Ноэматическая структура смыслопорождения в философском дискурсе

В нашей диссертации мы обращаемся к анализу смыслов слов как некоторых идеальных образований, стоящих за вербализованными структурами (фиксации рефлексии) понятий «Dasein/In-der-Welt-sein», «Бытие/Вот-бытие» и «/ » (сейдзон/сондзай).

В процессе смыслопорождения при образовании философских концептов на первый план выступают периферийные концепты, а именно окказиональные деривационные модели и интенция автора. Его личностные смыслы являются базовой конструкцией, на различных уровнях которой и размещены доминантные, культурные и контекстуальные смыслы.

Движение смысла при образовании и функционировании философского концепта происходит, как это ни парадоксально (в отличие от других типов номинации), не от образа к идее, а, наоборот, от априорно заданного «доопытным путем» концепта к непосредственному опыту восприятия перцепта.

Выявление ноэм предполагает следующие действия и составляет следующую структурную иерархию:

1) ноэма как основа, которая указывает на некоторые базовые архетипические смыслы в различных лингвокультурах, являющие собой общность смыслопорождения в поясе чистого Мышления;

2) обширный ряд ноэм-доминант, воспроизводящих стереотипы и константы определённой лингвокультуры, которые составляют как общие для разноструктурных языков ноэмы, что иллюстрирует принципиальную общность способов вербального освоения мира различающимися культурами, так и специфичные ноэмы, характеризующие самобытность смыслообразования и специфику менталитета лингвокультурных сообществ;

3) некоторое количество периферийных ноэм, устойчивых тематических направлений развертывания ноэм-доминант, которое в различающихся лингвокультурах остаётся открытым, прежде всего в связи с непрерывностью порождения и декодирования смыслов в ряду аллюзивных понятий и неограниченных возможностей языка к порождению вторичных образных номинаций [Милованова 2005: 166].

Отдельные исследователи говорят об отсутствии таксономии смыслов, подчеркивая, что само смыслообразование ошибочно трактуется таким образом, как будто оно происходит без рефлексии. Соотнесение воспринимаемого с прежним жизненным и читательским опытом ими иногда признается, но лишь как промежуточная операция, тогда как смыслообразование имеет в качестве основы именно рефлексию и интенцию, и к действительным смыслам может выводить только действительная интенциональность. Но, на наш взгляд, таксономия смысла представлена в самой иерархической ноэматической структуре семы, и если минимальный таксон системы имеет иерархическую структуру, то закономерно, что любая структура как состоящая из иерархически определённым образом классифицированных и систематизированных элементов сложноорганизованных областей также имманентно содержит ключ к пониманию таксономии элементов. Однако не следует осуществлять таксономию с примитивной систематикой: если систематика имеет дело с реальными группами элементов - таксонами, то таксономия в нашем понимании занимается прежде всего разработкой и анализом таксономических категорий и такой их системы, которая позволяла бы построить наиболее информативную, непротиворечивую и удобную классификацию, максимально близко воспроизводящую естественную систему языка.

Структура в настоящее время ориентируется чаще всего на описание элементов и связей любого построения, в том числе и структура смысла нейтрализуется центром, не только ориентированным на поиски организации, но и усматривающим свою цель в ограничении игры структуры [Марков 2001: 135] (закономерной мутации любой иерархической естественной системы), в возможности для каждого нового прочтения - смыслопорождения или смыслодекодирования - выделить в качестве центрального компонента новую, не всегда ядерную, а иногда даже не находящуюся внутри данной структуры ноэму). Центр обеспечивает когерентность системы, исчерпывая игру структуры и определяя тотальность формы, что полностью уничтожает возможность «безграничного» (на грани и вне границ языка) смыслопорождения. Пример подобного порождения можно наблюдать у М. Хайдеггера. Хайдеггеровский проект Х. Г. Гадамер называет «герменевтической феноменологией». По сути, центрального компонента в нем нет и его быть не может, ведь его нельзя представить в виде пустоты (пустота ничего структурировать не может: в невесомости жидкость притягивается к стенкам сосуда, а не к его центру), центр не занимает никакого места - локализация не есть его характеристика, он лишь представляет из себя функцию, некий феномен, свойство которого в том, чтобы предполагать и обусловливать бесконечный обмен и движение ноэм в иерархической структуре смысла. Вследствие отсутствия жёсткого центра иерархической структуры любой языковой единицы, вне какой-либо принятой системы невозможно будет установить значение, которое также не будет являться константой. А отсутствие мыслимой константы расширяет сферу порождения и декодирования в различных ситуациях семиозиса до бесконечности и предполагает новый методологический подход к любму типу дискурса, вне зависимости от его направленности.

Достаточно спорным для нас является вопрос о реальном существовании в едином хронотопе всех структурированных ноэм, как это было бы в ситуации бифуркации, при допущении множественности и одновременности всех шести хронотопов, потенциально реализованных в тексте. Вполне возможна лишь их парадигматическая виртуальная потенция и реальная актуализация при вербализации, но тогда достаточно спорным будет утверждение о многомерности и многоуровневости смысла (наличествующего, как представляется, всегда), ведь онтологические картины неисчерпаемы, количество возможных ноэм неисчерпаемо, иерархическая структура уходит в бесконечность. А естественные системы великолепно описываются в феноменологическом модусе.

В работе мы приводим анализ примеров из японской лингвокультуры, по той причине, что именно «герменевтическое» по своей сути мышление иероглифических лингвокультур облегчает разъяснение и схематизацию отдельных квантов смысла в той или иной единице.

В своей работе «Предельные понятия в Западной и Восточной лингвокультурах» Т. Н. Снитко делает вывод, что все особенности японской лингвокультуры (отсутствие инфинитива, а следовательно, и способа передачи абстрактной идеи, неопределенной ситуации, отношения и т.д.; отсутствие продуктивного способа образования абстрактных имен от глагола и от прилагательных) объясняются ее устройством по типу Понимания [Снитко 1999]. «Мышление» такой культуры есть «Понимание», а задачей культуры Понимания является прежде всего выработка средств понимания, а не абстрактных понятий, как это наблюдается в «познающем мышлении» западной лингвокультуры. В качестве средств Понимания, благодаря их особым семантическим потенциям, в восточной лингвокультуре выступают иероглифы. Подобный подход нами воспринимается как чистая герменевтика. Но и он противоречит западной лингвокультуре «познающего мышления», по сути, и когнитивистике с её ориентацией на когнитивные структуры. Самым интересным является то, что герменевтика и её методологический материал не были созданы в восточной лингвокультуре (понимающее мышление о понимании - это для Востока нонсенс), в западной мысли созданы и разделены когнитивистика и герменевтика.

Объективно рассматривать дискурс можно в поясе МК, именно на этом уровне нам представлены тексты. Работа над текстами (прототекстами, текстами самими по себе и метатекстами) отражает субстанциональную сторону - поле науки, т.е. то, с чем лингвистика, казалось бы, уже распрощалась и что осталось лишь в структурализме и в генеративистике.

Рефлексия, зафиксированная именно в этом поясе, иррадиирует и на два остальных пояса, поэтому в широком смысле можно говорить о смыслообразующих средствах как средствах пробуждения рефлексии вообще -Р/{(мД+(М-К)+М}.

Подобное рассмотрение и определение смысло- и текстообразующих средств особенно важно: именно благодаря способности пробуждать рефлексию вообще ноэмные структуры смыслопорождения/декодирования могут пробудить рефлексию, фиксирующуюся не только в поясе мысли-коммуникации (Р/М-К), но и в поясе мыследействования (Р/мД), и в поясе чистого мышления (Р/М). Это позволяет реципиенту восстанавливать на этом основании как ситуацию мыследействования, так и ситуацию чистого мышления продуцента, т.е. распредмечивать средства смыслопостроения и тем самым выходить к усмотрению живой способности смыслообразования у продуцента.

Наш подход можно назвать «филологической феноменологической герменевтикой», в которой разрушаются стены между познающим и понимающим, а метаязык данного подхода может претендовать на универсальный онтологический статус.

2.5 Феноменологическая рефлексия как основа понимания многомерного смысла

Герменевтический акт понимания смысла, в частности многомерного смысла философского дискурса, является иерархически структурированным сложным процессом, в котором, однако, не может быть устоявшихся, закрепленных «схем действования» [Богин 1986]. Точнее, «схемы действования» оказываются не работающими в большинстве случаев интерпретации философского дискурса. При восприятии и интерпретации многомерного смысла герменевтическое понимание является единственным способом распредмечивания и введения в когнитивную сферу смыслов философского дискурса, реципиент идет тем же путем порождения, что и продуцент текста, если же акты восприятия оказываются нетождественными актам творения, возникает коммуникативный диссонанс - непонимание или неверное толкование. В большинстве своем в реальности продуцент не прибегает к феноменологической рефлексии для порождения многомерного смысла в обыденном высказывании, но и реципиент не нуждается в герменевтическом акте интерпретации текста. Продуценту необходимо интуитивное ноэматическое смыслопорождение, тогда как реципиент довольствуется когнитивным распредмечивающим пониманием, для которого семантизация - лишь момент практики, существующей в снятом виде [там же].

В работе «Иерархическая ноэматическая суперструктура vs. фрейм в смыслопорождении концептуальных понятий» мы уже отмечали невозможность применения фреймовых структур понимания [Бредихин 2013]. В отношении этих структур А. С. Богомолов писал: «Кроме уже имеющихся источников узуальных деривационных смысловых моделей, строящихся на базе ноэматической рефлексии, <…> при порождении нового терминологического аппарата или переосмыслении уже имеющегося появляются окказиональные дериваты и это настоящее, свободное смыслопорождение на третьем уровне абстракции» [Богомолов 1982: 142]. Применение фреймовых схем полностью нивелирует все константы смыслопорождения, кроме субъективности: эта константа не позволяет воспринимать действительный смысл и выступает в роли безапелляционного нормоконтролера, являющегося единственным смыслообразующим началом. По мнению Г. И. Богина, этот подход открывает дверь в современный агерменевтизм [Богин 1982].

Термин «схемы понимания» не отражает суть структурных моделей герменевтических актов, которые являются действиями в процессе развертывания рецепции текста, эти рефлексивные акты обладают процессуальностью, а не результативностью. Множество иерархически структурированных актов, одним из которых является понимание, включаются в данный процесс. Именно такой подход и правильное освоение техник интендирования, которые существенно улучшают и рационализируют действия реципиента по восприятию и интерпретации глубинных структур текста, является ключевым аспектом смыслопорождения.

В процессе герменевтического понимания происходит распредмечивание и опредмечивание множества элементарных ноэмных квантов внутреннего содержания текста, которые возможны по причине сходных операций продуцента по вербализации многомерных смыслов. Действия реципиента направлены не только на то, чтобы воспринимать, но и интерпретировать, категоризировать данные узловые элементы суперструктуры смысла. При феноменологической рефлексии над результатами этой категоризации мы оперируем метасмыслами и метасредствами. Г. И. Богин определяет «схемы действования» в процессе восприятия и понимания текста как «упорядоченные наборы метасмыслов и метасредств, т.е. метаединиц» [Богин 1986: 27], релевантных в процессах, связанных как с порождением, так и с рецепцией и интерпретацией текста. Структурная иерархическая система может состоять как из одной, так и из множества метаединиц в зависимости от набора релевантных актуализируемых ноэм смыслового суперконструкта. Данные метаединицы могут менять свое место в системе, так же, как и при определенных трансформациях изменяется суперструктура смысла (перераспределение ноэм-доминант, ноэм-культурных-основ и периферийных ноэм); как смысл существует лишь в тексте, так и метаединицы систем действования существуют лишь в динамике процессов их возникновения, развертывания, обогащения, угасания и т.п. Это предполагает их зависимость от характера мыследействования («трехслойка» Г. П. Щедровицкого) реципиента, а значит и само герменевтическое понимание и интерпретируемый (личностный) смысл со всеми актуализируемыми ноэмами зависят от названного характера.

«Схема действования» усваивается реципиентом, эмоционально переживается, осознается или воспринимается интуитивно на уровне ноэматической рефлексии. Причем усвоение данной перцептивно-интерпретативной модели происходит поэтапно, что связано, прежде всего, с константами модальности и ситуативности. А. С. Богомолов описывает схему в качестве «способа деятельности, состоящего в построении эмпирических «образов» сообразно общему понятию» [Богомолов 1982: 159-151]. Однако подобный подход действителен лишь для герменевтического понимания и категоризации научного однозначного термина, в случае многомерного структурированного смысла такое построение оказывается неработающим.

Ни категоризованное понимание, ни герменевтическое, идущее без применения «правильных тактик интендирования» вне «схем действования», не могут претендовать на правильность и универсальность, хотя это так называемое «иллюзорное понимание» [Богин 2001] достаточно часто встречается. Оно присутствует в рамках категории субъективности, собственных ассоциативных связей, не включающих в сферу рассмотрения ноэмы-доминанты, ноэмы-культурные-основы. Допустим, при восприятии некоторых конструктов М. Хайдеггера для несведущего в тактиках герменевтического понимания реципиента остаются скрытыми некоторые узловые кванты суперструктуры, а значит, пассажи воспринимаются неверно: Entwurf (набросок) или же Projekt (проект) относится в немецком к той же группе слов, что и Skizze (набросок), Zeichnung (рисунок), Modell (модель), так же сюда входит глагол entwerfen (набрасывать/проектировать). Хайдеггер же, напротив, использовал глагол werfen (бросать) в различных комбинациях как, например, Ьberwurf (переброс). Здесь он чувствует возможность образования новых сложных слов: Der Entwurfcharakter des Verstehens besagt ferner, daЯ dieses das, woraufhin es entwirft, die Mцglichkeiten, selbst nicht thematisch erfaЯt. Solches Erfassen benimmt dem Entworfenen gerade seinen Mцglichkeitscharakter, zieht es herab zu einem gegebenen, gemeinten Bestand, wдhrend der Entwurf im Werfen die Mцglichkeit als Mцglichkeit sich vorwirft und als solche sein lдЯt [Heidegger 1967: 145]. - Набрасывающий характер понимания значит далее, что оно само то, на что себя бросает, возможности не конципируют тематически. Такое конципирование отнимет у наброска как раз его характер возможности, снизит его до данного, подразумеваемого состава, тогда как набросок в броске пред-брасывает себе возможности как возможности и как таковым дает им быть.

Так же и verцffentichen (издавать), Verцffentlichung (издание) образуются из базовых ноэм узуального понятия цffentich (публичный/открытый) и факультативно употребляемого префикса ver и не имеют ничего общего с publizieren (публиковать/издавать в печатном варианте), актуализирующимся в узуальном конструкте. Die verцffentlichte Zeit hat als Zeit-zu... wesenhaft Weltcharakter. Daher nennen wir die in der Zeitigung der Zeitlichkeit sich verцffentlichende Zeit die Weltzeit [Ibidem].- О-публикованное время как время-для… имеет, по сути, характер мира. Потому мы называем публикуемое во времени и временности время мировым временем. Такая интуитивная игра с трансформациями суперструктуры смысла - только первый опыт подобного смыслопорождения, который позже находит всё более широкое подтверждение. Например: Andenken к новому транзитивному глаголу andenken. Dessen Anfang immer noch auf ein Andenken wartet, die andenkende Nдhe zum Fernen [Heidegger 1971: 107-108]. В данном случае мы наблюдаем дифракцию/переразложение существующих узлов структуры многомерного смысла, которое базируется на операциях с ядерными структурами в корневых морфемах и аффиксах. Реципиент просто не может выйти на третий уровень абстракции (по причине не владения верными тактиками интендирования): он просто не предполагает возможного прочтения и интерпретации с учетом операций с узловыми компонентами понятия, не видит возможности распредмечивания и повторного опредмечивания содержания на луче феноменологической рефлексии. Однако возникает слепая вера в полное понимание высказывания (ведь все слова знакомы, и мы можем даже без особых потерь перевести данное высказывание), в этом случае в результате цепной реакции и принципа аналогии реципиент «понимает» дальнейший текст подобным образом, что возможно в бытовом интуитивном ноэматическом понимании, но не работает с текстами, выстроенными на основе феноменологической рефлексии.

В описанном контексте интересно изучить и противоположный вид рецепции на базе «трафаретных» схем, вероятно, интенциально заложенных продуцентом текста. Они вербализованны с помощью метасредств тексто- и смыслопостроения, как в примере с термином Lichtung, используемом Хайдеггером всегда в своем изначальном, этимологическом смысле, и не дающим внутритекстовой возможности его двоякого прочтения, а значит, действующим как некий нормативный акт для когнитивных процессов восприятия. Создание или мутация отношений объекта мыследеятельности с актуализируемыми элементами структуры (на основании первоначального, иногда этимологического перераспределения акцентов в суперконструкте смысла) - повторная, но не вторичная номинация нового феномена на основе изменения системы координат или точки отсчета, которая определяется парадигмальным смещением в функциональности и прагматической адаптации вербализации. Лексема Lichtung (прогалина/поляна) в немецком языке относится к группе слов Wald (лес), Gehцlz (роща/перелесок) и т.д. и, конечно, в современном немецком языке его нельзя отнести к группе слов Licht (свет), Hellichkeit (освещенность), хотя их этимологическое родство сразу же бросается в глаза. Хайдеггер по-новому образует это слово от глагола lichten (светить) как anslichttreten (высвечивать), offenbarwerden (раскрывать). И в большинстве его работ это слово связывается с Sein, даже таким образом, что Хайдеггер говорит о Lichtensgeschichte des Seins (история высвечивания бытия). Противоположными ему понятиями выступают Verdeckung (затемнение/маскировка), Verhьllung (сокрытие). Однако в «Бытии и Времени» Lichtung (освещение/прояснение) относится к структуре человеческого бытия. Позже, в «Бытии и Времени», Хайдеггер использует не Lichtung, а Gelichtetheit (абстрактное качество проясненности / результат процесса прояснения), где мы видим употребление абстрактных существительных на -heit.

И уже независимо от репрезентации нормопонимания в когнитивных структурах он автоматически действует в качестве стереотипа и ложится в основу любого понимания текста реципиентом, даже там, где он уже не действует. Все это побуждает реципиента применять феноменологическую рефлексию над каждым из метасмыслов, опредмеченных и вербализованных в разных текстовых формах и единицах.

При использовании верных тактик интендирования в структуре усматриваются не только смыслы и их узловые элементы (ноэматические узлы), но и средства вербализации, интегрируемые в метаединицы. «Схема действования развивается, развертывается, но не теряет при этом уже введенных метасмыслов, освоенных нормативов» [Богин 1993: 6]. Приращение и перераспределение смыслов и метасмыслов длится в процессе герменевтического понимания текста реципиентом, применяющим «схемы понимания». «Схемы понимания» имеют в качестве элементов метаединицы, в то время как метаединицы состоят из форм и элементарных узловых квантов смысла. Именно подобная иерархическая модель четко структурирует стадии понимания, нормализует герменевтический процесс, превращает его в активный смыслотворческий процесс. Стандартная процедурность исчезает, и возникает рефлексия на третьем уровне абстракции, привлекающая все константы модальности, интенциальности и субъективности, а также анализ ноэмной структуры смысла в иерархии ноэм-доминант, ноэм-культурных-основ и периферийных ноэм.

Применение герменевтического понимания по «схемам» структурирует и позволяет прогнозировать процесс построения когнитивного распредмеченного знания. Будучи репрезентированной в подобных конструктах, «трехслойка» мыследействования связывается с объективной реальностью, вербализованной в тексте [Pearson 1980: 71-88]. Рефлексивность в данном процессе доказывает не изначальную данность «схем действования», а их развертывание и порождение в процессе понимания. В «схемах действования» представлены все типы понимания текста: семантизирующее, когнитивное, распредмечивающее и т.д.

В первую очередь реципиент строит определенную «схему понимания», некоторая схема или схемы представляются в форме ряда метаединиц действования, которые сами являются схемами по отношению к категоризуемым элементам структуры смысла. Таким образом, схема сама представляет собой иерархическую структуру на базе факторов эстетического восприятия и феноменологической рефлексии.

При построении адекватных актов интендирования как «схем действования» в процессе герменевтического понимания «текст как бы управляет процессом понимания: начиная с первых же осмысленных единиц деления у индивида формируется установка, связанная с прогнозированием дальнейшего содержания» [Бессознательное: природа, функции, методы исследования. 1978: 99]. Организуется сам процесс понимания с помощью различных уровней текстовой действительности: композиции, организации фонемного построения, средств когезии и когерентности, вертикального контекста, взаимосвязи сюжетных эпизодов. Вербализованная интенция продуцента реализуется через средства текста, представляется реципиенту в форме «соотношения кусков, их последовательности, сменяемости одного куска другим» [Кулешов 1929: 16]. Сама форма текста является не менее важным звеном в процессе понимания, чем интенция реципиента. В идеале имеются два процесса действования герменевтического понимания - смыслопорождение продуцента и смыслодекодирование реципиента, которые имеют определенные стадии:

распредмечивание некоторого содержания, репрезентирующего объективную реальность, продуцентом текста. Первый уровень абстракции, порождение собственного смысла события или явления;

вербализация, повторное опредмечивание, смысла в тексте продуцентом - создание нового содержания, имманентно принадлежащего тексту, но не объективной реальности - второй уровень абстракции;

усмотрение реципиентом формы текста, осознание определенных тактик интендирования;

повторное распредмечивание многомерных смыслов реципиентом, преобразование некоего вербализованного содержания в «смыслы-для-себя». На данном этапе усмотрение авторской интенции не является обязательным, происходит вскрытие собственных для реципиента и общих для лингвокультурной общности смыслов на третьем уровне абстракции, данный процесс зависит от способа рефлексии реципиента;

избранный феноменологический или ноэматический тип рефлексии фиксируется в сознании реципиента и является схемой для дальнейшего прогнозирования, усмотрения и, главное, понимания смысла, в собственно человеческом чувстве. На данной стадии обязательно следует понимание интенциальных смыслов продуцента.

Процессы активного действования в рамках «трехслойки» Г. П. Щедровицкого присущи при условии использования «схем» понимания, не только продуценту текста, порождающему новый неузуальный многомерный смысл, но и реципиенту, также действующему на третьем уровне абстракции. Реципиент в данном конкретном случае при интерпретации философского дискурса нуждается в четкой структурированности, а не в субъективной произвольности процедур «схем понимания». Следует отметить, что задать реальные правила герменевтического понимания и интерпретации, отхождение от которых будет означать полное непонимание, невозможно. Однако можно определить методологию феноменологической рефлексии, с помощью которой реципиент будет активно взаимодействовать с текстом, а не останется пассивным наблюдателем содержаний, разворачивающихся в тексте. Схематические характеристики новообразованных суперконструктов в герменевтическом понимании обусловлены формой текста, типом рефлексии продуцента и реципиента. Они санкционируют цели мыследеятельности, связывающих их с актами интендирования, и других констант производства многомерного смысла: модальности, ситуативности и трёх видов ноэм как структурных единиц порождения речевого знака, восприятие смысла не как константного образования, а как субъектно-ориентированного суперконструкта релевантных кванторов актуализируемых в четырёх моделях хронотопа (полихронотопность текста по А. И. Милостивой): 1) продуцент - реципиент, 2) действующие лица порожденного текста между собой; 3) действующие лица порожденного текста - реципиент, 4) продуцент - действующие лица порожденного текста [Milostivaja 2010: 199], располагающихся на вертикальной оси координат Прототекст - Текст - Метатекст, в которых репрезентируются ноэмы - контекстными употреблениями, сопровождающимися развертыванием новых смыслов. В целом при интерпретации и декодировании неузуального многомерного иерархически структурированного смысла в философском дискурсе функционируют два типа понимания - понимание герменевтическое, являющееся отрефлектированным актом/процессом, но не результатом, и понимание ноэматическое, являющееся нерефлектированным, интуитивным процессом.

2.6 Константы интенциальности, субъективности и модальности в герменевтическом понимании смысла

Как известно, проблема понимания смысла текста является одной их самых насущных в наше время. Человек живет в мире смыслов, ибо объективная реальность дана нам только в преломлении через рефлексивную реальность, а потому рефлексивная деятельность - как ноэматическая, так и феноменологическая - является наиважнейшим способом действования в производстве и интерпретации внутреннего содержания вербализованных текстов. Ноэмы как узловые элементы смыслопорождения и возникающий при их актуализации многомерный смысл воспринимаются и «осмысливаются» только при использовании феноменологической рефлексии в ходе распредмечивания вербализованных, бытующих в ткани текста единиц [Smith, McIntyre 1982: §16]. Для актуализации ноэмы рефлексия должна быть направлена вовнутрь или вовне, положение луча рефлексии может быть понято как некая онтологическая конструкция, реальная категория того мира смыслов, в котором существует конкретный реципиент или продуцент текста.

Для большей наглядности можно рассмотреть пример некоей идеальной реальности из текстов М. Хайдеггера, понятие Dasein (Вот-бытие/Присутствие), которое было впервые употреблено в XVII веке в качестве понятия, синонимичного к латинскому Existentia, одновременно с Dasein в язык философии вошло понятие Sosein как Essentia. М. Хайдеггер строит свой текст таким образом, что «осмысление» внутреннего содержания данного конструкта реципиентом в полихронотопном пространстве является основным критерием понимания всего произведения «Sein und Zeit», да и всей его экзистенциальной философии в целом. Впервые Dasein у Хайдеггера употребляется по большей части в традиционном значении как существование, наличие чего-либо. Но уже в курсе лекций 1920 г. («Феноменология созерцания и выражения») он пользуется данным понятием как бытующим в то время в философском узусе неким ядром синонимического ряда (гиперсемой) к Leben, разграничивая konkretes Dasein (конкретное существование) и aktuelles Dasein (актуальное существование). Первые попытки осмыслить Dasein как феноменологическую экспозицию человеческого бытия происходит в его работе «Онтология. Герменевтика фактичности», где Хайдеггер показывает, что тема языка есть ближайшая к основной теме философии: бытию [Heidegger 1967].

Разумеется, такие конструкции предоставляют широкие возможности для интерпретации смысла, казалось бы, терминологического понятия, рождают подозрения о каузальности и постоянном перетекании и неопределенности смысла конструкта.

Однако при учете всех типов хронотопа ( 1) продуцент - реципиент, 2) персонажи порожденного текста между собой, 3) персонажи порожденного текста - реципиент, 4) продуцент - персонажи порожденного текста [Milostivaja 2010: 199]), располагающихся на вертикальной оси координат (Прототекст - Текст - Метатекст [Кузьмина URL: http:// www. irlras-cfrl.rema.ru: 8101/publications/reports/perevod-2.htm]), в которых репрезентируются ноэмы, и при включении констант распредмечивания этот конкретный смысл, пронизывающий все творчество М. Хайдеггера («сущность существования»), определен посредством вертикального контекста в самом широком смысле (интер- и интралингвистически). Во-первых, потому, что константа интенциальности продуцента прогнозирует герменевтическое понимание именно в этом ключе. Во-вторых, потому, что подготовленный реципиент, применяя свои фоновые знания, свою интенцию в интерпретации текста, нуждается в подтверждении и находит его в дальнейшем употреблении этого конструкта. Хотя «осознание» онтологических вопросов БЫТИЙНОСТИ является одной из ключевых проблем философии, но свою лепту вносит и константа ситуативности, где видны развитие смысла и актуализация различных ноэм в разные периоды философии не только в целом, но и в философствования Хайдеггера в частности. Актуализация узловых элементов суперструктуры с построением нового неузуального смысла или метасмысла не есть существование материального. Они усматриваются только в рефлексии, в постоянной динамике, в «трехслойке» действования реципиента с текстом. Эти смыслы могут проясняться только через самих себя, распредмечиваться не как денотация объективной реальности, но как пропозиция рефлексивной деятельности реципиента над создающим проблемы в понимании. Суперконструкт <смысл> не дается априорно реципиенту. Он рассматривает в конкретном контексте при применении к интерпретации и пониманию филологической феноменологической герменевтики. Ноэма потому всегда распредмечена мыследействованием. Интроспекция нормализует активность герменевтического понимания уже усмотренных смыслов и помогает иерархически структурировать действия в герменевтическом понимании.

Рефлексия не является предметной и осязаемой, она не ощутима в своей процессуальности, но до тех пор, пока реципиент не наталкивается на определенные трудности в понимании смысла, пока не рождается трансформация модификации/уточнения отношения актуализируемых квантов к ситуации при неудачах в коммуникативном акте, а затем происходит исправление их в результате феноменологической рефлексии. Проблема восприятия и интерпретации возникает, когда реципиент в действительности задумывается, воспринимать ли это Dasein в качестве «сущности существования» или же в качестве синонима «жизни», что зависит от константы интенциальности и модальности продуцента в применении трансформаций повторного распредмечивания смысловых структур в соответствии с концептуально-валерной системой продуцента/реципиента, что имеет в своей основе константу модальности, интенциальной амфиболии смысла, а также способа определения валерности узловых квантов - определения места элемента структуры в акте порождения личностного смысла, что связывается с константой субъективности. Донормированное когнитивное понимание в ненаправленном рефлексивном акте не позволяет «осмыслить» все грани распредмечиваемого смысла, но когда у реципиента возникает объективная необходимость, луч феноменологической рефлексии выступает в качестве «всеобщей среды» герменевтического понимания, что привносит в процесс понимания определенность, иерархичность и обособленность метаединиц. В данном случае мы рассматриваем весь сонм ключевых характеристик как рефлексию, именно тогда ноэма и рефлексия проясняются сами через себя: «мы сохраняем равенство вещи с самой собой и ее истину, состоящие в том, что вещь есть «одно» [Гегель 1959: 65].

Структурирующая рефлексия, обеспечивающая герменевтическое понимание, не является спонтанным, не контролируемым психическим процессом: она есть осознанное изменение наполнения онтологических картин реципиента. Феноменологическая рефлексия, задействует константы порождения и декодирования и представляет смысл и любой феномен не в его первичном снятии с объективной реальности или текстовой действительности. Она пробуждает константу фоновых знаний, привлекая константу модальности. С учетом константы интенциальности и субъективности продуцента и реципиента. Она работает в конкретных условиях семиозиса согласно константе ситуативности, дает полную картину усматриваемого и затем «осмысливаемого». Именно подобный вид рефлексии презентирует не только процесс, но и «субстанцию понимания» [Богин 2001], пподводя к пониманию многогранного смысла, а не только одного его измерения. Изначально воспринятая сторона смысловой суперструктуры оказывается релевантной лишь в парадигматической взаимосвязи с другими гранями смысла, а в качестве распредмеченного - «узнанного» - она обретает сущностность и фиксируется, освобождается от «аспектуальной случайности» [Гадамер 1988: 161]. Подобные процессы, бесспорно, релевантны не только для реципиента, но и продуцента, для любого представления в вербальном виде объективной реальности, в каждом распредмечивающем понимании и вербализации. Как отмечает Гуссерль относительно первичности восприятия смысла и феномена [Husserl 1973: 122-123], опыт восприятия и первичного осознания переходит в качестве части фоновых знаний в пассивное состояние в рефлективной реальности. «При пробуждении рефлексии опыт оживает и реализует горизонт (т.е. происходит растягивание смысла), причем не так, как это случилось бы во времена появления опыта» [Богин 1993: 10]. Бессознательность образования рефлективного поля подвигает нас к мысли о рождении процесса смыслопорождения и смыслодекодирования на луче ноэматической рефлексии, и, по сути, в негерменевтическом понимании так и происходит - это «горизонт недетерминированной реальности» [Husserl 1995: §27], представляющий основу обыденного понимания.

При рецепции некоего текста модификации, перераспределению узловых элементов внутри структуры и растяжению подвергается неограниченное количество смыслов, как бесконечен горизонт событий рефлексивной реальности, так бесконечно и количество актуализаций ноэм, происходит бесконечное число трансформаций и изменений ранее образованных онтологических картин.

Формирование языковой личности, да и личности социальной зависит от возможностей конкретного индивида в аспекте смыслообразования при применении рефлексивных актов в оперировании с текстами и объективной реальностью, «осмысливания» и перераспределения ноэм, модификаций, перераспределений и растягивания смысла, процесса категоризации и концептуализации и превращения данного смысла в метасмысл. В нашей статье «Феноменологическая рефлексия как основа понимания многомерного смысла» мы подробно останавливались на некоторых единицах текста, названных Г. И. Богиным метасмыслами, метаединицами, конституирующими «схемы действия» при герменевтическом понимании [Бредихин 2013: 35; см. также Богин 1993].

Образование и закрепление «схем понимания», развертывание смысла в направлении от узловых актуализированных ноэм к общим смыслам, а затем метасмыслам проходит с той же скоростью, с какой воспринимается текст (вне зависимости от формы репрезентации - звуковой или письменной); это особая опредмечивающая смысл форма конкретизации - от абстракции третьего уровня к «материальной», помысливаемой предметности мышления. Однако назвать эту форму полным, герменевтическим пониманием нельзя, отчасти потому, что высвечиваются не все грани смысла, и схемы действования получаются неполными, не достигается прогностический эффекта. В отдельных случаях прогнозирование определяется по жесткой модели, где нет места процессу творчества в смыслопорождении. Но более высокий уровень понимания - герменевтический, на луче феноменологической рефлексии - основывается на рефлективной реальности и на опыте каждого конкретного индивида, ибо индивидуальная картина мира есть обретение этого опыта, познание мира, а эмоциональное переживание реальности - у каждого свое. А значит, и «обретение способности понимать» движется у каждого реципиента по своему неповторимому пути, лишь общие модели и сходные «схемы действования» дают возможность подойти к процессам смыслопорождения с позиций универсальности, вот где и проявляются константы понимания, которые, однако, не исключают нормированности восприятия, точнее, его иерархической структурированности, позволяющей продуценту и реципиенту понимать друг друга. Подобную дуальность на примере организационных структур сознания показал Н. Г. Алексеев: «Организованности сознания в отношении друг к другу могут выступать и как противоречивые, и как взаимодополняющие, совместимые и несовместные, зависимые и независимые, в самых различных типах обусловливания и т.д. и т.п. - и все это в одном, произвольно взятом, индивидуальном сознании. <...> Сознание выступает как организованное и неорганизованное одновременно» [Алексеев 1991: 6]. Надо отметить, что и субъективность, интенциональность, модальность, ситуативность и т.п. могут быть органично включены в «схемы понимания».

Рефлексия феноменологическая, как мы уже упоминали, организует понимание. Именно благодаря этой организации существует направленность луча рефлексии вовне, что создает базу интенциальности. Последняя актуализирует, порождающет и связывает ноэмы в узловых структурах прототипических ситуаций, а также рождает многогранные смыслы, которые строятся при интенциальном взаимодействии с текстовыми средствами. У реципиента же феноменологическая рефлексия уже над средствами, создающими ткань текста, становится смыслообразующей.

Многогранность и многомерность смысловых конструктов, порождаемая многомерностью онтологических картин, повторяет структуру сознания. Возможны два варианта закрепления отрефлектированного смысла в сознании: предметно-денотативное и пропозиционально-референциальное. Именно второй путь запечатления смысла выстраивает рефлективную реальность согласно актам интендирования. В первом же варианте происходит построение базы аллюзивности и ассоциативности, но никак не рефлексии. Только во втором случае продуцент и реципиент получают возможность смыслопорождения на основе повторения пути по оперированию тем или иным набором иерархически структурированных релевантных ноэм, обращаясь к приемам вербализации смысла, на базе константы интенциальности.

В базу, структурирующую и формирующую рефлективную реальность, входят, наряду со средствами текстопостроения, т.е. рефлексией, фиксируемой в поясе Мыслекоммуникации, общие пропозициональные представления - рефлексия, фиксируемая в поясе Мыследействования, а также фоновые знания, образующие отдельную константу смыслопорождения - рефлексия фиксируемая в поясе чистого мышления.

Из вышесказанного следует вывод о том, что объект акта интендирования в тексте является краеугольным камнем любого процесса порождения и понимания, а значит, процесс рефлексии над ним и процесс его поиска и есть создание смысла в дискурсе, или же понимание этого смысла. В данном случае уже от продуцента зависит выбор оптимальных стратегий порождения рефлексивных актов у реципиента, возможность дать ему с помощью определенных маркеров нужные «схемы действования», снабдить умением применять правильные акты интендирования, пробудить в нем способность к герменевтическому пониманию. Как порождение, так и декодирование смысла текста есть процесс активный и динамический, пронизывающий всю когнитивную сферу.

Рассмотрение возможности различных подходов и легитимность их применения в анализе структуры смысла, вербализованного в философском дискурсе позволяет сделать следующие выводы:

1. При описании состояния, возможности и особенности ментальных конструктов, вербализующихся в философском дискурсе, нивелируются сами условия их существования. Именно поэтому их бытие есть бытие-к-смерти, и в этом смысле они уже не существуют в ситуации, в их применении, для работы с работающим со-знанием мы применяем анализ только в отношении функционирования в метаязыке, в применении к пониманию/по-мысливанию ментальных конструктов. Только так исследователь должен работать с любым феноменом или фактом, маркированным сознанием, рассматриваемым сквозь призму человека. Это, по сути, есть подход к решению любой проблемы философствования, ведь действование как продуцента, так и реципиента метальных конструктов лежит в стратегиях картезианского дискурса. Любые тексты, порождаемые в процессе мыследеятельности, могут быть проанализированы и раскрыты общим свойством той сферы по-знания, для понимания/по-знания которой и создается метатеория. Это общее свойство является не воспринимаемым и не анализируемым лишь в теории. Специфика кроется в том, что они есть некоторые невозможные возможности и существуют априорно и апостериорно, а значит, и его по-мысливание, описание будет происходить в понятиях метаязыка и метатеории. Некий метаязык в данном случае оказывается не просто языком описания различных феноменов, но и сам служит средством экспериментирования, порождения как смыслов, так и знания, и процессов о-сознания и по-знания.

2. Языковые выражения для базовых категорий философского дискурса играют особую роль в языковых таксономиях. На базовом уровне расположено большинство категориальных признаков с большим значением для декодирования и распредмечивания ядерных ноэм, поэтому именно базовый уровень особенно значим для образования прототипов. Функциональный приоритет доминантных ноэм и ноэм-культурных-основ в ядерной зоне смысла заставляет как продуцента так и реципиента при категоризации того или иного понятия, релевантного для понимания смысла всего текста или же закрепления конструкта именно в конкретном значении, прибегать к феноменологической рефлексии над компонентами смысла. Однако при актуализации периферийных ноэм личностного смысла и применении трансформаций суперструктуры продуцент в угоду неузуальности и многомерности смысла может нивелировать закрепленные категориальные признаки и сосредоточивать свое внимание и внимание реципиента на релевантных в конкретной ситуации семиозиса признаках.

3. Фиксация рефлексии в одном из поясов мыследеятельности с одной стороны является главным условием формирования иерархической структуры смысла, с другой - именно рефлексия определяет позицию в иерархии и статус той или иной структурной единицы, порождающей текстовое пространство. Наша задача при исследовании данной проблемы заключается в том, чтобы представить анализируемые тексты как опредмеченную рефлексию (фиксацию рефлексии) над содержащимися в них философскими понятиями. При этом изучение смыслов, которыми обрастают понятия в зависимости от того, в каком поясе мыследеятельности осуществляется относительно них мышление,- является не менее важным.

4. Анализ и определение смысло- и текстообразующих средств в различных поясах мыследеятельности позволяет расширить границы по-мысливаемого: именно благодаря способности пробуждать рефлексию вообще, ноэмные структуры смыслопорождения/декодирования могут пробудить рефлексию, фиксирующуюся не только в поясе мысли-коммуникации, но и в поясе мыследействования, и в поясе чистого мышления. Это позволяет реципиенту восстанавливать на этом основании как ситуацию мыследействования, так и ситуацию чистого мышления продуцента, т.е. распредмечивать средства смыслопостроения и тем самым выходить к усмотрению живой способности смыслообразования у продуцента.

5. Как при порождении, так и при интерпретации и декодировании неузуального многомерного иерархически структурированного смысла в философском дискурсе мы имеем дело с двумя типами понимания - пониманием герменевтическим, являющимся отрефлектированным актом/процессом, но не результатом, и пониманием ноэматическим, являющимся нерефлектированным, интуитивным процессом.

6. Объект акта интендирования в тексте является краеугольным камнем любого процесса порождения и понимания, а значит, процесс рефлексии над ним и процесс его поиска и есть создание смысла в дискурсе или же понимания этого смысла, он дает нам право на применение особых подходов к анализу. Именно от продуцента зависит выбор оптимальных стратегий порождения рефлексивных актов у реципиента, возможность дать ему с помощью определенных маркеров нужные «схемы действования», снабдить умением применять правильные акты интендирования, пробудить в нем способность к герменевтическому пониманию. Как порождение, так и декодирование смысла текста есть процесс активный и динамический, пронизывающий всю когнитивную сферу.

7. Мы определяем подход, наиболее полно отвечающий задачам нашего исследования, как «филологическую феноменологическую герменевтику», разрушая стены между познающим и понимающим, давая метаязыку данного подхода возможность претендовать на универсальный онтологический статус.

3. Общие принципы смыслопорождения в философском дискурсе

3.1 Морфосинтаксическая иерархия значения, структура предикации

Проблема семантической значимости и природы лексического значения теснейшим образом связана с теорией реализации аргумента, которая основываются на представлении о важности сохранения принципов реализации аргумента в утверждении, где морфосинтаксические различия между реализациями соаргументов глагола определены значимостью морфосинтаксической иерархии. Она, как известно, предполагает отражение относительной семантической значимости между соаргументами в основном значении предикативной основы предложения. Часто семантически структурированные компоненты в различных теориях не даны объективно (как, например, показывают активные дебаты J-P. Koenig и A. Davis в 2006 году) [Koenig, Davis 2006: 78]. Структура определяется на основе морфосинтаксической значимости отношений.

Если бы мы рассматривали не значимость отношений между соаргументами, а значимость отношений между различными реализациями единичного аргумента (то есть аргумента или косвенного чередования), мы увидели бы интересный набор семантических корреляций, которые предполагают определение объективного представления о семантической значимости. В частности, можно предположить, что семантическая значимость определяется в терминах импликационных отношений между тем, что означает агент, когда он реализуется как прямой аргумент глагола, и тем, что он означает, когда реализуется как косвенное чередование. Проанализировав случаи в теории лексической семантики, в которых значение глагола состоит из набора лексических импликаций, можно утверждать, что лексические импликации состоят в импликационных отношениях, и на примерах этих импликационных отношений можно объяснить отличия, которые усматриваются в разных видах аргумента, а также косвенных чередований. То, что лексические импликации основаны на интерпретации, которые независимо вступают в импликационные отношения, дает нам основания объективно определить импликационное представление семантической значимости для аргумента и косвенного чередования.

Мы рассматриваем два общих свойства чередования аргумента и косвенного чередования и то, что должно быть зафиксировано в любой теории реализации аргумента:

- импликационные различия: варианты прямого аргумента заключают в себе дополнительные свойства чередования, не подразумеваемого косвенными вариантами;

- зависимость от предиката: различие, продемонстрированное данным предикатом в конкретном чередовании зависит, как правило, от предиката.

Теория вида, которая, как предполагается, «схватывает» эти два свойства естественным путем, вскрывает импликационное различие и свойства зависимости от предиката. Это вытекает из импликационной структуры, которой свойственны лексические импликации, включающие в себя значение глагола. Свойства импликационных различий определены фактом наличия при нципа морфосинтаксической организации, который неотъемлемо базируется на минимальных различиях в лексико-тематических ролях. Последние самостоятельно определены импликационными отношениями среди лексических импликаций. Свойства зависимости построения высказывания от предиката обусловлены тем, что высоко идиосинкретические различия чередований присущи особому глаголу, определенному как специфический глагол лексических импликаций. Они подразумевают более общие лексические импликации, важные для морфосинтаксической организации. Другими словами, иерархическая структура лексических импликаций, которые включают значение глагола (a), связывает лексико-тематическую роль лексических импликаций с другой лексико-тематической ролью этих лексических импликаций, а также (b) связывает специфический глагол с ноэмой лексических импликаций с лексико-тематической ролью лексических импликаций, которые предсказывают импликационные различия и свойства зависимости от предиката.

Большинство предыдущих подходов были не в состоянии описать достаточную богатую семантику или достаточную семантически мотивированную связь между лексической семантикой и структурой аргумента, чтобы рассматривать факты о чередовании аргумента или косвенного чередования в достаточно общем направлении. Часто это связано с тем, что большинство теорий реализации аргумента основано на структуре лексических семантических представлений, а не на значении, присущем этому представлению, для того чтобы охватить соответствующие обобщения. Однако мы можем также привести примеры, насколько понимание того, что лежит в основе предыдущих теорий, в настоящем подходе к анализу структуры лексического значения предиката может быть охвачено таким образом, чтобы ничего не потерять. На основе этого подхода достигается лучшее понимание прямого аргумента и косвенного различия. Однако некоторые сторонники теории реализации аргумента обращались непосредственно к вопросу о том, что по существу лежит в основе чередования аргумента или косвенного чередования (за исключением Ф. Акермана и Дж. Мура (2001) [Ackerman, Moore 1999]. Фактически только немногие обратились к диапазону данных, которые были рассмотрены в недавних работах Дж.Т. Биверса [Beavers 2006]. По этой причине здесь мы вынуждены часто прибегать к экстраполяции того, что лежит в основе чередования аргумента или косвенного чередования, для данной теории, основанной на существующих исследованиях. Однако должно быть ясно, какие из проблем были подняты в предыдущих теориях и какой из подходов обращается непосредственно к этим проблемам.