При анализе определений организационной культуры обычно выделяют три общих основных момента: базовые представления, ценности и «символику». Базовыми представлениями являются представления членов организации об окружающей среде, организационных условиях, которые проявляются в поведении и действиях члена организации. Ценности определяют допустимость поведения и задают способ действия в определенных ситуациях. Посредством «символики» ценности передаются в организации новичкам, к «символике» можно отнести документы, в которых описаны ценностные ориентации, легенды и мифы, логотип, брендбук, гимн, которые присутствуют в том или ином виде в каждой организации.

При активной и последовательной кадровой политике участие кадровой политики в организационной культуре в целом прослеживается в каждом из этих аспектов. Так, базовые представления о руководителе, его кадровых решениях и их причинах является результатом проводимой кадровой политики. Кадровая политика как решения организационной власти (с учетом активной роли, субъектности персонала) определяет запреты, в том числе оформленные документально, на некоторые проявления поведения и формирует соответствующие ценности. Например, компания-производитель спортивных товаров на уровне организационной культуры имеет своей ценностью здоровый образ жизни, а миссией - его продвижение в странах своего присутствия. На уровне кадровой политики это проявляется в решениях о найме персонала без вредных привычек, запрете на курение в форме, спецодежде с корпоративной символикой в рабочее время.

Выделяют два аспекта организационной культуры: объективный, обычно связанный с вещественной стороной и физическими характеристиками рабочего пространства и субъективный. Субъективный аспект, как упоминает А. Н. Занковский, исходит из разделяемых работниками «…предположений, веры, ожиданий, группового восприятия организационного окружения с его ценностями, нормами, ролями, существующими вне личности. Сюда включают ряд элементов символики, особенно ее «духовной части» - герои организации, мифы, истории» (Занковский, 2002). Кадровая политика как часть организационной культуры, находит свое отражение не только в субъективном, но и в объективном аспекте. Например, закупка телевизоров в зоны отдыха для персонала и соответствующее оборудование этих зон может быть частью целенаправленно проводимой политики по совершенствованию условий труда, с целью снижения текучести и абсентеизма работников.

По мнению М. А. Макарченко, организационная культура обеспечивает такие характеристики организации, как «…стабильность, предсказуемость и упорядоченность действий, единство целей и низкая конфликтность. Она может быть зафиксирована в виде специального документа - кодекса фирмы, а может существовать без формального оформления. И в том и в другом случае, она действует одинаково эффективно. Причем, в любом случае, организационная культура имеет ряд носителей, с помощью которых она классифицируется, проявляет себя и передается новичкам. Такими носителями являются мифы, постулаты и культурные нормы; традиции и обычаи; символы (дизайн, одежда, стиль ведения совещаний и др.), язык (термины, сленг, прозвища и т.д.), принимаемые решения и система санкций (политика руководства)» (Макарченко, 2004). Таким образом, кадровая политика может выступать еще и носителем организационной культуры, выполняя помимо других функций, функцию распространения и передачи организационной культуры.

Явно роль кадровой политики как составляющей организационной культуры можно увидеть при анализе компонентов последней. Ф. Харрис и Р. Моран предлагают ряд характеристик, с помощью которых можно описать конкретную организационную культуру:

- особенности ценностей и норм;

- осознание себя и своего места в организации;

- коммуникационная система и язык общения;

- внешний вид, одежда, представление личности о работе;

- осознание фактора времени, отношение к нему, его использование;

- характер взаимоотношений между людьми;

- отношение к жизни;

- процесс развития работников, их обучение и переобучение;

- трудовая этика и мотивирование;

- чем и как питаются люди, привычки и традиции в этой области (Harris, Moran, 1991).

Многие из этих характеристик могут быть отнесены к определяющимся кадровой политикой организации. Так, ценности и нормы часто бывают прописаны в виде миссии компании, и свода правил, которым персонал целенаправленно обучают в процессе адаптации к новому месту работы. Стандарты внешнего вида сотрудников в рабочее время («дресс-код»), также как и регламент деловых отношений между подразделениями и отдельными сотрудниками зачастую бывают продиктованы решениями руководителя как представителя организационной власти и закреплены в локально-нормативных актах компании. Особенности процессов развития и обучения работников, мотивирования и стимулирования, создание условий для питания работников (оборудованное место приема пищи), или корпоративное питание, предоставление различных компенсаций и льгот (полная или частичная оплата полиса добровольного медицинского страхования, корпоративный транспорт, компенсация затрат на бензин и сотовую связь) является реализацией конкретной кадровой политики, и в большой степени определяется ею.

Рассмотрев кадровую политику как междисциплинарный феномен и психологические подходы к ее изучению, мы сформулировали определение кадровой политики, из которого мы исходим в данной работе. В нашей работе кадровая политика - составная часть организационной культуры предприятия, представляющий собой взаимодействие участников (руководителей и сотрудников организации) при создании системы правил и норм, приводящих персонал в соответствие со стратегией фирмы. Кадровая политика как часть организационной культуры может эксплицитно существовать на уровне локальных нормативных актов организации, стандартов и регламентов и проявляться на поведенческом уровне, но нужно принимать во внимание и ее имплицитный компонент. Кадровая политика - продукт эксплицитных и имплицитных интеракций всех сотрудников организации, независимо от их ролевого и статусного положения.

С нашей точки зрения, субъект-субъектный характер кадровой политики подразумевает субъектность всех участников кадровой политики, которая проявляется в обратной связи работников, их организационном поведении и представлениях о кадровой политике и причинах кадровых решений. Такая точка зрения на единство субъекта и объекта кадровой политики предполагает отсутствие необходимости выделять субъект и объект в их традиционном понимании. Поскольку кадровая политика опосредуется психологическими факторами и каждый сотрудник так или иначе взаимодействует с руководством, осведомлен о кадровых решениях и испытывает на себе их последствия, это является условием того, что кадровая политика становится предметом явных или неявных интеракций, активируя восприятие сотрудниками специфики организационных условий и конструирование ими представлений о происходящих в ней процессах. Эти представления не всегда явные и не всегда являются объектом сознательных умозаключений, но они открывают важную психологическую сторону кадровой политики. В данной работе они фигурируют как представления о кадровой политике.

Выводы по главе 1

1. Кадровая политика является междисциплинарным феноменом и находит свое отражение в региональной экономике, экономике и социологии труда, социологии организаций, политологии, управлении персоналом, организационном поведении. Кадровая политика - «зонтичное понятие»: оно приобретает разное значение и содержание в различных отраслях знания и контекстах. Не отрицая вышеперечисленные определения этого понятия, мы должны констатировать, что они, с нашей точки зрения, требуют дополнения, так как все вышеописанные контексты - внепсихологические.

2. Феномен кадровой политики имеет психологическое содержание. Во-первых, кадровая политика опосредуется не только экономическими и социальными, но и психологическими факторами. Во-вторых, каждый сотрудник так или иначе взаимодействует с руководством, осведомлен о кадровых решениях и испытывает на себе их последствия. Это является условием того, что кадровая политика становится предметом явных или неявных интеракций, активируя восприятие сотрудниками специфики организационных условий и конструирование ими представлений о происходящих в ней процессах. Эти представления открывают важную психологическую сторону кадровой политики.

3. Субъект-субъектный характер кадровой политики подразумевает субъектность всех участников кадровой политики, которая проявляется в обратной связи работников, их организационном поведении и представлениях о кадровой политике и причинах кадровых решений. Такая точка зрения на единство субъекта и объекта кадровой политики предполагает отсутствие необходимости выделять субъект и объект в их традиционном понимании. Кадровая политика - не воздействие субъекта на объект, а взаимодействие субъекта и объекта. Кадровая политика не формируется руководителем, а проявляется во взаимодействии руководителя и подчиненного.

4. Важным и малоизученным аспектом кадровой политики являются обыденные представления работников о ней, присущие всем участникам кадровой политики как составляющей организационной культуры. Эти представления не всегда явные и не всегда являются объектом сознательных умозаключений.

Глава 2. Теоретические основы изучения представлений о кадровой политике как фактора эффективности труда

В первой главе диссертации показана интерсубъектная, или субъект-субъектная сущность кадровой политики как составляющей организационной культуры. Доказано, что традиционное понимание организации и протекающих в ней процессов уступает место взгляду на организацию как на конструирование разделяемых всеми участниками процессов взглядов, точек зрения, смыслов, относящихся ко всей совокупности организационных условий. Как следствие, возникает проблема определения психологических механизмов, обеспечивающих такое конструирование.

С точки зрения психологических теорий, с различных сторон изучающих эти механизмы (теория персональных конструктов Дж. Келли, теория социальных представлений С. Московичи, концепция «образа мира» А. Н. Леонтьева, социальный конструкционизм К. Гергена, теория когнитивного развития Ж. Пиаже и других), анализ этих механизмов, во-первых, связан с пониманием опыта человека, относящегося к различным аспектам его жизни, и, во-вторых, с разработкой моделей репрезентации жизненного опыта.

Индивидуальный жизненный опыт человека характеризуется полифоничностью и многовекторностью. В работах А. Ю. Чернова опыт предстает как интегрированная конструкция воспоминаний, восприятий и ожиданий, в котором сосуществуют, взаимодействуют и воссоздаются уже сформированные его элементы и сценарии только еще планируемых действий. Опыт выходит за пределы индивидуального существования, поскольку мы сообщаем о своих личных мыслях и событиях другим людям, и являемся слушателями и наблюдателями по отношению к опыту других людей (Чернов, 2008). Как пишет А. Ю. Чернов, «структура опыта динамична и подвергается модификации во взаимодействии с естественной и культурной средой. Пространство опыта - открытая система, в которой могут появиться новые формы организации, и быть развиты новые системы смыслов» (Чернов, 2008).

В силу названных характеристик индивидуальный жизненный опыт человека составляет основу для конструирования разделяемых значений и смыслов, как отдельных людей, так и их групп. Однако конструирование невозможно без той или иной формы социальной репрезентации или «субъективной интерпретации социальной реальности». Изучение форм, способов, видов репрезентации жизненного опыта отражено в работах многих исследователей (К. А. Абульханова, Г. М. Андреева, Е. Ю. Артемьева, А. В. Брушлинский, Б. М. Величковский, А. И. Донцов, Т. П. Емельянова, В. А. Лабунская, А. Н.Леонтьев, Л. А. Петровская, В. В. Петухов, Ю. П. Поваренков, Т. А. Ребеко, Ж. Ф. Ришар, Е. А. Сергиенко, В. П. Серкин, С. Д. Смирнов, М. А. Холодная, В. Д. Шадриков, Р. М. Шамионов, Ф. Бартлетт, С. Московичи, Дж. Тернер, Г. Тэджфел, Ш. Тэйлор, С.Фиске, Р. Харре).

Прежде всего, следует отметить, что репрезентации жизненного опыта рассматриваются в контексте проблемы соотношения научного и обыденного познания реальности. Различные аспекты взаимоотношения научного и обыденного познания являются предметом изучения философов, психологов, антропологов, культурологов, лингвистов. По определению Л. С. Выготского, житейские понятия, в отличие от научных, включают отражаемый ими предмет в наглядную жизненную ситуацию, но не вводит в систему логических категорий и противопоставлений. Житейские понятия служат для упрощения восприятия реальности. Они всегда нагружены личным опытом и связаны лишь с предметом, на который указывают. Научное понятие, в соответствии с точкой зрения Л. С. Выготского, наоборот - погружено в иерархическую систему, где логические отношения связывают его (уже как носитель значения) с множеством других понятий разного -- по отношению к данному -- уровня обобщённости.

Ментальные репрезентации, являясь отражением жизненного опыта, как предмет исследования относятся к сфере житейских обыденных представлений. Из этого следует, что репрезентации индивидуального опыта не могут быть «когнитивным продуктом» человека, как «наивного ученого», воплощающего в жизнь раз и навсегда установленные «наивные теории». Это различие между «научной логикой» и «естественной» логикой» мысли описана С. Московичи, когда он противопоставлял научную аргументацию, основанную на правилах формальной логики коммуникации, которая нацелена на поддержание единства группы (Moscovici, 1976).

Одними из первых к исследованию структуры субъективного опыта обратились Дж. Брунер и У. Найссер, которые отмечали, что человек истолковывает окружающий мир категориально, делит его на сегменты. В дальнейшем Е. Ю. Артемьева, Ю. К. Стрелков, В. П. Серкин предложили иерархическое представление о структурах субъективного мира, образующих три «слоя»: образ мира (самый глубокий слой), картина мира (семантический слой) и перцептивный мир. Е. Л. Доценко на основе выше вышеперечисленных слоев рассматривает следующие уровни построения субъективного опыта:

1. уровень семантических формул - представлен в сознании в повседневной жизни, содержит характеристику предметов и свойств.

2. уровень конструктов - «устойчивое измерение мира, продуктом имеет имплицитные модели того или иного фрагмента реальности, к которой обращается человек». Этот уровень характеризуется «пристрастностью субъекта в отборе тех или иных переменных (конструктов), их категоризации, за которой стоит весь опыт взаимодействия человека с миром» (Доценко, 2000).

3. уровень базовых допущений - глубокий, неосознаваемый, несущий в себе ядерные структуры представления; «настройка готовности субъекта воспринимать мир или действовать в нем тем или иным образом (стилем)» (Доценко, 2000).

4. Уровень прототипных схем - самый глубокий уровень. «Его составляют элементарные образцы субъективного опыта, которые используются как эталоны, шаблоны или схемы, позволяющие, не изобретая каждый раз вновь, опираться на них в сходных ситуациях» (Доценко, 2000). Модель уровневого строения образа мира позволяет глубже понять принципы фиксации индивидуального опыта.

Ключевой методологической проблемой при изучении репрезентаций индивидуального опыта является их двойственный характер. На это обстоятельство обращал внимание еще С. Московичи, а более четкую формулировку названная проблема получила в работах J. P. Forgas, S. T. Fiske, S. E. Talor, U. Flick и других авторов. Суть названной методологической проблемы сводится к тому, что репрезентации образованы двумя взаимодополнительными когнитивными системами. Механизм действия одной из них описывается в терминах ассоциаций и установления различительных признаков (когнитивная операциональная система). В другом случае осуществляется контроль, верификация и отбор элементов опыта в соответствии с различными логическими правилами. Тогда целесообразно говорить о метасистеме, которая перерабатывает материал, производимый первой системой (Московичи, 1976, с. 256).

Традиционно в психологической науке эти две системы изучались раздельно. Когнитивная операциональная система связана с процессом индивидуального познания и подразумевает изучение установок, скриптов, имплицитных теорий, категоризации, стереотипизации. В отечественной психологии эта традиция связана с изучением социального мышления личности (Смирнова, 1995). К. А. Абульханова называет формы когнитивной и поведенческой активности в процессе социального мышления: осмысление существования реальной задачи и необходимости ее решения; формулировка задачи, определение ситуации, в которой развертываются события; сбор информации с помощью бесед, наблюдений, анализа продуктов деятельности и других методов; реконструкция предшествующих событий; создание картины события, его нынешнего эпизода, (действующие лица, обстоятельства); создание сценария развития события, т.е. перспективы события; критическая оценка имеющейся информации; обдумывание своих собственных шагов и действий; интерпретация новых данных и возможная реконструкция созданной картины события; реализация различных форм собственной активности (рискованное поведение, совладающее поведение, саморегуляция эмоциональных состояний, рефлексивное взаимодействие; анализ ситуации в разных смысловых контекстах (Абульханова, 1994).

Изучение метасистемы социальных репрезентаций осуществляется преимущественно на социальном уровне анализа с применением феноменологических методов и методов социологически ориентированного исследования. Теоретические положения, относящиеся к структуре и механизмам социальной репрезентации, многократно проверялись в ходе эмпирических исследований. Их методы также характеризуются разнообразием. Прежде всего, это широкий диапазон количественных методов, нередко сопряженных с экспериментированием или квазиэкспериментированием. В качестве примера можно привести исследования Abric и Molineri, посвященные исследованию организации структуры социальных репрезентаций, состоящей из элементов, образующих ее «ядро» и «периферию» (Abric, 1984, 1994, Molineri, 1995). Кроме этого, можно говорить об устоявшейся традиции использования качественных методов, когда сбор данных осуществляется посредством индивидуальных или групповых интервью. Так анализ и интерпретация текстов интервью позволила Duveen (1993) выявить различия социальных интерпретаций пола у мужчин и женщин. Существенными представляются попытки интеграции количественного и качественного подходов. В этом случае аналитическим категориям, полученным при анализе и интерпретации вербального, визуального или аудиовизуального материала, присваиваются численные значения, что позволяет количественно оценить получаемые результаты (De Rosa, 1987, 1994).

В течение последних двух десятилетий наметилось несколько направлений исследований репрезентаций: исследования репрезентаций пространственно-предметной среды (Ю. Г. Панюкова, Т. Бауэр, Дж. Брунер, В. А. Геодакян, М. Коул и С. Скрибнер, М. В. Осорина, И. Рок, Н. Я. Семаго и М. М. Семаго, А. В. Семенович и С. О. Умрихин, Ф. Н. Шемякин, И. С. Якиманская, H.Witkin, Т. М. Марютина, В. И. Панов, Е. А. Лапин, М. Н. Семенова, Д. Н. Сазонов); исследования репрезентаций в контексте учебной и преподавательской деятельности (О. В. Кожевникова, А. П. Лобанов, Н. П. Радчикова, О. И. Кильченко, О. И. Сорокин, И. В. Калинкина); исследования репрезентаций в системе «Я-Другой» и репрезентаций эмоций (Е. В. Рягузова, В. В. Подпругина, Л. Я. Дорфман, а также Harris, Wellman, Vinden); исследования репрезентаций здоровья и болезни (И. Б. Бовина, А. С. Нелюбина); исследования репрезентаций различных социальных феноменов и явлений (Е. В. Свередюк, Н. Г. Янова, В. М. Климашин, А. Э. Цымбалюк, Ю. П. Поваренков, Т. П. Емельянова). Достаточно большое число исследований посвящено социальным представлениям как уровню репрезентаций. Так, известны исследования динамики социальных представлений о празднике у современной российской молодежи (Тихомирова, 2008), исследование особенностей социальных представлений современных российских подростков (Гребенникова, 2010), исследование социальных представлений о демократии (Блок, 2005), исследования особенностей социальных представлений о русских людях у чехов и американцев (Паттисон, 2011).

Отдельно следует отметить исследования репрезентаций в контексте организации. Большая часть работ, выполненных по этой проблематике, концентрируются на уровне социальных общностей. Это находит свое отражение во многих современных исследованиях: исследованиях социальных представлений руководителей о разрешении конфликтов в организации (О. В. Бараусова), исследованиях социально-психологических особенностей представлений руководителей и сотрудников различных учреждений о специалисте-психологе (Е. Л. Чернышова), исследованиях взаимосвязи социальных представлений о стилях руководства с личностными свойствами подчиненных (Т. В. Герасимова), исследованиях взаимосвязи этнокультурной принадлежности и специфики социальных представлений об отношениях руководства и подчинения (Е. А. Балашова), исследованиях влияния гендерных стереотипов персонала по отношению к руководителю на принятие ценностей организационной культуры (Л. С. Махакова), исследованиях представлений об идеальном руководителе как основании психологической типологии подчиненных (Н. П. Смирнова), и во многих других.

Рассмотрим более подробно теоретические основания изучения репрезентаций с помощью конструкта «социальные представления». Авторы интеракционистской парадигмы (Г. Блумер, И. Гофман, Ч. Кули, Дж. Г. Мид) делают акцент на роли символов в осмыслении индивидом реальности и конструировании символов в процессе межличностного взаимодействия. Е. В. Рягузова пишет: «Идея социальной обусловленности репрезентаций отчетливо артикулируется в работах А. Шуца, П. Бергера, Т. Лукмана, согласно которым конструирование социальной реальности происходит посредством репрезентаций, производимых в мире повседневности. С. Московичи, основываясь на символической (знаковой) и социальной интерпретации понятия репрезентация, использует термин «социальное представление», наполняя его глубоким социально-психологическим содержанием» (Рягузова, 2011). Сторонники социального конструкционизма (К. Герген, Р. Харре) утверждают, что мир конструируется не в индивидуальном сознании отдельной личности, а в совместной выработке значений, диалогах, дискурсивном позиционировании, соглашениях и социальных практиках. Концепция социальных представлений, предложенная С. Московичи, получает дальнейшее развитие как в зарубежной (Д. Жоделе, Ж.-К. Абрик, В. Вагнер), так и в отечественной науке (И. Б. Бовина, Л. Ю. Драгульская, М. И. Воловикова, Л. М. Соснина, И. А. Джидарьян, А. И. Донцов, Г. М. Белокрылова, Т. П. Емельянова) и в условиях социальных изменений социальные представления и репрезентации выступают наиболее часто используемым феноменом для изучения сознания личности, группы и общества.

В когнитивной науке социальные представления выделяются как одна из форм репрезентации (Т. А. Ребеко). Согласно определению С. Московичи, «Социальные репрезентации есть системы предварительных концепций, происходящих из социальной жизни... берущих свое начало в курсе интериндивидуальных коммуникаций. Они являются в нашем обществе эквивалентами мифов и систем верований традиционных обществ; также их можно назвать современными версиями здравого смысла. Категория социальных представлений обозначает специфическую форму познания, содержание, функции и воспроизводство которого социально обусловлены. В более широком плане категория социальных репрезентаций фиксирует свойства и процессы обыденного практического мышления, направленные на освоение и осмысление социального, материального и идеального окружения» (Московичи, 1976).

В структуре представления (по аналогии с когнитивными теориями) выделяют смысловое ядро, а также так называемое поле представления, придающее ему смыслообразную определенность. Изменчивость социальных представлений находится в тесной взаимосвязи с их структурой и функциями. Те элементы представления, которые находятся на его периферии (определяют менее принципиальные аспекты понимания и способы деятельности с объектом), менее устойчивы к изменениям под влиянием новой информации. Ядро социальной репрезентации, в котором зафиксирована значимость объекта для социальной общности, а также устраивающие ее носителей способы понимания и взаимодействия с ним, изменяется достаточно сложно.

В рамках теории социальных представлений С. Московичи выделяет «три основные функции социального представления в общественной жизни: охранение стабильности, устойчивости индивидуальной или групповой когнитивной структуры; детерминация поведения и, наконец, адаптация внешних социальных фактов, введение их в строй духовной жизни коллективного субъекта» (Цит. по: Донцов, Емельянова, 1984, с. 148). Изучая социальные представления в условиях трансформации российского общества, Т. П. Емельянова определяет социальные представления как элементы общественного сознания, в которых на уровне здравого смысла взаимодействуют различные идеологические взгляды, убеждения, знания, которые в совокупности составляют и объясняют социальную реальность (Емельянова, 2001). По мнению Т. П. Емельяновой, наиболее значимой функцией социальных представлений является познание. Социальные представления обеспечивают описание, классификацию и объяснение социальной реальности, которая воспринимается человеком сквозь призму собственных желаний и интересов. Другая функция заключается в адаптации совершающихся социальных фактов, явлений политического, научного плана к уже сформировавшимся, ранее существовавшим взглядам, мнениям и оценкам. Еще одна функция социальных представлений состоит в опосредовании, регуляции поведения (Емельянова, 2001).

В качестве отличительных свойств социальных представлений Московичи называл их общеизвестность, неоспоримость, то, что они не обсуждаются и являются само собой разумеющимися. Социальные представления могут быть определены как ментальные конструкции, имеющие когнитивную, символическую, образную и аффективную нагрузку, как знания, аттитюды, верования в отношении того или иного объекта. Причем объектом представления могут быть как объекты, события и явления, так и группы.

Особое место в социальной психологии и психологии труда занимают исследования групповых или коллективных репрезентаций организации. С. А. Липатов обосновывает их обозначение как организационные представления: «…другими словами, это социальные представления, которые имеют члены о своей организации, система знаний об организации, разделяемая ее сотрудниками, которая опосредствует их поведение и достижение общих организационных целей. Таким образом, объектом организационного представления является определенная организация, а субъектом - коллектив сотрудников данной организации» (Липатов, 2004). Исследование организационных представлений, выполненное Т. А. Алехиной, направлено на поиск общих черт, присущих образу конкретной организации в восприятии ее сотрудников, а также выявлении сходств и отличий в представлениях, распространенных в различных организациях.

В целом концепция социальных представлений, по мнению С. А. Липатова, является плодотворным подходом при проведении эмпирических социально-психологических исследований организаций. Однако он отмечает ряд серьезных методологических трудностей, с которыми исследователю приходится сталкиваться на эмпирическом уровне. К ним он относит следующие:

1. проблема необходимых и достаточных критериев определения социальных представлений;

2 вопрос о возможности идентифицировать ту или иную социальную группу в качестве субъекта изучаемого представления;

3. правомерность использования в качестве индикаторов социальных представлений вербальных данных;

4. изолированное изучение отдельных представлений в эмпирических исследованиях, основанных лишь на описании их внутренней структуры и содержания;

5. отсутствие ясности как учитывается в теории социальных представлений индивидуальный опыт индивида (Липатов, 2004). Подводя итог, С. А. Липатов констатирует дискуссионность концепции социальных представлений и предлагает обратиться к разработке идеи организационных представлений как компонента социальных представлений и как особого феномена.

В данной работе в фокусе внимания находятся представления работников в их индивидуально-личностной форме. Мы не делаем акцента на коллективном характере представлений, или на выявлении общих тенденций, характерных для представлений различных социальных групп, как это принято при исследовании социальных представлений. Напротив, представления о кадровой политике рассматриваются как индивидуально-личностные - опосредованные субъективным жизненным опытом работника (в том числе трудовым опытом), эти представления уникальны для каждого респондента, как уникален и опыт.

Представления о кадровой политике определяются нами как индивидуально-личностные репрезентации индивидуального опыта работника, отражающие субъективную представленность кадровой политики во внутреннем мире сотрудника. Исходя из этого определения, нами формулируются следующие теоретические положения:

- Любой сотрудник организации конструирует представления о кадровой политике. Они могут являться достоянием не только руководителей, но и всех сотрудников организации, поскольку любой из сотрудников, включая внештатных, так или иначе испытывает на себе воздействие организационных условий.

- Представления о кадровой политике внешне находят проявление на поведенческом уровне; исходя из них работник строит свою деятельность, совершает поступки, отвечает на те или иные организационные стимулы и демонстрирует определенное отношение к организации, работодателю и труду.

- Представления о кадровой политике формируются и изменяются под влиянием индивидуального опыта человека. Попадая в организацию и испытывая на себе проявления кадровой политики как составляющей организационной культуры, индивид, чаще всего неосознанно, выстраивает и дополняет представления об организации и ее целях, руководителе, коллегах, условиях труда, причинах кадровых решений. Эти представления формируются на основе заложенных индивидуальным опытом ожиданий человека.

- Представления о кадровой политике динамичны и не являются жесткими и неизменными в разных ситуациях. Скорее, они представляют собой пространство смыслов, значений, толкований, которое в зависимости от организационных условий может изменяться. Изменение любого из организационных условий, будь то смена руководства, изменение порядка компенсаций, графика работы, рабочего окружения или любые другие организационные события не проходят бесследно для содержания представлений о кадровой политике. Возможен один из нескольких вариантов взаимодействия подобных внешних стимулов с существующей структурой представления. В случае полного ей соответствия происходит укрепление, стабилизация системы представлений индивида. В случае расхождений или противоречий возникает толчок к изменению, развитию, коррекции, достраиванию структуры представления, в рамках которой в дальнейшем происходит интерпретация и выстраивание отношений.

- Представления о кадровой политике выполняют адаптивную, прогностическую функцию и функции интерпретации протекающих в организации процессов. Интерпретация протекающих в организации процессов является основной функцией представлений о кадровой политике. В этом смысле представление о кадровой политике является и для сотрудника, и для руководителя своеобразной призмой, через которую происходит усвоение организационных изменений и их трактовка. Исходя из этой трактовки, человек стремится к формированию прогноза будущих организационных ситуаций, в чем проявляется другая функция представлений о кадровой политике - прогностическая. Адаптивная функция связана с экономией времени и усилий, необходимых для восприятия и правильного реагирования на события, происходящие в организационном контексте. Эту функцию относят к большинству психологических конструктов, которые могут быть использованы для обозначения субъективного структурирования реальности.

Таким образом, репрезентации индивидуального опыта в социальной психологии и психологии труда традиционно и глубоко исследуются в рамках термина социальные представления, причем во многих исследованиях подчеркивается их коллективный характер, принадлежность к социальной группе как «носителю». Репрезентации в контексте организации на уровне социальных общностей в отечественной и зарубежной психологии также исследуются с точки зрения социальных представлений, и существуют тенденции к обоснованию новых терминов, таких как «организационные представления».

Репрезентации индивидуального опыта взаимодействия с организационными феноменами и явлениями можно отнести к предметному полю психологии труда. Мы фокусируемся на индивидуально-личностном уровне изучения репрезентаций в контексте организации, и обращаемся к термину «представления».

сотрудник кадровый представление психология

2.2 Подходы к эмпирическому изучению представлений в психологии

Описания и анализ эмпирических исследований представлений в большом количестве присутствуют в психологической литературе (Bem, Gervey, Chiu, Hong, Dweck, VandeWalle, Martocchio, Wood & Bandura, Tabernero & Wood, Devine, Lepore & Brown, Bodenhausen & Macrae, Reid and Wyer, Bodenhausen & Macrae; Fiske; Hamilton & Sherman, O'Guinn & Shrum, 1997; Shrum, O'Guinn, Semenik, & Faber, 1998; Shrum, Wyer, & O'Guinn, Gerbner, Gross, Morgan, Signorielli). Мы исходим из положения о том, что индивидуально-личностные представления о кадровой политике, находящиеся в фокусе нашего исследования, являются формой репрезентаций индивидуального опыта. Поэтому правомерно говорить о том, что эмпирические методы и приемы, реализуемые для репрезентаций опыта, могут быть применены и в исследовании индивидуально-личностных представлений.

С нашей точки зрения, целесообразно говорить о существовании трех подходов: нарративного, экспериментального и психосемантического. Каждый из них, имея собственные методологические и теоретические основания, характеризуется специфическими методами и методическими приемами и обеспечивает специфические исследовательские результаты.

Как отмечает М. А. Михеева, большинство отечественных исследователей данной проблемы изучают представления как результат воздействия стимулов, как субъективное описание имеющегося опыта, и осуществляются такие исследования преимущественно с помощью психосемантических методов, позволяющих при интерпретации выделяемых структур увидеть способы осмысления мира человеком (Михеева, 2011). Характерные для этого направления методики, как правило, не стандартизированы, хотя их результаты могут быть обработаны с помощью методов математической статистики. М. А. Михеева пишет, что подобные методики «…осуществляют индивидуальный подход к каждому испытуемому <…> Цель таких методик - получить и воспроизвести часть субъективных представлений о мире испытуемого в схемах и числовых данных» (Михеева, 2011).

Зарубежные исследователи представлений фокусируют свое внимание на изучении возникновения, формирования ментальных репрезентаций, их процессуального и динамического аспектов. М. А. Михеева описывает некоторые методы: как и в когнитивных исследованиях, когда применяются методы нейрофизиологии и нейропсихологии, так и в изучении ментальных репрезентаций «…осуществляется фиксирование воздействия определенных стимулов на части анализатора при определенных познавательных процессах. В некоторых исследованиях учитывается время реакции и ошибки. Измерение времени реакции - ментальная хронометрия - стало одним из методических приемов когнитивной психологии. Этот способ тоже является информативным источником сведений о внутренней организации процессов. <…> Помимо этого, проводятся такие эксперименты, где испытуемые должны представлять себе пространственное расположение объектов и сказать, совместимо ли оно с предложенным описанием или нет» (Михеева, 2011).

Остановимся подробнее на наиболее распространенных подходах: нарративном, экспериментальном и психосемантическом.

2.2.1 Нарративный подход к изучению представлений

В последнее время в области социальных и гуманитарных наук растущее признание получила идея нарративного (повествовательного) характера социального знания. Одним из первых в своих работах сделал попытку определить научный статус нарративов Дж. Брунер (Bruner, 1962; 1986). А. Ю. Чернов в своем исследовании качественных методов в психологии уточняет, что Дж. Брунер различал понятия «парадигматическое рассуждение» и «нарратив»: «парадигматическое рассуждение» тождественно научному объяснению, так как позволяет видеть мир объектов, которые взаимодействуют на основе регулярных образцов, в отличие от него нарративы поддерживают субъективную картину мира, в которую индивид включает свои цели, страхи (Чернов, 2008).

Дж. Брунер разделяет эти понятия по нескольким основаниям: «Так, языком парадигматического рассуждения описывается мир фактов, тогда как нарративы есть способ выражения точки зрения. Парадигматические рассуждения приводят к синхронической картине, где все, что описывается, присутствует в одно и то же время. Нарративы предполагают описание изменений, иногда в течение долгого времени. Парадигматические рассуждения эксплицитны, «нарративы» включают невысказанное знание, которое подразумевается в сообщении» (Цит. по: Чернов, Александр Юрьевич. Качественный подход в психологическом исследовании : диссертация ... д-ра психологических наук : 19.00.01 / Чернов Александр Юрьевич; [Место защиты: Ярослав. гос. пед. ун-т].- Ярославль, 2012.- 442 с.). С точки зрения Дж. Брунера, изучение нарративов с их ориентацией на системы значений всегда оказывается на вторых ролях, хотя парадигматические рассуждения и нарративы имеют одинаковую эвристическую ценность для исследовательской практики (Bruner, 1962; 1986). Он обосновывает это положение тем, что нарративы содержат в себе культурно обусловленные образцы, следуя которым люди понимают себя и социальный мир. В этом смысле они являются предметом для психологического исследования. С другой стороны, Дж.Брунер рассматривает нарративы как систему категорий для организации индивидуального опыта» (Чернов, 2008). Тогда понятие нарратива сводится к разновидности индивидуальной ментальной активности, несмотря на стремление примирить их социальную и интрапсихическую стороны.

Р. Харре в рамках этогенического подхода использует термин «нарратив», чтобы обратиться к способам, которыми «значения присоединены к действиям» (Harre, 1989). А. Ю. Чернов, анализируя точку зрения Р. Харре, пишет: «Принимая точку зрения, согласно которой эффективность индивида зависит от обладания им ресурсами, необходимыми для выживания, он противопоставляет две стороны социальной активности. Эти стороны, практическая и экспрессивная, соответствуют дихотомии парадигматического рассуждения и нарратива у С. Дж. Брунера. Экспрессивная сторона социальной активности является источником значений и смыслов» (Чернов, 2008).

Нарративы касаются таких аспектов индивидуального опыта, которые подразумевают многовариантность, непредсказуемость исхода («приключение», «кризис», «поиск», «противостояние»). При этом и практическая, и экспрессивная стороны являются компонентами структуры нарратива. По мнению А. Ю. Чернова, оппозиция практической и социальной сторон находит выражение в языке. Первая представлена глаголами (для обозначения того, что было сделано), вторая - наречиями (для обозначения того, как что-то было сделано).

В этих исследованиях А. Ю. Чернов обозначает некоторые общие характеристики:

1. «Психологические исследования, выполняемые в русле нарративного направления, часто имеют междисциплинарный характер, отмечены параллелями и точками пересечения с этнографическими, феминистскими, дискурсивными и другими исследовательскими практиками.

2. В нарративных исследованиях применяются приемы сбора, анализа, интерпретации данных без обращения к количественным статистическим процедурам. <…>

3. В нарративных исследованиях повествование рассматривается как совместный интерактивный опыт респондента и исследователя. В связи с этим акцент переносится с описания исследуемого феномена, приводящего к иерархичному и структурированному знанию о нем, на диалогические репрезентации исследовательских данных об индивидуальном опыте. Данные анализируются в зависимости от контекста. Так как сущность повествования является эфемерной и личностной, исследователь должен найти способы договориться о значениях и результатах со своими респондентами, используя получаемую от них информацию и привлекая собственный опыт и креативность. Исследователь и респондент разделяют общее пространство, в котором они оба инициируют данные, обсуждают и анализируют их.

4. Несмотря на то, что нарративное исследование часто представляет собой изучение отдельного случая, его результат вполне может быть обобщением индивидуальных стратегий во взаимодействии в специфическом контексте» (Чернов, 2008).

Нарративный подход широко используется в изучении репрезентаций социального опыта. В частности, М. Халуэйчс, ученик Э. Дюркгейма, энергично отстаивал в своих работах роль нарративов в конструировании и организации социального опыта. По его мнению, люди создают повествования и делятся ими с другими людьми для того, чтобы сделать мир вразумительным. С исторической точки зрения, можно отметить, что У. Томас и Ф. Знанецки, которые впервые ввели в социальную психологию понятие аттитюдов и изучали его, основываясь на реальных повествованиях реальных людей, трактовали этот феномен подобно тому, как это принято в современной теории социальных репрезентаций - как социально усвоенные и социально разделяемые значения, направляющие мысли и поведение людей. Идеографический подход к изучению аттитюдов, предложенный Г. Олпортом, также основан на идее распознавания индивидуальных способов социальной репрезентации значений и смыслов.

Более современный подход к изучению представлений на основе анализа нарративов состоит в широком использовании метода интервью (Herzlich, 1973; Jodelet, 1989). Во многих отношениях интервью - это «псевдо-нарратив», направляемый интервьюером, который дает возможность исследователю изучать систему смыслов или интерпретативных контекстов. Использование интервью для изучения социальных репрезентаций открывает для исследователя несколько возможностей. Во-первых, он может концентрироваться исключительно на процессах категоризации, якорения и объектификации, как основных когнитивных атрибутах социальной репрезентации. В этом случае внимание сосредоточено на выявлении категорий, относящихся к используемым респондентами понятиям, их стереотипам, образам. Вместе с тем, социальные репрезентации представляют собой «наивные теории», и тогда должны быть использованы в качестве объяснительного принципа. Само же объяснение может быть, по крайней мере, двух типов. С одной стороны, это - каузальное объяснение, связывающее изучаемые феномены причинно-следственными отношениями. Другой вид причинности, более приемлемый, по мнению многих исследователей для объяснения социально-психологических феноменов, это - интенциальность (Kruglansky, 1975; Abelson, 1982). С. Московичи отмечал: «Поскольку большинство наших отношений, это отношения с людьми, мы постоянно сталкиваемся с их намерениями и целями. Все, что люди делают или говорят, имеет скрытое значение, намерение или цель, которую мы стремимся распознать. Иными словами, мы интерпретируем. <…> Мы всегда убеждены, что люди не поступают так или иначе случайно, что все, что они делают, соотносится с их планами» (Moscovici, 1984). «Интенциальная» линия в исследовании социальных репрезентаций может быть проиллюстрирована работами Miller (1984), Markus and Kitayama (1991), Flick (1995).

Нарративный подход в эмпирическом изучении индивидуально-личностных представлений как пример распознавания «прототипических» структур может, в частности, быть проиллюстрирован исследованием Л. Смирчич, описывающее разнообразие видов организационных нарративов, называемых также организационными «мифами», «сагами» и «легендами». Они выполняют функцию помощи членам организации в интерпретации ее целей и их роли в достижении этих целей. Групповой нарратив несет информацию о нормах и ценностях, служит снижению напряженности, защите от управленческих игр, уменьшению противоречий между групповыми и индивидуальными потребностями, наведению мостов между прошлым и настоящим.

Л. Смирчич идентифицирует семь форм организационных нарративов:

(1) Нарратив о нарушении правил: подчиненный должен выполнять работу вместо своего начальника.

(2) Нарратив об уважении: какую меру человечности «босс» проявляет в отношениях со своими подчиненными.

(3) Нарратив о вознаграждении: какова возможность работника получить поощрение.

(4) Нарратив о стабильности: как организация ведет себя перед лицом необходимости увольнения или сокращения сотрудников.

(5) Нарратив о командировках: способствует ли организация проявлению мобильности своих сотрудников.

(6) Нарратив об ошибках: как руководитель реагирует на неудачи и недостатки в работе подчиненных.

(7) Нарратив о препятствиях: как организация справляется с возникающими в ее работе трудностями (Smircich, 1983).

Таким образом, предметом нарративного подхода к эмпирическому исследованию индивидуально-личностных представлений является система категорий для организации индивидуального опыта, выражаемая через повествования, в которых осуществляется конструирование репрезентаций опыта. Представления в этом случае лингвистически сконструированы в конкретном культурном контексте или в контексте межперсонального взаимодействия. В нарративном исследовании происходит описание или объяснение смысловых составляющих повествований, выступающих основой конструирования опыта.

2.2.2 Экспериментальный подход в исследовании представлений

Несмотря на очевидные достоинства, нарративный подход в эмпирическом изучении репрезентаций опыта не является ведущим. Главная причина в том, что он не вполне вписывается в исследовательскую методологию психологии «main stream», отдающей предпочтение экспериментальным, количественным методам. Именно поэтому эксперимент (квазиэксперимент) и сопровождающие его статистические способы получения и обработки эмпирических данных является главным направлением изучения репрезентаций индивидуального опыта.

Экспериментальный метод использовался, прежде всего, при исследовании имплицитных теорий личности, в частности для прояснения механизмов, лежащих в основе формирования индивидом впечатления о других людях. Исследовательские традиции в области социальной перцепции заложены в работах Т. Ньюкомба и Дж. Гилфорда. Ими были получены эмпирические данные о влиянии представлений субъекта о связях между чертами характера на образ воспринимаемого человека. В «эффекте ореола» проявилась тенденция связывать положительные качества с положительными, а отрицательные - с отрицательными (Уэллс, 1907). Позже Гилфорд получил данные о зависимости оценок по качествам, не имеющим явной позитивной или негативной окраски (агрессивность и энергичность и др.). Еще в 30-х годах прошлого века Т. Ньюкомб описывал способность человека организовывать и обобщать информацию о чертах, присущих тем или иным людям, и на этом основании выдвигать гипотезы об их вероятном поведении. В середине прошлого века Дж. Брунер, Р. Тагиури, Л. Кронбах в рамках критического анализа процесса социальной перцепции указали на предубеждения и недостаток точности в даваемых другим людям оценках. Модели процесса формирования суждений о людях показали, что человек, оценивающий себя или других, ограничен в возможностях переработки информации, часто ошибается, делает малоэффективные интуитивные выводы, объединяя черты людей вне зависимости от их «реальных» взаимосвязей.

Так, С. Аш, говоря об имплицитных теориях личности, выдвинул гипотезу о целостном характере социальной перцепции. Он подразумевал, что восприятие другого человека не подразумевает простого суммирования некоторого количества доступных наблюдению характеристик. Вместо этого осуществляется интерпретация всей известной о воспринимаемом человеке информации и только на основе целостного восприятия выносится суждение о его отдельных чертах. Для подтверждения гипотезы С. Аш прибег к серии экспериментов. В первом из них две группы испытуемых получали список характеристик воображаемого персонажа. Характеристики, предлагаемые для респондентов каждой группы, были идентичны за одним исключением. В первом списке воображаемый персонаж характеризовался как «теплый» (то есть «душевный»), во втором как «холодный» (то есть «бездушный»). Другими характеристиками были «умный», «умелый», «деятельный», «решительный», «практичный», «внимательный». Обеим группам респондентов затем предлагалось приписывать воображаемому персонажу дополнительные свойства или характеристики. Полученные результаты показали, что респонденты разных групп наделяли «стимул» разными дополнительными свойствами, что свидетельствовало о целостном, холистичном характере их имплицитной теории, используемой для формирования впечатления.

Эксперимент С. Аша в разных вариациях неоднократно воспроизводился с использованием разных категорий респондентов и стимульного материала (Kelley, 1950; Mensch and Wishner, 1947). Многомерная модель имплицитной теории актуализирует проблему центрального, то есть наиболее важного при оценивании комплекса черт признака. Этот признак получил название «ключевой признак» или просто «ключ». С. Аш пишет: «Определенные характеристики играют основную роль в формировании впечатления о человеке. Наличие той или иной из полярных центральных характеристик может коренным образом повлиять на оценку человека, придать ей положительный или отрицательный оттенок, в то время как другие характеристики не несут за собой столь значительных перемен это вспомогательные, периферические характеристики. Наблюдатель составляет более полные, крайние предположения скорее на основании центральных характеристик, чем периферических» (Аш, 1987). В центральных характеристиках сконцентрирована более сильная оценка. Для них характерна стабильность, постоянство во времени в сравнении со склонностью к изменениям во времени периферических характеристик. С. Аш сделал вывод о том, что при построении образа другого человека «центральные черты» играют ведущую роль, организуя вокруг себя все остальные черты, полностью или частично меняя их значение и определяя, тем самым, общее представление.