуация описывается с социокультурных позиций, когда указывается на ее связь с определенной социокультурной областью человеческой деятельности, то при коммуникативном подходе она, дальнейшим образом, конкретизируется через анализ в терминах теории коммуникации. <…> С коммуникативных позиций фактор адресованности - учет дифференциала в знаниях партнеров по коммуникации - приобретает исключительно важную роль и становится одним из решающих условий, влияющих на автора при выборе коммуникативной стратегии» [Тырыгина 2008: 11-12].

В современной журналистской аналитике наблюдается усиление роли социально-институциональной коммуникации: формата, жанра, идеологии издания. Советская журналистика соединяла в себе персональный журнализм с ярко выраженной индивидуальностью, как один дискурсивный полюс, и официозно-нивелированный советский дискурс, как противоположный полюс. В 1990-е гг. пришла пора авторской журналистики - с четко выраженной публицистичностью, персонализмом, независимостью позиции.

В аналитической журналистике 2000-2010 гг. доминирует стереотипный компонент (тип дискурса, формат, жанр), нивелирующий стилистические черты материалов одного издания под некий общий стандарт: тип композиции статьи, модель рамки текста, устоявшиеся словесные клише, терминологический инструментарий и пр. В структуре языковой личности жарналиста-аналитика, таким образом, преобладают черты объективного исследователя, в то время как традиционный публицистический компонент редуцирован.

Методологическую основу анализа языковой личности автора медиатекста составляет, согласно современным установкам языкознания, признание идиолектического и социолектического единства субъекта речи.

Понятие «социолект» восходит к тем разработкам в западном и отечественном языкознании, которые активно начались в 1970-е годы. Однако исторически предпосылки внимания к социальному аспекту речи относятся еще к концу 1920 - началу 1930 гг., когда в советском языкознании обозначился существенный интерес к коллективному бытованию языка, что объяснялось идеологическим портретом эпохи, с ее процессами демократизации, коллективизации, массовой пропаганды. При этом анализируется как бытовая, так и художественная, политическая речь в их культурно-исторической обусловленности. Именно в это время создаются работы В.М. Жирмунского, Б. Эйхенбаума, В.В. Виноградова, М.Н. Петерсена, впоследствии этой линии наследуют такие лингвисты, как Е.Д. Поливанов, Б.И. Ларин, Л.С. Выготский, А.А. Леонтьев, Л. Рубинштейн, Н.М. Каринский, К.Ф. Седов, И.Н. Горелов.

Уже в работе В.М. Жирмунского 1936 г. появляется понятие «социального диалекта» [Жирмунский 1936]. Литературный язык как норма предстает в виде вершины ценностной пирамиды, в основании которой расположены территориальные диалекты. Социолекты образованы речью тех социальных классов, которые представляли в ту историческую эпоху общество: крестьяне, рабочие, мещане, интеллигенция.

Несмотря на то, что стратификация общества существенно менялась и продолжается меняться, социолингвистические закономерности, сформулированные русской школой языкознания, не утратили своей научной актуальности, и главная закономерность, которая важна для нашего исследования, - это социальная обусловленность речи.

Данный аспект снова выходит на первый план языковедческих дискуссий в 1970-1980-х как в зарубежных, так и в российских лингвистических школах.

Так, У. Лабов пишет: «В последние годы разработан подход к лингвистическому исследованию, при котором внимание сосредоточено на функционировании языка в сообществе его носителей и целью которого является создание языковой теории, пригодной для объяснения соответствующих фактов. <…> Одна из областей исследования, включавшаяся в «социолингвистику», названа, пожалуй, более точно, «социологией языка». Она изучает социальные факторы с широкой сферой действия и их взаимоотношение с языками и диалектами. Есть много нерешенных вопросов и много практических проблем, связанных с исчезновением и ассимиляцией языковых меньшинств и развитием устойчивого двуязычия, со стандартизацией языков и планированием языковых процессов во вновь образующихся нациях. Лингвистическая посылка такого исследования состоит в следующем: данное лицо или группа пользуются языком X в социальном контексте или социальной области Y» [Лабов 1975: 96].

Диалектическое соотношение внутреннего (структурного) и внешнего (дискурсивного) измерений языка легло также в основу Пражского лингвистического кружка, а впоследствии - французской лингвистической школы.

Т.М. Николаева ставит вопрос о построении социолингвистических портретов, основанных на описании тактики речевого поведения: селекции и комбинации языковых единиц, обусловленной социальными, психологическими, культурно-историческими, ситуативными факторами. Т.М. Николаева акцентирует внимание не на общем, нормативно-литературном узусе, а на окказиональном аспекте употребления, отбора говорящей личностью тех или иных языковых единиц: «Многие языковые парадигмы, начиная от фонетической и кончая словообразовательной, оказываются вполне соответствующими общенормативным параметрам и поэтому интереса не представляют. Напротив, важно фиксировать яркие диагностирующие пятна» [Николаева 1991: 73]. Интерес исследователей концентрируется на специфических особенностях различных дискурсов и речевых портретов как их репрезентаций.

Таким образом, к концу XX в. ведущим принципом описания языкового материала стал принцип антропоцентризма, основанием для которого послужило стремление изучать язык в тесной связи с человеком. Ключевым понятием современной лингвистики становится «языковая личность». Разработка вопросов теории и методики изучения языковой личности имеет свою историю развития, а также обоснование собственного понимания тех или иных составляющих этого феномена в работах разных исследователей.

Языковая личность как понятие, активно разрабатывающееся в отечественной лингвистике начиная с 1980-х годов в работах Ю.Н. Караулова ([Караулов, 1987], [Караулов, 2010]), В.И. Карасика [Карасик 1992], В.Г. Костомарова [Костомаров, 1999], включает в себя в качестве необходимых компонентов историческое («эпоха», микроэпоха), социальное, профессиональное и психологическое (возрастное, индивидуальное, гендерное) измерения. Тем самым при анализе определенного типа дискурса создается целостный «портрет» носителя речи, который моделируется на нескольких уровнях.

Как пишут британские исследователи теории дискурса Мириэл и Томас Блур, авторы книги «Практика критического анализа дискурса» (2007), самоидентификация современного человека осуществляется одновременно по нескольким каналам: расовому, национальному, социальному, др. При этом данные каналы обладают собственным языком, тем самым давая индивиду возможность - или, если занять критическую позицию - навязывая - собственные виды дискурса о реальности. Исследователи подчеркивают, что в современном обществе практически все каналы самоидентификации (бизнес, воспитание, образование, законодательская практика) - институциализированы, и каждый из них обладает собственной вербальной репрезентацией («Much social practice in complex modern society is institutionalized. Business, government, education, the law, for example, are essentially verbal» [Bloor & Bloor 2007: 5].

Поскольку массмедийный дискурс принадлежит к институциональному типу дискурса, т.е. включает социальное и профессиональные импликации, он конструируется с помощью ряда ментально-языковых стереотипов, направленных на созидание определенной коллективной идентичности. Благодаря этому оказывается возможным соответствие порождаемой массмедийным дискурсом речевой ситуации определенным «коммуникативным постулатам», обеспечивающим адекватное понимание текста его адресатом (к таковым относят, например, постулаты количества, качества, определенности, искренности и пр.) [Карасик 1992: 250-260].

Языковую личность С.Г. Воркачев, суммируя актуальные методы лингвистики, определяет следующим образом: «Прежде всего под “языковой личностью” понимается человек как носитель языка, взятый со стороны его способности к речевой деятельности, т.е. комплекс психофизических свойств индивида, позволяющий ему производить и воспринимать речевые произведения - по существу личность речевая. Под “языковой личностью” понимается также совокупность особенностей вербального поведения человека, использующего язык как средство общения, - личность коммуникативная. И, наконец, под “языковой личностью” может пониматься закрепленный преимущественно в лексической системе базовый национально-культурный прототип носителя определенного языка, своего рода “семантический фоторобот”, составляемый на основе мировоззренческих установок, ценностных приоритетов и поведенческих реакций, отраженных в словаре - личность словарная, этносемантическая» [Воркачев 2001: 66].

Ключевыми аспектами понимания идиолекта являются аспекты креативного, целеполагающего, стратегического отношения субъекта к производству речи. Все эти параметры обретают в информационно-аналитическом медиадискурсе, имеющем установку на оценочность, достаточно благодатную почву.

Это объясняется и тем, что медиадискурс наиболее остро реагирует на изменение реалий и процессов социальной жизни, наиболее отзывчив на индивидуальное речетворчество, так как главная установка всякого медиадискурса - актуальность, оперативность, новизна и точность.

Таким образом, учитывая современное состояние исследований в области лингвоперсонологии и массовых коммуникаций, мы можем дать следующую дефиницию языковой личности: Языковая личность - это обобщенный типаж, репрезентирующий субъекта - носителя речи в его конкретно-исторических, национальных, социальных, гендерных, профессиональных, возрастных, психологических, контекстуально-ситуативных формах, моделирующих определенное речевое поведение.

Приступая к изучению всего современного поля массовых коммуникаций, исследователи постоянно преступают границы одной дисциплины, чтобы захватить территории нескольких других. Психолингвистика соседствует с политологией, теория маркетинга - с теорией коммуникаций, философия языка - с критикой дискурса власти и т.п. Кроссдисциплинарная природа медиаисследований очевидна, исходя из самой лингвопрагматической природы медиа-месседжей.

В предисловии к книге ее редакторы Р. Андерсен и Дж. Грей пишут: «True to the nature of media studies -- an interdiscipline sitting at the crossroads of more traditional fields such as sociology, political economy, art, rhetoric, anthropology and political science (just to name a few) -- we offer here a broad range of entries concentrating not only on humanistic themes but also from social scientific perspectives» («Следуя природе медиаисследований - междисциплинарному подходу на пересечении более традиционных сфер знания, таких как социология, политэкономия, искусство, риторика, антропология и политология (приводим здесь лишь некоторые), мы предлагаем широкий диапазон статей, концентрирующих внимание не только на гуманистических темах, но и исходящих из социологических перспектив» [Andersen, Gray 2008: XVIII].

Необходимость комплексного подхода к изучению медиадискурса осложняет его типологию именно из-за множественности возникающих при таком подходе критериев выделения отдельного подвида. Ведь различные типы дискурсов инкорпорированы сегодня в речевую фактуру масс-медиа таким образом, что отделить один от другого подчас невозможно.

Явление жанровой, стилистической, идеологической мимикрии стало повсеместным. Так, медиадискурс ток-шоу или дискурс женского глянцевого журнала может мимикрировать под устный разговорный дискурс, хотя известно, что в медиасрде он режиссируется наподобие спектакля, таким обазом, спонтанность является в данном случае следствием жанровой форматизации, а не проявлением «естественного» речевого поведения коммуникантов.

Речевая практика рассказывания повседневных историй тщательно изучена современной нарратологией и теорией массовых коммуникаций, и в них раскрыты механизмы курсирования стереотипов story telling из повседневного бытового общения в прессу, художественную литературу и обратно. Об этих процессах взаимного обогащения дискурсов пишет в своем исследовании «Вымыслы языка и языки вымысла: лингвистическая репрезентации языка и сознания» М. Фладерник, исследуя креативную и когнитивную природу устного дискурса [Fludernik 2005].

Опосредованным масс-медиа сегодня является и дискурс власти, или, шире, политический дискурс. Иронически используя заголовок знаменитой статьи немецкого социолога культуры В. Беньямина «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости», немецкий медиатеоретик Н. Больц обозначает современный политический дискурс как «политику в эпоху ее технической воспроизводимости» [Больц 2011: 56]. Подчеркивая неотделимость прагматического канала трансляции политической риторики от ее содержания, он называет современную западную политику «медиадемократией»: «Политики разыгрывают свои спектакли не в парламенте, а в медиа».

Но другая сторона медиатизации политики - это ее мимикрия под развлекательный дискурс, поскольку, взыскуя высоких рейтингов (снова - прагматический фактор), организаторы и спичрайтеры создают политические месседжи в поле индустрии развлечения, заимствуя и адаптируя стилистические и коммуникативные эффекты последних. Политики - это «звезды, такие же как звезды индустрии развлечений. <…> Звезда современной медиадействительности - это не диктатор, а модератор», - пишет Н. Больц [Больц 2011: 57-58].

Другой пример конвергенции различных типов дискурса мы наблюдаем в современном феномене «фейка» (в переводе с англ. «фальшивка»), или «мокьюментари». Используя стилистические, идеологические, форматные признаки одного медиадискурса, создатели таких симуляционных сообщений вводят в заблуждение адресата. В журналистской практике прежних лет такие «симулякры» именовались «уткой». Отличие фейка от «утки» в том, что он не выполняет серьезных разоблачительных, дезинформирующих задач.

Он является частью виртуализованной постмодернистской коммуникации, где информации постепенно утрачивает свою чисто референциальную функцию и все чаще выполняет развлекательную, игровую функцию. Фейк может имитировать новостной, рекламный, аналитический и любой другой дискурс, адаптируя его коммуникативные стратегии и стилевые приемы, апроприируя канал трансляции (им может стать YouTube, блог, даже официальный массмедийный канал - телетрансляция, новостной сайт и пр.).

Тем самым для лингвиста возникает новая исследовательская задача - выявление типологических, дискурсивно-речевых механизмов, отличающих один тип подачи информации от другого, нередко не зависящих от самого содержания месседжа. Связь семантики и прагматики строится в постмодернистском медиадискурсе на основе чистого, виртуализованного вымысла по симуляционной модели, некогда описанной Ж. Бодрийяром.

Таким образом, пытаясь при типологии медиадискурса ограничиться функциональным критерием и систематизировать его по традиционным нишам рекламы, пиара, журналистики, развлечения (поп-культурные коммуникации), социальной коммуникации (социальные сети), исследователь сталкивается с проблемой конгломерации нескольких подвидов медиадискурса внутри одного функционального типа.

Р. Штебер подчеркивает, что со второй половины ХХ в. масс-медиа становятся неотъемлемой частью повседневности, они расширяют коммуникативное поле интимного и семейного дискурса за счет коллективизации, стереотипизации, урбанизации. Выход влияния прессы за рамки чисто политического в область «приватного и малого локального мира» («des Privaten und der kleinen lokalen Umwelt») осуществляется при помощи совершенствования технических возможностей медиа и их проникновения в частную жизнь, особенно в эру электронных медиа [Stцber 2000: 291-292].

Влияние масс-медиа на сознание и речь современного человека, их манипулятивный потенциал и актуализация этого потенциала являются не только предметом исследования, но и объектом всесторонней медиакритики.

Масс-медиа переструктурируют стереотипы, концепты массового сознания, а моссовый компонент все более властно вытесняет в мыслительно-коммуникативной организации человека индивидуальное.

То, что сегодня власть масс-медиа достигла влияния, сопоставимого с прежней властью религии, очевидно не только исследователям, но и самим участникам массовой коммуникации.

Все эти наблюдения подтверждают исходную гипотезу о том, что типологизация современных масс-медиа должна опираться не на специализированный журналистский подход, а на вычленение общих когнитивно-коммуникативных структур, сближающих тексты различного предметного назначения.

Обратим внимание, что предметная область, т.е. традиционная сфера языковой семантики, выделена нами в последнюю очередь. Это свидетельство того факта, что в современном медиадискурсе размыта прежняя иерархия стилей и риторических стратегий, ориентировавшихся на дихотомию серьезных / развлекательных СМИ. Сегодня о бизнесе СМИ могут писать в развлекательно-игровой модальности, а о покупке очередного гаджета как о серьезном жизненном выборе, заимствуя стилистику морализаторской идеологизированной публицистики. В свою очередь, аналитическое издание заимствует когнитивно-речевые процедуры у академического дискурса, исследуя области экономики, политики, общества, культуры в традиции классического объективного дискурcа.

Нельзя не отметить и конвергенцию рекламного и журналистского дискурсов, обменивающихся приемами манипуляции реципиентом. Таким образом, тема массмедийного дискурса не полностью определяет модальность коммуникации и выбор стилевых приемов, но может апроприировать «чужие» риторические стратегии.

Такая трансформация массмедийного дискурса является одной из перспективных исследовательских областей для лингвистики, и именно на анализе данного когнитивно-коммуникативного процесса следует сосредоточить внимание.

Понимание социальной природы журналистского слова является одной из базовых ценностей исследователя СМИ. По определению С.Г. Корконосенко, «социальная информация производится в процессе человеческой деятельности, отражает факты с точки зрения их общественной значимости и служит для общения между людьми и достижения ими своих целей, обусловленных их социальным положением» [Корконосенко 2006: 80].

Специфика человеческого ресурса как источника информации для журналиста состоит в том, что это «горячий» источник, с которым пишущий непосредственно вступает в контакт. Коммуникация между журналистом и человеком (интервьюируемым, собеседником) носит интерактивный характер и позволяет получать наиболее живую, познавательно-ценную информацию.

Модели взаимодействия журналистики и общества меняются на протяжении истории, они различаются в контексте многообразных национальных и политических культур. «“Приращение” интеллектуального и нравственного потенциала человека наполняет собой такую журналистику, которая выражает и усиливает этот потенциал - на уровне отдельной личности, нации, той или иной цивилизации и т.п. В данном понимании она тесно взаимодействует с наукой, художественным творчеством, моральной сферой культуры» [Корконосенко 2006: 84].

Персонифицированный источник масс-медиа, или, если исходить из современной терминологии, коммуникативно-персонифицированный, - это человек в его частных и публично-общественных проявлениях, становящийся ресурсом информации для журналиста, рекламиста, пиарщика. Природа особенностей человека как источника информации состоит в том, что, в отличие от документа, являющегося неодушевленным объектом сведений, или от многообразных источников предметно-вещественной информации, не предполагающих оперативное реагирование журналиста (эта информация накапливается и фиксируется пишущим), человек - это субъект деятельности и познания.

Следовательно, как и журналист, он обладает собственной волей, характером, мировоззрением, личным опытом, позволяющими охарактеризовать его именно как субъект, а главное, обладает определенными дискурсивныо-речевыми характеристиками, влияющими на формирование массмедийного сообщения.

В области медиаисследований происходит обозначенный на рубеже XX-XXI вв. ведущими лингвистами уход от «бесчеловечности современной лингвистической парадигмы» (Ю.Н. Караулов). Сегодня изучение различных типов медиадискурса (рекламного, развлекательного, новостного, аналитического и др.) невозможно без учета понятия «языковой личности», при этом важно принятие во внимание как личности адресанта (индивидуального или коллективного автора массмедийного высказывания), так и адресата (целевой аудитории). Разработанное Ю.Н. Карауловым понятие языковой личности включает ряд важных социокультурных и собственно лингвистических характеристик.

«Под языковой личностью, - писал Ю.Н. Караулов, - я понимаю совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются, а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой направленностью.

В этом определении соединены способности человека с особенностями порождаемых им текстов <…> третий аспект анализа текста, отмеченный в приведенной <…> дефиниции и связанный с целевой направленностью, охватывает прагматические характеристики (как самого речевого произведения, так и его автора) и знаменует тем самым диалектический переход от изучения речевой деятельности человека к выводам о его деятельности в широком смысле, а значит, включает и креативные (созидательные и познавательные) моменты этой деятельности. В традиционных филологических дисциплинах такого аспекта анализа до некоторой степени касались всегда стилистика и риторика» [Караулов 1992: 3].

Именно в данном направлении и развивались исследования языка отечественными лингвистами в последние два десятилетия. Коммуникативное и когнитивное направление развивали Е.А. Кубрякова, О.В. Александрова, Н.Д. Арутюнова, И.А. Стернин, Н.Ф. Алефиренко, В.И. Карасик, Б.В. Маркин, а в области межкультурной коммуникации и медиаисследований - Т.Г. Добросклонская, Г.Г. Почепцов, А.П. Короченский, Н.Б. Кириллова, А.В. Полонский, Е.А. Кожемякин, И.В. Силантьев и др.

Одна из научных проблем, стоящих перед современными и будущими медиаисследователями - это выявление соотношения индивидуального (персонально-коммуникативного) и коллективного в процессе генерации массмедийного дискурса. По сути, речь идет о дихотомии «институционального» и «персонального» в типологии дискурсов. В этом направлении сегодня работают такие отечественные исследователи, как Л.В. Землянова, Т.Г. Добросклонская, Е.А. Кожемякин, М.В. Гречихин, О.В. Русакова, И.В. Силантьев и др.

Мы согласны с мнением отечественного медиаисследователя М.В. Гречихина в том, что «медиадискурс как социально маркированный процесс оперирования информацией условиях опосредованного масс-медиа широкого публичного диалога не только отражает особенности массового сознания, но и организует его <…> является социально-регулируемым механизмом» [Гречихин 2008: 14].

Исследуя соотношение массового и индивидуального, И.В. Силантьев акцентирует два полюса в современных масс-медиа - авторская журналистика и тиражный дискурс СМИ [Силантьев 2004]. Действительно, с одной стороны, в ситуации постмодерна, с ее релятивизацией ценностей, размывается авторская ответственность, все более часто авторы СМИ используют игровые стратегии даже там, где традиционно приемлем фактографический дискурс (новостные, аналитические высказывания).

С другой стороны, наблюдается тотальная унификация, форматизация дискурсов СМИ, степень присутствия персонального (авторского) начала убывает по мере усиления стереотипности дискурса. Так, традиционно журналистика предполагала максимальное присутствие персонального, а реклама, пиар - его минимизацию вплоть до элиминации. Однако сегодня феномен авторской журналистики постепенно вытесняется форматным мышлением.

Учитывая активное освоение мультимедийных технологий, влияющих как на изменение самой природы и структуры каналов информации, можно говорить и о возвращении к актуальным на заре компьютерной лингвистики исследованиям психофизиологии речи под влиянием виртуальной Интернет-среды.

Суммируя сделанные в ходе исследования наблюдения над фактором адресанта в русском деловом медиадискурсе - приемами моделирования прагмасемантики высказывания, формирования ведущих коммуникативных интенций, референциальных предпочтений, модальностей дискурса, его концептосферой - можно описать портрет языковой личности автора деловых аналитических медиатекстов.

Этот собирательный лингвотипаж обладает высоким уровнем интеллекта, способен к рациональному анализу действительности, наделен прагматизмом, деловитостью, владеет специальными знаниями, которые он представляет читателю в доступной форме, используя различные стереотипные коммуникативные «настройки» (научные, профессиональные, языково-игровые), тактики убеждения (логическая аргументация, примеры, дискурсивные манипуляции).

Автор деловых аналитических СМИ разделяет со своим адресатом деловую картину мира и транслирует ее в своих медиатекстах. Ранжируя деловые издания по типу языковой личности автора-журналиста, можно распределить их по шкале от «серьезные» до «развлекательные» стратегии: к первому полюсу тяготеют дискурсы «Эксперта», «Экономики и жизни», «Ведомости», «РБК-daily», ко второму - «Секрет фирмы», «Деньги», «Коммерсантъ». С точки зрения доминирования информационной vs аналитической когнитивно-комуникативной интенции к полюсу «информационный» можно отнести дискурс изданий «Ведомости», «РБК-daily», «D'», к «аналитическому» - дискурс «Эксперта», «Экономики и жизни», «Секрета фирмы», «Коммерсанта».

Общей чертой конструируемой нами языковой личности журналиста-аналитика следует считать предпочтение имплицитных форм оценочности в процессе речетворчества, а также сохранение этической дистанции по отношению к читателю, недопустимость фамильярности и грубой провокативности: наиболее приемлемой из игровых типов речевого поведения является ироническая модальность. Диалог, конструируемый в деловом информационно-аналитическом дискурсе, регулируется с позиций равенства партнеров коммуникации.

Ввиду того, что интенция объективности доминирует над интенцией субъективности, в языковой личности журналиста-аналитика достаточно нивелированы психологические, гендерные, эмоциональные черты - т.е. все маркеры индивидуальности в узком смысле слова. Профессиональный идеал журналиста-аналитика - трансляция деловой картины мира, в процессе которой отбрасываются привходящие «биографические», персональные черты автора. Антиподом его является журналист-эссеист, в коммуникации которого с читателем, напротив, актуализировано персонально-авторская позиция.

Характерным показателем форматизации языковой личности журналиста-аналитика является адресация к изданию, которое он представляет: ср. «Ведомостям удалось узнать», «Эксперт поговорил с лауреатом», «Коммерсантъ выяснил» и т.п. Интервью в деловых СМИ оформляются таким образом, что реплика интервьюера маркируется названием издания (в сокращенном буквенном обозначении). Такие дискурсивные клише во всех исследованных нами деловых СМИ сигнализируют о переадресации личного авторства к коллективной инстанции - изданию. Можно резюмировать, что журналист-аналитик редуцирует индивидуальное «я» до коллективно-форматного «мы», сосредоточивая свои убеждающие стратегии на трансляции профессионально-групповой идеологии.

4.3 Дискурсивное взаимодействие вербальных и невербальных компонентов: поликодовость

В параграфе 4.3 «Дискурсивное взаимодействие вербальных и невербальных компонентов» поднимается одна из актуальных и не так давно введенных в научный оборот лингвистики компонентов интердискурсивной, мультимедийной коммуникации ([Алексеев 2002], [Анисимова 2003], [Чернявская 2009], [Щипицина 2009], [Чигаев 2010], [Дзялошинский 2012], [Ляпун 2014]).

В современной ситуации, когда общество сформировалось как постиндустриальное, информационное, когда медиатехнологии оказывают все более ощутимое качественное воздействие на психологию, этику и дискурсивные практики, следует учитывать социокультурные факторы.

Одним из таких факторов является компьютеризация и виртуализация коммуникации. Этому феномену посвящены в первую очередь западные медиаисследования, т.к. именно в странах Европы, США, Канады данное воздействие имеет более давнюю историю, а наука оказалась вовлеченной в его изучение уже начиная с 1970-х гг.: первыми работами выступили исследования канадца М. Маклюэна. Следует назвать также М. Доналда [Donald 1991], Р. Пауэрса [Powers 1994], Д. Абрама [Abram 1996], П.А. Харриса [Harris 1999].

Так, американский коммуникативист П.А. Харрис в статье «Фикции глобализации: повествование в эпоху электронных медиа» (1999) анализирует «качественное изменение в природе человека и в жизни планеты», на которое повлияла компьютеризация и создание глобальной информационной сети. Он выдвигает несколько аргументов в пользу такого видения современной ситуации. Исследователь подчеркивает различие скоростей биологической эволюции и технологических инноваций: последние «эволюционируют» в 10 миллионов раз быстрее, чем человеческий организм. Человек сегодня призван решать несколько задач одновременно, овладевая искусства «нажатия кнопки и кликания мышью» («art of pointing and clicking»), идет ли речь о работе за компьютером, настройке каналов или переключении климат-режимов [Harris 1999].