Прецедентные феномены со сферой-источником "Литература" в дискурсе российских печатных СМИ (2004-2007 гг.)

Центральное место в группе прецедентных феноменов, генетически восходящих к азиатскому фольклорному и литературному творчеству и функционирующих в российской периодике, занимает персонаж многих народов Ближнего и Среднего Востока, а также Средней Азии Ходжа Насреддин, имя которого имеет различные, но гораздо менее известные и не востребованные российским массово-информационным дискурсом варианты (БуАдам, Афанди, Молла Насреддин и др.). Актуальность указанного варианта имени обусловлена, по-видимому, широкой известностью романов (и их телевизионных экранизаций) русского писателя Л. В. Соловьева, а также различных анекдотов, где главным действующим персонажем является философ и острослов Ходжа Насреддин. Наиболее популярным, особенно в политическом дискурсе СМИ, оказывается умение данного героя «тянуть время», чтобы «выкрутиться» из трудной ситуации: Захаренко [экс-министр внутренних дел Белоруссии] тянул время, как мог: рассчитывал, вероятно, как Ходжа Насреддин, что «или эмир умрет, или ишак заговорит» (И. Халип // НГ, 2005, № 30). Вначале кажется, что все определяется личными договоренностями, а потом они куда-то уходят, потому что начинает действовать принцип, который я бы назвал принципом Ходжи Насреддина. Помните, когда Ходжа перед лицом эмира взялся за десять лет научить читать ишака и вполне смело нес на себе эту обязанность, потому что считал, что за десять лет кто-нибудь да помрет -- или эмир, или ишак, или Ходжа (А. Аузан // НГ, 2006, № 16). Апелляция к данной ситуации характерна также для случаев, когда речь идет о чем-то невероятном или весьма сомнительном: <…> разговоры о промышленной добыче на Луне изотопа гелий-3 напоминают сказку о Ходже Насреддине, который по приказу эмира пытался научить ишака говорить (И. Тимофеева // НГ, 2007, № 17).

Другое прецедентное имя, весьма активно функционирующее в дискурсе СМИ, причем преимущественно в качестве нарицательного, принадлежит герою арабской мифологии Джинну. С данным образом связывается представление о некоей силе (общественной, политической), временно скрытой, но политически опасной или даже разрушительной: Мы выпустили из бутылки джинна - ядерное оружие и средства массовой информации. И теперь его надо загнать обратно (В. Путин // НВ, 2004, № 52); Собственными руками действующая власть создает в обществе такой протестный потенциал, который не просто дестабилизирует ситуацию в стране, но ставит под сомнение легитимность самой этой власти. Пока этот потенциал во многом еще остается латентным, но, опять же, власть делает всё, чтобы окончательно «выпустить джинна из бутылки» (А. Нагорный, Н. Коньков // Завтра, 2007, № 13).

Упоминается также в дискурсе СМИ название сборника арабских сказок «Тысяча и одна ночь» и имя их рассказчицы Шахерезады. Данные прецедентные феномены связываются обычно с чем-то необычным, сказочным, а также завуалированным, интенционально скрытым или весьма многочисленным: Роза пишет президенту Таджикистана Рахмонову. И начинается тысяча и вторая сказка Шахерезады -- ей предлагают вернуться в Курган-Тюбе и возвращают квартиру (В. Ивлева // НГ, 2005, № 95); Однако свои сказки он [Е. Л. Шварц] рассказывал с той же целью, что и Шахерезада, - заговорить зубы султану. И ведь удалось избежать сталинской дыбы… (Д. Резанов // НВ, 2006, № 43); Тысяча и одна поправка [заголовок в статье о правовом произволе в России] (Л. Никитинский // НГ, 2005, № 96).

Апелляция к авторскому литературному наследию Азии на страницах современной периодики осуществляется преимущественно через употребление имени и цитирование философских сентенций персидского поэта второй половины XI века Омара Хайяма: В жизни люди не отличают объективных закономерностей от своих пожеланий. Когда они требуют справедливости, они не учитывают, что справедливость, возможно, не в их пользу. Как сказал однажды Омар Хайям: «Если бы небо справедливо распределяло удачу, быть может, ты бы ее никогда не дождался» (А. Воронель // НВ, 2004, № 52); В последнее время ему [Б. Гребенщикову] вообще приходится от многого отказываться: сменил крепкие сигареты на легкие, не злоупотребляет алкоголем: «Я почти как Омар Хайям, который все время писал о вине и бражничестве, а сам вообще не пил» (Л. Рак // Труд, 2007, № 26).

Денотативное употребление в дискурсе СМИ имен известных поэтов и писателей Азии призвано подчеркнуть величие культуры Востока и рассчитано на наличие соответствующих фоновых знаний об их носителях у современного русского человека: С этим городом [Гератом в Афганистане], основанным еще Александром Македонским, связаны имена таких известных средневековых деятелей, как Алишер Навои, Джами, Хафиз, а сегодня там бок о бок живут представители более 20 этносов (Н. Савоськина // НГ, 2004, № 28).

Функционирующие в российском масс-медиальном дискурсе прецедентные феномены, генетически восходящие к азиатскому фольклорному и литературному наследию, служат средством осмысления и оценивания реалий современной жизни и являются яркой иллюстрацией положительного взаимодействия разнонаправленных, а иногда и конфликтующих культур.

Следует отметить, что разделение текстов-источников на русские и зарубежные в определенных случаях носит несколько условный характер, что связано с ярко выраженной и известной русскому человеку разнонациональностью некоторых литературных сюжетов. Примером в данном случае может служить использование в дискурсе СМИ прецедентного имени Дон Жуан. Изначально Дон Жуан является героем старинной испанской легенды, получившей литературную обработку в пьесе «Севильский соблазнитель» (1630 г.) Тирсо де Молины. Пьеса, в свою очередь, послужила первоисточником для оперы «Дон Жуан» австрийского композитора Вольфгана Амадея Моцерта. Впоследствии сюжет о неутомимом любовнике Дон Жуане, его страсти к вдове Донне Анне и неожиданном приходе ее покойного мужа-командора использовали более ста авторов мировой литературы (Мольер, Байрон, Пушкин, А. К. Толстой и др.) [Крылатые слова 2003: 210]. В дискурсе СМИ, однако, употребление прецедентного имени Дон Жуан не актуализирует сам сюжет, а является коннотативно маркированным именованием любовного повесы, искателя любовных приключений: В сухом остатке [на передаче А. Малахова «Пусть говорят», посвященной В. Высоцкому] остался образ Дон Жуана, большого женолюба, в любовных пристрастиях которого черт ногу сломит и 27 лет спустя после его ухода (И. Петровская // Известия, 02.02.07); Однако такие мужчины [лысые] отличаются еще и высокой сексуальной активностью, наступательным характером и агрессивностью в достижении поставленных задач. Так что Дон Жуан, Казанова и современные киногерои-мачо не могут обладать пышными шевелюрами, а должны быть по идее лысыми, как коленка (б/а // Известия, 26.01.06).

В связи с тем что источником подобных коннотаций может быть несколько различных по национальной принадлежности текстов (в том числе и русских), литературный сюжет о Дон Жуане на основании национальной характеристики его первоисточника был отнесен нами к зарубежной литературе, к тому же само имя этого героя ассоциируется все-таки с зарубежной культурой.

В целом по отношению к текстам зарубежной литературы можно сказать о преимущественном обращении российской периодики к знакомым каждому русскому человеку с детства именам сказочных героев и сюжетам европейских сказок, а также творчеству зарубежных писателей, изучаемому в курсе школьной программы.

Выводы по третьей главе

1. Наиболее актуальными для дискурса СМИ и вообще для дискурса русской языковой личности являются классические тексты русской литературы, изучаемые в рамках школьной программы, и художественные произведения, получившие широкую известность благодаря телевизионным экранизациям или театральным постановкам, т. е имеющие транссферный характер.

2. Анализ текстов-источников литературных прецедентных феноменов позволил выделить наиболее востребованные русским массово-информационным дискурсом области-источники прецедентности, среди которых главное место отводится отечественным художественным произведениям и именам их авторов. При этом ведущие позиции принадлежат XIX веку русской литературы, на втором месте оказывается XX век, на третьем - русский фольклор, наименее актуальными для дискурса СМИ являются древнерусские произведения и произведения, созданные в XVIII веке. Существенное превалирование областей-источников, формирующихся текстами русской классической литературы XIX века, над областями-источниками, включающими в себя произведения русских и советских писателей XX века, связано, на наш взгляд, с системой школьного литературного образования, в рамках которого XIX век русской литературы изучается гораздо более подробно, нежели XX. Меньшее количество обращений к литературе прошлого века обусловлено, возможно, и спецификой формирующих данные произведения тем, многие из которых оказываются неактуальными для современного русского человека.

3. Проведенное исследование позволяет говорить о значимости текстов зарубежной художественной литературы (хотя и гораздо меньшей по сравнению с русской, но все-таки отчетливо выраженной) для русского человека и о его более тесной связи с традициями европейской культуры, нежели американской или азиатской. Доминирование художественных произведений европейской литературы объясняется, с одной стороны, содержанием школьной программы по литературе, а с другой - популярностью европейских сказок, большинство из которых с детства хорошо знакомо каждому русскому человеку.

4. Произошедшие в стране социально-политические сдвиги и возникшие в связи с этим изменения в духовно-нравственных установках представителей русского лингвокультурного сообщества обусловили перемещение некогда весьма востребованных или даже культовых романов на периферию русского культурного пространства («Кто виноват?», «Что делать?», «Как закалялась сталь»). Однако «следы» этой былой популярности обнаруживаются в текстах периодических изданий в виде активно функционирующих прецедентных высказываний, генетически восходящих к данным текстам. Но это именно только «следы», «осколки», весьма отдаленно связанные с проблематикой романов или не связанные с ней вовсе. Гораздо более содержательно «богатыми» оказываются интертекстуальные знаки, заимствованные из значимых и знаковых для современного русского человека текстов (Пушкина, Гоголя, Ильфа и Петрова, Шекспира, Хемингуэя и др.), апелляция к которым является способом осмысления в дискурсе СМИ настоящего России и всего мира.

ГЛАВА 4. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ПРЕЦЕДЕНТНЫХ ФЕНОМЕНОВ СО СФЕРОЙ-ИСТОЧНИКОМ «ЛИТЕРАТУРА» В ГАЗЕТНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ И ОСОБЕННОСТИ ИХ ВОСПРИЯТИЯ ПОТЕНЦИАЛЬНЫМИ ЧИТАТЕЛЯМИ

Основная цель данной главы состоит в описании закономерностей взаимодействия литературных прецедентных феноменов внутри газетного текста и выявлении специфики восприятия данных единиц, т. е. в изучении их прагматической составляющей, под которой традиционно понимается отношение знаков к их истолкователю.

Данная цель достигается путем решения следующих задач:

- выделение и анализ различных групп газетно-публицистических текстов, в формировании смысла которых одно из ведущих мест отводится прецедентным феноменам со сферой-источником «Литература»;

- установление закономерностей восприятия различных видов литературных прецедентных феноменов путем описания результатов проведенного психолингвистического эксперимента.

4.1 Прецедентные феномены со сферой-источником «Литература» как организующее звено газетного текста

В современной лингвистической теории текст определяется как «динамическая единица высшего порядка, как речевое произведение, обладающее признаками связности и цельности - в информационном, структурном и коммуникативном плане» [Валгина 2003: 5]. Данные признаки - связность и цельность - отражают соответственно коммуникативно-содержательную и структурную сущность текста. При этом исследователи различают связанность локальную, т. е. связанность линейных последовательностей, и глобальную, обеспечивающую «единство текста как смыслового целого, его внутреннюю цельность» [Валгина 2003: 43], достигающиеся посредством коммуникативной (целевой) установки автора. Прецедентные феномены вообще и литературные прецедентные феномены в частности, оказываются единицами, способными выступать в качестве организующего центра газетно-публицистического текста, обеспечивая его глобальную связность, цельность и коммуникативно-прагматическую направленность. Причем наибольший эффект достигается при использовании данных единиц в сильных позициях текста, к которым традиционно относятся заглавие, начало и концовка [Лазарева 2004].

Взяв за основу классификацию способов развертывания метафорических моделей в пределах текста (ярко выраженное доминирование одной модели, параллельное развертывание в тексте нескольких моделей и отсутствие метафорической доминанты), разработанную А. П. Чудиновым и его последователями [Чудинов 2001, 2003(б), Колотнина 2001, Ряпосова 2002, Чудакова 2005], и адаптировав ее к имеющемуся фактическому материалу, мы выделяем следующие виды текстов, в которых употребляются литературные прецедентные феномены:

I. Тексты с использованием прецедентных феноменов, генетически восходящих как к сфере-источнику «Литература», так и другим областям знания (наряду с литературными прецедентными феноменами в тексте функционируют прецедентные феномены, источником которых являются сферы «Кинематограф», «Театр», «Изобразительное искусство» и др.).

II. Тексты с доминированием прецедентных феноменов, генетически восходящих к сфере-источнику «Литература»:

1) тексты с прецедентными феноменами, генетически восходящими к различным областям-источникам (именам и произведениям нескольких авторов);

2) тексты с прецедентными феноменами, генетически восходящими к одной области-источнику (одному или нескольким произведениям одного автора).

В качестве иллюстрации к первой группе текстов проанализируем статью Л. Малюковой «Кто шагает по Москве?» (НГ, 2005, № 5), опубликованную в постоянно действующей рубрике «Культурный слой» в издании «Новая газета». Данная статья является откликом на закрытие киновидеоцентра «Дом Ханжонкова-Москва», в котором находятся Музей кино, библиотека и видеотека. Содержащееся в заголовке трансформированное прецедентное высказывание, отсылающее к названию известного советского кинофильма «Я шагаю по Москве» и к словам звучащей в нем песни, привлекает внимание читателя, в некотором роде интригует его, ибо содержит вопрос, и путем произведенных трансформаций (замена местоимения и изменение модальности высказывания) указывает на полемичный, оппозиционный характер публикации, усиливающийся подзаголовком Российские очаги культуры - горят.

Анализируемая статья состоит из четырех частей, каждая из которых имеет собственный метафорический заголовок, соотносимый с определенной сферой-источником прецедентности: Криминальный триллер «Приступить к ликвидации», Трагифарс «Гараж», По мотивам «Вишневого сада» и Психологическая драма «Послесловие». Первые два внутритекстовых заголовка связываются в сознании читателя с кинематографом, а два последних - с литературой и театром. Данные части статьи отражают и метафорически оценивают всю совокупность событий и их возможных последствий, связанных с продажей и последующим перепрофилированием знаменитого здания в Москве (превращение его в элитный ресторан), инициатором которого выступает Управление делами президента. Первая часть текста представляет собой ближнюю ретроспекцию, повествуя о произошедшем не так давно (относительно времени публикации) происшествии, которое своей неожиданностью, динамичностью и напряженностью напоминало сюжет криминального триллера: В центре Москвы накануне Нового года прохожие глазели на очевидно снимающийся боевик. Из машин лихо вылетали бойцы ОМОНа в камуфляже, выбивали двери и окна, выводили людей на улицу. Следует отметить, что упомянутый в подзаголовке кинофильм «Приступить к ликвидации» был создан по мотивам одноименной повести советского писателя Хруцкого и вряд ли известен широкому кругу современных читателей. Автор-журналист в данном случае апеллирует не к конкретному кинотексту, а к обобщенному представлению об определенном жанре кино.

Далее журналист снимает интригу и вводит читателя в курс дела, сообщая об истинной причине и потому нелепости произошедшего: «Брали» не банду и даже не очередных жертв из «ЮКОСа», а сотрудников киновидеоцентра «Дом Ханжонкова-Москва». Кинофотодокументы, афиши, архив сваливались в общую груду. Разгром в центре Москвы инициирован Управлением делами президента, на балансе которого находится дом и которое установило кинотеатру со зрительным залом в 500 мест арендную плату порядка одного миллиона долларов в год.

Завершается первая часть текста сообщением о культурно-исторической ценности здания киновидеоцентра (указание на время создания, перечисление прецедентных имен, принадлежащих выдающимся актерам и связанным с кинотеатром) и о циничности планирующихся изменений: Уничтожают не кинотеатр -- историю кино, историю Москвы. Ведь заложенный Ханжонковым в 1913 году электротеатр «Пегас» был самым популярным в дореволюционной России, его стены помнят В. Холодную, И. Мозжухина, В. Старевича, П. Чардынина…Самое циничное то, что на месте кинотеатра первые чиновники страны вознамерились построить элитный ресторан с уже раскрученным названием «Дом Ханжонкова».

Вторая часть статьи - Трагифарс «Гараж», - заголовок которой апеллирует к весьма известному советскому фильму, представляет собой дальнюю ретроспекцию. В ней содержится информация о предшествующей захвату здания многолетней тяжбе, своей длительностью и запутанностью напоминающей собрание членов гаражного кооператива из кинофильма «Гараж», где собравшиеся никак не могли решить, кого оставить без желанной доли собственности: Вялая 12-летняя тяжба между СК России и Киноцентром завершилась экстренной продажей 32% акций Киноцентра, принадлежащих СК России, за $6 млн <…> Против решения о продаже выступила лишь Гильдия киноведов и кинокритиков России. <…> В подобной, покрытой пеленой, ситуации возникает ряд наивных вопросов к руководству союза. Следует отметить, что никаких конкретных, развернутых аналогий в самом тексте не проводится, однако заданная в подзаголовке метафора, рассчитанная на посвященного читателя, позволяет автору усилить оценочность описываемых событий. Далее в этой части статьи весьма образно и эмоционально сообщается о приоритетах в политике руководства Союза кинематографистов, для чего журналистом используются спортивная и транспортная метафоры, окруженные и семантически усложненные литературными прецедентными феноменами (области-источники «Шекспир», «Грибоедов», «Пушкин»): Откроется ли он [Дом кино] вновь после реконструкции, и пустят ли туда кинематографистов -- еще один вопрос, непосредственно связанный с другим: быть или не быть вообще Союзу кинематографистов? Впрочем, нужен ли союз его руководителям, неизвестно. Уже готов «запасной аэродром» -- Академия киноискусства. Вообще ввод в игру «запасных игроков», верных сторонников, не смеющих «свое суждение иметь», -- любимый вид спорта нынешних властителей дум СК.

Третья часть анализируемой публикации посвящена сложившемуся (в момент написания статьи) положению вещей, когда киновидеоцентр закрыт, а судьба Музея кино, библиотеки и видеотеки так и остается неопределенной. Имеющийся внутритекстовый заголовок - По мотивам «Вишневого сада» - актуализирует у читателя известную пьесу А. П. Чехова, а дальнейший текст статьи эксплицирует заявленное уподобление литературной и современной ситуаций. Своего рода вишневым садом оказывается киновидеоцентр, на котором предприимчивые стяжатели (жаждущие наживы властные структуры) решили заработать деньги, а для этого «вырубить» (закрыть и реконструировать) то, что есть, несмотря на его духовную ценность. Проблематика и сюжет прецедентного текста, как и в предыдущей части, проецируются на современные реалии, но в данном случае аналогия оказывается более развернутой: используются прецедентные высказывания (как из чеховской пьесы, так и иные, но тематически связанные) и прецедентное имя персонажа: Судьба Музея кино туманна, но шансы на выживание у детища Наума Клеймана есть. <…> Но лес рубят… В данном случае «щепки» -- библиотека СК и видеотека. Про них, «заколачивая» двери Киноцентра, забыли. Буквально как о Фирсе. <…> В общем, самый настоящий «вишневый сад», который рубят с целью «продать под дачные участки».

И последняя, четвертая, часть статьи - Психологическая драма «Послесловие», - в названии которой используется театральная метафора, является своего рода проспекцией. В ней продолжает поддерживаться параллель с чеховским произведением, и моделируется ситуация возможного развития действия в соответствии с финалом пьесы, когда «Лопахины торжествуют» и уже слышно, как «топором стучат по дереву». Интересно, что, как и в предыдущей части, автор-журналист прибегает к тексту не только самой пьесы, но и к другому источнику (поэме Н. А. Некрасова «Крестьянские дети»), прецедентное высказывание из которого оказывается тематически весьма близким: В общем, топор дровосека раздается уже неподалеку, Лопахины торжествуют. Подобное сближение осуществляется за счет актуализации поверхностного значения и трансформации глубинного, нивелирования связи с текстом-источником, ибо в поэме Н. А. Некрасова высказывание В лесу раздавался топор дровосека отнюдь не является имплицитным выражением угрозы, в то время как в статье оно связывается именно с угрожающей ценному лесу рубкой, а метафорически - с разрушением памятника культуры.

Далее автор весьма эмоционально обращается к современным деятелям культуры, используя при этом трансформированный вариант знаменитого обращения М. Горького к «мастерам культуры» и прецедентные имена великих кинематографистов: Потому и хочется задать последний вопрос деятелям культуры. Уже неинтересно: с кем вы? Просто: где вы? Ученики отцов-основателей -- Пырьева, Ромма, Герасимова? Журналист предупреждает о возможных последствиях закрытия киновидеоцентра, и вновь появляющееся при этом выражение дачные участки как символ современного мещанства оказывается резко контрастирующим с подобным рядом имен: Когда останутся только «дачные участки» и ваших детей лишат возможности посетить Музей кино, кино- и видеотеку, встретиться в Доме кино, вы не сможете сказать: «Я в этом не участвовал».

Завершается данная часть статьи и вся статья в целом без использования прецедентных феноменов, но весьма эмоционально и образно. Журналист поименно обращается к известным деятелям современного российского кинематографа, привлекая их внимание к поднятой проблеме: Уважаемые Алексей Германович, Александр Николаевич, Марлен Мартынович, Вадим Юсупович, уж кому как не вам известно: когда уничтожают здания, остаются книги. Когда уничтожают книги -- даже людей не останется.

Таким образом, в рассмотренной нами статье активно используются прецедентные феномены преимущественно из двух сфер-источников: «Кинематограф» и «Литература». При этом количество текстов-источников (включая псевдотекст - триллер «Приступить к ликвидации») из литературной сферы оказывается большим, нежели из кинематографической (6 и 3 соответственно). Существенные различия наблюдаются и в способах вербализации и особенностях функционирования данных видов прецедентных феноменов. Из сферы-источника «Кинематограф» употребляются только реальные прецедентные имена, функционирующие денотативно (Холодная, Ромм и др.). Литературные же прецедентные имена являются вымышленными и используются коннотативно (Фирс, Лопахин). Прецедентные высказывания из кинематографической сферы выполняют семиотическую функцию, обнаруживая аналогию с тем или иным фильмом («Гараж», «Кто шагает по Москве?», «Приступить к ликвидации»). Среди литературных прецедентных высказываний встречается как семиотическое употребление («вишневый сад», «дачные участки»), так и экспрессивно-стилистическое или аргументативно-афористическое (быть или не быть, свое суждение иметь, властители дум, раздается топор дровосека), не требующее знаний художественного текста. В целом созданные автором статьи проекции на кинофильмы являются менее разнообразными и развернутыми, нежели литературные аналогии, однако не менее значимыми, ибо их вербальные репрезентации занимают сильные позиции в тексте (заголовок, подзаголовки) и тематически сближаются с кинематографической проблематикой статьи в целом. Использованные в исследуемой публикации различные прецедентные феномены позволяют журналисту образно и эмоционально выразить свое отношение к определенным событиям и вписать их в широкий культурный и исторический контекст.

Иллюстрацией ко второй группе текстов, где литературные прецедентные феномены (из различных областей-источников) являются доминирующими, может служить статья Е. Дьяковой «Ай, не Пушкин» (НГ, 2005, № 47). Данная публикация представляет собой критически-ироническое освещение скандала, возникшего в 2005 году в министерстве культуры между его тогдашними руководителями - А. С. Соколовым (министром культуры РФ) и М. Е. Швыдким (председателем Федерального агентства по культуре и кинематографии). Причиной зарождения и развития конфликтной ситуации между руководителями одного ведомства стало выдвинутое А. С. Соколовым обвинение М. Е. Швыдкового во взяточничестве и коррупции, которое А. С. Соколов озвучил в одной из передач на центральном телевидении. В заголовке анализируемой статьи содержится трансформированное знаменитое высказывание А. С. Пушкина Ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!, произнесенное им после окончания «Бориса Годунова» и зафиксированное в письме к П. А. Вяземскому. Смысл заголовочного выражения Ай, не Пушкин! частично проясняется после прочтения подзаголовка Александр Сергеевич вызов Швыдкову бросил, но драться не хочет, а полностью - только после прочтения всей публикации. Возникшая у журналиста сложная аналогия обусловлена следующим: во-первых, Соколова, как и Пушкина, зовут Александром Сергеевичем, а во-вторых, он «вызвал на дуэль» Швыдкого, как в свое время Пушкин Дантеса, «бросив» ему в лицо (по центральному телеканалу) серьезное обвинение. На этом, однако, по мнению автора статьи, аналогии заканчиваются, ибо Соколов, в отличие от Пушкина, отвечать за свои слова не хочет, предпочитая хоть как-то сгладить ситуацию. Дуэли Александр Сергеевич не хочет - отмечает уже в середине статьи Е. Дьякова, сознательно опуская фамилию чиновника, и иллюстрирует свой вывод словами Соколова: В передаче я не упоминал ни фамилий, ни конкретных фактов. Хотя, разумеется, информации более чем достаточно.

Начало статьи тоже содержит литературную аналогию, связанную только уже с другим великим русским писателем - Н. В. Гоголем, а точнее, с его «Повестью о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Сюжет этого произведения, по мнению журналиста, весьма похож, очевидно, своей абсурдностью и нелепостью на то, что происходит между двумя чиновниками: История о том, как поссорились два главных культурных начальника России, ставшая главной культурной новостью минувшей недели, больше всего напоминает хрестоматийные сюжеты русской литературы, например Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем… Министры-то люди образованные, классику учитывают..

В следующей части статьи снова используется образное сопоставление. Теперь уже автор оценивает реакцию чиновничьей братии на предъявленное Швыдкову обвинение во взяточничестве, апеллируя при этом к комедии Н. В. Гоголя «Ревизор», в которой чиновники всех уровней берут и дают взятки: То, что безличное обвинение Швыдкого Соколовым во взяточничестве, как призрак гоголевского ревизора, провоцирует хор осторожных комментариев с общей интонацией «человек-то энергичный и обаятельный, а кто из нас без греха -- пусть кинет камень» -- у общественности вопросов не вызывает. Интересно, что подобного высказывания, графически маркированного в статье и воспринимающегося в качестве цитаты из комедии, в самой пьесе Гоголя нет. Это своего рода псевдоцитата, с помощью которой журналист обобщает отношение российских чиновников ко взяточничеству и взяточникам, причем отношения так и не изменившегося со времен Гоголя.

Основная часть статьи, будучи довольно метафоричной и эмоциональной, не содержит прецедентных феноменов из сферы-источника «Литература». В ней используются различного рода метафоры (например, театральная: броская интермедия в антракте драмы; монархическая: Соколов царствует, но не правит; зооморфная: ведомственные законы ползли в Думу - и др.) и несколько прецедентных феноменов, актуализирующих не литературные знания, а знания в области политики. Так, например, журналист цитирует высказывание Соколова по поводу пришедших в министерство телеграмм с выражением поддержки министру, желающему разоблачить коррупционеров. При этом в процитированных словах Соколова содержится известное выражение В. В. Путина, характеризующее нечистых на руку чиновников: В этих телеграммах выражается готовность очень многих людей поделиться горьким опытом общения с той самой «надменной кастой чиновников», о которой говорилось в послании президента Федеральному собранию. Далее в статье сам Соколов, а точнее, его способность быть неуловимым (он пребывает в постоянных разъездах) оказывается сравнимой с неуловимостью известного террориста Бен Ладана, о чем сообщается через цитирование слов К. А. Райкина: Министр культуры у нас по неуловимости идет вторым после бен Ладена: с ним невозможно повидаться. Никак! Три месяца я прошу об этой встрече. Все попытки безуспешны.

В конце публикации, однако, вновь появляется прецедентный феномен со сферой-источиком «Литература»: прецедентное высказывание, генетически восходящее к названию басни И. А. Крылова «Тришкин кафтан». Своего рода тришкиным кафтаном является, по мнению журналиста, скудный бюджет министерства культуры, который два чиновника никак не могут поделить: Западник-авангардист Швыдкой и почвенник Соколов делят «тришкин кафтан» реального финансирования культуры. И именно эти разногласия, по мнению журналиста, и спровоцировали действия Соколова.

Таким образом, в данной статье наблюдается доминирование литературных прецедентных феноменов, с помощью которых автор анализирует и критически оценивает громкий политический скандал. Журналист моделирует внеязыковую действительность, апеллируя к известным художественным произведениям (повесть и пьеса Н. В. Гоголя, басня И. А. Крылова) и именам писателей (Пушкин, Гоголь) и располагая вербальные репрезентации данных апелляций в сильных позициях текста (заглавие, начало и конец статьи).

Иллюстрацией к третьей группе текстов служат статьи, в которых современные социальные и политические проблемы освещаются с помощью тесно связанных прецедентных знаков, являющихся цитатами или именами героев из одного или нескольких произведений одного автора. В этом случае вся совокупность прецедентных феноменов организуется в сложную метафорическую систему, которая «способствует восприятию текста как определенного единства, организует интерпретативную деятельность адресата, участвуя тем самым в формировании общего эмоционального настроя, ведущего к изменению отношения субъекта к некоторым объектам и явлениям действительности» [Чудакова 2005: 174]. Как отмечает А. П. Чудинов, «единая доминантная модель, как правило, выделяется в относительно небольших по объему текстах» [Чудинов 2003: 125]. В связи с этим рассмотрим три небольшие статьи, первая из которых принадлежит перу И. Гориной и называется «Собакевичи» голосуют шотландской бумагой» (РГ, 2005, № 4017), вторая, опубликованная от имени редакции «Комсомольской правды», имеет заголовок «Кому отдать ключ от квартиры?» (КП, 2006, № 33-т/10), а третья, под названием «Ревизор», написана Л. Радзиховским (РГ, 2006, № 4120).

Статья И. Гориной посвящена парламентским выборам, проходившим на Украине в 2006 году и спровоцировавшим «выяснение отношений» как между экономическими, так и политическими структурами. Заголовок данной публикации содержит прецедентное имя героя поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души», употребленное во множественном числе и заключенное в кавычки, - «Собакевичи». Смысл заглавия «Собакевичи» голосуют шотландской бумагой частично эксплицируется в имеющемся подзаголовке Перед парламентскими выборами украинских избирателей назвали «Собакевичами» и предложили им сделать главный национальный выбор на шотландской бумаге. Далее в первом абзаце сообщается о причинах использования Центризбиркомом Украины бумаги иностранного производителя - чтобы избежать фальсификации бюллетеней, однако причина, по которой украинские избиратели получили имя Собакевича, не уточняется. Журналист рассчитывает на фоновые знания читателей, включающие как знание об украинской национальной политике, нацеленной на пропаганду всего исключительно украинского, так и знание описанного Гоголем характера Собакевича, ратующего за все исключительно отечественное, даже в ущерб здравому смыслу. Наличие этих знаний позволяет понять иронический подтекст заголовка, суть которого сводится к следующему: истые приверженцы сугубо национальных идей украинцы - «Собакевичи» - свой главный национальный выбор делают на бумаге иностранного производства.

Основная часть анализируемой статьи посвящена уже не самим выборам, а сопровождающей их ревизии долгов различных украинских предприятий главной нефтегазовой компании «Нафтогаз Украины», поставляющей энергетическое сырье из России. Журналист сообщает, что компания «Нафтогаз Украина» провела конкурс «Мертвые души» и вручила своим самым крупным должникам премии, названные в честь героев одноименной поэмы Гоголя. Так, в номинации «Собакевич» победила фирма, задолжавшая за энергоносители 40 миллионов долларов. Звание «Коробочка» досталось предприятию, которое бесплатно потребило 55 процентов отпущенного ему газа. Диплом «Сказка ревизора» получил комбинат, вот уже шесть лет не желающий платить за поставляемые энергоносители. Главным «Ноздревым» стал холдинг, предложивший самое неправдоподобное объяснение своей задолженности. А основным энергетическим «Плюшкиным» следует считать сам «Нефтогаз».

Проводимые в статьи аналогии особо не конкретизируются. В прецедентных именах литературных героев имплицитно актуализируются некоторые дифференциальные признаки и атрибуты, на знание которых читателями рассчитывает журналист: Собакевич в поэме Гоголя продал Чичикову наибольшее количество «мертвых душ», включив в список фамилии не только мужчин, но и женщин; Коробочка продала поменьше, но тоже получила значительную выгоду; Ноздрева отличает откровенное вранье, а Плюшкина - патологическая экономность. Система имен героев из одного произведения становится способом метафорической оценки сложившейся на Украине экономической ситуации. Однако помимо текста «Мертвых душ» Гоголя привлекаются и смыслы из другого произведения этого же автора - комедии «Ревизор». Так, в упомянутом в статье выражении «Сказка ревизора» в слове сказка совмещаются значения двух слов-омонимов: с одной стороны, подразумеваются ревизские сказки (именные списки населения России XVIII - XIX веков), о которых речь идет в «Мертвых душах», а с другой - ложь, благодаря которой мнимый ревизор Хлестаков из комедии Гоголя существенно обогатился.

Литературные аналогии, основанные на апелляции к пьесе Гоголя «Ревизор», на этом в статье не заканчиваются. И в заключительной части публикации журналист пишет, что премию «Хлестаков» (являющуюся своего рода кульминацией) собирается вручить политический блок «Наша Украина» экс-премьеру Юлии Тимошенко за лживую предвыборную рекламу.

Таким образом, в данной статье используются прецедентные феномены (в подавляющем большинстве - вымышленные прецедентные имена) из одной области-источника: из разных, но по поднятой проблематике весьма близких художественных произведений. Прецедентные единицы расположены равномерно по всему тексту, что соотносится, по мнению Н. М. Чудаковой, с понятием цилиндра [Чудакова 2005], и с их помощью создаются яркие, образные проекции, однонаправленность тематики и прагматики которых обеспечивает связность газетного текста и целостность его восприятия.

В публикации «Кому отдать ключ от квартиры?» наблюдается еще более тесная связь между литературными прецедентными феноменами, используемыми автором, т. к. они не только объединены одной областью-источником («Ильф и Петров»), но относятся к одному литературному герою Остапу Бендеру - персонажу известной дилогии. Данная статья освещает проблему найма жилых помещений в Москве и предупреждает собственников квартир, желающих сдать квартиру в аренду, о возможных неприятностях. Заголовок публикации представляет собой трансформированное высказывание Остапа Бендера Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?, произнесенное им в романе «Двенадцать стульев» в ответ на приставания беспризорного мальчишки. Выражая в романе отношение Остапа Бендера к наглому попрошайке, в статье данное высказывание наполняется более конкретным смыслом и вводит читателя в суть обсуждаемой проблемы.

В начале статьи заданная в заглавии связь с известным литературным сюжетом укрупняется и конкретизируется через использование прецедентного имени литературного героя и его известной фразы, произнесенной во второй части дилогии (романе «Золотой теленок»): «Я чту уголовный кодекс!» - знаменитые слова незабвенного Бендера давно стали девизом мелких мошенников, способных доставить крупные неприятности, не нарушая УК РФ. На рынке недвижимости таких пруд пруди. Таким образом, задается аналогия, в основе которой лежит сопоставление современных мошенников, орудующих на рынке недвижимости, и Остапа Бендера, знавшего четыреста сравнительно честных способов отъема денег. Эта аналогия поддерживается и в следующем абзаце: И если последователям сына турецкоподданного удается снять квартиру и не платить за нее по три месяца, это еще полбеды. Особо талантливые умудряются еще и «кинуть» хозяина на деньги.

Далее в статье следует описание одного из весьма распространенных способов «кинуть» хозяина на деньги (воспользоваться домашним телефоном и поговорить на большую сумму с заграничными родственниками) и информация о том, как подобных случаев можно избежать (обратиться к риэлторам и заключить договор найма). Данная часть публикации имеет сугубо информационный характер, не предполагающий использование прецедентных знаков. Однако весьма часто практикуемая установка «Комсомольской правды» «поучая, развлекать» обусловливает концовку статьи: Фактически этот документ [договор найма] гарантирует, что владелец жилья не останется в дураках, даже если квартирант - сам Остап Сулейман Ибрагим Берта Мария Бендер-бей.

Таким образом, заданная в заглавии и начале статьи литературная аналогия в середине статьи нивелируется, но возобновляется в конце публикации. Подобный способ расположения прецедентных феноменов (соотносимый Н. М. Чудаковой с понятием песочных часов [Чудакова 2005]), апеллирующих к одному художественному произведению (или, как в приведенном примере, нескольким, но связанных одним автором и сквозным персонажем), является для дискурса СМИ наиболее характерным.

В статье, Л. Радзиховского «Ревизор», название которой отсылает читателя к уже не раз упоминаемой в данной работе комедии Н. В. Гоголя «Ревизор», подавляющее большинство использованных прецедентных феноменов апеллирует к названной пьесе, однако их наибольшая часть, в отличие от предыдущего случая, сосредоточена в середине публикации. В данной статье политолог Л. Радзиховский анализирует, как он сам пишет, один очень важный психологический феномен, о сути которого он сначала загадочно умалчивает и на размышление о котором его подвиг саммит нескольких глав государств, проходивший в Санкт-Петербурге летом 2006 года. В начале статьи автор обращается к внешней картинке - процессу подготовки северной столицы к приезду важных гостей - и приходит к выводу, что приезд уникальной концентрации Важных Господ не превратился в катастрофу для города. Данный факт, по мнению политолога, является следствием прогресса, произошедшего в сознании российских граждан, благодаря тому, что Россия стала более открытой страной. Однако эта открытость в большей степени остается лишь видимостью, подтверждением чему служит повышенное возбуждение политической оппозиции по поводу приезда важных гостей. Психологический ПОДТЕКСТ возникшей политической и общественной нервозности более всего и интересует автора публикации. Л. Радзиховский называет его желанием «пожаловаться» Большому Господину, которое напоминает одну гениальную пьесу, сочиненную 171 год назад, в 1835 году. Далее журналист цитирует довольно значительный по объему фрагмент комедии Гоголя, где к мнимому ревизору рвутся жители города N, и приходит к выводу, что, несмотря на неправомерность некоторых напрашивающихся аналогий (Буш - Хлестаков, нынешние власти - городничие и держиморды, правозащитники и оппозиционеры - «унтердемократы»), которые ошибочно могут возникнуть у читателя, один общий психологический феномен все-таки, увы, невозможно не видеть. «К нам едет ревизор».

В заключительной части публикации автор рассуждает о российском «низкопоклонстве перед западом» и об условиях, необходимых для избавления от подобных «вредных привычек». И главным фактором, по его мнению, должно оказаться построение того самого гражданского общества (ГО) внутри страны. Если есть ГО, то нет ни потребности кому-то «жаловаться», ни необходимости «отгонять» жалобщиков.

Таким образом, заданная в заглавии аналогия с известным литературным сюжетом, служащая средством критического осмысления российского «политического менталитета», активно разворачивается только в середине публикации, функционируя в концовке статьи лишь намеком. Подобное расположение прецедентных единиц, по аналогии с метафорическим осмыслением понятий цилиндра и песочных часов, предложенных Н. М. Чудаковой [Чудакова 2005], можно соотнести с понятием ромба.

Итак, в данной части работы был представлен анализ текстов, в формировании которых участвуют литературные прецедентные феномены. Мы выделили два возможных способа взаимодействия исследуемых единиц: 1) взаимодействие между прецедентными феноменами с различными сферами-источниками; 2) взаимодействие между литературными прецедентными феноменами, являющимися в тексте доминирующими. При этом во втором случае прецедентные феномены, будучи соотнесенными с одной сферой - сферой «Литература», могут восходить либо к различным областям-источникам, т. е. именам и произведениям разных авторов, либо к одной области-источнику, т. е. к тексту (текстам) одного автора. В последнем случае наблюдается наиболее тесная связь между литературными прецедентными феноменами, направленными на формирование у читателя определенного (чаще всего критического) отношения к предмету речи. В составе подобных текстов были выделены также способы сохранения, сужения или расширения метафорического смысла, которые можно соотнести с понятиями «цилиндра», «песочных часов» или «ромба».

4.2 Особенности читательского восприятия литературных прецедентных феноменов, функционирующих в СМИ

Будучи когнитивным процессом, т. е. осуществляя отражение мышления средствами конкретного языка с учетом экстралингвистической реальности, дискурс включает в себя не только особенности представления и подачи информации, но и особенности ее восприятия [Менджерицкая 1999: 52].

Современная психология восприятия отличается разнообразием подходов, методов и частных концепций, имеющих задачей упорядочить непрерывно расширяющийся поток эмпирических данных. Как показывает В. А. Барабанщиков, известны десятки определений восприятия, которое рассматривается как функция анализаторов, как процесс и результат построения образов, как особая способность и как разновидность деятельности, как непосредственное впечатление и как переработка информации и др. [Барабанщиков 1989]. За этой множественностью скрываются два важнейших обстоятельства: во-первых, многомерность данного класса психических явлений и, во-вторых, отсутствие единой, общепринятой теории восприятия. И то и другое во многом обусловлено разнообразием объектов восприятия, попадающих в область внимания исследователей. Особое место среди данных объектов занимает речь.

Когнитивно-культурологическая направленность современной лингвистики обусловливает особый интерес к закономерностям восприятия исследуемых нами вербальных единиц - прецедентных феноменов, ибо они являются вербальными ментефактами, способными, с одной стороны, служить средством комплексной когнитивной обработки действительности, а с другой - отражать ценностные ориентации соответствующей лингвокультуры. Способом изучения особенностей восприятия указанных единиц послужило проведение психолингвистического эксперимента с последующей обработкой полученных данных (октябрь 2006 г.). Его участниками стали 80 студентов первых и третьих курсов, обучающихся по нефилологическим педагогическим и непедагогическим специальностям в Нижнетагильской государственной социально-педагогической академии («Химия и биология», «Математика и информатика», «История», «Реклама»). Выбор данной группы информантов обусловлен, с одной стороны, отсутствием у ее членов специальной филологической подготовки, а с другой - предположительно высокой степенью общекультурной и речевой компетентности в связи с имеющимся статусом студента высшего учебного заведения. Материалом для составления анкеты явились выдержки из современных газетных и журнальных публикаций, в большинстве своем содержащие литературные прецедентные феномены (образец анкеты см. в Приложении 2).

Известно, что восприятие речи является сложным и многомерным психическим процессом, в общем протекающим по тем же закономерностям, что и любой другой вид восприятия. Оно представляет собой рецепцию слышимых или зрительно воспринимаемых элементов языка, установление их взаимосвязи и формирование представления об их значении. При этом в деятельности речевосприятия можно выделить две ступени. Первая связана с собственно восприятием (опознанием), вторая - с пониманием речевого высказывания (его интерпретацией). Понимание определяется как расшифровка общего смысла, который стоит за непосредственно воспринимаемым речевым потоком, как процесс превращения фактического содержания воспринимаемой речи в стоящий за ней смысл [Глухов 2005]. Под интерпретацией в данном случае имеется в виду вербализованная форма понимания. Специфика данного эксперимента обусловливает существенную схожесть понятий понимания и интерпретации, ибо судить о наличии / отсутствии понимания реципиентом смысла того или иного прецедентного феномена можно только на основании имеющейся интерпретации.

В связи с этим предложенные информантам задания состояли из нескольких блоков. В первом блоке необходимо было в текстовых фрагментах найти в большинстве своем немаркированные цитаты из художественных текстов или описательные ссылки на них, а также указать автора и название произведения, послужившего источником данных единиц. Данный блок состоял из двенадцати текстовых фрагментов, десять из которых содержали прецедентные феномены с источником из отечественной или зарубежной литературы, а два были «пустыми», т. е. не имеющими в своем составе интересующих нас единиц. Введение в анкету данных «пустых» текстов было обусловлено стремлением приблизить искусственно созданную ситуацию чтения газетных материалов к аналогичной естественной ситуации (не во всех газетных публикациях используются прецедентные феномены) и тем самым избежать так называемого «парадокса наблюдателя» [Гришаева 2004, Макаров 2001]. Последний в данном случае связан с тем, что, имея установку на поиск определенных вербальных единиц в предложенных текстах, информант будет стремиться в каждом из них непременно найти искомое, а возможно, и не найти, а угадать. Сведения же о том, что не во всех фрагментах есть интересующие нас выражения, делает, на наш взгляд, поиск более естественным и непринужденным. Участникам эксперимента предлагалось также оценить уместность / неуместность использования в данных контекстах найденных выражений и из всего текстового массива выписать отдельно выражения, смысл которых им не совсем ясен (из-за несоответствия, по их мнению, окружающему контексту или в силу незнания данного выражения).