Ноэматическая структура смыслопорождения в философском дискурсе

При наделении актов со-знания некими субъективными характеристиками типа «со-знание о-сознает себя в формах…» нельзя, однако, погружаться в объективизацию ментальных актов. Этого можно достичь не только постоянными рефлексивными отсылками к метатеоретической позиции. Эта опасность наиболее ощутима с введением понятия структуры ментальных актов со-знания, ведь состояние видится в индивидуальном: в отличие от структуры, оно аналогично форме классиков и относится к трансцендентальному субъекту, а значит, ведет к различного рода эквивокациям. Трансцендентальная рефлексия не является рефлексивным актом трансцендентального субъекта, развивающийся в процессе рефлексивный акт здесь отсутствует.

Разграничение состояния и структуры в силу объективных причин должно производиться прагматически путем блокировки дву-осознанности онтологии и семантики. «…в момент рассуждения о структуре сознания нет возможности оценивать понимание сознания с точки зрения применения к нему понятия структуры… можно утверждать, что содержанию такого факта сознания, каким является в данный момент рассуждение о сознании, соответствует известное состояние, но нет возможности описывать этот факт, который эксплицируется… в смысле определенной структуры сознания» [Мамардашвили, Пятигорский 1997: 74].

Структура в рассматриваемом нами смысле является содержанием, абстрагированным от состояния, это пространственная характеристика - ряд конкретных феноменов со-знания, рассматриваемых как тексты со-знания. Один текст предполагает наличие одной/единой структуры: это протяженность содержания в определенных рамках, иначе говоря, структурированное содержание. «Содержательный факт или содержательный материал сознания есть некоторое пространственное расположение самого материала сознания, не в том смысле, что сознание в пространстве, а в том, что само-сознание (как структура сознания) есть определенное пространственное расположение относительно самого себя. Вместе с тем не каждый «факт» сознания (случившееся сознание) можно интерпретировать в плане структурированности. Относительно какого-то факта сознания можно сказать, что это структура, а о каком-то ином нельзя, «хотя последний, в определенных прагматических ситуациях, может фигурировать и как структура сознания. Это именно то, что можно было бы назвать псевдоструктурой сознания» [Мамардашвили, Пятигорский 1997: 77].

Развивая тему продуцента ментального акта, субъекта со-знания, мы закономерно приходим к вопросу о границах языка и о возможности и объективной необходимости существования метаязыка философствования, такого языка, в котором не происходит смешение описываемых нами понятий, или данное смешение осознается как неизбежное и производится намеренно. Рассматривая проблему в терминах языка науки, языка культуры или другого подобного им языка, главное - о-сознавать, что средства данного языка не всегда являются адекватными для вербализации ментальных актов, их можно и нужно репрезентировать совершенно иначе.

Принятая априорно идея имманентного дуализма языков закономерно выводит нас на новый этап, когда приходит о-сознание, что язык иногда не просто некий язык, в ситуации феноменологической рефлексии он о-значает, и о-сознание этого дуализма дает нам инструмент к порождению нового, о-смысленного дискурса.

Вот как описывали свойства и роль языка в неузуальном метатеоретическом подходе М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорский в своей работе «Символ и сознание»: «Когда мы говорим о том, что наш язык релятивен и вероятностен, то это имеет смысл только в отношении сознания, которое нерелятивно и невероятностно. Мы убеждены в непредсказуемости/ непрогнозируемости актов мышления, в отличие от возможности прогностического воздействия той или иной модели порождения, в непредсказуемости самого факта, что случится та или иная мысль, тот или иной сознательный опыт. Однако возможно порождение установки на то, чтобы рассматривать самого себя как материю эксперимента, рассматривать свою жизнь как то, в чем могут быть созданы такие условия, при которых мог бы самостоятельно возникнуть эксперимент нового сознательного опыта...» [Мамардашвили, Пятигорский 1997: 114].

Все вышесказанное может являться некоей схемой действования как продуцента, так и реципиента философского текста, предполагающей особый по-знавательный опыт (обладающий свойствами новума и творимости), предполагающей новую феноменологическую рефлексию на третьем уровне абстракции, а значит, и саму новую возможность о-сознания опыта в сфере рефлексивной реальности.

2.2 Теория прототипов во взаимосвязи с иерархической ноэматикой

Процессы категоризации семантизирующих характерологических признаков в структуре смыслового конструкта служат базисом образования значения. Их исследование строится на принципах выявления денотативных критериев прототипического смысла путем организации и вычленения базового уровеня категоризации как ядерной структуры ноэм-доминант.

В настоящее время доказано, что язык является частью когнитивной системы с помощью которого протекают процессы рецепции, интерпретации, анализа, хранения, распредмечивания и опредмечивания смысловой реальности.

Способность к производству речи в когнитивном аспекте так же важна, как и восприятие, и представление, запоминание и обучение, категоризация и образование понятий, решение проблем или планирование и координация действий. Значения как особые ментальные явления непосредственно связаны с этими способностями, в том числе с категоризацией и образованием понятия.

Под категоризацией мы будем понимать когнитивные процессы, при которых объекты систематизируются и распределяются по определенным категориям. Процесс категоризации есть возможность объединения класса характерологических признаков в один класс, некое единое множество, дающее общее представление. Однако следует заметить, что не каждое множество является категорией. Вернее, члены категории должны быть примерами одного и того же вида, а именно, всеми возможными примерами для этого вида. Например: Категория Mensch - обобщение объектов, инстанций вида «Mensch», охватывает все настоящие, прошлые, будущие, а также мнимые Menschen.

Категория может содержать субкатегории. Категория ?1 является субкатегорией категории ?2, если и только если каждый объект, член, который принадлежит категории ?1, действительно также является членом ?2.

Процессы категоризации возможны, только если когнитивная система предоставляет для дефиниции категорий определенные ментальные представления. Такие представления являются концептуализирующими схемами, точнее, категориальными концептами. Категориальный концепт определяет общие признаки членов категории, ментальным представлением которых является концепт.

Допустим следующее порождение категориального концепта как набора семантизирующих характерологических признаков, образующих некий Платоновский эйдос, то общее, что дает понимание феномена при речепроизводстве каждому члену лингвокультурного сообщества.

Концепт Mensch - ментальное представление, которое определяет категорию - Mensch. Оно определяет общие признаки человека как феномена, то есть физические характеристики, функциональные особенности, форму существования и т.д.

В данном случае при категоризации и порождении понятия как некой структуры устойчивых признаков, изначально наличествовавших в разных употреблениях единицы, т.е. представлявших собой ноэмы различного порядка, мы наталкиваемся на ряд вопросов, решение которых необходимо для понимания процесса формирования значения: 1. Являются ли концепты самостоятельными психическими/ментальными категориями или лишь особыми нейрофизиологическими состояниями человеческого мозга? 2. Являются ли концепты результатом когнитивного освоения мира или заданными образцами когнитивной системы, с помощью которых структурируется содержание восприятия? 3. Существует ли совокупность основных и действительно универсальных концептов, которые закреплены в человеческом сознании и лежат в основе всех концептов? 4. Имеют ли концепты образную, символическую или геометрическую структуру, и в результате каких операций образуются новые концепты? [Gдrdenfors 2000: 47]

Мы полагаем, что категориальный концепт как описательная структура значения может выступать в роли несущих смысловую нагрузку лексем или развернутых суждений. Описательное значение выражения как его денотат определяет категория. Такие особые категории обозначаются как семантические категории.

Однако, безусловно, не всякий концепт является структурной схемой значения лексемы. Многие концепты вербализируются только в сложных синтаксических выражениях или вообще не вербализируются, т.е. не для каждой категории существует вербальное обозначение, иногда они понимаются имманентно на уровне ноэматической рефлексии, не воспринимаясь, а как бы намекая на себя.

Очевидно, что схематизация - тот путь, по которому идет образование значения, и в отличие от смыслопорождения (структурации), является способом сокращения измерений и уменьшения вариантов хронотопического восприятия (например, Dasein как философская категория) и, как правило, более абстрактна, то есть содержит меньше признаков, чем индивидуальные авторские концепты (например, семантизирующие признаки Бытия и Человеческого существа и т.д. в работах М. Хайдеггера).

Классическая модель категоризации (построения значения из некоего набора употреблений - индивидуальных смыслов), - это модель необходимых и достаточных условий (модель НДУ). Она восходит к аристотелевскому учению об определениях. Категория детерминируется множеством условий, которые в итоге являются также достаточными для категоризации.

Например: Категория In-der-Welt-sein содержит именно те объекты, которые имеют признаки наличие в, бытийность, экзистенциальность и аффицируемость.

Необходимые условия (НУ):

Если У In-der-Welt-sein, то У наличествует в данном мире и не наличествует в другом.

Если У In-der-Welt-sein, то У имеет все характеристики бытийности.

Если У In-der-Welt-sein, то У является экзистенциальным объектом и к нему применимы все характеристики.

Если У In-der-Welt-sein, то У ведет к чувственному восприятию и опыту.

Если У In-der-Welt-sein, то У коррелирует с Dasein.

Достаточное условие (ДУ):

Если У наличествует в данном мире и не наличествует в другом, У имеет все характеристики бытийности, У является экзистенциальным объектом, У ведет к чувственному восприятию и опыту и У коррелирует с Dasein, то У In-der-Welt-sein.

Модель НДУ также составляет основное положение для бинарной семантики признаков. Бинарные признаки отвечают необходимым условиям в модели НДУ.

В основе классической модели категоризации лежат следующие положения: 1) категории основываются на постоянном множестве признаков, 2) каждый такой признак не является обязательно необходимым, 3) признаки бинарного рода, то есть объект либо принадлежит к данной категории, либо не принадлежит, 4) категории имеют четкие границы, 5) категории однородны, то есть все члены категории имеют один и тот же статус [Lakoff 1987: 17].

Основная сложность классической модели категоризации заключается в том, что чаще всего не ясно, какие признаки на самом деле релевантны для определенной категории.

Например: In-der-Welt-sein: => онтологический эквивалент чистого явления, обладающий опытностью восприятия и чувственностью, характеризующийся корреляцией с Dasein в его понимании в качестве Mensch М. Хайдеггером.

Необходимы ли признаки аффицируемость, наличие-в или экзистенциальность для того, чтобы объект был причислен к категории In-der-Welt-sein, или же достаточно характеристики бытийность?

Однако на настоящий момент наиболее перспективной в понимании процессов категоризации является теория прототипов. Она развилась на основе экспериментов по категоризации, которые в 70-х годах предпринимали ученые, занимавшиеся когнитивной психологией и семантикой.

Разрешающим фактором были данные, полученные Брентом Берлином и Полом Кеем (1969) в отношении систем «цвет-слово». После появления работ указанных авторов категоризация цветов ориентировалась не на категориальные признаки, а на цвета, находившиеся в фокусе, в качестве постоянных точек.

1. Чем ближе определенный цвет находится к цвету в фокусе, с тем большей уверенностью его относят к соответствующей категории. Система «сот» в категории цвета, очевидно, является секционированной/структурирующей. Замечательно, что подобный принцип принят и в некоторых компьютерных программах.

2. Напротив, категоризация с возрастающим интервалом от цвета, данного в фокусе, становится менее достоверной. Границы цветовой категории также являются нечеткими [Berlin, Kay 1969: 83].

Психолог Элеанор Х. Рош (1973, 1975) провела эксперименты для категории Bird: испытуемые должны были распределить различные виды птиц на шкале в соответствии с тем, какие из них являются лучшим или худшим примером для категории.

Ответы дали в итоге следующую иерархию: лучший пример: малиновка; менее хороший пример в сравнении с предыдущим: голуби, воробьи, канарейки; средний уровень: совы, попугаи, фазаны, туканы; плохие примеры: утки, павлины; худшие примеры: пингвины, страусы [Rosch 1973: 328-350; Rosch 1975: 192-233].

Кроме того, выяснилось, что время реакции при ответе на вопрос «Является ли X птицей?» сокращалось, если вид птицы X классифицировался как типичный. Для многих категорий существует нечто вроде денотатного образца (лучшего объекта объективной реальности или референциальной реальности для абстрактных понятий). Для этих членов категории и был введен термин прототип.

В дальнейших экспериментах было доказано, что наряду с категорией цвета также и многие другие категории имеют нечеткие границы.

Другим интересным примером ассоциативного эксперимента на выявление прототипических характеристик предметов и феноменов, формирующих категорию, явились исследования В. Лабова. Вильгельм Лабов (1973) поставил перед испытуемыми задачу классифицировать изображения сосудов по тому, были ли они обозначены как чашка, ваза или пиала (миска). Вдобавок испытуемые должны были представить, что сосуды заполнены кофе / туда поставлены цветы.

Важнейшие выводы таковы: 1. Существует единодушное мнение относительно того, что является прототипом чашки (для кофе - с ручкой, одинаковой ширины и высоты) и прототипом вазы (для цветов - без ручки, явно скорее высокая, чем широкая). 2. По отношению ко всем другим сосудам между ответами разных испытуемых были большие различия. Часто при этом ответы одного и того же испытуемого также были противоречивыми [Labov 1973: 340-373].

Людвиг Витгенштейн (1953) - ранний критик классической модели категоризации - при анализе категории Spiel установил следующее: 1. Не существует определяющего признака, который подходит всем членам категории без исключения. 2. Определенные члены разделяют некоторые признаки с другими, а те в свою очередь - другие признаки с еще одними членами. 3. Категория организуется на основе того, что между ее членами существуют различные сходства. То, что связывает все члены категории друг с другом, Витгенштейн называет семейным сходством (Rosch, Mervis 1975: 573-605).

Исходя из вышесказанного, в основе модели категоризации теории прототипов лежат следующие предположения:

1. Существуют прототипы, рассматриваемые как денотативные основы для данной категории. Они являются ядром категории, а элементы их структурирующие являются ядерными ноэмами при порождении смысла.

2. Прототипы служат базовыми сценариями и наряду с этим критериями для категоризации: вопрос, принадлежит ли что-то к категории или нет - это вопрос сходства с ее прототипом.

3. Принадлежность к категории не связана с постоянным множеством необходимых условий. В частности, прототип может иметь семантизирующие признаки, которые разделяют не все члены категории.

4. Члены категории связаны друг с другом не наличием общих признаков, а семейным сходством.

5. Категории имеют иерархическую структуру, члены категории имеют неодинаковый статус, существуют лучшие и худшие примеры, а значит, есть актуализированные и не актуализированные, но имманентно действующие ряды ноэм и метаединиц в ядерном и периферийном полях [Бредихин 2013: 29].

6. Принадлежность к категории не является вопросом, требующим либо положительного, либо отрицательного ответа, она может основываться на градуальном распределении.

7. Категории имеют нечеткие границы.

Однако детальное определение прототипа вызывает некоторые затруднения, возьмем некоторые допущения:

1. Прототип - это член категории, находящийся в фокусе.

Это вызывает следующее затруднение: знакомство с одним конкретным экземпляром является постоянным условием того, что прототип может служить базовым сценарием для категоризации других членов категории.

2. Прототип - это субкатегория категории.

Однако при данном допущении проблема прототипа распространяется на понятие субкатегории, что приводит к дилеммам следующего рода:

- Если только прототипичные денотаты субкатегории рассматривать как прототипы категории, то прототип субкатегории будет являться также прототипом категории.

- Если все прототипичные денотаты субкатегории рассматриваются как прототипы категориальные, то также нетипичные/дефектные субкатегориальные прототипы будут принадлежать к прототипам категории.

- Для субкатегории всегда имеются также такие категориальные признаки, которые в процессе категоризации не играют никакой роли.

3. Прототип категории - это абстрактная совокупность признаков, которая определяется прототипическим понятием.

Например: прототипичное понятие для In-der-Welt-sein закрепляет также функциональные характеристики феномена (например, аффицируемость), онтологические формы (наличие в) и определенную манеру бытования (экзистенциальность) общего Sein, но не его отнесенность к конкретному феномену, способ репрезентации в хронотопе или форму.

Категориальные признаки, которые составляют прототип категории, обозначаются как её прототипические признаки.

Среди прототипичных признаков есть такие, которые ориентированы на выделение членов категории от тех, которые не входят в её состав. Очевидно, что такие признаки имеют большое значение для дифференциации членов категории (cue validity).

Например: Для In-der-Welt-sein признак аффицируемость имеет большое значение для распознавания - почти все члены этой категории имеют данный признак, в то время как у всех не входящих в нее он отсутствует.

Напротив, признаки наличия в, экзистенциальность или репрезентируется только в отношении человека не имеют определяющего значения для распознавания, так, как, например, Dasein во всех работах М. Хайдеггера обладает всеми этими признаками.

Члены категории являются протипичными экземплярами, если они олицетворяют собой все признаки (абстрактного) прототипа категории. При этом они могут отличаться по признакам, которые прототипичное понятие содержит в себе как имманентные.

Категориальные элементы организуются в иерархические структуры. Этому соответствует то, что один и тот же объект может попасть в категории на разные уровни данной структурной схемы. Анализ эмпирического материала показывает, что произвольно предпочитается средний уровень между намеренно специфичной (периферической) и намеренно генерализующей (доминантно-ядерной) категоризацией. Рош называет этот уровень базовым уровнем, а категории на этом уровне - базовыми категориями [Rosch 1975: 192-233].

Базовый уровень является привилегированным с когнитивной точки зрения по следующим причинам: 1. Его категории имеют высокую степень внутреннего семейного сходства и хорошо выделяются на фоне соседних категорий. 2. По нему организуется большая часть сведений о данных объектах. 3. Это высший уровень, на котором для всех членов категории существует общий схематический образ. 4. На нем категоризация осуществляется быстрее, чем на любом другом уровне.

Выражения для базовых категорий, соответственно, играют особую роль в языковых таксономиях, т.к.: а) являются предпочтительными в коммуникации; как правило, это простые, часто также короткие слова, б) формируют наибольшую часть основного словарного фонда и изучаются первыми, в) лучше всего соответствуют количественному правилу разговорной практики, согласно которому следует давать не больше и не меньше информации, чем необходимо.

На базовом уровне расположено большинство категориальных признаков более значимых для декодирования и распредмечивания ядерных ноэм, именно поэтому данный уровень особенно значим для образования прототипов.

Таким образом, очевидно, что функциональный приоритет доминантных ноэм и ноэм-культурных-основ в ядерной зоне смысла заставляет как продуцента, так и реципиента при категоризации того или иного понятия, релевантного для понимания смысла всего текста или же закрепления конструкта именно в конкретном значении, прибегать к феноменологической рефлексии над компонентами смысла. Однако при актуализации периферийных ноэм личностного смысла и применении трансформаций суперструктуры продуцент в угоду неузуальности и многомерности смысла может нивелировать закрепленные категориальные признаки и сосредоточивать свое внимание и внимание реципиента на релевантных в конкретной ситуации семиозиса признаках. Таков путь от смысла к значению и обратно.

2.3 СМД-методология при анализе смысла философского дискурса

Особую значимость при анализе смыслопорождающих механизмов философского дискурса приобретает СМД-методология Г.П. Щедровицкого.

Сама возможность рассмотрения процессов, происходящих в пространстве логоса, зиждется на обращении к системо-мыследеятельностной методологии (далее СМД-методологии), поскольку только в рамках этой методологии Г.П. Щедровицкого имеется возможность научной работы с понятиями смысл, понимание, рефлексия.

Остановимся подробнее на возможности использования СМД-методологии при анализе смыслопорождающих механизмов. На первый план в этом аспекте выступает герменевтико-интерпретационный метод, имеющий в основе онтологию деятельности, разработанный и подробно описанный в работах Г.П. Щедровицкого. При описании категоризованных понятий, вербализованных в философском дискурсе, резонно использовать схему мыследеятельности (МД) Щедровицкого [Щедровицкий 1995: 281-298], которая описывается в виде «трехслойной модели», где работа мыследеятельности фиксируется в одном из следующих слоев: М (Чистое Мышление), М-К (Мысль-коммуникация), МД (Мыследействование).

Как справедливо отмечал В. Айрапетян, «…слово по-настоящему значимо, пока мы настойчиво спрашиваем, что значит это слово» [Айрапетян 2000: 11]. Как известно, фиксация рефлексии ведет к порождению (причем намеренному) многомерного философского смысла и является главным условием наличия смысла и о-смысленности единиц высказывания. Вербализованные концептуализированные понятия в философском дискурсе являются достаточно частотными с одной стороны, а с другой - подвергаются вторичной репрезентации (иногда имеющей вид интерпретации) в других видах дискурса, многие же проходят процедуру пере-интерпретации для уточнения смысла в рамках самого философского дискурса. А это представляет объективную необходимость осуществления рефлексивной «работы по пониманию» в определенном пространстве логоса.

В нашей работе рефлексия рассматривается как основное условие формирования смысла, поскольку языковые средства, составляющие иерархическую ноэматическую структуру, как правило, «прегнантны» имеющимися в её составе мельчайшими квантами смысла, а значит, в прецедентных текстах философского дискурса им должна быть отведена определяющая роль. Данные средства и единицы, вербализованные с их помощью, важны не только при о-сознании и понимании текстового содержания, но и в понимании его смысла, ведь смыслы репрезентируют концептуально-валерную систему человека, которой и руководствуется как продуцент, так и реципиент в своей языковой картине мира.

Мыследеятельность, по Щедровицкому, не есть совокупность психические процессов. Она относится, скорее, к сфере работы духа, по крайней мере, в рамках онтологии деятельности. При этом каждый слой, упомянутый выше, связан со специфической действительностью. Распредмечивание и уточнение иерархического многоуровневого смысла любого концептуализированного понятия возможно рассматривать с позиций герменевтики, что дает возможность получать ноэматические характеристики рассматриваемых слов. В рамках этого подхода необходим анализ языковых средств, вербализующих эти понятия, с учетом именно того пояса мыследеятельности, где и происходит фиксация рефлексии над этими языковыми средствами и получения того или иного языкового выражения. Само же понятие рефлексивного акта имеет характер мыследеятельности, духовности. Это не психический процесс, а относится к поясу чистого мышления; с одной стороны, рефлексивный акт (как акт творения смысла) представляет собой путь к пониманию (о-сознанию), а с другой стороны - это ментальная деятельность со-знания в фиксации понимания как такового в терминах понятий, схем и интерпретаций.

Мышление в данном конкретном случае представляется неким набором операций со знаками естественного языка или же метаязыка третьего уровня абстракции как с объектами, имеющими единственную функцию - замещать реальные объекты эмпирики, что приводит к возникновению категоризованных понятий в мышлении и их вербализации в речевых актах, а затем фиксации в системе языка.

Неоднородность, многогранность и сложность мышления для анализа приводит к неоднородности схем по-знания, которые «...гетерогенны, гетерохронны, гетероиерархированы... Схемы знаний содержательно-генетической логики и теории мышления вставляют процесс понимания и интерпретации внутрь самой схемы, кардинальным образом меняя способы работы со схемами» [Щедровицкий 1986. Понимание и интерпретация схемы знания (доклад на «внутреннем» семинаре) [электронный ресурс] Кентавр. 1993. № 1. http://www.circle.ru/kentavr/ TEXTS/008GPS(2).ZIP]. В работе Г. П. Щедровицкого наглядно показаны возможности разного существования и логики построения различных частей данной схемы:

Рис. 1

Однако и понимание «знаковой формы» в рамках данной схемы может отличаться в своей интерпретации от самой схемы действования, что схематично представлено в виде скобок, отделяющих определенный пояс мыследеятельности, на следующем рисунке:

Рис. 2

И при этом знаковая форма по-знания как некий единый целостный объект относится как к идеальной, так и к материальной сфере субъекта по-знающего (homo sciensis) представленной схемы, который как субъект мыслящий (homo existimans), человек рефлексирующий (homo reflectibus), упомянутый нами выше, находится вне этого пояса - в пограничной позиции (за знаковым представлением кроется представление идеальное):

Рис. 3

Каждая знаковая форма вербализации содержания должна иметь два плана интерпретации и, соответственно, две плоскости: в первом плане интерпретации и первой плоскости она о-значает (замещает объект реальности для ментальной работы); во второй плоскости его применение независимо от реального объекта, репрезентирует самое себя и представляет некоторые кванты (элементарные частицы) по-знания.

Г П. Щедровицкий считает, что содержание объективно существует в по-знании и в то же время является результатом интерпретативной деятельности, объективирующей знаковые формы особого рода в особом смысле. В данном случае объективируется акт по-знания и понимания, и содержание этого процесса существует в многомерном и многогранном пространстве:

1) в репрезентации по-знания, где происходит фиксация объективного содержания;

2) в каждом конкретно детерминируемом акте по-знания и отдельной отрасли знания, где происходит его вплетение соответствующими средствами в сферу конкретного дискурса. Это наглядно показано на третьем рисунке, где стрелки схематично отображают как интерпретативную работу, так и работу по пониманию знаковой формы как единства.

Взяв за основу трехслойную модель Г. П. Щедровицкого [Щедровицкий 1995: 452], Г. И. Богин выстраивает следующую иерархию типов понимания текста:

1. Первый уровень - семантизирующее понимание, то есть декодирование единиц текста, выступающее в знаковой функции.

2. Второй уровень - когнитивное понимание, возникающее при преодолении трудностей в освоении содержания, то есть тех предикаций, которые лежат в основе составляющих текст пропозициональных структур, данных читателю в форме тех же самых единиц текста, с которыми сталкивается семантизирующее понимание.

3. Третий уровень - распредмечивающее понимание, постоянно имеющее место при действовании с идеальными реальностями. «Распредметить» - значит восстановить при обращении рефлексии на текст какие-то стороны ситуации мыследействования продуцента (или восстановить то, во что эти ситуации мыследействования превратились в ходе последующего бытования текста в обществе; такое восстановление приводит к выявлению или даже к появлению многих граней понимаемого, что соответствует многоаспектности бытования текста в обществе) [Богин 1993].

Ноэма как мельчайший квант смысла всегда первична по отношению к семе, ведь смысл, рождающийся в тексте (как неузуальный, так и узуальный), будет априорно первичен по отношению к значению. Г. И. Богин использует ноэму как основу анализа рефлективных актов реципиента в процессе понимания текста. Для него понимание как акт строится из ноэм.

Ноэма в работах Богина понимается как «интенциональная сущность», мельчайшее идеальное образование, формирующее в своем многообразии смысл как систему. Он пишет: «Ноэмы - это та самая малая единица с функцией установления связи и отношений между элементами коммуникативной и деятельностной ситуации, которая необходима для смыслообразования. Ноэмы - это указание, осуществляемое рефлексивным актом сознания, обращенного на минимальный компонент онтологической конструкции. С этой точки зрения, ноэма соответствует семе, играющей ту же самую роль при определении уже не смыслов, а выводимых из их совокупности значений, что необходимо для построения словарей и грамматик… Существенно, что ноэмы неделимы. Они усматриваются субъектом прямо в своей душе» [Богин 1993: 10-11].

Для нашей работы релевантно определение ноэмы как мельчайшего кванта смысловой структуры. Для прояснения различий в смысле и значении обратимся к вопросу об их отношении и, соответственно, связи ноэмы и семы. Человек определяет свое отношение к миру воспринимаемому через призму смыслов, образующих лингвокультуру сообщества. В этом смысле М. Бубер справедливо замечает: «Культура есть универсальный способ, каким человек делает мир «своим», превращая его в Дом человеческого (смыслового) бытия» [Бубер 1993: 81]. Даже объективная реальность для реципиента несет на себе отпечаток по-мысливания, а значит, превращается в мир смыслов. Для большинства лингвистических концепций разграничение смысла и значения не несёт принципиального характера. Г. И. Богин в своем фундаментальном труде «Обретение способности понимать» [Богин 2001] достаточно четко разграничивает смысл и значение и описывает категориальные различия в рассматриваемых понятиях: «Смыслы «есть» только в рефлексии, только в движении, в потоке коммуникации с человеком и текстом, они являют себя через самих себя, переживаются не через «отражение внетекстовой действительности», а через переживание же, пробуждаемое рефлексией в душе реципиента. Смыслы - не «форма существования материи»: они характеризуются как «данности сознанию». «Смысл тяготеет к динамизму, значение - к стабильности, и оба эти признака создают баланс в понимании как субстанции. Значение близко к содержанию, смысл - к ситуации с ее личностным компонентом. Смысл выводится из ситуации; если эта ситуация вербальная, смысл выводится из вербального контекста. Отвечая на вопрос о смысле, обычно придумывают вербальную ситуацию (контекст)» [Богин 2001: 33].

Смыслы как системы обладают одновременно характеристиками индивидуальности и общности, что возможно при содержании в них определенных квантов как в иерархической структуре, воспринимаемых и переосмысливаемых продуцентом или реципиентом смысла как индивидуумом, так и некоторых дробных образований, воспринимаемых тем же субъектом - членом лингвокультурной общности. Смысл является частью бытия рефлексивной реальности, индивидуализированного и разделенного с другими. Употребление смысла и рождение смысловости не обязательно требуют о-сознания значения, ведь именно значения выводятся в процессе речевой практики из смыслов. Для того чтобы оперировать с сущностью как с целым, нужно задействовать различные виды рефлексии, фиксация которой и организация в иерархическую структуру дают процесс смыслопорождения. Определяющим условием появления смысла, таким образом, является необходимость понимания, о-с-мысления и о-сознания.

Г. И. Богин относительно значения пишет: «…значение возникает в связи с учебными и лингвистическими задачами. Оно возникает потому, что общество не может согласиться с бытованием языка только в виде parole и langage: язык должен существовать еще и институционально - в виде langue, фиксированного в виде словарей, грамматик, образцовых звукозаписей, вообще в виде собрания нормативов. При несоблюдении этого условия могла бы прерваться культурная традиция всех старописьменных народов, которым подражают народы новописьменные и даже бесписьменные» [Богин 2001: 32].

Категориальные понятия, репрезентирующие релевантные (наиважнейшие) смыслы, присутствуют в прецедентных философских текстах, получая свое дальнейшее смысловое развитие как некоторая естественно развивающаяся система, и выстраиваются в виде иерархической структуры интенциально релевантных ноэм (репрезентируют многочисленные грани смысла). В текстах подобного рода вычленяются единства, структурирующие концептуально-валерное поле для представления конкретной языковой картины мира.

В философских текстах рефлексивные акты являются вербализованными, представляют собой высказанную рефлексию, однако это отнюдь не предполагает её непосредственного интуитивного восприятия без привлечения феноменологической рефлексии. Невозможность или принципиальная непостижимость авторского смысла является симулякром обыденного восприятия. В рамках филологической феноменологической герменевтики с учетом всех метаединиц понимания работа со смыслами раскрывает всю многогранность конструктов, вводит их в сферу по-мысливаемого. Все имманентное содержание прецедентного текста может имплицировать смысл наиважнейших для конкретной лингвокультуры понятий.

Структурированные смыслы перманентно расширяющиеся в понятии при этом можно анализировать с опорой на ту плоскость мыследеятельности, в которой осуществляется мышление и фиксация рефлексии относительно данного категориального понятия. При подобном подходе о-сознается каждый отдельный рефлексивный акт со-знания, совершаемый продуцентом текста при опредмечивании и распредмечивании смысла избранного понятия. При распределении потенциальных случаев фиксации рефлексии в поясах мыследеятельности, появляется возможность определения степеньи «отрефлексированности» вербализованных понятий, являющихся релевантными для конкретной лингвокультуры.

В случае фиксации рефлексии в поясе мыследействования (МД) репрезентацию и реализацию находят словарные значения с привлечением эмоциональной сферы о-сознания и понимания.

В слое мысле-коммуникации (МК) понятия рассматриваютсяв определенном ближайшем контексте. Вследствие данной процедуры может происходить переосмысление понятия и введение в его смысловую структуру дополнительных коннотаций. Вербализованное понятие при этом приобретает статусную характеристику в концептуально-валерной системе и т.д.

В поясе чистого мышления (М) происходит выражение базовых лингвокультурных смыслов и идей чистого мышления, обсуждается суть смысла понятия.

С одной стороны, фиксация рефлексии в одном из поясов мыследеятельности представляется главным условием формирования иерархической структуры смысла, с другой - именно рефлексия определяет позицию в иерархии и статус той или иной структурной единицы, порождающей текстовое пространство. В языковых единицах, репрезентирующих данные структуры в текстовой ткани, происходит смешение лингвистической рефлексии над значением понятий и ноэматическая (интуитивная), основанная на лингвокультурном общем, данный вид рефлексии уже работает со смыслами, и рефлексия феноменологическая (о-сознанная), позволяющая в рамках анализа процессов фиксации рефлексии выявить и описать стратегии смыслопорождения в конкретной лингвокультуре.

В проблематике соотношения смысла и значения необходимо учитывать примарность смысла по отношению к значению. В связи с этим Г. И. Богин утверждает, что «признание первичности смысла вовсе не следует трактовать как основание для пренебрежительного отношения к значению» [Богин 2001: 34].

Наша задача при исследовании данной проблемы заключается в том, чтобы представить анализируемые тексты как опредмеченную рефлексию (фиксацию рефлексии) над содержащимися в них философскими понятиями. При этом смыслы, которыми обрастают рассматриваемые понятия в зависимости от того, в каком поясе мыследеятельности осуществляется относительно них мышление, являются для нас не менее важным.

2.4 Филологическая феноменологическая герменевтика

Для лингвистического описания смыслопорождения ещё не выработан некий универсальный подход. В нашем понимании важно определить возможности объединения герменевтики и когнитивной лингвистики при анализе смыслопорождения. В этой связи наше внимание сфокусировано на квантах понимания и декодирования смысла текста как многоуровневой и иерархической ноэмной структуры, т.е. на механизмах смыслопорождения. Все элементы значения рассматриваются с точки зрения продуцента и реципиента.

Методологической основой взаимодействия когнитивистики и феноменологии могут служить следующие теоретические положения: 1) понимание слова как его употребления, по Людвигу Витгенштейну; 2) представление о ноэматической природе словоупотреблений (а значит, и смыслопорождений в любой единице языка) (иерархическое понимание ноэмной структуры как основы любого порождения и декодирования); 3) принятие феноменологических редукций за основу объективации.

Поскольку в герменевтике используются семиотические методы, логические и феноменологические приемы, то она должна непременно основываться на методологическом базисе когнитивной лингвистики, ибо они направлены на постижение объективного, внутреннего смысла текста, именно смысла, а не содержания, которое может быть построено из значений, закреплённых в системе языка. Все остальные моменты смысловой структуры текста, навеянные психологическими особенностями автора, историческими и социальными условиями, являются внешними факторами, они своеобразно влияют на смысл текста; безусловно, они должны учитываться и включаться в изучение текстов под общим названием «условия понимания» [Кузнецов 1991: 199-214].

Ноэматическая иерархическая структура любой языковой единицы закономерно предполагает только герменевтическую модель восприятия в системе МД по Г. П. Щедровицкому. Анализ каждой разноуровневой языковой единицы может осуществляться множеством способов, в том числе исползуемых в традиции лексической семантики и концептуального анализа, однако при всей близости их содержательных задач по сути они противоположны.

Первый способ направлен на выявление содержания знака на основе семного анализа. Второй же, имея своей исходной точкой концептуальное содержание как единство, предполагает возможности его вербализации. Лексическая семантика - по сути парадигматическая, классифицирующая, нормирующая. Заимствованный из культурологии в лингвокультурологию концептуальный анализ обязательно рассматривает не только лингвистические феномены, но и феномены культурные. Ориентация на этот подход требует привлечения всех возможных средств репрезентации некоего концептуализируемого смысла или понятия во всех сферах антропологической деятельности (культурологический подход). В этом ракурсе наш подход позволяет рассматривать только ноэму концептуальности как основу, содержащуюся в любом феномене культуры, подвергающемся концептуализации. Таким образом выйти на чисто лингвистическое рассмотрение проблемы, хотя и с привлечением метатеории Эразма Шёфера.

В некоторых случаях наблюдается предвзятое отношение к работам по концептологии, однако философское понятие «концепт» приложимо к любым языковым единицам. Например, у Абеляра концепт есть некая собирательная сущность всех репрезентируемых смыслов понятия в речи. Ю. С. Степанов упоминает о надречевом существовании концептов (по сути, для нас это не только вербализация смыслов в виде ноэм в речи, но и их парадигматическое сосуществование в языке и слое чистого мышления). Это понимание концепта присуще и математической логике (культурология заимствовала это понятие именно оттуда): концептуальность в этом смысле есть содержание языковой единицы.

Подобный подход представляет концепт как синоним смысла, соотносимого с объёмом понятия, а концептуализацию - как синоним смыслопорождения, что, безусловно, является лишь частью того метатеоретического подхода, на котором базируются наши исследования. Вслед за Г. Фреге смысл понимается нами как «...путь, которым люди приходят к имени», тогда описание концептуализации будет подобно описанию смыслопорождения, и систематизация ноэм в иерархическую структуру смысла уподобляется истории концептуализации, подвергшейся сжатию и компрессии» [цит. по Степанов 1997: 42]. То, что Ю. С. Степанов использует для прояснения «смысла» слова этимологический анализ (а мы включаем сюда ещё и этимологическое переразложение по примеру опытов М. Хайдеггера), роднит этот подход с традицией изучения внутренней формы слова, хотя и в его широком понимании. Здесь можно говорить о рационализированном понятии внутренней формы, которое воспринимается как одна из сторон платоновского эйдоса, как феномен архетипа или правила для нас в смысле той иерархической структуры, которая обеспечивает и опосредует порождение и декодирование чаще всего интуитивно. Совокупность определений внутренней формы слова в психолингвистических работах даёт возможность «истолковать её как присущий языку прием, порядок выражения и обозначения с помощью слова нового содержания или, иначе, как выработанную модель, языковую формулу, по которой с участием предшествующих слов и их значений происходит формирование новых слов и значений. Это языковой механизм, всякий раз приходящий в движение, когда нужно представить, понять и закрепить в индивидуальном обозначении новое явление, то есть выразить словом новое содержание» [Гречко 1985: 167-168].

В этимологических изысканиях Ю. С. Степанова содержательный анализ внутренней формы слова через выявление его этимологического пути есть способ содержательно определить процесс концептуализации. Но переосмыслить внутреннюю форму слова посредством этимологического анализа - значит определить концепт лишь с одной стороны. Другой стороной выступают примеры словоупотребления в различном контекстуальном окружении.

Осуществляя этимологический анализ и синтез единицы (по примеру «языковой игры» этимологического переразложения М. Хайдеггера), необходимо одновременно проследить лингвокультурные аллюзивные ассоциации и архетипы.

Таким образом, можно заключить, что нашей главной методологической целью является создание ноэматического метаязыка филологической герменевтики, независимого от отдельного конкретного языка, т.е. универсального. Для этого мы выработали подходы к анализу конкретных языковых единиц, которые позволяли бы осуществлять лингвистическую работу, но в то же время дали бы возможность оперировать лингвокультурными иерархически структурированными ноэмными квантами смысла.

Можно утверждать, что иерархически структурированные ноэмы пронизывают все компоненты как смысла, так и значения языковой единицы, но в большинстве своём на настоящий момент не существует достоверного способа фиксации и теоретического описания того или иного кванта смысла, чаще всего приходится полагаться на интуицию, как утверждает Анри Бергсон [Bergson 1959]. Следует, однако, отметить существование нескольких экспериментальных методов (перестройка исходного текста различными реципиентами, свободные ассоциации), которые также ориентированы на фиксацию и теоретическое описание квантов смысла.

Именно попытка преодоления проблемы поиска семы в значении заставляет нас искать новые методы и закономерно прийти к логически связанному со смыслом, и являющемуся первичным по отношению к семе понятию ноэмы и иерархической структуры внутри семы.

Для подобного анализа релевантно восходящее к логико-семантическим рассуждениям Готтлоба Фреге различение смысла и значения: ученый говорил о том, что «имя» выражает (drьckt aus) свой «смысл» (Sinn) и обозначает (bedeutet) свое значение (Вedeutung) [Frege 1986: 35].

«Значение», по Э. Косериу, определяется как «...содержание, создающееся в конкретном языке... на основе существующих в нем оппозиций, как в грамматическом строе, так и в словарном составе» [Косериу 1989: 65]. «Смысл» не является принадлежностью собственно языковой единицы, а создается в ином пространстве. Г. П. Щедровицкий в целом определяет «смысл» как «...общую соотнесенность и связь всех относящихся к ситуации явлений» [Щедровицкий 1995а: 562].

Как известно, понятие ноэмы впервые было применено в Тверской школе филологической герменевтики для анализа смыслообразующей рефлексии. По Г.И. Богину, это «интенциональные сущности», т.е. наиболее дробные идеальные образования, способные формировать смыслы как системы [Богин 1993: 10-11].

Понятием «ноэма» пользуются при анализе рефлексивных усилий читателя по пониманию текста. Однако, на наш взгляд, не только возможно, но и необходимо применять подобные «идеальные» конструкции как для декодирования, так и для анализа смыслопорождения, построения новых деривационных моделей на любом уровне языка, т.к. понимание трактуется как процесс, повторяющий, по сути, порождение: реципиент должен пройти тем же путём, что и продуцент. Порождение и декодирование целостной структуры высказывания зиждется на понятии «содержание», а оно являет собой некий набор предикаций в рамках пропозиционных структур. Сами предикации уже состоят из языковых единиц, которым присущи лексические и грамматические значения, а кроющаяся между множеством компонентов ситуации конфигурация связей (ситуации мыследеятельности и ситуации коммуникативной) и есть смысл, который, в свою очередь, представляет собой многокомпонентную иерархическую структуру, реализованную не только линейно в тексте, но и парадигматически в виде многоуровневых связей в языке и посредством бесконечного множества аллюзивных соответствий. Данная структура эзотерична.

Смыслообразование и декодирование имеют в качестве основы интуитивную рефлексивную деятельность и интенциальность. Любые регистрируемые в конкретной языковой единице ноэматические изменения (мельчайшие нюансы смысла в различных контекстах) свидетельствуют о рефлексивных мыследеятельностных актах разного уровня абстракции. Однако в данном случае мы говорим именно о лингвистическом, а не о культурологическом анализе. Смыслы, принадлежащие уровню мышления, вербализуются посредством ноэм и в подобном опосредованном качестве могут быть доступны лингвистическому анализу.

Ноэматическая структура языковой единицы может быть зафиксирована и строго описана в виде отражения осуществляемых в поясе чистого мышления рефлексивных мыследеятельностных актов разного уровня абстракции, а ноэматическая структура некоторого абстрактного понятия может быть описана как образованная ноэмами преимущественно слоя Мышления или же в равной мере ноэмами слоя Мысли-коммуникации и слоя Мышления.

Ноэматический анализ распределения архетипических элементов по поясам МД (в данном случае ноэма будет выступать в качестве вербализованного или имплицитного продукта рефлексивного мышления) дает возможность учитывать и диалектический, лингвокультурный, универсальный статус той или иной языковой единицы с опорой на ноэматику.

Как было указано в предыдущем параграфе, при фиксации рефлексии в поясе мыследействования (МД) репрезентацию и реализацию находят словарные значения с привлечением эмоциональной сферы о-сознания и понимания. А в поясе мысле-коммуникации (МК) задействуется понятие в определенном ближайшем контексте. Вследствие данной процедуры может происходить переосмысление понятия и введение в его смысловую структуру дополнительных коннотаций. В результате вербализованное понятие приобретает характеристику в концептуально-валерной системе и т.д.

Особенностью пояса М-К являются ноэматические сдвиги за счет приписывания понятию «необычных» характеристик. Так, при реализации понятия «die Muttersprache» в поясе М-К мы обнаруживаем сравнение «немецкого языка» с «женщиной»: «матерью», «женой», «любимой». Например:

Ich gebe zu, dass mein Verhдltnis zur deutschen Sprache wie mein Verhдltnis zu meiner Frau ist: Ich liebe sie, ich bewundere sie, ich verstehe sie meistens, aber ich beherrsche sie nicht - Я сознаюсь, что мое отношение к немецкому языку такое же, как и к моей жене: я люблю ее, я ею восхищаюсь, я в большинстве случаев ее понимаю, но я ей не хозяин (Blix).

В поясе чистого мышления (М) происходит выражение базовых лингвокультурных смыслов и идей чистого мышления, обсуждается суть смысла понятия. Как мы уже неоднократно указывали выше, в поясе чистого мышления осуществляется обсуждение базовых ноэматических характеристик слова. Например, в случае слова die Sprache в немецкой языковой картине мира рассматриваемый пояс оказался достаточно заполненным. М. Хайдеггер выводит формулу, которая, как путеводная мысль, должна привести к сущности этого понятия:

Die Sprache als die Sprache zur Sprache bringen [Heidegger 1959: 242] - дать слово языку как именно языку.

При рассмотрении возможностей смыслопорождения в концепте главенствующим является тот факт, что значение состоит из означенного набора сем, смысл - из интенционально релевантных ноэм.

При образовании новых понятий и их концептуализации продуцент прибегает к построению окказионализмов на основе данного ему изначально набора онтологических картин (фоновых знаний - ноэм-культурных основ). Однако используются также ноэмы другого вида, действующие именно в том виде дискурса, где они представляют собой «интенциональные сущности», т.е. наиболее дробные идеальные образования, способные формировать смыслы как системы, называемые периферийными ноэмами. В этих системах осуществляется внутренняя согласованность устойчивого ядра смысла, однако, как мы увидим ниже, ядро отнюдь не является центром (структура смысла как естественной сложной самоорганизующейся системы нейтрализуется тем понятием центра, к которому мы привыкли). Каждый вид ноэм возникает благодаря интенциональности актов сознания, т.е. их способности указывать на онтологический конструкт, «душу» автора.