Психология науки

10) большая сила "Я", которая определяет широкий диапазон поведенческих реакций - и разрушительных, и созидательных; творческая личность и более примитивна, и более здравомысляща, и более сумасбродна, чем средний человек;

11) доброжелательность и открытость по отношению к внешнему миру; сильное "Я" может позволить себе регрессию - спуск на более низкие уровни поведения, так как понимает, что оно в любой момент может вернуться в состояние духовной зрелости;

12) предыдущая способность является условием объективной свободы личности, а творческий потенциал есть прямая функция этой свободы. III. (Olah, 1987):

1) психологическая восприимчивость;

2) независимость;

3) гибкость;

4) уверенность в себе.

Другие авторы подчеркивали значимость для ученого таких качеств, как целеустремленность и настойчивость; энергичность и трудолюбие; потребность в достижении; честолюбие и терпение; вера в свои силы, смелость, независимость, открытость к восприятию впечатлений.

Этот перечень можно было бы продолжать и продолжать, однако приведенные подробные списки качеств уже, вероятно, дают возможность оценить и замысел, и характер выводов, получаемых в подобных исследованиях. Всякий, кто захотел бы создать на основе этих данных законченный и непротиворечивый портрет личности ученого, оказался бы в тупике.

Во-первых, количество свойственных творческому ученому качеств, выделенных разными исследователями, очень велико. Если составить из них общий список, то окажется, что в нем много не согласующихся, а то и противоречащих друг другу характеристик.

Во-вторых, выделяемые качества представляют самые разные стороны и уровни личности: среди них есть интеллектуальные, мотивационные, характерологические. Однако они обычно рассматриваются как рядоположенные, равнозначные, вне всякой иерархии. В таком случае неясно, должен ли каждый продуктивный ученый непременно обладать всеми этими свойствами, достаточно ли половины из них или нескольких наиболее важных...

В-третьих, в психологии, так же как и в обыденной жизни, нет строгости в употреблении понятий, описывающих личностные характеристики. Поэтому, употребляя один и тот же термин, разные авторы порой вкладывают в него неодинаковый смысл, тогда как за разными обозначениями зачастую скрывается одна и та же черта.

В-четвертых, за большинством перечисляемых качеств стоит не "элементарная черта", а достаточно сложный феномен, природу которого не всегда просто понять, а тем более измерить его экспериментально или в тестах. Например, по каким признакам должно оцениваться такое на первый взгляд понятное качество, как увлеченность работой: по количеству времени, уделяемого ей, по степени эмоциональности рассказов о ней, по месту в списке предпочитаемых занятий или еще как-то?

Чем дальше, тем больше подвергаются критике как исходные допущения, лежащие в основе подхода "по чертам", так и способы их эмпирической проверки. Так, тезис о том, что личностные черты "творческих" и "нетворческих" ученых существенно различаются между собой, не подтвердился в эксперименте с участием контрольных групп (MacKinnon, 1964). Результаты других исследований не подтверждают мнение о специфичности выделенных черт именно для ученых и заставляют предположить, что выдающиеся деятели разных областей - политики, ученые, художники - имеют больше общего между собой, чем с посредственными представителями того же рода занятий (Mansfield, Busse, 1981).

Также бездоказательным остается утверждение о том, что сходные черты выдающихся ученых являются причиной их успеха на научном поприще. Не исключено, что похожие качества развиваются вследствие успеха, как реакция на особую, благоприятную социальную ситуацию.

Наконец, сомнению подвергается основное допущение - что выдающиеся ученые должны быть похожи друг на друга. Ведь специфика дисциплины, специализации деятельности внутри нее, а также конкретной проблемы объективно требует от работающих в них ученых проявления разных качеств: от кого-то - скрупулезности, терпения и добросовестности для проведения экспериментов, перепроверки фактов; от кого-то, наоборот, полета фантазии, импульсивности; от кого-то - огромной уверенности в себе, позволяющей идти на риск; от кого-то - постоянного сомнения в выводах и поиска новых аргументов.

Проблемные ситуации в науке при всем внешнем сходстве принципиально неповторимы и каждый раз требуют от того, кто ими занимается, многообразных свойств. При этом не только личностные черты оказывают влияние на выбор проблемы и манеру взаимодействия с нею, но и содержание выполняемой деятельности мощно воздействует на формирование личности.

Если между учеными и есть какое-то сходство, то оно, по мнению критиков подхода, должно лежать намного глубже - в области потребностей, ценностей, мотивов.

Значительное влияние на развитие представлений о творческой личности оказали работы Р. Кэггелла, который провел факторный анализ личностных характеристик ученых, используя биографические материалы о деятелях науки прошлого и результаты тестирования современных научных работников. Согласно его данным, ученым свойственны выраженная "шизотимия", т. е. отрешенность, сосредоточенность на своем внутреннем мире, довольно высокий уровень общего интеллекта, скептицизм и критичность, выше средней сила собственного "Я" и эмоциональная стабильность, сильное стремление к доминированию и влиянию на окружающих, а также "самообуздание", проявляющееся в сдержанности, серьезности, замкнутости, склонности предаваться глубоким раздумьям (Cattell, 1963).

Хотя описание, данное Кэттеллом, рисует ученого скорее как сильную, самостоятельную личность, использование им ряда клинических терминов способствовало частичному возрождению представлений об ученом как о человеке психически нездоровом.

Общий вывод Кэттелла состоял в том, что ученый по своей сути интроверт - человек, обращенный внутрь себя самого, фиксированный на явлениях своего внутреннего мира, в противоположность экстраверту, который направлен на внешний мир и его объекты. Кроме того, ученым, по мнению этого автора, свойственно брать на себя ответственность за собственные достижения и неудачи, а не приписывать их действию внешних обстоятельств. Последнее качество является необходимой предпосылкой внутренней свободы и зрелости личности. Сам Кэттелл считал, что его результаты со всей очевидностью показывают, что творческая способность коренится в личности и ее ценностях, а не в познавательных навыках.

§2. Типологии ученых1

Из всех соображений В.Оствальда наибольшую известность приобрела его попытка классификации ученых по двум разрядам. В своей книге "Великие люди" он разделил ученых на классиков и романтиков. Первые склонны к скрупулезным эмпирическим исследованиям, к индуктивному стилю мышления (латинское слово "индукция" означает "поведение"), т. е. имеется в виду такая обработка данных опыта, которая позволяет установить "общий взгляд относительно сходных предметов" (Аристотель). Классики отличаются обстоятельностью и пунктуальностью, медлительностью, замкнутостью, предпочитают по несколько раз перепроверять свои результаты и выводы, любят работать в одиночку, как правило, не имеют учеников и последователей.

Что же касается ученых, представляющих тип романтика, то их отличает способность к смелому выдвижению гипотез, к целостному видению объектов и проблемных ситуаций. У них доминирует не индукция, а интуиция, благодаря которой они "прозревают" результат без предшествующего дотошного анализа. Романтики эмоциональные, общительные, они не любят долго заниматься одной и той же проблемой и теряют интерес к ней, как только она решена в общих чертах. Они оказывают сильное и непосредственное влияние на современников, обожают возиться с учениками и часто создают собственные школы. Романтик творит "скоро и много", работу же классика можно охарактеризовать словами известного математика Гаусса - "немногое, но зрелое".

Ученые различаются и по манере общения. Этот личностный аспект является весьма существенным с точки зрения создания ученым своей школы. Романтики общительны, являются блестящими педагогами, собирают вокруг себя молодежь, которую способны увлечь идеями, обещающими революционизировать науку. Что же касается классиков, то они, как правило, замкнуты, по своему темпераменту флегматичны и научные школы не создают. Тем самым мир науки виделся Оствальду "двухполюсным". Между "полюсами" размещались "средние типы".

Будучи естествоиспытателем, Оствальд не мог ограничиться описанием типов, их феноменологией. Он полагал, что различие между классиками должно иметь естественные причины в свойствах нервно-психической организации ученых. В качестве основного параметра этой организации мыслительных процессов выделялась их скорость. Классики отличаются медлительностью умственных процессов, романтики - быстротой.

После Оствальда свои представления о том, как членить ученых на различные по своим психологическим характеристикам разряды, высказывали многие авторы. Они использовали различные критерии. Для периода классической науки типичен принцип "двухполюсности". Так, например, ученых делят на логистов, которые обходятся без наглядных образов, и интуитивистов, прозревающих решение до того, как оно будет доказано (таково мнение известного французского физика Луи де Бройля); на теоретиков и эмпириков и т. п. Иногда применяется предложенная И. П. Павловым "двучленка", исходящая из различения в высшей нервной деятельности двух сигнальных систем. Те, у кого превалирует первая сигнальная система, передающая информацию в чувственно-образной форме, относятся к художественному типу, тогда как господство второй, знаково-рече-вой сигнальной системы создает тип "мыслителя".

"Идея различия между "художниками" и "мыслителями", - говорил И. П. Павлов, - подсказана самой жизнью". И действительно, склонность одних людей к образному и целостному восприятию вещей, других - к их анализу, логическому членению, абстрактной схематизации говорит о том, что для двухчленной типологии имеются предпосылки в реальных психических свойствах людей, в том числе и людей науки. Житейские наблюдения Павлов надеялся оправдать своей физиологической гипотезой о двух категориях сигналов, поступающих в головной мозг.

Эта версия получила подкрепление с другой стороны. Было открыто различие в функциях левого и правого полушарий. Это открытие относило различие между восприятием образной и восприятием логической информации за счет так называемой функциональной асимметрии полушарий головного мозга. Одно полушарие (правое) выступило в качестве носителя функций, которые Павлов приписал "художественному типу", другое (левое) признано ответственным за аналитическую рациональную работу индивида "мыслительного типа".

Конечно, в повседневных, обычных условиях полушария взаимодействуют, являются, говоря словами одного журналиста, "пожизненными соавторами". Тем не менее возможность того, что у различных лиц одно из них способно играть более влиятельную роль, давала основание использовать это физиологическое открытие для объяснения индивидуальных различий в духе дебройлевского разделения ученых на интуитивистов и логистов.

М. Киртон выделял среди ученых новаторов и адаптаторов. Новаторы, обладающие высоким творческим потенциалом, способны генерировать большое количество продуктивных идей. Они всегда немножко "бунтари", так как не боятся поколебать устои и бросить вызов сложившимся традиционным взглядам на проблему.

Адаптаторы - это, скорее, исполнители, могущие довести до совершенства разработку выдвинутой новатором идеи. Они любят систематизировать, классифицировать материал, вносить упорядоченность в хаос идей, фактов и гипотез.

Наиболее известной является типология ученых, предложенная Г. Гоу и Д. Вудвортом (Gough, Woodworth,1960). На основе тестов и наблюдений они выделили 8 типов научных работников: 1) фанатик; 2) пионер; 3) диагност (ученый, способный увидеть слабые и сильные стороны исследования, хороший критик); 4) эрудит; 5) техник (владеющий техникой, методикой научной работы); 6) эстет (предпочитающий изящные проблемы и изящные решения); 7) методолог; 8) независимый (избегающий коллективной работы, "гуляющий сам по себе").

В основе любой хорошей классификации должен лежать единый для всех выделяемых типов существенный признак (или признаки), изменение которого влечет за собой изменение связанных с ним свойств. Таковым, например, оказывается атомный вес, который Д. И. Менделеев заложил в основу своей классификации химических элементов.

При соблюдении этого условия достоинством типологии является внутренняя структурированность и взаимосвязанность свойств, приписываемых данному типу. Тогда знание нескольких характерных черт ученого позволило бы воссоздать его целостный психологический облик и в общих чертах прогнозировать поведение в определенных ситуациях. Однако авторы типологий чаще всего нарушают правила их построения. Так, в типологии Гоу и Вудворта не соблюдено требование наличия единого основания. В основе типов 2-6, согласно их классификации, действительно можно усмотреть общий признак - особенности проблемной ситуации, с которой предпочитает работать ученый. Однако характеристики фанатика и независимого не подходят под этот критерий. Описание фанатика делает акцент на уровне мотивации, ничего не говоря о специфике занимающих его проблем. Характеристика независимого отражает его позицию в научном коллективе. Поэтому вполне допустимо, что фанатик может быть одновременно эрудитом, либо пионером, либо кем-то еще, а независимый - методологом, эстетом и т. д.

Данная классификация, по мнению большинства психологов, отражает не столько личностные, сколько социально-психологические особенности ученого: его взаимодействие с другими членами группы, функции, которые он выполняет в коллективной научно-исследовательской работе, вклад в разработку общей проблемы, т. е. социально-научную роль. Этот аспект проблемы - ролевое взаимодействие ученых в научном коллективе - рассматривается социальной психологией науки.

Зачастую типологии составлялись учеными, которые сами не являлись специалистами в области психологии. Заняться же этим вопросом их побуждала практика отбора кадров и организации исследований с тем, чтобы учитывать психологические свойства личности. Руководители исследований испытывали нужду в том, чтобы знать не только свои профессиональные проблемы, но и особенности людей, с которыми им приходится совместно работать. Отсюда и их версии о типах личности ученых. Стоит заметить, что эти версии с изменением характера науки приобрели другую направленность. Показательна в этом плане одна из последних попыток наметить новую типологическую схему, принадлежащая канадскому физиологу Г. Селье, известному не только своими исследованиями стресса, но и успешной работой по руководству крупными научными коллективами. В беседе с М. Г. Ярошевским (Монреаль, 1979 г.) Селье отметил, что его схема сложилась в результате наблюдений за существенными различиями в поведении сотрудников, которыми ему довелось руководить на протяжении нескольких десятилетий.

Он составлял ее постепенно, меняя различные варианты, поскольку в психологической литературе никаких продуктивных соображений на эту тему он не нашел. Свою главную задачу он усматривал в том, чтобы не ограничиваться, подобно авторам большинства типологий, признаками, касающимися интеллектуального облика научных работников (их умственных способностей), но охватить более широкий спектр их качеств и установок (личностных, социально-психологических, отношения к делу, карьере и др.).

Приведем примеры выделенных им типов.

"Большой босс" ("предприниматель"). В детстве он был капитаном спортивной команды. Он мог бы сделать одинаково удачную карьеру в бизнесе, политике, армии и т. п., но обстоятельства привели его в науку, и он не склонен терять "случай". Будучи отличным политиканом и организатором, он быстро становится главой исследовательской лаборатории. Но и в этой должности его главное достоинство в том, что он организует работу других. Его бегающие глаза не смотрят на человека прямо, за исключением тех случаев, когда он отдает распоряжения, в исполнении которых заранее уверен. Он либо вульгарен, либо крайне эрудирован. В зависимости от ситуации.

"Сильный бобр" ("торопыга"). Для него главное - быстрота достижения цели, неважно какой. Он занимается исследованием частных проблем не потому, что они ему интересны, но потому, что надеется найти их быстрое решение. В молодости он торопится подниматься по служебной лестнице, так как впереди еще много ступенек и далеко до вершины. Когда же он достигает служебных "вершин", то продолжает торопиться, потому что осталось мало времени в жизни. Он любит скорость ради нее самой, как спортсмен.

"Нарцисс". Воплощение эгоцентризма, он находится в постоянном страхе за свои таланты и готов ради них на любую жертву. Для "нарцисса" и преодоление трудностей, и "подарок судьбы" - одинаковые свидетельства его исключительности.

"Агрессивный спорщик". В школе был остроумным, находчивым, все знал; в исследовательской лаборатории он остается невыносимо самоуверенным. Это - опасный вариант "нарцисса". Он может создать такое напряжение, которое нарушит гармонию даже наиболее сплоченной группы.

"Потенциальный вымогатель" ("акула "). Для него главное - подписать свое имя под возможно большим количеством публикаций. В лаборатории он постоянно раздражает коллег своими замечаниями о том, что их исследования навеяны его мыслями.

"Святой". Он чист в мыслях, словах и делах. В детстве он клянется сделать не одно, а десять добрых дел в день. Позднее он становится медиком только из своих гуманистических стремлений. Он не играет роль святого, он действительно святой. Однако его альтруизм представляет серьезную помеху его деятельности в лаборатории.

"Под святого". Он подражает подлинному святому. Он улыбается мягко, но с чувством собственной правоты. Этот тип почти так же редко встречается, как и истинный святой.

"Добряк". В школе он был любимчиком учителя, в институте - прилежным студентом. После женитьбы он стал кормильцем семьи, которой принес в жертву свою карьеру. Он любит, главным образом, жену и детей и готов на все ради их счастья. Он умен, но простодушен и не отличается богатым воображением, что делает его неспособным к значительным научным исследованиям.

Селье выделил и некоторые другие типы, в том числе характеризующие склад ума (аналитик, синтетик, классификатор). В целом же, несмотря на подробное и красочное описание типологических различий между научными работниками, нарисованная им схема крайне эклектична. В ней отсутствует внутренняя логика, смешаны признаки, относящиеся к различным планам отношений ученых к коллегам, процессу творчества, своим притязаниям и др. Как позитивный момент можно было бы отметить указание на необходимость рассматривать роль детства в приобретении будущим научным работником стиля мышления, интересов, самооценки. Верно подмечено, что психологическое изучение творческой личности не должно носить характер "среза", но продуктивно лишь в том случае, если охватывает весь его жизненный путь.

В целом разработка типологий личности ученых не получила широкого развития. Во-первых, очень трудно выделить тот существенный признак, который мог бы лечь в основу подлинно научной классификации личности ученого. Пока что каждый автор выбирал этот признак достаточно произвольно, ориентируясь на собственные, подчас интуитивные представления. Кроме того, любая классификация личности ученого описывает "чистые типы, которые в жизни встречаются крайне редко. В действительности большинство ученых располагается между этими полюсами и реализует в своем поведении черты различных типов личности.

Хотя авторы классификаций считают, что тип личности - неизменная характеристика, но вопрос о том, может ли, например, "новатор" в иных условиях превратиться в "адаптатора" и наоборот, никем всерьез не изучался. Вместе с тем имеются данные о том, что научные роли, исполняемые одним и тем же человеком (типа описанных Гоу и Вудвортом), могут очень сильно меняться в зависимости от особенностей коллектива, в котором он работает, и проблемы, над решением которой данный коллектив бьется.

Во-вторых, польза от подобных классификаций весьма ограниченна. Как правило, они базируются на довольно шатком теоретическом фундаменте и в этом смысле не открывают принципиально нового взгляда на ученого и его работу. Областью их практического применения мог бы стать подбор определенного типа ученого для выполнения конкретного вида деятельности (например, ученый-наставник, ученый-организатор), создание оптимального "ролевого ансамбля" группы, т. е. сочетания ученых, функционально дополняющих друг друга в процессе разработки той или иной проблемы, научной программы.

§ 3. Мотивация в структуре личности ученого

Еще на заре исследований, посвященных способности к научному творчеству, их авторы обратили внимание на то, что помимо высоких интеллектуальных способностей всех выдающихся людей отличало "еще что-то", некоторое качество, которое одни называли целеустремленностью и настойчивостью, другие - увлеченностью работой, третьи - преданностью науке.

Фактически это было указанием на некоторые особенности мотивации, которые характеризуют ученых, завоевавших себе имя в науке. Если обратиться к приведенным выше спискам "профессионально важных" для ученого черт, то и там обнаруживаются качества, явно относящиеся к мотивационно-потребностной сфере: потребность в профессиональном признании, высокая мотивация, направленная на приобретение знаний, потребность в достижении и другие. Подобные качества встречаются буквально в любом описании психологического облика ученых. Таким образом, признается, что особая роль в структуре личности ученого принадлежит мотивационным компонентам, т. е. побуждениям, направляющим его деятельность, целям, к которым он стремится, желаниям, которые он удовлетворяет в работе. В рамках изучения личности ученого влияние мотивации на его творческую продуктивность стало предметом специального анализа.

К настоящему времени сформировалось мнение о том, что у продуктивного ученого внутренняя мотивация преобладает над внешней. Поясним, что это значит.

Приоритет внутренних мотивов над внешними подразумевает, что человек включен в деятельность ради нее самой, а не ради других целей, по отношению к которым она является средством их достижения. Например, можно учиться потому, что доставляет удовольствие сам процесс приобретения знаний, или потому, что получение хорошего образования открывает перспективу занять высокое социальное положение в обществе, найти высокооплачиваемую работу. В случае ученого внутренним побуждением к деятельности служит удовольствие, удовлетворение, получаемое от самого процесса работы, любовь к истине, стремление к интеллектуальному успеху, желание решать и находить проблемы, давать работу уму.

Конечно, деление на внешние и внутренние мотивы научной деятельности весьма условно. В каком-то смысле все мотивы являются внутренними, так как исходят от самой личности и ей принадлежат. Говоря о внешних мотивах, имеют в виду лишь то, что они являются внешними по отношению к процессу добывания научного знания, неспецифичны для него.

Наиболее отчетливо внутренняя мотивация проявляется в детской игре, поскольку ребенок играет совершенно "бескорыстно": он не рассчитывает на награды и поощрения, не зарабатывает себе таким образом престиж или пропитание, он играет ради самой игры. Так и внутренне мотивированный ученый захвачен проводимым экспериментом, течением собственных рассуждений, им движет интерес, любопытство, азарт исследователя. За скобками остаются такие внешние стимулы, как материальное вознаграждение, карьера, стремление к приоритету и пр.

Можно возразить: ученый, как и любой профессионал, работает не только ради интереса, но и ради денег, престижа, признания, должностей. Как совместить этот очевидный факт с представлением о том, что его деятельность направляется внутренними мотивами?

По-видимому, здесь речь идет о разных уровнях деятельности и, соответственно, мотивации. Если рассматривать научную деятельность как жизнедеятельность, т. е. как активность, соотносимую с жизнью в целом, с ее смыслом и планами, то ученый, безусловно, реализует в ней широкий круг мотивов, которые определяют многие его поступки в профессиональной сфере.

Например, выбирая проблематику будущих исследований, ученый может ориентироваться не только на свой "чистый" интерес, но и на возможность стать первооткрывателем в этой области, ее перспективность с точки зрения написания диссертации по этой теме; переход с одного места работы на другое может быть продиктован желанием сделать карьеру; обобщение результатов в научной монографии рассматривается как шаг на пути должностного роста и т. д. Известно, что для ученых очень важным мотивом поведения в науке и научном сообществе является стремление иметь хорошую репутацию среди коллег. Наличие такого мотива является одним из механизмов, который заставляет ученого постоянно поддерживать свою "научную форму" и добросовестно относиться к своей работе.

Но когда речь идет о творческой компоненте научной деятельности, исследовательской работе как таковой, то эти мотивы должны отступать на задний план, уступая место интересу, увлеченности выполняемой деятельностью. Иными словами, погружаясь в проблему и исследовательский материал, ученый должен забывать о славе, почестях, приоритете, иначе мысли о них не дадут ему полностью отдаться полету своей творческой фантазии.

Многочисленные эксперименты американских психологов показали, что если ученый в процессе решения проблемы ориентирован на внешнюю оценку (например, получение какой-то премии за решенную проблему или порицание в случае неуспеха), то эффективность его работы падает: увеличивается время решения задачи и снижается качество ее решения - новизна и нетривиальность продукта, оригинальность путей его получения.

Значит, включение в творческий процесс стимулов, внешних по отношению к собственно познавательным интересам личности, подавляет творческое поведение. Но это относится именно к творческим задачам, т. е. к таким, которые не имеют ни алгоритма решения, ни единственно правильного ответа (Amabile, 1983).

Внутренняя мотивация, по выражению М. Г. Ярошевского, рождается из общения с предметом исследования. По мере того как ученый продвигается в проблемном поле своего исследования, он находит ответы на одни вопросы и тут же сталкивается с новыми. Настоящий исследователь, обнаруживая некоторое явление, сразу же задается вопросом о его причинах, механизмах, взаимосвязях, выводах, которые из этого следуют. Сама логика познания, исследования проблемы подталкивает его к тому, чтобы идти все дальше и дальше, включать в фокус своего внимания новые феномены и факты.

И основной движущей силой, заставляющей ученого это делать, является напряжение, создаваемое противоречием между тем, что он уже понял и познал, и тем, что еще только предстоит понять. Если среди его мотивов преобладают внутренние, то он будет работать до тех пор, пока проблемное поле не окажется исчерпанным, пока не иссякнет возможность дальнейшего продвижения в материале. Если же внутренняя мотивация слаба и исследовательская работа является для ученого в основном средством получения моральных, материальных и иных преимуществ, то, скорее всего, его исследовательский пыл угаснет, как только он почувствует, что полученных результатов достаточно, чтобы обеспечить ему желаемые блага. Примером "работы" внутренней мотивации могут служить действия испытуемых-"креативов" в описанных выше экспериментах Д. Б. Богоявленской.

Конечно, в действительности внешние и внутренние мотивы тесно переплетаются друг с другом. Они не только сосуществуют, не только борются, но и переходят друг в друга. Внешняя мотивация может послужить толчком для начала работы, в процессе которой ученый настолько увлечется решаемой проблемой, что все остальное отступит на задний план. В то же время совершенно заслуженные, но неумеренные почести и премии порой приводят к потере внутренней мотивации.

Становится понятно, почему внутренние мотивы научной деятельности обеспечивают более высокую продуктивность и эффективность творчества. Во-первых, сам предмет исследования начинает подсказывать ученому, в каком направлении следует двигаться; во-вторых, внутренняя мотивация мобилизует интеллектуальные резервы, направляя их в нужное русло; наконец, снимаются социально-психологические барьеры, связанные с боязнью неудачи, неблагоприятной внешней оценки ("А что будет, если я не решу эту проблему?..").

Итак, продуктивность ученого определяется специфическим сочетанием интеллектуальных и мотивационных составляющих личности. Возможность реализации творческого потенциала модифицируется под влиянием мотивации, которая либо помогает, либо препятствует его воплощению в исследовательской деятельности. Именно в "изъянах" мотивации некоторые исследователи видят причину того, что часть людей, давно работающих в науке и отнюдь не глупых, не реализуют свои способности, остаются посредственными научными работниками. За счет того же фактора - сильной внутренней мотивации - не столь способные ученые могут добиваться поразительных успехов в своей работе. И потому утверждение о том, что "настоящим" ученым может стать лишь тот, кто любит науку ради нее самой, а не ради тех благ, которые она дает, в целом является справедливым.

§ 4. Семейное окружение и его роль в формировании личности ученого

Наряду с изучением особенностей самой личности шел поиск внешних детерминант, которые определяют жизненный путь будущего ученого на разных возрастных этапах его развития. В основном анализировались две зависимости: 1) влияние факторов среды и окружения на формирование личности и ее творческих способностей; 2) влияние внешних факторов на выбор

научной карьеры.

Имеются некоторые данные о роли взаимоотношений со школьными учителями и с преподавателями в период обучения в высшем учебном заведении. Авторитарный учитель, жестко контролирующий детей, придерживающийся традиционных форм обучения, подавляет творческую активность своих учеников. Среди вузовских преподавателей наиболее способствуют развитию творческого потенциала студентов те, которые уделяют своим подопечным много внимания во внеучебное время, сами успешно занимаются научной работой и поощряют в студентах независимость мыслей и действий.

Но в подавляющем большинстве исследований в качестве предмета изучения выступали социальные и социально-психологические характеристики семей, в которых воспитывались будущие ученые.

Среди социальных факторов особое внимание уделялось социальному статусу семьи, материальному уровню ее жизни, образованию и вероисповеданию родителей, количеству и составу детей в семье и т. п. Объектом изучения были и выдающиеся ученые прошлого, сведения о семье которых брались из биографических источников, и современные ученые.

Было обнаружено, что родители будущих ученых, как правило, имели высокий уровень образования и происходили из средних слоев общества. Из семей, занимающих высокое социальное положение в обществе (политическая, финансовая и деловая верхушка и т. п.), редко выходят ученые, тем более выдающиеся. Если же дети из этих семей и занимаются наукой, то предпочитают гуманитарные дисциплины (Knapp, Goodrich, 1952; Knapp, 1963; Roe, 1953).

Среди западных ученых (в основном американских) наиболее творчески продуктивными являются иудаисты, затем протестанты, затем католики. И наконец, многие ученые были единственными или старшими детьми в семье.

Понятно, что эти результаты отражают лишь среднестатистические тенденции. А это значит, что в действительности среди ученых встречаются представители разных социальных слоев и вероисповеданий, а также атеисты, дети из многодетных и малообеспеченных семей.Кроме того, констатация сходства в социальных корнях ученых требует следующего шага - ответа на вопрос: почему так происходит? Очевидно, что за каждым из этих факторов лежат более глубокие объективные и субъективные обстоятельства, порождаемые условиями жизни семьи. Например, семьи с низким материальным достатком просто не обладают возможностью дать своим детям хорошее образование, чаще нацеливают детей на скорейшее начало самостоятельной работы и помощь в обеспечении прожиточного минимума семьи.

Дети из высших слоев общества могут выбирать иные, нежели научное поприще, виды карьеры, чтобы поддержать высокий социальный статус семьи, соответствовать ожиданиям родителей, стремящихся видеть их также на вершине общественной пирамиды. Большое значение имеют традиции, желание родителей найти в детях преемников и продолжателей их дела.

Что касается корреляции между уровнем продуктивности и принадлежностью к той или иной вере, то это может объясняться разными принципами поведения и стилями воспитания, характерными для той или иной религиозной ориентации. Известно, что католическая вера в большей степени требует от своих приверженцев соблюдения установленных канонов поведения, в частности некритичности в восприятии основных догматов веры, строгости и жесткости в отношениях с детьми, большое место принадлежит в ней внутренним и внешним запретам и ограничениям'.

Таким образом, объективные условия жизни семьи формируют в ней определенные социально-психологические феномены - установки, ожидания, предпочтения и ценности, которые отражаются на психологическом облике и профессиональной ориентации ребенка, выросшего в этом окружении. Поэтому огромную важность для развития личности имеют социально-психологические характеристики родителей, особенности сложившихся детско-родительских отношений и стиля воспитания, принятых в семье. С этой точки зрения и должен интерпретироваться тот факт, что ученые часто бывают единственными, старшими или последними детьми в семье. Все перечисленные позиции ребенка в семье являются по-своему исключительными. Первый, последний, а тем более единственный ребенок чаще, чем другие дети, становится объектом особого внимания со стороны взрослых.

Обнаружено, что некоторые характеристики родительского стиля поведения в целом и отношений с детьми положительно коррелируют с развитием у ребенка творческого потенциала. К ним относятся:

1) неконформность (т. е. наличие собственного мнения и умение его отстаивать);

2) отсутствие повышенной тревожности и необоснованных страхов;

3) независимость, вера в собственные силы, основанная на их реалистической оценке;

4) поощрение в ребенке самостоятельности, инициативы;

5) "демократический" стиль воспитания, уважение к личности ребенка;

6) ровный, но не слишком теплый фон эмоциональных отношений в семье.

Нетрудно заметить, что это те условия, которые помогают формированию самостоятельности и ответственности - важнейших предпосылок становления человека как зрелой и сильной личности.

Упоминавшееся выше исследование Кэттелла спровоцировало интерес к поиску условий, способствующих формированию так называемых шизотимных черт личности, и прежде всего ин-троверсии, для которой характерны погруженность в себя, склонность к тщательному обдумыванию и планированию своих действий, самоанализ, высокий уровень контроля за своими чувствами. Объектом пристального внимания стали тяжелые ситуации и события, пережитые учеными в детском возрасте: частые и/или серьезные болезни в детстве, распад семьи, ранняя смерть одного или обоих родителей, конфликтные отношения в семье и другие. Высказывалась гипотеза о том, что подобные ситуации являются для ребенка сильным стрессом и заставляют его замыкаться в себе, искать спасения в напряженной интеллектуальной жизни.

Действительно, в биографиях ряда ученых встречаются такие события. Однако, во-первых, это нельзя рассматривать как непреложное правило, и количество ученых, чье детство протекало вполне безоблачно, ничуть не меньше. Во-вторых, психологический смысл этих ситуаций неоднозначен и может быть истолкован по-разному. Любой стресс, сложное жизненное испытание кого-то ломает, а для кого-то является стимулом и условием более раннего взросления и созревания личности.

Многое зависит от конкретных условий, на фоне которых разворачиваются эти события: требований, которые взрослые предъявляют к ребенку в новой ситуации; их отношения и оценки происходящего; уже сложившихся у ребенка черт характера и личности. Поэтому, например, потеря отца для одного может мало что изменить в жизни, для другого - вызвать тяжелые эмоциональные переживания из-за утраты любимого и близкого человека, для третьего - стать стимулом для принятия на себя функций мужчины в семье.

Аналогичным образом тяжелая болезнь накладывает на естественную жизнь ребенка свои ограничения, которые он вынужден соблюдать (например, постельный режим, ограниченная подвижность), и в то же время требует приложения больших усилий для достижения тех же успехов, что и его сверстники.

Во всех этих случаях изменяется социальная и психологическая позиция ребенка, которая объективно подталкивает его к развитию черт, свойственных "взрослой", зрелой личности. А зрелость личности - одна из важнейших предпосылок развития творческой способности в любой области деятельности.

Повышенный интерес к психотравмирующим событиям детства характерен для психоанализа, который постулирует, что склад личности достаточно жестко определяется на самых ранних этапах развития ребенка. В психоаналитической традиции психотравмирующие ситуации трактуются как любые переживания, связанные с недостатком родительской любви и заботы, ревностью старшего или младшего ребенка к другим детям, которых якобы родители больше любят. Особую роль играют отношения с матерью и отцом, связанные с эдиповым комплексом ребенка', многие другие негативные переживания, которые заставляют ребенка контролировать свои желания, потребности, вытеснять их в бессознательное. Но даже будучи вытесненными, эти мощные либидозные импульсы2 ищут разрядки и могут находить себе выход в превращенной и социально приемлемой форме - в научном творчестве.

В психоанализе такой процесс - разрядка энергии инстинктов в неинстинктивных, высших формах поведения - называется сублимацией. С помощью этого механизма психоаналитически ориентированные исследователи науки пытаются обосновать не только возникновение склонности к научной деятельности, но и пробуждение интереса к ее конкретным проблемам и объектам. Так одно из объяснений интереса Ньютона к проблеме гравитации основывалось на том, что в детстве он был лишен родительской любви и заботы и всю оставшуюся жизнь испытывал неудовлетворенную тягу к матери, которая и сублимировалась в его научных изысканиях (Manuel, 1968). Конечно, данную работу отличает чересчур прямолинейное применение положений фрейдизма к интерпретации научных феноменов. В настоящее время среди психологов не так часто встречаются "правоверные" приверженцы теории психоанализа. Однако ее идеи настолько широко и прочно вошли в психологию, что оказались как бы растворены в коллективном сознании западного и в особенности американского психологического сообщества, так что отдельные элементы фрейдизма можно встретить у авторов, на первый взгляд весьма далеких от психоанализа.

§5. Начало самостоятельной деятельности: отношения с научным руководителем

Изучение факторов выбора научной карьеры показало, что для многих ученых этот выбор вовсе не являлся следствием глубинных раздумий или осознания своего призвания. Почти в половине случаев он осуществлялся под значительным влиянием второстепенных факторов, не имеющих прямого отношения к существу будущей деятельности: советов родных и близких; подражания значимым другим; возможностей поступления в то или иное высшее учебное заведение и т. п. Причем особенно это характерно для ученых-гуманитариев, которые чаще выбирают научную карьеру непосредственно перед окончанием института, а вот физики делают это намного раньше, обычно перед окончанием школы (Science as a career choice, 1973).

Большое значение имеют также ценность образования и престиж профессии ученого в глазах общества и семьи, из которой происходит ученый, стиль жизни и традиции последней в плане профессиональных занятий, а также школьная успеваемость. Хорошо успевающие дети потому, возможно, чаще выбирают карьеру ученого, что высокие оценки в школе в обыденном сознании ассоциируются с умственной одаренностью и высоким интеллектом, а последние - с возможностью и целесообразностью заниматься наукой.

Огромная роль в процессе становления ученого принадлежит его наставникам: формальному - научному руководителю и неформальному - коллеге, другу, просто известному ученому, который в силу своих личностных, профессиональных или иных особенностей становится для молодого ученого значимой фигурой, образцом для подражания.

Особое внимание уделялось изучению отношений с научным руководителем, воздействие которого на научную жизнь и деятельность ученика рассматривалось в двух аспектах.

Первый связан с влиянием статусно-ролевых характеристик руководителя на научную карьеру молодого ученого. Дж. Лонг с сотрудниками обнаружил, что известное имя, высокий статус и репутация руководителя в научном сообществе изначально дают его ученикам определенные выгоды: им легче устроиться на работу, опубликовать свои научные работы, их чаще и раньше начинают выбирать в различные научные организации и т. п. (Long, MacGinnis, 1985). Популярность учителя обеспечивает его ученикам возможность широких научных контактов, в том числе с научной элитой, и все это вместе взятое является важной предпосылкой быстрой и успешной научной карьеры. Данный феномен Лонг назвал "накопляемым преимуществом".

Второй аспект отражает влияние научного руководителя как авторитета, личностно значимого человека, носителя и передатчика так называемого "личностного" научного знания, а также образцов поведения в среде ученых. Это влияние напрямую затрагивает формирование ученого как личности, поскольку оно соотносимо с ценностным отношением к науке в целом и отдельным ее сторонам, таким, как научные теории, нормы и правила, отношения с людьми...

Самой известной работой, анализирующей воздействие учителя на молодого ученого, является труд X. Закерман, посвященный учителям ученых, получивших Нобелевские премии. Она обнаружила, что среди учеников Нобелевских лауреатов процент ученых, также ставших Нобелевскими лауреатами, выше, чем в научном сообществе в целом (Zuckerman, 1977). Возможно, что выдающиеся ученые обладают каким-то особым "чутьем", позволяющим им отбирать себе в ученики наиболее талантливых и перспективных молодых людей.

Однако Закерман считает, что дело не столько в этом, а в том, что основу влияния руководителя на ученика составляет помощь (посредничество) в социализации, понимаемой как процесс вхождения в субкультуру науки. При этом ученики Нобелевских лауреатов изначально проходят эту социализацию в среде "научной аристократии", которую, по мнению исследовательницы, отличает ряд особенностей, в том числе высокий уровень стандартов научной деятельности, большие личные притязания и ориентация на будущую позицию научной элиты. Таким образом, сущностью взаимодействия с учителем (по крайней мере в данном случае) является передача принятых в субкультуре научной элиты ценностей и традиций. Последние, становясь частью личности, определяют ее мотивацию, отношение и стиль работы, помогающие в достижении высоких научных результатов.

Д. Саймонтон обратил внимание на то, что в жизни ученого есть разные периоды. На одном из них - формирующем - происходит вхождение в науку и развитие творческого потенциала, т. е. овладение накопленным ранее опытом, знаниями и методами познания, нормами и ценностями отношений и поведения в сообществе (Simonton, 1973). На этом этапе огромное значение принадлежит влиянию самых разнообразных внешних факторов.

К макросоциальным факторам, безусловно отрицательно влияющим на развитие творческого потенциала, Саймонтон относит политическую нестабильность и любые войны, в которых участвует данная страна. Положительными факторами, как ни странно, являются гражданские волнения, социальные конфликты, т. е. ситуации, выдвигающие сильных личностей и требующие от личностей быстрого взросления, постижения сути происходящих событий и соответствующего выбора.

Среди факторов ближайшего окружения особая роль принадлежит тем моделям поведения, которые реализуют люди, находящиеся перед глазами молодого ученого. Чем шире круг моделей, доступных индивиду для наблюдения и подражания, чем более разнообразные влияния он испытывает, тем больше он имеет возможностей для выбора собственной роли и соответствующей линии поведения. Автор отмечает, что хотя формальное образование ученого и его взаимодействие с учителем имеют большое значение, положение ученика, изучающего науки под руководством наставника, способствует развитию творческого потенциала лишь до определенного момента, ибо слишком долгое пребывание на формирующей стадии вредно для ученого (Simonton, 1988).

Когда процесс приобретения опыта в основном закончен, наступает следующий - продуктивный - период, в течение которого ученый перерабатывает накопленный опыт, преобразует его в свои внутренние установки и взгляды и "отдает" в виде своих научных результатов. На этой стадии значение "влияний" хотя и остается, но заметно ослабевает. Основной движущей силой дальнейшего развития ученого как личности и как профессионала становится его собственная внутренняя среда, сложившиеся к этому моменту глубинные личностные образования: ценности, смыслы, мотивы, потребности, идеалы и т. п.

Таким образом, и исследователи собственно личностных характеристик ученых, и исследователи факторов их становления постепенно, хотя и с разных сторон, подошли к осознанию необходимости формировать новые подходы к личности как к целостной структуре, объединяющей отдельные ее характеристики (которые при традиционном анализе выступают как разрозненные) единым смыслом и стержнем. Представление о личности как системе позволяет понять, почему одни и те же внешние воздействия могут приводить к совершенно противоположным эффектам у разных индивидов: любое воздействие преломляется через сложившиеся психологические образования, особый внутренний мир человека и воплощается в разных типах поведения.

§ 6. Интегрирующий подход к исследованию личности ученого

Заявления о необходимости нового подхода к психологии творческой личности слышатся прежде всего из уст тех психологов, которые вначале шли по традиционному, "коллекционерскому" пути ее анализа и на основе собственного опыта убедились в ограниченности такого взгляда на ученого. Для своего времени он был закономерен и необходим, в его недрах накоплен большой эмпирический материал, который требует осмысления под новым углом зрения.

Но одно дело понять, что личность есть система, и совсем другое - выделить ее главный системообразующий признак, найти адекватные пути изучения этой системы. Основания новой методологии изучения личности ученого психология науки черпает из общей психологии, которая также бьется над решением этой проблемы, и из истории науки, имеющей большой опыт жизнеописаний ученых как представителей определенной научной дисциплины и конкретного исторического периода развития науки и общества.

Поскольку данное концептуальное направление появилось относительно недавно, многие его положения пока являются недостаточно проработанными. Скорее, это некоторые глобальные идеи и соображения, намечающие общие контуры и направления развития исследований личности ученого.

Разные авторы имеют свое видение того, что составляет стержень личностной структуры. Р. Кэттелл считает, что это ценности. Дж. Гилмор полагает, что внутренняя сила продуктивной личности, ее свобода и независимость (которые являются непременным условием продуктивности) обусловлены способностью воспринимать себя как отдельную и отличную от других единицу, т. е. сильным развитием у нее личностной идентичности (Gilmore, 1974). Близких взглядов придерживаются Р. Смит, выдвинувший тезис о том, что основным источником творчества является культивирование собственной личности (Smith, 1973), А. Маслоу, введший понятие "самоактуализирующейся личности" (Maslow, 1968), и некоторые другие авторы.

Как бы ни называли разные авторы выделяемую интегральную характеристику личности, ни у кого из них не возникает сомнений в том, что она представляет собой мотивационно-цен-ностное образование, определяющее позицию человека по отношению к наиболее значимым для него явлениям окружающего мира. Именно система мотивов и ценностей придает смысл и "знак" индивидуальным характеристикам поведения, таким, например, как целеустремленность, настойчивость, воля и др., которые часто принимаются за собственно личностные качества. Они описывают динамические аспекты проявления личности, но ничего не говорят о ее сути, о том, к каким именно целям она так устремлена, ради чего так настойчива, почему проявляет незаурядную волю в одних ситуациях и не проявляет в других.

Что значит "хорошо знать человека"? Не что иное как с большой степенью вероятности предвидеть его поступки в различных ситуациях. А это становится возможным лишь при знании относительно устойчивых, "сквозных" характеристик его личности, каковыми являются мотивы и ценности. Они организованы в иерархическую структуру, в которой одни элементы занимают доминирующее, определяющее положение, другие - подчиненное, второстепенное.

Формирование относительно стабильной иерархически организованной мотивационно-ценностной системы служит одним из показателей завершения становления личности, т. е. обретения ею своей идентичности. К этому моменту человек как бы уже вылепил свое неповторимое лицо и в дальнейшем обычно вносит в него лишь незначительные изменения. Это "лицо" - совокупность идеалов, убеждений, взглядов и установок, побуждающих его деятельность, составляющих смысл жизни, теперь определяет отношение индивида к миру вещей, людей и к самому себе. Начиная с этого момента, источник личностного развития перемещается внутрь самой личности. Зрелая личность обладает способностью самостоятельно планировать и управлять своей жизнью, строить научную судьбу, ставить себе цели научной деятельности, разрабатывать пути их достижения и делать это, исходя из сформированных внутренних императивов и ценностей.

Только достигая такой ступени развития, личность может стать внутренне свободной. Это означает, что она может преодолевать внешние, случайные обстоятельства, не теряя при этом своего "лица", сохранять свои фундаментальные ценности, не жертвовать своей позицией ради достижения сиюминутных целей.