В комнате было жарко, вокруг старенькой люстры с серыми, как грязный ледок, стекляшками кружились мухи, садясь все на то же место, что почему-то очень его смешило, и с комическим радушием протягивали свои плюшевые руки старые кресла, на одном из которых дремала злая обветшалая собачка. (КДВ, с. 119)

It was warm in the room where around the aged chandelier, with gray little glass pendants like dirty icicles, flies were describing parallelograms, lighting every time on the same pendants (which for some reason amused him), and the old chairs extended their plush-covered arms with comical cordiality. (KQK, c. 7)

Лида сидeла тут же, в плетеном креслe, и читала книгу; полураздавленный окурок -- она никогда не добивала окурков -- с живучим упорством пускал из пепельницы вверх тонкую, прямую струю дыма; маленькое воздушное замeшательство, и опять -- прямо и тонко. (Отчаяние, с. 363)

Lydia was present too, curled up in a wicker armchair with a book; a half-squashed cigarette end (she never quite crushed them to death) with grim tenacity of life let forth a thin, straight thread of smoke out of the ashtray: now and then some tiny wind would make it dip and wobble, but it recovered again as straight and thin as ever. (Despair, c. 52)

…я улыбнулся улыбкой смертника и тупым, кричащим от боли карандашом быстро и твердо написал на первой странице слово “Отчаяние” -- лучшего заглавия не сыскать. (Отчаяние, с. 457)

I smiled the smile of the condemned and in a blunt pencil that screamed with pain wrote swiftly and boldly on the first page of my work: “Despair”; no need to look for a better title. (Despair, c. 204)

Была черная ветреная ночь, каждые нeсколько секунд промахивал над крышами бледный луч радиобашни, -- световой тик, тихое безумие прожектора. (Отчаяние, с. 370)

It was a black and boisterous night; every five seconds there would come, skimming across the roofs, the pale beam of the Radio Tower: a luminous twitch; the mild lunacy of a revolving searchlight. (Despair, c. 64)

Подлe лежал грушевидный заплечный мeшок с ремнями, подлеченными веревкой. (Отчаяние, с. 337)

Near him lay a shabby knapsack; an opened flap revealed a pretzel and the greater part of a sausage with the usual connotations of ill-timed lust and brutal amputation. (Despair, c. 9)

Отчаяние, этот желтый столб... Поставленный дельцом, продающим земельные участки, торчащий в ярком одиночестве, блудный брат других охряных столбов, которые в семи верстах отсюда, поближе к деревне Вальдау, стояли на страже более дорогих и соблазнительных десятин, -- он, этот одинокий столб, превратился для меня впоследствии в навязчивую идею. (Отчаяние, с. 352)

That yellow post…. Erected by the man selling the allotments, sticking up in brilliant solitude, an errant brother of those other painted posts, which, seventeen kilometers farther toward the village of Waldau, stood sentinel over more tempting and expensive acres, that particular landmark subsequently became a fixed idea with me. (Despair, c.35)

Все же, заново закурив и оглушив ударом кулака строптивую подушку, я обратился к рукописи. (Отчаяние, с. 456)

Having, however, lit up my cigarette again and punched into submissiveness that shrewish pillow, I was able to set about my reading. (Despair, c. 201)

Верно ли слeдую моей памяти, или же, выбившись из строя, своевольно пляшет мое перо? (Отчаяние, с. 386)

Am I faithfully following the lead of my memory, or has perchance my pen mixed the steps and wantonly danced away? (Despair, c. 88)

Частенько и в царство моих аккуратно сложенных вещей захаживал какой-нибудь грязный кружевной платочек или одинокий рваный чулок: чулки у нее рвались немедленно, -- словно сгорали на ее бойких икрах. (Отчаяние, с. 347)

Quite often, too, there would dribble into the cosmos of my beautifully arranged things some tiny and very dirty lace handkerchief or a solitary stocking, torn. Stockings seemed positively to burn on those brisk calves of hers. (Despair, c. 25)

И вскоре они привыкли к ней, к ее сизой ветхости, к причудам ее пружин и к ее манере неодобрительно крякать, когда на нее садились. (КДВ, с. 189)

And soon they grew used to it, to its modest coloration and to the disapproving creaks it emitted in rhythm to their ebullient love-making. (KQK, c. 121)

Францу было так жутко, что он с испуга огрызнулся на Тома, встретившего его в гостиной с почти человеческой радостью, и, дожидаясь появления хозяев, стал суеверно искать в цветистых глазах подушек каких-то грозных признаков беды. (КДВ, с. 179)

Franz was overwhelmed with such an eerie feeling that in his fright and confusion he had aimed a kick at Tom, who was welcoming him in the drawing room with an unexpected burst of affection; as Franz waited for the hosts he superstitiously searched the bright eyes of the cushions for omens of disaster. (KQK, c. 105)

Проворной ладонью он потер себе лоб и, хитро улыбнувшись, достал из ящика связку ключей и трубовидный электрический фонарик с выпуклым глазом. (КДВ, с. 151)

He rubbed his forehead, and then with a sly smile took from a drawer a bunch of keys, and a sausage-shaped flashlight with a convex eye. (KQK, c. 60)

Буфет, поблескивая, смотрел во все глаза. (КДВ, с. 190)

The glittering sideboard was all eyes. (KQK, c. 123)

Она даже не почувствовала, что зеркало на нее глядит, -- и, медленно двигаясь, убирая ветчину, продолжала изредка в нем отражаться. (КДВ, с. 154)

She remained unconscious of the mirror's attention, and as she slowly went about putting the fruit knives away her reflection would reappear every now and then. (KQK, c. 64)

Но белье липло к телу, сводило с ума вкрадчивыми прикосновениями. (КДВ, с. 253)

Trying to ignore loathsome contacts, he attached his soft collar, which immediately grasped him around the neck like a cold compress. (KQK, c. 228)

Вдруг мне показалось, что я еду с бешеной скоростью, что машина прямо пожирает дорогу, как фокусник, поглощающий длинную ленту, -- и тихо проходили мимо сосны, сосны, сосны. (Отчаяние, с. 431)

All of a sudden it struck me that I was driving at a crazy speed; that the car was lapping up the road, like a conjurer swallowing yards of ribbon; but I glanced at the speedometer-needle: it was trembling at fifty kilometers; and there passed by, in slow succession, pines, pines, pines. (Despair, c. 162)

Франц прикупил своему билету дополнительный чин. (КДВ, с. 118)

Franz bought a supplement promoting his ticket to the next rank. (KQK, c. 6)

Обернувшись, Драйер несколько раз на ходу помахал шляпой, извинился перед столбом фонаря, пропустил его и, надев шляпу, пошел дальше. (КДВ, с. 223)

Dreyer looked back as he walked and waved his hat several times; then he begged pardon of a clumsy lamppost, put on his hat, and walked on. (KQK, c. 176)

Я в то время был еще в добрых отношениях с зеркалами. (Отчаяние, с. 370)

At that time I was still on admirable terms with mirrors. (Despair, c. 64)

…в кафе толстые портьеры торжествовали побeду в классовой борьбe с бродячими сквозняками… (Отчаяние, с. 409)

… the thick curtains of the cafй had won in their class struggle with loafing draughts… (Despair, c. 126)

… господин в пальто, со съeхавшим на бок механическим галстуком, с беременным саквояжем на колeнях, -- вeроятно ветеринар. (Отчаяние, с. 365)

…a man in an overcoat despite the heat, with a heavy-looking traveling bag on his knees: probably a veterinary surgeon. (Despair, c.54)

В третьей стоял у постели столик, который вдруг напомнил ему точь-в-точь такой же столик, бывший главным действующим лицом на неприятнейшем спиритическом сеансе. (КДВ, с. 143)

The third room revealed brown stains on the walls and a mousetrap in the corner. (KQK, c. 48)

Из-за траурного дерева бесшумно появилась луна, -- мрачная, жирная. Облако мимоходом надело на нее маску; остался виден только ее полный подбородок. (Отчаяние, с. 379)

From behind a black tree there came out noiselessly a gloomy and fleshful moon. A cloud lipped a mask over it in passing, which left visible only its chubby chin. (Despair, c. 78)

Воздух был дивный, летал шелковистый ивовый пух, вечнозеленая листва прикидывалась обновленной, отливали смуглой краснотой обнаженные наполовину, атлетические торсы пробковых дубов.(Отчаяние, с. 453)

The air was divine, there drifted about the silky floss of sallows; even the greenery of indeciduous leafage tried to look renovated; and the half-bared, athletic torsos of the cork oaks glistened a rich red. (Despair, c. 197)

На первом месте, конечно, было море, легкое, сизое, с размазанным горизонтом, а над ним -- тучки, плывущие гуськом, все одинаковые, все в профиль. (КДВ, с. 254)

The main thing of course was the sea: grayish blue, with a blurred horizon, immediately above which a series of cloudlets glided single-file as if along a straight groove, all alike, all in profile. (KQK, c. 231)

В такие ночи поздней осенью, когда вдруг, откуда ни возьмись, проходит теплое влажное дуновение, случайно задержавшийся вздох лета. (КДВ, с. 166)

At the transit from autumn to winter, quirky nights occur when suddenly, out of nowhere, there passes a breath of warm humid air, a belated sigh of summer. (KQK, c. 84)

Уже в дождях было что-то веселое и осмысленное. Дожди уже не моросили попусту, а дышали и начинали говорить. (КДВ, с. 219)

A purposeful gaiety, a dash of excitement now marked the rains. They no longer drizzled aimlessly; they breathed, they spoke. (KQK, c. 171)

…тюлень, отливая лоснистой чернотой, гортанно и влажно крича, как захлебнувшийся купальщик, -- скользко, гладко, будто смазанный салом, сигал по доске в зеленую воду бассейна, где полуголая девица целовала его в уста. (КДВ, с. 185)

A black lustrous seal gave throaty cries like a drowning bather, and then slithered smooth and slick as if greased down a board into the green water of a pool where a half-naked girl greeted the happy beast with a kiss on the nose. (KQK, c. 116)

И опять -- поля, бурно катящиеся нивы, деревья, взбегающие на холмы, чтобы лучше видеть. (КДВ, с. 273)

(перевод отсутствует)

Солнце с размаху ударило по длинным струям дождя, скосило их, -- струи стали сразу тонкими, золотыми, беззвучными. Снова и снова размахивалось солнце, -- и разбитый дождь уже летал отдельными огненными каплями… (КДВ, с. 245)

The sun struck the long streams of rain causing them to slant, as it were, and presently they turned golden and mute. Again and again the sun struck, and the shattered rain now flew in single fiery drops… (KQK, c. 215)

Ветер с помощью дождя попытался открыть раму окна, но это не удалось. (КДВ, с. 174)

With the help of the lashing rain the wind tried to open the window but failed. (KQK, c. 98)

Накануне солнце, под видом нежности, так растерзало ему спину, что, пожалуй, несколько дней нельзя будет ходить в купальном костюме. (КДВ, с. 256)

On the previous day the sun, under the pretense of a caress, had so mutilated his back that he yearned for a spell of dull weather. (KQK, c. 235)

В иные ночи -- лунные, летние, -- самые оседлые ее мысли превращались в робких кочевников. Это длилось недолго, заходили они недалеко; мир замыкался опять, -- простейший мир. (Отчаяние, с. 348)

On certain nights, when June and moon rhymed, her most settled thoughts turned into timid nomads. It did not last, they did not wander far, the world was locked again; and a very simple world it was. (Despair, c. 26)

Ее пальто и шляпу он положил на постель, и последний наблюдатель в его сознании, стойкий, маленький, еще оставшийся на посту, после того, как, толкаясь и спотыкаясь, разбежались все прочие мысли, -- подсказал, что вот так пассажир в поезде отмечает место, которое сейчас займет. (КДВ, с. 173)

He placed her coat and hat on the bed, and one last staunch little observer in the storm of his consciousness, after the rest of his thoughts had scattered, noted that this was like a train passenger marking the seat he is about to occupy. (KQK, c. 95)

Эти ее убеждения неподвижны, как статуи в нишах. (Отчаяние, с. 346)

These opinions of hers stand as stiff as statues in their niches. (Despair, c. 23)

Все -- образы, которых Франц сейчас не вспомнил ясно, но которые всегда толпились на заднем плане, приветствуя истерической судорогой всякое, новое, сродное им впечатление. (КДВ, с. 117)

These were images that Franz usually held at bay but that always kept swarming in the backward of his life greeting with a hysterical spasm any new impression that was kin to them. (KQK, c. 4)

…однако фантазия моя разыгралась, и разыгралась нехорошо, увeсисто, как пожилая, но все еще кокетливая дама, выпившая лишнее. (Отчаяние, с. 384)

My fancy, however, ran riot and that rather disgustingly, with the weighty playfulness of an elderly but still smirking lady who has had a drop too much. (Despair, c. 85)

Но мысль моя работала так стройно, шла к цели такой мерной и твердой поступью, что впечатление, сохраненное мной от хода собственных слов, не является чем-то путанным и сбивчивым, -- напротив. (Отчаяние, с. 387)

But my mind worked so rhythmically and pursued its quarry at such a steady pace, that the impression now left me by the trend of my own words is anything but tangled or garbled. (Despair, c. 90)

…судьба, не терпящая такого бессознательного, наивного маклерства, завистливая судьба, у которой самой губа не дура, которая сама знает толк в мелком жульничествe, жестоко дeвочку эту покарает, за вмeшательство, а та станет удивляться, почему я такая несчастная, за что мнe это, и никогда, никогда, никогда ничего не поймет. (Отчаяние, с. 409)

… fate, not suffering such blind and naпve brokerage, envious fate with its vast experience, assortment of confident tricks, and hatred of competition, may cruelly punish that little maiden for intruding, and make her wonder - “Whatever have I done to be so unfortunate?” and never, never will she understand. (Despair, c. 125)

Он только не заметил, что глядит-то она не на него, а как-то через его голову, улыбаясь не ему, а доброй, умной судьбе, которая так просто и честно предотвратила нелепейшую катастрофу. (КДВ, с. 213)

…but she was looking not at him: she was looking somewhere over his head, welcoming not him, but wise fate that had so simply and honestly averted a crude, ridiculous, dreadfully overworked disaster. (KQK, c. 160)

…память моя, пишущая за меня, не могла иначе поступить, не могла -- будучи до конца правдивой -- придать особое значение разговору в кабинете у Орловиуса (не помню, описал ли я этот кабинет). (Отчаяние, с. 441)

…remembrance, writing for me, could not (being truthful to the end) act otherwise and attach any special importance to a talk in Orlovius's study (did I describe that study?). (Despair, c. 178)

Я стал читать, -- и вскореe уже не знал, читаю ли или вспоминаю, -- даже болeе того -- преображенная память моя дышала двойной порцией кислорода, в комнате было еще светлее оттого, что вымыли стекла, прошлое мое было живее оттого, что было дважды озарено искусством. (Отчаяние, с. 456)

I began to read - and promptly found myself wondering whether I was reading written lines or seeing visions. Even more: my transfigured memory inhaled, as it were, a double dose of oxygen; my room was still lighter, because the panes had been washed; my past still more graphic, because twice irradiated by art. (Despair, c. 202)

Нет, это неприятная мысль... <Драйер> желтошерстая гадина. Лезет небось. (КДВ, с. 188)

That yellow-bristled pig. Pestering her, no doubt. (KQK, c. 119)

Я всегда ведь знал, что Вы грубое и злое животное, и не скрыл от следователя всего, что сам видел. (Отчаяние, с. 459)

I have always known you to be a blackguard and a bully, and believe me, I did not keep back at the inquest all I had seen myself. (Despair, c. 206)

Марта в бесплотном сиянии его близорукости нисколько не была похожа на вчерашнюю даму, которая позевывала, как тигрица. (КДВ, с. 130)

Martha bore no resemblance at all to the lady in the train who had glowed like a picture and yawned like a tigress. (KQK, c. 27)

Вы очень похожи на большого страшного кабана с гнилыми клыками, напрасно не нарядили такого в свой костюм. (Отчаяние, с. 459)

You are wonderfully like a great grisly wild boar with putrid tusks - pity you did not put a roasted one into that suit of yours. (Despair, c. 206)

“Эх ты, коза, -- приговаривал он. -- Прощай, коза, спасибо, коза”. (Отчаяние, с. 415)

“Oh, you, googly kid,” he cooed, “good-bye, kid, thanks, kid….” (Despair, c. 136)

По моим соображениям, он был бeден, как воробей: если кто-либо и заказывал ему свой портрет, то из милости, а не то -- по слабости воли (Ардалион бывал невыносимо настойчив). (Отчаяние, с. 351)

By all accounts he was as poor as a sparrow. (Despair, c. 32)

Фиксируя часы, Орловиус медленно протянул к бокалу старческую, с когтями грифона, руку. (Отчаяние, с. 399)

Orlovius slowly extended toward his glass a senile hand with the claws of a griffin. (Despair, c. 109)

Я как улитка. У меня дом на спинe! -- сказал Феликс. (Отчаяние, с. 436)

“I'm like a snail, I carry my house on my back,” said Felix. (Despair, c. 170)

…юношу опутала, прилепила к себе стареющая женщина, -- красивая, пожалуй, -- а все-таки похожая на большую белую жабу. (КДВ, с. 269)

…an honest young man who had been seduced and appropriated by an older woman who, despite her fine dresses and face lotions, resembled a large white toad. (KQK, c. 259)

Она утрамбовала платком глаза, грустно хрюкнула и опять развела руками, но уже молча и без слез. (Отчаяние, с. 426)

She dubbed at her eyes with a crumpled handkerchief, emitted a sad little grunt and once more made that gesture of helpless perplexity, but now in silence and without tears. (Despair, c. 153)

Хорошо по крайней мeрe, что затравили так скоро. (Отчаяние, с. 462)

A good thing, at least, that they brought me to bay so speedily. (Despair, c. 211)

Жукообразный жеран [Управляющий (франц. gerant).] стоял у дверей, заложив руки за спину, и следил исподлобья за церемониалом обеда. (Отчаяние, с. 443)

The beetle-browed manager stood near the door with his hands clasped behind his back and followed with a surly eye the ceremonial dinner. (Despair, c. 181)

Он медленно отцепил очки, дохнул на стекла, открыв рот по-рыбьи, и концом простыни стал их протирать. (КДВ, с. 217)

He slowly unhooked his glasses, breathed on the lenses, his mouth forming a lower-case o, and wiped them with a corner of the sheet. (KQK, c. 167)

Стрeлка часов дeлала стойку, нацeливаясь на минуту, вдруг прыгала на нее, и вот уже нацeливалась на слeдующую. (Отчаяние, с. 414)

The longer hand of the clock would point like a setter, then pounce on the coveted minute, and forthwith aim at the next. (Despair, c. 135)

Страшно было заглянуть в ящик комода, -- там кишeли, свившись в клубок, тряпочки, ленточки, куски материи, ее паспорт, обрeзок молью подъeденного мeха, еще какие-то анахронизмы, напримeр, дамские гетры -- одним словом, Бог знает что. (Отчаяние, с. 347)

It made me shudder to glance into her chest of drawers where there writhed higgledy-piggledy a farrago of rags, ribbons, bits of silk, her passport, a wilted tulip, some pieces of moth-eaten fir, sundry anachronisms (gaiters for example, as worn by girls ages ago) and suchlike impossible rubbish. (Despair, c. 25)

Волнение сразу улеглось. (КДВ, с. 278)

(нет перевода)

Очарование испарилось. (КДВ, с. 271)

(нет перевода)

Теплое текучее счастье заполняло его всего, словно не кровью были налиты жилы, а вот этим счастьем, бьющимся в кисти, в виске, стучащим в грудь, выходящим из пальца рубиновой капелькой, если уколет случайная булавка. (КДВ, с. 178)

Warm, warmly flowing happiness filled physical Franz to the brim, pulsated in wrist and temple, pounded in his breast, and issued from his finger a ruby drop when he pricked himself accidentally in the store. (KQK, c. 104)

Я тебе говорю, -- она холодна. (КДВ, с. 222)

But I'm telling you she's cold and reasonable, and self-controlled. (KQK, c. 175)

Марта с холодным удивлением взглянула на мужа. (КДВ, с. 154)

Martha glanced at her husband with cold surprise. (KQK, c. 64)

В ледяном бешенстве я спросил, как его зовут. (Отчаяние, с. 413)

With icy fury, I asked his name. (Despair, c. 134)

Есть холодок в ощущении счастья. Она и есть этот холодок. Воплощение самой сущности счастья. Сокровенная прохлада. (КДВ, с. 223)

After all, there should be a cold shiver in the sensation of true happiness. She's exactly that chill. (KQK, c. 176)

Вообще во мнe проснулась пламенная энергия, которую я не знал к чему приложить. (Отчаяние, с. 395)

In short, I was bursting with fierce energy which I did not know how to apply. (Despair, c. 103)

Один умный латыш, которого я знавал в девятнадцатом году в Москве, сказал мне однажды, что беспричинная задумчивость, иногда обволакивающая меня, признак того, что я кончу в сумасшедшем доме. (Отчаяние, с. 336)

A clever Lett whom I used to know in Moscow in 1919 said to me once that the clouds of brooding which occasionally and without any reason came over me were a sure sign of my ending in a madhouse. (Despair, c. 8)

В продолжение четырех дней он с отвращением, ровно в восемь, уходил из дому и в тумане усталости возвращался после семи. (КДВ, с. 151)

For four days running he left the house in disgust punctually at eight, returning at nightfall in a fog of fatigue. (KQK, c. 59)

Я все ждал от него взрыва удивления, -- может быть гомерического смeха, -- но он оставался невозмутим. (Отчаяние, с. 338)

I kept expecting from him an outburst of surprise, great laughter perhaps, but he remained impassive. (Despair, c. 10)

Мнe стоило большого усилия зажечь лампу и вставить новое перо, -- старое расщепилось, согнулось и теперь смахивало на клюв хищной птицы. (Отчаяние, с. 334)

I had to make a great effort in order to switch on the light and stick in a new nib. The old one had got chipped and bent and now looks like the beak of a bird of prey. (Despair, c. 5)

Набрав в ладонь снeгу, я выдавил туда вьющийся червяк мыла, размeсил кисточкой и ледяной пeной смазал ему бачки и усы. (Отчаяние, с. 434)

I took a handful of snow, squeezed out a curling worm of soap into it, neat up with the brush and applied the icy lather to his whickers and mustache. (Despair, c. 167)

Они стали подниматься по лестнице, где ковер, как растительность на горах, обрывался на известной вышине. (КДВ, с. 248)

“Good Lord, I must get him some other quarters. No nephew of mine should live in a slum,” reflected Dreyer, as he climbed the stairs whose meager carpeting disappeared at an elevation well below timberline. (KQK, c. 220)

Ардалион говорил, что тут “дело чести”, -- я же питаю сильнейшее недоверие к туманным делам, где замешана честь, причем, заметьте, не своя, голодранцева, а всегда честь какого-то третьего или даже четвертого лица, имя которого хранится в секрете. (Отчаяние, с. 413)

Ardalion maintained that it was a “matter of honor”. I, on my part, am always most skeptical about such vague matters which involve honor - and, mark you, not the honor of the ragged borrower himself, but always that of a third or even fourth party, whose name is not disclosed. (Despair, c. 134)

Я иногда спрашивал себя, за что, собственно, ее люблю, -- может быть, за теплый карий раек пушистых глаз, за естественную боковую волну в кое-как причесанных каштановых волосах, за круглые, подвижные плечи, а всего вернее -- за ее любовь ко мне. (Отчаяние, с. 348)

I sometimes used to ask myself, what on earth did I love her for? Maybe for the warm hazel iris of her fluffy eyes, or for the natural side-wave of her brown hair, done anyhow, or again for that movement of her plump shoulders. (Despair, c. 25)

Я невозмутимо проeхал, будто плыл по течению. (Отчаяние, с. 430)

I calmly sailed past, as if drifting downstream. (Despair, c. 160)