Манипулятивный потенциал концептуальной метафоры в российском и американском политическом нарративе, посвященном войне в Ираке 2003-2004 гг.

Сопоставив эти данные с результатами анализа британских СМИ, Л. Лундстен и М. Сточчетти [Lundsten L., Stocchetti 2005] пришли к выводу о том, что в британских и американских СМИ (BBC и CNN) доминировали разные метафорические модели. В отличие от «религиозной» модели американских СМИ, в Британии доминировала «футбольная» модель. Как отмечают исследователи, победа в крестовом походе имеет сакральный смысл, свидетельствует о моральном превосходстве победителя, а победа в футболе - результат более основательной тренировки или удачи. Религиозный нарратив предлагает рассматривать любую третью сторону конфликта как друзей или как врагов, в то время как спортивный фрейм вполне допускает сосуществование нескольких сторон.

По мнению авторов, эти различия отражают не только культурную обусловленность метафорики, но и разную степень предрасположенности американского и британского обществ к решению иракского вопроса военными средствами.

Также в исследованиях Л. Лундстена и М. Сточчетти [Lundsten, Stocchetti 2005; Stocchetti, Lundsten 2006] в очередной раз была продемонстрирована важная роль метафорических следствий. До начала войны в Ираке в 2003 г. в британских СМИ уделялось много внимания вопросу о том, как можно избежать войны. Вместе с тем используемые метафоры априори препятствовали решению этого вопроса. К примеру, распространенная в британских СМИ метафора «ВОЙНА - ЭТО ТРОПИЧЕСКИЙ ТАЙФУН» описывает события как естественный феномен, управляемый законами природы, поэтому никто не может изменить ход событий. Можно только сообщить о приближении стихии и постараться минимизировать ущерб. Как отмечают исследователи, манера освещения подготовки к войне в BCC очень напоминала прогнозы погоды.

Интересны наблюдения над динамикой метафор в американском политическом дискурсе, сделанные Р. Хибертом [Hiebert 2003]. Дж. Лакофф [Lakoff 2003] отмечал, что Сказка о справедливой войне может реализовываться в двух сценариях. Первый сценарий («защита жертвы») был реализован в американской политической метафорике во время войны в Персидском заливе в 1991 г., для новой войны в Ираке был выбран второй вариант («сценарий самозащиты»). Выбор этого сценария основывался на сообщениях спецслужб США о наличии в Ираке оружия массового уничтожения. Как показывает Р. Хиберт, по мере того как война продолжалась, а надежд найти оружие оставалось все меньше, метафорический акцент смещался со «сценария самозащиты» от возможной агрессии Ирака, на «сценарий спасения» иракского народа от тирании С. Хусейна.

Как показали специальные исследования, организующую роль в нарративе могут играть конкретные метафоры. В частности, при исследовании метафорики второй войны в Ираке исследователи зафиксировали в американском и британском политическом дискурсе активное употребление метафоры «smoking gun» («явная улика», букв. «дымящийся пистолет»). Эта метафора не только привносит необходимые прагматические смыслы в представление собственно иракского кризиса, но и вписывает вторую войну в Ираке в более широкий нарратив «Война с террором» [Andersen 2005; Billig, MacMillan 2005].

Многие исследователи милитарной метафорики отмечают размытость границ между нарративами «Теракты 11 сентября» и «Вторая война в Ираке» [Andersen 2005; Bates 2004; Lakoff 2001 и др.]. В частности, С. де Карвальо одновременно рассматривает метафоры из сфер-источников «Человек», «Преступление», «Война», «Опасность» при анализе концептуализации и терроризма, и второго иракского кризиса в дискурсе Дж. Буша [Carvalho 2003].

Отметим, что контент-анализ, риторический анализ и когнитивный метафорический анализ - основные, но не единственные методы исследования такого сложного феномена как милитарный нарратив. Существуют и другие (хотя и гораздо менее распространенные) подходы, варьирующиеся от публицистической критики оправдания военных действий в духе Н. Хомского [Chomsky 1999] до исследований роли «визуальной риторики» (visual rhetoric) в приписывании образов «героя» и «жертвы» при освещении военных конфликтов в СМИ [см., напр.: van Leeuwen, Jaworski 2003].

Заслуживают внимания опыты по систематизации лексики военных периодов. В этом отношении примечателен словарь Дж. Райта «The Language of the Civil War» («Язык Гражданской войны») [Wright 2001], в котором собран большой корпус лексем, связанных с этой войной и использовавшихся в американской прессе, художественной литературе, бытовой, военной и политической коммуникации.

Военный нарратив может служить объектом лингво-психологических исследований, проводимого на основе анализа медиа-дискурса [Ле 2001] или выступлений глав государств, принимающих решения о начале военных операций [Underhill-Cady 2001]. Такой подход направлен на выявление подтекста, проникновение в имплицитное содержание политических текстов, поиск скрываемых индивидуальных мотивов политиков.

Подобные исследования нередко основываются на положении о ведущей роли личности в истории, поэтому незначительные на первый взгляд языковые факты оказываются фактами первостепенной важности, если они связанны с политиками, решающими вопросы мирового значения. Такой подход позволяет, например, Дж. Голдстайну считать, что Дж. Буш принял решение все таки начать первую войну в Ираке из-за того, что политические оппоненты регулярно называли его «whimp» (сопляк, размазня), что наносило ущерб личному и общественному представлению о его маскулинности [Goldstein, 1996: 113], а официальная риторика, построение нарративов, поиск убедительных аргументов для оправдания военной операции являются средствами скрыть субъективно-психологические факторы политических решений.

Самостоятельной исследовательской программой можно считать научные изыскания в области анализа милитарных нарративов, конструируемых спустя некоторое время после завершения военных действий. Примером такого подхода может служит исследование корпуса воспоминаний о Второй мировой войне в Австрии [Benke, Wodak 2003] или изучение милитарного нарратива «Вторая мировая война» в СМИ поствоенного периода [Pollak 2003].

Внимание исследователей привлекают отдельные аспекты использования языковых средств в оправдании войны и манипуляции общественным мнением. Среди них роль дейксиса и когнитивного «дистанцирования» в оправдании военной интервенции в Косово администрацией Б. Клинтона [Chilton 2003], исследование роли интертекстуальности в военных конфликтах [Scollon 2003] и др.

Стоит отметить, что при категоризации исследований милитарных нарративов возможно применение аксиологического критерия (дескриптивный/критический анализ). Однако заметим, что критический анализ дискурса не столько детально разработанная методология, сколько манифест, призывающий выявлять дискурсивные способы воспроизводства социального неравенства. При ближайшем рассмотрении исследователи военных нарративов, обозначающие в качестве теоретической основы своих изысканий критический анализ дискурса, используют доминирующие методологические эвристики, обозначенные в настоящем обзоре. Наоборот, многие рассмотренные исследования вполне вписываются в теоретические установки критического дискурс-анализа, но их авторы никак этого не декларируют.

В современной политической лингвистике анализ концептуальных метафор является ведущим подходом к исследованию милитарного нарратива. Вместе с тем современная политическая метафорология не только не отказалась от традиционных методик, но и во многом само ее становление связано с достижениями, выработанными в рамках других подходов. В современном анализе метафорики периода военных конфронтаций часто объединяются эвристики риторического подхода (нарративный анализ), контент-анализа (корпусный подход к анализу языковых фактов) и теории концептуальной метафоры. Синтез нарративного анализа и теории концептуальной метафоры был осуществлен уже в работе Дж. Лакоффа [Lakoff 1991]. В последующих исследованиях методологический инструментарий анализа милитарной метафорики в нарративе был дополнен изучением широкого набора языковых фактов, что обогатило гносеологический потенциал исследований доказательным основанием.

Выводы по первой главе

Представленный в настоящей главе анализ теоретических основ исследования манипулятивного метафорического моделирования представлений о войне в российском и американском политическом нарративе, посвященном войне в Ираке 2003-2004 гг., позволяет сделать следующие выводы:

1. Ведущей научной парадигмой в настоящее время является когнитивная, в основе которой лежит переход к глубинному знанию, базирующийся на изучении предметно-познавательной деятельности людей, процессов восприятия, мышления, репрезентированных и систематизированных определенным образом в нашем сознании. Центральное место в когнитивной теории занимает понятие концепта как единицы ментальных или психических ресурсов нашего сознания, то есть оперативной содержательной единицы мышления.

2. В рамках данной парадигмы концептуальная метафора понимается как концептуальный механизм мышления, базирующийся на установлении ассоциативных связей, сходств и различий между явлениями мира и создающий на этой основе новые личностные смыслы, которые представляют субъективное отношение индивида к миру, его видение, его трактовку определенного фрагмента действительности.

3. Концептуальная метафора, являясь феноменом мышления и языковым явлением, обладает особым гносеологическим статусом, поскольку включается в процесс познания и отражения реальности. Метафора является языковым отражением важных аналоговых процессов, активно участвует в формировании личностной модели мира, играет важную роль в интеграции вербальной и чувственной систем человека, а так же является ключевым элементом концептуализации и категоризации действительности.

4. Являясь важным эпистемиологическим средством, метафорическое моделирование, понимаемое как средство постижения, рубрикации, представления и оценки какого-то фрагмента действительности, обладает значительными манипулятивными возможностями.

5. Манипуляция как разновидность коммуникативного воздействия, характеризующаяся скрытым характером воздействия и искажением представлений реципиента о действительности, с концептуальной точки зрения понимается как целенаправленное формирование мифа или особым образом мифологизированной картины мира, которая, в свою очередь, определяет направленность человеческой деятельности. Идеологическая манипуляция является мифологизацией картины мира определенных социальных групп с целью направления процесса их социального познания в определенное русло.

6. Миф, как гносеологически значимая форма деятельностного осмысления мира, обобщения индивидуального и группового опыта и структурирования действительности, имеет символичную природу, которая и наделяет миф мощным манипулятивным ресурсом, поскольку символизация любого явления неизбежно ведет к изменению, формализации, упрощению практик с ним связанных, стереотипизация структур картины мира. Концептуальная метафора, которую можно рассматривать как частное проявление символической природы человеческого мышления, не только моделирует представление человека о действительности, но и способствует формированию наделенного суггестивной символической природой мифа, являясь инструментом манипулятивного воздействия на личность.

7. Манипулятивный потенциал концептуальной метафоры реализуется в политическом дискурсе, понимаемом как текст, рассматриваемый в социальном контексте и влияющий на организацию и направленность человеческой деятельности, который имеет целью изменение представлений адресата о политической реальности. В случае, если манипулятивный потенциал концептуальной метафоры реализуется в дискурсах, прагматическая направленность которых сконцентрирована вокруг определенного политического события, можно говорить в о ее реализации в рамках определенного политического нарратива, которым в рамках настоящего исследования является нарратив, посвященный войне в Ираке 2003-2004 гг.

8. Манипулятивное метафорическое формирование представлений реципиента о действительности особо ярко проявляется в рамках милитарного нарратива, что связано с его соотнесенностью с войной как крайним проявлением кризисной ситуации. Исследователи отмечают активное использование манипулятивного потенциала концептуальной метафоры в рамках малитарных нарративов, посвященных различным военным конфликтам, включая войну в Ираке 2003-2004 гг.

Глава 2. «Война в Ираке» как сфера-мишень метафорической экспансии в российском и американском политическом нарративе, посвященном войне в Ираке 2003 - 2004 гг.

В российском и американском политическом нарративе, посвященном иракской войне 2003-2004 гг., функционирует большое количество метафорических моделей. Связано это с тем, что данный нарратив обладает специфической прагматической направленностью, то есть коммуникативной задачей переконцептуализации политической картины мира реципиента. Данная прагматическая цель связана с большой социальной и политической значимостью иракской войны и ее влиянием на политический, экономический и даже культурно-этический фундамент американского общества, а так же на геополитические и экономические интересы различных стран. Манипулятивное формирование определенного образа войны в общественном сознании происходит во многом благодаря реализации в указанном политическом нарративе смыслообразующего и суггестивного потенциала концептуальной метафоры.

В данной главе настоящего исследования планируется рассмотреть метафорическое моделирование сферы-мишени метафорической экспании «Война в Ираке», а также отдельных ее фреймов в американском и российском политическом нарративе, уделив внимание таким существенным признакам фреймов сферы-мишени метафорической экспансии как продуктивность, частотность, доминантность и манипулятивная эмотивность фрейма.

Поскольку анализ материала исследования позволяет выделить несколько ведущих фреймов сферы-мишени метафорической экспансии, помимо общей характеристики метафор, относящихся к сфере-мишени «Война в Ираке», в данной главе подробно рассматриваются наиболее частотные фреймы сферы-мишени метафорической экспансии. В данной главе применяется методика параллельного рассмотрения метафорической характеристики сферы-мишени метафорической экспансии «Война в Ираке» в российских и американских СМИ, что связано с диктуемым культурологической общностью России и США сходством метафорических моделей, характерных для представления войны и связанных с ней политических и социальных атрибутов в американском и российском милитарном нарративе. Тем не менее, необходимо отметить, что различие официальных позиций России и США по вопросу второй иракской войны определяет различную прагматическую направленность метафорического моделирования представлений общества о войне. Таким образом, несмотря на разнообразие манипулятивно излагаемых взглядов американских и российских политиков, общественных деятелей, политтехнологов, журналистов, можно выделить специфику метафорического моделирования представлений о войне в российском и американском политическом нарративе, посвященном войне в Ираке 2003 - 2004 гг., что связано как с различием политических тенденций, так и с отдельными культурноспецифическими особенностями метафорического моделирования.

2.1 Методологические основы анализа метафорических моделей в российском и американском милитарном нарративе, посвященном войне в Ираке 2003 - 2004 гг.

Как показал обзор основных направлений в исследовании милитарного нарратива, анализ метафорики относится наиболее активно разрабатываемым подходам к изучению дискурса военных конфликтов. Вместе с тем в современной лингвистике сложилась сложная методологическая система анализа политической метафорики. В наиболее общем виде методология исследования политической метафоры может быть отражена с помощью структуры уровней, отражающих базовые принципы того или иного исследования. Э. В. Будаев и А. П. Чудинов [2006] выделяют четыре таких уровня, характеризующихся рядом противопоставлений:

- онтологический уровень (риторический или структурно-стилистический подход и когнитивный подход);

- аксиологический уровень (критический и дескриптивный анализ);

- уровень специальных принципов отбора и анализа материала (квантитативный и квалитативный анализ);

- уровень дополнительных методов (герменевтический, психолингвистический, лингвокультурологический, социологический и др.).

При всем многообразии подходов к анализу политической метафорики, в наиболее общем виде для описания метафорической модели необходимо охарактеризовать ее следующие признаки:

- исходную понятийную область (в других терминах - ментальную сферу-источник, сферу-донор, откуда-сферу, сигнификативную зону, источник метафорической экспансии, область источника), то есть понятийную область, к которой относятся неметафорические смыслы охватываемых моделью единиц;

- новую понятийную область (в других терминах - ментальную сферу-магнит, сферу-мишень, куда-сферу, денотативную зону, реципиентную сферу, направление метафорической экспансии, область цели), то есть понятийную область, к которой относятся метафорические смыслы соответствующих модели единиц;

- относящиеся к данной модели фреймы, каждый из которых понимается как фрагмент наивной языковой картины мира и которые структурируют исходную концептуальную сферу, а в метафорических смыслах служат для нетрадиционной ментальной категоризации сферы-магнита;

- составляющие каждый фрейм типовые слоты, то есть элементы ситуации, которые включают какую-то часть фрейма, какой-то аспект его конкретизации;

- компонент, который связывает первичные (в сфере-источнике) и метафорические (в сфере-магните) смыслы, охватываемых данной моделью единиц, то есть выяснить, что дает основания для метафорического использования соответствующих слов;

- дискурсивную характеристику модели (типичные для соответствующих метафор концептуальные векторы, ведущие эмотивные характеристики, прагматический потенциал модели, ее взаимосвязи с экстралингвистическими факторами, взглядами и интенциями субъектов коммуникации);

- продуктивность модели, то есть способность к развертыванию на основе актуализации новых фреймов, слотов, концептов (степень продуктивности модели увеличивается по мере использования все новых и новых лексических единиц); частотность модели и при необходимости ее доминантность (если потенциал развертывания и частотность использования метафорической модели на данном этапе развития общества и языка значительно увеличиваются) [Чудинов 2001: 44-46; 2003: 70-72].

Особое место среди работ по анализу метафорических моделей занимают сопоставительные исследования. На основе анализа современных публикаций в монографии А.П. Чудинова выделено пять основных методик сопоставительного анализа метафорических моделей [Чудинов 2003: 182-189]:

2. Методика параллельного сопоставления метафор, объединяемых сферой-магнитом метафорического притяжения. При использовании этой методики сопоставительного исследования закономерностей метафорического моделирования лингвист выделяет ту или иную ситуацию (или понятийную сферу-мишень) и определяет, какие метафорическое модели регулярно используются для ее обозначения. Данная методика позволяет продемонстрировать, что объединяемые по сфере-мишени метафоры в разных языках существенно различаются по сферам-источникам.

3. Методика параллельного сопоставления метафор, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии. Применяя данную методику исследования метафорических моделей, автор выделяет общую для двух языков модель и детально описывает ее, используя для иллюстрации материал каждого из рассматриваемых языков. Рассматриваемый подход позволяет наиболее полно выделить то общее, что наблюдается в сопоставляемых языках и на основе этих общих свойств зафиксировать возможные различия.

4. Методика последовательного сопоставления метафор, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии. Сначала представлено описание метафорической модели в одном языке, затем дано описание аналогичной модели в другом, а на заключительном этапе сопоставления делаются выводы об их общих и особенных признаках. Такой подход позволяет полнее охарактеризовать специфику той или иной модели в каждом языке и обычно используется при достаточно серьезных расхождениях между языками или при необходимости максимально детально описать специфику каждой метафорической модели в рассматриваемых языках.

5. Методика контрастивного описания метафорических моделей в разных национальных дискурсах. При контрастивном исследовании выбираются разные, но однотипные, сопоставимые по определенным критериям сферы-мишени метафорической экспансии. В рамках этой методики возможно сопоставление метафорической репрезентации не одного нарратива в дискурсах разных стран, а однотипных политических нарративов или однотипных общественных феноменов.

Подавляющее большинство исследований метафорики в милитарном нарративе по определению относится к исследованиям метафор, объединяемых сферой-мишенью метафорической экспансии (а именно, сферой-мишенью «Война»). Вместе с тем растущее число современных публикаций, посвященных изучению метафорики в милитарном нарративе, привело к выработке отдельных приемов исследования и формированию различных вариантов применения данной методики. В методологическом отношении для нашего исследования важен принцип детализации понятийной сферы и рассмотрение реализации этого методологического принципа в двух вариантах:

- детализации сферы-источника метафорической экспансии;

- детализации сферы-мишени метафорической экспансии.

В первом случае исследователь рассматривает метафоры, относящиеся к конкретной исходной понятийной сфере или группе понятийных сфер, анализирует структурные элементы концептуального пространства исходной понятийной сферы, делает выводы о типичных метафорических следствиях, прагматическом потенциале, эмотивных смыслах, привносимых концептами сферы-источника в осмысление военного конфликта. Вместе с тем при анализе метафорики в милитарных нарративах исследователи используют различную степень детализации анализируемых сфер-источников. В одних случаях внимание ученого направлено на анализ отдельных концептов, доминирующих в определенном милитарном нарративе или обладающих рядом специфических особенностей, привлекающих внимание исследователя. Обычно предметом для анализа становятся наиболее частотные или организующие, по мнению авторов, милитарный дискурс концепты. Примерами такого сфокусированного анализа метафорики могут служить исследования актуализации в американском милитарном нарративе концептов «явная улика» [Andersen 2005; Billig, MacMillan 2005], «дикость» и «цивилизация» [Bates 2004], «зрелость» и «незрелость», «варварство» и «цивилизованность» [Sandikcioglu 2003], «центр» и «периферия», «контейнер», «баланс» [Beer, Balleck 1996] и др.

При более широком подходе исследователи метафорики фокусируют внимание на отдельных фреймах той или иной понятийной сферы, послуживших основой для осмысления военного конфликта. К примеру, группа исследований милитарных нарративов посвящена анализу метафорики из сферы-источника «История», в том числе отдельным составляющим этой понятийной области, таким как «Вторая мировая война», «Война во Вьетнаме», «Крестовый поход», «Битва на Косовом поле», «Война с индейцами» и другим компонентам источниковой сферы, задающим нарративную структуру и набор оценочных инференций для осмысления новых военных кампаний [Carpenter 1990; Goodnight 2004; Kennedy 2000; Lakoff 2001; Paris 2002; Rohrer 1995; Stocchetti, Lundsten 2006; Stuckey 1992].

На следующем уровне концептуального анализа осуществляется исследование конкретной понятийной области метафорической экспансии, прагматический потенциал которой оказался востребованным для концептуализации войны. Примерами могут служить публикации, посвященные анализу метафор из сфер-источников «Человек» [Jewell 1999], «Неживая природа» [Pancake 1993], «Спорт» [Jansen, Sabo 1994].

Более широкий ракурс рассмотрения подразумевает анализ группы доминирующих источниковых сфер метафорической экспансии [Abrantes 2001; Carvalho 2003; Di Sparti 1995; Kuusisto 1998; Lakoff 1991; Lule 2004; Ramalho 2005] или всех сфер-источников [Ramalho 2005; Underhill 2003], задействованных при осмыслении милитарного нарратива в определенном корпусе текстов.

Большинство исследователей фокусируют внимание на детализации сферы-источника метафорической экспансии. Не менее перспективным представляется детализация сферы-мишени, однако эвристики этого подхода используются в гораздо меньшей степени. Сфера-мишень обычно рассматривается как единое концептуальное образование: «Война в Ираке», «Война в Косово», «Война во Вьетнаме» и др. В некоторых исследованиях прослеживается определенная дифференциация концептуальных фрагментов сферы-мишени. Например, в исследовании Дж. Милликена осуществляется анализ метафорического представления концептуального поля «престиж и репутация США» в нарративе, посвященном войне во Вьетнаме [Milliken 1996]. Отдельно рассматриваются концепты «война» и «Саддам Хусейн» в исследовании С. де Карвальо, проанализировшего метафорику нарратива «Война в Ираке» в американском политическом дискурсе [Carvalho 2003]. Однако последовательного дифференцированного анализа сферы-мишени метафорической экспансии в милитарном нарративе не проводилось.

Сущность дифференцированного подхода состоит в том, что исследователь разделяет сферу-мишень на несколько отдельных концептуальных фрагментов. Например, в диссертации О. А. Шаовой [Шаова 2005] «Россия» как сфера-мишень разделяется на несколько сфер-мишеней: «Экономика России», «Культура России», «Внутренняя политика России», «Внешняя политика России». Последние две сферы-мишени детализируются в еще большей степени: исследователь выделяет сферы-мишени «политические взаимоотношения России и США», «политические взаимоотношения России и Запада» и др. С одной стороны, автор показал, какие темы, связанные с современной Россией, привлекают внимание французского общества. С другой - удалось продемонстрировать, что выделенные сферы-мишени в разной степени притягивают метафоры из исходных понятийных сфер.

Похожая методика была использована в диссертации Э. В. Будаева [2006], посвященной метафорическому представлению постсоветской действительности в российском и британском политическом дискурсе. Автор разделил анализируемую сферу-мишень на три отдельных сферы-мишени: «Россия», «Грузия» и «страны Балтии». Такой подход позволил показать, что закономерности функционирования метафорических моделей в политическом дискурсе заметно различаются. Одни сферы-источники востребованы для метафорической концептуализации всех сфер-мишеней, другие понятийные сферы актуализируются только для конкретных сфер-мишеней и совершенно не востребованы других. В теоретическом отношении такой ракурс рассмотрения продемонстрировал, что эвристичность исследования увеличивается при детализации сферы-мишени, что особенно важно при анализе «дискурсивно неустойчивых» метафорических моделей.

Для наших целей также важны методологические наблюдения исследователей, связанные с анализом различных сценариев, реализуемых в рамках одной метафорической модели. С одной стороны, метафоры определенной сферы-источника потенциально содержат в себе присущие этой понятийной сфере оценочные смыслы. Вместе с тем исследования дискурса показывают, что метафоры определенной сферы-источника могут регулярно актуализироваться в политическом нарративе для конструирования противоположных по эмотивным смыслам сценариев.

На эту важную особенность метафорических моделей обратил внимание А.П. Чудинов [2001] при анализе средств метафорической аргументации, используемых сторонниками и противниками войны в Чечне. Как показал исследователь, во второй половине 90-х гг. ХХ века при решении вопроса о целесообразности отделения Чечни от Российского государства, сторонники и противники использовали одни и те же метафорические модели. Вместе с тем инференции задействованных в рамках метафорических моделей сценариев значительно отличалась.

Противники отделения Чечни активно использовали метафору РОССИЯ - это ЕДИНЫЙ ОРГАНИЗМ. Это позволило представить отделение какого-либо субъекта как ампутацию необходимого органа, что должно привести к инвалидности или нежизнеспособности организма. Развитие метафоры РОССИЯ - это ЕДИНАЯ СЕМЬЯ было связано с акцентированием таких признаков семьи, как неразрывность родственных уз.

Сторонники отделения реализовывали другие сценарии и следствия в рамках тех же метафорических моделей (организма и семьи). Например, говорили о том, что иногда для спасения организма необходимо ампутировать зараженный орган, что братьям иногда имеет смысл жить раздельно, а супругам лучше разойтись.

В исследовании Э. В. Будаева [2006а] показано, что при метафорическом представлении России и Грузии в британской прессе частотность метафор из сферы-источника «Болезнь» варьировалась незначительно. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что метафорическая концептуализация России и Грузии значительно отличалась. При концептуализации российской действительности доминировали метафоры, связанные с различными концептами фрейма «Выздоровление». Применительно к сфере-мишени «Грузия» метафоры рассматриваемого фрейма не использовались, в то время как наименования тяжелых и смертельно опасных заболеваний были очень распространены.

К похожим выводам приходят и зарубежные специалисты. Этот аспект функционирования метафорической модели в политическом нарративе последовательно разрабатывается в работах А. Мусолффа. Иллюстрирующим примером может служить публикация А. Мусолффа, посвященная анализу метафорической модели «Евросоюз - это Строение» в немецком и британском политическом дискурсе конца XX в. [Musolff 2000]. Как показывает исследователь, метафоры из этой понятийной сферы использовались в обоих национальных дискурсах, однако в Германии и в Британии они основывались на разных фреймах. В Британии доминировали сценарные фреймы, привносящие в осмысление будущего Евросоюза мрачные перспективы, в то время как немцы были склонны к гораздо более оптимистическим оценкам.

Таким образом, апелляция к одной и той же исходной понятийной сфере в разных национальных дискурсах еще не означает, что метафорическая концептуализация военного конфликта в национальных сознаниях очень похожа. Прагматический потенциал, эмотивные смыслы и концептуальные векторы политической метафорики в значительной степени определяются выбором тех или иных фреймов, организующих милитарный нарратив. Национальные особенности концептуализации определенного фрагмента действительности могут рельефно проявляться в рамках одной исходной понятийной сферы. Другими словами, метафоры смертельно опасного заболевания, рушащегося здания или корабля, идущего ко дну, относятся к разным сферам-источникам, но характеризуются близостью прагматических интенций и эмотивных смыслов, в то время как метафоры смертельно опасного заболевания и выздоровления относятся к одной понятийной сфере, но привносят совершенно разные эмотивные смыслы в концептуализацию сферы-мишени и построение милитарного нарратива.

Учитывая результаты теоретического анализа, для решения поставленных в исследовании задач целесообразно проводить комплексное исследование сфер-источников метафорической экспансии с анализом доминирующих в национальных дискурсах фреймов и применением дифференцированного анализа сферы-мишени.

Итак, в методологическом отношении настоящее исследование определяется как когнитивное; дескриптивное; квантитативное с элементами квалитативного анализа; основанное на методике параллельного сопоставления метафор, объединяемых сферой-мишенью метафорической экспансии, с использованием дифференцированного анализа сферы-мишени; с включением в поле исследовательского внимания различий в актуализации фреймов из определенных сфер-источников в национальных дискурсах.

В настоящем исследовании рассматривается базовая сфера-мишень метафорической экспансии «Война в Ираке», закономерно являющаяся ключевой сферой-мишенью российского и американского политического нарратива, посвященного войне в Ираке 2003-2004 гг. Проанализировав материал исследования, можно сделать вывод о том, что данная сфера-мишень включает в себя следующие фреймы, то есть понятийные элементы ситуации иракской войны: «Страны участницы войны», «Политический лидеры стран участниц военного конфликта», « Вооруженные силы стран участниц войны», «Народы стран-участниц военного конфликта», «Политические события и явления, связанные с военным конфликтом», «Географические точки стран участниц военного конфликта», «Подготовка к военному конфликту». Каждый из этих фреймов обладает определенным показателем частотности. Как справедливо пишет А. П. Чудинов, данная характеристика «реализуется и может быть проанализирована в рамках выборки определенного объема, определенных темпоральных границ исследования...» (А. П. Чудинов, 2001, с. 177). Как было указано ранее, для целей данного исследования было проанализировано 3500 метафор, выбранных из политического нарратива современных американских и российских СМИ, и относящихся к разным фреймам базовой сферы-мишени в американском и российском политическом нарративе, посвященном войне в Ираке 2003-2004 гг., в результате чего был сделан вывод о наличии у фреймов сферы-мишени разной метафорической частотности, причем данная частотная иерархия фреймов сферы-мишени построена на основе процентной и количественной обработки соответствующей метафорической выборки.

Необходимо отметить, что частотный показатель определенного фрейма сферы-мишени напрямую связан с такой характеристикой как продуктивность, под которой в данном случае понимается внутренний потенциал смыслового развертывания фрейма сферы-мишени метафорической экспансии, позволяющий ему быть охарактеризованным путем актуализации метафорических представлений, формируемых разнообразными, нетрадиционные, зачастую индивидуально авторскими метафорическими моделями.

При этом справедливым будет утверждение, что данные характеристики фрейма сферы-мишени находятся в прямой взаимной зависимости: чем выше внутренняя способность фрейма сферы-мишени к смысловому развертыванию, тем, как правило, выше показатель его частотности, и наоборот, чем чаще встречается в текстах метафорическая характеристика определенного фрейма сферы-мишени, тем выше его смыслообразующий потенциал, характеризующийся появлением при его метафорической характеристике дополнительных метафорических моделей, связанных с многообразием контекстов, в которых данный фрейм сферы-мишени фигурирует в силу его высокой частотности.

Таким образом, относительно рассматриваемых фреймов сфер-мишеней американского и российского нарратива, посвященного войне в Ираке 2003-2004 гг., можно с уверенностью заявить, что наиболее частотные фреймы демонстрируют наиболее высокие показатели продуктивности, что находит отражение в таких явлениях, как формирование дополнительных смыслов путем активации различных элементов концептуальной структуры, порождение отправителем и восприятие реципиентом авторских, нетрадиционных метафорических значений, основанных на использовании потенциально возможных в рамках определенного концепта ментальных структур и отношений.

Признак доминантности используется в теории метафорического моделирования для обозначения «наиболее ярких, максимально отражающих специфику соответствующего исторического этапа моделей» (А. П. Чудинов, 2001, с. 178). При соотношении рассмотренных выше характеристик частотности и продуктивности фреймов сферы-мишени метафорической экспансии с такой его характеристикой как доминантность, необходимо отметить, что доминантной является фрейм, потенциал разнообразия метафорического моделирования и частотность метафорической характеризации которого на данном историческом этапе значительно увеличивается.

Таким образом, можно сделать вывод, что фреймы сферы-мишени метафорической экспансии американского и российского политического нарратива, посвященного войне в Ираке 2003-2004 гг., являющиеся наиболее частотными и продуктивными, являются также наиболее доминантными, поскольку отражают характерную для данного политического нарратива и его темпоральных границ смысловую направленность, то есть общественно значимую тенденцию в моделировании представлений человека об окружающем его мире.

Анализ вышеуказанных характеристик фреймов сферы-мишени метафорической экспансии позволяет сделать вывод о том, что характеристика эмотивности присуща не только метафорическим моделям, но и отдельным фреймам сферы-мишени метафорической экспансии. Показатель эмотивности фрейма зависит главным образом от смысловой специфики предметов и явлений данного понятийного элемента сферы-мишени и от особенностей его социальной роли. Так, к фреймам, характеризующимся наибольшей эмотивностью, можно отнести фрейм «Вооруженные силы стран участниц военного конфликта», которая значительно выше, чем, например, у фрейма «Народы стран участниц конфликта», поскольку представление человека о военных действиях традиционно связано с нивелированием ценностей аксиологической парадигмы и ситуацией культурного, социального и этического шока, что вызывает сильный эмотивный накал любых (визуальных, графических, вербальных) реализаций данного представления. Именно этим объясняется максимально частое использование метафорических моделей с наибольшим эмотивным потенциалом для характеристики фреймов сферы-мишени, представления человека о которых отличаются наибольшей эмотивностью.

Анализ материала данного исследования позволяет сделать вывод о том, что потенциал эмотивности, присущий фрейму, то есть связанная с его смысловой спецификой внутренняя способность являться объектом эмотивного метафорического моделирования, находится в прямой зависимости от трех других его характеристик: частотности, продуктивности и доминантности. Этот факт может быть объяснен тем, что манипулятивность американского и российского нарратива, посвященного войне в Ираке 2003-2004 гг., требует, согласно подробно рассмотренному в первой главе механизму манипулятивного воздействия, максимального эмоционального воздействия на реципиента, что, в свою очередь, вызывает наиболее частое метафорическое моделирование представлений о фрейме сферы-мишени с помощью наиболее эмотивных метафорических моделей.

В связи с этим, справедливым представляется предположение, что наибольшим эмотивным потенциалом обладают те фреймы сферы-мишени, которые демонстрирую высший показатель частотности и способности порождать наиболее концептуально развернутое метафорическое моделирование в различных смысловых и ситуативных контекстах, а значит, являются доминантными в понятийных и временных рамках данного нарратива. Кроме того, в ходе данного исследования была выявлена следующая зависимость, представляющаяся вполне логичной: фреймы сферы-мишени, обладающие наибольшими показателями частотности, продуктивности, доминантности и манипулятивной эмотивности, метафорически моделируются наиболее частотными, продуктивными, доминантными и эмотивными метафорическими моделями.

Необходимо отметить, что методика анализа метафорического моделирования по сфере-мишени метафорической экспансии тесно связана с широко используемой исследователями методикой анализа специфики метафорического моделирования по сфере-источнику метафорической экспансии. Связано это в первую очередь с тем, что сфера-мишень метафорической экспансии и отдельные ее фреймы характеризуются в первую очередь посредством анализа инвентаря метафорических моделей, объединенных определенной сферой-источником метафорического моделирования, используемых для формирования представлений о данной сфере-мишени или отдельном ее фрейме. Значительный интерес для характеристики сферы-мишени метафорической экспансии или отдельного ее фрейма представляет анализ таких существенных характеристик метафорических моделей, традиционно используемых для моделирования представлений реципиента о данной сфере-мишени или фрейма, как продуктивность, частотность и доминантность и манипулятивная эмотивность модели.

Многообразие метафорических моделей, отражающих и характеризующих войну в Ираке 2003-2004 гг. в американском и российском политических дискурсах, требует универсализации их классификации, поэтому в рамках данного исследования будет использоваться классификация метафорических моделей по сфере-источнику, предложенная А. П. Чудиновым и основанная на выделении четырех основных понятийных сфер-источников метафорической экспансии: метафорические модели субсферы «Человек», «Социум», «Артефакты» и «Природа» (А. П. Чудинов, 2001, с. 51).

А. П. Чудинов указывает на то, что указанные разряды метафор можно «схематично представить следующим образом: «Человек и природа», «Человек и общество», «Человек и результаты его труда», «Человек как центр мироздания», поскольку «важным является подчеркнуть, что в основе каждой понятийной сферы лежит концептуализация человеком себя и мира в процессе когнитивной деятельности» (А. П. Чудинов, 2001, с. 52). Разумеется, данная классификация метафорических моделей является неполной, поскольку процесс инвентаризации метафор напрямую зависит от выделения их существенных признаков и создания классификаций на основании данных признаков, что является причиной того, что в своей монографии А. П. Чудинов (2002) особое внимание уделяет рассмотрению теоретических проблем инвентаризации и систематизации метафорических моделей.

К метафорическим моделям субсферы «Человек» относятся следующие метафорические модели:

Антропоморфная/физиологическая метафора, представляющая войну как схватку двух людей;

Морбиальная метафора, характеризующая войну в Ираке как болезнь, требующую лечения;

Гастрономическая/кулинарная метафора, связывающая моделирование представлений о войне в Ираке с приготовлением и поглощением пищи;

Метафора родства, описывающая войну как ссору в мировой семье народов;

Сексуальная метафора, характеризующая войну как сексуальное насилие, а союзнические отношения внутри коалиции как брак/любовную связь.

К метафорическим моделям субсферы «Социум» относятся следующие метафорические модели:

Театральная метафора, представляющая войну в Ираке как специально разыгранное действо;

Спортивная метафора, описывающая войну как спортивное состязание;

Экономическая метафора, моделирующая представление реципиента о войне в терминах экономической деятельности и представляющая войну как бизнес;

Музыкальная метафора, описывающая войну как процесс создания или исполнения музыкального произведения;

Криминальная метафора, характеризующая войну как преступную деятельность, а участников военного конфликта как враждующие преступные сообщества.

Метафорическая модель субсферы «Артефакты» включает следующие метафорические модели:

Техническая метафора, представляющая войну в Ираке как битву двух неодушевленных механизмов;

Метафора дома, моделирующая представление о странах-участницах военного конфликта в терминах концептуальной метафоры «Государство-это дом».

Метафора субсферы «Природа» представлена следующими метафорическими моделями:

Зооморфная метафора, описывающая войну в Ираке как битву представителей мира животных;

Фитоморфная метафора, представляющая участников иракского конфликта в виде представителей растительного мира.

Необходимо отметить, что сфера-мишень метафорической экспансии или отдельный ее фрейм характеризуется не только тем, с помощью каких метафорических моделей моделируется представление о них, но и какие показатели частотности, продуктивности, доминантности и манипулятивной эмотивности данные модели демонстрируют. Анализ материала исследования позволяет сделать вывод о том, что, как и в случае со сходными характеристиками сферы-мишени метафорической экспансии или отдельных ее фреймов, частотность употребления метафорической модели напрямую связана с таким качеством модели как продуктивность.

В теории регулярной многозначности под продуктивностью понимают возможность появления все новых и новых вторичных значений, соответствующих модели. Соответственно, при анализе концептуальной метафоры также можно выделить метафорические модели разной продуктивности, причем чем чаще встречается метафора, тем, как правило, она продуктивнее, то есть обладает большим потенциалом развертывания, образуя новые, нетрадиционные, зачастую индивидуально авторские фреймы и слоты, связанные с базисными, привычными концептами модели. При этом справедливым будет утверждение, что данные характеристики метафорической модели находятся в прямой взаимной зависимости: чем выше внутренняя способность модели к саморазвертыванию и формированию дополнительных значений в рамках центрального концепта, тем, как правило, выше показатель ее частотности, и наоборот, чем чаще встречается в текстах определенная метафорическая модель, тем выше ее смыслообразующий потенциал, характеризующийся появлением дополнительных фреймов и слотов, связанных с многообразием контекстов, в которых данная метафорическая модель реализуется в силу ее высокой частотности. Таким образом, относительно метафорических моделей американского и российского нарратива, посвященного войне в Ираке 2003-2004 гг., можно с уверенностью заявить, что наиболее частотные модели демонстрируют наиболее высокие показатели продуктивности, что находит отражение в таких явлениях, как, в частности, формирование дополнительных смыслов в рамках соответствующих фреймов и слотов, активация малоиспользуемых элементов концептуальной структуры, порождение отправителем и восприятие реципиентом авторских, нетрадиционных метафорических значений, основанных на использовании потенциально возможных в рамках определенного концепта ментальных структур и отношений.

Термин «доминанта (доминантный признак)» использовался в отечественной филологии и психологии еще в 20-х годах прошедшего века (Л. С. Выготский, В. Б. Шкловский, Р. Якобсон и др.). Сейчас его применяют для обозначения наиболее ярких, имеющих особую эстетическую значимость компонентов художественного текста (Г. А. Авдеева, В. А. Кухаренко, Л. А. Новикова и др.). Как уже было упомянуто, в теории метафорического моделирования названный термин используется для обозначения «наиболее ярких, максимально отражающих специфику соответствующего исторического этапа моделей» (А. П. Чудинов, 2001, с. 178). Данный термин может применяться и для характеристики отдельных фреймов и слотов той или иной модели. При соотношении рассмотренных выше характеристик частотности и продуктивности модели с такой ее характеристикой как доминантность, необходимо отметить, что доминантной является модель, потенциал развертывания и частотность использования которой на данном историческом этапе значительно увеличивается. Таким образом, можно сделать вывод, что метафорические модели американского и российского политического нарратива, посвященного второй войне в Ираке, являющиеся наиболее частотными и продуктивными, являются также наиболее доминантными, поскольку отражают характерные для данного политического нарратива и его темпоральных границ концептуальные векторы, то есть общественно значимые тенденции в оперировании смысловыми конструктами.

Еще одной значимой характеристикой метафорической модели является эмотивность. Как подчеркивается рядом исследователей, метафора обладает повышенным по сравнению с прямым наименованием эмотивным потенциалом (Г. Н. Скляревская, В. Н. Телия и др.), причем эмотивность может быть свойством не только отдельной метафоры, но и модели. Эмотивность определенной метафорической модели должна рассматриваться в рамках определенного языкового, психологического, социального контекста, а так же в зависимости от общественной значимости сферы-источника и сферы-мишени, а так же смысловой специфики предметов и явлений, представление о которых метафорически моделируется.

Так, эмотивность метафорических моделей, используемых для характеристики различных аспектов ситуации войны в Ираке 2003-2004 гг. зависит от ряда факторов. Во-первых, к таким факторам относится социальная значимость сферы-источника модели, то есть метафоры, использующие для моделирования представлений о войне понятия концептуальной сферы, являющейся характерной особенностью человеческого мышления или неотъемлемой частью представлений общества о собственном функционировании, обладают наибольшим эмотивным потенциалом. В качестве примета можно привести антропоморфную/физиологическую метафору, использование которой полностью отвечает антропоцентричности человеческого мышления, или театральную метафору, характеризующую войну в терминах общественно значимого явления театрализации/ритуализации социальных действий, отвечающих склонности человека к игре (Х. Ортега-и-Гассет, 1991, 2000; Й. Хейзинга, 2000; Э. Финк, 1988). Во-вторых, эмотивность той или иной модели определяется спецификой сферы-мишени или отдельного ее фрейма, то есть той понятийной и событийной области, которая подвергается метафорическому моделированию. В качестве примера влияния сферы-мишени на эмотивность метафорической модели можно привести в пример криминальную метафору, которая, традиционно обладая мощным негативным эмоциональным потенциалом (А. П. Чудинов, 2001, с. 180), в значительной мере теряет его при моделировании представлений о войне в Ираке, что может объясняться недопустимостью характеристики войны как криминального акта, поскольку тем самым война будет низведена до события маргинального, социально незначимого социума, чем будет дискредитирована ее общественная важность, которая отмечается и противниками войны в Ираке, и ее сторонниками. Анализ материала данного исследования позволяет говорить о том, что эмотивность метафоры, то есть ее способность оказывать эмоциональное влияние на реципиента, находится в прямой зависимости от трех других характеристик метафорической модели: частотности, продуктивности и доминантности. Этот факт может быть объяснен тем, что манипулятивность американского и российского нарратива, посвященного войне в Ираке 2003-2004 гг., требует, согласно подробно рассмотренному в первой главе механизму манипулятивного воздействия, максимального эмоционального воздействия на рециипента, что диктует использование максимального широкое метафорических моделей с наиболее высоким эмотивным потенциалом. В связи с этим, логичным является предположение, что наиболее эмотивными являются те модели, которые демонстрирую высший показатель частотности и способности к смысловому развертыванию базовой концептуальной структуры в различных контекстах, а значит, представляют собой доминантные модели в понятийных и временных рамках данного нарратива.