Психология науки

Счетная работа компьютера радикально изменила ситуацию. Бесстрастно и безразлично к чьим-либо интересам машина выдала числа, которые фиксировали не только количество журналов, публикаций и т.д. (притом по разным странам), но также и частоту, с какой те или иные авторы упоминаются по всему фронту исследований, каким он развернут в отобранных для обработки журналах. В сетях цитирования сразу же обнаружились "звезды" - ученые, получающие сравнительно с другими наибольшее количество ссылок. По данным Института научной информации, мировой массив статей, попадающих в сети цитирования, распределяется следующим образом: около 70% статей цитируется 1 раз в год, 24% статей - 2-4 раза, около 5% статей - от 5 до 9 раз, менее 1 % статей - свыше 10 и более раз в год.

В прежние времена весомость вклада ученого оценивалась научным сообществом по содержательным качественным критериям. Механизм оценки был неизвестен, но все признавали, что вклад, скажем, Дарвина или Павлова превышает многие другие. Теперь сухие числа выстраивали в новый ряд, и место в нем определялось вниманием, которое уделили цитируемому исследователю его коллеги. Удостоить внимания - значит не быть безразличным к данной публикации и ее автору, признать их причастными к собственному труду и в этом смысле оказать на него влияние. Исходя из предположения, что чем большее число лиц испытывает это влияние, тем крупнее роль цитируемого автора в науке как форме коллективного творчества, показания компьютера стали принимать за свободные от субъективных пристрастий свидетельства "веса" ученого в научном мире. Компьютеру задали вопрос: кого чаще цитируют? - а выданный им ответ прочитали: кто есть кто в науке? Тут неизбежно оказались затронутыми притязания и интересы ученых в современной большой науке, в условиях прямой зависимости труда отдельных ученых от отнюдь не безграничных финансовых и кадровых ресурсов, выделяемых обществом на занятия наукой. И при отсутствии объективных критериев оценки потенциала ученого и результата его труда, которые дали бы ему основания претендовать на часть этих ресурсов, вокруг индекса цитирования разгорелись страсти. Конечно, любому исследователю лестно найти себя в списке обильно цитируемых ученых, к тому же в престижных изданиях; Но следует, прежде всего, уточнить: что хотят выяснить подсчетом ссылок? Вклад ученого или воздействие конкретной работы на ход исследований, актуальность тематики или научный уровень работы, авторитет и влияние конкретного ученого и научной школы, которую он представляет, активность и коммуникабельность автора? Компьютер, выявляя сети цитирования, выдает данные, интересные также для социолога, изучающего отношения между людьми науки, способы их объединения, процессы распада и преобразования научных группировок. Ведь, оставаясь в пределах внешней по отношению к его творчеству организационной структуры, ученый может в интеллектуальном плане наиболее продуктивно взаимодействовать с исследователями, работающими в других структурах (научных организациях). Компьютерный анализ сетей цитирования позволяет выявить это обстоятельство, важное как для социолога, так и для организатора науки, который лишь тогда способен эффективно управлять коллективом, когда имеет достоверные сведения о реальных научных интересах и связях каждого из его членов, о маршруте, которым он следует на карте науки.

Ю. Гарфилд обратил внимание научной общественности на тот факт, что анализ цитируемости может привлечь внимание к статьям, которые внезапно были открыты или переоткрыты через несколько лет. Можно привести множество примеров важных открытий, которые имели малое воздействие на современные исследования. Широко известно, например, что значение работы Менделя не было замечено свыше 30 лет. Нобелевская премия по медицине была присуждена П. Роусу в 1966 г. за исследование вируса рака, получившего название "саркома Роу-са", который открыл этот вирус в 1909 г., и только после того, как вирус лейкемии был изолирован в 1951 г., работа Роуса была по достоинству оценена. Историки и социологи могут изучать научное сопротивление на примерах отсроченного признания статей, выявленных анализом сетей цитирования.

Вместе с тем широкое поле открывается перед историками в плане объективного, а не "на глазок" изучения взаимодействия на большом историческом пробеге той роли, которую играют в современной динамике знаний научные традиции и идеи, в том числе традиции, сложившиеся на определенной социокультурной почве. Приведем в качестве примера ответ на вопрос о "весе" в современных исследованиях вклада русской физиолого-пси-хологической школы в мировую науку. Для этого можно использовать такой показатель, как частота ссылок на работы создателей этой школы И. М Сеченова и И. П. Павлова в публикациях современных западных исследователей. По данным Ю. Гар-филда, в среднем один современный ученый цитируется около восьми раз. Цитируемость Нобелевских лауреатов в 70-х годах была в среднем около 150 раз. В опубликованном Ю. Гарфилдом списке наиболее цитируемых статей по интересующей нас тематике физиологической психологии и поведения животных цитируемость работ за период 1961-1973 гг. достигала 350 раз. На работы И. П. Павлова за период 1970-1979 гг. было сделано 1362 ссылки, на работы И. М. Сеченова - свыше 1200 ссылок. Выпущенные ИНИ кумулятивные Индексы Цитирования по гуманитарным и общественным наукам на лазерных дисках - SCCI-CDR за период 1980-1990 гг. позволили взглянуть на данные цитирования И. П. Павлова и Л. С. Выготского. Работы И. П. Павлова были процитированы более 900 раз и работы Л. С. Выготского - более 800 раз. Иначе говоря, цитируемость их работ в публикациях, отражающих исследования, ведущиеся в современных лабораториях и центрах, идет приблизительно на уровне цитирования современных лауреатов Нобелевской премии. Это ли не показатель активного включения идей наших классиков в творчество на переднем крае мировой науки? Феномен влияния русской психологической школы на современное научное сообщество заслуживает особого исследования.

Дальнейшее развитие информационной технологии позволило составлять карты науки, выделять группы высокоцитируемых, взаимосвязанных статей, образующих так называемые кластеры. Методика их создания была разработана одновременно в нашей стране и в ИНИ США.

Первый этап отбора материала для включения в кластер основан на допущении, что в высокоцитируемых статьях вводятся или обсуждаются важные понятия или методы. Отбираются статьи, цитируемые определенное число раз, например не менее 15 раз. Это дает возможность ежегодно выявлять группу статей (свыше 25 тысяч), которые рассматриваются как наиболее важные для ученых всего мира. На следующем этапе определяется, какие из этих высокоцитируемых статей связаны социтированием, т. е. цитируются попарно одновременно в разных статьях. Считается, что статьи, которые часто цитируются совместно, должны обсуждать близкие или сходные понятия или методы. Если мы соединим все высокоцитируемые статьи связями соци-тирования, а затем сотрем слабые связи, не достигающие некоторого порога, то и получим группу, "пучок", "гроздь" наиболее связанных статей, или кластер. Специалисты присваивают кластеру название на основе заглавий текущей литературы, цитирующей кластер.

Очевидно, что появление компьютерных "карт науки" - важное событие в условиях перехода науки на интенсивный путь развития. Ведь от быстрой и адекватной ориентации в картине движения идей в мировой науке зависит направленность локальных исследовательских усилий.

Кластеры могут изменяться очень быстро. Так, например, развитие химии идет такими стремительными темпами, что приходится создавать кластеры еженедельно. Данные этой новой информационной технологии уже теперь требуют от исследователей (в особенности от организаторов науки) психологической перестройки, освоения непривычных понятий и навыков. Это тем более важно, что компьютерный анализ цитирования - только инструмент и подобно любому инструменту может быть различно использован. Нож в руках столяра, бандита и повара - это не одно и то же орудие.

Частота цитирования - это далеко не однозначный показатель как применительно к научному направлению, так и к отдельному ученому. По справедливому замечанию Б. Кронина, "цитирование - это индивидуальный процесс, а результат этого процесса имеет огромное значение в сфере науки". Будучи индивидуальным решением, указание на научный результат (публикацию) другого ученого выражает особенности мотивации того, кто на него ссылается. Изучение мотивов цитирования предпринято рядом западных ученых, обративших внимание на различные виды этих мотивов. Автор знает, какие работы престижны среди коллег, и цитирует именно их. Важнейшей, как показали социально-психологические исследования Т. Брукса, является мотивация убеждения - автор "шарит по литературе", чтобы убедиться в правоте своей точки зрения.

Ссылка фиксирует круг общения ученого. Но он может быть и оппонентным кругом, т. е. включать исследователей, с которыми автор полемизирует, подвергает критике их идеи и факты, противопоставляя им собственные. Эта полемика также влияет на цитат-поведение, притом не всегда в открытой форме. Ученый может умолчать об использованной им публикации, поскольку не приемлет ее автора.

В цитат-поведений могут возникнуть некие ритуальные моменты, отражающие не столько реальные научные связи, сколько особую мотивацию, порожденную ситуацией в макросоциуме, где "поклоны" в адрес отдельных персон выражают стремление заслужить их благосклонность, в особенности если эти персоны занимают административные посты в учреждениях, журналах, являются членами ученых советов и т. п.

Казалось бы, компьютер сам по себе, снимая налет субъективности, способен оценить истинный вклад ученого. В действительности же, выявляя связи, ускользающие от отдельных экспертов, компьютер дает и материал для более адекватной оценки вклада. Сама же оценка предполагает построение субъектом соответствующего Образа открытия, раскрытие его предметно-смыслового значения, работу психического аппарата, который обогащается данными компьютера, но не может быть заменен им в принципе.

Говоря о компьютерной грамотности, заметим, что она, подобно нашей обычной грамотности, требует умений не только читать, в частности вычитывать по компьютерным картам науки состояние и динамику исследований, но и писать - составлять научный текст таким образом, чтобы он обогащал, а не засорял память науки. О ритуальном цитат-поведений, препятствующем адекватной оценке научных вкладов, мы уже говорили. Каждый ученый, включая в текст публикации чье-то имя, должен иметь в виду, что компьютер будет индексировать это имя, ничего не зная о симпатиях, антипатиях и других скрытых ненаучных мотивах автора источника. При каждом акте цитирования ученый, учитывая приобретенную отныне благодаря новой информационной технологии неведомую прежним временам социальную значимость этого акта, должен действовать столь же ответственно, как и при представлении на суд сообщества своих научных результатов. Требуется высоконравственное отношение к любой вносимой в текст ссылке на другой источник, на другого автора, ибо она будет подсчитана компьютером при составлении "карты науки", на которую в дальнейшем смогут ориентироваться другие исследователи и организаторы науки, подобно тому как они опираются сейчас на данные экспериментов и теоретические выкладки других ученых.

Адекватность цитирования должна подлежать столь же жесткому контролю со стороны научного сообщества, как и все другие феномены исследовательской практики.

Выработка навыков высоконравственного и адекватного цитат-поведения - только один момент в общей компьютерной грамотности ученого, осуществляющего информационную деятельность. Не менее важными являются навыки построения научных текстов под углом зрения их доступности для формализации средствами информатики. Выработка этих навыков, как и любых других, требует их специального психологического анализа с целью подготовки практических конкретных рекомендаций, подобных тем, которые созданы психологией применительно к обучению обычной грамоте.

Прогресс информационной технологии открывает новые перспективы компьютерного анализа научных текстов. Предсказывается, что в ближайшее десятилетие объектом такого анализа станет не только ссылочный аппарат, но и полный текст, что позволит сопоставлять публикации по их содержанию и тем самым, прослеживать динамику понятий. Это предсказание приобретет реальность с появлением машины, способной распознавать образы.

Кластеры строит машина, но понять и использовать их способен только субъект научной деятельности с его когнитивно-мотивационным аппаратом. Научное знание об этом аппарате можно почерпнуть только в психологии. От ее способности освоить в своих собственных категориях закономерности и механизмы поведения человека в информационной среде зависит эффективное использование новой технологии. Стремительные успехи этой технологии уже теперь дают основание некоторым авторам утверждать, что мы на пороге эры, когда все больший вес будет приобретать бесписьменная наука.

Часть III. Личность ученого

Глава 1. Интеллектуальные способности в структуре личности ученого

§1. Интеллект и научное творчество

С давних времен и вплоть до недавнего времени отношение "простых людей" к "людям ученым" было отмечено особой печатью. Их воспринимали как связанных то ли с Богом, то ли с дьяволом, но в любом случае странных и, возможно, опасных. На них смотрели с надеждой, их превозносили, восхищались их открытиями, переворачивавшими старые представления о мире, да и сам мир, но на них же и возлагали ответственность за многие беды, подозревали в колдовстве и мошенничестве и, в общем, не слишком любили.

К счастью, времена эти отошли в прошлое, однако отголоски такого представления об ученых продолжают жить в обыденном сознании и сейчас.

Психология науки должна была беспристрастно разобраться со многими мифами, сложившимися вокруг науки и ученых, и в частности с мифом об ученом как о человеке избранном, наделенном особым даром, не таком, как все. И она действительно проявила большой интерес к психологическому облику и внутреннему миру ученых, посвятив именно этой проблематике свои первые исследования, хотя, возможно, и сама не смогла полностью избежать влияния сложившихся в отношении ученых предрассудков.

Подавляющее большинство исследований о человеке науки имеет в своей основе единую схему. Она опирается на несколько допущений: 1) главное из них состоит в том, что ученые обладают некоторыми сходными психологическими особенностями, которые специфичны для них и отличают их от представителей всех прочих видов занятий; 2) эти особенности необходимы для успешной научной деятельности и являются причиной высоких достижений в науке; 3) более и менее продуктивные ученые отличаются между собой по степени развития у них эти свойств.

Значит, задача состоит в том, чтобы с достаточной степенью надежности определить психологические особенности, характерные для представителей научной деятельности, и в дальнейшем использовать эти показатели для раннего отбора будущих ученых, диагностики наиболее перспективных исследователей и других практических целей. При этом моделью, основным объектом исследования, конечно же, должны стать незаурядные ученые, внесшие ощутимый вклад в развитие науки. Такова, в общих чертах, была логика подхода к изучению творческой личности, длительное время преобладавшая в психологии науки.

Необходимо было понять, в пространстве каких психологических феноменов следует искать отличительные черты людей науки. Уже первые исследования, относящиеся к психологии науки, обозначили основные направления, в которых велся этот поиск.

Прежде всего взоры исследователей обратились к изучению мыслительных процессов, с помощью которых ученые делают изобретения, получают нетривиальные научные результаты. Творческий характер работы ученого, который ни у кого не вызывает сомнения, с давних пор связывался с особым - творческим - способом мышления, принципиально отличным от "обычного" мышления и позволяющим в силу своей специфической природы добиваться поразительных результатов в познавательной деятельности.

Но процесс мышления представляет собой реализацию имеющихся у человека умственных способностей. Следовательно, логично было обратиться к изучению "первоисточника" творческого мышления, его предпосылок, заложенных в характеристиках интеллекта - степени его развития и специфической структуре.

Наконец, ученый - это не мыслящая машина, но человек, со всеми присущими ему индивидуально-психологическими свойствами. Может быть, не случайно ходят легенды об одержимости, рассеянности, чудачествах ученых, может быть, именно благодаря этим или каким-то еще качествам некоторым людям суждено стать учеными, а другим - нет, сколько бы они ни старались?

Таким образом, поиск специфических особенностей человека науки осуществлялся параллельно в трех сферах, хотя в разные периоды времени акцент переносился то на одну, то на другую: 1) процесс мышления; 2) структура интеллекта и уровень его развития; 3) собственно личностные черты.

Параллельно с изучением структуры творческого мышления ученых и изобретателей и поиском его отличительных особенностей бурно развивались исследования основного "рабочего органа" ученого - его ума, интеллекта.

Первым исследователям этой проблемы казалось само собой разумеющимся, что корень способности к научному творчеству следует искать в особых свойствах интеллекта и прежде всего в более высоком по сравнению со средним уровне его развития (Гальтон, 1996). В этом случае, сравнивая людей по "количеству ума", можно отобрать самых умных, которые, вероятно, окажутся и наиболее продуктивными в науке.

§2. Тестология общих интеллектуальных способностей

В 1905 г. появился первый тест интеллекта, известный под названием шкалы Бине-Симона. Возникнув для вполне конкретной задачи школьной практики - обследования детей, не справлявшихся с обучением в школе, тесты интеллекта очень быстро перешагнули эти рамки и породили в 20-х годах нашего столетия настоящий тестовый бум. Разрабатывались все новые и новые варианты тестов; тестированию подвергались самые разные возрастные группы - от дошкольников до престарелых граждан, от умственно отсталых детей до известных ученых. Постепенно тесты стали восприниматься как универсальное средство оценки и отбора.

Этот период развития психологии можно назвать "интеллектуальным". С одной стороны, для создания новых тестов необходимо было углублять и расширять представления о самом интеллекте. С другой стороны, тестовые исследования давали колоссальный материал для анализа и теоретического осмысления. Основные дискуссии велись вокруг двух ключевых вопросов: что такое интеллект и что можно узнать о нем из тестов.

"Всякий умный человек знает, что такое интеллект... Это то, чего нет у других". Эта шутка, приведенная в одном из зарубежных учебников по психологии, содержит в себе слишком много правды. В обыденной жизни все мы пользуемся понятием интеллекта и прекрасно понимаем друг друга; но как только требуется объяснить, что под этим подразумевается, большинство оказывается в ситуации "понимаю, а сказать не могу". Надо признать, что когда речь заходит об интеллекте, то и профессиональные психологи находятся примерно в таком же положении.

Первоначально интеллект понимался как врожденная общая познавательная способность. В дальнейшем в его структуре наряду с так называемым фактором общего интеллекта стали вычленять отдельные факторы, отвечающие за специфические способности к тому или иному виду познавательной деятельности (например, способность к пространственному мышлению, вербальные, счетные способности и многие другие) (Thurstone, 1938). Поскольку разные исследователи раскладывают интеллект на разные составляющие в зависимости от своего представления о его структуре, то фактически каждый тест измеряет то, что считает интеллектом его автор. Поэтому показатели, полученные одним и тем же человеком в конкретных тестовых процедурах, зачастую не совпадают, и уж тем более неправомерно отождествлять их с общей оценкой познавательных возможностей индивида.

О чем действительно можно судить по тестам - так это о степени обучаемости человека, а также о достигнутом им на момент испытания уровне развития той или иной способности. Но по ним нельзя сказать, является ли полученный результат проявлением врожденных задатков индивида или же отражением благоприятных/неблагоприятных условий его жизни и воспитания.

Появление первых тестов интеллекта породило надежду на быстрое решение проблемы ранней диагностики способностей к научному творчеству и отбора наиболее перспективных молодых людей для работы на поприще науки. Поначалу изучение зависимости между развитием интеллекта и способностями к научному творчеству шло следующим образом: прослеживалась взаимосвязь между показателями, продемонстрированными в тестах интеллекта, и реальными успехами в научной деятельности.

Крупномасштабное исследование такого рода было предпринято Л. Терменом (Тегтап, 1916), который известен прежде всего как "автор" коэффициента интеллектуальности (КИ или IQ), понимаемого как отношение между умственным (полученным в тестах) и фактическим (хронологическим) возрастом. Была проделана колоссальная работа по тестовому обследованию почти 3 тысяч детей в возрасте от 2 до 18 лет. У части из них были выявлены показатели интеллекта, превышавшие статистическую норму. Казалось бы, именно из числа этих детей и должно было впоследствии вырасти множество выдающихся деятелей в разных областях.

Дабы проверить это, Термен с сотрудниками в течение нескольких десятилетий наблюдали за судьбой полутора тысяч человек, проявивших себя в тестах как особо одаренные. Оказалось, что хотя высокий уровень интеллекта, выявленный с помощью тестов в школьном возрасте, сохраняется в течение всей жизни, он не является прогностичным в отношении будущих достижений, в том числе и в науке. Иными словами, ни один из этих детей, став взрослым, не внес заметного вклада в науку, искусство или политику, ни один из них не оставил свое имя в истории своей страны или хотя бы в выбранной им сфере деятельности (Тегтап, Oden, 1947; 1959).

В середине 20-х годов сотрудница Термена К. Кокс, используя материалы биографий 300 выдающихся ученых, показала, что уже в раннем возрасте будущие гении намного превосходили сверстников по уровню интеллекта (имели высокий коэффициент интеллектуальности) (Сох, 1926). Однако главный вывод, сделанный Кокс, состоял в том, что умеренно высокий уровень интеллектуальных способностей, соединенный с необыкновенным упорством, позволит достичь большего, чем самые блестящие способности, соединенные с несколько меньшей настойчивостью. И хотя в дальнейшем ее результаты подвергались серьезной критике, этот вывод неизменно подтверждался: высокий КИ, демонстрируемый в детском возрасте, является лишь предпосылкой, а отнюдь не гарантией экстраординарных научных достижений.

Еще менее перспективным оказалось изучение зависимости между академической успеваемостью выдающихся ученых и их последующей научной продуктивностью. В сущности это направление исследований заранее было обречено на провал. Ведь даже если на статистически значимом материале было бы установлено наличие корреляции между этими показателями, то в каждом конкретном случае риск ошибиться и "просмотреть" будущего гения оставался бы слишком велик, чему есть немало примеров из истории науки. Достаточно вспомнить А. Эйнштейна, чьи способности в гимназические годы оценивались как весьма посредственные и который был исключен из учебного заведения за неуспеваемость по математике; или Н. Е. Жуковского, который и в школьные, и в студенческие годы учился с большим трудом, проваливал экзамены, оставлял на время учебу в институте, и которому никто в те годы не осмелился бы предсказать известность и славу в науке.

Уже первыми работами в этой области с большой степенью достоверности было продемонстрировано отсутствие однозначной зависимости между уровнем развития интеллекта и эффективностью в науке. Тем не менее вплоть до 70-х годов исследователи научного творчества все еще пытались найти взаимосвязь между коэффициентом интеллектуальности и творческими способностями.

§3. Тесты творческих способностей и результативность научного творчества

Позже, когда в структуре интеллекта стали выделять особый фактор способности к научному творчеству и разрабатывать процедуры его измерения, получило распространение сравнение общего КИ с показателями творческих способностей, а последних - с успешностью в научной деятельности. Однако и в теоретическом, и в методологическом плане с проблемой творческих способностей дело обстояло еще хуже, чем с интеллектом. В качестве критериального признака способности к творчеству называли то бисоциацию (умение объединять идеи, находящиеся в разных плоскостях мышления) (Koestler, 1964), то понимание юмора (Ferris, 1972), то "янусианское мышление" (одновременное удержание в сознании противоположных образов, идей; например, образ человека, находящийся при падении одновременно и в покое, и в движении) (Rothenberg, 1979), то эстетическое восприятие и еще многое другое. Основанием для выделения того или иного признака служили самоотчеты ученых, наблюдения за их работой, анализ биографических материалов, просто интуиция и здравый смысл исследователя, его представления о том, какие свойства мышления лежат в основании творческого процесса. Далее строились тестовые задания на выявление уровня развития названного свойства, а их результаты сопоставлялись либо с реальными достижениями, либо с результатами выполнения тестов общего интеллекта. В итоге каждый следующий исследователь проблемы творческих способностей с эмпирическими данными в руках доказывал, что существует еще один специфический фактор интеллекта, который чрезвычайно важен для научного творчества.

Получалась мозаика, отдельные элементы которой существовали независимо друг от друга. При этом серьезные попытки теоретически осмыслить накопленный материал, пересмотреть сами подходы к изучению научного творчества и творческой личности были крайне редки. Критические замечания, раздававшиеся в адрес эмпирических исследований, касались в основном достоверности результатов, полученных при использовании того или иного методического приема, и практически не затрагивали вопроса о методологической корректности самого подхода.

Поэтому появление в 60-х годах предложенной Дж. Гилфордом трехмерной модели интеллекта и создание на ее основе тестов креативности (способности к творчеству) стало настоящим событием в психологии (Guilford, 1967). Казалось, что наконец-то вопрос о природе и диагностике творческих способностей будет разрешен.

Гилфорд разложил структуру интеллекта на отдельные специфические способности. Он исходил из того, что любой мыслительный акт может быть представлен в системе трех координат: содержание - о чем мы думаем; операции - как мы об этом думаем;

результат - что при этом получается. Из комбинации 4 типов содержания мышления (образное, символическое, семантическое и поведенческое), 5 типов операций мышления (познавательные функции, память, оценка, конвергентное и дивергентное мышление) и 6 типов результатов (элементы, классы, отношения, системы, преобразования и применение) получается 120 умственных способностей, из которых 24 способности, по мнению Гилфорда, имеют прямое отношение к научному творчеству, являются необходимыми условиями научной креативности. Эти 24 способности были объединены в 3 фактора более общего порядка: 1) беглость мышления - способность как можно быстрее предложить несколько решений одной и той же проблемы; 2) гибкость мышления - умение без труда перейти от одной точки зрения на объект или проблему к другой; 3) оригинальность - непривычность, неординарность предлагаемых решений.

Ядром способности к творчеству Гилфорд считал дивергентное, "веерообразное" мышление, при котором человек не концентрируется на каком-то одном способе решения, а ведет поиск одновременно по нескольким возможным направлениям:

например, выдвигает сразу несколько нетривиальных гипотез и по ходу решения быстро переключается с проверки одной на другую.

Исходя из этого и были сконструированы специальные тесты творческих способностей (тесты креативности), в основе которых лежала оценка умения предложить как можно больше нестандартных решений в единицу времени. Вот примеры типичных вопросов из тестов креативности: "Что бы вы сделали с деревом, если бы вам его дали?", "Назовите как можно больше способов использования отслуживших автопокрышек".

Однако и на этом пути исследователей ждало разочарование. Так и не удалось установить однозначной зависимости между выявленным в тестах уровнем креативности и реальными достижениями в научном творчестве. Ученые, уже добившиеся успехов в своем деле, в целом демонстрировали высокие показатели креативности. Но высокая оценка, полученная в тестах творческих способностей, не гарантировала успешности и эффективности в науке.

Не оправдавшиеся надежды на гилфордовскую модель заметно охладили тягу психологов науки к тестированию интеллекта и творческих способностей и заставили их подвести черту под многолетними и многочисленными исследованиями в этой сфере. Вынесенный "приговор" гласил, что общие и специальные способности интеллекта имеют на удивление скромное отношение к случаям выдающихся достижений. Ученому требуется определенный и довольно высокий порог интеллекта; но для тех, кто его перешел, шанс стать выдающимся ученым остается весьма незначительным.

В настоящее время, пройдя пик своей популярности, тесты интеллекта и творческих способностей продолжают применяться, однако сфера их использования имеет достаточно четко очерченные границы. Они используются в основном в научных исследованиях либо выполняют роль вспомогательного инструмента наряду с другими психологическими методиками.

В адрес исследователей творческого мышления и интеллекта все чаще слышатся критические замечания. Не отрицая важности экспериментально-психологических исследований творчества, некоторые оппоненты считают, что их результаты малопригодны для понимания реального творческого процесса, потому что, во-первых, они имеют дело с искусственно созданными ситуациями и, во-вторых, не учитывают особенностей решаемой человеком задачи, того предметного поля, в котором проводится поиск нужного решения.

Действительно, экспериментальные проблемные ситуации и исследовательская деятельность, которой занимается ученый в своей повседневной работе, обладают совершенно разным мо-тивационным потенциалом, т. е. побуждением к действию. Согласие участвовать в эксперименте и процесс решения экспериментальной задачи мотивированы побуждениями совсем иного рода, нежели профессиональная научная деятельность и разработка серьезной научной проблемы.

Испытуемые соглашаются участвовать в эксперименте по разным причинам: одному интересна сама ситуация эксперимента, другой хочет проверить свои способности, третий - из желания сделать приятное экспериментатору и т. п. Чем бы конкретно ни руководствовался при этом испытуемый, его мотивы в любом случае будут преходящи, ситуативны и неглубоки, так как процесс решения задачи в эксперименте очень слабо связан с основными видами жизнедеятельности большинства людей, с тем, что действительно значимо для них. Поэтому успех или неудача в эксперименте не приносят ни большого удовлетворения, ни сильного огорчения, ибо этот результат никак не отражается на достижении жизненно важных целей и не может всерьез поколебать самооценку личности. В этих условиях некоторые испытуемые довольно быстро теряют стимулы к работе: как только удовлетворено их любопытство или возникло ощущение, что они уже достаточно сделали для экспериментатора.

Иное дело научная проблема. Она, как правило, формулируется самим ученым, который исходит из результатов предыдущих исследований, собственных научных интересов, оценки перспектив разработки этой проблемы, в том числе для своей карьеры. Но даже если она возникает под влиянием социального заказа или иных внешних факторов, в любом случае исследователь вынашивает ее, адаптирует к своим интересам и воспринимает как собственное детище. Решение проблемы включено в общую систему мотивации научной деятельности, существующую у данного человека, и от успеха в ее решении порой зависят карьера, престиж, будущее ученого.

Научная деятельность направляется и такими мощными стимулами, как интерес к проблеме, увлеченность самим процессом познания, исследования. Кроме того, ученый не просто решает ту или иную проблему, но каждый раз доказывает себе и другим, чего он стоит как профессионал, а потому оценка другими учеными результата его деятельности напрямую затрагивает важную составляющую личности - ее самооценку. Мотив поддержания самооценки является немаловажным дополнительным фактором, стимулирующим любую профессиональную деятельность. Все это так называемые смыслообразующие мотивы, которые сопряжены с глубинными компонентами личности: ее жизненными целями, ценностями и ожиданиями, т. е. со всем тем, что составляет смысл деятельности каждого человека, тем, ради чего он живет. Потому и воздействие этих мотивов куда интенсивнее и длительнее. Бывает, ученый бьется над решением одной проблемы всю жизнь или настолько увлекается исследовательской работой, что оказывается практически потерянным для всех других сфер жизни.

Вот эту-то мотивационную составляющую научного творчества невозможно смоделировать ни в каком эксперименте. Она проявляется только в настоящей исследовательской деятельности, и поэтому любой эксперимент по изучению творческого мышления всегда неизмеримо беднее, нежели реальный процесс творчества. В свете этого экспериментальные исследования творчества необходимо было бы дополнить "полевыми" данными, полученными путем наблюдения или ретроспективного анализа протекания творческого процесса в естественных условиях у ученых прошлого и настоящего.

Но это лишь одна сторона проблемы. Другая состоит в том, что мыслительный процесс в огромной степени направляется и регулируется содержанием проблемной ситуации. Одно дело - задача с шестью спичками и совсем другое -- проблема из области квантовой механики. Они различаются не только по уровню трудности и количеству переменных, которые должны быть учтены, но и по степени неопределенности, в условиях которой работает исследователь. Как правило, реальные исследовательские проблемные ситуации подразумевают возможность не одного, а нескольких решений, и "правильное" решение - если оно вообще существует - заранее никому не известно. Не надо обладать специальными знаниями, чтобы понять, что стратегия и тактика действий в обоих случаях будет принципиально различаться.

В то же время если психология хочет получить действительно реальную, объемную картину творчества, она с необходимостью должна включить в сферу своего анализа исследование того, как разные типы задач, особенности изучаемого объекта или явления влияют на процесс творческого мышления.

Г. С. Альтшуллер справедливо отмечает, что вопросы типа "как надо охотиться?" или "как играть на музыкальных инструментах?" сразу вызовут встречные вопросы: на кого охотиться? на каком инструменте играть? Игра на флейте, рояле, скрипке - принципиально разные виды игры, точно так же как охота на китов, тигров или волков - разные виды охоты. Почему же творчество - куда более сложный процесс - позволительно изучать безотносительно к характеру решаемой задачи и распространять выводы, полученные в частных ситуациях, на всю область решения творческих задач? По мнению Альтшуллера, невнимание к подобным "мелочам" может привести к глубочайшим заблуждениям в понимании механизмов творческого процесса (Альтшуллер, 1979).

Одновременно хотелось бы предостеречь и от другой крайности: объяснять все особенности творчества исключительно характеристиками задачи, предметного содержания. Истина, как обычно, находится где-то посередине.

Творит и мыслит личность, по-своему уникальная, обладающая только ей присущими особенностями интеллекта, стиля мышления, личной истории и опыта. Но мыслит она всегда по поводу вполне определенной задачи, которая модифицирует и как бы приспосабливает к себе уже имеющиеся стратегии и тактики решения, провоцирует выработку новых эвристик, направляет процесс поиска новой информации.

Несмотря на то, что исследования мышления и интеллекта ученых, проведенные в 20-60-е годы, в целом не достигли тех целей, ради которых они первоначально предпринимались, они тем не менее сыграли свою позитивную роль в понимании природы научного творчества. Прежде всего, благодаря им стало ясно, что творчество не сводится к творческому мышлению, так же как творческая способность не сводима только к характеристикам интеллекта, ибо она присуща не интеллекту как таковому, а личности в целом;

§ 4. Новые подходы к изучению творческого интеллекта ученых

Психологи, занимающиеся проблемой творческого интеллекта, ищут новые критерии креативности. Один из них был предложен Д. Б. Богоявленской, которая выделила комплексную единицу изучения творческого потенциала, названную ею "интеллектуальной активностью" (Богоявленская, 1983). По мнению исследовательницы, творческая способность является результирующей двух факторов, одинаково необходимых для нее: собственно интеллектуального (уровня умственных способностей) и мотивационного. Роль последнего состоит, в частности, в том, чтобы активизировать, заряжать энергией познавательные функции, включая их в контекст значимой для личности деятельности и придавая им тем самым цель и смысл. Ведь интеллект и мышление - лишь средства, инструменты реализации личностных целей, значит, и мыслительный процесс инициируется и регламентируется на уровне личности, в частности через систему присущих ей мотивов.

; Интеллектуальная активность (ИА) определяется Богоявленской как интеллект, преломленный через мотивационную структуру, которая либо тормозит, либо стимулирует проявление умственных способностей. Ею были разработаны специальные задачи и процедура эксперимента, которые в определенной степени моделировали исследовательский процесс, поскольку в скрытом виде содержали в себе 3 возможных варианта действий:

1) простое многократное решение предлагавшихся задач (сти-мульно-продуктивный уровень ИА); 2) выделение обобщенных способов решения разных типов задач и в дальнейшем действие с ними "по схеме" (эвристический уровень ИА); 3) выявление закономерности, ответ на вопрос о том, какой принцип лежит в основе всех задач и почему (креативный уровень ИА).

Надо отметить, что в инструкции испытуемых просили решить задачу и не более того. Переход к обобщениям и поиску закономерностей никак не стимулировался извне и мог быть исключительно собственной инициативой испытуемых. По характеру действий с задачами испытуемые достаточно четко распределились по трем указанным группам. При этом внутри одной и той же группы оказались люди с разными показателями умственных способностей, измеренными традиционными способами.

По мнению Богоявленской, уровень ИА, свойственный человеку, является относительно постоянной характеристикой и отражает степень креативности субъекта. Уровень интеллектуальной активности, выявленный в эксперименте, хорошо коррелирует с творческими достижениями испытуемых в реальной жизни.

Помимо того, что данный подход акцентирует и наглядно показывает роль мотивационно-целевого фактора в творческом мышлении, он обращает внимание на еще один очень важный момент. Творческая способность в науке проявляет себя не только в умении решить задачу, но и в умении ее увидеть, поставить, корректно сформулировать.

У людей наиболее творческих ИА принимает форму интеллектуальной инициативы, когда мыслительная деятельность продолжается за пределами, необходимыми для решения задачи. Если вспомнить определение творчества, согласно которому его отличает внутренняя, исходящая от субъекта заданность целей, средств и способов осуществления (Яценко, 1991), то становится ясно, что эта на первый взгляд избыточная, "лишняя" активность действительно может служить одним из критериев творческой работы ученого (Богоявленская, 1990).Однако и в этих экспериментах ученый все же оказывается вырванным из естественного, жизненного контекста своей деятельности.

Но постепенно и эмпирические, и философские исследования творчества выходят на новые уровни понимания проблемы, связывая его с личностным, предметным и социальным контекстом научной деятельности. Комплексное изучение творчества требует не только новых подходов, но и методов, которые позволили бы исследовать его в естественной среде, так сказать, in vivo. He случайно в последние годы все чаще раздаются голоса в пользу применения в психологии науки метода анализа случаев (case-study method), суть которого состоит в тщательном анализе жизни и личности ученого во взаимосвязи всех ее аспектов, реконструкции всех обстоятельств какого-либо открытия или иного научного события.

Горячим сторонником такого подхода является американский психолог X. Грубер. Он считает, что сила экспериментального метода состоит в установлении закономерных отношений между небольшими группами переменных, а преимущества метода случаев - в возможности изучения взаимодействия между сложными группами факторов (Gruber, 1977).

В отечественной психологии науки метод такой реконструкции биографии ученого давно и успешно применяется М. Г. Ярошевским (Ярошевский, 1981; 1993; Ярошевский, Чеснокова, 1976). В качестве основополагающих принципов анализа творчества М. Г. Ярошевский вводит историзм и предметность.

Предметность означает введение в контекст психологического анализа творчества особенностей научной дисциплины, в которой действует субъект: уровня знания, накопленного данной наукой, способов его построения, наличных средств познания. Традиционно анализ содержательной стороны творчества приходился на долю истории науки, которая изгоняла из своих исследований психологию, объясняя феномены науки почти исключительно логикой развития познания. Психология науки платила ей той же монетой, пренебрегая содержательным аспектом научной деятельности и выводя появление идей или открытий непосредственно из особенностей личности, творческого мышления, интеллекта и т. д.

Принцип историзма акцентирует временную изменчивость не только научного знания и методов, но и внутренней структуры личности, свойств ее ума и характера, способов восприятия личностью окружающего мира и своего места в нем (Ярошевский, 1969).

Приложение этих принципов к изучению психологии творчества таких ученых, как И. П. Павлов, И. М. Сеченов, Л. С. Выготский, привело к открытию ряда новых феноменов: идеогенеза, надсознательного, категориальной апперцепции, оппонентного круга и др., позволяющих по-новому взглянуть на движущие силы творческого мышления, его внешние и внутренние детерминанты.

Расшифровка данных понятий и опыт их приложения к изучению творческого мышления, личности и структур интеллекта конкретных ученых представлены в главе "Параметры личности исследователя" настоящего пособия.

Глава 2. Психологические особенности личности ученого и их формирование

Когда потенциал исследований творческих способностей в структуре интеллекта был в основном исчерпан, когда стало ясно, что уровень развития интеллекта или отдельных его структур не может служить надежным критерием отличия ученого от неученого, продуктивного ученого от менее продуктивного, поиск дифференцирующих признаков был перенесен в область личностно-психологических особенностей.

В психологии сложилась традиция рассматривать интеллект, который, строго говоря, входит в структуру личности в ее широком понимании, отдельно от других личностных характеристик. К "другим" характеристикам обычно относят личностные черты - устойчивые, повторяющиеся в разных ситуациях особенности поведения и мотивацию - побуждения, направляющие и регулирующие поступки и деятельность человека.

Проблема личности была и остается одним из наиболее интересных и дискуссионных разделов психологии. Именно в этой области существует самое большое количество теорий и подходов, по-своему объясняющих структуру, динамику и природу личности.

Сложность самого феномена личности порождает сложность его определения и изучения. Большинство авторов даже избегает давать дефиницию понятия "личность", ограничиваясь подробным перечислением того, что в нее входит или не входит. В конкретно-прикладных целях, в том числе в практике диагностики, часто пользуются описательным представлением о личности как совокупности индивидуально-психологических характеристик, сродни тому, которым руководствуется любой не знакомый с психологией человек, когда на вопрос о ком-то "Что он собой представляет?" начинает перечислять его качества: добрый, застенчивый, отзывчивый, агрессивный и т. п.

По принципу выделения личностных черт построено большинство используемых в настоящее время личностных опросников. Они либо измеряют одну черту, например локус контроля, тревожность, агрессивность, либо показывают личностный профиль - сравнительную выраженность разных черт у одного испытуемого (таковы 16-факторный опросник Кеттэлла, MMPI). научный познание открытие ученый

Разумеется, все многообразие концепций личности, а также противоречия во взглядах на нее находят свое отражение и в исследованиях личности ученого.

Вопрос о специфических свойствах человека науки занимал умы исследователей уже тогда, когда изучение научного творчества только зарождалось. Начало его изучению положил знаменитый Ф. Гальтон своей книгой "Люди науки: их природа и воспитание", им интересовался известный химик В. Оствальд, ему отдали дань многие другие ученые-естествоиспытатели и психологи. Но расцвет исследований личности ученого начинается с конца 50-х годов нашего века, когда, как уже отмечалось, поиск творческих способностей переносится в сферу личности и ее мотивации.

Большинство работ по этой проблеме можно отнести к одному из трех направлений: 1) выявление комплекса личностных качеств, специфичных для ученых; 2) изучение мотивации научной деятельности и ее влияния на продуктивность; 3) анализ факторов, ответственных за появление интереса к научной деятельности и формирование особых черт личности, присущих ученому.

Начало "личностного" периода развития психологии науки можно связать с выходом в свет трудов А. Роу, очень скоро ставших почти классическими и до сих пор широко цитируемых. Основная ее работа - "Становление ученого" (Roe, 1953a).

Отличительной особенностью этой монографии было тщательное и всестороннее изучение активно работающих ученых современности при относительно небольшом количестве респондентов - 64 человека. Это были физики, антропологи и психологи', биологи.

Эмпирические данные, полученные Роу, до сих пор представляют большой интерес и используются другими психологами как материал для интерпретации. Кроме интервью, ею применялись тесты на соотношение вербальных и невербальных способностей и проективные методики исследования личности. В ходе интервью внимание уделялось происхождению, семейному окружению и воспитанию будущих ученых; причинам выбора профессии ученого; хобби, интересам, отношению к религии, семейному положению на момент обследования.

Исследовательнице не удалось обнаружить каких-либо особых характеристик, по которым ученые отличались бы от всех остальных людей, за исключением большей любознательности и увлеченности исследовательской деятельностью, что, скорее, относится к области мотивации. Фокус ее внимания был направлен прежде всего на изучение влияния социоэкономических факторов происхождения (занятия родителей, их образовательный и культурный уровень, материальный достаток, количество детей в семье) и ранней истории развития на выбор научного поприща и дальнейшую научную деятельность.

Попытка рассмотреть ученого как представителя определенной области науки, связать его личную историю и личностные черты со спецификой разрабатываемой научной дисциплины и проблематики является несомненным достоинством данной работы. Некоторые, хотя и очень слабые, индивидуально-психологические различия между представителями разных научных дисциплин были обнаружены. Но связь эта рассматривалась вполне в духе психоанализа, хотя формально Роу не принадлежала к этому направлению: например, повышенная тревожность в детском и юношеском возрасте определила, по ее мнению, интерес части респондентов к проблемам микробиологии.

При этом вопрос о том, что является причиной, а что следствием: предопределен ли интерес будущих ученых к определенной научной дисциплине их сходными личностными свойствами или работа в одной и той же области делает людей похожими друг на друга, - всерьез не рассматривался.

§ 1. Изучение индивидуально-психологических характеристик ученых

Работы Роу во многом задали характер и методологию последующих исследований личности ученого. Значительная часть из них представляла собой более подробную разработку одного из трех указанных выше направлений, которые были намечены ею в монографии и статьях. При этом приоритетным направлением оставался анализ "по чертам". Согласно оценкам специалистов, 64% всех публикаций по проблеме выдающихся ученых было посвящено изучению их личностных черт (Genius and eminence, 1983).

Основываясь на результатах эмпирических исследований, каждый автор выделял свой набор инвариантных личностных свойств, присущих продуктивным ученым. Вот некоторые из предлагавшихся списков.

I. (Mansfield, Busse, 1981):

1) автономия;

2) личностная гибкость и открытость опыту;

3) потребность в оригинальности и новизне;

4) потребность в профессиональном признании;

5) увлеченность работой;

6) эстетическая сензитивность. Авторы этого списка утверждали, что высокий уровень творчества возможен только при условии высокого развития всех этих характеристик.

II. (Ban-on, 1969):

1) наблюдательность, отсутствие склонности к самообману;

2) чувствительность к той части истины, которую другие обычно не замечают;

3) умение взглянуть на объекты и явления по-своему, с необычной стороны;

4) независимость в суждениях, высокая ценность ясного, четкого знания и готовность прилагать усилия ради его получения;

5) высокая мотивация, направленная на приобретение таких знаний;

6) высокие врожденные умственные способности;

7) мощные половые побуждения, основанные на большой жизненной силе и высокой нервной восприимчивости;

8) богатство внутреннего и внешнего мира, склонность к сложной жизни и напряженным ситуациям;

9) высокая готовность к восприятию своих подсознательных мотивов, фантазий и т. п., внимание к собственным побуждениям;