Прецедентные феномены со сферой-источником "Литература" в дискурсе российских печатных СМИ (2004-2007 гг.)

В диссертации С. В. Банниковой, также базирующейся на различных по национальной принадлежности (но художественных) дискурсах [Банникова 2004], литературные прецедентные феномены выделяются в отдельную, по терминологии автора, семантическую группу. Далее, ориентируясь на жанровый признак прецедентного текста, С. В. Банникова формирует такие подгруппы, как фольклор, поэзия, проза, литературные издания.

Учитывается жанровая принадлежность прецедентных текстов и в статье Е. А. Земской, посвященной цитации и квазицитации в заголовках современных газет. В качестве отдельных групп ею выделяются стихотворные строки и прозаические цитаты [Земская 1996: 159 - 167].

Следует отметить, что разделение сфер прецедентных феноменов на социальную и литературную и их дальнейшее ранжирование, безусловно, является логичным, но все-таки не единственно возможным. Так, например, Е. Г. Ростова, опираясь прежде всего на национальный характер прототекста, выделяет несколько иные группы текстов, ставших культурно значимыми для носителей русского языка и послуживших источником различных прецедентных феноменов:

· тексты, возникшие на русской культурной почве (фольклорные произведения, художественные авторские тексты, анекдоты);

· инокультурные и иноязычные знаменитые тексты, переведенные на русский язык, а также тексты на иностранных языках;

· русские тексты, возникшие на основе иностранных и являющиеся отражением диалога культур, в процессе которого они не просто механически переносятся в русскую культуру, но интепретируются в ней;

· тексты, возникшие на основе международных «бродячих сюжетов» (фольклорные и авторские);

· прецедентные для русской культуры тексты, возникшие на основе общечеловеческих прецедентных текстов (прежде всего библейские сюжеты и мифы Древней Греции) [Ростова 1993].

Установление источника прецедентности подобным образом видится Е. Г. Ростовой важным прежде всего для решения методических задач при обучении русскому языку студентов-иностранцев. Так, например, международная общность некоторых сюжетов помогает адекватному восприятию использующих их текстов и в то же время способствует осознанию специфики последних именно как русскоязычных.

На релевантность выявления того, какое происхождение (российское или зарубежное) имеет прототекст прецедентного феномена, указывают и другие исследователи. Так, например, Е. И. Нахимова в статье «Зарубежные прецедентные имена в отечественных СМИ» отмечает, что «данный параметр важен не только с методической точки зрения, но и как своего рода отражение ментальности автора, его предрасположенности к использованию зарубежного опыта, авторских представлений о взаимодействии и взаимосвязи политических процессов в России и за ее рубежами» [Нахимова 2005: 371].

Обзор существующих в лингвистической литературе вариантов классификаций прецедентных феноменов по источнику прецедентности можно продолжить, ибо они представлены также в работах [Аникина 2004, Исаева 2001, Черногрудова 2003 и др.].

При этом становится очевидным, что способ систематизации данных источников и различное выделение групп текстов определяется прежде всего спецификой дискурса, выступающего средой бытования изучаемых единиц, а также задачами исследования в целом. Различные вариации в существующих классификациях и правомерность отнесения того или иного прецедентного феномена к литературной или социальной сфере обусловлены и уже упоминаемой нами идеологической корреляцией художественного и общественного-политичексого дискурсов.

Так, например, прецедентное высказывание я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин, являясь цитатой из стихотворения В. Маяковского «Нашему юношеству» (1927), обладает мощной политико-агитационной силой, свойственной поэзии В. Маяковского и обусловленной политической ситуацией в стране времен создания текста. Это позволяет, например, О. П. Семенец рассматривать указанное высказывание наряду с высказываниями классиков марксизма-лининизма. Происходит наложение генетических и функциональных характеристик прецедентного феномена, что еще раз подтверждает диффузность поля прецедентных феноменов. Несмотря на существующие разночтения, «не вызывает сомнений целесообразность подобных исследований, сама перспективность соответствующего подхода к изучению прецедентных феноменов» [Нахимова 2005: 371].

Важным аспектом при исследовании художественных текстов как источников прецедентности оказывается не только их генетическое описание, но и механизмы введения в определенный дискурс и дискурс языковой личности в целом. Ю. Н. Караулов в связи с этим говорит о символах прецедентного текста, разграничиваемых на основе способа актуализации последнего и средств его включения в дискурс языковой личности. Он выделяет имя (слово) в его широком, семиотическом, понимании и как имя автора или персонажа, а также понятие, заглавие, цитату [Караулов 1987].

Опираясь на предложенные Ю. Н. Карауловым типы использования прецедентных текстов, А. Е. Супрун называет следующие механизмы проявления текстовых реминисценций в новом тексте: точная цитата; неточная, нечаянно или умышленно искаженная цитата; намек на текст через характерную ситуацию (хронотоп); употребление собственного имени автора или персонажа; название произведения [Супрун 1995: 22].

В концепции В. В. Красных, Д. Б. Гудкова, И. В. Захаренко, Д. В. Багаевой наблюдается синтезированный учет источника прецедентности и способов его актуализации. Как мы уже отмечали, ими выделяется четыре типа прецедентных феноменов: прецедентные имена, прецедентные высказывания, прецедентные ситуации и прецедентные тексты. Анализ данной классификации позволяет говорить о прецедентном имени и прецедентном высказывании (во всей совокупности их разновидностей) как способах актуализации прецедентной ситуации и прецедентного текста, ибо первые два относятся к числу вербальных, а последние два - к числу вербализуемых [Красных и др. 1997: 64 - 65]. Следует, однако, оговорить, что в концепции данных авторов некоторые прецедентные феномены могут отрываться от своего прецедентного текста и становиться автономными (например, Как хороши, как свежи были розы) [Гудков 2003: 108]. Но даже в этом случае необходимо признать целесообразность установления их источника.

Основой подобной систематизации прецедентных феноменов также служат выделенные Ю. Н. Карауловым типы использования прецедентных текстов. И в исследованиях, посвященных анализу прецедентных феноменов на материале того или иного дискурса, используются вариации предложенного подхода [Аникина 2004, Банникова 2004, Семенец 2004], правда, не всегда удачные. Так, например, в уже упоминаемой работе С. В. Банниковой [2004] группу прецедентных феноменов под названием проза составляют имя автора, персонажа, название, ситуация, а группа поэзия никак не систематизируется. Заметим, что имя персонажа, упоминание какой-либо ситуации, описанной в художественном тексте, или название последнего, скорее, связаны с прозаическим произведением (если исключить лиро-эпические жанры), чего нельзя сказать об имени автора, ибо оно может одновременно относиться и к поэтическим, и к прозаическим текстам, чему в отечественной и мировой литературе имеется немало примеров. Возможно, что некоторая неполнота предложенной классификации обусловлена спецификой исследуемых С. В. Банниковой текстов, в которых не встретились прецедентные имена поэтов.

Несколько иной подход к выделению вербальных знаков, в виде которых прецедентные тексты функционируют в дискурсе, представлен в работе Г. Г. Слышкина [2000]. Данным исследователем выделяются пять основных способов апелляции к прецедентным текстам: 1) упоминание (прямое, т.е. нетрансформированное, воспроизведение языковой единицы, являющейся именем концепта прецедентного текста, - заглавия произведения или имени автора текста); 2) прямая цитация (дословное воспроизведение части текста в дискурсе); 3) квазицитация (воспроизведение части текста или всего текста в дискурсе в умышленно измененном виде); 4) аллюзия (соотнесение предмета общения с ситуацией или событием, описанным в определенном тексте, без упоминания этого текста и без воспроизведения значительной его части, т. е. на содержательном уровне); 5) продолжение (создание самостоятельного литературного произведения, действие которого разворачивается в «воображаемом мире», уже известном носителям культуры из произведений другого автора, мифологии или фольклора) [Слышкин 2000: 36 - 40]. Думается, что данная классификация в целом не противоречит приведенным выше, но в ней учитываются и такие виды актуализации интертекстуальных связей, которые свойственны преимущественно художественному дискурсу (например, продолжение).

С изучением вопроса о вербальных способах актаулизации прецедентных художественных текстов тесно связана проблема маркированности / немаркированности данных актуализаций в принимающем тексте (т.е. наличия / отсутствия лингвистических средств, указывающих на инотекстовое происхождение сопровождаемых ими языковых единиц [Семенец 2004: 130]).

Данная проблема поднимается в исследованиях Л. И. Гришаевой [2004], С. В. Семочко [2004] и др. В работах Н. С. Бирюковой [2005] и О. П. Семенец [2004] подробно описываются различные виды маркеров прецедентности, характерных для вербализации прецедентных феноменов в политических и газетно-публицистических текстах соответственно. Учитывая специфику взятого для анализа языкового материала в данной работе, остановимся подробнее на классификации маркеров прецедентности, предложенной О. П. Семенец. Данным исследователем выделяются два основных типа маркеров прецедентности в газетных текстах: графический (использование средств графики: кавычек, знака многоточия и др.) и текстовый (сопровождение цитаты различными комментариями).

Среди текстовых - 1) прямое или косвенное указание на авторство, 2) точное или приблизительное указание на текст-источник, 3) введение необходимого контекста, важного для понимания (например, прецедентной ситуации), 4) указание не героя, с чьим именем связан тот или иной прецедентный текст, 5) подкрепление прецедентного текста цитатой из текста-источника [Семенец 2004: 131 - 134].

О. П. Семенец отмечает, что каждый из маркеров имеет собственные функции: графический указывает на инотекстовость языковой единицы; текстовый является средством паспортизации (полной или частичной) прецедентного текста, а также предупреждает возможные коммуникативные сбои, связанные с наличием лакун в фоновых знаниях адресата [Семенец 2004: 131]. Зачастую, однако, интертекстовый характер того или иного вербального знака в текстах современных СМИ вообще никак не маркируется в расчете на наличие соответствующих фоновых знаний у адресата.

Актуальной в отношении прецедентных феноменов в целом является проблема их формальных трансформаций (квазицитации, по терминологии Е. А. Земской, Г. Г. Слышкина) и возникающих при этом различных прагматических эффектов. В связи с этим литературные прецедентные феномены оказывались в сфере интереса лингвистов наряду с другими видами когнитивно значимых прецедентов [Воронцова 2004, Пикулева 2003, Семенец 2004, Снигирев 2000 и др.]. Отметим, что большинство исследователей, опираясь, очевидно, на существенную близость данных единиц с фразеологизмами, обращается к способам формальной трансформации прежде всего прецедентных высказываний (цитат, названий произведений). Изучению же прецедентных имен авторов или героев литературных произведений в данном аспекте внимание не уделяется.

Высокий прагматический потенциал прецедентных феноменов (как в трансформированном, так и неизменном виде) обусловливает активное исследование их функциональных качеств [Денисова 2004, Слышкин 2000, Шипицына 2005 и др.]. Г. В. Денисова, исследовавшая феномен интертекстуальности сквозь призму лингвокультурного сознания, выделяет следующие функции интертекстуальных знаков в современной речевой деятельности носителей русского языка / культуры:

1) интертекст как первичное средство коммуникации (использование «интертекстов-стереотипов», представляющих собой «куски культурного шума»» (М. Айзенберг), «готовые» единицы языка, отличающиеся принципиальной нерелевантностью авторства: А ларчик просто открывался);

2) как средство создания игрового момента;

3) как неявное средство выражения оценки;

4) как прием убеждения реципиента;

5) как средство коммуникативного воздействия;

6) как своеобразный способ введения мыслей, отправная точка для размышлений или способ установления контакта;

7) в качестве своеобразного интерпретатора (имеются в виду аллюзивные способы введения прецедентного текста в дискурс);

8) как способ пародирования путем помещения в контрастивный по семантике и/или стилистическому звучанию контекст (так называемый «стеб»);

9) как способ демонстрации эрудиции при обращении к «своему»;

10) как прием украшения текста [Денисова 2003: 163 - 178].

В монографии Г. Г. Слышкина [2000] представлен менее развернутый, но, думается, не менее полный перечень выполняемых прецедентными феноменами функций, позволяющий объединить некоторые выделенные Г. В. Денисовой виды. Исследователь выделяет следующие основные функции концептов прецедентных текстов в дискурсе:

1) номинативная функция (апелляция к прецедентному тексту осуществляется для экономии речевых средств, выражения отношения говорящего к происходящему, эвфимизации предмета разговора);

2) персуазивная функция (использование прецедентного текста с целью убеждения коммуникативного партнера в своей точке зрения);

3) людическая функция (апелляция к прецедентному тексту для создания языковой игры);

4) парольная функция (использование текстовой реминисценции, направленной на доказательство или эмфатизацию принадлежности отправителя речи к той же группе, что и адресат) [Слышкин 2000: 85 - 104].

Трактовка Г. Г. Слышкиным понятия номинации, вслед за В. Г. Гаком, в широком плане (как обозначение всего отражаемого и познаваемого человеческим сознанием: предметов, лиц, действий, качеств, отношений, событий, эмоций, переживаний) позволяет объединить под номинативной функцией выделенные Г. В. Денисовой первую и третью функции, четвертая, пятая и шестая получают название персуазивной, вторая и восьмая - людической, а седьмая и девятая - парольной. Остается лишь десятая, выделенная Г. В. Денисовой и не представленная у Г. Г. Слышкина, функция украшения речи, которую можно назвать стилистической. Отсутствие ее в классификации Г. Г. Слышкина следует, видимо, расценивать как нерелевантность подобного выделения с позиций когнитивной значимости.

Отметим, что, для прецедентных феноменов с литературной источниковой сферой, как нам видится, характерны все эти функции, как и для других видов культурно значимых прецедентов. Необходимо, однако, учитывать тот факт, что использование прецедентных феноменов в том или ином дискурсе, в каких бы целях оно ни осуществлялось, является способом непрямой коммуникации, т. е. содержательно осложненной коммуникации, «в которой понимание высказывания включает смыслы, не содержащиеся в собственно высказывании, и требует дополнительных интерпретативных усилий со стороны адресата» [Дементьев 2004: 4]. В связи с этим думается, что степень подобных интерпретативных усилий будет зависеть как от специфики использующего данные единицы дискурса (в художественном дискурсе они будут более востребованы, чем, например, в рекламном), так и от особенностей самих прецедентных феноменов (интерпретация литературных прецедентных феноменов, скорее всего, потребует больше усилий, чем тех, источником которых послужили, например, рекламные ролики). Добавим также, что все перечисленные функции не существуют изолированно, они дополняют друг друга, и при анализе конкретного словоупотребления можно говорить лишь о большей или меньшей актуализации каждой из них.

Корпус прецедентных феноменов, а соответственно и их источников не обладает статикой. Изменяясь, он отражает ценностные ориентиры общества в определенный период развития. В связи с этим возникает потребность в изучении культурно значимых вербальных прецедентов не только на уровне синхронии, но и диахронии. В этом случае ведущей задачей становится определение динамических особенностей функционирования прецедентных текстов в определенном типе дискурса. Исследованию динамики отечественного газетного дискурса 50 - 90 гг. посредством анализа использующихся в нем прецедентных текстов посвящена уже упоминаемая нами работа О. П. Семенец [2004]. Выделяя прецедентные тексты, связанные с произведениями отечественной и мировой литературы (наряду с произведениями кино, живописи, а также массовой культуры), О. П. Семенец отмечает, что «обращение к классическим текстам русской и зарубежной литературы характерно для газетного дискурса на всем протяжении XX века. <…> Прецедентные тексты русской классической литературы были и остаются одним из излюбленных выразительных средств публицистики, несмотря на постепенное, хотя и незначительное, снижение их количества в общем корпусе цитат» [Семенец 2004: 46].

В данной работе автор указывает на характерное для газетного дискурса постперестроечного периода значительное расширение корпуса прецедентных зарубежных текстов и описывается динамика его пополнения. Отсылки к произведениям советской литературы также, по результатам проведенного О. П. Семенец исследования, остаются неотъемлемой частью ядра корпуса прецедентных текстов на протяжении всей второй половины XX века. Хотя их число, по сравнению с советским газетным дискурсом, постепенно сокращается в среднем в два раза, они сохраняют свою значимость и для современной газетной публицистики [Семенец 2004: 43]. Отметим, однако, что, ориентируясь на изучение динамики формального, когнитивного, прагматического компонентов в функционировании прецедентных текстов, имеющих различное (а не только литературное) происхождение, О. П. Семенец хотя и отмечает, но не подвергает детальному описанию способы актуализации текстов-источников и сами источники, в том числе и имеющие отношение к литературе.

Активный интерес лингвистов к субъективному фактору в процессе вербального общения, зависимости эффективности последнего от фоновых, экстралингвистических знаний субъектов коммуникации обусловил изучение прецедентных феноменов с психолингвистических позиций. Основным методом подобного исследования служит проведение и описание психолингвистического эксперимента. В данном русле выполнено, например, диссертационное исследование Н. С. Бирюковой [2005], посвященное особенностям восприятия студентами прецедентных феноменов, используемых в современной политической коммуникации. В работе отмечается, что «любые коммуникативные неудачи при восприятии прецедентных феноменов существенно ослабляют прагматическое воздействие текста. Поэтому изучение восприятия прецедентных феноменов читателями позволяет точнее оценивать прагматическую эффективность политического текста» [Бирюкова 2005: 5 - 6]. Результаты проведенного Н. С. Бирюковой эксперимента показали, что восприятие фрагмента текста как прецедентного и глубина такого восприятия в значительной мере зависят от специализации студентов. В связи с этим при идентификации интересующих нас прецедентных феноменов со сферой-источником «Литература» будущие специалисты по государственному и муниципальному управлению испытывали значительные трудности (40% правильных полных ответов), в то время как будущие учителя-словесники продемонстрировали довольно высокий уровень знакомства с данными единицами (80% правильных полных ответов) [Бирюкова 2005: 84, 88].

Результаты проведенного эксперимента по выявлению особенностей восприятия прецедентных феноменов и степени знакомства с ними различных групп русскоязычных или иных респондентов представлены также в исследованиях С. В. Банниковой [2004], О. А. Дмитриевой [1999], А. В. Исаевой [2001], С. К. Павликовой [2005], О. П. Семенец [2004], Г. Г. Сергеевой [2003а, 2003б], Г. С. Смирновой [2004]. В работе С. С. Хватовой [2004], например, описан эксперимент, целью которого было определение стратегий идентификации прецедентных имен литературных героев или исторических персонажей. Материалом данного исследования послужили результаты ответов групп испытуемых, среди которых были русские билингвы (студенты, изучающие английский язык в качестве специальности) и носители английского языка (американцы). Проведенный эксперимент позволил С. С. Хватовой выделить комплекс указанных выше стратегий (среди них - воспроизведение имени автора источника прецедентного имени, воспроизведение имени другого героя, атрибутивная характеристика и др.) и определить их этнокультурную специфику.

Исследование прецедентных феноменов именно с литературной источниковой сферой оказывается релевантным при освещении вопросов теории и практики межкультурной коммуникации. Так, например, Д. Б. Гудков [2003], рассматривая прецедентные тексты как разновидность прецедентных феноменов, отмечает, что обращается прежде всего к художественным текстам, ибо они не только серьезно влияют на коммуникативное поведение членов русского лингвокультурного сообщества, но и «играют важную роль при обучении инофонов МКК [межкультурной коммуникации] на русском языке, выступая и как средство обучения, и как критерий владения языком <…> и как цель обучения <…>» [Гудков 2003: 226]. В последнем случае произведения русской литературы оказываются теми текстами, которые многие изучающие русский язык иностранцы хотят читать в оригинале. При этом интерпретации одного и того же текста представителями разных лингво-культурных сообществ выступают ярким показателем различий в коллективном сознании представителей отдельных культур [Гудков 2003: 227].

1.4 Методика анализа литературных прецедентных феноменов, функционирующих в дискурсе российских печатных СМИ

Особенности сбора и обобщения фактов, формирующие методику научной работы, определяются как спецификой исследуемых единиц, так и теоретическими предпосылками и целевыми установками, которыми руководствуются ученые. Основной задачей данного параграфа является обзор существующих методик исследования прецедентных феноменов и описание этапов работы с фактическим материалом при анализе литературных прецедентных феноменов, зафиксированных в современной российской прессе.

При изучении феномена прецедентности на одном из первых этапов - этапе сбора фактического языкового материала - исследователи сталкиваются с некоторыми трудностями, обусловленными значительной долей субъективности при квалификации вербальной единицы как прецедентной вообще и прецедентного феномена в частности. Большую роль здесь играет уровень общекультурной компетентности исследователя, его энциклопедичности, ибо далеко не всегда, как мы уже отмечали, в тексте имеются вербальные или графические маркеры прецедентности. В связи с особенностью выбранного в качестве материала исследования массово-информационного дискурса (прежде всего его функциональной - коммуникативно-когнитивной - спецификой, а также массовостью, рассредоточенностью, неопределенностью адресата) и в соответствии с принятым определением исследуемых прецедентных феноменов (см. пункт 1. 2.), любая верифицированная апелляция к сфере художественной литературы может рассматриваться как прецедентный феномен (исключение составляют опубликованные на страницах общественно-политических изданий собственно художественные произведения или критические отзывы на них). Иными словами, любой имеющий литературную источниковую сферу прецедент, функционирующий в газетно-публицистическом тексте, может квалифицироваться в качестве литературного прецедентного феномена, ибо автор-журналист (или редактор), включивший его в печатные материалы, рассчитывает на адекватную реакцию со стороны весьма различных по возрасту и уровню образованности адресатов. И уже другой проблемой является то, насколько оправданы ожидания журналистов и соответствуют реальной степени культурной компетентности потенциальных читателей (этот вопрос в соответствии с логикой работы будет обсуждаться в пункте 3.2).

В современной лингвистической литературе нет единой, общепринятой методики исследования прецедентных феноменов. В зависимости от материала и целей работы лингвисты предлагают различные подходы к изучению феномена прецедентности.

Чаще всего, особенно в рамках публикаций в научных и научно-популярных журналах, объектом внимания ученых становятся отдельные аспекты в исследовании прецедентных феноменов.

Более полные, комплексные методики исследования прецедентных феноменов представлены в монографиях и диссертационных исследованиях.

Ю. Н. Караулов, автор лингвистической теории прецедентности, предлагая методику анализа прецедентных текстов, бытующих в художественном романе Р. Киреева «Подготовительная тетрадь», считает необходимым ответить на следующие вопросы:

· как в целом можно оценить обращение того или иного персонажа к прецедентным текстам и что дает такое обращение?

· какие тексты вводятся в дискурс героя и как? (классификация);

· для чего они используются? (типология) [Караулов 1987: 219].

Данная поэтапность исследования имеет целью выявить, почему, какие, как и для чего используются прецедентные феномены в определенном дискурсе. Однако она требует некоторого расширения и в то же время некоторой конкретизации, ибо ориентирована на анализ дискурса героя художественного текста и не уточняет основания для классификации и типологии, а их, как мы уже отмечали, может быть несколько. Поэтому предложенный Ю. Н. Карауловым алгоритм следует, скорее, считать методологической установкой исследования, служащей основой для формирования конкретных, частных методик.

Более широкий подход к комплексному исследованию прецедентных феноменов, с одной стороны, и более конкретизированный - с другой, предлагается в работе Л. И. Гришаевой «Прецедентные феномены как культурные скрепы (к типологии прецедентных феноменов)» [2004]. Наиболее значимым, по мнению данного исследователя, при изучении указанных единиц (как культурно-специфических моделей когнитивной концептуализации действительности [Гришаева 2003: 148 - 156]) является решение следующих проблем: сущность прецедентного феномена, его характер, статус прецедентного феномена, способы и условия его активизации, сфера бытования, способы и средства кодирования, функции прецедентных феноменов, маркеры в текстах / дискурсах разного типа и др. [Гришаева 2004: 23 - 24]. Л. И. Гришаевой предлагается весьма интересная типологическая матрица прецедентных феноменов со следующими основаниями:

· сфера функционирования (общечеловеческая культура, культура определенного типа (аграрная, городская и др.), культурный регион, национальная культура в целом, субкультура);

· знак апелляции к фундаментальным ценностным ориентациям (однозначная привязка («добро», «зло» и др.), амбивалентная привязка);

· характер (универсальный, национально специфичный);

· источник (общеизвестен или его можно установить, не известен, но можно специальным исследованием установить, не известен);

· «удельный вес» в концептуальной картине мира (значительный, незначительный, в зависимости от условий интеракции);

· местоположение в концептуальной картине мира (ядерное, периферийное);

· сфера бытования (тип дискурса (художественный, политический и др.), характер эстетического направления (романтизм, сентиментализм, реализм и др.));

· длительность бытования в дискурсе (несколько поколений, одно поколение);

· привязка к определенной исторической эпохе (присутствует однозначно, отсутствует однозначно, не выражена однозначно);

· привязка к определенному социальному слою / группе (выражена (правящий класс, средний класс и др.), не выражена);

· условия апелляции к прецедентному феномену;

· функциональный потенциал (монофункциональность, полифункциональность, амбивалентность);

· способы кодирования (вербальный код (лексема, группа слов, предложение и др.), невербальные коды (визуально, акустически, тактильно и др.);

· когнитивная природа (фрейм, гештальт и др.);

· личность, наиболее охотно использующая прецедентный феномен для реализации своей интенции (психотип, социотип);

· тип интеракции, в которой преимущественно функционирует прецедентный феномен (приветствие, заключение договора и др.);

· эффект от использования прецедентного феномена (способствует установлению взаимопонимания, препятствует установлению взаимопониманию) [Гришаева 2004: 36 - 38].

Разработанная Л. И. Гришаевой типология прецедентных феноменов является многоаспектной (но, как показывает анализ ее составляющих и анализ научной литературы, не исчерпывающей) и значительно расширяет горизонт в исследовании прецедентных знаков. Очевидно, однако, что заполнение матрицы с подобным набором оснований даже в отношении какого-либо одного прецедентного феномена нуждается в привлечении большого количества данных. Представляется возможным сужение предложенной Л. И. Гришаевой проблематики в рамках того или иного исследования (например, ориентация на определенный вид дискурса и / или тип прецедентного феномена). Это позволяет актуализировать некоторые из выделенных оснований, осуществить в их пределах развернутый анализ и тем самым внести существенный вклад в теорию и практику изучения прецедентных феноменов.

Так, например, в монографических исследованиях В. В. Красных [2001, 2003] и Д. Б. Гудкова [2003б], ориентированных на повседневный дискурс русской языковой личности и проблемы межкультурной коммуникации, первостепенное значение имеют следующие этапы анализа прецедентных феноменов:

· создание типологии прецедентных феноменов (прецедентные имена, высказывания, ситуации, тексты);

· характеристика взаимосвязи между различными видами прецедентных феноменов;

· разграничение уровней прецедентности (социумно-прецедентные, национально-прецедентные и универсально-прецедентные феномены).

С.И. Сметанина, исследуя медиа-текст в системе культуры и опираясь при анализе прецедентных феноменов на методику, предложенную В. В. Красных и Д. Б. Гудковым, расширяет ее границы, уделяя особое внимание способам внедрения прецедентных феноменов в медиа-текст:

· текст А («чужой», т. е. прецедентный феномен) = тексту Б («своему», т. е. медиа-тексту);

· текст А - иллюстрация к тексту Б;

· текст А - материал (палитра) для создания текста Б [Сметанина 2002: 125 - 132].

В диссертационном исследовании А. В. Исаевой [2001], посвященном проблемам функционирования прецедентных текстовых реминисценций в устной речи носителей русского языка, особую актуализацию получает специфика сбора материала для исследования, ибо ученый имеет дело с устными, нефиксированными речевыми сообщениями. Данный отбор проводился в два основных этапа. На первом этапе целью было зафиксировать как можно больше неканонизированных прецедентных текстовых реминисценций Под неканонизированными текстовыми реминисценциями А. В. Исаевой понимаются текстовые реминисценции, имеющие в качестве источника различные объекты культуры, не относящиеся традиционно к разряду классических произведений искусства и литературы [Исаева 2001: 10]. (НТПР), употребляемых носителями русского языка в ситуациях бытового неофициального общения. На втором этапе проводился анкетный опрос, в ходе которого из зафиксированных единиц были отобраны выражения, знакомые 90 % информантов. Демонстрация этого небольшого по количеству НТПР списка была одним из важнейших этапов работы. Следующим стало представление классификаций изучаемых единиц по источнику возникновения, степени идеоматизации и особенностям функционирования.

В работе Н. В. Смыкуновой [2003], ориентированной на исследование роли прецедентных феноменов в речевом общении русской языковой личности и процессе обучения русскому языку как иностранному, в качестве материала исследования привлекаются данные «Русского Ассоциативного Словаря». Специальные выборки из указанного словаря позволяют исследователю, во-первых, представить генетическую классификацию прецедентных феноменов, актуальных для русской языковой личности, и, во-вторых, описать пути включения прецедентных феноменов в учебные материалы для иноязычной аудитории.

Ю. А. Воронцова, анализируя реминисценции в текстах современных СМИ [Воронцова 2004], в качестве необходимых считает выявление следующих особенностей исследуемых единиц: аксиологических, генетических, функциональных, прагматических и характеристик в аспекте языковой игры. Наибольшую актуализацию в исследовании получают два последних пункта. В связи с этим описывается структура прагматического значения реминисценции, внутри которого выделяются экспрессивный, оценочный, эмотивный, апеллятивный, фатический и эстетический компоненты, а также подробно рассматривается система формальных преобразований реминисценций как средства языковой игры.

Э. М. Аникина [2004], исследуя лингвокультурную специфику реализации интертекстуальности в дискурсе англо-американских СМИ, акцентирует внимание на следующих характеристиках прецедентных феноменов: 1) их стилистическом потенциале; 2) функциях в дискурсе СМИ; 3) роли в структурной организации газетного текста; 4) особенностях с позиций психолингвистики.

Е. О. Наумовой [2004] в связи с изучением функционирования прецедентных текстов в современном публицистическом дискурсе предлагается анализ прецедентных текстов по двум основным направлениям - адресата («образ читателя») и адресанта («образ автора»): 1) прецедентные тексты в обыденном языковом сознании (состав национального корпуса прецедентных текстов, способы их хранения в языковом сознании и варианты актуализации в дискурсе языковой личности, способы формирования концептов прецедентных текстов, роль прецедентных текстов в формировании ценностных установок); 2) прецедентные тексты в публицистическом дискурсе (их роль в формировании идиостиля творческой личности журналиста, в создании языковой игры, в формировании «имиджа» печатного издания). В первом случае материалом исследования послужили данные Русского Ассоциативного Словаря, во втором - тексты СМИ.

В диссертационном исследовании С. Л. Кушнерук [2006], посвященном сопоставительному исследованию прецедентных имен в российской и американской рекламе, предлагается следующий алгоритм анализа фактического языкового материала: 1) отбор печатных текстов российской и американской рекламы разных жанров; 2) обнаружение в этих текстах прецедентных имен; 3) изучение содержательно-семантических свойств прецедентных имен в российской и американской рекламе (определение сфер культурного знания, национально-культурных основ происхождения прецедентных имен, выявление когнитивных механизмов взаимосвязи прецедентных имен с прецедентными феноменами других типов); 4) изучение функциональных свойств прецедентных имен (определение особенностей актуализации дифференциальных признаков прецедентных имен в рекламном тексте, установление зависимости между характером соотнесенности прецедентного имени с первичным денотатом).

Учитывая методологическую (лингвокогнитивную и лингвокультурологическую) направленность данного исследования, накопленный исследователями опыт в анализе различных видов прецедентных феноменов, а также функционально-генетическую специфику анализируемых единиц (литературные прецедентные феномены в текстах прессы), предлагаем следующие этапы работы с языковым материалом:

1. Обнаружение различного рода апелляций к сфере художественной литературы в русскоязычных газетно-публицистических материалах разных жанров (информационных, аналитических, художественно-публицистических) и квалификация данных апелляций в качестве литературных прецедентных феноменов.

2. Изучение и классификация различных способов вербализации литературных прецедентных феноменов и их семантических, когнитивных, функциональных и формальных особенностей в печатных СМИ.

3. Анализ и классификация источников литературных прецедентных феноменов, функционирующих в российской периодике.

4. Изучение и классификация способов взаимодействия литературных прецедентных феноменов внутри связного текста.

5. Установление особенностей восприятия исследуемых единиц потенциальными читателями.

Подобная методика изучения прецедентных феноменов со сферой-источником «Литература» в дискурсе российских печатных СМИ позволяет, на наш взгляд, осуществить комплексный подход к анализу указанных единиц как результату обработки когнитивно значимой информации, репрезентированной в языке и культуре.

Выводы по первой главе

1. Корреляция дискурса СМИ и дискурса художественной литературы обнаруживается в следующих важных для данного исследования аспектах: идеологическом, социопрагматическом, жанровом, методологическом. Ядерным компонентом последнего является категория интертекстуальности, ставшая основой для создания не только художественных, но и газетно-публицистических текстов. Понимание интертекстуальности как присутствие в тексте элементов другого текста позволяет рассматривать прецедентные феномены литературного происхождения в качестве единиц, вербально репрезентирующих различные интертекстуальные связи и осуществляющих персонализацию дискурса СМИ как институционального типа общения, т. е. перенос культурно значимой информации из сферы художественной литературы в общественно-политическую.

2. На современном этапе развития науки о языке активное изучение прецедентных феноменов осуществляется с лингвокогнитивных и лингвокультурологических позиций. При весьма тесной связи данных подходов в первом случае актуализируется когнитивная (познавательная и эмоциональная) значимость исследуемых единиц, их способность в свернутом (минимизированном, редуцированном) виде транслировать новую информацию в сопоставлении с уже имеющейся. Данные характеристики прецедентных феноменов обусловливают решение проблем, связанных с их категориально значимыми признаками, с тем, в систему каких единиц они оказываются вписанными (вертикальный уровень) и какими единицами формируются сами (горизонтальный уровень). Культурная значимость передаваемой прецедентными феноменами информации способствует их исследованию в лингвокультурологическом аспекте. В таком случае данные единицы трактуются как вербальные выразители релевантных для определенного лингвокультурного сообщества знаний, маркеры национально обусловленного мировосприятия, способные в синхронии и диахронии скреплять отдельные культурные пласты. В целом с позиций двух указанных направлений прецедентные феномены осмысляются на уровне языка, сознания и культуры.

3. Обзор научных публикаций по вопросам изучения прецедентных феноменов с литературной источниковой сферой в различных типах коммуникации показал, что данные единицы постоянно попадают в сферу внимания лингвистов. Это обусловлено «литературоцентричностью» русского общества, особой значимостью текстов художественной литературы для представителей русского лингвокультурного сообщества. В лингвистической литературе представлены различные классификации источников литературных прецедентных феноменов, формирование которых обусловлено спецификой исследуемого языкового материала и общими задачами исследования. Поднимаются также вопросы о вербальных актуализаторах прецедентных художественных текстов в том или ином дискурсе, трансформационных вариантах прецедентных феноменов и выполняемых функциях; анализируются динамические изменения в корпусе литературных прецедентных единиц; путем проведения и описания психолингвистического эксперимента исследуются особенности их восприятия. Особо отмечается значимость изучения прецедентных феноменов со сферой-источником «Литература» при освещении вопросов теории и практики межкультурного общения. Однако специального исследования, посвященного комплексному анализу функционально-семантических, генетических и прагматических особенностей литературных прецедентных феноменов в дискурсе российских печатных СМИ, ранее не осуществлялось.

ГЛАВА 2. ВЕРБАЛИЗАЦИЯ ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРЕЦЕДЕНТНЫХ ФЕНОМЕНОВ В ДИСКУРСЕ РОССИЙСКИХ ПЕЧАТНЫХ СМИ

Основной целью данной главы является анализ способов вербальной репрезентации литературных прецедентных феноменов в массово-информационном дискурсе.

Для достижения поставленной цели следует:

- определить аспекты в исследовании способов вербализации литературных прецедентных феноменов в СМИ;

- классифицировать и описать прецедентные феномены со сферой-источником «Литература» в соответствии с выделенными аспектами.

Изучение способов вербальной апелляции к сфере художественной литературы является важным направлением в исследовании данной сферы в качестве источника прецедентности, что обусловлено многообразием подобных апелляций. Под вербализацией следует понимать механизмы вербального (словесного) введения определенного когнитивно значимого прецедента (в данном случае элемента художественного текста или имени автора) в какой-либо дискурс и дискурс языковой личности в целом.

Опираясь на имеющиеся в лингвистической литературе классификации (см. п. 1.3 данной работы) и несколько трансформируя их, мы выделяем три основных способа вербальной апелляции к сфере художественной литературы в дискурсе СМИ:

1) использование реального или вымышленного литературного прецедентного имени (имени автора или героя художественного произведения);

2) употребление литературного прецедентного высказывания (названия художественного произведения или цитаты из него);

3) описательная отсылка к художественному тексту (описание характерной для определенного художественного текста и легко узнаваемой читателем ситуации без использования имен героев произведения или цитат из него).

Как показывает проведенный анализ, наиболее частотным способом вербальной репрезентации литературных прецедентных феноменов в текстах печатных СМИ является использование литературного прецедентного высказывания (48,0 %), далее по частотности употребления следует литературное прецедентное имя (40,7 %), наименее частотными оказываются случаи описательной вербализации (11,3 %). Превалирование прецедентных высказываний объясняется, очевидно, тем, что данные виды прецедентных единиц в наибольшей степени отражают специфику массово-информационного дискурса с его чередованием стандарта и экспрессии. Использование известных прецедентных высказываний, с одной стороны, стандартизирует подачу информации, а с другой - вносит в нее экспрессию, ибо зачастую актуализирует нестандартные смыслы данных высказываний посредством различных трансформаций.

Указанные статистические данные обусловили последовательность дальнейшего анализа выделенных способов.

Применение лингвокогнитивного подхода к изучению способов вербализации прецедентных феноменов позволяет актуализировать семантический, когнитивный, функциональный и формальный аспекты в их исследовании, на каждом из которых мы последовательно и остановимся.

2.1 Литературное прецедентное высказывание

Основываясь на определении прецедентного высказывания, данном отечественными исследователями прецедентных феноменов (см. п. 1.2), под литературным прецедентным высказыванием мы понимаем репродуцируемый продукт речемыслительной деятельности, законченную и самодостаточную единицу, которая может быть или не быть предикативной, сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу и сферой-источником которого является художественная литература. Группа литературных прецедентных высказываний, как уже отмечалось, формируется названиями произведений и цитатами из них.

С позиции семантики функционирующих в дискурсе СМИ литературных прецедентных высказываний данные единицы могут быть семантически связанными, т. е. сохранившими связь с прецедентным текстом, и семантически автономными, т. е. потерявшими связь с породившим их текстом-источником [Гудков 2003: 206]. Среди семантически автономных прецедентных высказываний можно выделить также такие высказывания, которые никогда не имели подобной связи в силу их изначальной автономности [Гудков 2003, Захаренко 1997, Красных 2003]. В данном случае подразумеваются пословицы и поговорки, не имеющие автора и текста-источника по определению. Подобные единицы, как мы уже указывали, находятся за пределами нашего внимания. Однако, как показывает проведенный анализ, существует некоторый промежуточный вариант, когда прецедентное высказывание имеет автора, но не имеет текста-источника, который мог бы актуализироваться, ибо высказывание изначально создавалось как самодостаточная текстовая единица. В рамках данного исследования подобными единицами оказываются различные афоризмы, авторами которых являются отечественные или зарубежные писатели (например, афоризмы группы русских авторов, имевших коллективный псевдоним Козьма Прутков).

Как показывают результаты проведенного исследования, наибольшее количество литературных прецедентных высказываний, функционирующих в текстах отечественных СМИ, отличается автосемантичностью формируемого ими значения, что обусловлено их изначальной или приобретенной автономностью (64,7 %): Никогда количество донорских органов не было равно количеству нуждающихся в них. Но в России все усугубляется последствиями скандала, связанного с «делом о врачах-убийцах». Казалось бы, события давно минувших дней, но они до сих пор сказываются на работе трансплантологов (В. Шумаков // АиФ, 2006, № 45); О веке нынешнем ежеминутно напоминают мониторы, вмонтированные в основные стенды, о веке минувшем - скупое освещение и выступающие из темных углов призраки: костюмы, одежда, украшения [об открытии выставки в Историческом музее в Москве] (А. Глушенкова // НГ, 2004, № 87); А королева-то голая [назв. статьи о победительнице шахматной олимпиады, снявшейся обнаженной в мужском журнале] (А. Гусятинский // КП-Екат., 2006, № 24). Высокая частотность подобного рода употреблений связана со спецификой анализируемого дискурса, в создании которого принципы оперативности, мобильности имеют первостепенное значение. В связи с этим анализируемые нами единицы становятся не только и не столько стилистическим средством углубления, расширения смысла публикации, сколько способом быстро и выразительно описать необходимые события. Однако подобная установка на использование прецедентных феноменов как первичного средства коммуникации, «готовых» единиц языка [Денисова 2003] зачастую приводит к тому, что первоначально образное выражение теряет свою выразительность из-за частой повторяемости [Сковородников 2004: 303], стилистический прием превращается в газетный штамп, а экспрессия переходит в стандарт. Именно это произошло с такими, например, литературными прецедентными высказываниями, как квартирный вопрос, блеск и нищета куртизанок, поэт в Росси больше, чем поэт, человек - это звучит гордо и др., которые из-за частой повторяемости в разнообразных трансформационных вариантах воспринимаются, скорее, как стандартные речевые формулы, нежели экспрессивно-выразительное средство. В отдельных случаях при подобной стандартизации прецедентных высказываний возникает вопрос об этичности некоторых употреблений, когда первоначально высокий смысл высказывания не просто снижается, но опошляется и физиологизируется: Некий дискомфорт! Да я три дня не мог ходить по малой нужде! А передвигался - в раскарачку! Мужики! Храните верность своим любимым, Чтобы не было мучительно больно! (А. Мешков // КП-Екат., 2006, № 75).

Семантически связанные с текстом-источником литературные прецедентные высказывания встречаются в текстах печатных СМИ несколько реже (35,3 %): В суды я больше не ездок. Генпрокуратура вынудила свидетелей - Мизамора и Тиди, топ менджеров «ЮКОСа» - покинуть Россию (б/а // НГ, 2005, спец. вып.); Народ безмолвствует, но не верит [об ожидании суда над убийцами, в справедливость наказания которых народ не верит] (Н. Варсегов // КП, 2006, № 189). Подобные употребления являются своеобразным способом оценочной интерпретации описываемых фактов и событий. Так, в первом примере герои публикации имплицитно сопоставляются с героем комедии А. С. Грибоедова Чацким, которому принадлежит одна из финальных реплик произведения - Вон из Москвы! сюда я больше не ездок. Трансформация данного выражения обусловлена, с одной стороны, фонетической близостью замещаемой и замещающей словоформ (сюда - в суды), а с другой, что наиболее значимо, адаптирует известное выражение к актуальной современной политической ситуации и служит способом ее номинации и оценки. Использование данного высказывания с последующим комментарием позволяет автору образно и эмоционально выразить свое отношение к описываемым событиям: российский суд оказывается своего рода фамусовским обществом, которое, используя закулисные интриги, а не имеющиеся факты, вынуждает героев публикации покинуть страну, как вынуждают Чацкого уехать из Москвы. Во втором примере прецедентное высказывание народ безмолвствует является заключительной ремаркой трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов». Как отмечает Д. Б. Гудков, данное прецедентное высказывание обозначает не просто всеобщее молчание, оно употребляется для выражения «покорной непокорности», приобретая дополнительный символический смысл взаимоотношений власти и народа [Гудков 2003: 208].

Прецедентное высказывание обладает определенной когнитивной структурой, основными элементами которой являются поверхностное и глубинное значение. Под поверхностным значением понимается такое значение, которое равно сумме значений компонентов высказывания. Глубинное значение не равно только сумме значений компонентов высказывания и представляет собой семантический результат сочетания компонентов ПВ, формирующих его лексико-грамматическую структуру [Красных 2003: 39]. При этом анализ имеющегося фактического материала позволяет нам выделить две разновидности глубинного значения литературного прецедентного высказывания: значения, заключенного в самом высказывании, и значения, выводимого из смыслов текста-источника. В первом случае речь идет об актуализации так называемой «связи времен», когда употребленное в газетном тексте прецедентное высказывание несет какой-то обобщающий, философский смысл, подчеркивает повторяемость и остающуюся неразрешенность общественно-политических проблем или выражает иронию по поводу изменившихся духовных установок общества. Во втором случае имеются в виду такие литературные прецедентные высказывания, которые тоже апеллируют к культурному и историческому прошлому, но при этом моделируют внеязыковую действительность и оценивают ее путем соположения с известной литературной ситуацией. Системный смысл прецедентного высказывания («кто, когда и где использует прецедентное высказывание, что, зачем и почему хочет сказать автор текста, содержащего данное высказывание» [Красных 1998: 75]) обусловливается актуализацией одного из указанных значений или их совокупности и системными связями с принимающим текстом в целом.