Теория международных отношений

Однако и в «узком» (и, по-видимому, более точном) понимании данного термина МНПО прошли впечатляющую эволюцию с XIX в., когда появились первые международные неправительственные организации, до наших дней. Так, Британское и Международное общество борьбы против рабства было образовано еще в 1823 г. В начале XX в. создается целый ряд добровольных обществ, в частности, ведущих свою деятельность в рамках конфессиональных институций. В 1905 г. насчитывается 134 МНПО, в 1958 г. их уже около тысячи, в 1972 г. -- от 2190 до 2470, а в конце 1980-х гг. - 4000 (см.: Кане!! & 8!агг. 1981. Р. 76; ВгаШагй, Ц/аИИ. 1988. Р. 48; 8епагс1епн. 1992. Р. 154; ИипЫпдег. Р. 209). Особенно интенсивным процесс создания МНПО стал с появлением на международной арене Организации Объединенных Наций. Многие МНПО получают консультативный статус при Экономическом и Социальном Совете ООН и ее специализированных институтах и учреждениях, что находит свое отражение в ст. 71 и 58 Устава ООН.

МНПО различаются по своим размерам, структуре, направленности деятельности и ее задачам. Однако все они имеют те общие черты, которые отличают их как от государств, так и от межправительственных организаций. В отличие от первых, они не могут быть представлены как акторы, действующие, говоря словами Г. Моргентау, во имя «интереса, выраженного в терминах власти». В отличие от вторых, их учредителями являются не государства, а профессиональные, религиозные или частные организации, учреждения, институты и, кроме того, принимаемые ими решения, как правило, не имеют для государств юридической силы. И все же им все чаще удается добиваться выполнения тех задач, которые они ставят перед собой, -- и не только в профессиональной, но и в политической области. Это касается и таких задач, которые требуют серьезных уступок со стороны государств, вынужденных в ряде случаев поступаться «священным принципом» национального суверенитета. Так, в последние годы некоторым МНПО -- в частности тем, сферой деятельности которых являются защита прав человека, экологические проблемы, или гуманитарная помощь, -- удалось добиться «права на вмешательство во внутренние дела суверенных государств» (этот вопрос будет рассмотрен подробнее в главе 14).

Основным «оружием» МНПО в сфере международной политики является мобилизация международного общественного мнения, а методом достижения целей -- оказание давления на межправительственные организации (прежде всего на ООН) и непосредственно на те или иные государства. Именно так действуют, например, Гринпис, Международная амнистия, Международная федерация по правам человека или Всемирная организация борьбы против пыток (последняя показательна и в том отношении, что объединяет усилия более 150 национальных организаций, целью которых является борьба против применения пыток). Поэтому МНПО подобного рода нередко называют «международными группами давления». Как известно, в политической социологии термин «группы давления» фиксирует отличие общественных организаций от политических партий: если партии стремятся к достижению и исполнению властных функций в обществе, то группы давления ограничиваются стремлением, с целью защиты своих интересов, оказывать влияние на власть, оставаясь вне властных структур и институтов (например, профсоюзы, предпринимательские объединения, женские организации и т.п.). Аналогичный характер имеют и МНПО -- как с точки зрения отношения к «власти» и методов действия, так и эффективности в достижении выдвигаемых целей.

Возможно, что не все МНПО играют роль международных групп давления (определенные сомнения в этой связи могут иметься относительно организаций, обладающих консультативным статусом при ЭКОСОС ООН и ее институтах). Однако их совокупное воздействие зримо меняет сам характер международных отношений, делают их существенно отличными от характера традиционных межгосударственных отношений, эпоха которых уходит в прошлое.

Немалое влияние на существо и направленность изменений в характере международных взаимодействий оказывают такие специфические неправительственные организации, как транснациональные корпорации (ТНК), которые «подтачивают» национальный суверенитет государств в такой важной сфере общественных отношений, как экономика. Речь идет о предприятиях, учреждениях и организациях, целью которых (в отличие от МНПО, охарактеризованных выше) является получение прибыли и которые действуют через свои филиалы одновременно в нескольких государствах, в то время как центр управления и решений той или иной ТНК находится в одном из них.

Действительно, крупнейшие ТНК обладают огромными экономическими ресурсами, дающими им преимущества в этом отношении не только перед малыми государствами, но нередко и перед средними и даже великими державами. Так, например, объем зарубежных продаж фирмы «Эксон» к середине 1970-х гг. достиг свыше 30 млрд долларов что превысило объем внутреннего национального продукта (ВНЩ такой экономически развитой страны, как Швейцария (Бурлацкий Галкин. 1974. С. 77), и лишь немногим уступало ВНП Мексики. Это дает ТНК возможность оказывать существенное воздействие в своих интересах и на политическую сферу -- как в странах базирования, так и в мире в целом. Характерный пример в данном отношении дает роль американской компании ИТТ в свержении правительства С. Альенде в Чили в начале 1970-х гг.

ТНК -- явление достаточно противоречивое. Они, несомненно, способствуют модернизации стран базирования, развитию их народного хозяйства, распространению ценностей и традиций экономической свободы и политического либерализма. Одновременно они несут с собой и социальные потрясения, связанные со структурной перестройкой, интенсификацией труда и производства; новые формы господства и зависимости -- экономической, технологической, а нередко и политической. В ряде случаев последствия их деятельности ведут к дальнейшему обострению уже имеющихся и возникновению новых экологических проблем, к разрушению национальных традиций, конфликту культур. Так же бесспорно и то, что ТНК усиливают экономическую взаимозависимость и единство мира в хозяйственном отношении, способствуют созданию предпосылок для становления единой глобальной культуры как планетарного, общецивилизационного явления. И это тоже приносит неоднозначные результаты, что и вызывает критику ТНК со стороны различных идейно-теоретических течений -- как марксистского и неомарксистского, так и либерально-демократического характера. В определенной мере результатом подобной критики явились попытки международного сообщества ввести некоторые ограничения для деятельности транснациональных корпораций, подчинив ее определенным правилам, некоему «кодексу поведения». Однако усилия, предпринятые с этой целью в рамках ОЭСР и ООН, не увенчались успехом, что неудивительно, если учитывать заинтересованность наиболее развитых в экономическом и наиболее влиятельных в политическом отношении стран в беспрепятственном функционировании рыночной экономики.

В современном мире насчитывается не менее 7 тыс. ТНК, имеющих около 26 тыс. филиалов в различных странах на всех континентах. Однако их непосредственная экспортно-импортная и инвестиционная деятельность затрагивает, главным образом, тр* экономические зоны, представленные США, ЕЭС и Японией, и вне этих зон касается еще около десятка развивающихся государств. От носительная защищенность рынков, развитость инфраструктур, образовательной, исследовательской и информационной сфер, обеспечивающих гарантии в необходимой высококвалифицированной рабочей силе, влекут за собой распространение передовых технологий, сходство в образе и уровне жизни и потребления во всех трех экономических зонах. Экономические процессы, контролируемые ТНК, охватывают большую часть мировой торговли, финансовых обменов и передач передовых технологий. Так, торговые связи между США и остальным миром на 80% находятся в руках ТНК. В 1988 г. экспорт товаров и услуг из американских филиалов ТНК в Соединенные Штаты составил 87 млрд долларов, или 19% всего импорта США.

Указанные процессы способствовали ускоренной экономической интеграции в Европе, Америке и Азии, усилению конкуренции и в то же время взаимозависимости между главными экономическими регионами современного мира. Вместе с тем они имели не менее серьезные последствия и политического характера.

Пожалуй, наиболее значимыми среди этих последствий, вызвавшими эпохальные изменения в облике современного мира и характере международных отношений, явились кризис в СССР, распад «мировой социалистической системы», а затем и разрушение Советского Союза со всеми его драматическими результатами для России и других бывших союзных республик. Конечно, указанные события имели и глубокие внутренние причины -- неэффективность установленной в результате революции 1917 г. социально-экономической и политической системы, преступные режимы, некомпетентные и коррумпированные руководители и т. п. Но особенно важную роль эти внутренние причины приобрели именно в свете той постиндустриальной революции конца 1960-х -- начала 1970-х гг., которая так нелегко далась Западу и которая фактически прошла мимо нашей страны. По вине своих бездарных руководителей, увлеченных сиюминутными выгодами от «нефтедолларов», а по сути, от хищнической эксплуатации природных богатств в сложившейся в те годы мировой экономической конъюнктуре, СССР оказался в ситуации прогрессирующего отставания от века Микроэлектронных технологий. Попытки же «подтянуть» систему до Уровня экономически развитого мира путем «ускорения» и «перекройки» оказались роковыми для страны, политическая система ко-°Рой обнаружила свою полную неспособность к какому-либо реферированию. Во всяком случае, сегодня становятся все более очевиден бесплодность и разрушительный характер попыток подобного сформирования», если они не предваряются продуманными, учитывающими социокультурные реальности и традиции народа экономическими преобразованиями.

Таким образом, ТНК обладают определенной автономией в своих решениях и деятельности, способны вносить изменения в международные отношения, учитываются государствами в их внешней политике, т. е. отвечают всем признакам влиятельного международного актора.

В меньшей степени этим признакам отвечают другие участники международных отношений -- такие, как, например, национально-освободительные, сепаратистские и ирредентистские движения, мафиозные группировки, террористические организации, региональные и местные администрации, отдельные лица. Часть из них, например, национально-освободительные и сепаратистские движения, являются, скорее, международными субъектами в вышеприведенном социологическом (а не юридическом) значении этого термина, т. е. они стремятся стать акторами (в данном случае, суверенными государствами).. С этой целью они добиваются членства или хотя бы статуса наблюдателя в авторитетных межправительственных организациях, считая участие в них важным звеном в обретении статуса международного актора. Так, ООП является членом Лиги арабских государств, Организации исламская конференция, Движения неприсоединения и обладает статусом наблюдателя в ООН. Это, однако, не давало ей, вплоть до последнего времени, полной легитимности в глазах некоторых международных акторов (прежде всего, Израиля, но также, в известной степени, и таких арабских государств, как Оман и Иордания). Несмотря на провозглашение председателем ООП Я. Арафатом на сессии Национального Совета Палестины 15 декабря 1988 г. создания Палестинского государства и признание его большинством арабских государств, фактического образования (а, соответственно, и международно-правового признания) такого государства не произошло.

3. Парадокс участия

Таким образом, одна из устойчивых тенденций международных отношений, существование которой (так же как и существование тенденции нарастающей взаимозависимости) признается сегодня всеми теоретическими направлениями международно-политической науки, состоит в росте числа и многообразия социальных субъектов, принимающих либо непосредственное участие в их функционировании, либо оказывающих существенное влияние на их состояние. Это касается традиционных международных акторов -- государств и межгосударственных институтов, и еще в большей мере таких относительно новых участников, как транснациональные корпорации, неправительственные организации, различного рода ассоциации, устойчивые группы (вплоть до мафиозных структур) и выдающиеся личности. Но, пожалуй, еще более впечатляющими являются те изменения, которые вносят сегодня в характер и состояние международных отношений различного рода временные объединения и «неорганизованные» частные лица.

Как не без оснований утверждает П. Аллан, «...наш мир, особенно мир политики, определяется, по крайней мере частично, факторами, относящимися к так называемой основной, или абсолютной, случайности, как в биологической теорий эволюции» (Аллан. 1996. С. 81). Впечатляющие изменения, которые вносит сегодня в характер и состояние международных отношений все более широкое участие в них различного рода временных объединений и «неорганизованных» частных лиц, связаны прежде всего именно с тем, что такое участие становится источником абсолютной случайности в этой сфере. То, что наблюдается в наши дни в международных отношениях, -- это переход от ситуации риска, свойственной периоду «холодной войны», к ситуации сомнения (Николсон. 1996. С. 133--134)¹. Отсюда сформулированный М. Николсоном «парадокс участия», в соответствии с которым рост открытости международной системы и увеличение числа и многообразия ее участников, выражающиеся, в том числе, в свободе передвижений, обменов и взаимодействий частных лиц различных государств, вносят беспорядок в международные отношения, увеличивают их хаотичность. «Чем меньше количество участников системы и степень их разнородности, тем более упорядоченной оказывается сама система и легко предсказуемыми -- последствия отдельных действий. Если же система начинает пополняться все новыми членами (а именно это мы и понимаем здесь под участием), то предсказуемость, а заодно и совершение эффективных действий становятся все более трудными» (Николсон. 1996. С. 136).

«Ситуация риска, -- пишет Майкл Николсон, -- это ситуация, в которой распределение вероятности различных возможных вариантов является в определенной мере объективным. В этом случае проблема выбора не представляет особой сложности. Ситуация сомнения--это, наоборот, такая ситуация, в которой не существует какой-либо объекивной основы распределения вероятности. Здесь уже сделать выбор намного сложнее. Это тем более справедливо, чем меньше мы представляем себе последствия различных возможных вариантов выбора...» (НиколсонМ. Влияние индивида на международную" Стему Размышления о структурах // М. Жирар (рук. авт. колл.). Индивиды в между народной политике / Пер. с фр. М., 1996. С. 134).

Проблемы, связанные с возрастанием роли случайности в международных отношениях и парадоксом участия выглядят еще более сложными в свете тех перемен, которые происходят в ценностных ориентациях личности. В наши дни наблюдается быстрое распространение феномена аномии -- утраты индивидом какой-либо базы самоидентификации, потери общих нормативных и ценностных ориентиров. Проявлением этого феномена становятся все более многочисленные и разнообразные социальные девиации: рост преступности, неясность жизненных целей, сознательное пренебрежение духовными ориентациями в пользу неумеренных материальных целей, а также связанные с этим социальный хаос и снижение предсказуемости политических процессов (см. об этом: Покровский. 1995. С. 50--51). Однако парадокс участия не ограничивается только аномией. Другими его полюсами становятся униномия -- принадлежность к крайне узкой базе идентификации, лишающая индивида гибкости в его социальных отношениях, и плюрииомия -- расплывчатая принадлежность к нескольким базам самоидентификации (см. об этом: Эрман. 1996. С. 48). Можно вполне согласиться с замечанием Ж. Эрмана, согласно которому «нашему времени свойственна ярко выраженная плюриномия, господствующая в условиях, в которых «новейший» индивид отказывается от жесткой однолинейной принадлежности, и стремится прожить несколько жизней, когда всемирный триумф капитализма, отрывающего культурную идентификацию от территориально-географической основы, порождает нечто вроде социальной шизофрении» (там же).

Сегодня уже остается все меньше сомнений в том, что международная политика, как сложная система соперничества и согласования интересов и ценностей возрастающего числа и многообразия ее участников, остается сферой неуверенности и риска, многократно усиливаемых вторжением в нее «обычного» человека. Это выдвигает повышенные требования к компетентности и профессионализму «творцов международной политики» и актуализирует необходимость интенсивной исследовательской, образовательной и просветительской работы в области международно-политических знаний. В то же время обоснованная критика неумеренного энтузиазма, односторонне интерпретирующего феномены институализации прав человека, расширения гуманитарной деятельности международных организаций и «вторжения» в сферу международных отношений конкретного индивида с его стремлениями к «прямому» решению касающихся его вопросов и проблем, -- решению, не опосредованному государственными структурами или же бюрократическими механизмами, межправительственных организаций, -- не должна заслонять другую сторону рассматриваемой проблемы. Несмотря на все его недостатки, процесс интернационализации прав человека имеет необратимый характер. Уже сегодня гарантии и защита индивидуальных прав и свобод становятся предметом регулирования международного права, переставая быть исключительно внутригосударственной компетенцией. Устанавливая стандарты в сфере прав человека, международное сообщество рассматривает их как своего рода ориентиры, к которым следует стремиться, подчеркивая, что нынешнее состояние в данной сфере не может считаться терпимым.

Учитывая возрастающую роль нетрадиционных участников на международные отношения, приведенное выше определение международного актора должно быть уточнено. В наши дни в роли международного актора могут выступать любая социальная общность или индивид, если они имеют ту или иную степень автономии при принятии ими своих решений, если они оказывают определенное влияние на международные отношения, а также если их действия или намерения учитываются другими акторами (прежде всего, но не исключительно, государствами и их правительствами) при выработке собственной международной (мировой) политики.

Растущая взаимозависимость приводит к развитию функционального и институционального международного сотрудничества, участниками которого выступают различные предприятия, фирмы, административные структуры и граждане приграничных зон соседних государств, а также регионы и отдельные города различных стран. В первом случае (функциональное трансграничное взаимодействие) речь идет об установлении контактов и обменов между представителями сопредельных государств, в основе которого лежит общность интересов и потребностей и которое нередко устанавливается как бы стихийно, т.е. помимо официальных договоренностей между государствами (а иногда и вопреки им). Таковы, например, отношения между жителями приграничных районов России и Китая или отношения между сопредельными районами стран СНГ, жители которых фактически игнорируют запреты и ограничения властей на взаимную торговлю. Примером второго (институционального сотрудничества локального характера) выступают достаточно представительные международные организации, формирующиеся вне национально-государственных рамок (Ассоциация породненных городов; Совет коммун Европы и т.п.). Кроме того, в федеративных государствах наблюдается феномен своего рода фрагментации внешней политики, когда руководство субъектов федерации в стремлении более полно отстоять свои интересы устанавливает прямые связи на международной арене и тем самым как бы нарушает прерогативы суверенного государства, частью которого данный субъект является. Иногда развитие какой, по выражению канадского исследователя П. Сольдатоса, «субнациональной дипломатии» происходит с согласия соответствующих государств и осуществляется в рамках международного права: так, Квебек уже с 1882 г. имеет своего генерального представителя во Франции (ВгаШагй, ЩаНН. 1988. Р. 54). В других случаях наблюдается конфликт центральных и местных властей -- проблема, которая была особенно характерной для постсоветской России на первых этапах ее государственности, но продолжает сохранять свою актуальность и по настоящее время.

Указанные примеры вновь возвращают нас к центральному для проблемы участников международных отношений вопросу: какой из типов этих участников -- государство, международные организации, или же «параллельные' участники», («акторы вне суверенитета») -- будет определять содержание и характер международных отношений в обозримом и более отдаленном будущем? Как мы могли убедиться, по данному вопросу существует множество точек зрения, крайние из которых отдают предпочтение либо традиционным (прежде всего, государству), либо нетрадиционным участникам. Важно, однако, подчеркнуть, что сторонники как одного, так и другого из этих полюсов избегают детерминистских подходов. Поэтому существо полемики перемещается в методологическую плоскость: что считать основой для выводов? Поиск специфических факторов, оказывающих влияние на поведение акторов, и изучение той роли, которую играют те или иные из этих факторов в эволюции международных отношений? Или же анализ традиционных и нетрадиционных акторов с целью определения главных и второстепенных из них с точки зрения как состояния, так и тенденций указанной эволюции? Споры продолжаются, и острота их усиливается по мере нарастания признаков изменения привычного международного порядка, исключающих однозначные ответы на вышеприведенные вопросы. Вместе с тем не вызывает сомнений то обстоятельство, что указанные изменения во многом зависят от целей, которые ставят перед собой международные акторы, и от избираемых ими средств их достижения.

Литература

Аллан П. Сложность, случайность и индивид в теории международной политики // М. Жирар (рук. авт. колл.). Индивиды в международной политике / Пер. с фр. Мч 1996.

Бурлацкий Ф.М., Галкии АЛ. Социология. Политика. Международные отношения. М., 1974.

Бутрос-Гали Б. Укрепление потенциала Организации Объединенных Наций // Мировая экономика и международные отношения. 1993. № 4.

Зайцева О. О методологии изучения международных организаций // Мировая экономика и международные отношения. 1992. № 6.

Козырев А.В. ООН -- демократия против тоталитаризма // Мировая экономика и международные отношения. 1990. № 12.

Най Дж.С (мл.). Взаимозависимость и изменяющаяся международная политика // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 12.

НестеренкоА.Е. Потенциал ООН // Международная жизнь. 1990. № 5.

Николам М. Влияние индивида на международную систему. Размышления о структурах // М. Жирар (рук. авт. колл.). Индивиды в международной политике / Пер. с фр. М., 1996.

Мопбриалъ Т. де. Память настоящего времени. М., 1997.

Покровский Н.Е. Проблема аномии в современном обществе. М., 1995.

Устав Организации Объединенных Наций и Статут Международного Суда. М., 1989.

Четкое МА. Государственность как атрибут цивилизации: кризис, угасание или возрождение? // Мировая экономика и международные отношения. 1993. № 1.

Эрман Ж. Индивидуализм и системный подход в анализе международной политики // М. Жирар (рук. авт. колл.). Индивиды в международной политике / Пер. с фр. М., 1996.

Глава 9. Цели, средства и стратегии участников международных отношений

Лучшему пониманию социальной природы международных отношений служит анализ особенностей их участников и взаимодействия последних друг с другом. В то же время такой анализ рождает новые вопросы: какие цели преследуют участники международных отношений? каковы наиболее распространенные средства и стратегии, которые используются ими для достижения поставленных целей? сохранилась ли роль силы в составе средств, используемых международными акторами для достижения своих интересов?

Прежде чем перейти к перечисленным вопросам, еще раз подчеркнем, что основными участниками международных отношений являются государства. Автономия межправительственных организаций и институтов как участников международных отношений носит относительный характер в силу того, что принимаемые ими решения и их реализация невозможны без участия соответствующих государств. Неправительственные организации, движения и частные субъекты, конечно, могут вступать в противоречие с теми или иными государственными структурами и государствами в целом, а также преодолевать их сопротивление при достижении своих целей, однако понимание последних невозможно без понимания целей, средств и стратегий государств. Именно поэтому в рассмотрении вышеобозначенных вопросов исследователи, как правило, исходят, прежде всего, из изучения государств, как основных участников международных отношений. При этом необходимо помнить, что сведение международных отношений только к межгосударственным неправомерно.

1. О содержании понятий «цели» и «средства»

Анализ целей участников международных отношений -- не только одно из важнейших условий понимания их особенностей, но и одна из самых трудных задач. Дело том, что цель -- во многом категория субъективная. Судить о ней можно лишь на основании реальных последствий действий участников международных отношений. И даже в этом случае степень достоверности суждения будет отнюдь не абсолютной и далеко не однозначной. Это тем более важно, если учесть, что результаты деятельности людей нередко сильно расходятся с их намерениями. В мире международных отношений, как пишут В. Муррай, М. Гримсли, царят случайность, неопределенность и двусмысленг яость. Более того, действия, намерения и цели других действующих лиц в этом мире остаются в тени и не имеют четких очертаний, создавая серьезные трудности для самых изворотливых политиков со всей их мудростью и интуицией {Миггау апй Огтз1еу. 1994). При этом каждый участник международных отношений преследует не одну, а множество целей, и изучить их все не всегда возможно и не всегда это необходимо. Кроме того, что между декларируемыми и действительными целями редко существует полное совпадение, а преемственность далеко не всегда является правилом. Например, несмотря на заявления руководителей Косовской операции НАТО о чисто гуманитарных целях ее проведения, многие исследователи продолжают считать, что ее истинные мотивы лежали в иной плоскости. Одни считают эту ситуацию неадекватным восприятием обострившихся проблем самоопределения в регионе, рассматриваемом западноевропейцами в качестве естественной сферы влияния «Большой Европы» (см.: Богатуров. 1999. С. 35). Другие рассматривают операцию НАТО в Косово как стремление США не допустить роста курса евро, а также нейтрализовать геоэкономическую угрозу целостности оборонного пространства (Цымбурский. 1999. С. 148). Ссылка на интересы США содержится и в январском 2000 г. выступлении Президента США Б. Клинтона о состоянии НАТО (см.: \у\у\у. \уЫ1епои8е...).

Таким образом, принципиальное значение имеет понимание главных целей международного актора. В науке к решению этой задачи выработан такой подход, который, не являясь абсолютной гарантией против субъективности, зарекомендовал себя как достаточно плодотворный. Речь идет об оценке целей международного актора с точки зрения поведения субъекта, т.е. с точки зрения анализа последствий его поступков, а не мыслей и декларируемых намерений. Например, какое-либо действие гипотетически может иметь несколько вариантов возможных последствий, но в реальности осуществляется один, который мы и наблюдаем. При этом у нас есть основание считать, что, не "УДь у действующего субъекта соответствующего желания, последствия были бы иными. Следовательно, мы можем сделать вывод, что именно имевшие место последствия и являлись целью субъекта (Г)ег-^пептс. 1977. Р. 2). Например, популярность правительства М. Тэтчер выросла в результате предпринятых им действий по выходу из Мальвинского кризиса.

Исходя из вышеназванного подхода, большинство исследователей международных отношений определяют цель как предполагаемый желаемый) результат действия, являющегося его причиной (побуди-ельным мотивом) (см., например: Бегпеппгс. 1977; Мег1е. 1974; Поздняков. 1976). Это относится как к сторонникам политического реализма, так и к представителям других теоретических школ науки о международных отношениях, в том числе марксистского и неомарксистского течений. Последние основываются, в частности, на положении К. Маркса о том, что «будущий результат деятельности существует сначала в голове человека идеально, как внутренний образ, как побуждение и цель. Эта цель как задача определяет способ и характер действий человека и ей он должен подчинять свою деятельность» {Маркс К., Энгельс Ф. Т. 12. С. 718).

В зависимости от задач и предмета исследования в основу классификации целей международных акторов могут быть заложены разные критерии. Основные {главные) цели рассматриваются с точки зрения их важности для самого существования международного актора, поэтому их еще называют жизненно важными. Достижение важных, а также неосновных (второстепенных) целей не связано с самосохранением актора. Неудача в их достижении не влечет за собой разрушения актора или утраты им своей автономности. Если оценивают возможность реализации, то с этой позиции различают достижимые (реальные) и недостижимые (нереальные) цели. Реальные цели, исходя из возможных сроков их осуществления, подразделяют на краткосрочные, среднесрочные, долгосрочные и перспективные. Временной фактор целей также определяет их либо постоянное, либо временное присутствие в арсенале участников международных отношений. Сторонники геополитического подхода выделяют цели на основе их пространственного охвата: локальные, субрегиональные, региональные, континентальные, глобальные. Если рассматривать различные сферы общественных отношений (и, соответственно, взаимодействия международных акторов), то можно выявить соответствующие им цели: военно-политические, экономические, гуманитарные, социокультурные и т.п.

В рамках одной акции могут преследоваться цели разных типов. Так, военная акция США против Ирака в 1991 г. имела чисто военную цель -- разбить атакующую армию и изгнать ее из Кувейта; военную цель с экономической подоплекой -- разрушение военных и ядерных ресурсов Ирака; чисто экономическую цель -- замораживание производства нефти, разрушение соответствующих производственных комплексов и постепенное изматывание иракского индустриального потенциала путем продолжения блокады. Последняя цель имела и политический контекст: подрыв регионального статуса Ирака и изменение соотношения сил в районе Персидского залива.

Особую типологию целей выстраивают, исходя из степени их общности и значимости для международных акторов. В эту типологию входят вечные (и, соответственно, противоположные им -- преходящие) и абсолютные (которые противопоставляются относительным) цели. Учитывая важность данной типологии и ту роль, которую она играет в международно-политической науке, мы посчитали необходимым рассмотреть ее более подробно, что будет сделано ниже. Сейчас же подчеркнем, что в реальной практике международных отношений разные типы целей тесно переплетены. Однако это не мешает им сохранять свое самостоятельное значение.

Понятие цели близко по своему содержанию другому важному для международно-политической науки понятию -- интереса. Интерес отражает потребности, формулируемые как цели, и имеет особое значение в ситуации угроз и кризисной ситуации, связанной с их усилением. По этому всегда определение национального интереса так или иначе вязано с проблемой безопасности, идентификацией угроз существованию или функционированию нации-государства и поиском средств для противодействия им и преодоления их. Различие главных и второстепенных целей в значительной мере определяется условиями международной среды и может изменяться в зависимости от происходящих в ней трансформаций. Например, еще в начале XX в. защита и реализация национального интереса государства были связаны с отстаиванием непроницаемости его границ для внешних воздействий; сегодня же открытость и участие в мировых процессах в качестве важного сегмента глобального рынка, представляющего интерес для других акторов, выдвигается на передний план в составе главных целей того или иного государства¹.

Основные и главные цели государства связаны с защитой и реализацией национальных интересов. Негосударственные акторы также имеют свои цели и интересы, которые могут оказаться как совместимыми, так и несовместимыми с национальными интересами. Основные цели ТНК, например, связаны с достижением максимальной прибыли, что вызывает у них стремление использовать в своих интересах действующие в странах пребывания национальные правила поведения в сфере торговли, труда и инвестирования или же влиять на изменение этих правил в выгодную для себя сторону. МПО преследуют цели, исоторые могут как соответствовать интересам входящих в них государств, так и противоречить им. Например, система ООН призвана проводить глобальную политику сохранения и защиты международного мира (что не всегда совпадает с текущими интересами отдельных Кран), а региональные экономические организации (например, ОПЕК или АТЭС) -- отстаивать интересы стран-членов в мировой хозяйственной системе. И ООН, и региональные экономические организации имеют собственные интересы, связанные с самосохранением своей самосубъектности. Следствием этого становится вызывающее критику со стороны государств раздувание бюрократического аппарата международных организаций и даже тенденция к их превращению в самодостаточного международного актора. Международные НПО (МОК, МККК, Международная амнистия, Врачи без границ...), имея некоммерческую направленность, стремятся к реализации своих уставных целей, пользуясь благосклонностью государств, на территории которых они действуют, или же, напротив, вступая с ними в противоречие. Последнее обстоятельство особенно характерно для «неудобных» государствам правозащитных МНПО, идеология. и деятельность которых к тому же часто отличаются противоречивостью (подробнее о этом см.: Куклина. 2000). Кроме того, цели государств вступают в противоречие с целями множества других транснациональных и субнациональных акторов (региональных элит, профессиональных организаций, преступных синдикатов, террористических группировок и т.п.). При этом каждый из них задействует как собственные, так и заимствованные у государства средства достижения целей.

В понятие средств входят пути, способы, методы' и орудия достижения целей: Специфика средств (потенциально или актуально находящихся в распоряжении международных акторов) зависит от особенностей международных отношений и прежде всего от того обстоятельства, что они применяются к общностям, на которые в большинстве своем не распространяется власть отдельного государства. Специалисты выделяют множество типов средств, используемых участниками международных отношений в их взаимодействии. И все же это многообразие можно свести к следующим типам: 1) сила, убеждение и обмен (см.: Бегпеппгс. 1977. Р. 20--23), 2) сила и переговоры (Мег1е. 1985. Р. 472--473), 3) убеждение, торг, угроза и насилие (см.: БигонеПе. Р. 96). (Есть и другие.) Нетрудно заметить, что, по сути, речь идет о совпадающей типологии средств, полюсами которой выступают насилие и переговоры. При этом насилие и угроза могут быть представлены как элементы силы, а убеждение и торг -- элементы переговоров. Каждое из названных понятий включает широкую совокупность путей, методов, способов и инструментов достижения цели, которые в реальной действительности международных отношений используются в самых различных сочетаниях, поэтому выделение их 'в «чистом виде» не более, чем абстракция, служащая задачам анализа.

Следует отметить возрастающую роль убеждения и переговоров, т.е. политических средств, во взаимодействии современных участников международных отношений. Такие средства предполагают налаживание систематических, постоянных связей и контактов, призванных вести к росту взаимного доверия между акторами. Успеху политических средств способствует наличие у сторон общих интересов. Например, именно общая заинтересованность участников СБСЕ в безопасности и стабильности на Европейском континенте явилась той основой, которая способствовала принятию в ноябре 1990 г. Парижской хартии для новой Европы, в которой признается окончание эпохи конфронтации между Востоком и Западом. Но и несовпадение интересов не является препятствием для успешного применения политических средств участниками международных отношений. Более того, специалисты, занимающиеся теорией и методологией переговоров, усматривают одну из предпосылок успеха именно в несовпадении интересов, отмечая, что «удовлетворительное соглашение становится возможным потому, что стороны хотят разного... Различия в интересах и убеждениях открывают возможность того, что тот или иной аспект оказывается весьма выигрышным для вас, но малоценным для другой стороны» (цит. по: Удалое. 1990. С. 20).

^ЛКатегории «цели» и «средства» являются соотносительными (см. об этом, например: Поздняков. 1976. С. 127--130) и соответствуют не *различным событиям, поведению и действиям участников международных отношений, а их различному положению по отношению друг к-другу. Определенное событие, поведение или действие является средством по отношению не к любой, а к конкретной цели; последняя, в свою очередь, может выступать средством по отношению к другой цели. Никакая, даже самая реальная цель не может быть достигнута без соответствующих средств. В свою очередь, средства должны соответствовать цели.

Эта диалектика целей и средств прослеживается в рассуждениях Р. Арона о вечных целях государств. К вечным целям он относит стремление каждого государства к безопасности, силе и славе (см.: Агоп. 1984. Р. 81--86). Арон исходит из того, что «политические единицы стремят -. ся навязать друг другу свою волю и потому их цели несовместимы (или кажутся такими)» (там же. Р. 81). Поскольку каждая политическая единица независима, то соперничество их друг с другом неизбежно. Поэтому первая цель любой политической единицы -- выжить в этом соперничестве. И правители и их подданные заинтересованы в сохранении той общности, которую они составляют, в силу общего этнического происхождения, истории или судьбы. В условиях естественного состояния это означает, что первой целью каждой политической общности является обеспечение своей безопасности. Чем более жестоки войны, как пишет Арон, тем больше люди стремятся к безопасности, безопасность в мире автономных политических единиц может быть основана либо на слабости соперников (что предполагает их полное или частичное разоружение), либо на собственной силе. Если предположить, что безопасность -- конечная цель государств, то эффективное средство ее достижения -- установить новое соотношение сил или изменить прежнее, для того чтобы ослабленные потенциальные противники не испытывали искушения совершить нападение.

Арон подчеркивает, что соотношение между этими двумя целями <безопасность и сила -- связано со множеством проблем. Дело в том, что наращивание государством своей силы вовсе не обязательно влечет за собой увеличение его безопасности. В традиционной Европе если одно государство усиливалось, то это вызывало страх и ревность других государств и тем самым провоцировало создание враждебной коалиции. В каждой международной системе существует определенный оптимум сил, превышение которого оборачивается своей противоположностью, т.е. ослаблением из-за перехода союзников к нейтралитету или нейтральных стран в лагерь противника.

Как полагает Арон, безопасность и сила не исчерпывают вечных целей государства: «Если бы приоритетность безопасности как цели была очевидной или необходимой, -- пишет он, -- то это означало бы возможность теоретически определять рациональное поведение. В каждом случае было бы достаточно найти необходимый оптимум сил и действовать, исходя из этого оптимума. Более значительная трудность возникает, как только мы ставим вопрос о соотношении между этими двумя целями -- силой и безопасностью. Нет никаких сомнений в том, что человек, индивид или общность, хочет выжить. Но индивид не подчиняет все свои желания единственной страсти жить. Существуют цели, ради которых он согласен на риск смерти. Так же обстоит деЛо и с государствами. Они хотят быть сильными не только для того, чтобы предотвратить агрессию и наслаждаться миром, они хотят быть сильными для того, чтобы их боялись, уважали или любили» (там же. Р. 83). В конечном счете, полагает Арон, государства хотят располагать властью, т.е. способностью навязывать свою волю соседям и соперникам, влиять на судьбу человечества, развитие цивилизации. Чем больше силы, тем меньше человек рискует подвергнуться нападению, но он находит в этой силе и в способности навязывать свою волю другим такое удовлетворение, которое не сравнимо ни с чем иным. Конечной целью может быть безопасность: не испытывать страх -- судьба, достойная зависти. Но и власть может быть конечной целью: опасность меркнет перед опьянением властью. С этим связана третья вечная цель, к которой стремятся государства, -- слава. Когда борьба начата, пишет Арон, возникает опасность, что временная победа станет целью в себе и заставит забыть политические цели. Желание абсолютной победы.

т. е. мира, единолично диктуемого победителем, зачастую отракает стремление добиться не столько силы, сколько славы.

Каждая из трех целей влечет за собой определенное поведение, отличающееся своими особенностями. И вместе с тем все типы гове-дения связаны друг с другом. Клемансо стремился к безопаснати, Наполеон -- к власти, Людовик XIV -- к славе для Франции (или для себя), что не исключат того, что каждый из них также стремится к целям, которые отражаются двумя другими понятиями.

Однако Арон не ограничивает на этом рассмотрение целей. Он тод-черкивает, что, если ограничиться только абстрактными понятиям-!, то слава может быть отклонена как иррациональная цель (хотя это г неверно: не хлебом единым жив человек), бездумное накопление сшы -- осуждено как противоречивое (из-за потери сил союзников, которая неизбежна с определенного момента наращивания собственной сшы). Единственной вечной целью остается безопасность. Поэтому необходимо перейти от рассмотрения абстрактных целей к их конкретгому проявлению в международной практике, трактуя государство кав политическую единицу, занимающую определенную территорию, /рон настаивает на том, что и при абстрактном анализе, и в конкре: ной ситуации вечные цели трудно отделить друг от друга. Вместе с тел он считает, что они обладают известной самостоятельностью, и приходит к следующим выводам. Во-первых, первостепенную роль в сопершче-стве народов играет обладание пространством. Во-вторых, суверены часто судили о своем величии по числу своих подданных: то, к ^гему они стремились за пределами своих границ, это не земля, а люди. Наконец, в-третьих, вооруженный пророк иногда-меньше озабочен завоеванием пространства и населяющих его людей, чем их обращением в свою веру: «проявляя безразличие к наземным и подземным богатствам, он вычисляет не количество работников или солдат, -- он хочет распространить истинную веру, он хочет, чтобы организация, соответствующая его представлениям о смысле жизни и истории, постепенно завоевывала все человечество» (там же. Р. 84). Поэтому конкрепные вечные цели политических единиц -- участников международных отношений выглядят, в представлении Арона, как пространство, лю)и и души (там же. Р. 85). «За что люди борются друг с другом, если не за то, чтобы расширить почву, которую они обрабатывают или богатствами которой они пользуются, чтобы подчинить себе людей, сегодня шо-странцев, а завтра -- рабов или сограждан, или чтобы обеспечить -ри-умф такой-то идеи -- религиозной или социальной, -- об универешь-ной истинности которой они заявляют, провозглашая принадлежацую им миссию?» (там же. Р. 84--85).

Как уже было отмечено, взгляды Р. Арона на цели и средства, как и его теоретические позиции в целом, вписываются в традиции политического реализма. В русле этих традиций международный актор (под которым понимается преимущественно государство) рассматривается как унитарная политическая единица, которой свойствен рационализм в постановке целей и принятии решений, склонность к объективизму в анализе содержания целей, а также к «разведению» политики и этики, что способствует рассмотрению категории «цели» отдельно от морали¹.

Как мы могли убедиться, уже Арон подчеркивает два важных момента в понимании целей с точки зрения дальнейшей эволюции ТМО. Во-первых, он подчеркивает трудность определения целей, которые зависят не только от объективных факторов, но и от субъективных желаний и устремлений лиц принимающих решения. Во-вторых, в составе «вечных целей» важное значение Арон придавал «славе» или «душам», т.е. идеальным факторам, идеям, представлениям, ценностям.

В дальнейшем оба эти положения получают в ТМО заметное развитие, которое присутствует уже у неореалистов. Например, С. Уолт, рассматривая причины войн и революций и лежащие в их основе цели международных акторов, уделяет значительное внимание таким факторам, как восприятия, образы и представления ( )Уа11. 1987). Еще дальше в этом направлении идет неолиберализм. Напомним, что неолибералы, во-первых, настаивают на важности достижения абсолютных целей; во-вторых, больше внимания они обращают на намерения и стремления. Неореалисты же подчеркивают главенство для политических деятелей относительных целей и концентрируют свое внимание на возможностях, а не на намерениях.

В представлении неолибералов (сторонников теорий взаимозависимости, транснационализма и доктрины международного сообщества) безопасность, сила и национальные интересы сохраняют свое значение приоритетных целей международных акторов. Основные же цели смещаются в сторону универсальных ценностей и общих проблем . человечества. В представлении неолибералов глобализация является основной причиной выхода на первое место таких абсолютных целей, как новые правила международного поведения, новые способы организации международных финансовых, экономических и социально-политических институтов. Значение национальных интересов и национальной безопасности как относительных целей сохраняется, но в структурном отношении на передний план выдвигаются цели экономического, финансового и «человеческого» характера (идентичность, демократические ценности и т. д.). Что касается геополитики, то цель охраны границ от возможного нападения извне перемещается на второй план, а на передний план выходят открытость собственного государства и общества (инвестиции, перемещения капиталов... ) и внимание к ситуациям в других странах и в мире в целом. В работах неолибералов указывается, что многие проблемы в той или иной стране порождаются положением в других государствах. Финансовая нестабильность, крах банков, рост нищеты, нарушения прав человека, загрязнения окружающей среды и, конечно, конфликты, имеющие место в той или иной части мира, непосредственно сказываются на жизни и безопасности в других его частях. Поэтому путь к продвижению национальных интересов и к реализации целей участников международных отношений лежит через сотрудничество при совместном решении этих проблем.

Таким образом, сторонники неолиберализма склонны включать в состав непосредственных и даже абсолютных целей международной политики нормы и этические элементы. В дальнейшем будет показано, что это ведет к неоднозначным последствиям для международных отношений. И все же трудно отрицать все возрастающую роль идей и. культур в составе тех целей, которыми руководствуются в своих взаимодействиях международные акторы.

Неореалисты, в свою очередь, считают катастрофичным подход, который проводит резкое разграничение между целями, связанными, с одной стороны, с понятиями «национальных интересов», «политики с позиции силы», «великой державы», «баланса сил» и т.д., и, с другой стороны, с целями, которые ставят во главу угла принципы, нормы и Ценности. Как писала советник Дж. Буша-младшего Кондолиза Райе, «У клинтоновской администрации пристрастие к символическим соглашениям и иллюзорным (в лучшем случае) «нормам» международного поведения превратилось в настоящую болезнь» (цит по: Косырев. 2000). Как уже говорилось, не отрицая роль ценностей и норм, неореалисты рассматривают их как вторичный, в лучшем случае как дополительный, фактор, объясняющий перипетии международной полити. Главным же для неореалистов остается фактор неравных возможностей при одинаковости функций. В свою очередь, одинаковость Ункций обусловлена принуждениями международной системы, структурными особенностями которой объясняются несовпадения целей и результатов во внешнеполитической деятельности государств.

Вместе с тем многие комментаторы обращают внимание на то, что в подходах неореалистов и неолибералов к рассмотрению целей международных акторов много общего. Как те, так и другие в первую очередь анализируют факторы преимущественно материального, объективного характера. Для неореалистов такими факторами являются сила, власть, состояние и действия, связанные с принуждениями и ограничениями международной системы и т.п. Для неолибералов -- стремление к экономическим выгодам, облегчающим межгосударственное сотрудничество в условиях возрастающей взаимозависимости и глобализации. И неореалисты, и неолибералы склонны преуменьшать значение так называемых идеальных факторов, норм, идентич-ностей, систем ценностей и т.п., за которыми не признается отдельного, самостоятельного значения, с точки зрения их влияния на цели международных акторов.

Против подобного подхода в числе первых выступили во второй половине 1970-х гг. так называемые неоидеалисты. Один из них, Р. Джервис, настаивает на том, что важное влияние на цели актора оказывает верное или искаженное восприятие им международной действительности. Искаженное восприятие является результатом тех трудностей, которые испытывает человеческое сознание в осмыслении нечеткой или двусмысленной информации (см.-.Зегугн. 1976). А, например, И. Дженис и Л. Манн опираются на мотивационный подход. С его позиций искаженное восприятие связано с желаниями, страхами и стрессами, пронизывающими международную жизнь, в результате которых лицо, принимающее решение, видит в международных событиях не то, что есть, а то, чего оно боится, или наоборот, то, что желает увидеть (см.: Затн & Мапп. 1979).