Ноэматическая структура смыслопорождения в философском дискурсе

Nдherung является специфическим математическим термином. У Хайдеггера глагол nдhern субстантивируется по-новому и употребляется подобным образом: die nдchste Nдherung des Drohenden und die Art des Begegnens der Nдherung selbst: die Plцtzlichkeit [Ibidem: 142]. Употребительнее только Annдherung.

Допустим, такое слово как Vorsicht, в нормативном немецком языке, скорее, приближается по наполнению к таким словам, как Klugheit, Zurьckhaltung, Achtsamkeit, которые описывают черты характера. В «Бытии и Времени» же оно имеет больше общего с Hervorsehen. И мы встречаем его в подобных фразах: Die Auslegung grьndet jeweils in seiner Vorsicht [Heidegger 1967: 150], при этом уже использование его в среднем роде показывает, что имеется в виду не черта характера, а некий акт (Vorsehen).

Компонент -sicht Хайдеггер употребляет и в других производных, например: Umsicht, sichtig. Также содержательно новым является и следующий пример: das… vorsichtig anvisierte Verstandene [Ibidem].

Weltoffenheit так же соотносится с человеческими чертами характера, Хайдеггер имеет в виду непосредственное Offenheit fьr Welt, в смысле человеческого бытия в мире: Die Gestimmtheit der Befindlichkeit konstituiert existentiell die Weltoffenheit des Daseins [Ibidem: 137].

Очень интересным и важным является слово Zeug: оно употребляется сейчас пейоративно рядом с такими словами, как Kram, krims-krams, либо как спец термин в языке модельеров к примеру для Tuche. Ещё более оживляется его содержание в таких композиционных словах, как Sreibzeug, Spielzeug и т.д. В диалектах средневерхненемецкого периода это слово употреблялось и изолированно ziug, geziug. Хайдеггер изолировал компонент zeug и, более того, возродил его смысловое содержание, которое до этого сводилось лишь к словообразующему суффиксу. Он использует его для обобщения в названии и характеристике вещей, которые противостоят человеку в некоторой форме как аппараты, инструменты, суть которых - служба для чего-либо, полезность, используемость.

Как только Хайдеггер объясняет характер Umzu этого Zeug, он может использовать его для называния или указания на предметы, которые имплицитно, имеют этот смысл, а также для образования множественного числа Zeuge. Этим же образом консеквентно очки есть Zeug для видения, телефонная трубка - это Zeug для слушания и так далее.

Так же он образовывает и новые сложные слова с элементом zeug - это очень удачный способ образования или переосмысления уже имеющегося слова. Подобные случаи переосмысления наблюдаются у Хайдеггера в отношении глаголов и прилагательных, но мы не будем их здесь описывать, назовём лишь некоторые переосмысленные слова. Как, допустим, festnehmen, zeitigen, seinin, horizontal и другие.

Ясно только одно: действительное направление передвижения смысла идёт от конкретного к абстрактному, слова, которые до этого ограничивались конкретным явлением, превращаются в абстрактные, в большинстве своём глагольно определяемые отношения. Сразу из контекста понятно, что слово стоит уже не в том семантическом поле, которому оно принадлежит в нормативном языке, оно направлено на какой-то описываемый Хайдеггером феномен, либо принадлежит другому союзу слов.

Смысловое восприятие единиц текста и, следовательно, смысловое восприятие тех или иных отрезков речевой цепи периодически затрудняется. При преодолении этих затруднений реципиент включается в специфическую деятельность - деятельность понимания текста, а соответственно и деятельность сначала ноэматической, а потом и феноменологической рефлексии. Понимание имеет место лишь там, где надо преодолевать затруднения или обрывы в смысловом восприятии текста; оно выступает как активный процесс, который весьма напоминает деятельность продуцента по порождению смысла в тексте.

Порождение нового смысла, его мутации при изменении состава ноэм (которые не всегда могут быть представлены в языковом выражении) активизируют скрытые потенции языка, заставляют размышлять о противоречивых, парадоксальных явлениях его функционирования. В смыслопорождении активно проявляются интенции языковой личности к переосмыслению старых форм и созданию новых.

5.6 Смыслотворчество как определяющая трансформация суперструктуры смысла при рецепции философского дискурса

Центральной проблемой изучения текстов различных функциональных стилей в наше время становится иерархическая организация квантов смысловой суперструктуры при производстве новых неузуальных смыслов. В нашем исследовании мы прибегаем к анализу текстов экзистенциальной и аналитической философии, порождение новых смыслов в которых распространено особенно широко в сравнении с другими философскими течениями. Процессы смыслопорождения в других типах текста в данном параграфе не подвергаются анализу, хотя таковые коррелируют с типами трансформаций в философском смыслопорождении. Целью создания и понимания философского текста является «опредмечивание» смысла, «осознание» скрытого за вербализованной формой, происходящее на третьем уровне абстракции, при использовании ноэматической и феноменологической рефлексии. Смысл в философском тексте дается опосредованно, лексические единицы не всегда выступают в своем словарном значении и отражают действительный смысл, кроющийся за текстом. При ближайшем изучении в философском аналитическом тексте или в экзистенциалистском тексте вычленяются множество аспектов, о которых невозможно просто прочитать. Смысловая суперструктура (иерархическая структура интенциально релевантных ноэм) здесь проступает имплицитно, раскрывается с помощью корректных, т.е. ведущих к адекватному восприятию смысла тактик интендирования. При приближении к действительному смыслу он ускользает, отдаляется, присутствует как идеальное и искомое.

Распредмечивание граней смыслов, приписанных объектам мыследеятельности и постигаемых нами, может осуществляться с применением филологической феноменологической герменевтики как нового подхода, сочетающего методы и метаязык когнитивной лингвистики, филологической герменевтики Г.И. Богина и феноменологической герменевтики Г.Г. Шпета. Парадокс Шлейермахера гласит, что интерпретатор/реципиент понимает текст более детально, чем продуцент. Интерпретатор вписывает новые, собственные смыслы в оригинальный текст. Проблема осознания смысла текста в данном случае понимается как проблема смыслотворчества. По И. Канту, человек «понимает» лишь то, что сотворил сам, постижение чуждых смыслов для него невозможно. Это правило базируется на константе фоновых знаний, а потому в диахроническом аспекте, при условии дистантного специализированного изучения текстов, действует практически всегда, но при синхронном рассмотрении философских текстов оно перестает работать.

В порождении нового, неузуального смысла в философском тексте возможны трансформации суперструктуры смысла, которыми пользуются как продуцент при создании философского текста, так и реципиент при декодировании, чтении философского текста (причем автор - на уровне феноменологической рефлексии, а интерпретатор - на уровне ноэматической).

Безусловно, о возможностях перечисленных выше трансформаций можно говорить при обращении к «осмысленному» дискурсу, обладающему «всеми критериями осмысленности: 1) совпадением целей коммуникации участников коммуникации, 2) взаимосвязью всех элементов высказывания, 3) связностью и цельностью на всех уровнях высказывания, 4) соответствием языковым нормам, 5) смысловой завершенностью, и 6) соответствием языковой ситуации общения» [Алимурадов, Григорьева 2009: 35-36].

Прежде всего особый интерес для нас представляет так называемое смыслотворчество, или порождение (актуализация) квантов смысла актов мышления коммуникантов.

Смыслотворчество предполагает приписывание смысла некоторым феноменам, включение узловых ноэматических элементов в разные контексты, образование той или иной семантической зависимости, изменение отношений внутри суперконструкта. Создание текста интерпретатором предполагает и осознание акта творения, иногда повторяющего акт производства текста, все это порождает сходные, однако не идентичные акты интендирования на разнонаправленных лучах философской рефлексии над словом. Текст философской аналитики обладает интереснейшим свойством, а именно рождает подобное (но не тождественное), при этом остается самим собой, лишь включая в многомерный суперконструкт новые и новые узловые элементы и отношения. В точках контрконтакта с оригинальным текстом порождается и вербализуется мысль интерпретатора. Воспринимаемый текст как результат процесса интерпретации, безусловно, является формой фиксации процессов смыслопостроения, опосредованных константой фоновых знаний и интенцией реципиента «чужеродного» по отношению к собственно авторскому смыслопорождению. А потому он может служить уникальным, зафиксированным вербально полем для описания возможностей смыслопостроения как продуцента, так и реципиента. По сути, это некий вариант вторичной номинации в уже имеющемся тексте. С другой стороны, данную проблему можно рассматривать в терминах общей теории смыслопостроения, в которой интерпретативное восприятие и декодирование являются лишь процессуальными вариациями смыслопорождения «второго уровня абстракции» и, в принципе, ничем не отличаются от стандартной интерпретации текста (причем в данном случае мы имеем дело лишь с односторонним анализом, так называемой «перспективой реципиента») [Бредихин 2012: 143].

Смыслотворчество в интересующем нас смысле не сводится только к производству и пониманию ре-продуцируемых в речи «аллоноэм», что является обоснованным (как в лингвистическом, так и когнитивном аспекте) вербализованным построением дискурса. Не вызывает сомнения и положение о том, что оное является аналитико-синтетической деятельностью, направленной на всеобъемлющее понимание текста. Под пониманием мы подразумеваем не только извлечение информации об объективной реальности, но и прояснение механизмов ее кодирования и обоснования правомерности и продуктивности, корректности актов интендирования в контексте декодирования смысла философского дискурса. Однако говоря о сути смыслотворчества, необходимо трактовать смысл как единое динамическое результирующее ментальное построение, соответствующее тексту как целому и являющееся моделью, то есть подобием текста [Псурцев 2001: 187]. Такой суперконструкт объединяет в своей структуре и узловые элементы, универсальные для носителей той или иной лингвокультуры (своего рода ядро), и периферийные элементы, являющиеся специфическими для каждого конкретного реципиента лингвокультурной общности (периферию). При таком понимании смысла учитывается интенциональность продуцента (конструирование объекта сознания), «авторитетность авторского намерения», а также константы смыслодекодирования реципиента: субъективность, интенциальность, модальность и т.п.

В аспекте смыслотворчества (как в порождении, так и в восприятии) специфика философского дискурса заключается в принципиальном отсутствии у его продуцента и реципиента установки на очевидность, одномерность смысла. Сама же реализация многомерности и многогранности суперструктуры смысла в линейной материальной среде физически фиксируемого дискурса происходит благодаря лингвокультурно и концептуально маркированным элементам текста. Не подлежит сомнению огромная роль трансформационных стратегий и управления новыми деривационными смысловыми моделями в порождении и раскодировании дискурса. Именно с помощью трансформаций смысловой структуры продуцент имеет возможность вербализовать «смысловые скважины» [Жинкин 1982: 84], или некие окказиональные новообразования, играющие первостепенную роль в структурном построении дискурса (в данном случае под структурой будем понимать взаимосвязь функциональных элементов всех уровней). В функциональном отношении данные образования могут быть приравнены к кодовым элементам, помогающим расшифровать смысл философского дискурса. При построении многомерного, продуктивно неопределенного смысла на передний план выходят концептуальные компоненты, которые способны образовывать над-линейную иерархическую ноэматическую суперструктуру на уровне целостного и непротиворечивого восприятия текстовой реальности, и которые играют первостепенную роль в смысловой наполненности текста. В процессе восприятия философского текста реципиент наталкивается на сложные для понимания смысловые построения. Выстраивая эти суперконструкты смысла заново, он вынужден в ситуации модификации переходить с ноэматической на феноменологическую рефлексию, с чем и связана неоспоримая ценность этих парадигматических гипертекстовых выдвижений.

По мнению О.А. Алимурадова, «лексическое значение носит комплексный характер, причем его компоненты находятся в иерархических отношениях. В состав семантической структуры входит инвариантная сема, занимающая центральное место в семантике и манифестирующаяся при каждом употреблении единицы» [Алимурадов 2002: 138]. Данное утверждение можно отнести и к структуре смысла, компоненты которого - ноэмы, находящиеся в иерархических отношениях и имманентно присутствующие в ядерном и периферийном поле, изменяют свое положение при действии той или иной трансформации, но при этом не теряют своего онтологического статуса.

Действительное направление передвижения квантов суперструктуры смысла идет от конкретного к абстрактному, от периферии к ядру. Понятия, которые до этого ограничивались конкретным явлением, превращаются в абстрактные, в большинстве своем глагольно определяемые отношения. Контекст показывает реципиенту, что новообразование стоит уже не в том семантическом поле, которому оно принадлежит в нормативном языке: оно направлено на какой-либо описываемый Хайдеггером феномен, или принадлежит другому ассоциативному ряду.

Изучим вопрос о Sinnesverschiebung (смысловом сдвиге) и его возможностях в построении тех или иных ноэматических реалий более подробно. Правомерно говорить о личностной и языковой, а также лингвокультурной интерференции при восприятии и декодировании суперструктур с узловыми элементами концептуальной и лингвокультурной информации дискурса, хотя четкую грань между ними провести вряд ли удастся (личностная интерференция базируется на использовании тех возможностей, которые дает константа фоновых знаний в суперструктуре смысла, в то же время выбор из ряда предлагаемых языком возможных вариантов при передаче изначальных интенциальных смыслов, бесспорно, определяется, в том числе, предпочтениями реципиента; концептуальные и лингвокультурные кванты смысла также обязательно подвергаются влиянию мировосприятия реципиента, да и отношения в суперконструкте строятся на основе потенциальных языковых возможностей). Огромное значение должен иметь и уровень привносимых в текст окказионально-акцентированных узловых элементов.

Специфика интерпретативного восприятия суперструктуры смысла философского дискурса связана как с ядерной зоной узловых элементов смысла, так и с периферией, и чем непротиворечивее трактуется взаимосвязь этих элементов в аспекте целостного восприятия реципиентом, тем больше ассоциативных связей и парадигматических отношений в суперструктуре смысла возникает между первичной, ядерной зоной смысла и вторичным смыслотворчеством.

Число узловых элементов (ноэм) может возрастать по экспоненте, что зависит от ноэматического смыслообразования и смыслообновления. Кроме того, следует учитывать и классификацию критериев смыслотворчества в неузуальном конструкте (узуальность/окказиональность, частотность употребления, изолированное/контекстное понимание).

Конструкты, функционирующие в общем философском узусе, обладают, как правило, следующими свойствами: общепринятость, воспроизводимость, нормативность, частотность употребления, изолированное понимание, но у них нет свойства «новум». Такие суперконструкты фиксируются всеми философскими словарями, и их смысл вне зависимости от контекстуального окружения и широты периферийных ассоциативных связей чаще всего совпадает с зафиксированным значением.

Относительно узуальные конструкты характеризуются воспроизводимостью, нормативностью, частотностью употребления, изолированным пониманием, но не обладают общепринятостью и новизной. Эти смысловые структуры употребляются более или менее устойчиво и являются названием, своеобразной меткой данного единичного феномена, функционирующего либо в текстах конкретного философского направления, либо в серии работ по конкретной проблеме. К этой группе примыкают конструкты, которым присуще еще и свойство «новум».

Третья группа объединяет в своем составе конструкты со свойствами производимости, нормативности, изолированного понимания и отсутствия свойств общепринятости, новизны, частотности употребления. Центральное положение в этой группе занимают такие конструкты, которые производятся в процессе текстопорождения по стабильным высокопродуктивным деривационным моделям, вследствие чего они не воспринимаются как нечто новое, хотя присущи идиостилю отдельного философа.

Четвертая группа объединяет конструкты со свойствами творимости, новума, изолированного понимания, но они не обладают общепринятостью, нормативностью, частотностью употребления. Они характерны прежде всего для определенных, зачастую единичных целей при анализе того или иного феномена, и именно в данных суперконструктах действует чистый вариант смыслотворчества.

Сама смысловая суперструктура обладает свойством новума - только благодаря трансформациям отношений внутри структуры (в ситуации семиозиса, в речетворческом процессе), они же, в свою очередь, обусловлены интертекстуальными фоновыми знаниями продуцента и реципиента. В процессе порождения и декодирования эти трансформационные инновации суперструктуры не случайны, они приобретают системную организацию и базируются на смысловых экспликациях, актуализации тех или иных узловых элементов ядра или периферии. Системный характер носят и отношения внутри суперструктуры. Таким образом, смыслотворчество является одним из ведущих механизмов актуализации смысла. Можно выделить несколько операций стандартного смыслотворчества как процесса декодирования смысла: эффект сопереживания и сотворчества, исходная интенциальная амфиболия, диахроническая рецепция, механизмы рефлексивного обращения, философская метафора.

Эффект сопереживания и сотворчества позволяет реципиенту погрузиться в систему авторских смыслов, адекватно воспринимать отношения внутри суперструктуры интенциально релевантных ноэм. Однако авторские смыслы, преломляясь в когнитивном опыте реципиента, могут получать абсолютно новое наполнение в сравнении с теми, которые были вербализованы в тексте. Когнитивный континуум реципиента по-новому структурирует иерархический суперконструкт, актуализируя релевантные для читателя ноэмы.

Исходная интенциальная амфиболия может не эксплицироваться вербально, но она присутствует в самой ткани текста, и это становится очевидным при специализированном дифференцированном распредмечивании внутреннего содержания целостного текста. Невозможность принятия авторского видения во всем обеспечивает функционирование данного механизма смыслотворчества - противопоставление и дуальность, полихронотопность и многомерность перспектив продуцента и реципиента.

Эффект диахронической рецепции также является одной их ведущих операций в трансформации смыслотворчества. Это можно сказать не только о рецепции философских смыслов, но и о любом произведении - оно дается не единовременно, эффект линейной последовательности времени дает нам постепенную структурацию распредмеченных феноменов, вербализованных в тексте, осознание и понимание актуализации ноэм продуцентом текста. Линейная последовательность восприятия во времени текста необходима для структурации текста как целого. Парадокс Шлейермахера дает представление и о дистантном восприятии текстовой реальности, каждый из интерпретаторов в разных ситуациях семиозиса находит в тексте новые стороны и проблемы. В результате неизбежно появление перед реципиентом/интерпретатором абсолютно новой текстовой реальности с новым внутренним содержанием и по-новому актуализированными смыслами. В зависимости от системы отсчета реципиента прочитывается текст и наполняется ответами на вопросы читателя, хотя ранее он был призван ответить на вопросы автора. Безинтенциальное смыслодекодирование невозможно, как невозможно и безинтенциальное смыслопорождение. Модальность и интенция есть обязательные условия и одновременно механизмы и средства распредмечивания актуальных смыслов. Именно благодаря этому и происходит построение гипертекста, обогащение смысловой суперструктуры новыми гранями и построение новых парадигматических связей между узловыми элементами.

Немаловажным является и механизм рефлексивного контекстуального обращения, построенный на постоянной ноэматической рефлексии над объектами реального мира и обыденными смыслами понятий, установлении ассоциативных связей между ними. Реципиент в процессе смыслотворчества, сравнивая структуры воспринимаемого текста с уже известными ему философскими текстами как этого, так и других авторов, актуализирует новые скрытые ноэмы, выстраивая тем самым собственный смысл. Все высказывания и смыслы, воспринятые реципиентом в процессе когнитивной деятельности на протяжении всей его жизни, вступают в диалогические/полилогические отношения, образуя гипертекстовую реальность. Текст как система для производства символов живет только в отношениях с другими текстами, этот контекст сосуществования является условием полилога между текстами.

Философская метафора - это еще один из механизмов смыслотворчества при декодировании смыслов, кроме того, она является и механизмом понимания в широком смысле этого слова. Именно метафорический перенос по смежности или по сходству квантов смысловой конструкции позволяет производить новые смыслы. Прояснение внутренней структуры философского текста может быть реализовано при распредмечивании эвристических метафор продуцента, в которых он вербализует свои ментальные конструкты. Метафора есть заключение определенного когнитивного ментального конструкта в дуалистическую форму конкретной системы координат, а потому она обладает наибольшей эвристической валерностью для процесса смыслотворчества.

Главное свойство философского процесса метафоризации заключается в перераспределении узловых элементов структуры смысла и реализации аттрактивной и эстетической функции, что позволяет ощутить смысловую новизну и активизировать когнитивные процессы. Связывание ментальных конструктов в общей ткани текстовой и гипертекстовой реальности, установление опосредованных связей между элементами и есть главная методологическая функция метафоризации. В этом аспекте основной целью распредмечивания смыслов и понимания в целом является включение в суперструктуру уже существующих когнитивных единиц новых квантов. Процесс метафоризации направлен прежде всего не на сам объект объективной реальности, не на феномен в рефлективной деятельности, а на способ его вербализации.

Связывание имеющихся и новых элементов внутри целостной суперструктуры смысла предполагает наличие механизмов ассоциативного достраивания и расширения фактов когнитивной реальности. Акт творения и акт метафоризации в данном случае представляются тождественными. Репрезентируя диалогическую форму вербализации содержания, метафора не только продуцирует неузуальные дуальные смыслы, но и переосмысливает ассоциативные связи и распределение узуальных элементов в ядре смысловой суперструктуры. Она же указывает на непонимание и формирует понимание, выстраивает полилог между продуцентом - текстом - реципиентом, именно эта полилогичность реализуется в процессе метафоризации.

Таким образом, смысл не дан нам изначально: он является динамичным явлением, возникающим при каждом порождении и рецепции текста, феноменом, благодаря которому индивид перестраивает воспринимаемый им мир объективной реальности. Единственной формой наличия и существования смысла является его порождение и перерождение. Смыслотворчество как одна из ключевых трансформаций смыслопорождения соотносимо не только с интенцией продуцента философского дискурса, но, что кажется не менее важным, определяет декодирование и распредмечивание смыслов в текстовой реальности.

Анализ основных трансформаций суперструктуры смысла и их видов позволяют заключить следующее:

1. Огромный провал между интуитивно осознаваемым и вербализованным в философском тексте является тем самым непониманием, на котором основывается мысль - это главнейший фактор развития феноменологической рефлексии. При этом в становлении многоуровневости смысла неизбежна многозначность языковых единиц: выбор продуцентом/реципиентом того или иного способа вербализации и есть то, что приводит к отказу от объективности порождаемого/декодируемого, универсальности порождённого, это даёт нам личностность, индивидуальность актов смыслопорождения и смыслодекодирования. Основной субъективной составляющей смыслопорождения и условием наличия самого смысла является модальность продуцента текста, его интенции, иногда даже неосознанные, интуитивные, а для возможности смыслодекодирования кроме этого условия должна действовать ещё и модальность реципиента текста, что ещё более усложняет иерархическую структуру смысла. Модальность - это то, что даёт возможность содержанию текста прирасти ситуацией, главным в порождении смысла, иначе содержание не работает в мире. Ситуативность есть лишь наличие некой сущности, внутри которой неким образом структурированы связи, и именно восстановление этих связей и есть рождение смысла, вне зависимости от направления движения. Она в тексте даётся в виде образа, реконструкция смысла же есть рефлективно переживаемый образ, субъективно переживаемая форма.

2. При восприятии/о-сознании ноэмы как кванта смысла она имеет возможность перевыражаться в мыслительной рефлективной деятельности продуцента/реципиента текста и служить уже в качестве продуктивной модели. Она занимает своё место в иерархической структуре как модификатор, катализатор, изменяющий иерархическую структуру целиком, даже если была порождена окказионально, и интуитивно окказионально декодирована. Аспекты новизны мыслительного содержания, характеристики новума и творимости присущи всякому смыслу, если рассматривать его как суперструктуру. Содержательно новые мысли контрастируют с общепринятыми суждениями, и это противоречие выражается автором в парадоксальной форме. В ситуации метаабстракции, когда возможно подняться над реальностью дискурса, и освободится от оков языка, формируются металогичные суперструктуры интенциально релевантных ноэм по новым деривационным моделям. Здесь металогические формы парадоксального свойства и находят свое применение. Следует различать два вида парадокса: парадокс антиномических мыслительных содержаний и парадокс неожиданных формулируемых мыслительных содержаний, которые, однако, не обязательно имеют дело с вербализацией в новых деривационных моделях, а могут быть выражены узуально.

3. Смысл не дан нам изначально, а является динамичным явлением, возникающим при каждом порождении и рецепции текста на основе новых деривационных моделей трансформации суперструктуры смысла.

Выделяются следующие трансформации, которые претерпевает суперконструкт в результате актуализации тех или иных потенций в узловых точках своей структуры:

1. Приписывание актуализированных квантов смысла тем или иным элементам системы, в нашем случае, квантам суперструктуры. Нормы актов интендирования играют в данном процессе важную роль и обусловлены константой ситуативности и темпоральности.

2. Распредмечивание граней смыслов, приписанных объектам мыследеятельности и постигаемых нами. Данная трансформация, как правило, базируется на константе фоновых знаний.

3. Повторное распредмечивание смысловых структур в соответствии с концептуально-валерной системой продуцента/реципиента; данный вид трансформации имеет в своей основе константу модальности.

4. Порождение или актуализация квантов смысла собственных актов мышления. Посредством данной трансформации осуществляется распредмечивание продуцентом/реципиентом существующих элементов смысловой структуры и, тем самым, опредмечивание субъективных актов феноменологической рефлексии, сюда в первую очередь относится возможность порождения кванторов личностной периферийной зоны, их интерпретация и актуализация их нового In-sein (Бытие-в), перераспределение периферийных ноэм и их актуализация в ядерной структуре.

5. Определение валерности узловых квантов, т.е. определение места элемента структуры в акте порождения личностного смысла, связывается с константой субъективности.

6. Дифракция/переразложение существующих узлов структуры и наоборот, чередование возможностей интерпретации элементов структуры базируется на операциях с ядерными структурами в корневых морфемах и аффиксах.

7. Создание или мутация отношений объекта мыследеятельности с актуализируемыми элементами структуры на основании первоначального, иногда этимологического перераспределения акцентов в суперконструкте; повторная, но не вторичная, номинация нового феномена на основе изменения системы координат или точки отсчета, определяется парадигмальным смещением в функциональности и прагматической адаптацией вербализации.

8. Модификация/уточнение отношения актуализируемых квантов к ситуации при неудачах в коммуникативном акте, исправление в результате феноменологической рефлексии.

9. Актуализация или деактуализация позиций и контрапозиций внутри самой структуры ноэм-доминант, ноэм-культурных основ и периферийных ноэм.

10. Амфиболия смысла представляет собой наложение, предполагающее неоднозначное многомерное толкование (изначально заложенное). Это могут быть родственные или же практически тождественные кванты в узлах ноэм-доминант, полностью разные или даже противоположные кванты в разноуровневых полях структуры.

11. Повышение концептуально акцентуальной мощности квантов структуры (прежде всего, это касается эмоционально-оценочных обертонов структуры) посредством актуализации дополнительных, сопутствующих периферийных ноэм.

12. Интерференция соположенных по валерности двух или нескольких ноэм или узлов ноэм, что приводит к полевым сдвигам внутри суперконструкта.

13. Нивелировка кванторов валерности общей структуры смысла для продуцента или реципиента как результат деструкции и нивелировки отношений в суперконструкте как прием для воспроизведения непосредственной ментальной работы безотносительно феноменологической рефлексии, построенный лишь на рефлексии ноэматической, интуитивном «осознании» переживаний, феноменов, ассоциаций, пытающийся увязать все вышеперечисленное в едином недифференцированном клубке, позволяющий читать мир как гипертекст, строящийся на базе не только многомерности смыслов, но и нелинейности их построения и оборванности синтаксиса.

14. Смысловой катарсис - «очищение» концептуально-валерного поля - возможен при полном разрешении противоречий внутри суперконструкта, что обеспечивает наличие чистого непротиворечивого смысла, который будет имманентно содержать в себе все возможности его понимания и схемы действования по выстраиванию верных техник интендирования. Такой смысл будет всегда един и целостен, и в то же время всеобъемлющ - понятен каждому реципиенту.

4. Трансформация смыслового конструкта - это тот феномен, благодаря которому мы перестраиваем воспринимаемый нами мир объективной реальности. Единственной формой наличия и существования смысла (как отдельных лексем, так и целого текста) является его порождение и перерождение.

6. Метасмыслы в порождении и декодировании. Глагольные и субстантивные метасмыслы

6.1 Метаединицы декодирования

Со всей очевидностью понимание философского текста является процессом активизации чуждых смыслов в сознании интерпретатора, читающий должен пройти тот же самый путь по порождению смысла текста, что и продуцент (порождение новых окказиональных образований, порождение новых деривационных моделей, порождение новых синтаксических моделей и моделей построения целостного текста). Понимание как предмет герменевтики объединяет понимание смыслов и готовность преодолевать непонимание. Для Ф. Э. Д. Шлейермахера «мысли» - это фактически смыслы, созданные конкретными людьми и запечатленные в любом материале [Schleiermacher, 1959: 151]. Смыслы как субстанциальная система понимания рассматриваются Э. Гуссерлем. Изучение смыслов в их системности - это, по Гуссерлю, наука такой же общественной значимости, как изучение всей природы, «как бы непривычно это ни звучало» [Laurer 1965: 112].

Смыслы же как системы образуются единственным образом, посредством появления ноэм как наиболее дробных идеальных образований. В этих системах осуществляется внутренняя согласованность устойчивого ядра смысла [Tragesser 1977]. Ноэмы как мельчайшие структурные единицы смысла возникают благодаря интенциальности человеческого сознания.

Особенно важно, что ноэма - это мельчайшая единица с функцией установления связи и отношений между элементами коммуникативной и деятельностной ситуации, которая необходима для смыслообразования. Она в этом смысле близка функционально к семе как мельчайшей единице значения. Ноэма - это монада идеального. Ноэмы неделимы; они не образуют сети причинных отношений. Если понимание состоит из восприятия ноэм как результатов обращения рефлексии на элементы реальности, то интерпретатор должен обладать внутренне ему присущей, изначально данной (очевидно данной ему самой лингвокультурой, в которой он существует), определенной, иерархически упорядоченной системой ноэм. Субстанция понимания философского дискурса дана не как «материальное знание», а как рефлексивная готовность, т.е. готовность задействовать свои фоновые знания и «языковое чутье», создавая ноэмы, дающие возможность построить разнообразные окказиональные конструкции, приспособленные к пограничным, нетипичным ситуациям.

Ноэмы выступают в мыследеятельности как абстрактные объекты, выполняющие роль чувственно воспринимаемых объектов. Когда интерпретатор декодирует смысл философского текста, задействуются многочисленные ноэмы - мельчайшие составляющие смысла.

Для понимания философского дискурса, а соответственно, и реконструкции ноэм, интерпретатор должен иметь непосредственный опыт подобной деятельности. И опыт мыследействования, и опыт коммуницирования, и опыт оперирования невербальными парадигмами, включающими конструкты новых деривационных моделей и образования окказиональных единиц, - все эти типы опыта есть условия ноэзиса, идущего по указанному руслу. Нет никакого экспериментального и «объективного» способа пересчитать ноэмы, возникающие при интенциональном обращении к рефлексии, установить систему смыслов. Смыслы в любой иерархической парадигме не стоят на месте, подобно объективной реальности, а постоянно «текут», они не подвержены экспериментальному исследованию. У них нет объективной природы, но есть сущность, которую можно описать в метавыражениях. Исчисление смыслов является в XXI в. делом филологии, поскольку только филология интересуется хотя бы средствами, опредмечивающими смыслы.

Смыслы, опредмеченные в философских текстах, очень разнообразны, они не сводятся к смыслам как таковым: бывают менее осмысленные ссылки или примеры ситуаций (как при описании и объяснении Л. Витгенштейном природы игры) лишь с началом смысла. Сущностный смысл дается много позже по тексту, а до этого идет растягивание частных смыслов: хотя сущностный смысл и есть метасмысл, получающийся при растягивании частных смыслов.

Названными типами не ограничивается типология смыслов, опредмеченных в тексте. Смысл может показывать способ освоения мира в тот или иной момент философской мыследеятельности. Смысл может выступать и в облике пробужденного знания, в том числе нового. Иногда организованностью рефлексии оказывается откровение, застывающее в виде все того же знания.

Смысловая, ноэматическая система асимметрична по отношению к системе текстовых средств, а техника декодирования может быть не универсальной: каждый философский текст приходится «понимать целиком» в такой же мере, как его приходится «понимать в процессе понимания», понимать и декодировать смыслы в конкретно данной иерархически упорядоченной системе. Порождение смыслов постоянно, и «понимание - это акт не только интеллекта, но и всего человеческого духа, взятого в целом» [Алексеев 1986: 74]. В данном положении содержится критика представления Э. Гуссерля о том, что сознание есть единственное «поле придавания смысла»: задействованы все готовности человека, и все готовности участвуют в смыслообразовании.

Смыслы в текстовых предметных образцах и смыслы, представленные «по Гуссерлю», т.е. вне текста, - это очень разные элементы субстанции. Смысл в канве философского текста не «поставлен извне», а существует в зависимости от отношений в текстовой ситуации и представлений конкретного философа, в парадигме его смыслов, и еще больше в парадигме смыслов интерпретатора в каждом конкретном случае. Эти отношения зависят и от отношений в других текстах данного автора: понять М. Хайдеггера, не имея никакого представления о Л. Витгенштейне и других экзистенциалистских текстах, весьма затруднительно. Ни один смысл или метасмысл не имеет уникального бытия вне сети отношений и влияний, в которой он оказался. Смысл невозможно «извлечь из текста», при этом не изменив его [Derrida 1973: 104]. Ж. Деррида отмечает, что смыслы могут получать «пришедшие сбоку» содержательные корреляты под влиянием рефлексии над неосознаваемой, «интуитивной частью» восприятия и интерпретации философского высказывания и внутренних схем интерпретатора. Схематизмы как основа трансцендирования смыслов в метасмыслы, которые способны превращаться в динамические схемы действования при понимании, в регуляторы дальнейшего действования субъекта, и выступать в качестве в регуляторов дальнейшего действования субъекта, оказываются не в состоянии преодолеть сложную ситуацию, в которой в философском тексте представлена смесь из смыслов категоризуемых и некатегоризуемых. В сущности, эти схемы действования и являются источником всех метаединиц.

Число форм и смыслов в тексте, особенно философском, практически бесконечно. Для облегчения работы распредмечивания как философ, так и интерпретатор прибегают к имитационно-творческим динамическим схемам действования при понимании. Представим единицы этих схем (классификация единиц дана по Г. И. Богину):

Метасредства, т.е. средства совокупного усмотрения, знания, запоминания, описания, суждения.

Метасмыслы, т.е. «знания о» совокупно усматриваемых частных смыслах, наращиваемых и/или растягиваемых в процессе рецепции форм, опредмечивающих эти смыслы при продукции текста и становящихся феноменом, над которым рефлексирует интерпретатор в ходе декодирования. Наличие метасмыслов превращает декодирование сходных форм в имитационный процесс.

Метасвязи, т.е. связи, возникающие в процессе рефлексии над метасредствами и метасмыслами.

Задания и самозадания, возникающие до или в ходе процесса понимания.

Категоризованные значащие переживания, измененное отношение к жизни, к миру, к среде, возникающее по ходу интерпретации текста [Богин 1989].

Метаединицы, действующие в философском тексте и релевантные для декодирования, одновременно выполняют общеязыковедческую функцию описания и функцию единицы действования с текстом. Метаединицы существенны только для декодирующего понимания. Наличие метаединиц - одно из звеньев задействования мыследействования при декодировании и понимании, они репрезентируют не явления текста, а взаимодействие интерпретатора с текстом. Метаединицы - это единицы, частные смыслы и средства - это элементы, что особенно заметно при переводе с языка на язык: частные смыслы и средства исчезают, метаединицы сохраняются и обеспечивают международное, межнациональное понимание. При переводе философского текста, очевидно, стоит большее внимание обращать на передачу метасмыслов, а не конкретных языковых или даже внутритекстовых значений (именно такой перевод будет адекватно передавать всю структуру философского текста).

Смыслы в реальном исполнении не обладают стерильной чистотой и несмешанностью, что и дает философским текстам свойство быть живыми. Субстанция самого текста, субстанция фоновых знаний и представлений интерпретатора и субстанция декодирования как таковая составляют три основных требования к адекватному построению и реконструкции смыслов и воссозданию целостного философского текста в сознании интерпретатора. Готовность понимания не базируется на абсолютности границ каждого смысла и метасмысла, и ни в коем случае не на единообразности и универсальности моделей понимания.

Действительная ценность всего процесса декодирования и интерпретации философского дискурса реализуется при фиксации рефлексии над опытом смысло- и формообразования одновременно во всех трех поясах системомыследеятельности: философская идея - и её категоризация, синтез всех рефлексий в рамках иерархической структуры ноэм, попытки при интерпретации вновь по-своему выразить пограничные окказиональные понятия, если этот путь доступен интерпретатору. Все это в совокупности ведет к истинному пониманию.

6.2 Динамические схемы действования и многомерный смысл

Смыслопорождение в любом типе текста есть реализация опыта продуцента вербальными средствами с целью опредмечивания смыслов для передачи реципиенту. Опыт же, наличествующий в рефлективной реальности, дуален по своей сути: он и индивидуален, и коллективен: осознание и построение смысла с определенными характеристиками одним продуцентом может найти применение в смыслопостроении другого продуцента, концептуализироваться, терминизироваться и т.п. Это является интерсубъективностью процессов смыслопорождения.

При производстве нового неузуального многомерного смысла продуцент учитывает или же делает такую попытку учесть возможности дальнейшего развертывания граней воспринимаемого смысла или тип понимания текста реципиентом. В большинстве своем продуцент философского текста осознанно или неосознанно опирается на феноменологическую рефлексию как основу именно герменевтического понимания у реципиента, т.е. возможности текста не снижаются до уровня массового реципиента, но, наоборот, текст возвышает степень сформированности рефлексивных навыков реципиента. Постулат об интенциальном усмотрении реальных обстоятельств функционирования смыслов при их распредмечивании не может не учитываться продуцентом, адаптация происходит посредством определенных метасредств, иногда продуцент как бы программирует процессы понимания, в других случаях не по внутреннему содержанию в качестве базы когнитивного процесса, а по программированию осознания смысловых конструкций. Однако адаптация и актуализация в метасредствах определенного типа понимания, находящиеся под влиянием констант субъективности и модальности продуцента, не всегда соответствуют реальному положению дел в объективной рецепции текста.

Адаптационные возможности продуцента при смыслопорождении выстраивают определенные «схемы действования», раскрываемые впоследствии реципиентом, однако прогнозирование, заложенное в них, не может дать полного герменевтического понимания при непосредственном усвоении их реципиентом. Конкретная схема предоставляет возможность осмысления определенной грани или элементарного опредмеченного смысла; без рефлексии над самими «схемами действования», усмотрения в них метаединиц и элементов построения метаединиц, на уровень герменевтического понимания выйти невозможно. Нельзя переоценивать и слепо следовать категоризующим схемам в распредмечивании смысла текста, ведь многомерная реальность, бытующая в тексте на четырех уровнях хронотопа, настолько многогранна и широка, что предусмотренные продуцентом общие «схемы действования» не ведут к автоматическому усмотрению всех граней смысла.

Построение на основе метаединиц общих схем играет роль ограничения в понимании, это барьеры для реципиента, определяющие сферу бытования смыслов той или иной областью, иначе процесс развертывания многомерного смысла и выстраивания все новых и новых рефлексивных актов превратится в бесконечно расширяющуюся вселенную. Но восприятие тех или иных системных элементов, актуализированных в тексте, объективно необходимо, так, ценитель искусства воспринимает только отдельные элементы картины [Дадамян, Дондурей 1979: 51]. Структурные мельчайшие элементы смысла, релевантные для осознания грани в данной конкретной ситуации семиозиса воспринимаются и подвергаются категоризации, формируя узловые элементы - метаединицы, которые, в свою очередь, составляют общие «схемы действования». Данный набор категориальных признаков является ограниченным на фоне неограниченного набора смыслов, ограничен набор актуализированных ноэм, в отличие от возможного их количества, но и это не может гарантировать решения проблемы абсолютизации субъективного понимания. Универсализация «схем действования» и огульное применение их к производству и пониманию многомерного смысла в первом случае дает новую деривационную модель, а во втором зачастую неадекватные результаты, укоренение привычки в процессе смыслопорождения являет собой смерть рефлексии, а значит, закостенение в когнитивной сфере.

Рассмотрим, например, ход порождения высказывания в узусе, довлеющем как определенная «схема действования», и нетривиальное использование схем предикации в философском дискурсе. При этом мы сталкиваемся с проблемой того, насколько субъектно-предикатная структура высказывания индоевропейского предложения соответствует определенному типу семантического мышления, насколько узки или широки границы мышления, устанавливаемые языковой предикацией данного рода. На примере пассажа М. Хайдеггера об идентичности ясно видно, каким образом по-мыслимое в состоянии описать явление само по себе. Как же происходит, что стремление опредметить феномен как сущность вызывает определенные изменения не только в выборе и образовании лексем с новым неузуальным смыслом на и в синтаксической структуре предложения? Для того чтобы говорить о репрезентации феномена, вербализации смыслового суперконструкта, противопоставить его простой номинации, отражению объективной реальности, в этой ситуации важно прояснить структурные элементы, категоризовать их на луче феноменологической рефлексии в определенные метаединицы и выстроить общую структурную схему операций (алгоритм порождения смысла), а затем опосредованно представить его. Здесь речь идёт, скорее, о структуре высказывания, о высказывании действительности и об афотическом als, о чём говорит Хайдеггер в своей работе «Vom Wesen des Grundes». Это Als- и Ist-Sage является одним и тем же.

В основе каждого повествовательного предложения лежит ist. Йоханес Луманн попытался исследовать различные языки и типы языков именно в этой связи и попытался установить, насколько велика разница между субъектом и предикатом, которая и обусловливает это ist, выражаемое в формальных отношениях. Различную градацию ясности этой разницы от легко замечаемых метасвязей в западноевропейских языках до их сокрытия Луманн показал в своих работах.

Уже по этим фактам Вальтер Брёкер мог утверждать, что Хайдеггер не опирается на действительность высказывания и западную логику, чего и можно было ожидать, рассматривая его работы. Логика занимается общими структурами предложения, когда Брёкер пишет das Als ist das Urlogische (Als есть нечто дологическое), он стоит на позициях общей идеальной логики Гуссерля, которая в этой форме уже основывается на результатах языкознания. Именно желание логики наивно абстрагироваться от структуры греческого повествовательного предложения и, так сказать, дистиллировать некие понятия о действительности хотел показать Хайдеггер посредством указания на разнообразность Als с одной стороны и теоретическим подходом к явлениям с другой.

Здесь, мы думаем, следует возразить Брёкеру: Die Logische Struktur S ist P ist dieselbe, mag es ein Ding sein oder ein Zeug, und mag P eine Eigenschaft sein oder eine Bewandtnis. Und das Als (das `ist') hat in beiden Fдllen dieselbe Funktion der Subsumtion des Gegenstandes unter den Begriff. - Логическая структура формулы «S есть P» является тождественной вне зависимости от того, о чем идет речь, о предмете или явлении, и является ли Р свойством или условием. Да и Als в обоих случаях несет функцию субсумации (подчинения) предметности понятийности. Суть Umsicht и besorgenden Umgangs в подобном же высказывании в «Бытии и Времени» уже разбавляется посредством того, что Брёкер снова выходит за пределы повествовательного предложения и позже анализирует его в формальной логике, в то время как Dasein этого высказывания у Хайдеггера даже не описано в общих чертах и не представляет общей «схемы действования». Позже становится ясным, что Хайдеггер поддерживает формально-логическую позицию в том, что вопрос о ist является вопросом о форме действительности, типе рефлексивного взаимодействия с миром, которая затем полностью раскрывается в опредмечивании смысла.

Это ясно проявляется на примере различных языковых признаков. Хайдеггеровское нежелание строить определение, использование различных образных выражений, его обращение к словам, называющим вещи в себе, его использование глаголов группы wesen, walten, wдhren, репрезентация категориальных признаков когнитивной деятельности в форме вопросов и отрицаний - всё это пути, которые позволяют избежать нормальной предикации с её внутренними особенностями, прогнозирующими узуальное понимание на последующих этапах восприятия текста.

В Хайдеггеровских предложениях, содержащих figura etymologica, она позволяет производить номинацию некоего феномена именно с учетом динамики метаединиц и неустойчивости «схем действования» без использования Ist-предикации. Таким образом, подобное узуальное средство построения высказывания не является единственно возможной формой вербализации утверждения о фактах действительности. Безусловно, неподготовленному реципиенту кажется, что для немецкого языка это наиболее приемлемая форма для подобного способа выражения в сравнении с другими возможностями языка. Основываясь на этих фактах, можно понять дальнейшее предпочтение Хайдеггером поэтики над тривиальным языком философии. Именно в способности поэтического творчества к номинации определенного феномена можно найти адекватную возможность выражать многомерные смыслы. Сложность вербализации сложных структур коренится именно в языке, а не в ограниченности по-мысливаемого, вопрос заключается в том, могут ли средства языка дать нам возможность строить многомерные смыслы или же он призван порождать лишь метафизические или онто-теологические высказывания. Неумолимое влияние языковой нормы, с одной стороны, стоящей на службе смыслопорождения, а с другой - ограничивающей наши возможности в опредмечивании многомерного смысла, проявляется в каждой схематизации, категоризации и т.д. А потому возможности смыслопорождения на основе герменевтического подхода все более присущи философскому тексту. Именно «герменевтическое» по своей сути мышление, в частности, иероглифических лингвокультур облегчает разъяснение и схематизацию отдельных квантов смысла в той или иной единице. В своей работе «Предельные понятия в Западной и Восточной лингвокультурах» Т. Н. Снитко приходит к выводу о том, что все особенности японской лингвокультуры (отсутствие инфинитива, а следовательно, и способа передачи абстрактной идеи, неопределенной ситуации, отношения и т.д.; отсутствие продуктивного способа образования абстрактных имен от глагола и от прилагательных) объясняются ее устройством по типу Понимания [Снитко 1999: 156]. «Мышление» такой культуры есть «Понимание», а задачей культуры Понимания является прежде всего выработка средств понимания, а не абстрактных понятий, как это наблюдается в «познающем мышлении» Западной лингвокультуры. В качестве средств Понимания, благодаря их особым семантическим потенциям, в восточной лингвокультуре выступают иероглифы. Подобный подход нами воспринимается как чистая герменевтика. Но он противоречит западной лингвокультуре «познающего мышления» - по сути, когнитивистике с её ориентацией на когнитивные структуры. Самым интересным является то, что герменевтика и её методологический материал не были созданы в восточной лингвокультуре (понимающее мышление о понимании - это для Востока нонсенс). В западной мысли созданы и разделены когнитивистика и герменевтика.